Текст книги "Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.)"

Автор книги: Лю Юн-нянь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Цзи Шоу-шань
Немеркнущая звезда

Перевод Ду И-синя и М. Шнейдера

Мой боевой друг Петров

Завербовавшись в 1916 году на работу, я вместе с другими китайскими рабочими приехал на север России и попал в город Мурманск на строительство железной дороги. Мы очутились в каком-то не виданном доселе мире, закованном во льды и снега, где круглый год стоит хмурая, пасмурная погода. Зимой здесь по нескольку месяцев подряд не увидишь солнца. Часто люди умирали от плохой воды. В Мурманске никогда не было свежих овощей, приходилось питаться сушеными, и у многих людей выпадали зубы. Через некоторое время нас, партию китайских рабочих, отправили в Армению на рытье оросительных каналов. Климат на Кавказе очень хороший. Проработал я там три месяца, но получил только каких-то пятьдесят копеек: большую часть заработка присвоил себе подрядчик. В апреле 1917 года я остался совсем без работы. Чтобы как-нибудь существовать, пришлось вступить в отряд Красного Креста, созданный Временным правительством, и я попал на турецкий фронт.

В санитарном отряде я познакомился с прапорщиком Петровым – ветеринарным фельдшером. Мы очень подружились; всегда вместе работали, не разлучались и в свободное время. При Временном правительстве офицеры старой армии по-прежнему пользовались особыми привилегиями, и Петров занимал небольшую отдельную комнату. А мы, солдаты, жили все вместе в страшной тесноте. Петров отличался большой скромностью и мягким отношением к людям. Ему совсем не были свойственны замашки царских офицеров. Он часто приглашал меня к себе в гости и всегда старался поделиться своими продуктами, угощал хлебом, галетами. А время было тяжелое. Каждую свободную минуту он учил меня грамоте. В то время солдаты на фронте получали ежемесячно по сорок рублей жалованья, и Петров не разрешал мне тратить деньги попусту. Боясь, как бы я не потерял свои сбережения, он взялся хранить их. У нас установились такие дружеские отношения, какие бывают, пожалуй, только между родными братьями.

Однажды я пришел к Петрову и застал его за чтением какой-то маленькой книжонки. Увидев меня, он очень обрадовался, пригласил сесть и положил передо мной начатую пачку галет.

– Кушай, кушай, не стесняйся! – улыбался он, усаживаясь рядом со мной на койку. – В России началась революция, – произнес он, задумавшись на мгновение. – Надо и нам участвовать в ней!

Слово «революция» я услышал впервые и совершенно не представлял себе, что это такое. Петров, словно угадав мои мысли, положил мне руку на плечо и стал неторопливо объяснять:

– Революция поможет беднякам встать на ноги. Она означает, что все равны и свободны. Она передает заводы рабочим, а землю – крестьянам. Надо уничтожить всех белых офицеров и чиновников и создать нашу собственную армию…

Поглощенный словами Петрова, я совсем забыл про галеты, а он продолжал:

– Эта армия должна совершить революцию и завоевать весь мир беднякам. Если мы хотим жить хорошо, надо участвовать в революции.

Тогда я еще не знал, что существует Коммунистическая партия, и Петров никогда не говорил мне об этом.

На турецком фронте начались беспорядки. Солдаты, услышав о революции в России, стали настойчиво требовать возвращения на родину. Офицеры знали о настроении солдат, но вмешиваться боялись и делали вид, что их это не касается. Участились случаи массового дезертирства. В ноябре месяце взбунтовавшиеся части были отозваны с фронта и переброшены в Россию. Наш санитарный отряд оказался в Тифлисе (ныне Тбилиси), простоял там около месяца и в конце концов был расформирован.

– Как нам теперь быть? – озабоченный, обратился я к Петрову.

Но того, как видно, совершенно не беспокоило случившееся. Он взял листик курительной бумаги, насыпал туда табаку и стал не спеша скручивать папироску.

– Надо искать работу, не подыхать же с голоду, – продолжал я.

В ответ он не проронил ни слова. Только протянул листок курительной – бумаги, достал из кармана табак и отсыпал мне немного в руку. Но я так сильно волновался, что было не до курева. Я терпеливо стал ждать, пока Петров что-нибудь скажет, я очень надеялся на него.

