Текст книги "Бойня"

Автор книги: Луи Фердинанд Селин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Л'Арсиль все еще продолжал свой монолог, ему приходилось орать, чтобы его было слышно сквозь жуткий грохот, все эти возгласы и перебранки. Он обстоятельно докладывал о навозной жиже, о переполненных доверху лошадиных корзинах. Вокруг нас громоздились носилки с кучами навоза. Постепенно мы исчезали. Мы были завалены, заживо погребены.

– Бьюсь об заклад, голуби вы мои, что он уже не вернется, ваш недоумок! Он сейчас надирается со своим приятелем! Плевал он на все это! на вас на всех! Да он уже наверняка тепленький! Они оба уже здорово тепленькие! «Мой дорогой Дюратон, как ваше драгоценное здоровье? Еще по рюмочке, сокровище мое?» Терпение, лапочки вы мои! вы все тут в одной гигантской мышеловке для дураков! Он ни за что не вернется!..

Продолжая говорить, он поднялся на ноги, стоял, упираясь головой в дощатый потолок нашего убежища. Навалившись на нас животом, он возвышался над нами, нависал над нашими головами. Он прекрасно понимал, в каком мы находились положении. Затем он снова заговорил о своей работенке. Мы были уже практически завалены дерьмом, ок

553

ружены величественной стеной из навоза, очерчивающей границы нашего убежища. Полное погребение.

– Я запрещаю вам курить, уроды! – вдруг заорал Л'Ар-силь. – Меня от этого тошнит!

Его грубости внезапно пробудили моего соседа по убежищу.

– Что ты несешь, бестолочь? Однако мы имеем такое же право, как и все! Послушай меня, воображала! Ты, случаем, сам табачок не куришь, нет? Не ты ли главный любитель покурить на дармовщинку, нет, пакость ты этакая?..

Больше говорящий ничего не сказал, ему еще очень хотелось спать, он опять завалился всей своей тушей в глубь норы. Захрапел с новой силой. По правде говоря, нам там было совсем неплохо.

Среди всего этого дерьма нам было тепло, надежно, это даже убаюкивало. Вообще, конечно, было тесновато, в особенности из-за касок, шпор, палашей, которые упирались в тело со всех сторон, вонзаясь под ребра.

Мой сосед, храпун Ламбеллюш, внезапно проснулся, подскочил как ужаленный, ремень карабина обвился вокруг его шеи, чуть не задушил.

Он выскочил из укрытия, заорал, призывая на помощь!

– Против ветра не поссышь, ребята! Я больше не могу, я возвращаюсь на пост! Скажу там, что мы забыли пароль.

– Только попробуй, чертов кретин! Сразу такое начнется! От нас мокрое место останется! Посмотришь, какой хай поднимется!

Он смирился перед угрозами, снова протиснулся в укрытие, вялый, обессиленный.

Количество навоза вокруг нас постепенно достигало критической точки. Смешанный с мочой, он образовывал высоченные завалы, густой плотный заслон. Немного полегче становилось, только когда Л'Арсиль убирал очередную порцию. Дерьмо уже падало на нас, внутрь нашего укрытия, просачивалось сквозь щели, постепенно заваливая все. С каждым походом за навозом Л'Арсиль снова принимался читать нам мораль.

Но я, уже буквально погибая от удушья, был не в состоянии прислушиваться к его словам. Я выбивался из последних сил внутри этого бункера, заваленный грудой переплетенных между собой, дурно пахнущих, плотно сжатых тел, дымящихся влажных шинелей, зажатый, как в тисках, между ножнами, штыками и еще черт знает чем.

Громадный пятиклинчатый эфес царапал мне затылок, причиняя острую боль. Оставаться там дальше было невыносимо. К тому же эти мучители, ни в чем себе не отказывая, пердели так, что, казалось, кишки должны были лопнуть от натуги, настоящая канонада, которая была способна заглушить даже грохот конюшни.

Л'Арсилю не терпелось еще посмеяться. Он склонялся над нашей душегубкой, продолжая свои шутливые угрозы.

– Л'Арсиль, я тебе сейчас шкуру спущу! Я тебе всю морду саблей исполосую!

Керибена это особенно бесило. Он уже вытаскивал свою саблю...

На нас обрушилась целая гора навоза... Дерьмо полилось прямо на нас. Нас окончательно заваливало. Оставалось только задохнуться всем вместе.

