Текст книги "Смерть в кредит (другая редакция)"

Автор книги: Луи Фердинанд Селин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

* * *

В момент отъезда боль расставания все же была, даже сильнее, чем я мог ожидать. Мы стояли, притихшие, очутившись втроем на перроне Северного вокзала… Мы цеплялись друг за друга, пытаясь держаться вместе… Как только попадешь в толпу, становишься робким, скрытным… Даже мой отец, порой так сильно оравший в Пассаже, выходя на улицу, сразу же расставался со всеми своими замашками… Он как-то весь съеживался. Это только дома он метал громы и молнии. На улице стоило кому-нибудь обратить на него внимание, как он краснел… Он не решался смотреть по сторонам…

Посылать меня так далеко было крайне рискованно… Вот так, совсем одного… Внезапно пришел испуг… Моя мать, как самая стойкая, стала искать людей, ехавших туда же, куда и я… Никто ничего не слышал о Рочестере. Я пошел занимать место… Мне еще раз напомнили о самом необходимом… Крайняя осторожность… Не выходить, пока поезд не остановится… Никогда не переходить через пути… Смотреть по сторонам… Не баловаться с дверью… Избегать сквозняков… Беречь глаза… Не доверять багажным сеткам… потому что во время толчков может покалечить… У меня был набитый чемодан и еще одеяло, напоминающее восточный ковер, с разноцветными квадратами, плед для путешествий, зеленый с голубым… Он достался нам от Бабушки Каролины. Все попытки его продать оказались тщетными. Я увозил его в самую подходящую для него страну. В этом климате он незаменим! Все так считали…

В этой суматохе мне пришлось еще раз пересказать все, что меня заставили выучить, все, что мне напевали в течение восьми дней… «Чисти зубы каждое утро… Мой ноги каждую субботу… Попроси разрешения принимать горячие ванны… У тебя 12 пар носков… Три ночные рубашки… Подтирайся в туалете как следует… Ешь и жуй медленно… А то испортишь себе желудок… Принимай свое лекарство от глистов… Брось привычку трогать себя…»

Я увозил с собой еще множество наставлений для моего морального усовершенствования, для моей полной реабилитации. В меня старались вложить все перед тем, как я уеду. Я увозил в Англию хорошие принципы… просто прекрасные… И огромный стыд перед своими низменными инстинктами. Я буду полностью обеспечен. О цене договорились. Целых два месяца оплачены вперед. Я обещал быть примерным, послушным, смелым, внимательным, искренним, сознательным, честным, никогда больше не лгать и, главное, не воровать, не засовывать пальцы в нос, вернуться просто неузнаваемым, идеальным, поправиться, изучить английский, не забыть французский, писать родителям, по крайней мере, каждое воскресенье. Я обещал все, чего они хотели, только бы мне позволили быстрее уехать. Чтобы снова не разыгралась драма. После стольких речей слова были уже на исходе… Настал момент отъезда. Меня переполняли самые мрачные чувства и мысли… Вся эта безобразная мешанина дымов, толпы, свистков ужасно отупляет… Я видел, как рельсы вдали исчезали в туннеле. И я тоже исчезну. У меня были дурные предчувствия, я спрашивал себя, не окажутся ли англичане еще более сволочными, более подлыми, чем те, с кем мне приходилось сталкиваться здесь?..

Я смотрел на своих родителей, они вздрагивали, тряслись всем телом… Они больше не сдерживали слез… Вдруг я тоже принялся скулить. Мне было очень стыдно, я плакал, как девчонка, я казался себе просто омерзительным. Моя мать обхватила меня руками… Двери как раз начали закрываться… Раздалась команда «По вагонам!..» Она обнимала и целовала меня так сильно, что я едва мог удержаться на ногах… Она напоминала лошадь, охваченную нежностью, которая поднималась из глубины ее нескладного тела… Она заранее окунулась в разлуку. Это как бы выворачивало ее, как будто душа ее выходила у нее сзади, из глаз, из живота, из груди и обволакивала меня со всех сторон, освещая вокзал… Она полностью обессилела… На нее невозможно было смотреть…

– Успокойся же, мама!.. Люди смеются…

Я умолял ее сдержаться и плакал над нею среди поцелуев, свистков, сутолоки… Но это было сильнее нее… Я вырвался из ее объятий, прыгнул на подножку, я не хотел, чтобы она начала все снова… Я не осмеливался себе в этом признаться, но все же в глубине души мне как будто было даже любопытно… Мне бы очень хотелось узнать, до чего она может дойти в своих излияниях… Из какого отвратительного источника она черпала все это?

