Текст книги "История инакомыслия в СССР"

Автор книги: Людмила Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Отмечали и годовщину депортации из Крыма – 18 мая. В этот день крымские татары собирались обычно на мусульманских кладбищах, чтобы помянуть соотечественников, погибших при переезде и в первые годы ссылки. Многие повязывали на рукав траурную повязку. По ночам смельчаки водружали траурные флаги на общественных зданиях.

Утвердившийся обычай отмечать знаменательные даты митингами и демонстрациями побудил власти осенью 1966 г. после введения в уголовные кодексы союзных республик статей, аналогичных ст. 190-1, 190-2 и 190-3 УК РСФСР («клевета на советский строй», «оскорбление герба и флага» и «массовые беспорядки»), вызывать в партийные органы по месту работы или в милицию крымских татар, где им зачитывали текст новых статей уголовного кодекса и требовали расписки в том, что они с ними ознакомились, давая понять, как рассматривают власти их петиции, митинги и собрания. У многих крымскотатарских активистов существует уверенность, что статьи эти были введены в советское законодательство в связи с крымскотатарским движением.

Предупредительные акции властей не остановили развития движения крымских татар. Напротив, оно распространилось из Узбекистана практически на все места расселения крымских татар. Протесты стали подписывать и митинги устраивать не только в Узбекистане, но и в Казахстане, Таджикистане, Киргизии, Туркмении и на Северном Кавказе. Выступления происходили и в Москве, где постоянно находились, сменяя друг друга, представители народа, приезжавшие в высшие органы власти с очередными посланиями и с томами документов, подкрепивших информацию, содержащуюся в посланиях. С начала движения крымских татар и до июня 1969 г. в Москве в качестве представителей народа побывали 5 тысяч человек. [7]

В 1966 г. активисты крымскотатарского движения, используя сеть инициативных групп, впервые провели всенародный опрос, чтобы установить численность жертв народа во время депортации и в годы ссылки, а также его общую численность. Полученные данные были сообщены XXIII съезду КПСС (март 1966 г.) в обращении, которое подписали более 130 тысяч крымских татар – почти все взрослые представители этого народа. [8]

В октябре 1966 г. крымские татары отметили массовыми митингами 45-летие образования Крымской АССР. Митинги прошли в Бекабаде, Ангрене, Фергане, Кувасае, Ташкенте, Чирчике, Самарканде и в других городах, где есть крымские татары. [9] Митинги эти были разогнаны милицией и солдатами, избивавшими собравшихся. Десятки людей были осуждены по ст. 190-3 за «массовые беспорядки», хотя митинги крымских татар, как и все их мероприятия, проходили очень мирно и спокойно. В Москву посылались протесты. Сотни представителей крымскотатарского народа осаждали приемные высших партийный и советских учреждений.

21 июня 1967 г. делегация крымских татар (20 из 415 находившихся в Москве представителей) была принята секретарем Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, министром внутренних дел Щелоковым, председателем КГБ Андроповым и генеральным прокурором СССР Руденко. Андропов пообещал делегатам, что в ближайшее время выйдет указ о реабилитации народа и будут приняты меры к возвращению крымских татар в Крым. Он сказал представителям, что они могут уведомить об этой беседе свой народ. [10] Однако многотысячное собрание – встреча с делегатами, принятыми членами правительства, которое должно было состояться в Ташкенте 27 августа, было разогнано. 2 сентября по этому случаю состоялась многотысячная же демонстрация протеста. Она тоже была разогнала, 160 человек арестовали. [11]

9 сентября 1967 г. в местной прессе наконец появились Указы Президиума Верховного Совета СССР: № 493 – «О гражданах татарской национальности, ранее проживавших в Крыму» (таково было название указа, как бы отрицавшее самое существование крымских татар как народа), и № 494, называвшийся «О порядке применения части 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1956 г.» (Указ 1956 г., снявший с крымских татар режим спецпоселений, в части 2 подтверждал запрет на их въезд в Крым).

