Текст книги "Кольт полковника Резерфорда"

Автор книги: Люциус Шепард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

...Я более не в силах сдерживать все то, что накопилось в моем сердце. Когда мы с тобой еще только начинали эту переписку, я, если помнишь, выразил сомнение в том, что мое былое чувство к тебе исчезло без следа. Во всяком случае, я бы не удивился, обнаружив в себе его осадок, какую-то слабую тень. Однако твои письма, милая Сьюзен, вкупе с разбуженными тобой воспоминаниями показали всю глубину моего заблуждения. То, что я было принял за тень, оказалось лишь темным покровом печали и стыда, до поры скрывавшим чувство, которое при всей его чистоте и искренности даже я сам вынужден признать греховным, – чувство столь же сильное и свежее, каким оно было много лет назад. Скорее всего, после такого признания ты решишь прекратить нашу переписку, и я не стану отговаривать тебя от этого решения. Возможно, это будет к лучшему. Не думаю, что внезапное возрождение чувства, которое я считал безвозвратно угасающим, если не совершенно угасшим, может принести нам обоим что-либо кроме новых...

Сьюзен разжала пальцы, и листок вяло спланировал на пол. Признания Аарона начали ее утомлять; она не испытывала ни малейшего желания дочитывать до конца это письмо, продираясь еще через несколько страниц его мучительного разбирательства с самим собой и собственными чувствами. Только Аарон, подумала она, способен сделать из кровосмесительной страсти нечто навевающее невыносимую скуку. Еще в юном возрасте, во время их игр, он всегда проявлял недетскую расчетливость, тщательно сопоставляя возможное удовольствие от какой-нибудь озорной проделки с возможными неприятными последствиями (например, одиночным заключением в дровяном сарае), как будто уже тогда готовился к профессии счетовода. Тем большим потрясением явилось для нее его первое признание в любви, – как мог человек, всю жизнь панически боявшийся ее отца, решиться на столь рискованный шаг? Должно быть, он очень сильно ее любил, подумала Сьюзен. И, судя по его последнему заявлению, продолжает любить до сих пор. Если бы тем вечером в саду она знала, что ждет ее в будущем, то, получив возможность выбора между преступным кровосмешением и жизнью с полковником Резерфордом, она, безусловно, предпочла бы первое... Эта мысль, возникшая как случайная игра фантазии, задержала на себе ее внимание, а когда Сьюзен, вдумавшись, уловила скрытый в ней намек, она попыталась с ходу отвергнуть стоящий за этим план действий – но план был так прост и изящен, а искушение так велико, что она не смогла избавиться от него одним усилием воли. Она начала копаться в себе, отыскивая какой-нибудь душевный изъян, ибо только наличием такового могла объяснить появление в своей голове столь бесчестного замысла. Самоанализ не выявил никаких существенных сдвигов в ее психике, но она не спешила выносить себе окончательный приговор. Что-то должно было в ней измениться, какой-то источник яда должен был возникнуть в ее душе, иначе она бы ни за что не позволила подобной идее змеиться в ее мозгу, отравляя каждую его клеточку своим губительным прикосновением.

Она провела в раздумьях более часа и, наконец, пришла к выводу, что эта идея была подкинута ей самим Змием, извечным носителем зла, символом обмана и предательства. Не исключено, однако, что и сам Господь был как-то причастен к искушающему дару. Она не могла бы так легко поддаться убийственно-вкрадчивым дьявольским чарам, не будь на то Его высшая воля. И, тем не менее, замысел явно имел ядовитые зубы и гибкое чешуйчатое тело, способное, свернувшись тугим кольцом, устроить гнездо в ее сердце, – это дьявол говорил ее устами и побуждал ее к действию, и даже страх погубить свою душу не придал ей решимости противостоять искушению. Она взяла ручку с серебряным пером и начала писать, первым делом посвятив Аарона во все подробности гибели Луиса и даже несколько сгустив краски, дабы рассказ произвел максимальный эффект, а когда со вступлением было покончено, перешла к главному:

...Касаясь существа твоего письма, милый кузен, – то есть еще не совсем угасшего чувства, о котором ты мне поведал, – я, к своему стыду, но и с огромным облегчением, решилась на одно, хотя и очень запоздалое признание, ибо чувство твое никогда не было безответным, но, оставаясь невысказанным, хранилось и до сих пор хранится в сокровенном уголке моего сердца...

