Текст книги "Два мужа для ведьмы (СИ)"
Автор книги: Любовь Сладкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Внезапно я ощутила свою наготу, прохладу ночного воздуха, и кожа моя покрылась мелкими пупырышками. Найдя свою сорочку, я быстро ее одела на себя, сильно сожалея о том, что именно в эту ночь (по причине жаркой удушливости воздуха) не облачилась также и в панталоны, а потом укуталась в одеяло. Но все равно меня знобило. Странное и постыдное чувство бушевало в моей груди, мне хотелось, чтобы мужчина снова возвратился и продолжил свой осмотр, чтобы он сделал со мной что-то подобное – как делал Серж с маменькой, чтобы он навалился на меня…
"Но что за мысли? – я постаралась прийти в себя и вспомнить о добродетели, которой учила меня гувернантка. – Это что же, барон только что совратил меня? Хотя… Вот же, на моем пальце золотое кольцо, а значит, наши отношения законны, и в его власти делать со мною все, что ему заблагорассудится. Ан нет. Ведь мужчина и женщина могут считаться одним целым разве только после свадьбы, после того, как священник прочитает над ними венчающие молитвы. И я ведь еще как бы девушка, не принадлежащая ему… Или это был только сон? Нет, где бы я взяла кольцо?"
А потом, вспомнив, что моя спальня находится на втором этаже, я встала и побрела к окну. К моему удивлению, ставни были закрыты, а в таком случае, как же барон Экберт попал в мою комнату, что – разве он просочился сквозь стекло?
И лишь только я легла в кровать, мое тело снова наполнилось томлением, мне нестерпимо захотелось погладить свою грудь… Поэтому, отбросив всякий стыд, я сделала то, чего мне хотелось больше всего – запустив руку между бедер, я накрыла ладонью нежные складочки, погрузив средний палец во влажные глубины, немного пошевелив им там, и сразу же стало немного легче. Так, с рукой, лежащей между ног, я и уснула. И снились мне ужасно постыдные сны, в которых барон Экберт де Суарже задирал на мне юбки и, словно Серж, тогда, в беседке, в годовщину по смерти папеньки, ласкал меня ТАМ, дотрагиваясь раздвоенным языком до особенного места, возрождающего всю мою женскую сущность и пробуждающего все тело. Это он, а не средний палец, копошился во вязкой влажности моего цветка, пробираясь все глубже вовнутрь, слово шмель, решивший оплодотворить его. И я тихонько постанывала, сжимая бедра и ягодицы, после чего чувствовала яркие вспышки света, просыпалась. Потом, разметавшись по кровати и закусывая до крови губы, старалась прийти в себя и успокоить разгоряченное тело, чтобы, наконец, хоть немного прийти в себя, забыться.
* * *
Утро я встретила с тяжелой головой. Обычно я вставала рано, но теперь не могла и не хотела ни открывать глаз, ни шевелиться. Веки мои щемило, словно туда насыпали песок, руки и ноги были тяжелыми, а в голове шумело.
– Эй, соня, что это ты до сих пор валяешься в постели? – маменька все-таки решила войти ко мне в спальню, обычно это я ее будила.
– Да что-то плохо спала, – сказала я, поплотнее кутаясь в одеяло.
– Я понимаю, – открывая окно, она с наслаждением вдохнула чистый воздух, напоенный ароматами утреннего сада. Я же залюбовалась ее нежной красотой.
"Не удивительно, что Серж в нее влюбился, – подумала я, стараясь вдыхать глубже, чтобы поскорей проснуться. – И теперь, когда у нее есть золото барона, они смогут пожениться. Ну и пускай… пускай моя мамочка будет счастлива, она этого заслуживает".
– А знаешь, к нам сегодня придет с визитом Серж, – поворачиваясь от окна, маменька произнесла эту новость будничным голосом.
– И отчего же? Что ему нужно?
– Напросился на чай, вчера мы с ним виделись в саду, я читала книгу, а мальчик проходил мимо.
– Никакой он уже не мальчик, – ухмыльнулась я. – Вполне взрослый парень, даже мужчина.
– Ты так считаешь? – лицо маменьки вдруг красиво зарумянилось. И мне тут же захотелось пощекотать ей нервы. Не знаю, что на меня нашло, ведь обычно я вела себя серьезно и правильно.