Указ № 493 явно неохотно, без осуждения чудовищной несправедливости, допущенной по отношению к крымскотатарскому народу, все-таки заявлял о снятии с него огульного обвинения в «измене родине». То, чего не удалось добиться за 8 лет смиренных просьб, было вырвано у властей за 3 года энергичных всенародных протестов. В постановлении № 494 подтверждалось право «татар, проживавших в Крыму», селиться по всей территории СССР (т.е. в Крыму тоже). Но это заявление сопровождалось добавлением, что делать это можно

«в соответствии с действующим законодательством о трудоустройстве и паспортном режиме»,

и утверждениями, что насильственно высланные из Крыма «граждане татарской национальности» «укоренились на новых местах» и «пользуются там всеми правами советских граждан». [12] Оба эти утверждения были ложными. Составители указа не могли не знать, что желание вернуться на родину выражает весь народ – об этом достаточно красноречиво свидетельствовали бесконечные петиции с огромным числом подписей, которые поступали в Верховный Совет постоянно более 10 лет подряд. Что касается прав крымских татар на местах их вынужденного поселения, то об этом свидетельствует документ № 10 Московской Хельсинкской группы (см. главу «Правозащитное движение»):

«Основная масса крымских татар, насильственно и несправедливо выселенных со своей земли в 1944 г., проживает в Средней Азии. Они фактически вычеркнуты из списка советских наций. У них нет ни одной школы на родном языке, хотя до выселения из Крымской Автономной ССР их было несколько сот. Нет ни одного журнала. В 1944 г. был ликвидирован институт, занимавшийся исследованиями в области крымскотатарского языка и литературы. Власти отказываются издавать даже словари. С 1944 по 1973 гг. были изданы два учебника на крымскотатарском языке (против 58, изданных, например, за 9 месяцев 1939 г.). Из семи газет, издававшихся до войны, сохранилась лишь одна (не ежедневная).

Очевидно, власти рассчитывают на ассимиляцию крымских татар населением среднеазиатских республик. Но поскольку политика ассимиляции встречает сопротивление крымских татар, то она является нарушением «прав человека и основных свобод, уважение которых является существенным фактором мира, справедливости и благополучия…» (пункт VII раздела I-f)…". [13]

Несмотря на явные пороки нового указа, крымские татары, с тревогой вдумываясь, зачем понадобилось его составителям называть их не так, как они сами себя и все их называют – не «крымскими татарами», а «гражданами татарского происхождения, ранее проживавшими в Крыму», тем не менее, опираясь на букву указа, выехали в Крым. Ехали огромные татарские семьи – со стариками-родителями, мечтавшими умереть на родной земле, и с детьми, которые Крыма никогда не видели, но восприняли от родителей мечту о нем. С момента опубликования указа и по декабрь 1967 г. в Крым прибыло около 1200 семей – около 6 тысяч крымских татар. Однако выполнить все формальности, нужные для поселения на «законных основаниях», смогли лишь две семьи и трое холостяков. [14]

Опубликовав указ, провозглашавший право «граждан татарской национальности» наравне с прочими селиться в любом месте СССР, власти хорошо подготовились, чтобы не допустить поселения крымских татар в Крыму. До опубликования указа 1967 г. прописка в Крыму существовала лишь в городах и курортных местечках. Большинство населения степного Крыма, как и в остальных сельских местностях СССР, не имело паспортов, и для поселения здесь прописки не требовалось. Сразу после опубликования указа в течение зимы по всему Крыму были спешно выданы паспорта и введена прописка во всех населенных пунктах.

Отправившиеся на родину крымские татары хорошо знали, что туда вербуют переселенцев из России и с Украины, так как там не хватает рабочих рук – примерно 0,5 миллиона работников, как раз столько, сколько переселилось бы крымских татар, так что первые возвращенцы были уверены, что легко найдут работу на родине. Но руководителям предприятий был разослан тайный указ – крымских татар на работу не брать. Нотариальные конторы получили предписание не оформлять покупку домов, если покупающий – крымский татарин.