Она заполнила этой ложью три страницы, сочинив довольно складную басню о тайных желаниях, страхе перед греховным поступком и неудержимой тягой к его совершению. Поставив финальную точку, она не ощутила ничего, кроме холодного безразличия, как будто этим шагом переступила невидимую черту и оказалась вне досягаемости укоров совести. Она знала, что, в конце концов, чувство вины ее настигнет, но теперь это было уже не важно – она только что заключила сделку и оказалась во власти сил, по сравнению с которыми укоры совести были всего лишь слабой щекоткой.

...В октябре, как у него издавна заведено, Хоуз с одним слугой отправится в горы близ Матансаса, где у него есть охотничий домик и где он, опьяняемый кровью, в очередной раз попытается истребить всех без исключения диких свиней в округе, что я считаю маловероятным, ибо тогда по логике вещей он должен будет совершить самоубийство. Он проведет там десять дней, а то и больше, если охота окажется удачной. Я очень надеюсь, что ты найдешь возможность посетить Гавану в этот период, и тогда я постараюсь доказать тебе силу и искренность своих чувств самыми убедительными средствами, какие только могут быть в моем распоряжении...

* * *

В понедельник Рита с самого утра работала в одиночку, тогда как Джимми сидел спиной к залу, вытянув ноги, безмолвный и неподвижный, как будто впавший в кому. Из этого состояния он вышел лишь дважды, сперва – чтобы дать необходимые разъяснения покупателю, а после полудня – чтобы сходить в буфет за сандвичем для Риты. Из этого похода он вернулся через полтора часа с остывшим хот-догом и невразумительными извинениями. Рита уже привыкла к тому, что временами он бывает ни на что не годен. Благодаря кольту, «беретте» и (тьфу, тьфу, чтоб не сглазить) «томпсону» в их делах намечался крутой подъем, а впереди еще была Якима – они всегда удачно торговали в Якиме, где она помимо прочего любила зарулить в клуб Макгаллахера и поставить на уши всех белых мужиков, целыми стаями уводя этих поддатых кобелей у их кислолицых, бледно-немощных подружек.

Посетителей на выставке было много меньше вчерашнего, но зато все они знали, зачем пришли. Исчезли влюбленные в смерть сопливые волосатики, охотники за сувенирами и мамули-папули с подарочно-пистолетным заскоком. Торговцы подбивали баланс, выписывались чеки, происходил дежурный обмен улыбками. Примерно в половине четвертого парень из обслуживающего персонала выставки принес Рите факс от профессора Алекса Хоула, выражавшего желание приобрести кольт Чэмпиона плюс еще один пистолет сомнительной подлинности, заинтересовавший его еще при их встрече в Спокане; за оба ствола он давал одиннадцать тысяч и был готов заплатить наличными. Рита не имела понятия, о каком пистолете идет речь. Она скомкала пустой пластмассовый стаканчик и запустила им в голову Джимми. Никакой ответной реакции.

– Джимми! – позвала она сердито. – Подъем, твою мать!

Он поджал ноги, скрипнул складным стулом и сказал: «Э-э-э?»

– Ты мне нужен. Прочисти свой сраный чердак! Он сделал четверть оборота вместе со стулом, двигаясь как сомнамбула. Еще четверть оборота, и он оказался лицом к проходу. Рита протянула ему послание профессора. Изучение этого короткого документа заняло у него необычно много времени.

– Теперь с этим все в ажуре, – сказала Рита.

– Да, – кивнул он. – Правда, я думал сдать пистолет подороже – здесь получается примерно две трети от моей цены. Но зато оплата налом, значит, налоги побоку.

– О каком пистолете он говорит?

– «Смит-вессон» тридцать второго года. Клановский ствол.

– То есть, – подсчитала Рита, – из этой суммы восемь с половиной штук приходится на кольт? Не жирно ли? Надо бы его слегка урезать, Лоретта и так не будет в обиде.

– Нет, – сказал он, – будет.

«Чтоб ты провалился вместе со своей белой курицей!» – в сердцах подумала Рита.

