Текст книги "Дневник романтической дурочки"
Автор книги: Любовь Шапиро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Нет.
– Ужасно. Никакого светского воспитания у девочек не стало. А мне теперь играть не с кем, Эвка по-прежнему дуется. Хотя уже несколько раз заходила, но играть отказывается, зная, что я это больше всего люблю.
– Бабуль, хочешь, я поиграю, а вы с Митькой споете, – предложил появившийся в дверях Данила.
– Ну, не знаю, – капризничала старая примадонна, – мы с ним любим разный репертуар. Но если наша звезда соизволит, то можно, конечно.
– Звезда у нас одна – это ты. – Поцеловав руку Руфе, внук пошел звать брата, а мы направились в гостиную искать ноты для дуэтного пения. Когда все собрались, бабушка с внуком запели. Они исполняли дуэт из оперетты «Принцесса цирка». Я не думала, что преображение бывает таким мгновенным и упоительным. Через несколько аккордов перед нами стояли абсолютные ровесники, влюбленные и трепещущие. Метаморфоза со старушкой произошла феерическая. Митю же от избытка чувств я даже не смогла описать в дневнике. Помню, что моя детская, восторженная душа умилялась и воспаряла. Я впервые слышала его, и этот голос в сочетании с чарующей внешностью сломали остатки моего разума на всю жизнь.
Ужасно смешно – подумала я, оторвавшись от воспоминаний и нервно поежилась. Я даже не помню, что в моем лексиконе отроковицы были такие старомодные и слащавые слова. Видимо, ситуация сильно повлияла на меня и я вспомнила все знакомые и сентиментальные фразочки из идиллических дамских романов.
– Лерочка, подай, пожалуйста, чашку, – голосом, звенящим от счастья и гордости за сына, сказала Анна Николаевна. И я прекрасно понимала ее.
– Ну вот, развлеклись, теперь станем культурно отдыхать.
Отчаянно запыхавшись и раскрасневшись, Руфа рухнула на стул.
– Аня, ты бы хоть для разнообразия накрыла на стол.
– Я уже это делаю. Митюша, ты будешь чай?
– Нет, мне бы что-нибудь поизысканней. Шампанского, например, – манерничал младший сын. Увидев удивленные глаза матери, юноша засмеялся: – Шучу, не бойся, не сопьюсь, мне некогда.
– Я пойду, бабуль, у меня завтра репетиция в театре, – поднялся из-за стола Данила.
– Иди, дорогой. Спасибо тебе, – поцеловала в лоб внука Руфа.
– А мне? Я же пел! – капризно проговорил Митя.
– Если бы Даня тебя не ловил каждую секунду, ты бы обделался при всем честном народе. Но конечно, ты тоже молодец.
– Руфа, вы все время шпыняете Митю. А он вас боготворит, – заныла Анна Николаевна.
– Потому и боготворит, что шпыняю. По-моему, сбить спесь с моего дорогого внука не вредно. Больно уж лесть любит. Это мешает работе, а я хочу, чтобы он стал настоящим артистом, а не поющей обезьяной.
– Мама, ты устала, может, тебя проводить наверх? – робко спросил Владимир Анатольевич.
– Устал ты. Боишься очередной мигрени Анны?
Анна вскинула голову.
– Анна, сегодня запланированы закатывания глаз, слезы и другие балетные прелести, или обойдемся?
Я решила, что пора уходить, чтобы снова не стать свидетелем выяснения семейных отношений. Но в душе была уверена, что эти колкости говорятся понарошку и представляют собой часть ежедневного спектакля, в котором давно определены амплуа, реплики известны заранее, и никого это особо не огорчает, кроме, может быть, Владимира Анатольевича, вечно усталого и напряженного.
– Хорошо, концерт окончен, а больше с вами делать нечего. Я пойду. Лера, ты меня проводи и приходи завтра, я буду учить тебя играть в карты.
Руфа быстро направилась наверх.
Я не знала, как окажусь завтра в доме Руфы, но была уверена, что не упущу этой возможности. Осталось всего несколько дней для завоевания позиций. Я решительным шагом направилась к себе на дачу. «Пусть только попробуют меня остановить, им же хуже. Все выскажу. В конце концов, это моя жизнь и я хочу решать все сама». В тот момент я не думала о том, что маме будет очень неприятно выслушивать жалобы родственников.