– Я вот не понимаю, отчего это Ковальский до сих пор не женится, – украдкой наблюдая за реакцией мамы, сказала я. – Он такой красивый, даже слишком. И вот если бы не этот ужасный барон Экберт… Вот если бы милашка-Серж предложил мне выйти за него замуж, то я бы с радостью.
– Милена, – хватаясь за грудь, маменька даже пошатнулась. – Тебе что, и вправду нравится наш сосед? Ты, возможно, имела на него какие-то романтические планы? Говори…
– Да не так чтобы, ну все же…
– Ах, но он же беден, как церковная мышь, – я понимала, что зря начала этот разговор, потому что маменьке, по всей видимости, становилось дурно, грудь ее начала сильно вздыматься, словно ей не хватало воздуха, а лицо внезапно побледнело. Но я уже не могла остановиться.
– Ну и что? – сказала я, нарочито закатив глаза. – А разве бедных нельзя любить? К тому же юноша молод, и вся жизнь впереди, возможно когда-то Серж разбогатеет, а если и нет, то все равно.
– Но ты ведь его не любишь? – и, подойдя к кушетке, маменька просто-таки свалилась на нее, ухватившись за лоб руками.
– Да нет же, успокойся, – улыбнулась я. – Я не совсем это имела ввиду. Просто… разве не странно, что парень до сих пор холост? А мог бы уже иметь жену, детей, он словно барон Экберт де Суарже, право. И что эти мужчины себе думают? А вдруг и он ведет тайную распутную жизнь? Посещает публичные дома, или забавляется по-тихому с какой-то хорошенькой служанкой?
– Милена. Я не понимаю, что с тобой произошло? – обмахиваясь вышитым платочком, маменька постепенно приходила в себя. – Что за подозрения? Где твоя девичья стыдливость? И вообще… а что это у тебя за кольцо на пальце? – спросила она, наконец-то увидев мой перстень, – что-то я раньше его не замечала…
– Подарок моего жениха, – дерзко вскинув подбородок, я выставила вперед руку и пошевелила пальчиками, демонстрируя поблескивающие в лучах утреннего солнца камешки. – У меня же вчера была помолвка.
– Но… я что-то не припоминаю, чтобы барон Экберт де Суарже дарил тебе этот перстень…
– Ты была слишком увлечена мыслями о мешочках с золотом, – ехидно бросила я, все больше удивляясь перемене своих нравов. Могла бы я раньше позволить себе столь фривольные фразы? Так откровенно обманывать маменьку, подленько шутить? Но – так уж получалось, что мой новый статус невесты барона Экберта де Суарже изменил и мой характер тоже.
– Не нужно меня в этом упрекать, – вздохнула маменька. – Я ведь не только ради себя стараюсь. Разве тебе было бы хорошо выслушивать мои бесконечные жалобы, видеть, как я постепенно состариваюсь и превращаюсь в злобную каргу, только от того лишь, что вынуждена терпеть постыдную нужду? Девочка моя, ничто так не убивает, как потребность считать каждую копейку и экономить. Да и – тебе и самой было бы неловко, став баронессой де Суарже, иметь мать-нищенку. И потом… после моей смерти все это и так достанется тебе, я же не заберу все золото с собой в могилу?
– Да что с тобой? – видя, как губы у маменьки трясутся, а на глаза наплывают слезы, я постаралась ее утешить. – Все нормально, а кольцо барон надел мне на палец, когда ты нюхала цветы.
– И все же… странно, что я не заметила этого волшебного момента, обычно мужчины делают этот жест пафосно, демонстративно. Знаешь, дочь, а это редкое качество – такая скромность.
– Ага, – вспоминая ночное посещение моей спальни, ухмыльнулась я. – Мой будущий муж слишком непритязателен и доверчив.
– Я думаю, он слишком влюблен, – глаза маменьки высохли, а на губах заиграла мечтательная улыбка.
* * *
– Я тоже так думаю, – сказала я, блаженно потягиваясь в кровати и бросая украдчивые взгляды в сторону открытого окна, за которым простирался парк, потом густой старый лес, глухая чащоба которого так часто манила меня посетить ее. Но я боялась. Теперь же, казалось, могла запросто побежать туда хоть босиком – вот к чему привела помолвка и мой новый статус невесты.