Но больше всего меня мучила дремота. Я тщетно пытался ей сопротивляться, беспрерывно моргая. Я постепенно сдавался. Окончательно уснуть не давала мне только одна забота... Я хотел вспомнить забытый пароль... Он не давал мне покоя, пароль нашего звена. Постепенно все остальные вокруг захрапели... Всем уже было плевать на пароль. Они сдавливали меня все сильней и сильней... Не давали вздохнуть... Я задыхался... Я был уже готов.

Лежащий прямо передо мной, который навалился на меня больше всех, внезапно зашевелился, пиная меня сапогами, ему хотелось пить. От ужасного запаха навоза, такого едкого, что от него тут же начинало драть в горле, все громко и хрипло фыркали, как коровы.

– Пить! Л'Арсиль! пить! Бандит!

Он орал как сумасшедший, этот тип, навалившийся на меня всем своим телом.

В ответ Л'Арсиль вывалил прямо на нас содержимое целой корзины.

– Вот вам, пейте на здоровье!

– У тебя есть, бандит! У тебя же есть! У тебя полно!

– Ну и где же мне его взять, скоты вонючие?

– В твоем борделе, э! каналья!

Все показывали на ларь с овсом... Они были абсолютно уверены!

– Ну так и что же? – сопротивлялся он. – Мне, что ли, его выдают, вино? Мне что, столовая его дарит?

– Мы тебе все вернем в субботу! Горло смочить! Л'Арсиль! Один глоток! Ты бросаешь нас, несчастных, на верную погибель! Чертов котяра, жадюга призвезденная!

555

– Покуда я жив, вы его не получите! Катитесь отсюда, если хотите пить! Снаружи есть здоровенная поилка! Мне виночерпий не наливает! Я вам не Иисус столовский! Если уж на то пошло, это стоит шестнадцать су за литр! по всей округе! Шестнадцать су на бочку! Нет монет – нет вина! Хоть подохните, так и будете гнить, раззявив пасти!

Воцарилось долгое молчание. Никто не возражал. Он изводил нас жаждой.

– Ну а что ваш новобранец, может, вы его уговорите? Он что, жмется выложить шестнадцать су, этот говнюк? Не иначе, маменькин сыночек! Эй! субчик! Может, у него денег куры не клюют! Гони свои капиталы! Пришло время выставить мужикам!

Я уже начал издавать предсмертные хрипы в глубине этой давилки, настолько сильно меня сжали. Это была верная погибель.

Тем не менее мне удалось вытащить деньги из кармана.

– Л'Арсиль! Л'Арсиль! мерзкий педрила! Гони свою отраву! Салага, передай ему денежки!

Чтобы выбраться из дымящейся свалки, из этого сплетения тел, потребовались нечеловеческие усилия, больше похожие на предсмертные судороги. В конце концов литровая бутылка все же появилась. Ее пустили по кругу. Никто не поблагодарил меня. Наоборот.

– Всех этих волонтеришек передушить бы! – заявили они единодушно.

Л'Арсиль пел в другом конце конюшни, в противоположном крыле:

Картошку поросятам!

А кожуру солдатам!

Бретонцам! пропойцам! пропойцам!

Он был счастлив от своего припева. Он пел его до самых дверей. Накатило новое удушье.

– Керуэр! Керуэр! Выметайся, грязная скотина! Это мы из-за тебя задыхаемся!

Керуэр развалился в самой гуще, в самой глубине, ногами кверху. На него нажали так сильно, что выдавили из свалки, как затычку из бочки. Он объявился мрачнее тучи. Жажда вернулась с новой силой. Все снова выпили... еще литр. Они становились все злее. Они обещали мне одно испытание страшнее другого.

– Ты пойдешь в учебный взвод! Ты не знаешь про это удовольствие из удовольствий? Говнее не придумаешь! Погоди, попадешь в лапы к Лакадану! Клянусь, ты будешь плакать и звать мамочку! Ты узнаешь, почем фунт лиха! Муштра! Дружок! В Бириби от тебя останутся кожа да кости! Будешь пустыню пахать!

Нужно было, чтобы я им выставил еще. На этот раз они вывернули мои карманы, прощупали всю подкладку... при свете фонаря... не припрятал ли я чего... У меня оставалось тридцать пять франков монетами по двадцать и десять су.

Прозвучало радостное «Виват!».

– А ты при денежках, маленький паршивец! А! Ну и пройдоха! Посмотрите-ка на него!

Л'Арсиль извлек свои запасы, еще одну литровую бутылку, а потом еще две, припрятанные под овсом. Белое вино отдавало навозом, а еще оно было кислым, горьким, ледяным, беспощадным. От него пробирала жуткая дрожь!

