Текст книги "О Шмидте"
Автор книги: Луис Бегли
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
На шоссе, включив круиз-контроль, Шмидт решительно занял крайний левый ряд. Обгоняя попутные машины, он обдумывал, что ему нужно и что ему предлагают. Выкупить у Шарлотты ее права на дом? Полтора миллиона, прикинул Шмидт. Куча денег, но ему это под силу. Наверное, в самом деле стоит принять совет доктора Ренаты: продать дом и переехать в другой, жизнь в котором не будет похожа на постоянное истечение стодолларовых счетов. Если не прямо сейчас, так позже. «Прах на зубах – это крыша, Стены, панели, мыши…» [44]44
Т.С.Элиот, «Четыре квартета». Пер. С. Степанова.
[Закрыть]Ему не придется продавать родовое гнездо Шмидтов. Кто-то сделал это задолго до него. А что ему в этом доме? Кроме его жизни с Мэри, которая уже закончилась, да Шарлоттиного детства, которое закончилось тоже, – ничего. Волю Мэри нарушает не он, а Шарлотта. К чему корчить из себя мученика? Если он и не продаст дом, эти двое сделают это после его смерти. Привет, ты сегодня рано. Налить, как обычно?
Кэрри подмигнула ему. Утром, когда он уходил из дому, она еще спала, свернувшись под простыней, как большая кошка. Вместо ресторанной униформы Кэрри сейчас могла бы быть в той же розовой фланелевой рубашке с узором из синих и красных цветов, которая была на ней прошлой ночью, когда она бесшумно – так, что он продолжал читать, пока она не заговорила, – вошла в спальню и спросила: А кто это пришел поиграть со Шмидти? – и когда он поднял глаза и увидел на ней маску для Хэллоуина, добавила: Напугала, а?
Да, пожалуйста. Самого холодного.
Он сказал, что ждет Гила Блэкмена – парня, с которым тогда засиделся за обедом.
Ага, тот мужик. Я накрою на двоих. Отдыхайте. Как только захотите…
Ты придешь сегодня? спросил он тихо, но не переходя на шепот.
Молчание. У него замерло сердце. Приди в себя, старый дурак. Она же сказала, что не собирается делать это каждую ночь. Оставь небольшую дистанцию. Иначе ты лишишься ее уважения.
Кэрри принесла мартини и без единого слова поставила перед Шмидтом на квадратную коктейльную салфетку. На салфетке крупными красными буквами было оттиснуто «О’Генри», и ниже – телефон. Подняв стакан, Шмидт увидел, что Кэрри что-то дописала на салфетке красными чернилами. В его представлении такими аккуратными печатными буквами пишут девочки из лучших школ, но оплатив столько заполненных ею счетов, Шмидт не мог не узнать руку Кэрри. Надпись гласила: «К любит Ш».
А вот и мистер Блэкмен. В длинной дубленке с поясом, черных брюках и черной кашемировой водолазке. Роскошные волосы острижены короче обычного. Да, мистер Блэкмен выпьет мартини. Такого же, как его друг мистер Шмидт. Чистого, с оливкой и похолоднее!
Отлично!
Гил смотрел вслед Кэрри, которая, склонив голову набок, удалялась к бару.
Однако, довольно хороша. Какая-то латина.Это она с тобой тогда кокетничала на улице, когда мы обедали здесь в последний раз?
Да, она здесь работает.
Идиотский ответ. Но Гил не восклицает: Неужели? – а спрашивает о поездке. Оправдалось ли все, что они с Элейн обещали ему на Амазонке?
Более чем.
А возил тебя тамошний Шмидт на своей лодке?
Да, только его зовут Оскар Курц. Впрочем, может, он поменял имя.
Но это же тот самый человек? У которого жена-скво с маленькой грудью? Да? Ну тогда точно он сменил имя или у него галлюцинации и он думает, что он где-нибудь в Конго. Ха! Ха! Ха!
А как Венеция?
Давай сначала закажем.
Заказывая – манхэттенская солянка и жареные куриные грудки, – Гил напропалую заигрывает с Кэрри. Шмидту забавно видеть соперника за одним столом. А ведь ресторан битком набит такими: богатыми с виду и скорыми на слова мужчинами. Да, только у них ведь есть жены. А Кэрри такие расклады ни к чему. Не терзай себя, Шмидти. Гил разберется с твоей проблемой. Надо рассказать ему про Кэрри, ведь это не то же самое, что выдать себя неосторожным поведением в ресторане.