И вдруг мне захотелось сделать что-то такое, чего я не позволяла себе раньше. Спрыгнув на ковер и ухватившись пальцами за длинные края ночнушки, я затанцевала, словно снова была на балу, и неслышимая музыка играла только для меня. Я закрыла глаза, а незримые кавалеры, выстроившись в ряд, по очереди подавали мне руки, я же привлекала их к себе, сдавливая в объятиях и выгибаясь немного назад. Двигаясь по призрачному залу (по кругу против часовой стрелки, как и подобало вальсировать), я меняла кавалеров, словно перчатки, отбрасывая надоевших резким движением ноги.
– Что с тобой, Милена? – ужаснулась маменька, глядя на мнимую оргию. – Уж не сглазили ли тебя?
– Нет, напротив, – резвилась я, представляя полонез и сразу же переходя на котильон, которым обычно заканчивались королевские балы. Выстроив кавалеров в ряд, я приподняла свои "пышные юбки" и задрыгала ногами, подпрыгивая как можно выше, безудержно при этом хохоча.
– Господи… Нужно будет позвать священника, – стонала маменька, обмахиваясь платком. – Что здесь происходит? И прилично ли молодой девушке так себя вести?
– И как же?
– Настолько дерзко.
– Но я ведь уже невеста, а через неделю стану баронессой Миленой де Суарже, – отвешивая нижайший поклон в сторону "царствующих особ" (конечно же, тоже призрачных и сидящих, вместо трона, на моей кровати, прямо на подушках) все смеялась я. – Все хорошо, просто мне захотелось потанцевать.
– Вот, выпей холодной воды и успокойся, а не то…
Выхватив из маменькиных дрожащих пальцев стакан, я залпом осушила его до дна, а потом, послав ей воздушный поцелуй, бросилась вприпрыжку к зеркальной двери, отделяющей мою спальню от ванной.
Маменька же, стеная, удалилась ждать меня внизу.
Наспех помывшись, я позвала служанку. Мне просто необходима была ее помощь, чтобы одеть на себя сначала тонкую муслиновую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом, отделанную лентами, кружевом и вышивкой. Потом девушка должна была напялить на меня корсет, чтобы, затянув его потуже сзади, и закрепить на бедрах панье. Но я отказалась от слишком тугой шнуровки и неудобной, нелепой конструкции, в основание которой был встроен китовый ус – надутые и смешно торчащие в стороны платья давно вышли из моды, но маменька все так же старалась придавать своей фигуре эту нелепую форму, заставляя и меня следовать ей.
– Подай вот тот легкий, – указала я служанке на мягкий бежевый топ, удобно облегающий мне талию и немного приподнимающий грудь.
Затем подошла очередь одеть на себя длинные шелковые чулки на подвязках. Один раз надев их, затем я дарила чулки служанкам, так как после стирки они теряли форму. Но мне всегда было невдомек: зачем такие изыски, если этого роскошного предмета гардероба все равно никому, кроме меня, не будет видно из-под множества длинных юбок, которые обязательно нужно было одеть поверх корсета. Панталоны одевать было не обязательно, но все-таки я решила облачиться в эту диковинную новинку, напоминающую мужские брюки. Только вот портниха, у которой мы заказывали белье и одежду, была просто волшебницей и ухитрилась придавать им форму юбки, делая длинные шелковые штанины, свободные и легкие. Так что когда я набросила сверху бледно-лиловое платье, оно красиво легло по формам, выгодно оттенив мою бледность.
– Вот, я готова, – выйдя в приемный покой, я степенно поклонилась маменьке, стараясь своим поведением и кротким выражением лица успокоить ее нервы.
– Обворожительно, – восхитилась маменька. – Вот это другое дело. Просто одно загляденье смотреть на тебя, а то… Думаю, к этому наряду следовало бы прицепить шатлен, а к нему – флакончик каких-нибудь духов, чтобы ты могла использовать их время от времени. Вот например, те, в темно-синем стекле, источающие аромат дамасской розы, хорошо бы подошли к твоему перстню, как думаешь?