– Я пойду сброшу факс профессору, – сказала она, – а потом приму душ, перекушу и – на волю. Последний час продержишься без меня.

Джимми недовольно поморщился.

– После закрытия у тебя будет куча времени, чтобы спокойно мусолить свою историю, – сказала она. – Упаковкой не занимайся, я сама все сделаю завтра утром. – Она встала и протиснулась между столами. – Ты бы связался с Борчардом, объяснил ему ситуацию.

– Я ему уже объяснял.

– Да, но в тот раз у тебя на руках не было профессорской заявки.

– Это мало что меняет. Впрочем, я так и так думал съездить к нему сегодня вечером. – Он заколебался. – Или обойтись звонком?

– Лучше поговори с ним вживую. Глядишь, еще что интересное проклюнется.

Джимми рассеянно вертел в руках брошюру, оставленную кем-то на его столе:

– Где тебя искать вечером?

По бесцветному тону его голоса Рита догадалась, что он вот-вот снова провалится в свою историю. Так, чего доброго, уведут из-под носа весь товар. Ну, да и ладно: она была уже по горло сыта этими факсами, деньгами, стволами и полусонными придурками, с которыми вечно приходится нянчиться.

– Сегодня я уйду в свободный полет, – сказала она, – так что найти меня будет непросто.

У него было такое жалкое выражение лица, что она смягчилась:

– Я и сама не знаю, где тормознусь, но, если что, бери мой след от Гейнера.

* * *

Рок-группа под названием «Мистер Правый» трудилась на совесть, выбивая из потолка меловую пыль и явно задавшись целью обрушить к чертям заведение Гейнера – серо-голубую бетонную коробку в десяти минутах езды от Иссакуаха, легко вычисляемую по неоновым надписям «Ред-хук» в оконных проемах и по парковке, до отказа забитой машинами всех типов, от помятых пикапов и внедорожников до «мерседесов» самой последней модели. Было начало одиннадцатого, когда Рита вылезла из такси; накрапывал дождь, прибивая пыль на дорожках; с полдюжины сильно перебравших парней, лишенных доступа внутрь, ошивались перед входом, то и дело, спотыкаясь, падая и оглашая окрестности идиотским хохотом. При виде Риты они как будто малость протрезвели. Она сознавала, что выглядит очень эффектно в полупрозрачной черной блузке поверх черного лифчика, и держалась соответственно этому сознанию, при ходьбе покачивая бедрами в такт мощным рок-н-рольным басам, рвавшимся наружу из-за закрытых дверей. Она пока не решила, какую роль разыграет сегодня, но начала входить в эту еще не придуманную роль буквально с первых секунд. Один из пьянчуг, бритоголовый медвежонок в лиловой фуфайке, попытался хлопнуть ее по заду, но она ловко увернулась и взглянула на него с насмешливым вызовом, прежде чем нырнуть в шум и темноту зала.

Пробиться к стойке бара оказалось не так-то просто, и она сделала остановку на полпути, прижатая толпой к ограждению служебной зоны. Отсюда были видны головы музыкантов, на фоне сценических огней маячившие над танцплощадкой. Плясала здешняя публика хуже некуда, бестолково притопывая и раскачиваясь, подобно пещерным людям, отбывающим ритуальный номер над тушей свежеубитого зверя. Парни в майках и спортивных рубашках потрясали над головой сжатыми кулаками; девицы в коротких облегающих платьях совершали рыбообразные движения бедрами. Постепенно ее глаза привыкали к полумраку, обильно разбавленному клубами сигаретного дыма. Ряды столиков занимали середину и дальнюю часть зала; кроме того, из боковых стен выступали небольшие столы-прилавки, каждый в окружении четырех-пяти высоких табуретов. Мужчины за столами тискали уступчивых женщин. Женщины, сблизив головы, заходились истерическим смехом, перемежаемым выкриками типа: «Только представь себе! И ты этому веришь?!». В разговоре между собой они, как правило, пользовались обращением «подруга». Одинокие мужчины акулами шныряли меж столов либо в молчании сосали пиво, напуская на себя скучливо-пресыщенный вид. Она вспомнила выражение из одной старой истории Джимми: «... зверинец, исполненный темных страстей». Вот чем был сегодня ночной клуб Гейнера. И что интересного могло произойти в такое время и в таком месте? Парочка драк, поломанная мебель, случайные связи да пьяный автомобилист, разбившийся по пути домой, – все тот же стандартный набор. Однако Рита рассчитывала исполнить свое соло как минимум октавой выше.

