Текст книги "Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.)"

Автор книги: Лю Юн-нянь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Чжоу Жуй
Китайский батальон Красной Армии

Перевод Г. Бурова

1

В декабре 1916 года наша группа в составе нескольких сот китайских рабочих прибыла в Россию на деревообделочный завод в Куправе, что в 250 километрах южнее Петрограда. В то время царское правительство вело войну с Германией. В различных уголках России непрерывно возникали забастовки рабочих и восстания крестьян. Вскоре после приезда китайских рабочих хозяин завода бежал в Москву, а китайский подрядчик уехал на родину. Работа на заводе прекратилась, и нам перестали платить деньги.

Доведенные до крайности, рабочие 5 октября 1917 года выбрали 14 делегатов для подачи петиции. В числе делегатов был и я. Наша делегация предъявила местным властям следующие требования: выдать заработную плату, возобновить работу на заводе или доставить китайских рабочих на родину. Чиновник, к которому мы обратились, ответил: «Заработную плату сейчас выдать не можем. Для возобновления работы на заводе понадобится еще два месяца, а если хотите вернуться на родину, – пожалуйста, но дорожные расходы берите на себя». Мы не согласились с этим, и нас выгнали за ворота.

Узнав об этом, рабочие запротестовали. Видя, что рабочие полны решимости бороться, чиновники пошли на некоторые уступки: пообещали выплатить в первую очередь половину столовых денег и возобновить работу через два месяца.

За эти два месяца в России произошли без преувеличения «потрясшие небо и опрокинувшие землю» события – свершилась Октябрьская социалистическая революция и вместо свергнутого Временного правительства была образована Советская власть, представляющая интересы трудящихся. Мы, китайские рабочие, вместе со всем советским народом увидели солнце.

2

Как-то рано утром в апреле 1918 года в барак, где проживали китайские рабочие, пришли три гостя. Это были Болдырев, Курманшев и Чубарович. Они пояснили, что являются представителями Красной Армии и пришли к нам ознакомиться с обстановкой.

Рабочие встретили гостей как самых близких и дорогих людей.

Болдырев, сердечно улыбаясь, сказал:

– Китайские друзья! Вы здесь терпели всяческие муки и лишения. Мы также терпели их. Наша Коммунистическая партия и Советская власть представляют интересы бедных и страдающих простых людей. Сейчас мы сами должны стать хозяевами и строить счастливое и прекрасное социалистическое общество. Однако империалисты и царские реакционные офицеры, помещики, кулаки и капиталисты не хотят мириться с тем, что мы взяли власть в свои руки. Они вошли в сговор, организовали реакционную армию и пытаются задушить нашу Советскую власть и возродить капиталистическую систему. Товарищи! Империалисты и белогвардейцы – наши общие враги. Счастливая жизнь придет к нам только тогда, когда мы уничтожим белогвардейцев и прогоним иностранных интервентов. Все бедняки под небом – одна семья. Независимо от того, китайцы мы или русские, перед нами сейчас только один путь – идти в Красную Армию и уничтожать общих врагов. Как вы смотрите на это?

Когда он закончил свою речь, раздались горячие аплодисменты.

Наш староста Лю Гун-лян, сильно волнуясь, встал и сказал:

– Товарищи! Товарищ Болдырев говорит совершенно правильно: мы, китайцы и русские, – одна семья. Только уничтожив белогвардейцев и иностранных интервентов, мы сможем иметь работу, сможем жить счастливой жизнью. Пойдемте в Красную Армию!

– В Красную Армию!

– Желающие немедленно записывайтесь!

Барак сразу же забурлил. Прошло немного времени, и все 307 китайских рабочих записались в ряды Красной Армии. Болдырев был очень доволен. Он выступил вновь и сказал, что отныне мы – бойцы китайского батальона 461-го полка, командиром батальона является он, Болдырев, а заместителем назначается Лю Гун-лян.