– Думаю, и того, что на мне, вполне достаточно, чтобы произвести выгодное впечатление на нашего соседа. Но даже мне не сравниться с твоим нарядом, – похвалила я маменьку, разряженную в багровые шелка и все-таки одевшую на себя панье, так что в своем великолепной платье она еле помещалась на диване.
– Ты ничего не смыслишь в моде, – понимая намек, смутилась маменька, осторожно поднимаясь. – Я так чувствую себя более уверенной. И потом, куда бы я пристроила этот чудесный стомак, стоивший папеньке кучу денег, это ведь память о нем…
Маменька побледнела, из ее глаз вот-вот должны были пролиться слезы. Я даже сделала шаг навстречу: хотела броситься к ней, чтобы обнять и успокоить. Но моя помощь не понадобилась, потому что в этот момент в дверь постучались, и в комнату вошел наш сосед Серж Ковальский.
* * *
– Доброе утро, дорогая графиня, – галантно склонив голову, он подошел к маменьке и вручил ей крохотный букетик фиалок.
– Ах, Серж, мальчик мой, как же мило, – беря одной рукой цветы, а вторую протягивая для поцелуя, она снова зарумянилась, словно девочка. – Право, где же ты раздобыл такую красоту?
– Растут у нас в оранжерее, – легонько касаясь губами самих кончиков пальцев, парень украдкой бросил взгляд и в мою сторону тоже.
– Ты сам выращиваешь цветы? – нарочито громко воскликнула маменька.
– Ну да…
– Какая прелесть.
– Здравствуй, Милена, – и Серж, подойдя ко мне, взял мою руку в свои, легонько чмокнул. – Как твои дела?
– Да вот как-то так, – вздохнула я.
– Ах, Серж, ты же еще ничего не знаешь, – порхая по комнате, словно бабочка, маменька быстро поставила цветы в стакан с водой и плюхнулась на диван, утопая в волнах своих юбок. – Моя девочка, моя Милена, только вчера помолвлена. Она выходит замуж.
– И за кого? Когда? – удивление Сержа было слишком искренним, я бы даже подумала, что его это известие немного огорчило, если бы не знала их с маменькой тайну.
– За самого Экберта де Суарже. И представь себе – уже через неделю.
– А отчего так быстро?
– Таковы были требования барона.
– И что? Ты и вправду выходишь замуж? – руки Сержа нервно забарабанили по шифоньеру, возле которого он стоял.
– Ну да, а что мне было делать? Вот, кольцо уже на пальце, видишь? – и я протянула руку, ярко сверкнули камешки.
– Господи. Да ведь это же сапфир и бриллианты, – восторженно воскликнула маменька. – И какие чистые. Видно, что у моего зятя отменный вкус.
Бросив мимолетный взгляд в сторону Сержа, я заметила, как внезапно омрачилось его лицо.
"Наверное, парню неловко из-за того, что он-то не сможет подарить своей избраннице подобное украшение, – подумала я. – И отчего это маменька так старается расхваливать подарок? Могла бы и подумать".
Словно поняв свою оплошность, она взяла в руки колокольчик и громко позвонила. В комнату тут же вошла горничная, неся перед собой поднос с чайным сервизом.
– Пойдемте же пить чай, – виновато хлопая ресницами, сказала мама. – Самое время для чаепития, как ты думаешь, Серж?
– Думаю, что да.
* * *
А за столом я заметила, что с моей маменькой происходит что-то не то. Не стесняясь меня, она не отрывала восторженный взгляд от юноши, говорила всякие глупости и все время улыбалась. Я ее не узнавала.
– Ну что же, Милена, ты займись своими делами, а мы с Сержем немного прогуляемся по саду, – после того, как чай был выпит, сказала маменька, а потом, резво подскочила со стула, словно и не была важной дамой, а девочкой лет эдак десяти.
– Хорошо, погуляйте, – вздохнула я, так как мне и правду нужно было подумать, собраться с мыслями, отдохнуть.
– Тогда я мигом переоденусь во что-нибудь более удобное, – маменька все-таки оценила громоздкость конструкции и через несколько минут возвратилась без этих своих смешных "распорок".