На зал обрушилась свинговая версия старого хита «Massive Attack», и Рита начала пританцовывать, вцепившись руками в металлическую перекладину ограждения, встряхивая головой так, чтобы волосы падали на лицо, и выдавая па, на девяносто процентов состоявшие из кручения задом и на остаток – из скользящих движений ногами, как будто она балансировала на запущенной с малой скоростью «бегущей дорожке». В поле ее зрения попала потная официантка, которая несла поднос, раздвигая локтем толпу и на ходу принимая заказы. «Эй!» – закричала Рита. Официантка обернулась и подставила ухо. «Двойная текила и пиво!» – крикнула Рита и сунула ей двадцатку. Когда заказ прибыл, она сразу ополовинила бокал с текилой и догналась пивком. Парень у стойки бара состроил ей глазки, но он был не в ее вкусе. Прихлебывая пиво, она обвела взглядом помещение. Один из столов-прилавков вблизи танцевальной площадки был пуст и лишен табуретов, перекочевавших к соседнему столику, за которым сидели семеро: четверо женщин и трое мужчин. Все между двадцатью и тридцатью. Вот уже кое-что, подумала Рита. Подняв над головой выпивку, чтоб не расплескать ее в этой давке, она пробралась сквозь толпу и прислонилась к стене рядом с пустым прилавком. Три женщины из соседней компании сидели на табуретах спиной к ней: сандвич из двух брюнеток и блондинки, причем по ширине задницы последняя равнялась сумме первых. Одна из брюнеток мельком оглянулась на Риту. Она была грубовато-смазлива: зачесанные назад блестящие волосы, кроваво-алые, чересчур полные губы и слой косметики на щеках, тщетно маскирующий шрамы от угрей. На ней было облегающее, очень открытое платье, чью открытость она то и дело подчеркивала, высоко поднимая руки, поводя плечами и выпячивая грудь. Однако при всей развязности манер во взгляде ее чувствовалась некоторая скованность. Про себя Рита окрестила ее Королевой Минета. Сокращенно КМ.

Она с ходу отшила подвалившего нахрапом «одинокого волка» и, совершая еле заметные телодвижения в такт музыке, затеяла игру глазами с долговязым и рыжеволосым парнем, сидевшем в торце соседнего стола. Симпатичное лицо молодого бизнесмена, длинные эластичные мышцы явно не знакомы со штангой. Похоже, балуется мячиком. Потертые джинсы и черная майка без надписей. Взгляд человека с большими деньгами, которые не хотят выставлять себя напоказ, когда их хозяин забавы ради шляется по дешевым притонам. Он улыбнулся Рите, продемонстрировав отличные зубы, но уже в следующий момент взгляд его опустел и погас. Мой брат по духу, подумала Рита и отвела глаза, сделав вид, что обижена. Затем она улыбнулась в ответ. КМ взяла парня за руку, пытаясь втянуть его в застольную беседу, но он продолжал следить за Ритой, а когда ушедшую на перерыв команду заменил не столь громоподобный джукбокс, прокричал ей:

– Не составите компанию?

Рита пожала плечами и, округлив губы в «о'кей», шагнула к их столу. Рыжий парень уступил ей свой табурет.

– Уолтер! – представился он, хлопнув себя по груди.