Нашей радости не было предела.

3

Однажды вечером в середине мая 1919 года китайский батальон переместился в Чудово, чтобы охранять станцию и задержать вражеские части, наступавшие с запада. На следующий день утром Болдырев получил сведения о том, что 2-й и 3-й батальоны 23-го полка белогвардейцев, разделившись на две группы, наступают из района Луги в направлении Чудово. Он вызвал меня и приказал нашему отделению произвести разведку.

Пройдя от станции три километра на юго-запад, мы обнаружили противника, двигавшегося в нашем направлении. Насчитав у него более двухсот штыков, разведчики вернулись и доложили об этом. Выслушав нас, командир батальона приказал 1-й и 2-й ротам залечь в оврагах по обеим сторонам дороги, чтобы нанести врагу встречный удар, а 3-й роте охранять станцию и ждать дальнейших распоряжений.

Вскоре вражеский авангард прошел место засады и вышел на железную дорогу, а основные силы противника втянулись в узкий овраг. Раздался сигнальный выстрел командира батальона. С криком «бей» мы открыли по белым ураганный огонь из пулеметов и винтовок, а также забросали их ручными гранатами. В результате короткого боя белогвардейцы потеряли более ста человек убитыми и ранеными. Не имея возможности удержаться, противник сосредоточил огонь в юго-западном направлении. Наш пулеметчик погиб, и белые, прорвавшись через эту брешь, в панике бежали на юг.

Вскоре на позиции Красной Армии начали наступление крупные силы белых, подошедшие с северо-западного направления. В самый разгар боя вернулись те вражеские подразделения, что бежали от нас в южном направлении. Мы оказались в окружении.

Несколько часов длился упорный бой. Мы отбили семь атак. К вечеру противник был вынужден отойти на исходные позиции.

Около десяти часов вечера я с двенадцатью товарищами вновь отправился на разведку. Мы обнаружили место расположения штаба противника, охраняемого двумя часовыми. Издали было видно, как мерцают огоньки в помещениях. Я подумал: «Вот удобный случай захватить часовых. От них наверняка узнаешь, в каком помещении находится командир вражеского батальона».

Разделив разведчиков на две группы, я приказал им продвигаться ползком по траве, а сам с шестью бойцами подполз к вражескому часовому примерно на пять метров. Выждав удобный момент, когда часовой повернулся в другую сторону, мы бросились на него. Часовой был разоружен без крика и шума. Отведя его в сторону, я тихо спросил:

– Где находится командир батальона?

Часовой ответил:

– Вот в том помещении, в третьей комнате справа.

В этот момент привели и второго солдата. Короткий допрос показал, что часовые дают одинаковые показания. Мы приступили к дальнейшим действиям.

Взяв с собой четырех разведчиков и обоих пленных, я смело направился в помещение, где находился командир белогвардейского батальона. Войдя в комнату, мы увидели, что этот белобандит спит. Забрав револьвер вражескою командира, мы заткнули ему рот тряпкой и связали руки за спиной. Направив на него винтовку, я сказал:

– Если хочешь остаться живым, немедленно отдай приказ, чтобы весь батальон сложил оружие и сдался!

Испугавшись, он закивал головой.

Мы вывели белобандита на улицу. Он вызвал дежурного командира роты и приказал собрать оружие и боеприпасы всего батальона. Смертельно бледный командир роты от страха начал заикаться. Он не знал, сколько красноармейцев окружило дом, и ему оставалось только подчиниться. Вскоре все оружие 1-й и 2-й рот было собрано. Когда мы пришли в– расположение 3-й роты, подоспел наш взвод разведчиков, который вместе с нами занялся пленными и трофеями. В этой операции мы захватили 5 орудий малого калибра, 149 винтовок и револьверов и много боеприпасов.