Я огляделась вокруг и очень удивилась, что на ветвях не щебечут птички и на небе нет радуги, Я так прониклась состоянием той девочки, что еле вынырнула из событий девятилетней давности. Меня била мелкая дрожь то ли от осенней промозглости, то ли от голода, то ли от нависшей опасности. Научиться играть в карты мне было не суждено, я и сейчас не умею.
Утром 16 августа, еле дождавшись приемлемого для посещения времени, я объявила Валентине Сергеевне, что мне нужно уйти.
– Как уйти, куда ты собралась, Лера, детка? А занятия?
– Я уж сама, Валентина Сергеевна, в Москве дозанимаюсь. Спасибо за предложение, но я пойду к Ольге. У меня срочное дело.
Видимо, решимость на моем лице и многолетний педагогический опыт остановил Валентину Сергеевну и дальнейших вопросов не последовало. Я полетела к Руфе на всех парусах. Оказавшись в актерском поселке, увидела множество машин и группки людей, тихо и тревожно переговаривающихся между собой. Бочком протиснулась к Руфиной даче. У калитки, опираясь на ручку двери, стояла сама хозяйка и курила.
– Здравствуйте, Руфочка, – робко начала я.
– Ларика нет.
– В каком смысле?
– Умер, наверное, или убит… Точно не знаю. Да и не важно теперь, боюсь Эве сообщать. Вот стою, набираюсь храбрости.
– А кто обнаружил?
– Я. Утром пошла к нему на дачу. Любопытство замучило, что находится в свертке. Вскрыть все-таки постыдилась, а… Ну, в общем, он лежал под лестницей на первом этаже.
– А почему вы решили, что его убили?
– Не знаю, врачи говорят, что вроде сердечный приступ, но мне показалось, что в его глазах застыл вопрос и такое впечатление, что в доме кто-то побывал. Все как будто на месте, а чувство странное.
– Может, кража?
– Ничего не пропало. Да там и красть нечего. Марки только где? Ой, я забыла совсем. Пойду, спрошу милиционеров.
– Я с вами, можно?
– Ты уверена?
– Да. Я и к Эве пойду с вами, если хотите.
Мы подошли к дому Иллариона Валентиновича, там еще копошились следователи и громко вещал бас Харитонов, требующий ответственного отношения к процедуре осмотра места преступления. Он, Харитонов, был уверен, что Иллариона убили и теперь никто из живущих в поселке не сможет спать спокойно.
– Прекрати юродствовать, ты же не в Большом. Да и ария это не твоя, – одернула его Руфа. – Товарищ следователь, – осторожно подергав за рукав мужчину и приподнявшись на цыпочках, стала что-то шептать на ухо следователю.
– Не знаю, – задумчиво сказал он. – А вы когда видели альбом последний раз?
– Я его вообще только один раз видела и больше никогда не интересовалась, но Ларик очень берег свои маленькие бумажки. Это же большие деньги.
– Вы уверены, что там очень ценные марки?
– Вы не знали Ларика. Ничего лишнего он держать не стал бы. Вы посмотрите на обстановку дома.
– Да… Потерпевший будто убрал все, что могло бы говорить о личной принадлежности.
– Так и есть. Раньше в комнатах было много побрякушек бывших хозяев. Они оставили все, что не смогли увезти за границу. Когда их выпустили, они сразу сорвались и умчались, а родных в России не осталось. Вот со всем этим добром Ларик и купил дом.
– И куда же все это делось? Продал? И зачем? – заинтересовался следователь.
– Глупость. Ой, простите. Он долго вообще не обращал внимания на окружающие его вещи. Сдвинул все в угол и выгородил себе место для кровати, приемника и ящика.
– Для чего? Какого ящика?
– Он называл его своей колыбелькой. – Голос Руфы предательски задрожал, она закурила. – Вам это не интересно. Так вот, марки – его жизненное обеспечение. Где они?
– Теперь будем выяснять, – устало пообещал следователь.
