Текст книги "Походный барабан"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Глава 2

Ни один человек на этой палубе не был мне другом, и долго я не протяну, если не сумею доказать, что им без меня не обойтись.

Возвратить корабль к берегу было нетрудно. Без сомнения, многие из тех, кто ещё сидел в цепях, справились бы с этим ничуть не хуже меня. Просто мне выпала удача – я заговорил первым; урок, который стоит запомнить.

После пьянки палуба изрядно напоминала конюшню, и я, положив галеру на курс, начал приборку. Я, однако, не выбрал курс, который привел бы нас прямо к берегу, а пустился на всяческие хитрости, чтобы эта задача показалась сложной.

Подойдя к фальшборту, я понаблюдал за водой, потом посмотрел на облака. Смочил палец и поднял его вверх, чтобы определить направление ветра, хотя оно и так было довольно очевидно. Задумчиво походил по палубе, сделал вид, что вдруг принял решение, и, отобрав румпель у вахтенного, повел судно своими руками.

Позднее я оставил румпель на матроса и продолжал приборку, чтобы палуба стала хоть немного похожа на палубу порядочного корабля. Вальтер наблюдал за мной подозрительно, но с одобрением.

Когда снова показалась земля, я собрался с духом, готовый драться против всей команды, если меня вознамерятся вернуть к веслу; но, должно быть, мои доводы произвели на Вальтера впечатление, потому что он оставил меня в покое.

Корабль имел по шестнадцати весел на борт, на каждом весле работали по двое. На нем были носовая и кормовая палубы, а вдоль бортов, над головами рабов-гребцов, тянулись узкие настилы. Середина, где расхаживал Меша, оставалась открыта, и, когда он шел, голова его торчала над уровнем палубы. Судно, построенное для прибрежной торговли, имело места для грузов на корме и на носу, а также трюм, устроенный под помостом, по которому ходил Меша. Корабль был медлительный и неуклюжий, но прочный, надежный и вполне мореходный.

Команда состояла из шестидесяти двух человек, не считая рабов; при таком количестве людей приходилось постоянно нападать на прибрежные селения или другие суда для пополнения припасов. Но Вальтер и его шайка боялись лезть в драку, если не имели явного преимущества в силах. Несколько раз они решались было подойти к сильному кораблю, но тут же поджимали хвост и отказывались от атаки.

Я работал на палубе, убирал, чинил такелаж и маневрировал судном, а сам тем временем начал составлять план.

Рыжего Марка необходимо освободить, это ясно. Мавры на весле перед ним – тоже надежные люди, а ближе к корме сидел ещё один мавр, которого я до тех пор не видел, – сильный, ловкий на вид человек, не сломленный ни плетью Меши, ни тяжелым трудом. Узколицый, с пронзительно черными глазами и твердым, решительным взглядом.

Притворившись, будто уронил поблизости от него обрывки каната, я нагнулся подобрать их и прошептал:

– У тебя есть друг.

– Клянусь Аллахом, – криво улыбнулся гребец, – он мне пригодится! Меня зовут Селим.

Отходя от него, я почувствовал на себе взгляд Меши. Надсмотрщик ничего не мог расслышать, но был подозрителен по природе. Он меня не любил и я его тоже, и при воспоминании о его плети во мне кровь закипала.

Хоть я и был молод, однако знал, как бывает опасен трус, ибо страх часто толкает его на убийство скорее, чем смелого человека. Вальтер и его шайка были трусами, и потому, что бы я ни задумал, приходилось действовать с осторожностью – несколько человек среди них умели хорошо биться.

Команде я был вовсе не по душе. Иногда они изливали свою ярость в словах, но я не отваживался ответить, лишь выжидал своего часа. Думаю, пираты боялись меня из-за моего быстрого возвышения и решительной расправы с мордатым уродом. Они не понимали, как мне это удалось, и, как все люди, боялись того, что непонятно.

Дважды они захватывали рыбачьи лодки, отважно размахивая мечами и бросаясь в атаку, – по семь, а то и по восемь на одного. А потом, у средиземноморского побережья Испании, взяли крупный приз – и только по моей вине.