– А! Это бодрит! – заметили они! – Это уже лучше! Они сразу стали увереннее в себе. Ле Моэль, один из

наших, и Л'Арсиль отправились в гущу событий в глубь конюшни, за перегородки, на охоту за навозом. Там, в конце конюшни, в темноте, в клубах пара, шевелились их тени. Они пронизывали темноту своими фонарями, можно было подумать, что это бабочки. У них были крылья из света. Они перемещались из стороны в сторону. Это было феерическое зрелище, их перелеты... как будто блуждающие огоньки, мерцающие в царстве теней.

Они трижды притащили носилки с навозом, затем вернулись побеседовать с нами.

– Могу себе представить этого вашего Мейо! Сейчас он точно уже пьяный вдрабадан!.. Не видать вам пароля, как своих ушей! Я уже вижу, как вы пластаетесь перед Дисциплинарным советом! Пьянка! Пьянка! Полный порядок! Уверен! Он дрыхнет под койкой своего дружка! Без задних ног! Стоит ему выпить, он с места не сдвинется! Я его, пьянчугу, знаю! Представьте себе! Уверен! Пойду лучше потаскаю еще навоз! Мне тошно на вас смотреть! Ставлю пятифранковую, что он не вернется! Что до выпивки, ему равных нет!

Прежде чем снова наброситься на навоз, он захотел узнать, что же будет, если он так и не вспомнит пароль... в конце концов... все-таки. Какое-то время он молчал, сгорбившись, задумчиво опираясь на вилы.

– У меня... – произнес он наконец после долгих раздумий. – У меня два раза был «Маджента», когда я стоял у

557

пороховых... И потом еще один раз до этого у меня был «Карл Великий»... Мне его написал Старшой... Но, ребятки, на маневрах такой китайской грамоты напридумывали! У меня самого был «Пирамиды»! Один раз «Пирамиды», а потом «Херизантема»! Ну разве это не смертельный номер, «Хери-зантема»? А? Нет? Я его запомнил! Память у меня что надо! Я с двух раз в опере все запоминаю! Все арии! За год до этого в Сиссонне, в лагере, был другой... во был пароль! дурачки вы мои! Классная ловушка! так никто, кроме меня не запомнил!.. Это Орфиз его придумал, Старшой четвертого, чтобы подставить салаг, как пить дать нарочно'. Было двести суток губы, только за неделю, такой дерьмовый был пароль, столько они лажались на нем! Вы себе представить не можете, лапочки мои, что это было за скотство... «Мальплакетт», вот что это было. Сейчас я вспомнил... И это в тот момент, когда я его уже и не помнил. Эй, мужики! Послушайте-ка вот еще что! Как раз перед тем как меня должны были перевести в санитары! Это попало в приказ! Взыскание! Все накрылось! Вот она, военная служба! Ты изводишь себя, портишь себе кровь, ночи напролет, каждое утро после побудки не знаешь, откуда и каких ждать издевательств!., ты пешка несчастная! «Смирно! – говорит мне этот задавака. – Вы не помните? Пятнадцать раз отжаться, для начала! Будете знать, как забывать пароль!» Раз! два! три! четыре! я выполняю... «Ладно! Ладно! Сделаете тридцать!» Тут мое терпение лопнуло! Прощайте! Нет уж, спасибо! Господин начальник! Только вы меня и видели! В гробу я видал эти ваши команды! Ни фига! Я возвращаюсь в манеж! Он остается в дураках! Начальство только за тем и существует, чтобы нас гробить! Я знаю, что я говорю! Кому, как не мне это знать! Везде своих несчастий хватает, но разгребать вот так дерьмо за одно су в день, это уж хуже некуда! О чем это я! Что я говорю! Привет! До свидания, господин Госпиталь! Рыдайте, милосердные сестры! Бедные мы бедные! Дураки несчастные! Скорей бы война, чтобы нам всем погибнуть! Бедные мы бедные! Пушечное мясо! Школа живых мишеней! Хорошо, что его перевели, эту заразу! Старший сержант! Орфиз сердца моего! Я бы его так отделал! Я бы ему кишки вместо парадного галстука на шею намотал! Вот так вот! Не будь я старик!

Он вспомнил еще кое-что...

– Когда ты проходил по расположению, ты его чуял за версту... от пропускника... так от него несло его скотством!

f Никогда бы не подумал, что человек может быть таким по-j донком... Это уж точно!..