Мой отец был, по крайней мере, проще, он был всего лишь грязный слюнтяй, у него в башке не было ничего, кроме набора общих фраз, призраков, да еще ругательств… Обыкновенная свинья… Но она, это совсем другое дело… Она сохраняла все, что было у нее в душе, она берегла всю свою музыку… Даже в страшной нищете… если ее хоть немного приласкать, она приходила в волнение… Как сломанное забытое пианино, в котором затаились дребезжащие звуки… Даже зайдя в вагон, я продолжал бояться, что она меня снова схватит… Я ходил, возвращался, делая вид, что ищу свои вещи… Я вскарабкался на полку… Я искал свое одеяло… Ворочался наверху… Я был очень доволен, что мы тронулись… С грохотом отъехали… Уже проехали Аньер, когда я наконец устроился… Я долго еще не мог успокоиться…

* * *

Когда мы доехали до Фолкстоуна, мне показали начальника поезда, это он должен был наблюдать за мной и предупредить меня, когда выходить. На нем был красный пояс с маленькой сумочкой, висевшей посередине спины. Я должен был не терять его из виду. В Чатеме он подал мне знак. Я схватил свой чемодан. Поезд опоздал на два часа, люди из моего пансиона «Meanwell College» [60]60
  «Meanwell College» – букв. переводится с английского как «Колледж Благих Намерений». Как тут не вспомнить крылатую фразу «Благими намерениями вымощена дорога в ад».


[Закрыть] уехали обратно, не дождавшись меня. В сущности, до этого никому не было дела. Я один выходил, остальные продолжали путь в Лондон.

Был уже вечер, освещение плохое. Вокзал стоял высоко, на сваях, как на ходулях… Грязный деревянный сарай, пестро расцвеченный афишами…

Я больше не хотел ничьей помощи, с меня было достаточно. Я поднялся по лесенке, прошел через здание вокзала… У меня ничего не спросили… Я больше не видел того типа, в чем-то вроде униформы, голубой с красным, который мне постоянно надоедал. Перед станцией на совершенно темной площади я огляделся по сторонам. Город начинался прямо здесь. Он сбегал вниз темными улочками от огонька к огоньку… Клейкий, вязкий воздух дрожал вокруг фонарей… Я почувствовал тоску. Издалека снизу доносилась музыка… должно быть, ветер приносил… ритурнели… Можно было подумать, что там карусель…

Я приехал в субботу, на улицах было полно народу. Люди липли к лавкам. Трамвай, наподобие тучного жирафа, проходя мимо хибар, рассекал толпу, дребезжал в витринах… Толпа была густая, одичалая и волнующая, пахла тиной, табаком, антрацитом и серой, все это затягивало, обволакивало, смрад вызывал в глотке удушье. За трамваем толпа снова смыкалась, как косяк рыбы за судном…

Ее водовороты были еще более густые и вязкие, чем у нас. Меня с чемоданом прижали к группе прохожих и бросали из стороны в сторону. Я пялил глаза на высокие витрины со снедью. Горы ветчины… Кучи солений… Мне ужасно хотелось жрать, но я не осмеливался войти. У меня был «фунт» в одном кармане и еще несколько су в другом.

Наконец, побродив и потолкавшись, я вывалился на набережную… Туман был очень густой… Я уже привык спотыкаться… Главное, не свалиться в воду… Вдоль берега раскинулась целая ярмарка с маленькими лотками и настоящими эстрадами… Множество огоньков и сутолока… Торговцы заманивали толпу… Надрывались на своем языке… На площади было множество палаток на любой вкус… Мерлан, жареный картофель… мандолина, борьба, тяжести, глотатель огня, велодром, маленькие птички… канарейка, отыскивающая «будущее» в коробке… Там можно было встретить необыкновенных людей… Кипение страстей… конфеты… смородина, которую продавали целыми бочонками… С неба спустилось огромное облако… прямо на праздник… и все скрылось в одно мгновение… Оно заполнило все пространство… Звуки были еще слышны, но облако осело, и уже ничего не видно… ни мужчину, ни ацетиленовые фонари… Ах! Порыв ветра! Он снова появился… настоящий джентльмен, в рединготе… Он показывает Луну за два пенни… За три монеты он представит вам Сатурн… Так написано на его плакате… Внезапно появляется изморось и оседает на толпу… Она ежится… По-прежнему душно! Этот тип опять надевает свою шапочку, складывает свой телескоп, хрипит и отваливает… Толпа становится еще плотнее… Двигаться уже невозможно… Можно полностью раствориться, люди собираются у витрин, где все сверкает. Отовсюду плывет музыка… Кажется, что ты окутан ею… Это что-то вроде миража… Как будто купаешься в шумах. Вот банджо… Негр рядом со мной, на ковре, пыхтит на тротуаре… подражает локомотиву… Сейчас он всех раздавит. Хорошее развлечение, никто ни на кого не обращает внимания!..