– Да уж вы, пожалуйста, внимательно отнеситесь. Илларион был человек непростой, с очень необычной судьбой, если нужно, я могу кое-что прояснить…
– Думаю, вам лучше вернуться к себе, а мы попробуем пока сами, спасибо за помощь. Я к вам наверняка еще наведаюсь.
Мы понуро поплелись на дачу. Руфа все время что-то невнятно бормотала, упрекая кого-то и споря с кем-то. Мне же, по молодости лет, было просто очень жаль, что так плохо заканчивается лето. Но еще меня мучило любопытство, хотелось узнать, какие могли быть причины преступления и на что намекала Руфа, но расспрашивать сейчас было неловко. Так мы и брели в полном молчании. Когда оказались на своем участке, там уже собралась вся семья, которая, бурно перебивая друг друга, обсуждала сложившуюся ситуацию. Больше всех кипятилась Анна Николаевна, внезапно выпавшая из своего возвышенно-томного состояния. Как у многих людей «немых» профессий, голос у нее был некрасивый, визгливый, тонкий и одновременно каркающий, он взлетал надо всеми и падал на головы окружающих, как шарики града, внезапно и больно. Ее нежное лицо стало некрасивым и неприятным. Смысл же ее пафосного выступления был в том, что никто теперь не может чувствовать себя в безопасности.
– Слава богу, – продолжала кликушествовать невестка, – что мы уезжаем и никто и ничто не может заставить лично ее оставаться здесь.
– Нюра! – рявкнула Руфа, с трудом отдышавшись после прогулки. – Пойди на дачу к Харитонову, там будете петь дуэтом. Не желаю слушать этот мимансный бред. Не о том думаешь, как всегда.
Анна Николаевна вернулась в свой образ и очень красиво и печально опустилась в кресло, вовремя подставленное мужем.
– Какие у кого есть соображения по этому поводу? – требовательно спросила Руфа. – К нам обязательно придут и будут выяснять. Мне бы очень хотелось, чтобы мы дали всю имеющуюся информацию. Не думаю, что влез случайный человек, дом не производит впечатление благополучного, так что тот, кто лез, наверняка знал зачем. Вот только, что его интересовало, непонятно.
Руфа замолкла и обвела всех грозным взглядом.
– Бабуля, ты бы отдохнула. Все равно мы ничего не придумаем. Гадать можем, но ведь ничего не знаем наверняка, – задумчиво заключил Данила.
– И потом, если мы будем настаивать на том, что это сделал не случайный человек, то мы вообще отсюда не уедем. Нас в первую очередь будут пытать, – возмутился Митя.
– Ты что, предлагаешь оставить Ларика и по-быстрому смыться? Я лично остаюсь до полного выяснения… А вы можете отправляться. Мне надо еще к Эве сходить. Пойдем, Лерочка, – поднялась со стула Руфа и, величественно проплыв мимо родственников, сошла с крыльца.
– Что я буду ей говорить? Понятия не имею, как надо вести себя в таких ситуациях, – ворчала она.
– Руфочка, я не очень понимаю, почему вас так волнует реакция вашей сестры? Вы разве меньше переживаете?
Только юношеский максимализм позволил задать такой бестактный вопрос. Руфа внимательно посмотрела на мое наивное лицо и печально покачала головой. О чем-то сосредоточенно размышляя, она брела, не замечая возмущенно-вопрошающих взглядов соседей по поселку. Шеренги отдыхающих выстроились вдоль заборов и в немом изумлении взирали на нас. В широко-открытых глазах соседей не было ни тепла, ни сочувствия, даже страха не было – одно лишь удивление по поводу того, что в их идеальном лесопарковом мире могла случиться такая неприятность – убийство. Только с одного участка выглянула женщина и участливо поинтересовалась, не надо ли чего? Остальные же, судя по выражению лиц, обвиняли старую актрису в том, что именно она посмела привести в их красивую жизнь человека, которого убили. Я смотрела на всех исподлобья и думала об их черствости и бесчеловечности. А Руфу, видимо, все это не занимало. Она шла и сокрушалась о Ларике и о возможном Эвином обмороке. И тут мне пришла в голову мысль о том, что Руфа ни разу не ходила на ту сторону и не знает, что путь этот не близкий, да еще по жаре. Я тихонечко потянула ее за рукав.
– Да, – резко отреагировала моя спутница, – что еще?
