Текст книги "След Кайова"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Возможно, она ненавидит мужчин… а скорее всего, она обожает своего папашу.

– Как это? Объясни!

– Иногда, сама того не понимая, девушка подходит к парням с той же меркой, как и к своему отцу. Вероятно, ей доставляет удовольствие наблюдать, как они улепетывают от него. Для нее такая своего рода игра – надежная проверка превосходства отца.

– Кэйт, а как наши дела с Хардеманом?

– Предложил двадцать два доллара за голову, но, думаю, согласится на двадцать пять.

– Уступи ему. Нужно поскорее убираться отсюда.

Она быстро взглянула на меня.

– Что, так серьезно?

– Если Том отправится в северный квартал, я пойду за ним.

– И ты будешь драться с Блэйком?

– Может так случиться.

Она встала.

– Пойду к Хардеману. – Кэйт медленно пошла к двери, но остановилась. – Том тебя послушает, Кон. Поговори с ним. Объясни, какой серьезный оборот принимает дело.

Я пообещал, не будучи уверенным, что смогу переломить ситуацию. На нас накатывалось нечто большее, нежели неприятности от нежелательного свидания парня с девушкой. Вновь возникал давний кровавый конфликт эпохи Гражданской войны. Девять из моих ребят и родственники большинства остальных сражались на стороне конфедератов. Все, кроме меня, были выходцами из Техаса.

В каком-то смысле я тоже мог считать себя их земляком, поскольку мои родители похоронены в Техасе, и этот край давал мне кров дольше, чем любое другое место в Америке.

Везде: на улице, в салунах, игорных домах, лавках и конюшне – мне встречались люди, либо воевавшие на стороне конфедератов, либо в прошлом яростные аболиционисты, подобно Макдональду. Даже Джон Блэйк служил в разведке Федеральных войск.

Горькие воспоминания о минувшей войне давали о себе знать. Даже в самом Техасе полиция Дэвиса обращалась с коренными жителями, как с людьми второго сорта, и чувство обиды глубоко проникло в их сердца.

Погонщиков из Техаса по большей части не интересовало, что происходило в северном квартале. Такие закрытые кварталы существовали в каждом городе на маршруте перегона скота, и никто из погонщиков не видел в таком делении ничего оскорбительного для себя. Ковбои приезжали в город весело провести время, их интересовали салуны и притоны. Остальное никого не касалось.

Жизненные принципы, которые защищал Джон Блэйк, вовсе не выглядели несправедливыми, и никто, кроме случайного воинствующего пьянчуги, не считал себя вправе обсуждать их. Но Том Ланди явно не вписывался в рамки устоявшегося порядка.

Тома очень любили в нашей команде, и каждый видел в нем своего младшего брата. Их радовало, что, повзрослев, мальчишка стал настоящим мужчиной и всегда поступал, как подобает джентльмену. Он объезжал самых диких и непокорных лошадей, никто не мог с ним сравниться в бросании лассо, работал наравне с другими погонщиками и получал столько же, сколько они. Том не пил спиртного, и никто не осмеливался его за это упрекнуть.

Лишить юного Ланди права пойти на свидание в северный квартал означало нанести личное оскорбление не только хозяйке, но и каждому члену «Тамблинг Б».

Джон Блэйк знал, что это такое. Для него не являлось секретом, кто входил в состав нашей команды. Большинство ковбоев были закаленными бойцами, участвовали в десятках крупных и мелких боев с индейцами и бандитами в различных городских разборках. Этот город мог сдержать их атаку и даже уничтожить их, если дело дойдет до драки, но и немало горожан сложат свои головы.

Оседлав лошадь, я поскакал к стаду. Том заметил меня и направился следом. Мы были с ним одного роста – чуть выше шести футов – но по весу он немного мне уступал. Глядя на догоняющего меня юношу, я вдруг испытал до боли острое желание иметь собственного сына, такого же статного, красивого. Мне исполнилось тридцать пять, но только одна женщина на свете жила в моем сердце, и именно ее я не мог получить.

– Привет, Кон! – крикнул Том, пустив свою лошадь вровень с моей. – Не мог бы кто-нибудь другой закончить эту работу? Мне нужно в город.