Венеция – как обычно зимой. Acqua alta, [45]45
Высокая вода (um.).
[Закрыть]туман такой густой, что вапоретто [46]46
Паровые катера (um).
[Закрыть]не ходили по несколько часов. Пару дней было просто сыро и пасмурно. Номера в «Монако» – даже лучшие – слишком тесны. Элейн простудилась и сморкалась всю ночь напролет. Я был готов ее убить.
Хорошо, что не убил. А как вся ваша шайка бездельников?
Утомили. Ну не идиотизм ли ехать в отпуск с теми же людьми, которых ты везде встречаешь круглый год и в Нью-Йорке, и на Побережье? Уму непостижимо, зачем я на это согласился? Я бы не возражал поехать с тобой: ты молчаливый тип, и кроме того, ты один. Это же сущий ад – заказывать в ресторане столик на шестерых и собирать остальных пятерых хотя бы примерно к назначенному часу! Кто-нибудь один обязательно отправится в какое-нибудь неудобное место – например, в Джезуити [47]47
Джезуити – барочная церковь XVIII в., достопримечательность Венеции.
[Закрыть]– и, разумеется, заблудится и явится с опозданием на полтора часа. Мне приходилось выносить это дважды в день ежедневно. Чтоб я когда-нибудь еще согласился!
Гил примолк, изучая винную бутылку.
Дрянь. Не возражаешь, если я закажу другое?
Кэрри нигде не было видно. Гил продолжил:
Надо было сказать, что сделка по новому фильму провалилась и мне нужно остаться в Нью-Йорке до конца года, чтобы все урегулировать. Тогда я отправил бы Элейн и Лилли в Венецию с Фредом и Элис, а сам остался бы дома.
Неужели все было так плохо?
Да. И было, и есть. Поверь. Я не только Венецию имею в виду.
Кэрри убирает посуду с соседнего столика. Гил доверительно улыбается ей и называет вино, которое хотел заказать. Справившись с этой задачей, снова мрачнеет.
Как ни странно, неотвратимость дальнейшего рассказа о Гиловых бедах не так уж раздосадовала Шмидта.
А что такое? Он попробовал принять заинтересованный вид.
Это, наконец, произошло. Моя молодость умерла. Ушла. Закончилась. Тот человек, каким я себя знал до сих пор, умер.
Гил, о чем ты говоришь?
Моя девочка, Катерина. Та, о ком я тебе рассказывал. Она меня бросила. Пока я был в Венеции, она уехала на Ямайку. Ты знаешь Перикла Папахристу?
Не думаю.
Да знаешь. Ты видел его у нас дома. ПП, «полный привод». Он агент. В общем, он снял дом в окрестностях Раунд-Хилл и пригласил кое-кого, в том числе Катерину – она ведь гречанка. И там она встретила того парня, тоже грека. Какой-то тридцатилетний брокер, разведенный, детей нет, бывший приятель Бьянки Джэггер. Он завалил Катерину в первый же вечер и оттрахал до посинения. Ясно, ей это понравилось. Она переехала к этому мудаку, как только они вернулись. Если бы я оставался в Нью-Йорке, она не поехала бы на Ямайку!
Не она ли спрашивала, хочешь ли ты, чтобы она была верной тебе? Надо было тебе сказать «да». Черт тебя дери, Шмидти! Как я мог? Я же говорил тебе, что не хотел внушить ей, будто могу оставить Элейн.
Да помню. Ну что ж, хотя бы теперь не надо врать Элейн. Серьезно, Гил, а чего ты хотел? До самой смерти натягивать ее на кушетке в офисе? Подобные вещи никогда не длятся долго.
Нет, длятся! Хотя да, ты прав. Не при такой жене, как Элейн. Мне надо было брать Катерину с собой в путешествия и все такое. Как Том Робертс! В Нью-Йорке он живет с женой, похожей на старую цыганку, ходит с ней на приемы и повсюду, но путешествует везде с секретаршей. За пределами города миссис Робертс – она. Но Элейн никогда бы на такое не пошла.
Вот видишь.
Ничего я не вижу, кроме того, что у тебя нет ко мне ни капли сочувствия!
Они допили бутылку, и Гил попросил Кэрри принести еще вина. На сей раз он спросил, как ее зовут.