– Лайза! – назвалась она достаточно громко, чтобы ее услышали все остальные. Четвертая женщина – еще одна брюнетка, миниатюрная, с кукольным личиком – держала за руку столь же крохотного кучерявого мужчину. У этих двоих был свой собственный мирок, свой маленький тайный альянс, направленный против мира высоких людей. Третий парень был пониже ростом и поплотнее Уолтера – блондин тевтонского типа, в серых слаксах и красной рубашке для гольфа без обычного в таких случаях петушиного гребня, аллигатора или иной дурацкой эмблемы на нагрудном кармане. На запястье – сверхплоские платиновые часы. Рита пришла к выводу, что он и Уолтер начали оттягиваться на пару, подцепив где-то по пути кукольных человечков, а кукольная женщина, вероятно, была еще раньше знакома с КМ и блондинкой, отзывавшейся на имя Джанин. В этой тоже чувствовались большие деньги: простая клетчатая рубашка и юбка резко контрастировали с роскошным золотым браслетом. Джанин была бы недурна собой, сбрось она фунтов тридцать и спрыгни с кокаина – на злоупотребление последним намекала воспаленная и покрытая мелкими прыщиками кожа над ее ноздрями. Рядом с ней, у самой стены, сидела Ди – сокращение от «Дениза». Очень бледная кожа, длинные волосы рассыпаны по спине; похоже, самая молодая в компании. Одета в джинсы и тенниску, висящую на ней, как ночная рубашка. Сначала Рита сочла ее обыкновенной «серой мышкой», но, приглядевшись, поняла, что имеет дело с очень редкой, экзотической разновидностью белой девушки. Огромные черные глаза, изящный нос, безукоризненной лепки губы. В линиях этого лица – породистого, как морда афганской борзой, и без малейших признаков косметики – не было ни единой ошибки или неточности. В разговор она вступала редко.

А разговор этот по большей части состоял из сплетен, хвастливых заявлений и сексуальных намеков в оправе расхожих цитат и словечек. КМ спросила у Риты, чем она занимается, и Рита сказала: «Я актриса». За исключением Ди, выказавшей неподдельный интерес, компания восприняла ее слова с демонстративным равнодушием.

– Сижу на ролях индианок, – небрежно добавила Рита.

Все тотчас заулыбались и закивали. Теперь они ей поверили.

– Вы приехали сюда на съемки? – спросил Уолтер.

Рита отрицательно качнула головой:

– Сейчас я не занята в съемках. Приехала навестить старых друзей. – Она усмехнулась. – Нежданной гостьей. А через месяц начнется работа в Канаде – картина с Лайамом Нисоном.

– Правда? А как называется фильм? – спросил тевтонский приятель Уолтера.

– У него наберется с полдюжины рабочих названий. Когда мне давали прочесть сценарий, на переплете стояла только пометка от руки: «О снежном человеке».

– Фильм о снежном человеке? – насмешливо фыркнула Джанин. Ди смотрела на Риту с нескрываемой завистью.

– Не думайте, он вовсе не такой уж примитивный. – Она упрекнула себя за это некстати встрявшее плебейское «вовсе», но, похоже, никто не обратил на него внимание. – По жанру это эко-триллер. Лайам играет ученого, которого все считают чокнутым. Он верит в существование снежного человека и бродит по лесам, разыскивая его следы. В конце концов, он находит семью снежных людей, и какое-то время живет среди них. Ну, вроде той женщины в Африке...

– Джейн Гудалл, – подсказала всезнающая Джанин.

– Не суть важно. Короче, Лайам делает все, чтобы их не поймали охотники. Большой бюджет, спецэффекты... Снежных людей они сделали – высший класс! А на главную героиню берут Шерлиз Терон.

– Разве не ты будешь главной? – спросил Уолтер.

– Очень мило! – Она похлопала его по щеке. – Нет, я играю мудрую индейскую женщину, которой ведомы все тайны леса. В третьей части я гибну, спасая Лайама, – она заговорщически подмигнула слушателям, – но в финале появлюсь опять, уже в виде призрака. – Поймав проходившую мимо официантку, она отдала ей свою кредитную карточку: – Под все заказы с этого стола, – и оглядела остальных: – Текила пойдет?

Текила пошла отлично.

Рита сумела произвести эффект. Ее соседи сами были из тех, кто привык угощать всю компанию, и ценили такие широкие жесты в других.