В то утро небо было голубым, воздух недвижным, море – гладким, как стекло. Я работал – сплеснивал канат, как вдруг ощутил сырость. Внезапно нас окутала пелена тумана, и мы двигались в нем, словно корабль-призрак.

За несколько минут до этого я заметил купца, идущего с нами параллельным курсом. А чуть позже, когда мы двигались в тумане уже несколько минут, услышал слабое поскрипывание снастей, хлопанье обвисшего паруса, журчание воды, рассекаемой корпусом.

Во всем, что произошло, мне следует винить только себя. Я ненавидел Вальтера и всю его компанию кровавых ублюдков, но все же во мне текла кровь корсаров.

И вот сейчас он подошел и остановился рядом со мной.

– Ты что-нибудь слышишь?

– Корабль, и не одна из ваших тощих рыбацких лодок, а жирный, богатый купец из Александрии или Палермо.

У него алчно разгорелись глаза. Он облизал толстые губы.

– Они, должно быть, сильны, – пробормотал он, – нам не справиться…

– Это почему же? – Мои слова были полны презрения к его страхам. – Когда сомкнулся туман, на палубе у них находился только один человек, а половина команды почти наверняка сейчас спит. Прошлой ночью штормило, люди устали. Пока они успеют организовать сопротивление, все будет кончено…

На этот раз алчность взяла верх над осторожностью. Схватив какого-то матроса, Вальтер послал его за остальными, и по его приказу я стал осторожно сближаться с тем кораблем. Пятьдесят человек, притаившись, собрались у фальшборта.

Вода шлепала по корпусу купца, поскрипывали снасти. Мы начали убирать внутрь весла с правой стороны, и вахтенный у них на палубе, встревоженный шумом, бросился к борту. Он увидел нас и открыл рот, чтобы поднять тревогу, но тут же горло ему пронзила стрела, а затем наши люди полезли к ним на палубу. Послышались крики, лязг оружия, предсмертные вопли.

Эту минуту я выбрал, чтобы отдать концы и ускользнуть, но шанс был потерян, едва я успел принять решение: рядом со мной оказался Вальтер, и острие меча уперлось мне под ребро, словно он угадал мои намерения. Я не отважился даже шевельнуться.

Внезапная атака увенчалась полным успехом. Команда купеческого судна проснулась лишь затем, чтобы умереть; более того, этот отлично снаряженный корабль шел с богатым грузом шелка и корицы. Имелись там в обилии золотые и серебряные монеты… и ещё девушка.

Она рвалась к борту, схваченная Сервоном, гигантом-галлом, самым крупным в нашей команде. Рядом с ней какой-то пожилой человек умолял галла и спорил с ним. Она была, должно быть, не старше шестнадцати лет и очень красива. Ее глаза, расширенные от ужаса, полные страха и мольбы, взглянули прямо на меня поверх бортов обоих кораблей, взглянули – и встретились с моими глазами.

– Останови его, – потребовал я у Вальтера.

– Он захватил её. Она – его добыча.

В голосе толстяка звучала зависть, потому что ему было тошно видеть такую девушку в руках у другого. Этим следовало воспользоваться.

– И ты хочешь понапрасну потерять такую девушку? Это тебе не пастушеская дочь! Ты что, хочешь выбросить в шпигат счастливый случай? Не понимаешь, что ли? Да эта красавица стоит больше, чем вся остальная добыча! Подумай, какой выкуп отвалит за неё семья!

Там, где оказался бы бессилен любой довод, алчность победила. Галл прижимал её к фальшборту и отталкивал пожилого одной рукой. Даже на таком расстоянии было видно, что тело у неё нежное, а в одежду вплетены золотые нити.

Вальтер, жадный и завистливый, поймал свой шанс.

– Стой, Сервон! – закричал он галлу. – Тащи её сюда, и мужчину тоже!

Пожилой заметил Вальтера и перегнулся через борт:

– Мы заплатим, и хорошо заплатим, если девушка останется невредимой!

Сервон, раздосадованный, медлил, но сочувствия ни в ком не нашел, ибо зависть наравне с мыслью о выгоде настроила команду против него. Он сердито поднял девушку над бортом и швырнул к нам на палубу, туда, где мы все собрались. Мужчине он предоставил перебираться самому и ушел прочь, недовольный и разъяренный.