Когда рассказывала мне про этого мудня – в подробностях, откуда мне еще знать про их первую ночь? – Катерина сказала: Знаешь, я по-настоящему тебя любила. Если бы ты не был таким старым, мы как-нибудь бы все устроили. Но мне лучше быть с кем-нибудь из ровесников. Убийственно бесспорно. Я никогда не воспринимал ceбя «старым». В конце концов, я в хорошей форме, работаю как никогда продуктивно, нравлюсь женщинам. Старший, но не старый! Но когда она это сказала, я вспомнил, как мы в ее годы воспринимали людей, которым было столько, сколько сейчас нам, и это меня окончательно подкосило. Поверишь ли, она думала, что мне шестьдесят пять. И конечно, для нее не было большой разницы, когда я сказал, что мне только шестьдесят один. Что ей в этих лишних четырех годах? Потому я и говорю тебе, что я будто умер, моя молодость умерла! И знаешь что еще? Я тоскую по ней физически. Вот теперь в постели с Элейн я думаю о Катерине…
Я понял, что уже старик, без всяких катерин, сказал Шмидт. Я увидел это в зеркале и уловил в споем отношении к себе и другим. Радости в этом мало.
Они посидели в молчании. Шмидт подумал, сколько времени у него есть до того, как Гил сделает следующий шаг. Настал момент рассказать ему. Все равно ему этого хочется. Не упоминая ни Брайана, ни того. К чему?
Ну что ж, это здорово. В ней что-то есть. Не знаю, может ли она быть моделью. Но я не прочь устроить ей кинопробы – раз уж она хочет в кино.
Спасибо, Гил. Ты сохранишь это в тайне? Она просила меня быть осторожнее.
Кому я проболтаюсь?
Элейн, например. Если сможешь, не говори ей.
Ты уже знаешь, как ты с этим будешь разбираться?
Не имею понятия. Пожалуй, я ничего не стану планировать. Я слишком много планировал в жизни – напланировал чертову уйму планов. И большинство из них ничем особенно хорошим не обернулось. В моем нынешнем положении одно преимущество – можно ничего не планировать.
А как же Шарлотта? Ты дашь ей узнать о Кэрри?
А, по вопросу Шарлотты. Пожалуй, пусть и тут все идет своим чередом. Если у тебя есть время, можем поговорить о Шарлотте и ее новой семье. Я как раз об этом думал, когда позвонил тебе.
Еще бы у меня не было времени! Не забывай про муммичку, которая сидит у меня дома. Она любого научит считать в мерах вечности!
Закончив рассказ, Шмидт спросил Гила: Как ты думаешь, это я слетел с катушек, или они все идиоты, включая докторшу?
Да нет, не думаю, что дело в тебе. По-моему, с тобой обошлись дурно, но ты, учитывая все обстоятельства, вел себя замечательно. Но я бы позволил себе парочку замечаний. Сколько Шарлотте? Двадцать шесть? Двадцать семь? Ты должен отдавать себе отчет, что она взрослая женщина и сама отвечает за свои поступки. А это совсем не то, что пытаться приструнить ребенка. И второе: имей в виду, что евреи остро реагируют на антисемитизм, даже такой безобидный, сказать ли – ненастоящий? – как твой. Вот возьмем меня. Я тысячу раз говорил, и, может быть, даже говорил это тебе, что мне все равно, антисемит человек или нет, если он не лезет в мои дела, не живет со мной рядом и, самое главное, не пытается затолкать меня в газовую камеру. Но это лишь половина правды. А может, даже четверть. В действительности это очень ранит, когда тебя не любят или отказывают в том уважении, которого, как тебе кажется, ты заслуживаешь, без всякой причины. Как будто ты урод, хотя на самом деле ты нормальный. Знаешь песню Луи Армстронга «Я виноват, что смугловат»? Таких обид человек не забывает.
Прости меня, сказал Шмидт. А я тоже обижал тебя этим?
Давно. Но тогда все так себя вели – если не чуже, много хуже. А ты все же был приличнее других. Ладно, в конце концов, теперь я тот, кто я есть, и все кругом старательно лижут мне задницу, и теперь мне действительно плевать.
Дети хотят все сделать по-своему, говорил Шмидт позже тем же вечером Кэрри, свадьба пройдет в городе. Сначала эта новость меня пришибла. Но потом я подумал: ну и пусть их. Пусть, если они так хотят. И жить здесь они тоже не собираются. Им больше нравится одно местечко на севере – там рядом будут Джоновы родители. Я, наверное, выкуплю Шарлоттино право на дом. После этого я, видимо, стану слишком беден, чтобы содержать этот дом, так что я продам его и перееду в какой-нибудь маленький домик. Только теперь с этим можно будет не торопиться.