В час ночи подошли остальные два батальона 461-го полка. Тут обнаружилось, что белобандиты, находившиеся в западной части деревни, воспользовались моментом и бежали. Командир полка приказал догнать их. К утру следующего дня враг был полностью уничтожен.

После боя командир полка объявил благодарность китайскому батальону и отметил наше отделение как образцовое. Я был назначен помощником командира взвода.

4

Уничтожив в районе Чудово вражеские подразделения Юденича, наш 461-й полк пополнился и отдохнул, а затем его перебросили в Донбасс, где он принял участие в уничтожении частей Деникина. В период с мая по 26 октября 1919 года китайский батальон выполнил 17 боевых заданий. Во время боев все наши товарищи проявляли твердость духа, храбрость и упорство в борьбе с трудностями. Батальон стал организованным и дисциплинированным подразделением и пользовался глубокой любовью и уважением советских людей.

27 октября китайский батальон разместился в селе Ильево. Крестьяне радостно приветствовали нас и принесли нам оставленные для себя пшеницу, картофель, капусту. Они говорили нам:

– Товарищи! Вы преодолели много трудностей. Вы проливаете кровь и жертвуете собой за счастье советского народа, беспощадно бьете врагов и защищаете Советскую власть, помогаете нам! В эти трудные дни вы переносите страдания и голод вместе с советским народом. Народы наших стран – одна семья!

Мы, растроганные такими словами, отвечали крестьянам:

– Товарищи! Нечего и говорить – все мы вышли из бедняков! Мы тоже понимаем, что, только разгромив белогвардейцев и иностранных интервентов, сможем, как говорят, разогнуть спину.

29 октября во второй половине дня из соседней деревни пришла старая женщина. Вот что она рассказала нам:

– Сегодня до обеда откуда-то явилась группа бело-бандитов – кто верхом, кто пешком. Они остановились в нашей деревне. Эта банда сразу же начала грабить зерно, хватать людей. Живший прежде в нашей деревне помещик пришел ко мне с каким-то военным, они принесли с собой две бутылки водки и потребовали, чтобы две мои дочки приняли участие в выпивке. Я пыталась увести дочерей, но эти негодяи вытолкали меня за дверь…

Командир батальона Болдырев приказал мне отправиться с бойцами в соседнюю деревню выяснить положение, а 1-й и 2-й ротам следовать за нами в готовности к уничтожению белобандитов.

В сумерки мы подошли к деревне. Около избы старухи никого не было, но изнутри доносился глухой плач. Мы сразу же окружили избу.

Я с семью бойцами быстро вошел в избу и увидел, что эти два подлеца собираются изнасиловать дочерей старой крестьянки. Я крикнул:

– Ни с места!

Бандиты бросили девушек и пытались схватить со стола револьверы, но один из разведчиков опередил их. Мы связали обоих. В результате короткого допроса и беглого просмотра документов, находящихся в портфеле, который мы захватили у пленных, выяснилось, что схваченный нами – помещик, командир полка в армии Деникина.

Тут подошли 1-я и 2-я роты. Мы двинулись вперед, чтобы уничтожить остатки белобандитов. Была уже глубокая ночь, когда мы подошли к месту расположения врага. Мы заставили командира полка собрать свою банду и приказать ей сложить оружие…

5

В 1920 году наш 461-й полк, кавалерийский полк и некоторые другие части с Южного фронта были переброшены на польский фронт. Помню один из трудных боев. Это было в начале августа. Наши основные подкрепления вовремя не подошли, не хватало провианта и боеприпасов. Длительные переходы и бои вконец измотали бойцов.

В первых числах сентября наш полк отступил в пункт, расположенный на советско-польской границе. Здесь протекает широкая река с быстрым течением и крутыми берегами, место – труднопроходимое. Этот участок границы между Советской республикой и буржуазно-помещичьей Польшей представляет собой важный стратегический пункт. 461-й полк получил приказ охранять мост, другие наши части заняли оборону по левому берегу реки.