Наша команда уже вовсю тащила с корабля груз и припасы. Люди поспешно грабили судно, громоздя на борт тюки и бочки, опасаясь, что прежде чем будет закончен грабеж, в дело может вмешаться военный корабль.

Девушка бросила беглый взгляд в мою сторону и что-то сказала своему спутнику, который тоже поглядел на меня, – видно, поняла, что я говорил в её защиту, и это дало ей больше надежды, чем заслуживал мой поступок. Все же я улыбнулся ей и получил улыбку в ответ.

Когда всеобщее внимание было отвлечено на грабеж захваченного судна, я тихо заговорил с ней по-арабски.

– Друг, – сказал я.

Туман рассеивался, и наша шайка поспешно покинула разграбленный корабль.

Не обращая внимания на сетования Сервона, Вальтер повернулся к пленнику:

– Кто ты такой? Сколько можешь заплатить?

Мужчина был не так стар, как показался с первого взгляда, отличался хорошим сложением, имел осанку воина; волосы уже поседели, но глаза смотрели ясно. Лицо и манеры выдавали привычку повелевать. Он быстро оценил Вальтера и не ждал милосердия ни от него, ни от остальных.

– Она – дочь Ибн Шараза из Палермо, богатого и могущественного человека.

– Девушка не похожа на мавританку, – проворчал Вальтер. – Я так думаю, что ты врешь.

– Ее мать была пленница, белокурая, как ваши северные девушки. Обходитесь с ней хорошо. Если она пострадает, то в погоню за вами уйдут пятьдесят кораблей.

– Пятьдесят кораблей? За попорченную девчонку?

– Пятьдесят кораблей за честь дочери Ибн Шараза, друга и советника Вильгельма Сицилийского! – прозвучал резкий ответ.

Вальтер побледнел. В нем не было презрения к сухопутным властителям, которое обычно питали морские пираты; впрочем, и настоящий корсар призадумался бы, услышав имя Вильгельма Сицилийского, потомка норманнских завоевателей, имевшего корабли на всех морях и шпионов в каждом порту.

– Такой человек в состоянии заплатить, – согласился Вальтер, однако видно было, что он в равной мере и признает этот факт, и урезонивает свою команду.

– Доставь нас благополучно в любой испанский порт, и тебе хорошо заплатят, а то, что ты совершил, забудут.

В первом я был уверен, во втором же – нет. Такой человек и вся его порода вряд ли могут простить подобный ущерб и оскорбление. Мне вспомнился рассказ отца о молодом Юлии Цезаре, захваченном в плен пиратами. Когда выкуп за него был уплачен, он пообещал вернуться и повесить их всех, а они смеялись. Однако же Цезарь вернулся и всех их повесил; так вот, пленник был из того же теста.

Вальтер отошел в сторону, чтобы обсудить предложение с командой, а человек этот заговорил со мной:

– Ты помог нам. Я высоко ценю твою услугу.

– Мое слово здесь не много весит. Еще недавно я был прикован к веслу. Они меня не любят и не верят мне.

– Однако разбойники послушали тебя.

– Ими правит алчность и зависть. Каждый хотел бы забрать девушку себе, и потому они прислушались ко мне, когда я предложил взять за неё выкуп.

– Останься нашим другом, и получишь золота не меньше, чем весили твои цепи.

Когда человек молод, он думает не о золоте, а только о свете в девичьих очах. Но придет время, когда мне откроется, что можно иметь и то, и другое, – если есть голова на плечах.

Я никогда не видел такой красавицы. Наши северные девы крепче и сильнее, но кожа их, открытая ветру и солнцу, не такая нежная, и у них нет таких нарядов, как у нее.

Но мой отчий дом наполняли сокровища, добытые с восточных кораблей, и отец часто рассказывал о жизни в Мавританской Испании, куда я страстно желал попасть.

Наши северные замки – это холодные, продуваемые сквозняками каменные строения с узкими окнами, неуютные и неудобные; полы их устланы соломой и накопившимися за многие месяцы отбросами. Отец же принес из Мавританской Испании любовь к красоте и чистоте. И я, привыкнув к своему дому, не выносил вонючих замков знати, не имеющей ничего, кроме оружия и спеси.