Изморось оседает и испаряется… И вдруг я заметил, что совсем не тороплюсь… Не спешу в «Минвелл»… Меня вполне устраивает это место на набережной… что-то вроде ярмарки и люди в тумане… Язык, которого не понимаешь, это так приятно… Совсем как туман, который бродит в мыслях… Что может быть лучше… Это просто восхитительно, когда слова не покидают мира мечты… Я не спеша усаживаюсь на свое одеяло, около каменной тумбы, рядом с цепями… Для удобства прислоняюсь спиной… Теперь я могу спокойно смотреть весь спектакль… Вот вереница моряков с зажженными фонарями на длинных шестах… Какие они веселые! Толчея! Сноп искр!.. Они уже пьяны, счастливцы!.. Они толкаются, кувыркаются, шумят. Повизгивают, как коты… Они приводят в волнение всю толпу. Продвигаются сквозь нее, их фарандола застревает у фонаря… Обвивается вокруг, разматывается… Кто-то отстал… Вот они натыкаются на негра. Задирают его… Слышны ругательства!.. Это выводит их из себя… Они хотят повесить негра на фонарном столбе!.. Ужасный гвалт!.. Завязывается отвратительная драка… Дым коромыслом… Вопли… Слышны удары, совсем как в барабан! И-ап! и-ап! просто ужасные… Вот раздаются свистки… Еще одна звуковая волна… Море пронзительных звуков… Целая стая легавых, голубых, в остроконечных шлемах, мрачных врагов веселья, выходит на охоту!.. Они тоже спешат. Несутся во весь опор со всех улиц, из подворотен, отовсюду… Они бегут… Все военные, только что не спеша расхаживавшие, помахивая тросточками, вдоль бараков, мгновенно тоже бросаются в толпу… Началось!.. Визг сарабанды! Столпотворение!.. Все цвета радуги! Буйство красок!.. Светло-желтые!.. зеленые… фиолетовые… Свалка! Салат… Шлюхи разбегаются по ацетиленовым углам, освещенным горящими в тумане факелами. Все они жутко, пронзительно орут, они просто обезумели от страха… Вот появляется подкрепление жандармов, настоящих разноцветных какаду… Они тоже торжественно пускаются в пляс… С криками разворачиваются. Это напоминает битву в курятнике… Тросточки… султаны взлетают вверх… Шарабан, запряженный четверкой лошадей, проносится… как смерч. И резко останавливается, в самом центре сумятицы… Оттуда вываливается еще одна партия здоровенных жлобов… Эти колоссы бросаются в драку, и та разгорается с новой силой… Они хватают самых грубых, самых наглых, самых крикливых… Выкручивают им руки и заталкивают в фургон… Нагромождение и скопление продолжает расти, наконец свалка рассыпается… Бунт тонет в ночи… Колымага стремительно уносится… Конец буйству!.. Толпа снова растекается по забегаловкам, обволакивая стойки из красного дерева… Всем хочется нажраться еще больше… Жареный картофель… свиные колбаски… улитки… Все опять чокаются… Жуют сосиски… Дверь бара без остановки хлопает. Какой-то пьяный, споткнувшись, валится в канаву… Людской поток изгибается, все продолжают шляться безо всякой цели… Целая банда шлюх, настоящих наседок… липнет к морякам, и они вместе заходят в двери домов… Они громко переговариваются… Кроют друг друга… В баре отвага снова возвращается к ним… Шотландцы упрямые… Им хотелось бы подраться еще, просто не терпится…