– Никак не могу отпустить тебя, приятель. – Стараясь казаться беззаботным, ответил я и сразу ощутил, как Том напрягся.

– Что случилось? Или ты испугался Джона Блэйка?

Произнеся эту фразу, он сразу раскаялся. Его глаза выражали сожаление, но я тут же почувствовал такой знакомый холодок внутри. В те дни сказать такое человеку с револьвером на поясе значило оскорбить его. Но я был достаточно зрелым и мудрым, чтобы простить ему выпад… Или все же нет?

– Не испугался, и ты прекрасно это знаешь. Но если пойдешь сегодня в северный квартал, завтра кого-то придется оплакивать.

– Плевать, я не боюсь!

– Я не говорил, что боишься. Как и не говорил, что должны убить непременно тебя.

Я никогда не был силен в речах. Монологи на моральные темы мне всегда трудно давались – слова как-то не шли, не удавалось заарканить нужную фразу, хотя и знал, что сказать.

– Малыш, если ты сегодня пойдешь в северный квартал, – сделал я еще одну попытку, – черт знает какая каша может завариться. Поверь, Макдональд не отступится.

– О, Кон! Я проберусь туда, повидаюсь с девчонкой и вернусь назад. Ничего даже не заподозрят!

– На самом деле она не жаждет тебя увидеть, Том.

Он, конечно же, не поверил мне, а мне следовало предвидеть такой оборот. Она была девушкой его мечты, и мысль о том, что ей не хочется его видеть, не могла даже прийти ему в голову.

Тогда пришлось выложить ему все, что сказал Джон Блэйк, и кое-что добавить от себя, призвав на помощь все законы логики, которые только знал.

– Не верю! – упрямо твердил он.

– Только не скажи это Джону Блэйку.

– К черту Джона Блэйка! Везде лишь о нем и болтают! У него что, четыре руки?

– Ему достаточно двух, Том. Это я тебе говорю.

Казалось, он видел меня впервые, и я вдруг понял, что мой высокий авторитет в глазах Тома Ланди только что с грохотом рухнул.

Смерть в его возрасте – пустой звук, за свою жизнь он не успел испытать жестоких угрызений совести из-за глупой гибели хорошего человека в уличной пыли. Ему приходилось драться с индейцами, но участвовать в кровавых разборках, уносящих жизни близких и любимых людей, слава Богу, не выпадало.

Джон Блэйк был хорошим человеком, служившим нужному делу, и мне не доставила бы удовольствия его смерть. Так же как не хотелось и рисковать собственной жизнью ради подобной чепухи.

– Отлично, – произнес он нетерпеливо, – ты меня предупредил.

– Не ходи туда, Том. Выбрось все из головы.

– Ага, считаешь меня трусом?

Все начиналось с начала. В его возрасте так много значило показать свою смелость. Я его понимал, потому что не так давно сам вел себя так же. Да и сейчас мало изменился.

– Это касается не только тебя, Том. Ты подставляешь всех нас.

– Черт, Кон, что нам стоит разнести городишко в щепки. «Тамблинг Б» может заарканить и стреножить его.

– Взгляни-ка, видишь человека с бородой, который скачет по той дороге? Это Джордж Дару. За два сезона охоты он убил две тысячи бизонов. Семь раз попадал в переделки с индейцами, а до того прошел всю войну. Этот всадник, что направился в его сторону, – один из лучших стрелков на всем Западе. Тебе придется иметь дело с крутыми парнями.

Тому Ланди нечего было ответить, но его лицо упрямо напряглось, и я знал, о чем он сейчас думал. Он гордился нашей командой, только что перегнавшей стадо через дикую страну, беспрестанно отбиваясь от индейцев, и даже слышать не хотел о том, что на свете есть такое, чего не может сделать «Тамблинг Б». И конечно же боялся, что Линда Макдональд будет считать его хвастуном, если он не придет на свидание.

Том не понимал и не принимал ту затаенную враждебность, которая невидимой стеной стояла между погонщиками и горожанами.

– Я не стану завязывать ссору, Кон, – сказал он. – Ты меня знаешь! Но мне нужно встретиться с девушкой. Что в этом плохого?