Столкнувшись с этими препятствиями, тысячи крымскотатарских семей разбрелись по Крыму в поисках пристанища. Большинство, не преуспев в этом, вынуждены были покинуть Крым. Те, кому удавалось купить дом, селились в нем, но основная трудность заключалась в том, чтобы добиться оформления купчей, без которой проживание в доме рассматривалось как «незаконное». Многие семьи были выдворены из Крыма из уже купленных домов, после того как суд признавал покупку недействительной из-за искусственно созданного отсутствия купчей. Вот описание одного из таких выселений, сделанное О.А. Смаиловой.

«3 июня нас судили за»незаконное" оформление дома, тогда как мы горим желанием законно его оформить. В ночь с 28 на 29 июня 1969 г… нас разбудил страшный стук в дверь. На вопрос «Кто там?» было выломано окно, и в комнату ворвались несколько человек. Это была милиция и дружинники под командованием начальника милиции Белогорского района Новикова… Все они были в нетрезвом состоянии. Завязав мне руки, они вытащили меня через окно. Я стала кричать и звать на помощь соседей, но мне тут же заткнули рот. Затем вытащили сонных детей. Дети перепугались, плакали и кричали… Мы были отправлены в Краснодарский край, станцию Усть-Лабинская. Оставили нас под открытым небом, в незнакомом месте, без копейки денег, без пищи, с четырьмя детьми. Мы голодали в течение трех суток". [15]

Так как выселенные семьи стремились вернуться в свои дома, то их при выселении часто разрушали. Иногда для этого пригоняли бульдозер или трактор. В таких случаях вернувшиеся владельцы дома разбивали палатку рядом с развалинами или ютились у соседей и с помощью соотечественников, а иной раз и других односельчан – русских и украинцев, – отстраивали новый дом, несмотря на риск повторного выселения и повторного разрушения дома. Тем немногим, кому удавалось добиться оформления покупки дома, предстояло еще добиться прописки в нем. Многие семьи годами не могли преодолеть этот заколдованный круг: нет купчей – нет прописки, нет прописки – нет работы. Отсутствие прописки часто вызывало отказ в приеме детей в местную школу, а то и в записи о рождении нового ребенка или в оформлении брака, если хоть один из брачующихся – непрописанный крымский татарин. Более того, вынужденное проживание без прописки рассматривалось как «нарушение паспортного режима», за что в советском законодательстве предусмотрена шкала наказаний вплоть до лагерного срока. Все крымские татары, отправившиеся на родину после указа 1967 г., прошли через эти детально продуманные и кропотливо организованные для них мытарства. Многолетний измор они выдерживают лишь потому, что сохранилась солидарность народа – живущие в местах прежней ссылки соотечественники шлют крымским переселенцам деньги и другую материальную помощь, поддерживая тех, кто из-за отсутствия прописки не может получить работу, или у кого не хватает денег на покупку дома.

Весной 1968 г., чтобы сократить въезд крымских татар в Крым с наступлением весны, было объявлено, что переселение в Крым будет происходить по оргнабору, т.е. по договорам о приеме на работу, заключаемым уполномоченными из Крыма, которые прибудут на места жительства крымских татар. Однако за 1968 г. по оргнабору было переселено лишь 148 семей, в 1969-м -33, в 1970-м – 16; причем с самого начала отбор производился по рекомендациям КГБ, договоры заключались лишь с теми, кто никогда не принимал участия в крымскотатарском движении – не подписывал заявлений, не ходил на собрания, не давал денег на содержание представителей народа в Москве. [16] Поэтому выезд в Крым через голову властей продолжался. Среди выехавших туда самостоятельно в 1968 г. были наиболее активные борцы за возвращение на родину. Так было положено начало новой форме противоборства крымскотатарского народа – возвращению в Крым явочным порядком, на основании закона, но против воли властей. Однако и в 1968 г. результаты были близки к 1967 г.: из 12 тысяч крымских татар, приехавших в Крым самостоятельно, были прописаны лишь 18 семей и 13 холостяков. При этом 17 человек были осуждены на разные сроки лишения свободы за «нарушение паспортного режима». [17]

Кроме этих событий, 1968 г. ознаменовался сближением крымскотатарского движения с правозащитным, что сыграло важную роль в дальнейшем развитии их обоих.