Я вхожу за ними вместе со своим чемоданом… Меня ни о чем не спрашивают… Сначала просто обслуживают… Целый бокал жидкости, очень густой, черной, пенистой… горько… это пиво! Кругом дым… Мне дают сдачи: два кружочка с «королевой», той самой, что недавно окочурилась, с рожей, как задница… прекрасная Виктория [61]61
  …прекрасная Виктория – французский писатель Жан Жионо, современник Селина, в незавершенном рассказе «Дракон» приводит факт, объясняющий это выражение: «В то время англичане с нами враждовали, и в газетах можно было видеть рисунки, на которых изображалась толстая Альбионша, задравшая юбки и показывающая зад всем прохожим, – это уже воспринималось как портрет королевы».


[Закрыть]… Я не могу допить их пойло, которое вызывает у меня отвращение, и мне страшно стыдно! Я снова растворяюсь в потоке. Прохожу мимо тележек, крошечных, с фонариками между оглоблями… Я слышу настоящий оркестр… Пытаюсь сориентироваться… Он совсем рядом с дебаркадером… Там что-то грохочет, над развевающимся флагом звучит тромбон… Все поют хором… Ужасно фальшивя… Удивительно, как им удается так растягивать и выгибать губы, так открывать свой рот, как настоящий тромбон, и удерживать его в таком положении. Это напоминает предсмертную агонию… Конвульсии… Молитва, гимны!.. Здоровенная одноглазая бабища орет все громче и громче, отчего глаз ее вылезает все сильнее и сильнее!.. Она так трясется, что шиньон съезжает ей на физиономию вместе с украшенной лентами шляпкой… Но ей этого недостаточно, она вырывает кларнет у своего мужика и в свою очередь дует в него, вкладывая в это всю силу своих легких… И вот уже звучит мелодия польки, настоящий ригодон… Печаль рассеивается… Присутствующие пускаются в пляс, обнимаются, толкаются, берутся за руки… Еще один тип, тот, что на нее смотрит, должно быть, ее брат, так на нее похож, с бородой, в очках и в замечательной шапочке, на которой что-то написано. Кажется, он не в духе… Уставился в книжку… Вдруг тоже вскакивает и впадает в транс! Он вырывает рожок у своей сестры!.. Карабкается на табурет, сплевывает… И толкает речь… По тому, как он жестикулирует, как бьет себя в грудь, как впадает в экстаз, я догадываюсь, что это что-то вроде клятвы… Он заставляет слова стонать, произнося их так, что невозможно слушать… Какие-то субъекты рядом с ним давятся со смеху… Он требует сатисфакции, провоцирует их на столкновение, его уже ничего не может остановить… даже сирены, корабельные сирены, надрывающиеся в это время… Ничто не может помешать ему выразить свое негодование… Что касается меня, то с меня довольно… У меня закрываются глаза… Я усаживаюсь на свое одеяло… Укутываюсь, меня никто не видит, я спрятался между ангарами… Он все продолжает орать «Salvation» [62]62
  Salvation (англ.) – спасение. Salvation Army (англ.) – Армия Спасения.


[Закрыть], надрывается, но я уже оглох от него… Холодно, но я укрыт… Мне становится немного теплее… Белое облако, голубое… Я прямо напротив будки часового… Постепенно она скрывается в темноте… Я засыпаю… Откуда-то снизу доносится музыка… Это карусель… На той стороне реки… Ветер… Плеск…

* * *

Я проснулся от ужасного хрипа парового котла!.. Какой-то корабль шел вдоль берега… Против течения… «Салвейшн» уже отвалил… На эстраде остались одни негры… Они кувыркались… Выпрыгивали на мостовую… Сиреневые полы волочились по грязи… На их барабане было написано «Ministrels» [63]63
  «Ministrels» – группа певцов, которая на самом деле называлась «Minstrels», была создана в США в середине XIX в. Этим словом впоследствии обозначали все группы певцов, переодетых и загримированных под негров, исполнявших сценки, имитируя негритянское пение и акцент.