Вот и здорово. Знаешь, Брайан еще и строитель. Если хочешь посмотреть на дома, которые он строил, он тебе покажет.
Что ж, теперь у Шмидта появилось что-то впереди. Одна мысль потянула за собой другую, и Шмидт поинтересовался, как дела у бродяги.
У мистера Уилсона? Почему ты продолжаешь звать его «бродяга»? Наверное, ему тяжеловато болтаться по разным местам. Не знаю. Может, он в Нью-Йорке. Такая беда!
У меня такое ощущение, что он знает про нас с тобой.
Да, он умный! Кэрри хихикнула.
Но откуда? Ты сказала ему?
Да он бы убил меня! Он вычислил нас, когда я провожала тебя до стоянки. Он был где-то рядом.
Но тогда у нас ничего еще не было!
Я же говорю: он умный. Он понял, что ты мне нравишься. И, конечно, взбесился.
А Брайан? Про Брайана ты ему говорила?
Это другое дело. Брайан ему по барабану. Давай спать, ладно?
На следующее утро, когда Кэрри ушла на работу, Шмидт позвонил Ренате. У нее был пациент, и Шмидт попросил включить автоответчик, чтобы он мог оставить сообщение.
Рената, это Шмидти. Насчет дома. Будь добра, передай Шарлотте и Джону, что я готов выкупить Шарлоттино право. Пусть свяжутся с Диком Мёрфи из «Вуда и Кинга». Это мой юрист.
XIII
В среду – у Кэрри был выходной, и она только пробормотала: Нет, нет, нет, – и поглубже спряталась под одеяло, когда Шмидт в девять утра, целуя ее ухо, шепотом спросил, не хочет ли она позавтракать, – Шмидт, как обычно, ровно в девять тридцать приехал на почту за своей корреспонденцией. Эти ежедневные экспедиции были для него ритуалом, поскольку он не ждал ничего, кроме рекламного мусора да счетов, он мог бы с тем же успехом бывать на почте раз в неделю, скажем, по понедельникам. Уж конечно, он не оплачивает счета каждый день. Но в этот раз его педантичность была вознаграждена: на почте его дожидалось письмо от Шарлотты. Шмидту не хотелось читать его на глазах Кэрри, а она вполне может проснуться и на кухне застать его за чтением. Кроме того, потом ему понадобится какое-то время, чтобы прийти в себя. Шмидт решил открыть письмо в кондитерской и прочесть его за кофе.
Оказывается, сладкая парочка завела дома лазерный принтер! Или Шарлотта писала на работе? Но в любом случае Джон Райкер просматривал письмо – в этом можно не сомневаться. Получилось как в официальной переписке, когда не знаешь, в самом ли деле письмо сочинил подписавшийся внизу мистер Уайт или мистер Браун.
Здравствуй, папа!
Говорить с тобой по телефону трудно, но и писать тоже нелегко. Но все же, кажется, это проще, вот я и пишу. Джон и Рената считают, что я должна извиниться перед тобой и поблагодарить тебя. Сейчас я делаю и то, и другое.
Мы с Джоном благодарны тебе за то, что ты согласился выкупить мое право на дом. Джон говорил с мистером Мёрфи, и тот сказал, что никаких затруднений не возникнет. Надеюсь, это не причиняет тебе неудобств. С тех пор, как я была ребенком, Бриджхэмптон стал другим, мне не нравится, как там все изменилось. Округ Ольстер, куда ездят Рената и Майрон, до сих пор деревня. Там мы будем с ними соседями, как и с несколькими парами из «Вуда и Кинга» и с моей работы, которые купили там дома или как раз сейчас подыскивают. В Хэмптонах у нас друзей нет, и я не знаю, как бы мы могли найти себе компанию. Не думаю, что через ваших с мамой друзей.
Как ты думаешь, можно мне забрать кое-какую мебель из дома? Я составляю список лучших вещей из тетиной мебели. Полагаю, мама хотела, чтобы я их забрала. Я скоро пришлю тебе этот список. И когда мы купим дом, пожалуйста, пришли нам эти вещи. Джон просил меня сказать тебе: он считает, что за перевозку должны заплатить мы. И можно нам забрать серебро?