– Руфочка, – как можно более нежно пролепетала я, – как же вы дойдете, ведь идти довольно далёко? Может, я или лучше ваши внуки сбегают к Эве…
– Ну да, вы молодые, совсем не тонкие, а потом у нее случится сердечный приступ. Нет уж, доберусь как-нибудь, не рассыплюсь. Тебе же спасибо за заботу. Сейчас помолчи. Мне надо все сформулировать.
– Хорошо, – покладисто согласилась я, – только возьмите меня под руку и обопритесь, вам будет легче.
Руфа насмешливо посмотрела на меня и пробормотала, что когда тебе хорошо за шестьдесят, не приходится выбирать спутника, берешь что дают. Дальше мы шли молча, и у меня появилась возможность хорошо рассмотреть поселок. Странно, но никогда ранее я не стремилась оценить ни архитектуру домов, ни уж тем более социальное положение владельцев «творческих дач». Как это ни покажется странным, у меня не было времени, я все время бежала к Руфе, притом так стремительно, будто боялась пропустить что-то значительное, без чего моя жизнь просто не может дальше продолжаться. Но семенящая, пусть и очень гордая поступь Руфы и ее сосредоточенное молчание вынуждали меня взирать на окружающий мир. Надо признаться, он меня удивил. Участки составляли улицы, которые делились по одному очень внятному признаку – положению в обществе. Народные артисты, любимцы властей, оттяпали себе лучшую зону, и все дома там трехэтажные, с большими верандами и густой растительностью. Дальше шли участки поскромнее и дома чуть попроще, они принадлежали деятелям искусства, чей вклад в культурную жизнь страны был не так заметен, но тем не менее достаточно высоко оценен. О тех же, кто жил на третьей линии, даже и говорить не хочется, потому что их хибарки были совсем непривлекательны, напоминали времянки, сколоченные из чего попало и как попало. Я удивилась, что сейчас, когда надо думать о смерти Ларика, я увлеклась изучением благополучия совершенно посторонних мне людей. И устыдилась своих мыслей, попыталась сосредоточиться на постигшем нас горе. «Почему нас?» – вдруг сообразила я. – Какое отношение имею лично я к этой семье? Заканчивается лето, очень скоро я снова вернусь в свой обычный круг интересов и людей, которые, как я теперь понимаю, мне отчаянно надоели. Что же делать? Я не хочу терять новых знакомых, которые стали мне близкими людьми».
Я чуть не плакала. Словно услышав мои мысли, Руфа крепко сжала мой локоть и остановилась:
– Послушай, Лера, мы уже скоро добредем, и я хочу, чтобы ты пошла со мной к сестре. Мне одной не справиться. Бог знает, что Эва может отколоть, но главное, я хочу, чтобы ты запомнила, ты всегда желанная гостья в моем доме. Я подчеркиваю – в моем. И здесь, и в Москве.
Я открыла рот, чтобы радостно поблагодарить старую даму за невероятное счастье, но Руфа резко оборвала мои телячьи восторги:
– Довольно, хватит разговаривать, ты мешаешь мне думать.
Я молча кивнула, немного обидевшись, но быстро вспомнила, что только что мне позволили войти в удивительный мир Руфиной семьи. Я проглотила обиду и как можно нежнее пожала руку старушке. Мы шли уже на последнем издыхании, Руфа – из-за возраста, а я – из-за того, что мне приходилось приспосабливаться к ее ритму шагов. Наконец впереди замаячил академический поселок, а там третий дом слева – Эвин. Я внутренне напряглась, живо представив себе ближайшие события. Мы открыли калитку и робко вошли на участок. Две безумные таксы кинулись нам навстречу, известив обитателей дачи о появлении гостей. На крыльцо вышла Эва.
– Кто, кто там? Что вам надо, мы ничего не покупаем, – волновалась женщина.
– А мы ничего и не продаем. Что ты орешь как резаная! Все-таки у тебя очень визгливый голос, Эвка. Был и остался. Никакого достоинства.
– И что, ты пришла мне это сообщить?
Я с тревогой ждала продолжения диалога, но то, что произошло вслед за короткой перепалкой, просто выбило меня из колеи. Руфа рухнула в траву и страстно зарыдала. Младшая сестра на секунду опешила и бросилась, сопровождаемая таксами, спасать старшую.