[Закрыть]… Ни секунды передышки… Вращение… Прыжки… Пируэты!.. Пронзительный вой сирены перекрывает все… Толпа заволновалась… Все бросились к парапету, чтобы посмотреть на швартовку. Я примостился на лестнице, у самой воды…

Маленькие лодочки весело подпрыгивали в водоворотах в поисках троса… Посередине здоровенный баркас, огромный, весь медный, как чайник, вертелся волчком… Он был гружен бумагой. Это индийское торговое судно едва справлялось с течением… Оно продолжало оставаться на реке, в темноте… Не спешило приближаться… Мигая своим зеленым и красным глазом… Наконец, громадное и таинственное, оно все же уткнулось в огромную фашину, болтавшуюся у причала… Все это захрустело, как куча костей… Нос у него по-прежнему оставался по течению, поскрипывая в холодной воде… Судно покачивалось среди бакенов… Как чудовище на привязи… Оно вскрикнуло… Забилось и осталось в полном одиночестве среди тяжелых бурлящих водоворотов… Все вернулись на площадь… Праздник еще не закончился… Я чувствовал себя лучше после дремоты… Мне это казалось волшебным сном… Это был совсем другой мир… Невообразимый!.. Как на цветной открытке… Я вдруг подумал, что меня больше никогда не тронут… я превратился в призрачный мираж, и мне было нечего больше бояться, меня здесь никто никогда не найдет… Я купил билет на карусель, достал всю свою мелочь. Сделал целых три круга вместе с гуляками и военными… Деревянные лошадки были такие аппетитные, со стеклянными глазками, напоминающими голубые конфетки… Я был оглушен… Мне хотелось крутиться еще… Я боялся, что мои деньги кто-нибудь увидит… Я отошел в темноту… Надорвал подкладку и достал купюру, целый фунт. Запах жареного привел меня к шлюзу… Пирожки на тележке… Еще издали я почувствовал их…

Нельзя сказать, что девчонка, возившаяся с ними, была особенно красива… У нее не хватало двух передних зубов… Она постоянно хихикала. На ней была шляпа с бахромой, просто ломившаяся от массы искусственных цветов… Настоящий висячий сад… и вуаль из свисавших на ее физиономию длинных муслиновых лент, которые она жеманно поднимала… Она казалась совсем юной из-за своего наряда, необычного даже для того времени… и подобного окружения… Меня поразила ее шляпка… Я не мог от нее оторваться. Девчонка все время мне улыбалась… Ей не было и двадцати, у нее была маленькая соблазнительная грудь… осиная талия… и задница в моем вкусе, крепкая, мускулистая, хорошо посаженная… Я даже обошел вокруг, чтобы ее получше осмотреть. Все ее внимание было сосредоточено на этой жратве… Она не была слишком гордой или дикой… Я показал ей свои деньги… И она дала мне жареных пирожков, которых хватило бы, чтобы накормить целую семью. Она взяла с меня лишь маленькую монетку… Мы явно понравились друг другу… По моему чемодану она видела, что я только что с поезда… Она попыталась мне что-то объяснить… Она хотела, чтобы я понял… Говорила очень медленно. По складам… Тогда я почувствовал раздражение!.. Заткнулся… Во мне снова проснулась злоба… Стоит со мной кому-нибудь заговорить, я становлюсь невыносим!.. Мне надоела трепотня!.. Хватит! У меня с этим свои счеты!.. Я знаю, к чему это приводит! Лучше кого бы то ни было! Она становится еще ласковей, любезней, услужливей… Оскал ее улыбки вызывает во мне отвращение!.. Я показываю ей, что хочу пройтись по барам… Развлечься!.. Я оставляю ей мой чемодан и одеяло… Ставлю их рядом с ее столом… И снова отправляюсь бродить…

Освободившись от вещей, я снова возвращаюсь к лавкам… бреду вдоль витрин со снедью… Но я уже обожрался и больше ничего не хочу… Пробило одиннадцать часов… Мимо проходят толпы пьяниц… они заполнили всю площадь… Слоняются туда-сюда, стукаются о стены таможни и с воплями отходят, растекаются, рассеиваются… Шустрые подтянутые щеголи с тросточками заскакивают в кабачки прямо к стойке… И сидят там, ничего не говоря, будто оцепенев, загипнотизированные механическим шумом «вальса любви»… У меня осталось еще довольно много монет… Я выпил два бокала пива с привкусом фасоли…