Я думаю, в конце концов ты рад, что тебе не придется хлопотать насчет свадьбы, тем более, почти все гости будут люди, которых ты не знаешь. Кроме тех, кто из вашей фирмы. Пришлось бы повозиться, а так ты можешь вздохнуть свободно и заниматься своими делами. Должно быть, это так приятно – быть на пенсии.
Мы посмотрели несколько ресторанов в Сохо и в Трибеке. Больше всего нам понравился «Нострадамус» – на углу Бродвея и Спринг-стрит. Мне кажется, ты не знаешь этот район. Этот ресторан там уже около двух лет, и его шеф-повар – жена одного человека с моей работы. Там легкая каджунская кухня. Они могут разместить 250 гостей, и еще остается место для танцев. Музыканты нам не понадобятся, потому что у нас будет ди-джей. Цена, которую они запросили – двести долларов за каждого гостя, – в нее включено все. У них сплошь все вечера бронируют, так что нужна предоплата – 20 % к концу следующей недели. Ты можешь выписать чек мне. А я пока заплачу своим.
Свадьба будет 20 июня. Утром в мэрии нас поженят, а банкет назначаем на семь вечера. Джон согласовал дату с ведущими партнерами в фирме, а Рената и Майрон как раз за несколько дней до того вернутся из Торонто с психиатрического конгресса. Надеюсь, у тебя не слишком плотный график!
Надеемся, ты придешь и увидишь, что такое свадьба при ином стиле жизни.
Ты вскипел, когда услышал о моем обращении в иудаизм. Это будет не прямо сейчас. Хотя я выбрала реформированный иудаизм, мне много еще нужно узнать, но я твердо намерена это сделать. Еврейская религия восхитительная, епископальная церковь никогда не давала мне столько. Если у нас будут дети, они не запутаются. Мы сможем дать им духовное воспитание. Для некоторых это важно.
Получается длинное письмо, так что закончу на этом.
До свидания!
Шарлотта
Шмидт из тех людей, что на деловое письмо отвечают в тот же день, когда оно получено, а на личные стараются отвечать не позже, чем назавтра. Так что мы почти не сбавим напряжения, если расскажем содержание его ответа сейчас, пока Шмидт еще раздумывает, что ему ответить дочери.
Четверг
Дорогая Шарлотта!
Я не обнаружил в твоем письме никаких особенных выражений благодарности или раскаяния, но не собираюсь из-за этого ругаться с тобой – я пишу тебе про вашу свадьбу.
В конверте ты найдешь чек на оплату задатка в «Нострадамусе». Знакома ли ты со знаменитой книгой предсказаний, которую написал в XVI веке философ, чьим именем, как я понял, назван ваш ресторан? Пожалуй, забавно было бы тебе посоветоваться с этой книгой. А может, и благоразумно. Мне сделать это за тебя будет непросто, поскольку в бриджхэмптонской библиотеке этой книги нет. Кстати, надеюсь, что Джон в деталях изучил список того, что включено в эти двести долларов.
Ты права – в моем календаре нет никаких планов на 20 июня, так что я рассчитываю приехать.
Поскольку я еще не умер, ты, очевидно, не сможешь забрать наше с мамой серебро прямо сейчас. Я пошлю тебе подсвечники, подносы и что там еще было у тети Марты. Ты, наверное, не помнишь, но столовое серебро Марты мама подарила на свадьбу одной из своих помощниц. Это было лет пять назад. По той же причине – я еще жив – я просмотрю твой список мебели и решу, что смогу отдать, не нарушая привычного вида комнат. Надеюсь, Мёрфи объяснил Джону, что, выкупая твое право, я приобретаю и все находящееся в доме имущество – то есть ты лишаешься прав на него и после моей смерти, ведь до тех пор оно и так принадлежит мне. Все это включено в сумму, которую я плачу. Надеюсь еще, что Мёрфи сказал Джону, что деньги уже приготовлены. Мы можем завершить наше дело в любое время, когда вы только пожелаете.
Не помню, что ты говорила мне по телефону про ваши с Джоном планы на будущей неделе. Если захотите приехать на выходные – буду только рад, но лучше предупредите меня за несколько дней. Возможно, в будущем у меня появятся обязательства.
Твой отец.
Послать ли копию Шарлоттиного письма Ренате, спрашивал себя Шмидт. У нее уже есть та кассета, если будет еще и это письмо, она сможет со временем собрать настоящую коллекцию. Но в итоге ничего не послал: ему стало стыдно.