Завывал ветер, волновалась река. В сердцах бойцов горел неугасимый огонь отваги: 461-й полк решил стоять насмерть на позиции у моста, но не пропустить врага.

Во время боев у моста полк понес немалые потери. Только в китайском батальоне погибло свыше 120 человек, а во всем полку осталось немногим больше 400 бойцов.

Враг шел на любые жертвы, чтобы захватить мост. Перед каждой атакой его артиллерия обстреливала наши позиции, затем несколькими лавинами шла конница, а потом в бой бросалась пехота. За сутки противник атаковал до двадцати раз. На третий день вечером земля перед мостом была устлана трупами вражеских солдат, и противник, предпринимая очередную атаку, решил использовать их в качестве прикрытия для наступления. В это время в нашем полку ощущался острый недостаток боеприпасов. Большинство бойцов три дня не имели горячей пищи. И вот враг начал восемнадцатую за этот день атаку!

Конница противника прорвалась через мост. Мы встретили ее пулеметным огнем. Враг отступил, тогда пошла пехота. Это был самый напряженный момент, так как у нас всего оставалось лишь немногим больше 200 патронов. Мы вступили в рукопашный бой…

После этого боя наш штаб принял решение: взорвать мост, чтобы укрепить свои позиции. Выполнение этого задания было поручено китайскому батальону.

Глубокой ночью 18 китайских бойцов, взвалив на плечи пачки взрывчатки, поползли по мосту в сторону противника, но вскоре были обнаружены. Шесть товарищей были убиты, некоторые тяжело ранены.

Нас охватило большое волнение: если мост не будет взорван до следующей, девятнадцатой, атаки противника, то как отразить ее? Болдырев отдал приказ усилить огонь, чтобы отвлечь внимание противника от моста. Тем временем китайские бойцы продолжали движение вперед.

Когда они приблизились к краю моста, враг вновь перенес огонь на них. Но взрывчатка уже была заложена. Преодолевая боль от полученных ран, двенадцать героев отползли метров на двадцать и запалили шнур.

Раздался взрыв – мост взлетел на воздух.

Китайские бойцы выполнили задание: они преградили дорогу врагу.

Литературная запись Синь Ю.

Го Юй-чэн
На Дальнем Востоке

Перевод Б. Мудрова

В Никольск-Уссурийском

Наша семья всегда жила в бедности, и уже лет с восьми – девяти мне пришлось работать на шахте. Шахта эта находилась в Ляояне и принадлежала одному японцу. Не вынеся притеснений хозяина, я вместе с несколькими земляками отправился на советскую сторону, в Никольск-Уссурийский. Помнится, это было в 1919 году, когда мне едва исполнилось десять лет.

Прибыли мы туда как раз в то время, когда империалисты вели вооруженную интервенцию против Советской республики. Как только наш поезд остановился, я перепугался: на станции вдоль составов – видимо-невидимо всяких войск; тут и английские интервенты со своими флагами, на которых изображен крест; и американцы со звездным флагом; и японцы с маленькими бородками, а на флагах у них– солнце; много было и пленных чехов, и русских белогвардейцев. Все они с винтовками, на которых поблескивали штыки, стояли у входов и выходов станции, проверяли, нет ли у пассажиров, то есть у нас, оружия, боеприпасов или листовок. Обнаружат что-нибудь хоть чуть-чуть подозрительное, сразу приговор – «красный», и, ни о чем больше не спрашивая, – к стенке.

Эта «проверка» была сплошным издевательством. Все узелки, что у нас с собой были, они развязали, одежду и белье кидали прямо под ноги, сундучки наши чуть ли не наизнанку выворачивали. Но самым унизительным был, конечно, личный обыск. Я уж не говорю, что японцы шарили в карманах, во всех складках одежды – это еще куда ни шло, но они раздевали людей, дескать, оружие и листовки ищут. Одна молодая русская женщина отказалась раздеваться, так они ее в кровь избили и все-таки утащили обыскивать.