Я снова вышел на улицу вместе с каким-то приблатненным типом и рыгающим пьяным, зажавшим под мышкой котенка. Он мяукал… Дальше я идти не мог… Я зашел в ближайший бар… провалившись в хлопающую дверь… Сел на скамейку… у стены вместе с алкашами в ожидании, когда захочется снова… Там было полно баб в кофтах, перьях, беретах и канотье с твердыми полями… Все они переговаривались между собой, как животные… громко лаяли и рычали в ответ… Здесь были собаки, тигры, волки, блохи… Они все царапались…

Сквозь стекла было видно, как по тротуару проплывают рыбы… Я прекрасно их видел… Они шли медленно… Купались в волнах витрин… Тонули в потоках света… Открывали рот, и оттуда выходил пар… Это были макрели, селедки… От них тоже пахло тиной, медом и едким дымом… ото всех… Еще глоточек пива… Никак не подняться… Так тоже неплохо… Они поплевывают… Наслаждаются жизнью, эти бездельники… Вдруг весь ряд перекашивается, начинается потасовка, все осыпают друг друга страшными ударами… Сволочи!..

Пианино сразу же замолкает, выходит хозяин в переднике и вышвыривает всех наружу!.. Я опять оказываюсь на улице! Отстегиваю воротничок!.. Мне не по себе… Я спотыкаюсь… С трудом различаю два фонаря. Они светят еле-еле!.. Я вижу воду… Снова слышу плеск… О! я замечаю спуск. И схожу по ступенькам… Держась за стенки, очень осторожно… Наклоняюсь к волнам… стоя на коленях… и блюю… с ужасным напряжением… Я чувствую облегчение… Сверху на меня обрушивается ураган… со страшной силой… Все, что было съедено… Я вижу склонившегося субъекта… Еще раз!.. Комок слизи… Я пытаюсь выпрямиться! Черт! Я больше не могу… Я опять сажусь… И выворачиваю все прямо на себя… Тем хуже!.. Мне заливает глаза… Снова икота… Уа!.. Я вижу, как пляшет вода… белая… черная… Становится по-настоящему холодно. Я весь дрожу как осиновый лист… Блевать я больше не могу… Я ложусь в углу… Бушприт парусника проходит совсем рядом со мной… Задев мою башку… Бравые молодцы! Целая эскадра!.. О! Да! Они появляются прямо из тумана… Налегают на весла… И пристают к набережной… Паруса свернуты на полумачтах… Я слышу, как проходит стадо. Вдоль складов разносится гул шагов, это прибыл корвет…

Я не поднимаюсь наверх… Я немного согрелся… В голове все перепуталось… Я спокоен… Все в порядке. Я никому не причинял зла… Вот что-то напоминающее «тартану»… Я разбираюсь в судах… Подплывают еще и другие… Они скапливаются… Толкаются в волнах… Вода доходит им до планшира… Они буквально ломятся от съестных припасов. Теперь овощей хватит на всех… Красная капуста, лук, черный редис, репа, сложенная горками, целыми кучами, все это плывет против течения, тащится под парусом!.. Мелькает в свете прожекторов… На мгновение проступая из темноты… Лавирование кончается… И те, что сняли свои куртки из альпаки… становятся похожими на обычных конторских служащих… Они облачаются в люстрин [64]64
  Люстрин – хлопчатобумажная ткань.


[Закрыть]… Как раньше одевались докеры… С корзинами, огромными кипами, едва удерживая равновесие, они возвышаются в ночи… Возвращаются с помидорами, роют себе глубокие туннели в горах… цветной капусты… Снова исчезают в трюмах… И промелькнув под фонарями, проходят, нагруженные артишоками… Суденышко больше никуда не относит, оно застыло под сходнями… Все новые и новые лодочки подходят за товаром…

Странно, но у меня зуб на зуб не попадает. Мне совсем плохо… Бред прошел… В голове проясняется… Куда я задевал свое одеяло? Я вспоминаю о той девчонке… И обхожу все бараки подряд… Наконец я нахожу эту крошку. Похоже, она действительно ждала меня. Она уже все убрала, все свои котелки, даже свою большую вилку, сложила все барахло… Ей оставалось только уйти… Ей было приятно, что я вернулся. Она продала свои пирожки. И даже мне показала, что все пусто… Много жареного картофеля… плавающего в масле… Остался только сырок у нее на тарелке… Она намазывает его ножом на хлеб, и мы делим этот аппетитный бутерброд… Я опять проголодался. Чтобы лучше меня рассмотреть, она приподнимает свою вуальку. Она жестами показывает мне, что сердится за то, что меня долго не было. Она уже начала ревновать!.. Она не хотела, чтобы я помогал ей тащить тележку… Навес, под который она обычно ставила свою колымагу, находился в городе… Я нес ее фонарь… Я еще не все успел рассмотреть на ее шляпе… А там было на что посмотреть, оттуда до самой талии свисали разноцветные украшения. Огромное павлинье перо было подвязано у нее под подбородком к великолепному платку в лиловых и золотых разводах.