XIV
Очередная среда, и у Кэрри выходной. Два дня до начала весны. Форзиции, растущие крупными купами на лужайке у заднего крыльца Шмидта, стоят в цвету. С каждым годом они как будто все ярче. Распускаются крокусы и нарциссы. В пруду за полем Фостера кричат дикие гуси, и примерно каждые полчаса раздается хлопанье сильных крыльев: стая, в беспорядке поднявшись с воды, улетает к океану, выстраиваясь на лету клином. Это просто дурацкая шутка, вроде вчерашнего парада толстых, посиневших от холода девчонок в честь дня Святого Патрика: гуси не собираются никуда улетать. Они покружат в небе и вернутся на пруд, туда, где они вылупились из яиц и где умрут. Как пьяницы, что после закрытия последнего бара, пошатываясь, бредут по Третьей авеню к станции метро на 86-й Улице и мочатся на железные шторы магазинов.
На крыльце хорошо. Только раз в неделю Кэрри может вот так посидеть с закрытыми глазами, подставляя лицо слабым солнечным лучам. Шмидт спрашивал себя, стоит ли ей так много работать и не предложить ли ей дополнительный доход. Но не нарушит ли это равновесия, стоит ли рисковать и что-то менять? Кэрри лежит в шезлонге. К нынешнему дню она успела перемерить, наверное, всю Шмидтову одежду. Этот толстый вязаный белый свитер ей очень к лицу. В нем она выглядит еще экзотичнее, чем всегда. Дремлет? Проснувшись утром, они отчаянно занимались любовью, Кэрри довела его почти до изнеможения. Вечером накануне они легли поздно, и Кэрри слишком устала. Ей пришлось заезжать в Сэг-Харбор – завезти какую-то посылку для Брайана. Утром, когда Шмидт спустился на кухню приготовить завтрак, этот парень уже сидел там. Он мог бы и сам забрать посылку и не заставлять Кэрри мотаться туда-сюда среди ночи. Если только не… Если Шмидт спросит Кэрри, она скажет ему больше, чем он хочет знать. У Брайана и Кэрри эти телодвижения, должно быть, столь же монотонны, как забавы гусей на пруду. Всего два часа назад она шептала, уткнувшись губами в сгиб его локтя: Шмидти, я твоя. Так, так, возьми меня! Так чего ему еще нужно?
И ничего, что она не пришла на кухню вместе с ним, не запускала рук, дразня, ему под пижаму. Считается, что Брайан ничего не знает. Просто Шмидту якобы понадобился кто-то в доме – человек, у которого мозгов побольше, а скорость поменьше, чем у полек. Не вместо них, а чтобы следил, сделаны ли нужные закупки, политы ли цветы и все такое. За это Шмидт выделял комнату с ванной, а если выпадет какая-то дополнительная работа, за нее будет немного приплачивать. Кэрри сказала Брайану, мол, этот старикан ест в «О'Генри». Выгодное дельце. И живет совсем недалеко от ресторана. Летом будет пускать меня поплавать в бассейне, когда не купается сам. Никому не будет лучше, если Брайан сбесится. Чтобы сгладить перемену и, как был уверен Шмидт, чтобы оставалось место, где Брайан мог бы трахать ее не в Шмидтовом доме, не на заднем сиденье своего пикапа и не у приятеля в Спрингсе, куда она не поедет, опасаясь группового изнасилования, Кэрри пока не отказывается от комнаты в Сэг-Харборе.
Брайан, художник и на все руки мастер, обладает ценным качеством: если нет особого повода для разговора, он молчит и, казалось, не возражает, если Шмидт молчит тоже. Если его о чем-нибудь спрашивают, он отвечает вежливо, говорит мягко, как ребенок, скрадывая окончания слов. Должно быть, прежде чем он уехал во Флориду, мама успела научить его избегать плохих выражений и говорить обдуманно. Может показаться, что Брайану лет шестнадцать, а между тем ему, должно быть, под тридцать. Сложение у него совсем не мальчишеское: невысокий, но крепкий; наверное, он не забывает каждое утро пять минут позаниматься на турнике. Впечатление создает скорее нежный овал лица и щеки в золотистом пуху, которые так легко покрываются краской. Слегка неуместными кажутся маленькая серьга в ухе и хвост, в который он собирает свои длинные светлые волосы, браслет из фальшивого слонового волоса, обгрызенные до мяса ногти и что-то неприятное во взгляде. Сначала в этом взгляде читается искреннее «Кто? Я?» простодушного Малютки Эбнера, [48]48
Малютка Эбнер – персонаж комиксов (1934–1977) американского карикатуриста Эла Кэппа (1909–1979).
