Текст книги "Мой мир"

Автор книги: Лучано Паваротти

Соавторы: Уильям Райт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Трудно передать состояние, когда осознаешь, что тебя будет слушать полмира. Современная техника и средства связи позволяют нам, исполнителям, быстро доходить до слушателей. Теперь, чтобы сделать карьеру, не нужно ждать долгие годы: сейчас можно добиться успеха за короткое время. Изумительная Чечилия Бартолли стала известной гораздо быстрее, чем я в свое время. Но есть и другая сторона медали – так же быстро можно и испортить свою карьеру: спутники, другая современная техника могут показать сразу всему миру и неудачное выступление.

Когда дома смотришь концерт по телевидению, просто видишь на сцене трех певцов. Ну и что в этом особенного? Но все равно трудно себе представить, что тебя видят миллионы людей и что малейшая твоя ошибка тоже видна. Миллионы людей, которым ты нравился, и еще миллионы, которым ты не очень нравился, миллионы тех, кто слышал о твоей славе, и те, кто никогда не слышал, как ты поешь, – все они слушают и выносят суждение, волнуются или разочаровываются. Образно говоря, видят, как тебя «поддевает рогами бык».

Конечно, я знал, что буду волноваться из-за этого, согласившись на второй концерт. Хорошо, что мы взяли ту же программу. Но было и еще кое-что новое – вместо одного попурри исполнялось два: одно – в конце первого отделения, второе – в заключение концерта. Я был рад, что новое попурри не было слишком сложным, как-то в Риме: мы должны были петь вместе, но не так много в ансамбле. Но было и преимущество: после первого концерта у нас уже появился опыт совместной работы. Кроме того, Хосе теперь лучше знал Пласидо и меня, и ему было спокойнее работать. Хорошо было и то, что весной мы «обкатали» наш концерт в Монте-Карло.

Во время подготовки к выступлению у каждого из нас было убежище: Тибор предоставил каждому большой трейлер – в сущности, отдельный домик. У него тоже был свой трейлер. Он поставил их кругом, и в центре получился «дворик», покрытый искусственным дерном. Трейлеры находились на порядочном расстоянии от эстрады, поэтому он каждого обеспечил картом, применяемым при игре в гольф.

Наступил день концерта. Пора было отправляться на стадион. Нас предупредили, что попасть на стадион «Доджер» будет затруднительно из-за уличных пробок. Поэтому мы прибыли туда за три часа до начала и ожидали в трейлерах, стараясь побороть волнение. Многие проходили мимо наших «гримуборных», и мы знали, что происходит на стадионе. Сообщили, что приехали Фрэнк Синатра с женой – почти на час раньше – и они уже заняли свои места. В ряду для VIP видели Джина Келли, Боба Хоупа и Грегори Пека. Среди зрителей находились бывший президент Джордж Буш с супругой, а также Генри Киссинджер. Заглядывавшие ко мне люди рассказали, что видели Арнольда Шварценеггера, Тома Круза и Вупи Голдберг.

Айзек Перлеман, комментировавший концерт для Пи-би-эс, забежал пожелать мне удачи. Перед концертом журналисты со всего мира хотели взять у меня интервью. Многие знакомые, с которыми свела меня жизнь в последние тридцать лет, стремились пожелать мне успеха. Вся эта суматоха происходила рядом, а я сидел и думал только об одном – чтобы концерт прошел удачно и чтобы я хорошо спел.

Пора было принимать душ, надевать фрак, белый жилет, галстук. Мое волнение достигло апогея, когда раздался телефонный звонок и мне сообщили, что мой старый приятель Паночия и его жена уже у входа на стадион обнаружили, что оставили билеты в гостинице которая находилась в Беверли-Хиллз, в противоположном от стадиона «Доджер» конце Лос-Анджелеса. Они уже не успевали съездить за билетами, некого даже было попросить привезти их из гостиницы. Как это было некстати!..

По временному телефону было сложно выяснить, кому надо звонить, чтобы их пропустили на стадион. К тому же мы не знали, где их места. Эти мои друзья специально прилетели из Модены на концерт, я все для них организовал, включая хорошие места. А что делает Паночия? Забывает билеты в гостинице! Николетта начала куда-то названивать. Наконец проблему решили. Я же был готов его убить…

Через несколько минут прибежала Николетта и сообщила, что все оркестранты встали в очередь в ларек за сувенирами, продажу которых организовал Тибор. Там были футболки, кофейные кружки, даже подушки для сидений – всё с названием «Анкор», нашими именами, датой и местом проведения концерта. Николетта очень удивилась, увидев музыкантов из филармонии, стоящих вместе со своими инструментами в очереди за сувенирами.