Покурив, он, наконец, заговорил:

– Ну, где ты тут найдешь работу? По-моему, единственное, что нам остается, – это отправляться на поиски революционной армии.

А где революционная армия – этого не знал и сам Петров.

– Надо пробираться на север, – говорил он. – Рано или поздно мы найдем ее.

Итак, мы решили включиться в революцию. Сговорились еще с несколькими солдатами и с пожитками за спиной отправились из Тифлиса на север. В пути мы все время пытались выяснить, где находится революционная армия. К нам присоединялись все новые и новые люди. Когда мы добрались до Владикавказа (ныне Орджоникидзе), в нашей группе насчитывалось уже более ста человек. Но нам пока не удавалось разыскать революционную армию. Люди устали и начали отчаиваться.

– У нас есть винтовки, – сказал тогда Петров. – Чем же мы не революционный отряд?

Посовещавшись, мы тут же создали красный партизанский отряд. А в конце марта 1918 года в схватке с белогвардейцами он получил первое боевое крещение. Вначале бой шел успешно, но потом на помощь белогвардейцам подошли части немецких интервентов, и, потерпев поражение, наш отряд отошел в горы.

В один из августовских дней на площади Владикавказа завязалась жаркая схватка между красными партизанами и белогвардейцами. Бой становился все более и более ожесточенным. Белогвардейцы превосходили нас и числом, и оружием, у них были броневики и пушки. Партизанский отряд нес большие потери; из двадцати китайцев двое уже погибли. Я попытался найти Петрова, но его нигде не было. Партизаны держались стойко и только к вечеру начали отходить. Я притаился под большим деревом и готовился уже отойти дальше, как вдруг передо мной появился боец-китаец по фамилии Ли.

– Подожди-ка, – обратился он ко мне. – Давай сначала стрельнем разок – другой.

Он отошел от дерева, но тут же один за другим захлопали выстрелы. Я видел, как Ли пробежал немного, потом зашатался и рухнул на бруствер окопа. Бешеная ненависть к врагу охватила меня, в глазах потемнело. В несколько прыжков я оказался в окопе и со страшной злобой метнул в противника одну за другой штук пять гранат. Выскочив из окопа, я побежал к концу площади, перемахнул через забор и очутился на кладбище, где и нашел своих. Но Петрова среди них не оказалось. Страшно усталый, изнывающий от жажды, я был не в состоянии разыскивать его. Как мертвый, упал я на чью-то могилу и лежал без движения.

Глубокой ночью рассеянный было отряд снова собрался. А на следующее утро, перегруппировавшись, мы перешли в решительное наступление и выбили белогвардейцев с площади. Тогда-то я нашел, наконец, Петрова – он лежал у окопа. На шее его зияла глубокая рана от белогвардейской шашки, глаза были чуть приоткрыты, кровь смешалась с грязью, запеклась и стала черной… Крепко обнял я своего любимого брата. Кровь клокотала во мне от обрушившегося на меня горя, от чувства глубокой ненависти к врагу. Мои слезы капали на лицо Петрова. Один за другим снимали партизаны шапки и в полном молчании стояли вокруг. Недолго прощался я со своим другом: рядом уже стояли санитары, чтобы унести его тело в тыл.

Вдруг послышалась бешеная пальба – это белые опять пошли на нас в атаку. Я бросился в окоп и открыл яростный огонь по противнику. Я забыл обо всем и думал только о том, как истребить побольше вражеских солдат. Ни один мой патрон не пропадал даром. Я видел, как от каждого выстрела падал на землю белогвардеец, и у меня понемногу отлегало от сердца. Во второй половине дня подошли партизанские броневики. Мы выскочили из окопов и, в яростной контратаке отбив наступление белых, вышвырнули их из Владикавказа.

После боя я бросился в санитарный отряд, но моего друга Петрова уже похоронили.

…В один из студеных вечеров 1924 года, вскоре после смерти великого вождя и учителя мирового пролетариата товарища Ленина, по рекомендации секретаря партийного комитета Шумилера, председателя месткома Ильина и командира партизанского отряда Семенова меня приняли в великую партию – ВКП(б). Когда мне вручали партийный билет, я очень волновался. В этот момент в моем сознании одна за другой проносились картины прошлых боев, в которых мы с Петровым сражались плечом к плечу. Это он вывел меня на путь революции, и благодаря ему я могу сегодня вступить в ряды Коммунистической партии и отдать всего себя делу коммунизма.