[Закрыть]но от внимательного наблюдателя не ускользнет, что белки Брайана на самом деле желты, и он никогда не смотрит собеседнику в глаза. Он смотрит в сторону, искоса. Выглядит ли он приятнее в столярных защитных очках? Трудно сказать. Свое ремесло Брайан рассматривает как способ заработать на хлеб, не более. На самом деле он художник. Он привозил показать Шмидту свои картины. В этих громадных холстах, покрытых тантрическими узорами, несмотря на их полную банальность, тоже было что-то тревожное. Мальчишка питал слабость к ядовито-зеленому, фиолетовому, розовому и лиловому. Ну и что с того? Неужели дружок Кэрри обязательно должен быть из ордена «Череп и кости»? [49]49
Тайный орден «Череп и кости» – оккультное общество, основанное в 1832 г. йельскими студентами Уильямом Расселом и Альфонсо Тафтом. Существует поныне.
[Закрыть]
Однако не пора ли завести разговор? Брайан, у тебя сегодня выходной? спрашивает Шмидт. Или дела не идут? Спад, должно быть, ощущается даже в Саут-Форке?
Он ощущается, Альберт. Что-то ужасное.
Еще одно подкупающее качество Брайана. В девяти случаях из десяти люди его сорта тут же переходят на ты и обращаются по имени – как механик из гаража, который звонит сообщить, что масло залито. Но Брайан оказался не таким. Все «мистер Шмидт» да «мистер Шмидт». Когда Шмидт, ища его расположения, попросил отбросить «мистера» и пользоваться удобной уменьшительной формой его имени, Брайан, по-детски смутившись, пролепетал: Ой, я так не могу. Это так неуважительно звучит! Не возражаете, если вместо этого я буду звать вас Альбертом?
Мой приятель, который живет в Спрингсе, очень беспокоится. Он выплачивает за свой грузовик. А мне повезло: у меня есть приработок.
Да? Ты где-то работаешь, когда нет спроса на столярку?
Ну да. Я сторожу дома. Если хозяин, например, едет в отпуск во Флориду или в Европу. И те, где хозяева бывают только на выходных. И еще я начал вылизывать машины.
Что это значит?
Ну если кто-то хочет, чтобы машина стала идеально чистой, чище новой. Я удаляю всю грязь и жир – дочиста, потом высасываю пыль и вощу. В том гараже, где я работаю, есть такие клиенты, которые вылизывают совершенно новую машину, прежде чем сесть в нее. У меня вроде уже довольно неплохо получается – это творческая работа.
Брайан хихикая, вертит самокрутку и лижет, покуда бумага не промокает насквозь. Да, сэр, лизальщик по призванию! Вместе с дымом в воздухе повисает густой непривычный аромат.
Не хотите попробовать, Альберт? Разок, а? Хорошая штука. Не тот второсортный товар, что обычно продают.
Нет, спасибо. Я как раз собрался закурить сигару.
Эй, дай-ка мне, вступила в разговор Кэрри.
Глаза открыты. Пыхнула самокруткой и полизала, еще пыхнула и снова полизала. Возвращает Брайану. Ох, Шмидти, успокойся, ради бога! Что тут такого – они ведь регулярно смешивают свои телесные соки.
Ух ты! Не соврал!
Знаете, Альберт, если кто-нибудь из ваших друзей захочет, я могу достать. И другое тоже. Здесь многие богатые люди просто не знают, где можно взять. Они бы и купили, и готовы брать самое лучшее, да не знают, к кому обратиться. А у меня только качественный товар.
Мать твою, отцепись от Шмидти! Ему это неинтересно.
Кэрри рыкнула – такого Шмидт еще не слышал. Тигрица! Да она готова драться за него. Шмидт ощутил нехорошее напряжение.
Да тут не о чем говорить. У меня не так много богатых друзей. Да я ни с кем из них и не вижусь.
Но вы их знаете, Альберт, вот что важно. Если кто-то заинтересуется, вам нужно только познакомить его со мной.
Отвали, мудозвон! Твой пакет я тебе отдала еще вчера. Чего ты тут околачиваешься.