Концерт передавался по телевидению и должен был начаться минута в минуту. Стадион был полон, пора было начинать. Зубин поправил галстук, выглянул, увидел огромное скопление народа, повернулся к нам и сказал: «Здесь сегодня такая приятная атмосфера – как на концерте камерной музыки».

Я вышел на сцену, чтобы исполнить первую арию. Не могу передать своих ощущений: ведь знал, что благодаря телевидению мы поем для всего мира, но, когда увидел это людское море, мне показалось, что на стадионе «Доджер» собрались зрители со всего света. На следующий день газеты писали, что было пятьдесят шесть тысяч зрителей. Мне же показалось, что было гораздо больше.

Концерт заранее приобрел такой общественный резонанс, а мы испытывали такое напряжение, что я волновался за двух других певцов почти так же, как за себя. Но когда каждый из нас исполнил свою первую арию, я убедился, что все мы в отличной форме и выступление будет успешным. Однако хорошее пение еще не гарантия успеха на таком необычном концерте: несмотря на невероятное волнение, на сцену нужно всегда выходить в прекрасном расположении духа. Пока все не начнется, не знаешь, будешь ли ты в нужном настроении. Но концерт продолжался, и я понял, что такое настроение у нас действительно было. Исполняя попурри в конце первого отделения, я уже не волновался, а наслаждался музыкой.

Первое попурри было данью уважения по отношению к Голливуду. Среди других песен мы спели «Лунную реку» – в память о моем недавно умершем друге Генри Манчини, писавшем музыку для фильмов. Всего несколько месяцев назад я специально прилетал в Лос-Анджелес, чтобы принять участие в концерте, дававшемся в честь этого удивительного человека. В то время он был уже нездоров, и я рад, что Голливуд проявил глубокое уважение к нему тогда, когда Манчини был еще в состоянии это оценить.

В честь легендарного Джина Келли мы спели «Песнь под дождем» – из его знаменитого фильма, а для Фрэнка Синатры мы исполнили «Мой путь». В конце каждой песни мы показывали на «звезду», которой посвящали песню. Они вставали и кланялись. Чувства просто переполняли меня, когда, стоя на сцене среди изумительных декораций, я мог выразить свое уважение героям моей юности… Нам предстояло еще спеть второе отделение…

После концерта многие говорили мне, что видели, как я что-то жевал. Сказали, что было похоже на жевательную резинку. Вряд ли я стал бы ее жевать, зная, что меня показывают по телевидению. Они были не правы: я не жую ее даже дома. Жаль, что было заметно – я-то надеялся, что… Просто я решил, что маленький кусочек яблока поможет мне смягчить горло. До этого я пробовал разное: лимоны, апельсины, таблетки для горла, минеральную воду… А на этот раз решил, что лучше взять кусочек яблока. Теперь я думаю иначе: толку от него не было, а внешне выглядело плохо…

Второе отделение концерта тоже прошло хорошо. В этот вечер у всех нас был невероятный подъем – даже по сравнению с первым концертом. Сначала нас пугал грандиозный размах представления. Когда же вышли на сцену и запели, настроение улучшилось. Позже Хосе объяснял успех вечера репортеру из журнала «Тайм»: «Публика ценит в исполнении непосредственность. Мы все любим импровизировать». Думаю, в этом он прав. А пели мы и в самом деле превосходно.

Когда наконец перестали вызывать на бис, я сел в карт и поехал от эстрады к своему трейлеру. По пути рабочие сцены и оркестранты аплодировали и хлопали по плечу. Когда я оказался во «дворике» среди трейлеров, уже смеркалось, но я увидел, что Герберт подает мне знак. Рядом с ним стоял, сутулясь, пожилой джентльмен в мягкой клетчатой шляпе. Я остановился рядом с ними. Герберт попытался представить меня, но вокруг толпилось столько людей, которые похлопывали по плечу, поздравляли. Мне удалось уловить только «Хоуп». «Боб» я не расслышал, но даже в сумраке и под этой шляпой я узнал его удивительное лицо.