Спи спокойно, мой дорогой советский друг товарищ Петров!

Партизанский отряд Соколова

В январе 1919 года меня свалил брюшной тиф, и я попал в партизанский лазарет, расположенный в горах, сплошь поросших лесом. Однажды белые захватили наш лазарет, и всех больных и раненых, которые не могли двигаться, посадили в тюрьму.

Днем и ночью мы вместе с крестьянами под усиленным конвоем белогвардейцев строили железную дорогу. Однажды темной ночью, улучив удобный момент, когда белые ослабили свой надзор, мы, тринадцать человек, где бегом, а где ползком сбежали в лес.

Белые выставили повсюду засады и тщательно прочесывали местность. Мы скрывались в лесу, лишенные возможности появляться в деревнях. Питались дикими кореньями и ягодами. Некоторые не выдержали лишений, заколебались. Они подумывали, не разойтись ли по деревням, чтобы заработать себе на хлеб какой-нибудь случайной работой. Вспомнил тогда я Петрова, вспомнил и то, чему меня учили, как закаляли в огне революции, и решил: как бы тяжело и трудно ни было, от революции я не отойду, а буду искать партизан и Красную Армию.

В тот же день вечером мы спустились с гор и подошли к деревне. Вдруг пошел сильный дождь. Все невыносимо устали, проголодались и озябли, а спрятаться от дождя было негде. Вот и решили – будь что будет – войти в деревню. В одном из домиков мы заметили огонек и, позабыв про всякую предосторожность, направились прямо туда. Входим в дом, а там на стене оружие висит. «Вот, – думаем, – попали в историю», – и решили уходить обратно.

– Вы чего испугались? – стал удерживать нас хозяин. – Да садитесь, откушайте с нами.

Говорил он, видимо, от души, гостеприимно и вежливо: наверное, ему приходилось уже принимать таких непрошеных гостей. Помялись мы немного, а потом чувствуем – сил нет больше переносить голод, ну и уселись вокруг стола. А хозяин стал любезно угощать нас вареной картошкой, от которой аппетитно шел пар.

– Выкушайте, не стесняйтесь, – заговорил он, помолчав немного, – а я схожу за старостой. – Усомнились мы вначале, но видим, что человек он как будто неплохой, не должен вроде причинить нам зло, вот и решили – пусть себе идет. Продолжая уписывать картошку, мы приготовились на всякий случай, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.

Вскоре пришел староста. Поздоровался и говорит:

– Мужиков в деревне сейчас мало, а рабочие руки – во как нужны. Захотите остаться у нас – будете сыты и одеты, а потом и семьями обзаведетесь.

Ни я, ни мои товарищи оставаться в деревне не собирались. А староста все не унимается и так и сяк уговаривает. И как ни отказываемся – все напрасно. Разволновались мы и сказали ему напрямик:

– Не можем здесь остаться, староста, партизан разыскиваем.

Услышал это староста, испугался, вытаращил на нас глаза и говорит:

– А у меня есть приказ белого полковника: всякого, кто появляется в деревне, немедленно отправлять к командиру полка. Так что, остаетесь или…

Мы насторожились, и я подумал: «Прежде чем ты осмелишься донести на нас белым, мы тебя шлепнем, а потом уйдем из деревни».

Наступило тягостное молчание, и это было самым тяжелым моментом. Увидев, что мы решительно отказываемся от его предложения, староста подумал немного и, словно решив что-то, говорит:

– Ну что же, не остаетесь, так и не надо. Отправлять вас никуда не будем. Только вот что: уходите в горы и ищите там свой партизанский отряд. – И в заключение добавил:

– Говорят, что партизанский отряд находится к востоку отсюда. А встретите по пути белых, ни в коем случае не говорите, что были здесь, у нас.

Выйдя из деревни, мы посовещались: раз староста отпустил нас и погони белых нет, значит, он неплохой человек, – и решили двигаться на восток.

Глубокой ночью добрались мы до горного перевала и здесь встретили мальчика. Оказалось, что он дозорный партизан. Спросив, кто мы, мальчик повел нас в ущелье, где расположился партизанский лагерь. Местность эта называлась Ведено. Здесь раньше находились казармы белых. Командиром партизанского отряда был Соколов. В отряде насчитывалось около пятисот бойцов, больше ста из которых не имели оружия.