* * *
Когда мама и Серж вышли во двор, мне вдруг стало скучно. Я возвратилась в свою комнату, взяла корзинку с вышивкой и снова вышла на террасу. Стол уже был убран, вместо сервиза на скатерти стояли цветы – те, что принес сосед. Охапки роз, подаренные бароном, мама приказала расставить в гостиной, и там теперь висел удушающий аромат. Утром было особенно хорошо на террасе, поэтому я расположилась тут. Вынула ткань, натянутую на пяльцы, положила перед собой рисунок, взяла в руки иглу (в нее уже была заправлена зеленая нить) и принялась вышивать нежные листики по краю будущей салфетки. Мне нравилось такое занятие, оно позволяло расслабиться и не замечать течение времени, и даже мысли успокаивались, в основном думалось о чем-то приятном.
Но в этот раз все пошло не так, я два раза уколола палец, потом нитка неудачно запуталась, и мне никак не удавалось развязать те несколько узлов, так что пришлось взять ножницы и попросту ее отрезать. Дальше я поняла, что нитки нужного цвета закончились, и если взять иной оттенок, то выйдет не совсем то, что я хотела. Я просто не находила себе места от раздражения, мне быстро наскучило вышивать, и я решила тоже пойти и прогуляться.
Набросив на плечи кофточку, я устремилась в сторону тенистой аллеи. Я решила не идти к яблоням и сливам, потому что могла бы застать там маменьку и Сержа, а мне этого совершенно не хотелось. Поэтому вместо сада я направилась к высоким зарослям деревьев. Окруженный невысокой изгородью, наш парк заканчивался у входа в чащобу королевского леса. И часто я любила подходить и туда тоже, но только к самому краю.
Вот я подошла к невысокой узорчатой калитке, отгораживающей наш ухоженный парк от леса и, немного подумав, прошла сквозь нее. Спустившись с невысокой горки, я хотела подойти к пруду. Как-то, проходя мимо кухни, я мельком услышала разговор служанки с поварихой, они говорили о том, что у старой дуплистой ивы кто-то из крестьян соорудил удобное сидение-кладку, конец которой уходит далеко в воду. Мне захотелось посидеть на этом мостике и поболтать ногами в теплых волнах. Но, подойдя поближе, я услышала характерные звуки, как будто бы кто-то стонал, но не от боли, а от наслаждения. Я сначала даже и не поняла, что это мама и Серж, но потом, увидев багровую ткань, мелькнувшую между желто-зеленых ветвей, решила обойти это местечко стороной.
"Но почему они не в своей беседке? – с досадой подумала я, стараясь идти очень осторожно, так как мне не хотелось, чтобы мама и Серж знали, что я посвящена в тайну их связи. – Вот ведь рискуют нарваться на кого-то, а потом по округе пойдут нехорошие слухи".
Возвращаться домой мне не хотелось. И, свернув на какую-то, ответвляющуюся в сторону, тропинку, я медленно побрела прочь от того места, где уединились незадачливые любовники.
Солнышко все выше поднималось в небо, вокруг зеленела листва, все благоухало и цвело, приятная полутень освежала мое разгоряченное ходьбой тело, и я, задумавшись, шла и шла, удивляясь тому, какими же огромными могу быть деревья. Ведь раньше я так далеко не погружалась в лес, в основном гуляла по саду, или бродила по парку. А тут вдруг мне захотелось окунуться в дикую природу. Внезапно до моего слуха донеслось журчание воды, и, вспомнив, что мне так и не довелось освежить свои уставшие ноги возле ивы, я бросилась бежать по еле видимой тропинке на этот звук. Миновав старую осину, я добежала до поваленной сосны, потом, раздвигая кусты, пролезла через заросли бузины, обогнула старый ветвистый дуб, а источник все не показывался, хотя звук становился четче.
– Да где же ты, холодный ручей? – словно дурачась, позвала я, и тут же, споткнувшись о какую-то ветку, полетела куда-то вниз, чуть не свернув себе шею.
* * *
А вышло так, что я не заметила небольшой склон, скрытый от меня зарослями густой травы. И когда наконец-то смогла остановиться, ухватившись рукой за молодое деревце, вскрикнула от перепуга – передо мной стояли три мужика. Это были сущие оборванцы, бродяги, разбойники. Одетые в какое-то тряпье, с всклокоченными бородами и грязными рожами, они таращились на меня и ехидно ухмылялись.