Я выпрыгнул из карта и, взяв за руки Боба Хоупа, сказал: «Спасибо, мистер Хоуп, за то удовольствие, которое вы нам доставили…» Иногда мне удается сделать то, что нужно.

Как обычно после концерта, многое вспоминаешь словно в тумане. Помню только ощущение счастья, что все наконец закончилось и прошло хорошо. Замечательно, что не было грубых ошибок. Несколько раз я ошибся в тексте, но с моим акцентом, думаю, это было не очень заметно.

За обедом я сидел за одним столом с друзьями из Италии. Я уже простил Паночии историю с билетами, и мы чудно провели время. Многие подходили к нашему столу с поздравлениями: иностранцы, старые друзья и люди, чьи лица были мне знакомы по кино или телевидению. Мне хотелось всех их расцеловать… Тем не менее я почувствовал облегчение, когда все закончилось.

На следующий день Хосе, Пласидо и я отправились вместе на чемпионат мира. Зрелище было захватывающее, но, конечно, я переживал, когда Италия проиграла из-за одного штрафного удара. Это было ужасно. Я пытался отнестись к этому философски и сказал Николетте: «Ну и хорошо, что Бразилия выиграла. У нас в Италии и так всего много, а они в Бразилии готовы на самоубийство из-за любой ерунды». Мне казалось, что я отнесся к поражению рассудительно, не позволяя себе очень огорчаться. Несколько месяцев спустя, в Нью-Йорке, я рассказал друзьям, как воспринял этот проигрыш. Николетта не выдержала: «Может, вы и не расстроились, но в течение восьми часов, пока мы не сели в самолет в Лос-Анджелесе, не вымолвили ни единого слова».

Может, я и был расстроен, но оправился от этого поражения быстрее, чем от «Концерта трех теноров». Почему-то я никак не мог прийти в себя: просыпался по утрам все с тем же беспокойством, и что бы ни делал, куда бы ни ехал, какую бы музыку ни исполнял, меня не оставляло какое-то тревожное чувство. Тогда из Лос-Анджелеса я отправился в свой ежегодный отпуск в Пезаро. Но даже много дней спустя, ничего не делая, просто сидя на террасе, глядя на море, лежа в гамаке или обедая с семьей, я продолжал испытывать тревогу – как это было на протяжении всего года перед Лос-Анджелесом. Только через две недели это чувство тревоги отпустило меня.

Концерт был успешным с любой точки зрения. Даже критики, которые относятся весьма скептически к таким крупномасштабным и дорогостоящим представлениям, снизошли до комплиментов. Газеты писали об огромных суммах, которые получил каждый из нас за один вечер. Да, это так. Но если все думают, что это слишком много за один вечер работы, мне хотелось бы привести слова Пикассо. Когда его критиковали за то, что он берет так много за рисунок, затратив на него всего три минуты, он отвечал: «Извините, не три минуты, а тридцать лет и три минуты».

Нас часто спрашивают: будет ли еще повторен «Концерт трех теноров». Я – за. Выступление в Лос-Анджелесе показало, что я напрасно беспокоился, когда думал, что у нас может выйти хуже, чем в Термах Каракаллы. Если два миллиарда зрителей наслаждаются, когда мы поем вместе, а мы трое наслаждаемся, когда выступаем вместе, то почему бы не попробовать сделать это еще раз?

Глава 5: ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИЙ КОНКУРС ВОКАЛИСТОВ

К концу 1970-х годов как оперный певец я достиг такого успеха, о котором и не мечтал: пел во всех крупных оперных театрах мира, исполнил многие оперные партии. Правда, не все – еще оставалось немало других. Участвуя в телевизионных концертах, я стал известен не только любителям оперы. Мои записи хорошо продавались. И я уже мог сказать себе, что действительно чего-то добился. Но что с этим делать?

Этот вопрос мучил меня. Пока есть голос, можно продолжать петь в опере, делать записи, давать концерты. И делать все с большим желанием, потому что я люблю это. Хотя у меня не было намерения отказываться от этого, все же хотелось попытаться сделать что-то большее, что-нибудь такое, что могло бы помочь начинающим певцам.