Выслушав наш рассказ, Соколов решил провести боевую операцию. Через несколько дней он отправил в Грозный связного с поручением к подпольщику из партизанского отряда Ивану, служившему надсмотрщиком в грозненской тюрьме. Связной должен был передать ему коробку папирос, в одной из которых находилась записка следующего содержания: «Будьте готовы. Такого-то числа, такого-то месяца отряд освободит тюрьму».

Я тогда еще не оправился от болезни. Соколов выделил для проведения операции тридцать партизан под командованием Мити. В соответствии с выработанным планом партизаны напали на тюрьму. Но не успели они освободить и пятидесяти заключенных, как нагрянули белые. Партизанам пришлось, отстреливаясь, поспешно отойти. Кое-кого из освобожденных белые схватили и снова бросили в тюрьму. А через некоторое время по доносу предателя был схвачен наш Иван. Его повесили на телеграфном столбе. Предатель знал также и место, где расположился партизанский отряд, и 31 января 1920 года привел туда шеститысячный отряд белых. Сняв наш дозор на горном перевале, белые устремились к лагерю.

В то утро часов около пяти меня вдруг разбудили страшные крики и ружейная пальба, от которой гремело все ущелье. Мы выбежали из помещений и, припадая к земле, стали вести огонь по противнику, который шел на нас лавиной. В отряде была всего лишь одна пушка. Дали из нее три выстрела, и она пришла в негодность. Партизаны несли большие потери убитыми и ранеными. Чтобы не попасть в окружение, командир отряда Соколов приказал отходить в горы. Только к вечеру нам удалось оторваться от противника. В этом сражении партизанский отряд потерял более пятидесяти отважных бойцов.

Спустя два месяца Красная Армия перешла в генеральное наступление на Южном фронте. И тогда с гор спустился партизанский отряд под командованием Соколова и принял участие в освобождении Владикавказа, Грозного и Кисловодска.

Литературная запись Нань Синь-чжоу.

Лю Фу
Наш маленький проводник

Перевод Н. Мункуева

Шел 1918 год. 1-й китайский отряд (полк) Красной Армии действовал в верхнем течении реки Камы. После двухмесячных кровопролитных боев против колчаковских банд на правобережье в районе Степаново, Ножовка, Бабка отряд, преследуя противника, переправился на левый берег. Здесь, заняв оборону, задержался более месяца из-за капитулянтской тактики троцкистского командования и, дав противнику передышку, подставил себя под удар.

Отряд расквартировался в деревнях Бараново, Неволя и Еловка. Штаб отряда разместился в Еловке. Взвод, которым командовал я, расположился в деревне Лавская в семи километрах от штаба отряда. Помню, у хозяйки, где мы остановились, сыновья были в Красной Армии. Из некогда большой семьи дома остались только трое: сама хозяйка, старушка за шестьдесят лет, и две молодые снохи – жены сыновей.

Помнится, день 24 ноября выдался очень пасмурный, солнце так и не показалось. В пять часов вечера уже стемнело. Мы, группа китайских бойцов, сидели в горнице возле русской печи и рассказывали хозяйке и ее снохам о необыкновенно красивых китайских горах, реках, лесах, полях и тяжелой жизни бедноты. Женщины слушали нас очень внимательно, В другой комнате и на кухне, где расположились остальные бойцы нашего взвода, не смолкали ни на минуту шаньдунские рассказчики, хэбэйский хор, звучали народные песни.

– Дядя Лю Фу! – обращается ко мне вбежавший в этот момент мальчик, наш общий любимец Вова, и передает мне записку. Читаю при свете керосиновой лампы эту записку, написанную очень неровным, размашистым почерком: «Немедленно подними взвод по тревоге. Сбор точно в пять часов у штаба отряда. Командир отряда Фань Хай-шань».

Смотрю на часы. Уже пять тридцать. Значит, задержали передачу приказа в штабе отряда. Я немедленно приказываю Сюй Чан-линю, командиру дежурного отделения, снять посты и построить взвод в полной боевой готовности. Сам торопливо собираю свои вещи. Вова взялся мне помогать.