В то время Никольск-Уссурийский состоял из двух частей – большого города и малого города. На пути от станции к городу – мост, который круглосуточно охранялся японцами. Так этот мост для нас был, как говорится, «мостом на гнилых сваях», и ходить мы по нему решались, только если другого выхода не было. А японцы, что мост охраняли, всех прохожих обыскивали. Над стариками и старухами издевались, ребятишек обижали, молодым женщинам вообще проходу не давали, парням кричали «бакаяру» (сволочь). А если кто из молодежи покажется им подозрительным или, не вытерпев, ответит парой фраз, – тут же стреляли в него, а труп бросали с моста в речку. Так и унесет его водой. Большой должок оставили интервенты на этом мосту.

Разгул интервентов во Владивостоке

В Никольск-Уссурийском я провел несколько месяцев, стараясь быть незаметным. Потом там стало слишком опасно, и я отправился во Владивосток. Было это летом 1919 года.

Если бы знать, что и во Владивостоке такое же творится! День и ночь лилась кровь русских и китайцев. Владивосток – город большой, интервентов собралось там больше, чем где-либо, поэтому и пролилось крови наших братьев не меньше, чем воды в Уссури.

Я, как только приехал во Владивосток, сразу понял (хоть и маленький был), что здесь тоже террор господствует. Пристани, основные магистрали, мосты, вокзал, арсенал, большие здания – все заняли интервенты. Повсюду шагали вооруженные патрули, везде висели флаги иностранных держав; там и сям орудовали какие-то шайки, то и дело слышалась пальба.

Все время на Владивосток совершали налеты партизанские отряды, в которых были русские и китайцы. В отместку интервенты расправлялись с рабочими-китайцами. Наибольшей жестокостью отличались японцы. Они разъезжали по городу на грузовиках. Стоит, бывало, в грузовике с десяток широкоскулых япошек, одетых во все белое, с марлевыми повязками на рту, с большими железными крючьями в руках, увидят китайца-рабочего в рваной или грязной одежде, хватают его крючьями, втаскивают в кузов и заявляют, что, поскольку он заразный, его сейчас увезут и закопают живым. И верно – так целыми грузовиками и увозили за город, а там действительно закапывали. А некоторых обливали нефтью и сжигали. Однажды я сам видел такой грузовик, в кузове которого китайцы-рабочие лежали друг на друге, словно поленья. Грузовик проехал, из него неслись душераздирающие крики, а на дорогу капала кровь.

На какое-то время Владивосток словно замер, никто не решался выходить на улицу без крайней надобности. Тогда эти дьяволы пустились на другое. Видя, что ловить китайцев на улицах больше не удается, они каждое утро, как только занимался рассвет, приезжали на грузовиках прямо к общежитию китайских рабочих. Взламывали двери, пускали в ход крючья и снова тащили китайцев к грузовикам.

Во Владивостоке интервенты расправлялись не только с китайцами. Они убили много и корейских рабочих. Расправы с корейцами тоже были жестокими.

Корейцы жили главным образом в пригороде Владивостока. Японцы приезжали на грузовиках, окружали дома корейцев, хватали людей, связывали их одной проволокой, продевая ее в ключицу прямо сквозь живое тело, и расстреливали из пулеметов.

Чтобы защитить молодую Советскую республику, свои семьи и себя, многие китайские и корейские рабочие уходили в партизанские отряды или же боролись самостоятельно.

Мне в то время было лет одиннадцать-двенадцать, и в партизаны я, конечно, не годился. По ночам я часто просыпался от выстрелов, днем то здесь, то там видел толпы взволнованных людей и не совсем понимал, что все это означало. Прислушиваюсь – оказывается, снова дали знать о своем существовании наши русско-китайские партизанские отряды. Ох, и радовались же люди от таких известий! На вокзале чехословаки сдались нашим партизанам. Наши убили японских часовых на пристани. А английские и американские вояки – те просто на колени упали и пощады запросили, когда наши партизаны окружили их.