– Ничего… конечно, ничего плохого, кроме того, что никто не обрадуется твоему появлению в северном квартале. А в обязанность Джона Блэйка входит следить за тем, чтобы ни один погонщик не переступал границы северного квартала – ни один, без исключений.

Его лицо выражало неприкрытое отвращение, и я не осуждал его. Но и не видел смысла рисковать жизнью нескольких человек из-за его упрямства.

В конце концов он сдался.

– Разреши я поеду с тобой в город? Найду ее и предупрежу, что не приду.

Ну, что тут можно возразить? Я согласился, довольный трезвостью его решения.

Кое-кто из нашей команды беспокоил меня не меньше Тома. Дельгадо и Рул Карсон находились в городе. Хотя вспыльчивыми их не назовешь, но они не пропустили бы мимо ушей ни одного неучтивого слова в наш адрес. Все ребята считали себя оскорбленными в лице Тома Ланди, и в чем-то я разделял их гнев. Сдержать их мне было не под силу, ни мне, ни Джону Блэйку.

Кэйт ждала меня в гостинице. Она заключила сделку с Хардеманом, и нам оставалось только отправиться в банк и получить деньги.

Хардеман взглянул на меня.

– Кон, я должен тебя кое о чем предупредить. За ваших бычков платит сам Эрон Макдональд. А по городу ходят всякие слухи.

– И что?

– Он ограниченный, несговорчивый человек, настроен к погонщикам крайне отрицательно, и здесь некоторые его поддерживают.

– Мы будем говорить о деле, только о деле.

Хардеман перевел взгляд на Тома.

– Извини, парень. Если бы она была моей дочерью, ворота нашего дома были бы для тебя открыты. Но к моему слову никто не прислушивается. Я из Канзаса. Только работа держит меня в городе.

Кэйт больше молчала. Я сильно беспокоился и не спускал с нее глаз. Даже не припомню, когда видел ее лицо таким сосредоточенным и холодным, разве что во время стычек с индейцами. Она относилась к Тому скорее как к сыну, нежели к брату, потому что растила и воспитывала его с детских лет. И больше чем кого-либо из нашей команды ее возмутило то, как с ним обошлись в городе.

Вдруг одна мысль мелькнула у меня в голове.

– Давай вернемся в ресторан, – предложил я. – Пора подкрепиться. После того, конечно, как уладим все в банке.

Никто из нас не промолвил ни слова, пока мы шли по пыльной улице в банк. Оглядываясь по сторонам, я видел слоняющихся без дела людей в пальто… хотя обычно днем его уж не носили.

У входа в банк стоял Джон Блэйк. Он повернулся к нам и неохотно взглянул на меня, но с уважением поднял руку к шляпе, приветствуя Кэйт.

– Как поживаете, сударыня? Надеюсь, перегон был удачным?

– Проблем не больше, чем следовало ожидать в это время года, мистер Блэйк. – Она холодно посмотрела на него. – Вы верно заметили: у нас сейчас только пятнадцать человек. Но, по меньшей мере, еще двадцать наших парней уже вышли из Техаса. И ребята Клементса собираются пригнать сюда два стада в нынешнем году…

Джон Блэйк наклонил свою большую голову немного вперед.

– Миссис Ланди, не стоит понапрасну подливать масла в огонь. Держите своих ковбоев в южном квартале…

– Но почему? – вмешался в разговор Том демонстративно тихим голосом. – Почему, мистер Блэйк, я должен оставаться в Южном квартале? Что я – дикарь? Или разбойник? По закону вы ограничиваете мои права?

Том Ланди имел неплохое образование и при желании мог красиво говорить – этому его научили любимые книги. Случалось, и я проводил с ним час-другой, а у меня по тем временам в некотором смысле образование было выше среднего уровня, хотя мне не пришлось окончить школу.

Кэйт уделяла Тому много внимания, гораздо больше, чем я. Она учила его хорошим манерам, потому что знала, как в принципе должен выглядеть джентльмен. Сыграло роль и то, что я почти три года провел в Англии и на Континенте. Я не встречал на Западе человека с более странной судьбой, чем моя, хотя туда приезжал народ отовсюду – из разных стран я с разными обычаями.