У крымских татар в Москве был давний друг – русский писатель Алексей Евграфович Костерин. Старый член партии, искренний коммунист, он долгое время жил на Кавказе и в Крыму. После депортации некоторых кавказских народов и крымских татар он много сил положил, помогая представителям этих народов, приезжавшим в Москву, в их нелегком общении с правительственными чиновниками. 17 марта 1968 г., в день 72-летия А.Е. Костерина, представители крымскотатарского народа в Москве устроили вечер в его честь. На этом вечере они познакомились с другом Костерина П.Г. Григоренко, – одним из ведущих правозащитников. С этого дня он принял в сердце горе крымских татар и помогал им так, как если бы был одним из них. А.Е. Костерин вскоре умер, перед смертью отослав в ЦК партии свой партбилет в знак протеста против беззаконий, творимых в СССР. Но благодаря дружбе с Григоренко связи крымских татар с москвичами после смерти Костерина не оборвались. Через Григоренко они познакомились с другими правозащитниками. Это помогло крымскотатарскому движению выйти из изоляции, познакомить общественное мнение внутри страны со своими проблемами и таким образом ознакомить с положением крымских татар мировую общественность и вызвать ее отклик на несправедливость по отношению к ним. Интересно, что в Архиве самиздата (и, я думаю, вообще на Западе) нет документов крымскотатарского движения за 1954-1966 гг. Самые ранние документы, попавшие на Запад, относятся к 1967 г., так как стали они попадать сюда только через московских правозащитников: у крымских татар не было возможности самим наладить связи с Западом.

Уже в первом коллективном документе московских правозащитников, адресованном на Запад, в письме Будапештскому совещанию компартий (февраль 1968 г.) среди наиболее непереносимых нарушений гражданских прав в нашей стране говорится о запрете крымским татарам вернуться на родину. [18] С тех пор крымскотатарская проблема всегда находится в поле зрения правозащитного движения как одна из наиболее не терпящих отлагательства. Все ведущие правозащитные ассоциации занимались крымскотатарским вопросом – и Инициативная группа по защите прав человека в СССР, которая была создана в 1969 г., и Комитет прав человека в СССР (1970 г.), и Московская Хельсинкская группа (1976-1982 гг.). Информационный орган правозащитного движения «Хроника текущих событий» с первого выпуска (апрель 1968 г.) постоянно освещает борьбу крымских татар за возвращение в Крым. С помощью московских друзей крымские татары смогли найти адвокатов, мужественно защищавших их активистов на серии судебных процессов 1967-1970 гг. (Дина Каминская, Софья Каллистратова, Владимир Ромм, Леонид Попов, Юрий Поздеев), а представители народа, постоянно преследуемые в Москве, стали находить приют в домах своих новых знакомых.

Но отношения между крымскими татарами и московскими правозащитниками не были лишь односторонней помощью москвичей крымским татарам. К моменту сближения правозащитное движение находилось лишь в стадии становления, почти не имея опыта, в то время как крымскотатарское движение имело более чем 10-летнюю историю, и у него было чему поучиться. Наталья Горбаневская, первый редактор «Хроники текущих событий», писала впоследствии:

«Пожалуй, именно встреча с крымскотатарским движением дала новый толчок возникновению того, что позднее было названо»Хроникой текущих событий".

Информационные бюллетени, регулярно выпускаемые крымскими татарами с 1966-1967 гг. «были некоторой исходной формой для будущей»Хроники". [19] Не случайно также, что первая независимая общественная ассоциация, возникшая в Москве в мае 1969 г., была названа Инициативной группой защиты прав человека и, подобно инициативным группам крымских татар, не имела ни руководителя, ни выраженной организационной структуры.