Старые крестоносцы не многому научились, но купцы и бродячие певцы подхватили мавританский обычай мыться и сменять одежду вместо того, чтоб занашивать её, пока не начнет рваться прямо на теле.

Иногда путешественники привозили домой книги. Они в земле франков были большой редкостью, а те немногие, что удавалось достать, зачитывались до дыр; но читали их только в уединении из страха перед возможным неодобрением церкви.

Мой отец не был образованным человеком в том смысле, какой стал мне понятен позднее; но он имел ясный ум и наблюдательность, и, подобно большинству бретонцев своего времени, оставался больше язычником, чем христианином. Христианство, к которому отец мой, впрочем, питал глубочайшее уважение, вместе с плохим отвергло и много хорошего. Бани, например, были символом язычества, так что бани и купание подвергались проклятию, и в течение примерно тысячи лет в Европе мылись лишь немногие. Книги отвергались на том основании, что если в них повторяется сказанное в Библии, то они излишни, а если говорится то, чего в Библии нет, то они лживы.

Путешествия, всегда оказывающие просветительское влияние, открыли моему отцу более приемлемый образ жизни. Он научился по достоинству ценить сдобренные специями и приправами, искусно приготовленные яства стран Средиземноморья, как и их шелковые одежды. Первые ковры, которые увидели в Арморикеnote 4Note4
  Арморика – западная часть Галлии между устьями рек Сены и Луары; ныне – Бретань.


[Закрыть], были привезены морскими разбойниками, и многие из первых книг – тоже. Две книги, попавшие в наш дом, были написаны на латыни, а третья – на арабском языке.

Первая латинская книга оказалась трактатом Вегеция о тактике римского легиона, и во время долгого путешествия в Исландию и далее я читал и перечитывал её. Вторая – «Жизнеописания знаменитых людей» Плутарха. Арабская посвящалась астрономии, и из неё я узнал о многих приемах кораблевождения, неизвестных в северной Европе. В разных местах этого тома имелись цитаты из Корана, и их я заучил наизусть.

Зорка, наш слуга-грек, путешествовал вверх по египетской реке Нил, видел пирамиды, величественные храмы и всевозможных диковинных животных. Я не знал, насколько можно ему верить, но любил его рассказы о Требизонде, Черном море и греческих островах.

Девушка бросила на меня короткий взгляд и сказала:

– Меня зовут Азиза.

– А я – Кербушар, Матюрен Кербушар.

– Звучит смело.

– Имя моего отца – Жеан Кербушар. Так же звали и моего предка, который воевал с Цезарем.

Теперь ко мне повернулся и мужчина – в нем нарастало любопытство:

– А что знаешь ты о Цезаре?

– Он был врагом моего народа, но я читал о нем в книге Плутарха…

И, осторожно шевельнув румпелем, я добавил:

– Цезарь пытался уничтожить мое племя, потому что оно отказалось платить ему дань.

На корме появился Вальтер:

– Идем в небольшую бухту вблизи Малаги.

Он вытащил из-за пазухи карту, взятую с разграбленного корабля, и показал её мне, ткнув пальцев в некое место на берегу.

– Можешь ты привести нас сюда?

– Могу.

– Сделай это и получишь свою долю из выкупа.

Азиза не отрывала от меня глаз. Неужели боялась, что я предам её за эту награду?

Знай она, о чем я думаю, то не стала бы тревожиться, ибо никакое на свете богатство не стоило для меня и половины взгляда её очей или прелести тела под тонким нарядом.

Но я был тогда молод.

Глава 3

Когда спустилась тьма, меня разбудили и отправили на ставшее теперь уже моим место у рулевого весла. У фальшборта съежились наши пленники.

Мужчину, как я узнал, звали Редуан, он был воином, а равно и государственным мужем, занимающим высокое положение. Сейчас он тихо посапывал во сне. Азиза не издавала ни звука, и я подозревал, что она не спит.