Блэйк выглядел растерянным и беспокойным. Он наблюдал за Томом Ланди, и я заметил нерешительность на его лице. Джон Блэйк хорошо понимал ковбоев, рабочих с железной дороги, разных аферистов, умело с ними разбирался, но Том Ланди выпадал из этой категории. Джон видел перед собой воспитанного, образованного человека и оттого еще сильнее нервничал.

– Законы писаны не мной, – ответил Блэйк.

– Разве речь идет о законе?

– О постановлении местного муниципалитета, – не отступал Блэйк, – и я слежу за тем, чтобы оно не нарушалось. Ни один техасец не имеет права ступать в северный квартал.

Том стоял вытянувшись, по-армейски сдвинув ноги, продолжая вести беседу вежливо и учтиво.

– Мистер Блэйк, Кон Дюри рассказал мне о вас, и я ничего, кроме уважения к вам и законам, которые вы представляете, не питаю. Но сегодня я буду в северном квартале – не сомневайтесь.

Да, мистер Дюри, он такой же сумасшедший, как и ты в молодости! Я не мог им не восхищаться и, поймав взгляд Джона, понял, что дерзость малыша ему импонирует.

У двери Том оглянулся.

– Прошу учесть, мистер Блэйк, вечером я один приду в северный квартал. Со мной не пойдут ни Кон, ни кто-либо еще из «Тамблинг Б».

Мы вошли в банк и поднялись наверх, где нас ожидал Дик Хардеман. Мне он показался взволнованным и даже рассерженным. Увидев человека за письменным столом, у него за спиной, я все понял.

Неуклюжий, тощий, с приподнятыми плечами, Эрон Макдональд напоминал сухой стручок, лишенный всякой плоти. Его глаза над впалыми щеками глубоко прятались под густой щеткой бровей. Он перевел взгляд с меня на Кэйт, торопливо кивнул, затем открыл ящик стола, достал мешок с золотом и начал считать. Кэйт подняла цену до двадцати трех за голову, что было неплохой сделкой, а Эрон Макдональд относился к деньгам с большим почтением.

Наблюдая, как я собираю золото и банкноты в мешок Кэйт, он наконец спросил:

– У вас нет здесь больше никаких дел?

– Мне нужно еще кое-кого навестить, – спокойно глядя на Эрона, ответил Том.

– Всегда пожалуйста, – угрюмо буркнул Макдональд, – если вас ждут в южном квартале.

– Вечером я иду в северный квартал на свидание с вашей дочерью.

Эрон оторвал глаза от своих бумажек. В них горела ненависть.

– Моя дочь никого не принимает сегодня. Спокойно занимайтесь своими делами. Кроме того, я вас не приглашаю.

– Я все равно приду.

– Мистер Макдональд, – вмешался Хардеман. – Я давно знаю Кэйт Ланди, его, и…

– Меня не интересует ваше мнение, мистер Хардеман. Надеюсь, вы не собираетесь указывать мне, кого я должен принимать в своем доме? – Он встал. – Полагаю, наша сделка завершена.

Кэйт напряглась как струна. Первый раз в этом году она вышла из себя.

– Пойдем, Том. Нам здесь не место!

Как всякая посредственность, Макдональд привык оставлять последнее слово за собой.

– Вы правы, мэм, – высокомерно бросил он, – ваше место в южном квартале. Надеюсь, вы не лишите нас права самим решать, кто достоин бывать в северном квартале, а кто нет.

Тут я не сдержался и отвесил ему пощечину, перегнувшись через стол, схватил его за грудки, резко рванул на себя и всей пятерней ударил по лицу. Надо заметить, рука у меня не маленькая, тяжелая и хорошо разработанная физическим трудом. Хлестанув его еще раз тыльной стороной кисти, смазал по губам.

– Следи за языком, когда разговариваешь с дамой!

У себя за спиной я услышал ровный голос Блэйка:

– Отпусти его, Кон.

Не поворачивая головы, я спросил:

– Это угроза?

– Нет… просьба.

Молча я опустил Макдональда в кресло и, повернувшись к Джону, сказал:

– Ты бы лучше научил его хорошим манерам.

Макдональд побагровел от ярости.