I Компания, сидящая по уши в навозе, не могла поддер-

жать беседу об Орфизе в таких тонкостях. Никто его не знал.

Слишком высоко он располагался. Л'Арсиль был ветераном среди стариков... он растолковал мне... со множеством под-

j робностей... все, что касалось бесконечных дополнительных сроков... что он из-за них никогда не выйдет отсюда! Помере того как он говорил, его одолели сомнения. Он заду-

it мался.

! – Постой-ка, мне вспоминается еще один! Еще боль-

ji шая сволочь! Ле Метреван из чевертого! А! Никогда не видал шакала страшнее! Нет! Это невозможно! Блин! я забыл еще одного душегуба! А! подумай, какой же я дурень! Ле Близар! Вот он как раз и есть самый страшный тип! Ле Близар! Каптенармус из второго! Точно! Ты представить себе не можешь большего убийцу!

Из-за бесконечных разговоров Л'Арсиля мои соседи по укрытию недовольно ворчали, это мешало им храпеть...

– Спит? Что спит? Почему спит? Я-то не сплю! Он вам сейчас даст поспать, Ранкотт! Погодите немного, пусть он только заявится! Он вам концерт продолжит!

Я понимал, какая опасность нам грозит. В подкладке пальто я нашел еще несколько монет. Это было верное средство немного успокоиться... Я положил пятифранковку на ларь...

– У него денег куры не клюют, у этого новобранца, это точно!..

– Пойди-ка поищи другого, Л'Арсиль! Красного! красного! – заорали они.

– Красного! Отлично придумано! Красного! Где я вам его найду?

– Сходи в казармы!

– В такое-то время? Чтобы нарваться на Ранкотта? «Ну-ка, ну-ка, где туг мой патруль? Чтоб вас всех черти подрали!» – вот что он мне скажет!

– Я тебя научу, парижанин, как себя вести! – пригрозил Ламбеллюш, чтобы положить конец спорам.

Л 'Арсиль был явно растерян. Его голова была почти не видна в отсвете фонаря. Его тряпье показалось над навозной кучей.

– Тебе нужно только добраться до Ле Кроаша, у него в барахле всегда найдется... Он на нем спит, жирный боров!.. Ты даешь ему деньги... Сматываешься оттуда, возвращаешься! Раз! Два! Пара пустяков! Давай, живо!

559

Л'Арсиль понял, что тут уже не до шуток. Он напялил на себя свое барахло. Нахлобучил каску. Пошел, ковыляя... Исчез в темноте... Он оставил нам свой фонарь.

Лошади понемногу пришли в себя... Они бушевали с полуночи, буйствовали с такой яростью, что невозможно было представить, что в конюшне осталось в целости и сохранности хоть что-нибудь... Но тем не менее все улеглось... до нас доносились лишь ржание и удары копыт... Постепенно мы начали мерзнуть, повеяло утренней прохладой, от которой у нас зуб на зуб не попадал. Настроение у всех резко ухудшилось...

– А! Ле Мейо, подумать только, какая сволочь! Да, конечно, редкая скотина! Наглая безжалостная зверюга! Пердун! Это не шутки! Настоящий псих! Л'Арсиль прав! Он никогда не вернется! Взял и смылся, зараза такая! Пока мы тут загибаемся, он там напивается! Бригадир, который забывает пароль, лучше бы ему подохнуть!

Ранкотт наверняка был вне себя от бешенства, гуляя со своим патрулем. Это будет настоящая трагедия для всех, когда он придет сводить счеты. В нашем укрытии все тряслись от страха, все только об этом и думали. Все прекрасно понимали, что нас ждет. Дрожь пробирала все больше и больше.

Сейчас мне хотелось не вина, не водки, а кофе, горячего, кипящего.

Лошади снова подняли шум, они снова разбушевались, они пошли в сокрушительную битву, чтобы уже развалить бордель полностью. Им тоже требовалось согреться. Со всех сторон обрушивались железные цепи, деревянные брусья, это был настоящий кавардак бах! трах! беспрерывно! Трубить атаку! Мы не осмеливались даже пошевелиться, сидя по уши в дерьме, с затекшими руками и ногами, увешанные оружием, согнувшись вдвое, вчетверо, попавшие в переплет хуже не придумаешь.