– Что, что, Руфочка, сестричка, что, что? Ты же никогда не плачешь…
– Эва, Ларик умер, – рыдала и рвала на голове волосы гостья. – Дай мне лекарства, быстро, что ты стоишь? Я умираю!
Эва понеслась за валокордином и водой, вслед ей летели требовательные и истеричные приказания старшей сестры:
– Пуфик принеси, я не могу сидеть на холодной траве. Плед захвати…
Мне было ужасно неприятно смотреть на это представление. Только что Руфа так искренне страдала по поводу смерти Ларика и той боли, которую она принесет сестре. «Что это, явно старушка заигралась», – брезгливо подумала я, но моему разочарованию не удалось разрастись.
– А ты что хотела? – совершенно ровным и спокойным голосом сказала старая примадонна. – Чтобы я убила Эву своим сообщением? Надо было ее чем-то отвлечь. Запомни, Лера, главное не как ты выглядишь, главное, чтобы от тебя была реальная польза. Эвка, конечно, птичка божья и никогда это не оценит, но сейчас ей станет легче, потому что надо спасать меня, а потом она начнет злиться, опять же на меня за то, что я не дала ей упоительно страдать. Но это уже не важно. Так что дай я спокойно поумираю, никогда не играла трагических ролей.
Я не смогла оценить ум и мужество Руфы, мне было всего 16 лет, и казалось, что ее поведение отдает крайним цинизмом. До сих пор помню неприятный осадок от «выступления» актрисы.
Я усмехнулась, вспоминая свою наивную детскую реакцию. Обязательно надо будет рассказать Руфе, какое неблагоприятное впечатление произвело на меня ее милосердие. Закурив, я с тоской смотрела на мокрые участки и дивилась чудовищному неблагополучию окружающего мира. Шикарные дома советских народных любимцев выглядели как трущобы диккенсовских романов. Может быть, потому что осень, да и настроение у меня неподходящее. Наверное, здесь скоро появятся новые хозяева и новые дома. Пожалуй, нет. Те, кто вырос на этих дачах с вишневыми садами, так просто не откажутся от своих воспоминаний. Они будут из последних сил держаться за них, латать дома, возможно, обновят сады. А если и начнут сдаваться, то постепенно, сразу свой мир разрушать не станут.
Опять я, как и девять лет назад, думаю черт знает о чем. Моя жизнь рушится, возможно, мне угрожает смертельная опасность, а я о старых дачах. Романтичная дура. С раздражением потушив очередную сигарету, я вернулась к дневнику шестнадцатилетней девочки.
Руфа оказалась права. Эва прыгала вокруг нее и, по всей видимости, не помнила о трагической новости, которую принесла сестра. Только часа через два они вернулись к волнующей теме.
– Эва, ты должна заняться похоронами Ларика. Когда-то я была взрослая, а ты была маленькая, я все тяготы брала на себя, теперь я старая, а ты еще в силах что-то делать.
– Руфочка…
Глаза Эвы округлились от ужаса.
– …Я не могу, я не умею. Почему я? Пусть дети, мальчики, они же молодые и на машинах.
– Ну хорошо, я подумаю. Просто ты человек взрослый, ответственный.
– Руфочка, давай я лучше поминками займусь, а? Хорошо?
– Ладно, только ты должна быть в форме, придется много готовить.
– Это ничего, я еще молодая, – засмеялась младшая сестра, – тебе надо поберечь себя. Слушай, дорогая, как ты домой-то пойдешь? Ты же упадешь по дороге, – осмелела Эва. – Я сейчас побегу к сторожу и позвоню вашему охраннику, чтобы он вызвал Данилу или Володю, они заберут тебя.
Последнюю фразу младшая прокричала уже от калитки.
– Зачем устраивать шум? Я бы отсиделась до вечера и спокойно по холодку пошла бы домой, – ворчала Руфа.
Но было видно, как она рада, что сумела успокоить сестру, и ей приятно, что ее заберут.
– А кто за вами приедет, как вы думаете, Руфа? – с «полным безразличием» спросила я.
– А ты как думаешь? Надеюсь, что Данила, а там посмотрим.