Оборона Третьей Речки

Во Владивостоке я работал учеником в обувной лавке. Прожил я там год, и все эти триста шестьдесят пять дней дрожал от страха за свою жизнь, знал, что железные крюки японских дьяволов могут вцепиться и в меня. Потом, когда русско-китайские партизанские отряды стали все чаще тревожить интервентов в нашем городе, а у тех в свою очередь возросла жестокость по отношению к китайским рабочим, жить во Владивостоке стало просто невозможно, и я вслед за своим хозяином перебрался на Третью Речку. Это было весной 1921 года, когда мне было двенадцать лет.

На Третьей Речке японцев оставалось еще немало. Английские и американские интервенты, а также чехословацкий корпус к тому времени уже ушли с Дальнего Востока. Неподалеку от Третьей Речки начинался большой лес, откуда партизаны совершали налеты. Японцы, уже достаточно к этому времени наученные, все время отсиживались в гарнизоне на Третьей Речке, не рискуя бесчинствовать так открыто, как в Никольск-Уссурийском и Владивостоке.

В доме своего хозяина на Третьей Речке я прожил недолго и ушел к китайским рабочим. И только через несколько дней я обнаружил, что живу-то, оказывается, чуть ли не в самой штаб-квартире партизан. Дело в том, что на Третьей Речке существовал союз китайских торговцев, а у них было и вооружение, и боеприпасы. Японцы боялись только партизан и китайцев-рабочих, а в дела торговцев не вмешивались, считая, что те «сильно хорошие люди». Партизаны узнали об этом и однажды вечером окружили помещение союза, предварительно нарушив связь. Командир партизанского отряда заявил старшине союза, что отныне союз должен помогать партизанам. Китайские торговцы и сами-то давно уже ненавидели японцев, а тут, видя, что среди партизан тоже есть китайцы, не раздумывая, согласились. Охрана союза в основном состояла из бывших кули или бедняков, которые всегда симпатизировали партизанам, и поэтому долго убеждать их не пришлось – они сразу же подчинились распоряжениям партизан. Впоследствии многие из них ушли к партизанам.

Как только партизаны обосновались в помещении союза, большой дом рядом, а также улица перед зданием союза оказались под их контролем. Днем и ночью стояли партизанские посты, и, как только приближались японцы, в здании союза немедленно узнавали об этом. Если японцы собирались что-либо предпринять и приходили в здание союза позвонить по телефону, партизаны, разумеется, перехватывали их разговор. Не раз заместитель командира партизанского отряда под видом японца присутствовал даже на их совещаниях. Японцы и шагу не могли ступить без того, чтобы партизаны об этом немедленно не узнали.

В целях безопасности наших советских товарищей-партизан мы поместили их в самой потайной комнатке союза. Там они всегда проводили совещания с командиром отряда, намечали планы действий, руководили борьбой против японцев на Третьей Речке. Давали поручения и мне. Я часто передавал распоряжения командира отряда партизанским связным в лесу. Проходя мимо японских часовых, кланялся им как можно ниже, а сам думал: «Не пыжтесь особенно! Скоро улепетывать придется!»

В то время силы у партизан были еще небольшие, поэтому на Третьей Речке партизаны занимались лишь сбором информации о положении японцев, копили силы и руководили налетами других партизанских отрядов, действовавших в тайге, на японские гарнизоны, а сами в открытые схватки не вступали. Зато когда осенью 1922 года части Красной Армии начали штурм Третьей Речки, тут уж и наш отряд показал себя как следует. Вместе с регулярными частями Красной Армии мы вышибли японцев с Дальнего Востока.