– Чертов сброд! Всех вас следовало вырезать! Выжечь каждый дом у вас на Юге!

Тут я рассмеялся. Уперевшись руками в стол, смотрел на него, и мой смех бесил его еще больше.

– Мистер Макдональд, – наконец произнес я спокойно, – надеюсь, вам будет любопытно узнать, что я служил офицером у генерала Шеридана?

Кэйт позвала:

– Кон… пойдем. Быстрее!

Резко развернувшись, я догнал ее в два прыжка. Дельгадо, Краснокожий Майк и Рул Карсон заняли позицию у дверей банка. Спустившись раньше нас, Том присоединился к ним.

Против нас неровным полукругом стояли девять горожан с ружьями и револьверами.

– Кэйт, – позвал я, – постой-ка здесь, мы…

– Нет, – вмешался Джон Блэйк, – никакой пальбы. – Полицейский обогнал меня в дверях и остановился лицом к лицу с горожанами. – Не стрелять, – предупредил он, – спрячьте оружие!..

Я взял Кэйт за руку, и мы вышли на улицу. В сопровождении эскорта из наших парней добрались до фургона, Кэйт села в него. Дельгадо привел лошадей из стойла, и ковбои один за другим, не сводя глаз с противников, вскочили в седла.

В какой-то момент я встретился взглядом с Талькотом. Огонек алчности в его глазах заставил меня насторожиться. В левой руке я нес тяжелую сумку с золотом. То, что выражал взгляд Талькота, мне не понравилось.

Положив сумку рядом с Кэйт в медицинский фургон, я сказал:

– Ну все – поехали.

Плотной группой мы стали выбираться из города.

Те ребята остались на месте, но, когда наша группа достигла середины улицы, они увидели, как кто-то спрыгнул с крыши, другой вывел двух лошадей из-за домов.

Тод Муллой и Ван Кимберли были вооружены и оттуда, где они сидели в засаде, держали под прицелом своих ружей шестьдесят ярдов улицы.

Оставив лошадей под прикрытием домов, они наблюдали за людьми Талькота. О чем никто из этой компании до самого конца даже не подозревал. Узнать, что тебя уже добрых десять минут как взяли на мушку, – чувство не из приятных, после него трудно избавиться от ощущения опасности, подстерегающей за каждым темным углом.

Мы уже подъезжали к окраине, когда я услышал возглас Кэйт и увидел Линду Макдональд, которая спускалась с крыльца единственного здесь охотничьего магазина, последнего строения в городе, и держала в руках изящный маленький зонтик. Том Ланди остановил лошадь прямо перед ней, девушка подняла глаза, и их взгляды встретились.

Без сомнения, она была великолепна. У меня язык не поворачивался, чтобы в чем-то винить Тома. Конечно, ему никогда не приходилось видеть подобной красоты на одиноких ранчо, где прошла большая часть его жизни.

Однако… Возможно, я смотрел на нее сейчас глазами Джона Блэйка и Мойры? За ангельской внешностью сквозила холодность, напряженность, что-то такое, чему я не доверял.

– Твой отец сообщил мне, что ты сегодня никого не принимаешь. – Том говорил сдержанно.

Она посмотрела на него с легкой улыбкой на губах.

– Разве это мои слова?

– Нет, но…

– Мой отец очень резкий человек. – Линда типично женским движением закрыла зонтик. – Я так и думала, что ты его испугаешься.

– Я не боюсь его! – коротко отрезал Том. – Мне неприятно посещать дома, где меня не рады видеть.

– Наш дом, – как бы поддразнивая его, произнесла она, – все еще стоит среди тополей в дальнем конце улицы.

Не спеша девушка повернулась и пошла прочь, манерно двигая плечами и немного качая бедрами.

Том развернул лошадь и хотел последовать за ней, но тут заметил мое присутствие. Его щеки вспыхнули.

– Мог бы и не подслушивать! – воскликнул он раздраженно. – За кого ты меня принимаешь?

– За техасца в городе, где не любят техасцев, – ответил я спокойно. – Смотри!

Через улицу, натянув поводья, ехал Тод Муллой, держа в руках винчестер.