– А-а, – разочарованно протянула я, – ну, тогда ладно, я пойду домой.
– Послушай, Лера, нельзя так явно обнаруживать свои симпатии и антипатии.
– Почему? Разве мне обязательно любить того, кто нравится вам? – упрямилась я.
– Нет, конечно. Но, думаю, что по молодости лет ты не очень хорошо разбираешься в людях. И ориентируешься по внешним признакам.
«Началось», – подумала я с тоской. Мне-то казалось, Руфа не подвержена старушечьему желанию вечно поучать молодых…
– Девочки! – радостно вскричала появившаяся Эва. – Сейчас приедут.
– Ты что так радуешься? Хочешь от меня побыстрей избавиться?
– Нет, – смешалась младшая сестра, – просто я вижу, что ты при последнем издыхании.
– Размечталась, – парировала Руфа.
Этот диалог мог длиться бесконечно. Создавалось ощущение, что, оттачивая зубки друг на друге, сестры продлевали себе жизнь. Казалось, их совершенно уже не занимало произошедшее убийство. Я же была полностью уверена, что Ларика убил кто-то из деревни. Влез небось в надежде найти что-нибудь на продажу, а потом на вырученное купить поллитровку застал в доме хозяина и вынужден был его убить. Мне очень хотелось поделиться своими «тонкими» размышлениями с Руфой. Но она совсем перестала меня замечать. Уже который раз сегодня старушка меня огорчает. «Как все-таки люди меняются в зависимости от обстоятельств», – удрученно констатировала я.
– Деточка, думаю, тебе пора домой. Как видишь, я под присмотром. Иди, а завтра придешь, как всегда…
– Хорошо. Если хотите, я уйду, но не знаю, смогу ли завтра… У меня тоже, между прочим, есть дела, – заносчиво сказала я.
– Строптивая малютка, – неожиданно весело прокомментировал мой ответ появившийся из-за кустов Данила. – Бабуль, ты что бегаешь, как заяц по полям? А меня заставляешь со всеми объясняться. Ты же знаешь, это так муторно.
– Ничего, потерпишь, мой дорогой, – строго и очень ласково отозвалась бабуля. – Лера, не веди себя, как капризная субретка. Завтра я тебя жду.
Руфа величественно махнула мне рукой и отвернулась.
Данилу чрезвычайно забавляло все происходящее.
Малолетняя дурочка, я не понимала, что незатейливыми шутками они стараются поддержать друг друга, спрятать тревожные мысли. Поэтому тогда пришла, как мне казалось, к единственно правильному выводу.
Нет, я права. Данила очень неприятный человек. И что привлекательного Руфа находила в общении со старшим внуком, почему они составляют коалицию, явно противостоящую остальным членам семьи? Эти совсем недетские мысли роились в моей голове. Погруженная в них, я вежливо и отстраненно попрощалась и поплелась домой.
– Ты где шатаешься? Куда ты делась? – налетела на меня внезапно появившаяся Ольга. – Мы тебя ищем, ищем! Ты манкируешь нашим обществом.
– Ты что пугаешь-то? У меня много дел, я не могла с вами встречаться.
– Ну да, целую неделю. Что ты о себе возомнила? – поставив руки в боки и пристукивая ногой, напирала на меня Ленка.
– Отстаньте, вы же знаете, что происходит.
– А что? Может, посвятишь нас и перестанешь строить из себя загадочную принцессу, – обиженно сказала подружка.
– На актерских дачах произошло убийство. Иллариона Валентиновича нашли сегодня утром мертвым.
– Не может быть! Надо срочно бежать к бабушке! – прокричала Ольга, готовая стремглав нестись к себе на участок.
– Подожди, там уже Руфа все рассказала, только помешаешь.
– Сама Руфа приехала? Это невозможно, – вытаращив глаза, пропищала Ольга.
Леночка стояла в полном недоумении. Ей-то ничего не проясняли наши маловразумительные реплики. А не понимать, что происходит, не любит никто. Подружка развернулась и через плечо бросила, мол, ей здесь делать нечего и если нам нужно обсудить какие-то секреты, она не станет нам мешать. Мы честно пытались ей объяснить «кто кому дядя», но в наших сбивчивых рассказах было мало смысла. Ленка все-таки покинула нас, уверенная в том, что мы скрываем от нее очень значительную информацию. Еще немного побрызгав слюной, мы покричали с Ольгой друг на друга, и она все же побежала к себе на участок, а я нехотя отправилась к себе.