Дальше все было легко и просто. Музыканты вернулись на сцену, а Рита втянула своих новых закадычных друзей в веселую игру под названием «Кто кого перепьет». Кукольные люди отказались участвовать, сославшись на то, что они за рулем, но остальные приняли вызов. Уолтер держал себя в руках и не гнался за рекордами. Улыбка всегда была при нем, но сейчас уже напоминала жизнерадостную маску на лице не вполне здорового – судя по блеску глаз – человека. Ди «поплыла» только один раз. Осушив бокал, она посмотрела на Риту, скорчила смешную рожу и растянула рот в ухмылке. Рите все больше нравилась эта девчонка. Приятель Уолтера, Джанин и КМ «плавали» регулярно, но не выходили за рамки, пока Джанин наконец не ударилась в «дальний заплыв». Она стала сентиментально-чувствительной, то и дело обнимая КМ и Ди... Последнюю особенно часто. Между этими двумя женщинами определенно существовала какая-то связь. Когда Ди что-нибудь говорила, Джанин смотрела на нее с любовью и гордостью, как на ребенка, читающего вслух заученные стихи; Ди явно не нравилось такое распределение ролей. В конце концов, Джанин стало плохо. Все наперебой пытались оказать ей помощь, пока КМ не увела ее из зала на свежий воздух.

Когда зазвучала более спокойная мелодия, Уолтер спросил Риту, не хочет ли она потанцевать. Она наклонила его голову и крикнула в самое ухо: «Я придержу тебя на закуску!» Распрямившись, он выдал свою фирменную улыбку серийного убийцы. Рита большим глотком добила очередную порцию и, соскользнув с табурета, пригласила на танец Ди, делая призывный жест руками и покачивая бедрами. Ди была удивлена и польщена одновременно, однако махнула рукой в знак отказа. Рита нахмурилась и движением губ изобразила: «Пойдем».

– Ладно. Ди соскочила с табурета – и оказалась ростом под стать Рите, даже немного выше. Она взяла Риту за руку. Кукольные люди были в шоке.

На танцплощадке они нашли свободный пятачок у самой сцены, непосредственно перед басистом «Мистера Правого», афро-латинским полукровкой, который, глядя в никуда, механически вел свою партию. Музыка обволокла Риту, сжала ее в своей цепкой горсти. Ее танец был яростен и конвульсивен, давая выход напряжению, накопившемуся в ней за последние дни. Ди танцевала в стиле, принятом у большинства белых девчонок: руки обнимают широкую талию невидимого партнера, зад качается в такт музыке. Рита шагнула ближе и положила руки на ее бедра. Глаза Ди изумленно расширились, но она не попыталась отстраниться. Рита повела ее, постепенно добиваясь большей слаженности движений. Ближайшие пары уставились было на них, но затем отвели взгляды. Лесбиянки – это считалось круто. Стильное извращение. Политкорректность была накрепко вбита в эти головы. Музыканты продолжили мелодию в ритме сальсы, возможно намекая этим на карибское происхождение басиста. Из-за кулис появился еще один член группы, игравший на бонгах. Этот сукин сын оказался настоящим барабанным монстром, выбивавшим из своего инструмента совершенно невообразимые пассажи. Рита показала Ди движения; та сразу же поймала ритм. Теперь она всем телом откликалась на музыку; ее широкая майка развевалась и закручивалась в безумном вихре, а длинные волосы тянулись за ней шлейфом, подобно черному павлиньему хвосту. Рита поймала ее и притянула к себе, так что их груди соприкоснулись, затем отпустила на длину руки, держа лишь за кончики пальцев и давая ей возможность исполнить соло. Затем вновь сближение, на сей раз еще плотнее, – смыкая руки на ее ягодицах, двигаясь бедро в бедро. Их лица разделяли какие-то сантиметры. Она вела, Ди отдавалась на ее волю; музыка накрыла их своим прозрачным куполом, отделив от окружающих. Рита легонько скользнула губами по ее горячему рту – это был только намек на поцелуй. Губы Ди приоткрылись, Рита ее поняла и теперь уже по-настоящему «сняла пробу», вдоволь поиграв языком. Затем она увеличила дистанцию и продолжила игру глазами; Ди сияла и таяла под ее взглядом. Когда музыка смолкла, она запрыгала, как маленькая девочка, хлопая в ладоши. – Хочешь кокса? – крикнула она Рите. – Идем!