– Смотри, куда правишь, – велел мне Вальтер. – Нас не должны обнаружить. Найди бухту, а когда откроется берег, разбудишь меня. И не вздумай делать глупостей – галл не спит, также и люди из Финнведена. Малейший намек на предательство – и ты будешь убит.

Сомневаться в его словах не приходилось, ибо трое из Финнведена были люди хладнокровные и опасные, не такие трусы, как остальные, но угрюмые и молчаливые, свирепые в битвах и не заботившиеся ни о ком, кроме самих себя. Я подозревал, что в один прекрасный день мне придется столкнуться с ними лицом к лицу.

Море было темным, вода гладкой, как стекло. Весла убрали и поставили парус, придававший кораблю небольшую скорость, еле достаточную, чтобы оно слушалось руля, но Вальтер не хотел привлекать к нам внимания лишним шумом.

Звезд не было видно. Вода журчала за бортом, мелкие светящиеся волны расходились от носа. Небо заволокли тяжелые тучи, сулящие дождь. Поскрипывали тимберсы, когда галера, медленно скользя, чуть покачивалась на волне. То там, то тут раб ворчал во сне или невнятно бормотал чье-то полузабытое имя. Звякал металл, когда оружие касалось оружия, – люди спали в полном вооружении.

…Она подошла ко мне так тихо, что я едва ли заметил бы её присутствие, если бы не запах благовоний. Легкая рука коснулась моего плеча.

– Ты должен нам помочь, Кербушар!

Ее страх придал мне силы, ибо кто же не станет сильнее от сознания, что в нем нуждаются?

Но она волновала меня и иначе, потому что на наших бретонских берегах не было таких девушек, как эта. Среди них часто попадались привлекательные, но отнюдь не такие нежные и изысканные.

– Я сделаю все, что смогу.

– Ты уже помог. Ведь это ты остановил… того человека.

– Твой спутник – мавр?

– Норманн. Он был у них большим военачальником, когда сражался против нас, но теперь стал нашим союзником.

Ее близость волновала меня, ибо я кое-что знал о женщинах, однако больше всего я боялся, что нас увидят рядом и неверно это истолкуют. Такого подозрения достаточно, чтобы швырнуть её на потеху команде, так что, когда она вернулась на свое место у фальшборта, мне стало спокойнее.

Мой опыт общения с женщинами невелик, а случаев поговорить с ними было и того меньше. Несколько раз на пустошах встречались мне девицы, которым почему-то случалось заблудиться именно там, где я привык бродить в одиночестве.

Ну, ещё однажды богатый караван остановился на привал над береговым обрывом, и одна молодая женщина спустилась в одиночестве на берег – поискать раковины. Она нашла больше, чем собиралась, и это большее, кажется, приняла и выдержала стойко, проявив активный интерес к продолжению. Довольно красивая молодая женщина, вдова торговца из Анжера, как мне потом удалось выяснить на постоялом дворе, где они остановились на ночь.

Она одна пришла на берег, где я лежал, загорая, на теплом песке, и в поисках раковин все ближе подходила ко мне, пока я не заподозрил, что её интерес к морской живности, возможно, охватывает более широкую область, чем казалось вначале. Обнаружив, что я не сплю, она заговорила со мной, так что, естественно, я поведал ей о пещере за дюнами. Заинтригованная, женщина пожелала увидеть эту пещеру, но в том, что она там нашла, очевидно, не оказалось для неё ничего нового и таинственного…

Размышления мои прервал удар не слишком далекого прибоя, и мой зов разбудил Вальтера, который появился на корме, протирая заспанные глаза. Открылась темная линия берега, и один из финнведенцев занял место впередсмотрящего на носу, чтобы провести нас в бухту.

Бухта представляла собой просто-напросто вырез в береговой линии, частично скрытый обрывистыми скалами, и в ней нельзя было отстояться при южных или восточных ветрах. Мы смутно различали в темноте белые пески, пустынные и безмолвные.

Настроение на галере изменилось. Согласившись потребовать выкуп за пленников, команда была теперь начеку. На корме появились вооруженные люди, а другие расположились вдоль бортов. С этого мгновения стража будет оставаться на своих постах круглые сутки, пока мы не окажемся в безопасности, уйдя в море.