На даче меня встретила Валентина Сергеевна, прямая, как струна, и с поджатыми губами. По лицу было видно, что она готовилась к этому моменту целый день. Но педагогические усилия пропали зря. Я сказала прямо в ее открытый рот, что у меня болит голова и я пойду отдыхать. Развернувшись на пятках, я почувствовала спиной жгучий взгляд воспитательницы и уже слышала слова, которые она произнесет, как только увидит мою маму. Но теперь, когда у меня были своя жизнь и свои тайны, мне было все равно. А мама меня поймет, как всегда. Очень довольная, я пошла с тебе с намерением расследовать детективную историю. Однако не долго раздумывала по поводу произошедшей трагедии, вернулась к мыслям о Мите. Я понимала, что мне практически не светило его особое отношение к моей персоне. Безусловно, он окружен постоянным вниманием женского пола – это было видно невооруженным глазом. А так как я не обладала самонадеянностью и уверенностью в своей исключительности, то оставалось мечтать только о чуде. Видимо, в ожидании его я и заснула сладким детским сном.
Я сидела в тревожном ожидании и вздрагивала от каждого шороха. Или эти звуки возникали только в моем воспаленном мозгу? Можно было и не заглядывать в старую тетрадку. Я ничего не забыла. Чтобы как-то успокоить себя, я вернулась в далекое прошлое.
Дальнейшие события того незабываемого лета неслись с безумной скоростью. Когда я утром открыла глаза, первой мыслью было – что происходит на противоположной стороне станции? Надо срочно бежать туда. (Можно подумать, что без моей помощи не обойдутся!) Я была в угаре настолько, что очень удивилась, обнаружив на веранде родственников, которым полагалось пожелать доброго утра. Об этом мне незамедлительно напомнили и потребовали отчета о моем поведении. Я хорошо помню, как кивала, соглашаясь, хотя самих слов и их значения не понимала.
– Лера, что происходит? Ты же понимаешь, что о твоем возмутительном поведении будет доложено матери, – хором пробивались к моему сознанию Костя, Таня и Валентина Сергеевна.
– Конечно, – соглашалась я, – но сейчас я должна идти. Извините, это очень важно.
И, не дожидаясь ответа, слыша общий недовольный гул, я направилась к калитке очень медленно, словно боялась, что даже легкое ускорение движения спугнет сидящих на веранде и они ринутся за мной. Выйдя за ворота, я перевела дух и стремительно бросилась бежать.
На Руфиной даче было много народу. «И не удивительно, – подумала я. – Наверное, пришли милиционеры и опрашивают членов семьи как единственно близких людей Ларика». Неожиданно меня жестко остановила чья-то рука. Я подняла голову и наткнулась на неприятные глаза милиционера.
– Туда нельзя.
– Почему? Я сюда хожу каждый день.
– А ты кто?
– Я Лера. Я дружу… Ну, в общем, меня здесь знают. А что случилось?
Оглушительная тишина. Ни шелеста листьев, ни шума ветра, ни шепота людского. Я встала на цыпочки и попыталась заглянуть за плечо мужчины. Зорко оглядев всех, я не нашла Руфу. Холодный, потный ужас охватил меня. «Она умерла», – пронеслось в голове. Но внезапно из глубины дома послышался хорошо поставленный голос старой хозяйки:
– Я не буду ничего подписывать. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Вы все трусы! – неслось из темноты коридора. – Я буду настаивать, чтобы все домовладельцы были опрошены и дома были обысканы. Возможно, мы найдем или марки, или хотя бы пустые альбомы.
Все продолжали напряженно молчать и прислушиваться, словно надеялись, что мнение хозяйки внезапно может измениться и они обрадованно и резво побегут по домам, освобожденные от всякой ответственности. Ничего подобного не произошло. Мне стало очень смешно. И дачники, и милиционеры продолжали стоять в ожидании веского слова. Наконец на веранде появилась Руфа и стала быстро выкладывать на стол какие-то предметы.