Заливисто смеясь, она вприпрыжку потянула ее по направлению к женскому туалету. Две кабинки были уже заняты; оттуда доносились хихиканье и торопливый шепот. Они закрылись в третьей кабине, и Ди извлекла из кармана джинсов маленький флакон с ложечкой, вделанной во внутреннюю поверхность пластмассовой крышки. Они вдохнули сразу по четыре дозы. Кокаин красиво и мягко разогнал Риту, в то же время, настроив ее на серьезный лад. «Кажется, я не прочь запасть на эту девчонку», – подумала она. Красива, спору нет, но красота здесь не главное – в ней заключалась живая сила, дикая тварь, отчаянно рвущаяся на свободу. Эта сила уже раз выплеснулась из нее во время танца, но лишь отчасти – дробясь и рассеиваясь, как луч света, пропущенный через алмазный осколок. Рита вспомнила, как это было, когда вырывалась на волю дикая тварь, сидевшая в ней самой. Чудесные дни. Божественно безумные ночи.

– Ты ведь тоже актриса, верно? – сказала Рита. Ди все еще тяжело дышала после танца.

– Как ты догадалась?

Рита ткнула себя пальцем в лоб:

– Профессиональная интуиция. Работала на сцене?

– Одно время была манекенщицей, но мне это не понравилось. Сейчас учусь на театральном отделении в Беркли.

– Если хочешь, могу свести тебя кое с кем в кинобизнесе. Когда соберусь уходить, напомни, чтоб я оставила свой лос-анджелесский номер.

– Это было бы здорово! Большое спасибо.

– При твоей внешности, – сказала Рита, – я не удивлюсь, если через пару лет уже я буду просить твоего покровительства.

Здесь в разговоре возникла пауза, которую Рита заполнила изучением граффити на стенах кабинки. Справа от головы Ди расположились в ряд восемь нарисованных фломастером рук, большой и указательный пальцы которых были разведены, изображая размеры от совершенно микроскопического до мало-мальски заметного. Под каждым рисунком стояло мужское имя. Марти Касс. Джек Саутер. Клэй Хомански... Кое-кому пришлось немало потрудиться, проверяя эти размеры в натуре, а затем воспроизводя их художественными средствами.

– Ты потрясно танцуешь, – сказала Ди.

– Мне было чем вдохновиться. – Рита провела рукой по ее щеке, и Ди ласково потерлась о ее ладонь.

– Куда там. – Ди взяла ее руку, поцеловала и отпустила, так что теперь они соприкасались лишь кончиками пальцев. – Ты такая живая. Ты самый живой человек в этой толпе. Я поняла это сразу, как увидела тебя идущей к нам через зал. Дело не в том, как ты двигалась, а в тебе самой. И все вокруг на тебя пялились.

– Этим вкрученным козлам все равно на что пялиться, лишь бы оно было с попкой и сиськами.

Возмущение Ди было искренним и до смешного наивным.

– Зачем ты себя принижаешь?! Ты такая красивая!

– Я здесь далеко не первая красавица, – с улыбкой заметила Рита.

Ди не приняла комплимент:

– У меня есть только внешность, но за ней ничего существенного. Я посредственность.

– И каким же образом ты это определила?

– Ну, я просто смотрю на свое лицо... И ничего в нем не вижу.

– В зеркалах искать правду без толку. – Рита поднесла указательный палец к своему правому глазу: – Ее надо искать вот здесь.

Ди, по-прежнему стоя спиной к стене, чуть подалась ей навстречу, глаза в глаза, – и вот она промелькнула вновь, эта вспышка внутри нее, этот луч алмазного света, готовый прорваться наружу.

– Что ты видишь? – спросила Ди.

– Я вижу себя.

Этот ответ сперва озадачил Ди, потом она обиделась:

– Не лги мне.

Рита поймала ее руку:

– Да, я вижу себя, но без всех этих шрамов и старых болячек, которыми наградила меня шлюха-жизнь. – Она поиграла ее пальцами. – Я вижу актрису, которая ждет свою главную роль.

В лице Ди произошла перемена, словно дикая тварь убралась в свою конуру, а она осталась сама по себе – простая девчонка, немного растерянная и встревоженная.

– Ты пришла сюда с Джанин? – спросила Рита.

– Да, но... – Ди покраснела.

– Но вы не близкие подруги?

– Нет. – Она покачала головой с чрезвычайно серьезным видом.

В одной из кабинок шумно спустили воду, и кто-то с чувством сказал:

– Вот дерьмо!..