Среди основателей Московской Инициативной группы был Мустафа Джемилев – один из представителей молодого поколения активистов крымскотатарского движения, впоследствии ставший национальным героем крымских татар.

Попытки массового переселения крымских татар в Крым после указа 1967 г. и их сближение с правозащитниками вызвали усиление репрессий против крымскотатарского движения на местах прежней ссылки и против представителей народа в Москве.

Одним из показателей усиления репрессий был разгон гуляния крымских татар в Чирчике 21 апреля 1968 г., в день рождения Ленина. Татары решили отметить этот день народным гулянием «дервизе» в городском парке. Собрались не только жившие в Чирчике, но и приехавшие из других поселков и городов, целыми семьями, в праздничных костюмах, в мирном и веселом настроении.

Гуляющих окружили наряды милиции и солдат, с пожарными машинами. Их избивали резиновыми дубинками, поливали щелочной водой из пожарных шлангов, запихивали в машины, выкручивая руки. Более 300 человек были арестованы, из них 10 осудили на разные сроки лишения свободы. [20]

Возмущенные несправедливой и грубой расправой, крымские татары послали в Москву с протестом представителей почти ото всех населенных пунктов, где имелось крымскотатарское население. Делегация составила около 800 человек.

15-17 мая 1968 г. в Москве была устроена облава на этих представителей, по грубости приемов не уступавшая чирчикским событиям. 300 крымских татар были задержаны и выдворены из Москвы под конвоем на места жительства. Но многие из них вернулись в Москву и продолжали свою миссию. Они стали посещать видных деятелей культуры и искусства, общественных деятелей, старых большевиков, чтобы ознакомить их с крымскотатарской проблемой. Соответствующее обращение было разослано по 2300 адресам. [21] В итоге, 10 представителей народа были арестованы и судимы «за массовые беспорядки» (ст. 190-3 УК РСФСР).

С этих пор облавы на представителей народа и их выдворение из Москвы стали происходить постоянно.

21-22 апреля 1969 г., в годовщину рождения Ленина, в городах Средней Азии опять состоялось возложение венков у его памятника. В Самарканде по этому случаю собралось около 1,5 тысяч человек, в Маргилане – свыше 1 тысячи, в Фергане – около 600, в Бекабаде – около 200. Всюду собравшихся окружали кольцом милиционеры, и всюду цветы были убраны сразу же после ухода крымских татар.

18 мая 1969 г., в 25-летнюю годовщину депортации, как и в прежние годы, произошли массовые митинги на кладбищах, хотя власти стремились помешать этому, преграждая дорогу на кладбища милицейскими заслонами или закрывая кладбища под предлогом «карантина». [22]

На 1968-1969 гг. пришлись аресты самых известных активистов крымскотатарского движения и их помощников – москвичей.

В сентябре 1968 г. были арестованы 10 ведущих деятелей инициативных групп, составители крымскотатарских информаций, авторы всенародных обращений. Суд над ними ожидался в мае 1969 г. 3 тысячи крымских татар обратились к П.Г. Григоренко с просьбой выступить общественным защитником в этом суде. Но он не смог этого сделать. По приезде в Ташкент он был арестован (7 мая 1969 г.). 17 мая арестовали другого москвича, много помогавшего крымским татарам, – Илью Габая, а 11 сентября – Мустафу Джемилева. [23] Григоренко был признан невменяемым и провел более 5 лет в психиатрической тюрьме. М. Джемилева и И. Габая судили вместе – за «клевету на советский строй». Оба были приговорены к 3 годам лагерей. [24]