Это был мальчик лет тринадцати, краснощекий, русоволосый, курносый. В блестящих больших глазах его отражались ум, сообразительность и бесстрашие. Вову направил к нам местный сельский Совет в качестве связного. Отец мальчика был командиром кавалерийского отряда, а до военной службы работал мастером на асбестовом заводе, где было тогда свыше шести тысяч китайских рабочих. Китайцы очень любили мальчика и звали его Вовой. Вова отвечал китайцам любовью, он всегда называл их по-русски дядями или дяденьками. Вова любил разговаривать с китайскими рабочими.

Когда мальчика назначили связным, он был просто на седьмом небе от радости. Бывало, пошлют Вову ко мне во взвод с устным приказанием или запиской, летит он, как на крыльях, придет, сообщит все штабные или местные новости и не уйдет, не спев или не сплясав.

Но на этот раз Вова был хмур и печален и ничего не рассказывал. Я удивился и спросил его:

– Что случилось, Вова? Обстановка, может быть, ухудшилась?

– Нет, дядя, – коротко ответил мальчик.

– Ну тогда иди домой поскорее. Сейчас уже поздно.

– Нет, теперь не пойду. Там уже все снялись и даже телефонная связь свернута. Я пойду с вами в Еловку.

Взвод выступил через четверть часа. Вел нас Вова, хорошо знавший местность. Ночь была темная безветренная. Кругом – тишина, И вся земля казалась погруженной в сон. Слышны были только наши быстрые шаги. Взвод продвигался форсированным маршем. В темноте все время кто-нибудь да падал или спотыкался. Перейдя через одну речку, Вова вдруг остановился и прошептал мне:

– Дядя Лю, остановите взвод.

На марше нельзя разговаривать громко. Я передал команду по цепочке, и взвод остановился.

От этого места оставалось два – три километра до Еловки, через которую проходила дорога с юга на север. Еще одна дорога, вдоль оврага, вела в лес на восток. Впереди нас, на расстоянии нескольких сот метров, была как раз та самая дорога, которая проходила через Еловку. Всюду по обеим сторонам ее возвышались небольшие горы, поросшие густым лесом. Еловка, где расположился штаб отряда, осталась теперь налево от нас за горой.

Вова, потянув меня за рукав, спросил:

– Слышите, дядя Лю? Впереди стреляют.

Глухо доносились выстрелы. Я слышал их отлично. Скорее всего перестрелка шла восточнее Еловки. Раздавались лишь редкие одиночные выстрелы, и невозможно было предположить, что там шел ожесточенный бой.

– Что бы там ни случилось, мы обязаны точно выполнить приказ, – сказал я.

– Нет, дядя Лю. Приказ к нам пришел с опозданием. Боюсь, что Еловка уже в руках беляков, и нам нельзя идти туда. А штаб отряда мог отойти на восток. Поэтому нам придется пробираться лесом в том же направлении, – серьезно ответил мне Вова.

Едва Вова закончил говорить, как впереди на горе застрочили пулеметы. Мальчик оказался прав: вершина горы уже была занята противником, и если бы мы пошли к Еловке, то угодили бы под прицельный огонь белых.

Когда противник дал очередь по отряду, наши ряды смешались. Было темно хоть глаз выколи. Мы не различали друг друга даже на расстоянии шага. В суматохе меня столкнули в овраг. Я перекувырнулся и скатился на дно оврага. К счастью, там было много старой опавшей листвы, и я отделался легким ушибом. Я встал и прислушался. Взвод вдоль оврага уходил на восток. Кружилась голова. Постояв минутку, я пришел в себя и решил догонять своих. Но вокруг ничего нельзя было различить.

Овраг крутой, отвесный, как стена, и мне из него не выбраться. Вспомнив, как Вова говорил, что овраг кончается левее, я ощупью поплелся вперед. Скользко было идти по мокрой листве. А тут еще пни да стволы деревьев, о которые я спотыкался почти на каждом шагу. Так прошел я с полкилометра, голова сильно кружилась, я обливался потом.

Наконец, я наткнулся на высокий пень и сел перевести дух. «Где же кончается этот проклятый овраг и куда он приведет? – думал я. – Вдруг угожу прямо к белым, в их логово! Хуже этого ничего не придумаешь! А взвод? Куда его приведет Вова?» Тяжелые мысли не оставляли меня.

Вдруг на душе сразу стало спокойнее. «У меня оружие и патроны. Собственно, бояться нечего, – решил я. – Во всяком случае, белым не сдамся. Умру, но прежде уложу их порядком! – Тут я инстинктивно приподнял винтовку и пощупал револьвер. У меня еще было свыше двухсот патронов и три ручные гранаты. – Хватит! А взвод тоже не подкачает. Никто из ребят до последнего дыхания не сложит оружия».