Комсомольцы из Лесозаводска

В 1927 году я приехал в Лесозаводск. Этот не очень большой городок расположен недалеко от реки Уссури. Там работало много китайцев: лесорубы, кузнецы, официанты, портные, сапожники. В Лесозаводске я вступил в комсомол.

Это было время, когда партия большевиков начала борьбу за социалистическую индустриализацию страны, повсюду строились заводы и везде требовались технические кадры. Как нуждалась тогда Советская страна в специалистах! Только где же сразу найдешь столько? Разве можно было построить в Сибири заводы, восстановить во всей стране разрушенную промышленность и создать новые индустриальные центры без огромной армии строителей? Надо было растить свою интеллигенцию из рядов рабочего класса. И комсомольцы нашего городка под руководством большевиков горячо взялись за учебу.

Чтобы помочь им овладеть специальностями, горком комсомола создал краткосрочные курсы, куда набирались молодые рабочие, не сумевшие окончить школу или оставшиеся без работы. На курсах можно было встретить рабочих разных специальностей: портных, грузчиков, матросов, лесорубов, торговых работников, в основном это были парни лет восемнадцати. Только из нашего района пришли учиться более полутора тысяч человек, а уж со всего города и не знаю сколько!

На курсах были промышленные, технические, политические группы, группы культуры и искусства и многие другие. В каждой группе был специальный читчик, который читал газеты, после чего начиналось обсуждение. Кроме того, раз в неделю для нас устраивались доклады о современном положении, лекции по вопросам ленинизма, доклады о строительстве в СССР. Лекторами и докладчиками были руководители городских учреждений. А в воскресенье все делали вместе: пели, плясали, участвовали в субботниках, гуляли за городом. Словом, весело было. Дружно жили!

Но самое оживленное время наступало по вечерам, на занятиях. Поскольку наши курсы были вечерними, то, понятно, и занятия проводились по вечерам. Как только начинало темнеть, улицы и переулки заполнялись молодежью: с книжками под мышкой китайцы и русские – все вместе спешат на занятия. Народу было очень много, и поэтому аудитории для нас найти было трудно; приходилось использовать кабинеты горкома партии и разных учреждений. Каждый вечер мебель в этих кабинетах сдвигалась в один угол, на стену вешалась доска – кабинеты превращались в аудитории. Мест для всех не хватало, поэтому уже с первым звонком у дверей начиналась давка. Попробуй опоздать хоть на полминуты – придется сидеть у самых дверей!

И вот люди, которые в старом обществе были лишены возможности учиться, которые испытывали только гнет и нужду, теперь стали разбираться в событиях государственной важности, их кругозор расширился, они научились управлять машинами и станками, стали слесарями, токарями, сварщиками, из темных и неграмотных превратились в культурных рабочих, из лачуг пошли на заводы, вырвались из-под гнета капиталистов и стали строителями-энтузиастами своей молодой Родины!

Студенческая дружба

В 1929 году меня направили на учебу в Дальневосточный политехнический институт. Я занимался, на Восточном факультете.

Директором института был русский, а из двух его заместителей один был китайцем, другой – корейцем. Нам преподавали математику, физику, химию, обществоведение, русский язык, а также специальные технические дисциплины. Лекции по физике, химии, промышленной технике читали русские товарищи. Ввиду того что в наших группах было много китайцев, которые плохо понимали по-русски, при каждом русском преподавателе был переводчик. Политзанятия, математику и русский язык вели китайцы. Нашим преподавателем на политзанятиях был товарищ Линь Бо-цзюй[17]17
  Линь Бо-цзюй – ныне член Политбюро ЦК КПК – Прим. ред.


[Закрыть], а русским языком с нами занимался товарищ У Юй-чжан[18]18
  У Юй-чжан – ныне член ЦК КПК, председатель Комитета по реформе китайской письменности. – Прим. ред.


[Закрыть].