– Извини, – стушевался Том и пристроился ко мне с большой неохотой, а Тод последовал за нами. Почти всю дорогу обратно мы не проронили ни слова, но у самого лагеря Том первым завел разговор: – Кон… мне нужно пойти туда сегодня! Обязательно нужно!

Хуже всего было то, что я знал, каково ему сейчас, понимал, какие чувства он испытывал по отношению к этой красотке и ее отцу, поскольку Макдональд вел себя оскорбительно и вызывающе.

Такие передряги порой круто меняют судьбы людей.

Что касается меня, в подобных ситуациях жизненный опыт подсказывал отступить, но как быть ему, в его возрасте?

И смог бы я отступить, будь рядом Кэйт?

Глава 3

В лагере мы застали Дика Хардемана с тремя погонщиками. Темнело, и гнать стадо было уже поздновато, но их появление свидетельствовало о том, что в городе неспокойно.

– Подумал, нам лучше забрать скотину да смотаться сейчас, миссис Ланди, – рассудил не отличавшийся красноречием Хардеман. – Зачем лишние неприятности?

– Что, все так серьезно? – Свои обязанности Кэйт всегда исполняла до конца.

– Да, сударыня, серьезно. – Хардеман выглядел мрачным. – На вашем месте я уехал бы отсюда пока еще светло… и оставил костры гореть.

– Думаешь, они сунутся? – спросил Том недоверчиво. – Но что им здесь делать?

– Эрон Макдональд, – вздохнул Хардеман, – самолюбивый и мстительный. Доживи хоть до ста лет, и у последней черты он не забудет тебе пощечины, Кон. Ты нажил себе смертельного врага.

– Он ее заслужил.

– Согласен. – Он помолчал, а затем спросил: – Правда, что ты служил у Шеридана?

– Конечно… Ребята знают. Ран Прист сражался за федералов. Но для нас война кончилась.

Когда затих грохот копыт отгоняемого стада, мы собрались вокруг костра. У нас оставалась одна смена лошадей, да два фургона Кэйт – медицинский и продуктовый.

– Последуем совету Хардемана, – решила Кэйт. – Переберемся вон на тот холм. Чуть пониже есть небольшая ложбина, там и заночуем.

– Вернусь-ка я в город, – разозлился Рул Карсон, – и отстрелю задницу этим молокососам!

– Успокойся, – спокойно остановила его Кэйт. – У нас и без того проблем – хоть отбавляй. Я не хочу захламлять фургоны пустыми седоками на пути в Техас.

– Меня там никто не ждет, – огрызнулся Рул.

– А твоя постель на ранчо «Тамблинг Б», Рул? – улыбнулась миссис Ланди, и дружный гогот раздался со всех сторон. Карсон и в самом деле любил поспать.

Краснокожий Майк взял ружье и удалился от костра на ночное дежурство. Тод Муллой и Дельгадо отправились к лошадям, стреножили их на ночь и поставили в тени холма, которая делала их темные силуэты неразличимыми со стороны города. Затем, очень медленно, увели сменных лошадей.

Солнце еще не зашло, когда два наших фургона отправились на новое место, а через час весь переезд был закончен.

– Хотите знать, – заметил Краснокожий Майк, устраиваясь у огня, – Талькот только и думает, что о золоте в вашей сумке, мэм.

Кэйт, склонившаяся над небольшим костерком, который мы успели сложить, подняла голову, но тему развивать не стала.

– Кон, – окликнула она, – дай команду всем, кто не дежурит, лечь спать. За четыре часа, оставшиеся до полуночи, можно неплохо отдохнуть.

Когда трое первых дозорных отправились на свои посты, мы с Кэйт уселись у догорающего костра.

Возможно, выбор Тома Ланди и не очень удачный, но в конце концов не он первый, не он последний связал свою судьбу не с той женщиной. Зато уже никто не станет отрицать, что его избранница настоящая красавица.

Заваруха могла разгореться и без того. Когда взаимная вражда имеет под собой такие глубокие корни, любой пустяк становится причиной большой неприятности. Некоторые техасские парни, носившие в сердцах горечь поражения южан, только и ждали, как бы дать волю своим кольтам. И всегда находились горячие головы, чтобы им ответить.