– Оп-па, какая птичка залетела в наши владения, – воскликнул один из них. – Вот это удача так удача, да, Генри?
– Ага, – гоготнул огромный толстяк, у него за поясом я увидела кривую саблю и пистолет. – А я-то думаю, что это мне всю ночь сняться всякие пирушки, а оно вот что.
– Так что же мы стоим? – пропищал ужасный уродец с черной повязкой на глазу, – тащите ее в избушку, порезвимся.
– А тебе, одноглазый Пипино, одно на уме, – гоготнул Генри. – А что если дама не захочет с нами пойти, может быть, мы не в ее вкусе, а, ваше сиятельство?
– Да кто же ее будет спрашивать? – тот, что заговорил первым, был одет в холщовую рубашку, напоминающую невод для ловли рыбы, столько на ней было дыр. – Как тебя зовут, красавица?
– Я… Милена… – поднимаясь с земли, я быстро отряхнула юбку и, оглянувшись по сторонам, уже решала, в какую сторону лучше бежать.
Но холщовый преградил мне путь. Широко расставив руки, он медленно посунул на меня. Я не стала ждать, пока окажусь в его объятиях, поэтому увидев небольшой просвет слева и решив, что именно в той стороне находится наша усадьба, со всех ног бросилась туда. Вот только я не рассчитала своих сил, да и разбойников было много. Они запросто меня окружили; громила Генри, схватив меня в охапку, перебросил себе через плечо и, не обращая внимания на отчаянные крики и удары кулаками по его спине, быстро пошел вперед. Те двое поспешили за ним.
Очень скоро мы оказались у старой замшелой избушки, вросшей в землю по самые окна. Забежав вперед, одноглазый Пипино открыл дверь, и Генри занес меня туда. Дверь со скрипом закрылась – и я оказалась в полутьме. На удивление, внутри место это было не слишком ужасным. Белые стены, огромная разрисованная печь, под ногами пестрые дорожки, широкая кровать в углу, полка с посудой, длинный стол. Повсюду по стенам висели связки сушеной травы, каких-то ягод, грибов, пучки перьев, на полках стояли бутыли со снадобьями, а еще в углу возле печки притаился огненно-рыжий кот.
– Ну что, Марлена, садись вон там, – сбросив меня из плеч, Генри встал у порога, те двое расположились рядом.
– И что, мы так вот и уйдем? – пропищал Пипино.
– Мы выполнили просьбу старухи, скоро получим расчет – и все дела, – ответил ему Генри.
– А порезвиться? – недовольно заныл холщовый. – Что с ней станется, если мы чуток… по разочку ее приласкаем, а, Генри, ты как?
– Девку портить нельзя, – рявкнул главарь, и его рука уверенно легла на пояс, холщовый и одноглазый стразу же скисли.
– Но хоть подрочить-то можно? – пропищал Пипино. – Что с ней станется?
– Ну ладно, давайте.
Я совершенно не понимала, что происходит – какая старуха, какой уговор? И даже имя мое эти ублюдки исказили: подумать только – Марлена. Но главное, что убивать меня они не будут, и насиловать, наверно, тоже.
Меж тем, выстроившись в ряд, разбойники вдруг разом приспустили штаны и, достав каждый свой отросток, начали мять их в руках, глядя на меня в упор и лыбясь. Мне вдруг стало так мерзко и противно, что я зажмурилась.
– Смотреть сюда, – рявкнул главарь. – А не то…
– А, может быть, ну ее, эту каргу, – пропищал Пипино. – Насадим девку, как следует, по очереди, а то она и глядеть в нашу сторону не хочет.
– Эй ты, подними юбку, – Генри, как я поняла, мое поведение совсем не нравилось.
– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолилась я. – Если вы выкрали меня ради выкупа, так я вам тоже заплачу, у меня есть деньги.
– Зачем нам твои деньги? – захихикал холщовый, а его мерзкий отросток уже вовсю топорщился, целясь в меня своей уродливой розовой головкой. – Ты никогда нам не дашь того, что обещала ведьма.