Л'Арсиль все еще не возвращался. Дело принимало пре-неприятнейший оборот. Ле Моэль поспешил к лошадям, он не мог удержаться. Все в конюшне было вверх дном. Лошади яростно бились. Три из них в пылу битвы грохнулись на спину под центральным пилоном В этой вакханалии брусья, подпорки, цепи падали им на брюхо. Остальные вздымались на дыбы с такой яростью, с таким бешенством, что по всей конюшне, погруженной во мрак, стоял неистовый

1 Пилон – большие столбы, служащие опорой перекрытий либо стоящие по сторонам входов.

храп. Настоящий конский шабаш... Две клячи срываются с привязи, в бешенстве устремляются вперед, вдребезги разбивают кормушки, скачут вниз, сметая все на своем пути. Они надвигаются прямо на нас, напирают, обрушиваются всей тяжестью на наше укрытие... Мы внутри практически раздавлены, погребены, смяты в лепешку под этим натиском... Мы пытаемся ползком выбраться из этого гибельного места, мы выбираемся оттуда, как мыши, через узкую нору, заваленные дерьмом. Снаружи мы видим, что происходит... конюшня вся в обломках... все в развалинах, вокруг лязг и грохот. Они вгрызаются друг другу в гривы, эти клячи, вырывают целые куски мяса. Все забрызгано кровью.

– Хватайте! мужики! Хватайте их! – орет Ле Моэль из грохочущего урагана. – Иначе беда будет!

Остальные не трогаются с места.

– Охота нам подставляться из-за твоей дурьей башки! Привык горбатиться на штрафных работах! Нет уж, извини!

Тем не менее Керуэр бросился в эту свалку, схватил самую буйную вспененную лошадь, крепко ухватил ее за уши, усмирил эту клячу, скрючившись от натуги, согнувшись пополам, силой притащил ее к нашему фонарю.

Бах! Бах! Хлопнула огромная дверь. Обе створки распахнулись настежь.

– Дежурный по конюшне! Дежурный по конюшне! Мы опрометью бросаемся к ларю, ныряем за него, снова

прячемся. Чертовы твари пользуются моментом, это настоящая кавалькада. Спасайся кто может, они пулей вылетают из конюшни, их копыта грохочут по булыжнику...

Этот адский грохот разносится эхом по всем окрестностям. Летит в ночной тишине. Нам все же удается снова расслышать дикий крик: «Дежурный по конюшне!» Он уже совсем близко. Это Ле Мейо. Это его голос. Он идет, пошатываясь, с фонарем в руке. Он возвращается от своего приятеля.

– Вы не ошиблись, сынки! Я выпил все! И конечно же, это было красное!

Он покачивается, его бросает из стороны в сторону, он старается не упасть. Сейчас он хочет взгромоздиться на ящик, чтобы немного поспать, заявляет Мейо. Он цепляется за крышку, срывается, растягивается прямо на полу... осыпает нас ругательствами, поливает нас.

– Ребята! Ни слова! Всем молчать! Бригадир Ле Мейо! Дежурный по конюшне! Л'Арсиль! вы попадете на губу! хер собачий! мерзавец!

561

Он рыгает-., он больше не может... ему все же удается слегка взбодриться.

– Капитан! капитан! Смирно! Капитан! Влепите же мне дисциплинарное взыскание! Смирно! Простой капитан! Мне! Ах, пока еще не генерал! Милашка! Черт побери! нет! Пока еще нет.

Он злится на капитана, к нему понемногу возвращается прежний апломб, он лежит, согнувшись, возле стены. Он гримасничает, показывая нам, как разговаривает с капитаном, выражение лица у него жуткое, нам не до смеха. Он щурится на свет. Он ломает перед нами комедию. Все это забавляет его одного. Положение опасное.

– Так что, капитан, в позицию? Ну, в позицию?.. Становитесь же в позицию! Сукин сын! Удар палашом вперед налево!

С этими словами он величественным жестом выхватывает палаш из ножен... и ежик...ежик... Клинок рассекает воздух! Еще! Воздух дрожит! клинок со свистом врубается куда-то! Изо всех сил! Вот он, Ле Мейо в пылу сражения! Это вихрь, неистовство! Все вокруг него стонет и свистит... Он наносит удар, снова готовится к бою, укладывает противника наповал, слышен свист клинка, рубящего пространство.

Но тут его порыв угасает, силы оставляют его, он клонится набок, падает. Тем не менее продолжает гундеть, свалившись без сил, он все еще несет чепуху.