Эй, Кэрри, ты что, не помнишь? Мы с тобой собирались показать Альберту дом, выставленный на продажу. Не ори на меня. Это была твоя идея.
Я собираюсь сварганить кое-какой ланч. Шмидти, тебя устроит суп?
Конечно.
Теперь и Шмидт вспомнил. Кэрри говорила ему, что Брайан с партнером работали на одного подрядчика, и у клиента не хватило денег, чтобы закончить стройку. Он согласился посмотреть тот дом.
Славная девчонка эта Кэрри. И без ума от вас, Альберт. Ко мне она так никогда не относилась.
Я старик. Думаю, ей просто нравится о ком-нибудь заботиться.
Ага, как вчера. Я был с ней и вдруг – нате вам! – вечеринка окончена, ей нужно поехать узнать, все ли у вас в порядке. Как вы думаете, что я при этом почувствовал?
Шмидт пожимает плечами.
Кажется, я только что слышал, что вчера она привезла тебе пакет.
Брайан скрутил новый косяк и погладил пакет.
Доставила в лучшем виде. Вот оно. Стопроцентно чистый марокканский гашиш. Только лучшее! Тут врать не станешь. Кэрри молодец. Она знает, когда нужна мне. Но к вам у нее что-то другое.
Шмидти, я хочу рулить. Ты можешь убрать крышу?
Кэрри никак не может убрать руки от его «сааба». Они пересекают шоссе и едут в направлении чахлых дубов за железнодорожным полотном по разбитой дороге с еле заметной разметкой. Осевая линия едва видна, асфальт по краям искрошился, за много лет изъеденный зимними морозами. Песчаные обочины густо поросли бурьяном. Их усеивает мусор, выброшенный из грузовичков вроде Брайанова да из машин проезжавших грязнуль, которые имеют или арендуют жилье в этой части обитаемого мира: пивные банки, бумажные тарелки, салфетки, испачканные губной помадой, битое стекло, сигаретные пачки и картонки из «Бургер-Кинга», жухлые пластиковые пакеты, вывалившие свое содержимое: гнилые овощи, бутылки от минералки, куриные кости. Прекрасный вариант – не надо ехать на местную свалку, а кому захочется везти мусор на заднем сиденье собственного микроавтобуса в Нью-Йорк, чтобы отдать там швейцару? Они миновали мрачного старика, который шел им навстречу по другой стороне дороги с таким же изжеванным пакетом, только этот не разбрасывал, а собирал мусор. Бродяга, подбирающий еду? Нет, на нем чистые садовые перчатки. Значит, тронувшийся домовладелец. Кэрри нажала на клаксон, но прохожий не оглянулся.
Вот чудила! воскликнула она.
Эй, тормози, это здесь, направо.
Брайан расположился на заднем сиденье позади Кэрри. Он дотягивается до водительского кресла и кладет руки ей на плечи. Затем одна рука скользит вниз, находит грудь Кэрри и сжимает ее.
Отвянь, а? Ты хочешь, чтобы мы улетели в кювет?
Шмидт небрежно бросает в окно окурок сигары. Всего лишь табак, но его тут же берет досада на себя. Когда Брайан вслед за ним бросит у дороги прохудившийся глушитель, он будет думать, что поступает, как мистер Шмидт, и не делает ничего плохого.
Они сворачивают к дому – дорожки фактически нет, только прорезанная бульдозером полоса. В конце неровная площадка – подрядчик не потрудился даже вывезти строительный мусор, не говоря уже о том, чтобы закончить нивелировку – и странного вида одноэтажный дом в форме буквы X. У парадного входа – или того, что должно им стать, стоит мусорный контейнер, переполненный обрезками досок и фанеры и гофрированным картоном.
Шангри-ла, [50]50
Волшебная страна из романа английского писателя Джеймса Хилтона (1900–1954) «Утерянный горизонт» (1933).
[Закрыть]говорит Шмидт.
Брайан хнычет: Не смотрите на участок, Альберт! Его можно благоустроить, как вы захотите.
Само собой.
Клянусь вам. Макманус просто не стал расчищать, потому что тот малый нарушил договор. У меня есть ключ. Хотите войти?
Одну из палочек «икса» целиком занимает длинная комната с двумя каминами, в ее дальнем конце – кухня, где нет стен, а только стойки. В других полусегментах – два отдельных крыла с рядом спален и ванных в каждом. Дубовые полы с роскошной полировкой и белые стены – в доме светло даже в такой пасмурный день.