Учился я в институте как раз в то время, когда в Советском Союзе особенно остро стоял вопрос о продовольствии: в том году западные районы России и Белоруссия пострадали от засухи, а в Сибири и в житнице Советского Союза – на Украине был недород. Положение было тяжелым. В день на человека полагалось полфунта черного хлеба. Черный хлеб ели и наши советские товарищи по институту. Администрация института проявила по отношению к нам, китайским студентам, особую заботу: она добилась, чтобы нам давали пшеничную муку, из которой мы могли бы печь себе пампушки.

Кроме того, советские товарищи каждый месяц выдавали нам свинину, зная, что мы очень любим ее. Но мы подумали: «А ведь так мы оторвемся от масс!» – и послали к администрации делегацию для переговоров, чтобы нам разрешили питаться вместе с советскими товарищами. После неоднократных требований с нашей стороны администрация, наконец, согласилась выдавать нам черный хлеб. Но все же паек у нас остался – побольше.

Жили мы в одном из лучших зданий Владивостока, светлом и чистом. Сначала администрация института, учитывая наши обычаи, поселила всех китайских студентов вместе. Но потом мы поняли, что при таком размещении мы русский язык как следует не выучим, а это значит – труднее будет достичь взаимопонимания. После того как мы обсудили этот вопрос с администрацией, она согласилась расселить нас вместе с советскими товарищами – в каждой комнате поровну. Советские товарищи помогали нам в изучении русского языка, а мы помогали им понять положение в Китае. Через полтора года мы уже обходились на лекциях без помощи переводчика. Много друзей среди русских приобрели мы за время учебы!

Во многом помогли нам товарищи Линь Бо-цзюй и У Юй-чжан. Хотя мы и были вдали от родины, все же могли систематически изучать вопросы китайской революции, новейшую историю Китая, вопросы крестьянского движения. Мы лучше понимали историю нашей родины и ее будущее. Товарищ У Юй-чжан рассказывал нам о проблемах реформы китайской письменности, говорил, почему нужно заменить иероглифическую письменность, рассказывал о латинизации письма. Иногда советские товарищи читали нам доклады по вопросам ленинизма, о партийном строительстве, о диктатуре пролетариата. Это нам очень помогало в работе.

Весьма насыщенным было наше время и после занятий. По вечерам у нас было кино, иногда мы вместе – русские, китайцы и корейцы – ставили пьесы. Правда, бывало, что русские и корейские товарищи кое-что в них не понимали, так как мы в своих постановках использовали что кто знал: и отрывки из классических пьес, и хэнаньские песни, и шаньдунские скороговорки. Один из советских товарищей даже как-то спросил меня: «Почему это они говорят так быстро? Неужели нельзя помедленнее?»

Самым интересным из нашей внеучебной деятельности было, пожалуй, участие в субботниках. Мы ходили на станцию разгружать вагоны с прибывшей из Сибири картошкой, которая от жестоких холодов смерзалась в огромные глыбы. Мороженую картошку нам, китайцам, не давали. Администрация института заключала контракты с местными крестьянами, и те сохраняли для нас хорошие овощи. Иногда мы ходили и на пристань помогать в разгрузке барж. Узнав, что мы китайские студенты, советские товарищи с барж старались выбирать нам для переноски грузы полегче, а тяжелые не давали. Если же нам очень уж не терпелось нести что-нибудь потяжелее, то они грузили эту вещь не иначе как на несколько человек, а иногда и сами тащили вместе с нами. После разгрузки нас угощали конфетами, совали нам в карман лепешки. На прощанье горячо жали руки и говорили по-китайски: «Сесе!»[19]19
  Сесе – по-китайски «спасибо».


[Закрыть], а мы им по-русски: «До свидания!»

В 1932 году многие из моих товарищей после окончания института вернулись на родину, а я остался в Советском Союзе и принимал участие в ликвидации кулачества, в конфискации имущества капиталистов, служил в органах государственной безопасности.

Вернулся я в Китай в 1953 году.

Литературная запись Хуан И.