– Какая ведьма? – прошептала я, меня уже вовсю мутило, и я боялась, чтобы не потерять сознание. "Ну и прогулку же я себе устроила, – корила я сама себя. – И зачем мне было идти в этот лес? Теперь прощай и замужество, и вообще, возможно, меня скоро убьют или сделают рабыней".
– А ты помалкивай, – член Пипино тоже стоял как надо, хоть и маленький, но это не мешало его владельцу закатывать глаза от похоти. – Выставь-ка лучше сиськи.
– Эй, тебе помочь? – угрожающе прошипел Генри. – Давай, оголяй дойки.
– Ну не надо… – простонала я.
– Так значит, тебе помочь? – и, сделав шаг в мою сторону, громила схватился руками за ворот платья, сильно рванул вниз. Ничем не удерживаемая, моя грудь полностью оголилась.
– Убери оттуда грабли, – пуская слюну и вовсю орудуя руками, завизжал Пипино, когда я хотела прикрыться ладонями.
– Ага, убери, а то хуже будет, – ревел холщовый, а из его желтоватого отростка уже вовсю хлестала сперма.
В глазах у меня потемнело, к горлу подкатывал клубок, но вместе с тем странное возбуждение – от вида трех мастурбирующих мужчин – сделало свое дело, и я ощутила странную пульсацию в том самом месте, которое проверял своим языком барон. Предательское возбуждение накрыло меня с головой. С одной стороны мне было противно смотреть на этих трех мужланов – грязных оборванцев, никчемных отбросов общества, забавляющихся раздрачиванием своих членов у меня на глазах, но с другой стороны – против природы не попрешь, и в моем теле пробудились звериные инстинкты молодой и здоровой самки.
– Ааааааа, – наконец-то заорал главарь, и из его огромного мужского естества пульсирующими плевками на пол полетела сперма.
За ним сразу же кончил и Пипино.
– Ух ты, – зачерпнув кружкой воды (деревянное ведро стояло на лавке у порога), Генри утолил жажду. – Ну все, до вечера, – сказал он. – И если карга не отдаст нам обещанное сокровище, ты расплатишься по полной.
– За что я расплачусь? И кто эта карга? – осиплым от страха и возбуждения голосом спросила я.
– Посиди здесь до вечера, Марлена, а там видно будет, – захихикал холщевый. – Только могу пообещать, что мы еще придем.
* * *
И вот дверь за оборванцами закрылась. Не имея сил стоять, я тут-таки осела на пол.
Посидев несколько минут, я подумала, что все-таки нужно попытаться как-то отсюда выбраться. Но дверь была слишком крепкой, к тому же надежно заперта на засов снаружи, и как бы я ни старалась, выбить мне ее самой не удастся. Я попробовала открыть окно, только оно было настолько крохотным, что если бы даже и удалось выбить стекло, все равно я бы в него не влезла. Подойдя к печи, я также заглянула в дымоход, но и там было слишком узко. Оставалось ждать.
Помыкавшись по дому, я ощутила жуткую усталость, поэтому подошла к кровати и упала сверху, закрыв глаза. В голове моей творилось черти-что, я вспоминала свой первый бал, сватовство барона, его ночное проникновение ко мне в комнату, утренний чай с Сержом, мое беспечное решение пойти прогуляться.
"Ну и в западню же я попала, – думала я, сильно сжимая виски, так как мне казалось, что голова моя вот-вот развалится от всех этих мыслей. – И что же теперь делать? А вдруг маменька спохватится, меня начнут искать… Хотя, я как-то не припомню, чтобы кто-то говорил об этой вот избушке. Я что, настолько далеко зашла в лес? И что это за старая женщина, о которой все время говорили разбойники? Зачем я ей понадобилась? Видно, что разбойники ее боятся, раз до сих пор не изнасиловали меня".
Внезапно ко мне на постель заскочил кот, он начал мурчать и тереться о ноги, это меня немного успокоило, я постепенно расслабилась. Но потом память быстро возвратила меня в действительность.
– Да что же я тут лежу, – воскликнула я и, отбросив от себя животное, бросилась к окну, с новой силой начала колотить в него кулаками, кричать и звать на помощь. Я вознамерилась его разбить. Ухватив в руки скалку, с силой лупанула ею по стеклу, но оно было настолько крепким, что даже не треснуло. Хаотично бегая по дому, я искала какой-то твердый и острый предмет.