Кастрюли мы сложили в сарае… Дверь заперли и снова отправились бродить. Тут она стала прижиматься ко мне… Ей хотелось серьезно со мной побеседовать… Но я не поддался… Я решил повалять дурака. Потом я показал ей адрес… «Meanwell College». Я нарочно остановился под фонарем… Она наверняка не умела читать… Она продолжала болтать без остановки… И все повторяла мне свое собственное имя. Она тыкала себя пальцем в грудь. Гвендолин! Гвендолин! Я прекрасно все слышал, тискал ее за грудь, но не понимал ни слова… Нежности, признания! Это так знакомо! С этого всегда начинается, но все это уже надоело и протухло… На подобную обсоску не стоит тратить слов. Привет, малышка! Хочешь пососать, гнида! Она готова была нести мой чемодан! За твое доброе сердце, моя милая! Не стесняйся! Она была крепче, чем я!.. И во всех темных углах приставала ко мне со своими нежностями. Она обнимала меня насильно… приходилось вырываться… Улицы были почти пусты… Ей хотелось, чтобы я ее тоже немножко потискал… пощупал… залез под юбку… Она была очень темпераментная… требовательная, любопытная… Туман скрывал нас… Я должен был еще и целовать ее, иначе она не отдала бы мои вещи… Вид у нее был просто дурацкий, я ужасно мучился… Под фонарем она окончательно обнаглела и залезла мне в штаны… член у меня не стоял… Ей хотелось, чтобы он встал… Я напрягся… Она просто обезумела… Отпрыгнула в туман. Подняла юбку и пустилась в какой-то дикий танец… Я поневоле засмеялся… Не время! Ей хотелось все сразу! Черт бы ее побрал! Она побежала за мной… Уже со злобой! Схватила меня… Как будто хотела сожрать! И присосалась ко мне! Этой девчонке нравились иностранцы…

Площадь опустела, на другой стороне бродячие акробаты свертывали свои палатки… маленькие тележки с конфетами, вареньем… пересекали пустое пространство, раскачиваясь из стороны в сторону, проваливаясь в выбоины и рытвины… им тяжело тащить все это… Они проехали мимо эстрады, на которой еще оставалась какая-то баба, точнее бабуля, обрывавшая свои драпировки… Она была одета как гурия… Ей было неудобно в маскарадном костюме… Она сворачивала свои восточные ковры… афиши, написанные от руки… Она ужасно зевала, выворачивая челюсть… «Уа! Уа!» – раздавалось в ночи. Мы подошли. Прервали ее занятие. Эти суки были знакомы… Начали трепаться… Они, должно быть, приятельницы… Они начали собирать вещи вместе. Я заинтересовал их обеих… Эта фатьма знаком пригласила меня подойти, зайти в ее шатер. Я не мог отказаться, у другой были мои вещи… Эта баба схватила мою руку и стала рассматривать ладонь… Совсем близко, при свете лампы. Она начала вычерчивать мне линии… Я здорово вляпался! Им интересно мое будущее!.. Им хочется все знать, сукам! Хоть с ними и отказываются говорить!.. Черт с ними, мне вполне удобно на куче подушек… К тому же здесь не так холодно, как снаружи… Я отключился… Она же продолжала колдовать… Их заинтересовал мой случай… Восточная женщина оживилась… Она составляла мой гороскоп… хмурила брови… Должно быть, у меня тяжелая судьба… Я же позволял делать с собой все что угодно… Это было не так уж неприятно. Во-первых, меня занимало совсем другое! Я немного осмотрелся, как была устроена их палатка… Она была вся разрисована звездами, а на потолке еще кометы и вышитые луны. Было уже слишком поздно, чтобы возбуждаться, черт возьми! Я ничего не понимал в их болтовне… Было уже по меньшей мере два часа!.. Они и не думали останавливаться и продолжали… Теперь они спорили по поводу маленьких бороздок… Это были на редкость дотошные натуры… У меня постоянно были грязные руки, что значительно облегчало их задачу. И ноги тоже… Я бы с удовольствием заснул… Наконец они кончили… На чем-то сошлись. Моя подружка заплатила старухе из своего кармана две монеты, я видел… Та разложила еще и карты… А потом с будущим было покончено… Мы опять прошли под занавесками. Бабка снова вскарабкалась на свои подмостки и принялась за драпировки.