– «Бригадир, – отвечает он мне, – вас приговорят к каторжным работам в бескрайней пустыне!..» – «Какая у меня жажда, мой капитан, никогда у меня не будет такой жажды, даже в самой сраке вашей сраной пустыни, как сейчас, когда я говорю с вами! Как всегда говорила моя бабушка: «Никогда не сиди без дела, Мейо!» Смирно! мой капитан! Со всем почтением, мы согласны! Идите!»

Остановить поток его идиотской болтовни было невозможно.

– Дисциплинарная комиссия бригады! Нет уж, дураков нет! Я вам говорю, что это херня! Так точно, мой генерал! А причиной херни жажда! Пустыня? Пустыня? так он мне говорит... Все пустыни сплошная херня! Жажда! Сейчас! мой генерал! Бригадир Ле Мейо! Третье звено! Сорвать нашивки! Продолжайте распалять вашу жажду! Отставить барабаны!

– Встать! Мейо! Встать! Засранец поганый! – Ле Моэль хотел заставить его подняться. – Три часа! Ночной патруль, послушай! Он сейчас заявится, вот увидишь!

Но Ле Мейо продолжал свой монолог за диоих, он ир сдавался.

– «Что бы я ни сделал, мой генерал! Вы не имеете права ко мне прикасаться!» – «Вы разжалованы, бригадир, вы разжалованы!» – «Можете засунуть мои нашивки себе в жопу». – «Это невежливо! Смирно! – так он мне отвечает! – Некрасиво так говорить! Я думаю, что вы получите двойной срок!» – «Вы пьяны в дым, мой генерал! Не будь я, Мейо, Жюлем Эрнестом Шарлем Франсуа, если я вас не лишу воинского звания! Что вы можете возразить? Мой генерал! Жюль Эрнест Ле Мейо, к вашим услугам, де Кердавонен Финистер, Ле Мейо красавец хоть куда! Воплощенное благо, воплощенная честь! Почтение к великим святым Рима! Решение Дисциплинарного совета! Все салаги – трусы! Кавалерии конец! Мой генерал, все пропало! В горле пересохло! Враг победил! Мы все погибнем от жажды! Вот наше чертово наказание! Вы будете приговорены к каторжным работам до второго пришествия! До конца ваших курвенных дней! Погодите, ребята! Вы только послушайте! Рыгать от этого хочется!»

Если быть точным, он уже и так обрыгал всю подстилку, громко булькая и хрипя во время приступов рвоты.

– Никак нет, мой генерал! Никак нет, мой генерал! Он не соглашался. Мейо снова поднялся на ноги и, стоя,

блевал прямо на свою накидку. Он хотел обрыгать нас сверху.

– Сейчас я вас погашу, дети мои! – заявляет он нам.

Мейо пытается взобраться на ящик, хватается за крышку. Он летит кубарем, падает, растягивается на каменном полу со всей своей амуницией.

И вот в этот самый момент снаружи раздается истошный яростный вопль, от его неистовой силы дрожат стекла в окнах:

– Ну и ну! Ну и ну! Эта сволочь! Где этот гребаный негодяй? Подонок! Свинья! Дежурный по конюшне! Ко мне! подлец!

Это никак нельзя было назвать легким негодованием.

– Л'Арсиль! Л'Арсиль! Что у вас творится?! Ну и ну! Инструкция! Где вы? А как же поверка? Поверка!

Не было никаких сомнений. Это точно был он. Это был Ранкотт... Мы еще больше съежились, еще теснее прижались друг к другу в нашей конуре. Разъяренный, он кричал все громче и громче:

– Мейо! Мейо! Вы меня слышите? Вы что, хотите, чтобы я сам к вам пришел? Убийца! Бригадир Мейо!

563

Это больше не могло так продолжаться. Он появился в двери, орущий, во главе своего патруля. Он идет в глубь конюшни, в темноту, во мрак. Он проходит совсем рядом с нашим укрытием. Никого не видит. С рычанием проходит немного дальше.

– Дежурный по конюшне! Дежурный! От двери слышится ответ:

– Здесь, серьжан! Здесь!

Это как раз Л'Арсиль возвращается с бутылками. Ран-котт набрасывается на него.

– А, вот и ты, мой штрафничок! Погоди у меня, недоумок! Погоди у меня, безобразник! А! Ты хочешь заставить меня кричать еще громче! Я тебе сейчас такую головомойку устрою! Уход с поста, мой маленький зуав! А! Кровью будешь харкать! Ты, случайно, не видел Ле Мейо?

– Никак нет, серьжан!

– Ну а своих лошадей, ты их тоже не видел?

– Никак нет, серьжан!