Для Джемилева это был не первый срок заключения. Он, попавший в депортацию грудным ребенком (18 мая 1944 г. ему было 7 месяцев) и никогда не живший в Крыму, посвятил жизнь возвращению своего народа на родину. Юношей Мустафа проводил свободное время в библиотеках – восстанавливал – сначала для самого себя – истинную историю своего народа, бессовестно искажаемую в советских изданиях. Впоследствии М. Джемилев написал работу по истории крымских татар, распространявшуюся в самиздате. В 1962 г. он привлекался по делу о Союзе крымскотатарской молодежи, но тогда обошлось увольнением с работы. Попытка получить образование кончилась исключением с III курса института «за неблагонадежность». М. Джемилев стал одним из активистов молодого поколения, входил в инициативную группу, участвовал в неофициальной переписи крымских татар перед ХХIII съездом КПСС. Впервые он был арестован 12 мая 1966 г., якобы за уклонение от призыва в армию, и осужден на 1,5 года лагеря. Освободившись в 1968 г., поехал представителем народа в Москву, подружился с И. Габаем, с семьей Григоренко и другими правозащитниками; участвовал в составлении крымскотатарских информаций и обращений в официальные инстанции и стал одним из самых популярных деятелей крымскотатарского народа. В 1969 г. он вошел в созданную в Москве Инициативную группу зашиты прав человека в СССР. На суде 12-16 января 1970 г. Мустафа отказался от адвоката и произнес блестящую речь, защищая не столько себя, сколько крымскотатарский народ, его право жить на родине и пользоваться благами национальной культуры. [25]

По окончании срока М. Джемилев пробыл на свободе недолго. В 1974 г. он получил новый срок – 1 год лагеря «за отказ от участия в военных сборах». В лагере против него было возбуждено уголовное дело – снова «за клевету на советский строй». Джемилев был осужден еще на 2,5 года лагеря, хотя единственный свидетель – его солагерник Владимир Дворянский – на суде отказался от показаний против Джемилева, объяснив, что их вынудил следователь, угрожая продлением срока наказания. В знак протеста против неправого обвинения Мустафа Джемилев выдержал 10-месячную голодовку.

На суд Джемилева, состоявшийся в Омске, ездили А.Д. Сахаров, его жена Елена Боннэр и группа крымских татар – родственников и друзей Мустафы. В зал суда пустили только самых близких родственников. Приговор вызвал массовые протесты крымских татар (более 3 тысяч подписей), правозащитников (А.Д. Сахаров, П.Г. Григоренко, документ № 1 Московской Хельсинкской группы) и мировой общественности.

Новый арест Мустафы Джемилева последовал 8 февраля 1979 г., через 14 месяцев после его освобождения, в день окончания административного надзора, когда Мустафа отправился на аэродром, чтобы лететь в Москву. Приговор – 4 года ссылки за нарушение без его ведома продленного на один день административного надзора. [26]

1970 год – год осуждения наиболее авторитетных и деятельных участников крымскотатарского движения – был критическим годом. С этого времени начался постепенный спад движения.

Не видя проку в дальнейших обращениях к советскому правительству, активисты движения, несмотря на неудачу первых волн возвращенцев в Крым, ориентировали народ на повторение массовых попыток переселения и сами приняли в них участие. Однако до настоящего времени крымскотатарскому народу не удалось преодолеть поставленный ему в Крыму заслон, несмотря на всенародный энтузиазм и массовую готовность к жертвам. Со времени указа 1967 г. и до 1979 г. смогли прописаться в Крыму около 15 тысяч человек. При том, что численность татар составляет сейчас более 800 тысяч, это меньше 2%. [27] Но и эти 15 тысяч крымских татар, переселившихся на родную землю, не обрели полноценной национальной жизни. Они оказались оторванными от своего народа вкраплениями в инонациональной, иноязычной среде, так как нет в Крыму ни одного поселка, где бы они составляли существенную часть жителей. Каждая семья оседает там, где ей удается получить драгоценную прописку, а власти не прописывают их компактно. Они оказались разбросанными по всему Крыму. К тому же крымские татары вынуждены постоянно преодолевать враждебность властей. Они в Крыму – еще более «граждане второго сорта», чем в местах прежней ссылки, а об институтах национальной культуры и речи нет.