Такие педанты, как Макдональд, с их ограниченным взглядом на мир, могли не знать, что означает для молодых, кипящих злобой людей любая возможность выпустить пар из котла. Вот уже почти три месяца они шли по маршруту, глотая дорожную пыль, преследуя отбившихся животных, воюя с индейцами, укрощая стада бизонов и табуны лошадей, просыпаясь до зари и падая в изнеможении после наступления темноты. Малейший повод – и они дадут волю своим чувствам. Однажды я слышал, как один погонщик спросил другого, как выглядит продуктовый фургон, и тот ответил: «Откуда мне знать, я никогда не видел его днем!»

Бог свидетель, я не находил ничего, в чем мог бы винить Тома. К тому же я и сам поставил себя в дурацкое положение, сорвавшись в банке, и не чувствовал за собой права на нравоучения. Если бы Макдональд дал нам тогда спокойно уйти, инцидент, возможно, был бы уже исчерпан. Теперь же вот-вот прольется кровь. И когда еще все встанет на свои места.

Равнина погрузилась в ночь, природа замерла. Только койот, изливая душу чутким звездам, робко нарушал безмолвие, но его заунывный вой, казалось, делал тишину еще более полной.

Подернутые серой пеленой угли излучали тепло и мрачный таинственный свет. Время от времени затаившийся в них огонь натыкался где-то внутри на сухую ветку или недогоревшее полено, и тогда крошечные язычки пламени радостно подпрыгивали, быстро поглощая головешку.

– Хорошо бы выступить до рассвета! – Кэйт не отрываясь смотрела на угли. – Отойдем на запад, а потом остановимся и обследуем местность вокруг города. Избежим неприятностей и кое-что разузнаем об этой стране. – Мы сидели и тихо разговаривали, но я непрерывно пытался уловить в окружающем безмолвии звуки, которые все же так надеялся не услышать. – Не знала, что ты воевал за конфедератов, Кон. – Сменила тему Кэйт. – Ты никогда ничего не рассказывал о себе.

– И без того обо мне много болтают.

– Но кто знает, где правда, а где вымысел? Да я почти ничего о тебе не знаю. Кроме того, что тебе нет равных, когда дело доходит до драки или боя, мне тоже ничего не известно. Ты появился в тот момент, когда я очень нуждалась в помощи, и потом остался. Не представляю, что бы я без тебя делала, Кон!

Я почувствовал себя глупо. Кэйт сама могла со всем справиться, ее отличала какая-то упругость, подобная той, что не дает» сломаться хорошему стальному клинку. В Испании я видел такой клинок, рапиру Толедо. Кэйт была очень сильным человеком, но, не в пример Макдональду, обладала еще гибкостью.

Это она построила наше ранчо, построила его на голом месте, преодолев массу трудностей. Я помогал ей, чем мог.

– Да что обо мне рассказывать, – пожал я плечами. – Говорили, что родился на реке Рапидан, в Вирджинии, но потом семья перебралась в Техас. Когда мне исполнилось девять лет, апачи убили моих родителей и забрали меня с собой в Мексику. Три года я жил как индеец, потом украл пони в сбежал в Сьерра-Мадре. Оттуда – вернулся в Техас.

День гибели моей семьи не забуду никогда. С утра папа взялся за топор и пошел корчевать огромный пень акации неподалеку. Одним топором ковырять эту махину предстояло очень долго, работы еще оставалось начать и кончить. Теряя терпение, папа иногда бросал топор и садился рядом. Но каждый раз, когда кто-нибудь из нас проходил мимо, он неизменно вставал и пытался перерубить неподатливый главный корень, чтобы ослабить наконец сопротивление древнего гиганта. В очередной раз прервав работу, папа взял ведра и отправился к ручью за водой, а я подхватил топор и стал колотить по пню.

Мама сидела в хижине, укладывая волосы, и ждала, когда папа вернется, чтобы начать воскресное чтение Библии, которое все мы очень любили, поскольку с тех пор, как отец решил поселиться у нашего ручья, ни на что другое, кроме работы, не оставалось времени. Все же по воскресеньям, после Библии, мама с папой читали мне и другие книги, которые они привезли с собой. Больше всего я любил поэмы «Мармион» и «Лочинвар», но и некоторые другие, такие, как «Стихи древнего матроса», мне тоже нравились.