Чужой, таинственный берег искушал меня. Я взволнованно прислушивался к шепоту моря, набегающего на песок, к поскрипыванию корабля, к легкому пошлепыванию волн о борт, к размеренным ударам ходящих взад-вперед весел.

Какая участь ожидает меня здесь? Какие девушки будут соблазнять меня, смеяться надо мной и бросать меня? Какое счастье я могу здесь найти? Какую тайну? Среди чужой, благоуханной ночи я чувствовал, как поднимается во мне нетерпение, страстное стремление оказаться на берегу, побродить в одиночестве среди деревьев, окаймляющих песчаный берег…

На корму снова пришел Вальтер – вместе с Эриком, старшим из финнведенцев, Сервоном-галлом и другими.

Редуан стоял, Азиза рядом с ним. Вальтер угрожающе уставился на него, но пленник был не из таких, кого может запугать обыкновенный пират.

– Мы пошлем трех человек в Малагу, – сообщил ему Вальтер. – Если они не вернутся, ты будешь предан смерти, и девчонка тоже… через некоторое время…

Редуан снял с пальца кольцо.

– Твои люди останутся в живых, если поступят так, как я скажу, и если в Малаге они передадут это кольцо Хишаму ибн Башару. Пусть скажут ему, что я настаиваю на тайне и на немедленной уплате.

– Тайне?

– А ты что, хочешь, чтоб на тебя навалился десяток галер? Конечно, все должно остаться в секрете.

Вальтер принял такое объяснение, но меня оно заставило призадуматься. Мне казалось, что у Редуана была и другая причина сохранить тайну, какое-то соображение, связанное то ли с Азизой, то ли с ним самим.

– Ладно, говори, сколько ты хочешь получить.

Вальтер медлил, а я наблюдал за ним с раздражением и презрением. Мелкий человечишко, привыкший иметь дело с ничтожными суммами и никчемными людьми. Он представления не имел, какой выкуп запросить; не знали этого ни Эрик, ни Сервон.

– Я запрошу од… – толстяк, видимо, набрался наконец храбрости: – Я запрошу три тысячи динаров!

Цифра вырвалась у него почти непроизвольно: он был напуган собственной дерзостью.

Редуан отрывисто, раздраженно рассмеялся:

– Ты глупец и из меня хочешь сделать глупца! Ты думаешь, я какой-то презренный купчишка, что просишь за меня выкуп, как за раба?

У нас дома за выпивкой как-то шел разговор о выкупе…

– Десять тысяч, – вмешался я, – десять тысяч – вот цена, которую запросил бы я, и так мало лишь потому, что небольшую сумму можно быстро собрать и доставить на место.

Редуан был доволен. Он заметил, явно забавляясь:

– Капитан, ты правильно сделаешь, если уступишь свое место вот этому юноше. Он больше годится в пираты, чем любой из вас!

Вальтер бросил на меня уничтожающий взгляд. Все это ему тем более не нравилось, что разговор слышали его люди. Сервона вначале напугала жуткая сумма – три тысячи динаров, но сейчас, когда пленник согласился на десять, галл посматривал на своего главаря уже сердито.

– Ладно, так тому и быть, – сказал Вальтер; его маленькие глазки пылали злобой. – И за этими деньгами пойдешь ты, а с тобой Эрик и Сервон.

– Я останусь здесь, – покачал тяжелой головой галл. Он смотрел мимо Вальтера, на Азизу. – Пусть идут братья.

– Так будет лучше, – согласился и Эрик.

Редуан был доволен:

– Никакой беды с вами там не случится. Хишам ибн Башар искушен в таких делах. Он человек старый, но разум его все ещё быстр. Объясни ему, как обстоит дело, и он сделает все, что нужно.

Из одежды, захваченной с разграбленного корабля, я отобрал то, что показалось мне самым лучшим, и оделся, полагаю, как высокородный мавр, следующий моде. Нашелся там и меч – прекрасное оружие, причем такое, которым я хорошо умел пользоваться.

Переодевшись, я вернулся на палубу, и удивленный вздох Азизы сполна вознаградил мои усилия. Даже Вальтер был изумлен и ошарашен.