Рита провела большим пальцем по внутренней стороне ее запястья.

– Я хочу тебя поцеловать, – сказала она и придвинулась ближе; Ди обвила руками ее шею. Хлопнула дверь кабинки, два девичьих голоса зашлись хохотом, звуки которого гулко отразились от стен и бетонного свода. Ди это напрягло, но ненадолго, ибо Рита уже начала собирать с ее губ нектар – сладкую смесь из запахов текилы и зубной пасты. Рите понравилось, как она держит поцелуй, агрессивно работая языком, – дикая тварь пробудилась и начала выползать наружу. Мягко ее отстранив, Ди стянула свою майку. Груди ее были молочно-белыми, довольно крупными и высокими. Рита взяла их в ладони, приподняла и притянула друг к другу, так чтобы она могла одновременно поцеловать оба набухших розовых соска. Ди прошептала: «Боже...» – и запустила пальцы в Ритины волосы.

– Теперь давай ты! – сказала Ди настойчиво. – Я хочу взглянуть на тебя.

Рита выпрямилась, покатала сосок между пальцами и легонько его ущипнула.

– Не торопись, – сказала она. – Когда варишь сладкий сироп, надо дать ему покипеть, чтобы набрал аромат.

* * *

Джимми не стал подъезжать к воротам перед домом Борчарда, а оставил фургон в кустах близ лесной дороги, свернув с нее вскоре после того, как миновал развалюху, с прицепленной к стене мишенью. Выбравшись из кабины, он двигался не спеша, проверяя, куда ставит ногу. Под подошвами шуршали опавшие листья, сухие ветки норовили уцепиться за каблук. Освещая путь карманным фонариком, он прошел по дороге в обратную сторону до хижины, к которой еще пришлось продираться сквозь густые кусты. Он пнул, проверяя на прочность, гнилые доски и посветил фонарем внутрь через щель в перекошённой двери, разглядев кучу пожелтевших журналов, сломанный стул и пустой патронный ящик с неразборчивой маркировкой. Запах разложения, исходивший изнутри, был едва ощутим на фоне живого смолистого аромата елей. С удовлетворением отметив отсутствие мошкары, он присел на сырую ступеньку у входа, скрипнувшую под его тяжестью. Дряхлое строение позади него, казалось, издало слабый вздох. Интересно, для каких целей использовал эту хижину майор Борчард? Может, как место просветления и посвящения? Отправляли в нее какого-нибудь расистского щенка, который сидел тут, пока его не посещало видение Белокожего Джо Христа или городка Маумбад-Хайглиц, в котором на Гитлера впервые снизошла пророческая благодать. Или это было освященное место, примитивное убежище, в котором некогда скрывался одержимый Духом Свободы Боб Чэмпион, планируя свои ритуальные банковские ограбления и сочиняя мудрое назидание потомкам? А может, эта лачуга относилась к доборчардовской эпохе и была жилищем неуловимого и ужасного Ариезавра, прародителя тех благородных дикарей, чьи наскальные рисунки горящих крестов и распятых негров все еще встречаются в канализационных лабиринтах университетских городков Юга? Общение с Борчардом все больше убеждало его в том, что майор попался на собственную удочку и уже подтянул себя к берегу, готовясь к самовознесению на плаху, то есть к перемещению своей страждущей плоти в садок. Он называет себя выразителем философских идей, очищенных от каких бы то ни было намеков на расизм... Что за бред! Борчард сбился с пути в поисках своей истинной цели и предназначения. Он стал похож на человека, вообразившего, что сможет достичь Божественного Просветления, проглотив Библию, и теперь бурно испражняющегося библейскими цитатами – в первую очередь теми, которые сильнее всего на него подействовали... Пошел дождь, капли застучали по крыше лачуги, но густые еловые ветви над головой Джимми пока были надежным укрытием. Он прислушался к ночным звукам и кроме дождя уловил только далекое гудение автострады – оно шло фоном, отделенным от остальной реальности, подобно тому, как разделяются каналы звуковой дорожки на закадровом пространстве киноленты. Пора было идти к майору, чтобы сообщить ему неприятные новости, но Джимми еще не чувствовал себя готовым к этой встрече.