"Начну долбить стену возле окна, пробью дыру и все-таки спасусь, – решила я. – До вечера еще есть время и, возможно, я успею удрать из этого проклятого места".
Но, как только, взяв в руки рогачи, я треснула ими по глиняной стене, дверь вдруг отворилась, и в комнату вошла древняя старуха, согбенная вдвое, так что носом она чуть не упиралась в землю. Из-под ярко-красного платка старой женщины торчали длинные седые космы, а в костлявых руках она держала крючковатую палицу.
– Здравствуй девица, – необычно сильным голосом поздоровалась бабка. – Чего буянишь? Хочешь избу мне развалять?
– Здравствуйте, – опешив, я осторожно поставила рогачи назад и, отойдя к стене, замерла, еле дыша от страха. – А вы кто?
– Я – ведьма Варвара, живу я здесь.
– Да? Ну, тогда я, наверное, пойду, – собравшись с силами, я так и ринулась к приоткрытым дверям. Но не тут-то было. Протяжно заскрипев, они захлопнулись сами собой, прямо перед моим носом; заскрежетал засов.
– И никуда ты не пойдешь, – мерзко захихикав, бабуля села на лавку у стола. – Ты мне нужна, красавица, а как тебя, кстати, зовут?
– Я Милена… – испуганно таращась то на бабулю, то на дверь, прошептала я. – Отпустите меня, бабушка, пожалуйста. Может быть, вы не знаете, но тут у вас недавно хозяйничали разбойники.
– Разбойники, говоришь? – взмахнув рукой, бабуля громко свистнула; тут же, оторвавшись лапками от потолочной балки, к ней подлетела летучая мышь и села на плечо. Мурлыча, к хозяйке так же подбежал и кот. – А я знаю, сама их позвала, – то гладя кота, то целуя мышь, говорила бабка. – Дело в том, что мне давно пора уж на тот свет, а я вот никак не могла найти себе преемницу. Поэтому и дала задание ушлым бродягам, подыскать мне какую-то девицу, пообещала им золото, мноооого золота. И вот – попалась ты. Так что не обессудь, Милена, но никуда ты теперь от меня не денешься. Я должна уйти в мира иные – а ты займешь мое место ведьмы.
– Ведьмы?.. – испугалась я. – Но я не хочу…
– Я тоже когда-то не хотела, – снимая с головы платок, бабка тряхнула седыми волосами, и они тут же пушистым облаком рассыпались по ее плечам. – Видишь, какие косы? И у тебя будут точно такие же, не успеешь оглянуться, эх…
– Не хочу… – прошептала я, потому что зрелище было то еще: старая высохшая карга с длинными седыми волосами почти до пяток.
– А никуда не денешься… разве что сама сможешь передать свой дар кому-то, но это будет позже, сейчас же…
– Нет. Я не согласна, – воскликнула я. – Лучше умру, но ведьмой я не стану.
* * *
И вдруг на улице послышались голоса уже знакомых мне разбойников.
– Хочешь смерти? Ну что же… – сощурясь, бабуля посмотрела за окно. – Лихие разбойнички. Вона они, уже идут. И если ты не хочешь перенимать мой дар, ну что ж, я исчезаю, а ты останешься наедине со злобными бродягами, расплатишься, думаю, сполна. А жалко, такая красивая была девица… и во что они тебе превратят потом…
– Нет. Ну пожалуйста, спасите меня, – взмолилась я.
– А отчего спасать? – хихикнула бабка. Она быстро собрала волосы, одела обратно свой платок, взяла в руки клюку, и я поняла, что сейчас еще секунда – и она сделает что-то свое волшебное, превратится в паука или вихрь и унесется прочь. Со мной же разбойники, по всей видимости, церемониться уже не будут. Как я понимала, бабка платить им не собиралась.
– Ага, ты все правильно поняла, – оскалилась ведьма. – Я ничего им не дам, так как ничего и не должна. Я сейчас улечу сквозь трубу, а ты… Ох, девица, и несладко же тебе придется. Если живой останешься, это будет чудом – одна на трое озверелых мужиков…