Пошел снег. Он падал большими хлопьями и, все усиливаясь, вскоре толстым слоем покрыл землю. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, слышно было падение снежинок. Я встал, отряхнулся и собрался идти. В этот момент вдруг впереди раздался шорох. Метрах в ста от меня мелькнуло что-то. Я присел и всмотрелся. Еще нельзя было различить, человек это или зверь. Я беспокойно раздумывал, как быть. Если это враг, я уложу его. Тут-то уж выбора быть не может. А если это зверь – ну там волк, медведь или рысь, – то дело сложнее: не убить его нельзя, а убьешь, выстрелом обнаружишь себя и привлечешь внимание противника. Сильно волнуясь, я заметил, что неведомое существо направляется в мою сторону. Это был человек. Я осторожно оттянул затвор и прицелился, ибо это вполне мог быть вражеский дозор, противник ведь занял район. Когда человек приблизился ко мне метров на тридцать, я собрался выстрелить, но вдруг услышал знакомый голос:

– Дядя Лю, дядя Лю!

Это был Вова. Радость переполнила мое сердце. Мне не верилось, что он пришел за мной. Может быть, померещилось? Ведь, черт возьми, мальчик повел взвод.

– Дядя Лю, дядя Лю, – снова послышался голос, и я убедился, что это действительно наш связной.

– Вова, это ты? – откликнулся я смело.

– Да, это я, дядя Лю. Быстрей идите сюда, дядя Лю!

Мне показалось, что с меня свалился тяжелый груз.

Усталость как рукой сняло. Я в один дух пробежал расстояние, отделявшее меня от Вовы, и крепко обнял его.

– Вова, сынок! Это ты! А где ребята? – заговорил я.

– Дядя Лю, тише. Противник близко. Идите за мной, – прошептал мальчик.

Мы двинулись вперед по глубокому снегу. Только когда отошли довольно далеко, Вова ласково обратился ко мне:

– Дядя Лю, я знал, что вы упали в овраг. Я сперва взвод вывел на лесную дорогу, а теперь за вами пришел. А то нас перестреляли бы. Не поранились?

– Нет. Спасибо, Вова. Ты настоящий храбрец!

– Пойдемте быстрее. Скоро овраг кончится, и мы выйдем на дорогу, – сказал связной.

Двигаясь ощупью, мы примерно через час вышли к концу оврага. К этому времени поднялся ветер и усилился снегопад. Выходя из оврага, Вова вдруг шмыгнул за дерево и жестом велел мне немедленно присесть. Мимо, слева, проскочила повозка, на которой, как мы заметили, сидели четверо и был установлен станковый пулемет. Вова сказал мне:

– Это свои. С красными околышами на фуражках. Один из них даже, кажется, китаец, очень похож.

Пройдя быстро километра три – четыре, мы на опушке лесочка догнали свой взвод. Товарищи очень обрадовались нам. Все, каждый по-своему, выражали свое восхищение Вовой.

– Вова, сынок, ты с честью выполнил свою задачу. Мы все благодарим тебя. Теперь тебе надо идти домой отдохнуть, – оказал я мальчику.

– Нет, я сейчас не могу идти домой, – ответил он и, посмотрев на небо, добавил: – Сейчас уже полночь и медлить нам больше нельзя. Отсюда до лесопилки еще тридцать пять километров. На рассвете вы будете там. Идемте, я покажу вам дорогу.

Когда Вова правел нас через большой участок густого леса, мы увидели впереди смутно выделявшуюся серую ленту проселочной дороги, уходящую влево, на северо-восток.

– Вот эта дорога ведет на лесопилку. До свиданья, дядя! – звонко проговорил Вова.

– Вова, ты не пойдешь с нами? – спросил кто-то из бойцов.

– Нет. Вы там увидите моего папу Шецкова Ивана Ивановича. Скажете, что мы с мамой перешли к старшей сестре. До свидания, дяди!

Вова помахал нам рукой и зашагал обратно к лесу. Мы, взвод китайцев, судьбой заброшенные в незнакомую страну, глотая слезы, стояли на месте и смотрели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся в бескрайнем лесу.

Литературная запись Цзяо Е.