Вдруг мама появилась на пороге и как-то необычно, не своим голосом закричала:

– Кон, быстро иди сюда… Быстро!

Я испугался, потому что это было совсем не похоже на маму, но повернулся и побежал к дому, не выпуская из рук топор.

Мама оставила небольшую щелку в двери. Я услышал, как скрипнуло распахнувшееся окно, и тут же раздался выстрел из папиного ружья. Я обернулся посмотреть, в кого стреляла мама. Но тут ружье бухнуло еще раз, в ответ просвистела стрела… и мамы не стало.

Позже, умудренный горьким опытом, я радовался, что все произошло именно так. Тогда же со всех ног бросился к двери, но было уже слишком поздно. Услышав настигающие шаги за спиной, я повернулся и замахнулся топором. Индеец схватил меня за руку и с силой вырвал его, а я смотрел ему прямо в лицо – лицо первого в моей жизни апача.

Много часов спустя, когда мы уже пересекли мексиканскую границу и направились в Сьерра-Мадре, я отчетливо представил лицо отца в ту последнюю минуту. Меня вывели из дома и поволокли к ручью. Там на берегу и лежал папа, пронзенный тремя стрелами. Одна стрела попала ему в спину, две другие – в грудь. Он повернулся, чтобы лицом встретить свою смерть. Будь у него тогда ружье, он имел бы шанс постоять за себя.

Его предупреждали никогда не выходить из дома безоружным, но до того момента папа не видел живых индейцев и недооценивал их коварства. Вот почему всю свою жизнь я не расстаюсь с ружьем.

Они забрали пятьдесят волов, всех лошадей, мулов и несколько баранов. Первыми съели баранов, потому что те замедляли движение, затем мулов, чье мясо у апачей высоко ценилось.

Индейцы привели меня в самый удаленный уголок Сьерра-Мадре, к истокам реки Бависпэ. Я никогда не видел более дикого, леденящего душу, но прекрасного места. Мы взбирались по таким тропам, по которым, казалось, и белка вряд ли отважилась бы подняться. Даже олени, оступившись, падали в пропасть на острые зубцы скал. Но апачи не обращали на это внимания.

Холодные, прозрачные воды Бависпэ зарождались в тени горных хвойных лесов. Первозданный простор этой страны поражал воображение. Там я прожил бок о бок с апачами целых три года, постоянно строя планы побега.

Я никогда не открывал моих чувств. Старый охотник, забредший однажды в наш лагерь, сказал мне, что единственный способ обрести свободу – во всем им подражать и стать индейцем, лучше, чем они сами. Я энергично взялся за дело, и вскоре они стали мне помогать.

К двенадцати годам я был отменным следопытом и охотником, и никто из апачей не мог сравниться со мной в верховой езде. Они никогда не были такими хорошими наездниками, как кайова или команчи. И вот однажды большая группа воинов отправилась на север к границе. Два дня спустя я выкрал пони, незаметно улизнул по тропинке, разведанной во время охоты, и отправился на восток в надежде, что они не станут искать меня там.

Две недели я не покидал страны, живя по законам апачей, а затем на лошади переплыл Рио-Гранде.

Полуголодный, прикрывая свои лохмотья украденной непомерно большой накидкой, на измученном пони я въехал в заброшенный лагерь, располагавшийся недалеко от реки. В лагере оставались трое, и двое из них направили на меня ружья прежде, чем я успел открыть рот. Третий же сидел на песке и с любопытством меня разглядывал.

– Апач! – завопил один из них. – Боже милостивый, да это апач!

– Сэр, – успокоил его я, – мое имя Кон Дюри, меня захватили в плен.

– Ну ладно, дружок, – предложил третий мужчина. – Слезай с коня и присаживайся к нашему костру. А то еда остынет.

Его звали Джеймс Сазертон. Он всего несколько месяцев прожил за пределами Англии, хотя у него был опыт военной службы в Индии и на Северных рубежах.

Когда я поел, он выслушал мой рассказ и задал бесчисленное множество вопросов о том, как живут апачи. На них только апач мог ответить лучше меня.