Когда я в последний раз предстал перед ним, у меня появился соблазн – прирезать его сейчас же, на палубе его собственного корабля. Я сразу возненавидел его за то, что он нагло ограбил меня и обратил в рабство, заставил работать на свою шайку тявкающих дворняжек. Когда придет мой час, они заплатят за все и горько раскаются в своем обращении со мной.

Однако мне нельзя было забывать о главной цели: найти способ добраться до Кипра и освободить отца, если он в плену, или узнать о его судьбе… какой бы она ни была.

А потом мы вместе вернемся и выразим свое почтение барону де Турнеминю…

Но сейчас передо мной, у самых ног, лежала земля моих снов. Здесь были Гранада, Севилья, Толедо и Кордова… Как долго я во сне и наяву грезил этими городами! Ибо я хотел жизни более широкой и содержательной, чем могло предложить мое родное бретонское побережье. Проложить свой путь в более просторный мир, больше увидеть, больше узнать, стать чем-то большим. Такова была моя мечта.

Уже сейчас я кое-что узнавал и понемногу становился иным. Одежда, которую я сейчас надел, была много лучше любого из тех нарядов, что мне доводилось носить раньше, но одежда – ещё не все… Я с завистью наблюдал, как изящно держится Редуан. На такие вещи мне следует обращать внимание, ибо нужно многому ещё научиться…

День уже занялся над морем, когда мы высадились на берег. Взглянув на свое отражение в лужице спокойной воды сразу за линией прибоя, я вдруг понял, что мне нечего бояться сравнения с кем бы то ни было. Теперь я стал выше ростом, чем когда попал на галеру, и несравненно сильнее. Месяцы тяжкой работы на весле заметно расширили мою грудную клетку и плечи; руки бугрились мускулами.

В широких черных шароварах, черных сапогах из лучшей кордовской кожи, дымчато-голубом шелковом тюрбане, в плаще из темно-синего сукна, накинутом на белую шелковую рубашку, и с темно-синим кушаком я выглядел этаким мавританским щеголем. Под плащом на мне была парчовая куртка, золотистая с голубым, длиною до пояса. Рядом со мной финнведенцы в своих кожаных куртках выглядели неряшливыми оборванцами.

Но, как говорится, по одежке встречают – по уму провожают, и я понимал, что должен воплотить образ человека, которым хотел стать, в поступки, достойные его. Среди мавров надо будет действовать не спеша, внимательно наблюдая за их поведением, и таким образом научиться, как держать себя.

Арабским языком я владел хорошо – для простых разговоров. Впрочем, вряд ли мне придется вести философские споры, так что моих познаний должно хватить. Латынь, если уж говорить об этом, – латынью я владел превосходно. Там и здесь нахватался обрывков ещё десятка языков или их диалектов, портовых и базарных жаргонов. Большую часть я почерпнул в команде моего отца, состоявшей из уроженцев многих стран, да ещё на галере.

Было приятно снова ощутить землю под ногами, но я уже понял одну важную вещь. В моем нынешнем уборе нельзя прийти в Малагу пешком, подобно какому-нибудь землепашцу или пастуху. Мне нужна лошадь, как человеку благородному.

Мы поднялись от берега наверх и остановились на обочине прибрежной дороги, если можно её так назвать.

И вдруг я понял, что это и есть для меня начало. Я обладаю знанием, и сейчас должен взять на себя старшинство. Финнведенцы – моя охрана, но одновременно и стража. Хоть я и стал кормчим, но власти над командой у меня не было. Я по-прежнему оставался пленником, рабом. Однако же послание Редуана доверено мне, и переговоры буду вести я.

Большая часть искусства командовать – это способность взять на себя командование.

Эрик прервал мои размышления:

– Ну что, так и будем стоять тут на жаре? Пошли!

– Жди!

Они остановились, наполовину обозлившись, ибо слово мое прозвучало, как приказ.

– Вон подходит караван.

Братья прислушались, услыхали и присели на корточки у дороги, раздраженные задержкой. Я остался стоять, где стоял. Они будут теперь выглядеть челядью, а я – их господином.

Впереди каравана ехали трое всадников в щегольских одеждах. За ними следовали двадцать воинов, вереница вьючных мулов и, как я отметил с удовлетворением, несколько запасных лошадей.