Моя покровительница, Гвендолина, с этого момента смотрела на меня по-другому… Я стал для нее другим человеком… Она даже ласкала меня теперь иначе… Должно быть, у меня была довольно гнусная судьба… И по картам, и по линиям она, наверное, выходила одинаково дерьмовой!..

Меня так клонило в сон, что я готов был свалиться на месте, но было слишком прохладно. Нужно еще пройти через дебаркадер… Вокруг действительно не было ни души, кроме маленькой собачонки, какое-то время бежавшей за нами. Потом она удрала к лавкам. Мы пришли в укрытие… Какие-то щелчки… удары весел… и дыхание парней, выходивших в открытое море.

Моя сосулька тащила меня, ей хотелось, я думаю, чтобы я пошел к ней… Я бы с удовольствием лег на мешки, которые были там свалены в огромную кучу, поднимавшуюся до самых балок… Это защищало от ветра… Она знаками показала мне, что у нее есть настоящая комната с настоящей постелью… и только-то… Я сделал отрицательный жест… У меня был адрес, куда я хотел добраться… «Meanwell College»… Лучше было отправиться в школу, чем трахать эту Гвендолину. Не потому, что она была как-то особенно уродлива, в своем роде в ней был шарм, она обладала даже некоторой элегантностью… У нее была задница, мускулистые ляжки и очень приятные формы… Рожа мерзкая, но было темно. Мы бы вполне могли бы заняться делом, немного развлечься… Но только выспавшись!.. Я слишком устал!.. К тому же это было невозможно!.. Во мне разливалась желчь! Стоило мне об этом подумать, как у меня пропадало всякое желание… О возможном вероломстве! Стоит только позволить себя втянуть!.. Подлость! ну и сука! А моя мать! Ах! несчастная женщина! а Горлож! Меон! вызовы в суд! кран на кухне! Лавлонг! малыш Андре! целая куча дерьма! Да! Дерьма!.. У меня набралась уже целая куча, которая воняла! Огромная! дымящаяся в канаве!.. Извините! За некоторую грубость!

Эта финтифлюшка, моя сосулька, такая невинная, заботливая, я бы ей задал неплохую взбучку, такую, какой она никогда еще не получала, свиное рыло! Если бы у меня были силы!.. Я бы проучил ее… Но она бы, пожалуй, сама мне задала! У нее было кое-что, грудная клетка, как у атлета, она бы меня перевернула, как блинчик, если бы я только вякнул!.. Я только об этом и думал, проходя по узким улочкам, пока она со мной кокетничала… У нее был кулак рабочей, плюс бесцеремонность и наглость. Меня всего трясло. Ладно…

Наконец, я снова достал свой адрес. Все-таки нужно было его найти. Так как она не умела читать, мы стали искать полицейского. Два или три раза мы по ошибке натыкались на фонтаны, маячившие в тумане на перекрестках… Чтобы его найти, нужно было обойти весь мир… Искали у одного дока, у другого. Облазили все закутки и переходы… Несмотря на изнеможение, мы продолжали веселиться… Она поддерживала меня с моим чемоданом… У нее на самом деле было хорошее настроение. Она растрепала весь свой шиньон… Я дергал ее за пряди. Это тоже ее смешило. Бродячая собака увязалась за нами… Наконец, на спуске, у будки, мы заметили свет… Полицейский сидел на корточках, увидев нас, он вскочил. На нем было по крайней мере три плаща, надетых один на другой. Он долго откашливался… Выйдя из тумана, он встряхивался и чистился, как утка. Он зажег свою трубку… Посочувствовал нам. Он смог прочитать мой адрес. И показал куда-то вверх, на самый край ночи, туда, где находился «Meanwell College», на холме, за цепочкой фонарей, взбиравшихся на него зигзагами… Он вернулся в свою будку, протиснувшись в дверь всей своей тушей.