Те, кому не удалось обосноваться в Крыму, как правило, не возвращались назад, а селились где-нибудь как можно ближе к Крыму в надежде через некоторое время повторить попытку переселения. Но и за пределами Крыма татарам не дают селиться компактно. Таким образом, уехавшие из Средней Азии около 100 тысяч крымских татар оказались распыленными отдельными семьями или малыми группами не столько по Крыму, сколько по прилегающим к нему местам: в Новороссийске и вокруг него сейчас живет несколько десятков тысяч крымских татар, в Краснодарском крае – около 30 тысяч, есть они и на Тамани и в других местах Северного Кавказа, а также в Южной Украине – в Новоалексеевке и вокруг, в Херсонской и Николаевской областях, Мелитополе и т.д. Тяжелый быт, уготованный им на новом месте, приводит к тому, что заботы о каждодневной жизни семьи поглощают все время, всю энергию даже у самых активных прежде участников движения. Большинство их после переселения отходят от движения или участвуют в нем лишь эпизодически. Поскольку сразу после 1967 г. в Крым отправилась наиболее активная часть участников движения, это сказалось на его развитии и в Средней Азии, где до сих пор живет основная масса крымских татар. Необходимость постоянно материально помогать переселенцам в Крым привела к истощению финансовых ресурсов крымскотатарского народа, у него нет возможности одновременно нести расходы по содержанию представителей в Москве, численность их с нескольких сот сократилась до нескольких человек.

Рассеяние народа и постоянная психологическая обработка со стороны властей тех, кто готов ей поддаться, привели к отходу от движения многих прежних энтузиастов и сочувствующих. Возродились идеи отказа от требования прав в пользу просительного тона посланий правительству, усилились прежде очень малочисленные противники союза с правозащитным движением. Правда, и сейчас они составляют незначительное меньшинство среди крымских татар. Об этом можно судить хотя бы по тому, что инспирированное властями письмо А.Д. Сахарову от крымских татар – «не вмешивайтесь в наши дела, не вредите нашему народу, дорогу в Крым мы найдем без вас и ваших друзей» (февраль 1977 г.) – было подписано 52 крымскими татарами, но несколько человек написали потом Сахарову, что их подписи были получены обманным путем – им показывали для подписи другой текст. А в июне 1977 г. Сахаров получил другое письмо, подписанное 549 крымскими татарами, которые благодарили Сахарова

«…за поддержку стремлений, чаяний и дум крымскотатарского народа»

и заверяли его, что они осуждают письмо своих соотечественников как

«…недостойное, не отражающее мнений крымскотатарского народа». [28]

В 70-е годы снизился авторитет инициативных групп из-за отсутствия между их членами единого мнения, а еще более – из-за неэффективности всех предлагавшихся на протяжении 25 лет борьбы тактических приемов для достижения главной цели – возвращения народа в Крым. Всенародные письма, прежде собиравшие десятки и даже сотни тысяч подписей, теперь подписывают в лучшем случае по нескольку тысяч человек.

Постепенный спад движения можно проследить по числу подписей под обращениями к очередным съездам КПСС – обычно эти обращения собирали наибольшее число подписей. Пик их приходится на XXIII съезд (1966 г.) – более 130 тысяч подписей. Обращение к XXIV съезду (1971 г.) собрало 60 тысяч подписей, к XXV (1975 г.) – 20 тысяч. В 1979 г. наибольшее число подписей собрал Всенародный протест, под которым стояло 4 тысячи подписей. [29]

Тем не менее инициативные группы, хоть и в маленьких масштабах, продолжали свою деятельность. В 1971 г., после опубликования данных всесоюзной переписи населения, не обнаружив в перечне наций, проживающих в СССР, крымских татар (их, несмотря на протесты, записывали просто татарами), инициативные группы провели собственными силами перепись крымских татар во всех местах их проживания (Средняя Азия, Крым, южная Украина, Северный Кавказ) и установили численность народа – 833 тысячи человек. [30]

В том же 1971 г. инициативные группы Ташкентской области провели выборочный опрос крымских татар об их отношении к возвращению в Крым. Из 18 тысяч опрошенных взрослых только 9 высказались против возвращения и 11 – воздержались от ответа. [31]

Митинги и собрания происходят лишь по особо важным датам и участвует в них гораздо меньше народу. В этом сказывается не только естественная усталость крымскотатарского народа после стольких лет напряженной борьбы, но и изменения в его социальном составе.