– Вот, все это Илларион Николаевич дарил мне. Возможно, вам, – обратилась она к милиционерам, – пригодится. И я призываю всех, – повернулась она к дачникам, – также откровенно все показать и рассказать.
Некоторые особо любознательные соседи попытались заглянуть в дом и, даже подталкивая друг друга, вытянув головы, стали по одному приближаться к блестящим предметам и пытались потрогать их. Руфа неожиданно очень весело рассмеялась и принялась тихонечко пощелкивать веером по рукам особо активных. Вещички, разложенные на столе, были очаровательны, говорили о хорошем вкусе дарителя и его особом отношении к той, кому они предназначались. Все начали живо обсуждать качество и элегантность подарков.
– И он все это дарил тебе? – растолкав соседей, закричала Эва. – Почему тебе? За какие такие заслуги? Да что спрашиваю, я же и так знаю!
– Эва, ты что тут делаешь? Веди себя прилично.
– Я тут живу.
– Да что ты? – удивилась Руфа.
– Я пришла по твоей же настойчивой просьбе. Чтобы обслуживать твоих гостей.
– Каких гостей, ты с ума сошла? – уже всерьез разгневалась старшая сестра.
– Это ты выжила из ума! Поминки же…
Эва заплакала.
Все присутствующие с большим интересом наблюдали за старушками и совсем забыли и о цели прихода, и о смерти Ларика, и о милиционерах. Наконец ключевое слово «поминки» было произнесено, и все сразу же засуетились, встрепенулись.
– Давайте вернемся к цели нашего визита, – строго сказал следователь. – Напоминаю, мы бы хотели осмотреть все дачи, потом решим, что дальше.
– Вы это делаете для галочки, а вовсе не да прояснения ситуации и поиска настоящего убийцы, – царственно пробасил Харитонов. – Но мы, видимо, вынуждены подчиниться приказу, несмотря на все наши заслуги.
– И чем же ты особо отличился? Взял нижнее «до», а, Павел Игнатьевич?
– Руфина, почему вы все время издеваетесь надо всеми? Кто дал вам право?
– Вы смешны, Павел Игнатьевич, – вздохнула Руфа. – Вас так испугали в детстве, что даже там, где ничего вам не грозит, вы все равно трусите.
– Товарищи, – прервал их перепалку следователь, – очень не хочется прерывать вашу беседу, но прошу всех вернуться на свои участки и дать возможность следственной бригаде работать.
Соседи разочарованно побрели к себе. В наступившей тишине оставшиеся почувствовали себя растерянно. И вдруг эта тишина надломилось резким возгласом Данилы:
– Чем мы все занимаемся? Пора позаботиться о похоронах. Митя, поехали на кладбище, сейчас только спрошу у следователя, можем ли мы уехать. Выводи машину и жди меня на перекрестке.
– Почему ты разговариваешь таким приказным тоном? Ты такой нечуткий человек, – устало хватаясь за виски, стыдила Анна Николаевна старшего сына.
– Мама, оставь меня в покое. Твои замечания меня совершенно не трогают, и уже давно.
– Я знаю и всю жизнь пытаюсь пробиться к тебе, но ты отклоняешь любые попытки.
Данила никак не реагировал на отчаянный вопль материнской души и стал спускаться в сад. Анна Николаевна в отчаянии удалилась наверх.
Погода внезапно испортилась, листья за окном бились в осенних предсмертных судорогах. Я с тоской смотрела на них и понимала, что надо уходить. У хозяев много своих забот. Окинув взглядом веранду моей начавшейся взрослости и легко коснувшись пальцами некоторых, ставших такими знакомыми предметов, я быстро побежала прочь.
Вернувшись к себе, я стала собирать вещи, даже не задумываясь о том, что мы уезжаем только через пять дней. Внутренне я уже пересекла границу дачной жизни и устремилась к новым целям. Собственно цель была одна, но очень призрачная. Как добиться Митиного расположения… Как не потерять этих людей, которые так меня очаровали… Сейчас самое неподходящее время для выстраивания будущих взаимоотношений. Я очень надеялась, что меня позовут снова, но не была в этом убеждена. Мои раздумья прервал приход Ольги.