– Смотри-ка, а я их видел, понял! На эспланаде развлекаются, как раз сейчас учатся выездке! Тагадам! Тагадам.'Да] Очень мило! Все при деле! Вы поразительный негодяй! Сейчас я вас побалую, сволочь этакую! Каторжная морда! Восемь суток за ваших лошадок и основание! Самый бесстыдный брехун во всей бригаде! Ну и фрукт! Восьми суток даже не хватит! Наглости хватает скрывать позорную правду от своего дежурного унтер-офицера! А! Это еще не все! Порча имущества! Посмотрите на это безобразие! этот полный бардак! Тридцать и пятнадцать! Дельце как раз для трибунала! Смирно, сволота! Рэз! два! Рэз! два!

Он повел свой патруль обратно, к нашему укрытию, всю смену караула. Они шли в темноте, покачивая фонарями, это было похоже на канделябры. На поиски без вести пропавшего они взяли все фонари.

Мы еще долго слышали рычание Ранкотта, доносившееся издалека, черт знает откуда.

– Он в третьем эскадроне!.. – прислушался Ламбел-люш. – Вопит с северной стороны!.. Он сейчас вернется... Лучше бы нам, ребята, поторопиться... Он придет на пост раньше нас!

Единственный раз все сошлись во мнении, что стоило попытать удачу... была не была... Мы выбрались из своей берлоги... Все были покрыты таким толстым слоем навоза, что для того чтобы его стряхнуть, пришлось отдубасить еа

мих себя как следует, такими тумаками можно было лошадь свалить...

Пока мы приводили себя в порядок, вернулся с поста Л'Арсиль... Его основательно покачивало... Он говорил без остановки:

– Это называется друзья! Это называется жаркие поцелуи! Таким болваном перед Ранкоттом! Он может его искать, своего бригадира! У меня! Он подает меня на пятнашку губы! Бедная жертва! Вот так! Решено и подписано! Правила внутреннего распорядка? Томитесь же, милосердные сестры! Это за 315 дней до конца службы! Салаги в этом году отдыхают! Военный устав! Это революция для тунеядцев! Салагам уже и шевелиться не нужно! Все в постельках! Цыпочки мои дорогие! Старик подыхает, жертвуя собой! Салажня храпит! Такая нынче мода! «Л'Арсиль, вы получите пятнадцать суток! Вы пьяны!» – Пьян с горя! Серьжан! Новобранцы в постельке! Старик подыхает от взысканий! Это настоящая несправедливость!» – «Возвращайтесь в свою конюшню! Когда я разыщу Ле Мейо, я вас приволоку на губу! лично!» – «Ах! Ах! Ах! Я хотел бы увидеть вас!» – «Проваливай, скотина!» – «Прекрасно, мой генерал!» Вот в мое время были люди! Седьмой класс! В четыре часа всем соплякам подъем! В конюшню, весельчаки! Вперед! Оп-ля! метлу в руки! и живо, шевелитесь! За работу! Вот это муштра! Сейчас салаги бьют баклуши! Ну я вам скажу! Это старику приходится загибаться! Он мчится со всех ног! На работу! Бедный мученик! А сопляк дрыхнет до сигнала!.. Чашечку кофе в постельку! Не беспокойтесь, душеньки мои! Храпите! Я здесь! дамы и господа!

Он мог бы выдвинуть еще немало обвинений, Л'Арсиль, но он уже был не в состоянии, он уже еле ворочал опухшим от жажды языком... Вдруг появился еще один приятель, дежурный из соседней конюшни, который знал, что такое жажда... У него тоже был повод для недовольства.

– Чего вы тут? Чего? Горлопаны! А лошади не хотят пить, по-вашему? Лучше бы наполнили мне поилку, вместо того чтобы болтать всякие глупости! Если это делают салаги, получается беготня, бестолковщина, никогда не сделают, как надо!.. Это такой кавардак!.. У меня от них одни неприятности!., руки у них из жопы растут... все портят... чтобы подстилку вычистили, так не дождешься...

В этот момент опять объявился многострадальный ветеран со своей бутылкой и кружкой. Он взялся расталкивать Ламбеллюша. Тот снова задрых в нашей душегубке.

565

Назревал новый спор, как вдруг у входа раздались страшные крики. Это был окончательно потерявший голову Ле Мейо... который мчался со всех ног, он пулей влетел в открытую дверь... а за ним по пятам гнался унтер...

– Бригадир! Бригадир! Стоять! Свинья! Ко мне! Вы слышите! Стоять, бандит!