Смело выйдя на дорогу, я поднял руку.

Шестерка солдат, повинуясь неслышной команде, рассыпалась и помчалась ко мне, развернувшись в широкое кольцо и сомкнув его вокруг меня с обнаженными скимитарамиnote 5Note5
  Скимитар – восточный кривой меч, расширяющийся к концу.


[Закрыть]. Красивый маневр и четко выполнен.

Из тех троих, что командовали здесь, один был молодой, не старше двадцати пяти лет, но высокомерный и спесивый, с аккуратно подстриженными черными усами и остроконечной бородкой, гибкий и непринужденный в движениях, что указывало на тренированные мускулы. В лице его проступала жестокость. Он мне сразу же не понравился.

Тот, что ехал посредине, – намного старше, с окладистой седой бородой, – держался с достоинством и благородством. Третий, крепкий и коренастый, несомненно, был воином.

– Приветствую тебя, о достойнейший! Прошу твоего внимания.

Ответил мне молодой – ответил резко и высокомерно:

– Кто ты такой? Что здесь делаешь?

– О предводитель правоверных, я всего лишь бедный студент, направляющийся в Кордову. Наш корабль захватили неверные. Я иду в Малагу говорить с Хишамом ибн Башаром по делу чрезвычайной важности.

– Я думаю, ты врешь.

Пожилой всматривался в меня проницательным, оценивающим взглядом, но не без доброжелательства. Он был богато одет и, очевидно, занимал высокое положение.

– Важное дело? – спросил пожилой. – О чем идет речь?

– Это известие, о благосклонный, предназначенное только для слуха Хишама.

– Сообщи нам его, – потребовал молодой. – А мы будем судить, насколько оно важно.

– Мне его доверили, – ответил я.

Прежде чем молодой человек с резкими чертами успел возразить в очередной раз, пожилой сказал воину, остановившемуся рядом с ним:

– Дубан, посади этих людей на коней. Когда мы прибудем в Малагу, отправишься вместе с ним к Хишаму. Я получу от него доклад об этом деле.

Для финнведенцев верховая езда была делом трудным, но я с рождения привык к отцовским коням, и, пока северяне с трудом старались удержаться в седле, я внимательно слушал.

Этот, с ястребиным лицом был военачальником высокого ранга; звали его Ибн Харам. Я почувствовал, что у меня ещё не раз найдутся причины вспомнить это имя, и он мне был вовсе не по вкусу.

Мы ехали медленно, мне хватало времени смотреть вперед и по сторонам, и я был поражен. Я никогда не видел больших городов – и вообще поселений крупнее деревень своего родного побережья; и они не отличались красотой, а были всего лишь скопищами лачуг, придавленных к земле домишек да узких улиц, часто заваленных отбросами.

Мы проехали под величественной аркой ворот Малаги и углубились в извилистые узкие улицы. Над нами высились стены домов с узорчатыми алебастровыми решетками на высоких окнах. Часто ловил я за ними признаки движения. Может, это были те самые мавританские красавицы, о которых мне столько довелось слышать.

Потом мы проехали через базар, где в лавках продавали всевозможные чужеземные товары. Исфаганские ковры, жемчуга из Басры, крытые лаком кожи из Кордовы, льняные ткани из Саламанки, шелка из Гранады, сукна из Сеговии, клинки и доспехи из Севильи или Толедо. Наверняка не может быть в мире иного города, столь населенного и столь полного благами всего мира! Я сказал что-то в этом духе вслух, и Дубан расхохотался:

– Дурачок! Вот увидишь Кордову! Увидеть Кордову – и можно умирать! Одна из её улиц имеет в длину десять миль и вся освещена – из конца в конец! Там ночью светлее, чем здесь днем! Там тысячи фонтанов и десятки великолепных зданий! Говорят, в Кордове шестьдесят тысяч лавок! Но прежде чем рассуждать о городах, надо посмотреть Багдад! Увидеть Дамаск и Александрию! А кое-кто говорит, что дальше к востоку есть города ещё больше. А этот?.. – он пожал плечами. – Не так уж плох, по-моему.