Снятие режима спецпоселений в 1956 г. не решило общей проблемы крымских татар, но расширило возможности каждого индивида в социальной сфере. Крымские татары, в массовом порядке насильственно приписанные в 1944 г. к фабрикам и заводам, в массовом же порядке покинули их. Очень многие вернулись к традиционному занятию народа – сельскому хозяйству, значительная часть – в качестве механизаторов, шоферов, строителей, так как за годы работы в промышленности они приобрели нужные для этого технические навыки.

Вновь появилась и искусственно ликвидированная в 1944 г. крымскотатарская интеллигенция – учителя, инженеры, врачи и пр. Вернулись к прежним профессиям люди старшего поколения, смогли получить образование после ликвидации резерваций молодые крымские татары. Изменению социального состава сопутствовало ослабление компактности расселения крымских татар – люди уезжали из заводских поселков в места своей новой работы. При этом очень улучшились жилищные условия большинства крымскотатарских семей, поднялся их жизненный уровень, но осложнилась работа инициативных групп, снизилась их оперативность и затруднилась координация усилий.

Крымскотатарская интеллигенция, прошедшая вместе со своим народом все выпавшие на его долю испытания на равных условиях, ощущает себя как одно целое с ним. Люди интеллигентного труда составляют существенную часть активистов крымскотатарского движения – участвуют в инициативных группах, находятся среди представителей народа в Москве и, конечно, среди авторов документов крымскотатарского движения.

Видимо, для того, чтобы лишить народное движение необходимых ему интеллигентных сил, власти применяют метод социального подкупа. Они охотно предлагают крымским татарам, проявившим активность и организационные способности, посты в административном, партийном и хозяйственном управлении, поощряя преуспевающих быстрым продвижением. Созданный таким образом слой «национальной аристократии» служит идеологическим оплотом власти, которая не настаивает на отказе таких людей от участия в движении, но использует их в качестве своей «пятой колонны»: для дискредитации активных участников движения распространением клеветы о них, для внедрения конформистских настроений в инициативные группы, для борьбы против активной тактики движения, для противодействия союзу крымскотатарского движения с правозащитным, для пропаганды отказа от обращений к международной общественности. Политика поощрения конформистского крыла движения сочетается с систематическим устранением приверженцев решительной тактики, сближения с правозащитниками и апелляций к международной общественности – таких, как Мустафа Джемилев и его единомышленники. За период наибольшей активности крымскотатарского движения состоялось более 50 судебных процессов, на которых осудили более 200 активистов. [32] Из этих 200 человек нам известно социальное положение 74-х. Среди них люди интеллигентных профессий составляют 35 человек. Это непропорционально много по сравнению с долей участников народного движения, занятых интеллигентным трудом, и указывает на особую жесткость властей к образованной части активистов. Естественно, что из 36 осужденных за участие в составлении документов крымскотатарского движения 22 – представители интеллигентных профессий и лишь 9 – рабочие (социальное положение 6 осужденных по этому обвинению неизвестно), так как обычно в качестве авторов документов выступают более образованные активисты. Но статистика осужденных за массовые демонстрации такова же: из 37 человек известно социальное положение 27, 13 из них – люди интеллигентного труда и 14 – рабочие, хотя, очевидно, первая категория никак не составляла половину от многих тысяч крымских татар, собравшихся, скажем, на гуляние 21 апреля 1968 г. в Чирчике. Просто из задержанных на месте гуляния 300 человек для привлечения к суду отбирали не только по принципу проявления активности во время гуляния, но и с более высоким образованием.