Взмыленные, они оба задыхались, хрипели на бегу.

– Сейчас, серьжан! Сейчас, серьжан!

Тем не менее он продолжал спасаться бегством, скача зигзагом туда-сюда.

– Мейо! Мейо! Вернитесь!

Тот отскочил в сторону, повернулся кругом, как бы собираясь подчиниться, поскользнулся на каком-то наклоне, споткнулся о собственную саблю, инстинктивно выхватил ее из ножен. Затем оба рухнули. Прямо на фонарь... раздался жуткий грохот. Ранкотт, едва успев подняться на ноги, с прытью молодого козленка перепрыгнул через неподвижное тело бригадира. Пушечным ядром он грохнулся прямо посреди нашей честной компании. Он отряхивается, замечает нас в глубине нашего логова... скорчившихся, всех восьмерых... Он протирает глаза... таращит их изо всех сил... он отказывается им верить...

– Все сюда! Ко мне! Дежурный по конюшне! Бегом! – Он вне себя от ярости. Он чрезвычайно возбужден. – Дежурный! Черт побери! Да что же это такое? В вашем дерьме? Вот еще новости! хороша комедия! Этого только не хватало! Очень хорошо! Загадка! И разгадка! Все наши главные пройдохи! А! Прекрасно! Я застал их врасплох! А они себе уже и в ус не дуют! Я так и думал... Стоять! Смирно! Пьяные подонки!

Я чувствую, как кто-то тащит меня за штаны. Я вылезаю из укрытия, поднимаюсь на ноги. Остальные тоже выползают, кто как может. Выбираются из теплой навозной жижи.

– Ara! Я застал их прямо в гнездышке, моих пташек! Ранкотт ликует, глядя на нас, растерянных, икающих

после дешевого пойла, это приводит его в великолепное расположение духа.

– Браво! Браво! Отличная служба! Ловко придумано, мои воробушки! Ну да! Ну да! Прекрасно! А! Вы пьяны, бригаг дир! А! Бириби! А! прекрасные манеры! Вы даром время не теряете! Пьяный вдрызг! Да, мой голубок! Да, сейчас я вас уложу баиньки! Сейчас! Сейчас! Я иду! Все вон отсюда! В колонну по четыре! Представляю себе, как вам выжгут

566

раскаленным железом ваши матрикулы!1 Раз! Два! Три! Четыре! Вот это будет гульба! Сейчас я вас попотчую на славу! Вперед! Арш!

Спотыкаясь о булыжники, мы чуть не бегом двинулись на пост. Всех покачивало при ходьбе. Ранкотт шагал рядом со мной. Мне доставалось больше всех.

– И новобранец в этом тоже замешан! Ну конечно! Просто удовольствие! Это великолепно! Он настоящий счастливец, этот маменькин сынок!

На ходу он нарочно светил мне своим фонарем прямо в лицо. Я уже ничего не видел.

– Каков молодец! Просто замечательный! Он что надо, этот малыш! Я это сразу же почувствовал! Он будет в дерьме выше головы! А! дикарь! ему конец! Редчайший экземпляр!

На каждом шагу он задавал мне вопросы....

– Ну-ка скажи, идиот недоделанный, как меня зовут? Ну-ка, немедленно скажи, дубина! Как я именуюсь? Раз! Два! Раз! Два! В ногу, паршивец! Что скажешь?..

Он задавал ритм... Ему не давало покоя, запомнил ли я как следует его имя. Мы подошли к ограде.

– Стой! В шеренгу становись! Поверка! Смирно! Лам-беллюш!

– Здесь!

– Брезунек!

– Здесь!

– Керсюзон!..

Все были на месте, кроме одного: Ле Костера... Он выкликал его два или три раза. Никто не отвечал...

– Где ваш человек, Мейо?.. Хорошо! Попробуем еще раз!..

Молчание. Его среди нас не было.

– Часовой на пороховых складах... – еле слышно донеслось из шеренги.

– На пороховых?.. Часовой? А! – задохнулся от негодования Ранкотт! Приступ удушья! – На поро... порохо... о чем вы говорите?.. Никто его не сменил? Да чтоб вы все провалились к чертям собачьим! Ну бригадир, да он просто чокнутый, это ясно! Не сменить часового на пороховых? А! Ну это уже, я вам скажу, Мейо! Чтобы я обнаружил вас пьяным в стельку, в омерзительном состоянии! Бригадир! Плохо ваше дело! Ну я вам скажу, простите! Костер на пороховых со вчерашнего вечера!..