Все чаще приходила мысль о проведении вокального конкурса. Я никогда не забывал, какое значение для меня имела победа на конкурсе в Реджо-нель-Эмилия в 1961 году: она совершенно изменила мою жизнь. До конкурса я был просто начинающий певец, мечтавший об оперной карьере, но такой же далекий от нее, как и многие другие.

Была еще одна причина, почему мне нравилась идея о проведении вокального конкурса, – я люблю работать с молодежью. Как бы я ни был занят, всегда нахожу время для начинающих певцов, стараюсь их выслушать, помочь, дать совет. Летом, когда я отдыхаю в Пезаро, в мой дом часто приезжают люди, с которыми у меня немало дел. И они бывают недовольны, когда я прерываю нашу встречу, чтобы послушать начинающих певцов, когда те приходят, держа в руках ноты. Я просто обязан это делать. Но в то же время я отдавал себе отчет в том, что помочь молодым можно более организованно и более действенно регулярно проводимым конкурсом вокалистов.

Однажды в январе 1980 года ко мне в Нью-Йорк приехали из оперного театра в Филадельфии – Академии музыки – и предложили спеть на их сцене. Я ответил, что с радостью опять выступлю у них, но у меня есть кое-что получше: почему бы вместо моего выступления не организовать вокальный конкурс, а потом я спою в спектакле с победителями? Можно пригласить молодых певцов со всего мира, они будут состязаться передо мной и другими членами жюри. Затем, когда мы назовем лауреатов, я поставлю с ними оперу. И все это – под эгидой оперного театра Филадельфии. Гости очень удивились: они ожидали услышать от меня не это. Но после обсуждения приняли мое предложение.

Мне всегда нравилась Филадельфия. Хотя она находится недалеко от Нью-Йорка, но это совсем другой, непохожий на него город (это как Модена отличается от Милана). У меня много знакомых в Филадельфийском оперном театре, и мы с ними в добрых отношениях. В здании городской оперы – Академии музыки – замечательная акустика, а это немаловажно для начинающих певцов: на прослушиваниях они изо всех сил стараются прозвучать как можно лучше. У них достаточно поводов для тревоги и без плохой акустики. В Филадельфии много любителей оперы. Кроме того, с городом хорошее сообщение.

Когда филадельфийцы согласились, я был счастлив. А потом стал думать: «Что же я затеял?..»

Чудесная женщина Джейн Грэй Немет, работавшая с генеральным директором Филадельфийской оперы Маргарет Эверитт, согласилась стать директором-распорядителем конкурса. Джейн хорошо относится к певцам, энергична и компетентна. Но, хорошо зная себя, я не мог передоверить ей все. Мне интересно в конкурсе все – с самого первого дня. И так всегда и во всем. Хотя мы с Джейн соглашались по основным вопросам, я часто доводил ее до отчаяния.

Терпеть не могу делать что-то наполовину. Для меня задумать конкурс и перепоручить все другим – значит сделать дело наполовину. Вероятно, потому меня и обвиняют в том, что я пытаюсь все взять под свой контроль. Но я принимаю близко к сердцу то, что делаю, особенно судьбу молодых талантов, которые хотят пробиться в нашем непростом мире, и не могу оставаться в стороне только потому, что и без меня есть прекрасные специалисты.

У меня было свое твердое мнение насчет условий конкурса: кто может принять в нем участие, как подавать документы, какую программу исполнять. Вникал я даже в мелкие детали: эмблема конкурса, цвет бланка для заявления и так далее. Мне хотелось знать, какие будут афиши, как будут выглядеть рекламные объявления. Обсуждать всякие мелочи было бы просто, живи я в Филадельфии, но я находился то в Японии, то в Мадриде. Потому Джейн из Филадельфии было трудно держать меня в курсе всего, она прилагала большие усилия для того, чтобы на таких расстояниях я мог «совать нос» во все дела. Я убедил присоединиться к нашему делу своего старого друга маэстро Антонио Тонини, чтобы использовать его большой опыт. Несколько лет он был моим педагогом-репетитором, и я очень дорожу его мнением. Я был очень рад, когда он согласился работать с нами. Он должен был помогать нам в поисках кандидатов на участие в конкурсе и летать по всему свету, чтобы послушать новые голоса в то время, когда я буду занят.

Наконец 19 апреля 1980 года мы все собрались в отеле «Барклай» в Филадельфии, где в связи с объявленным конкурсом Антонио провел пресс-конференцию. Журналистам объяснили цель проведения конкурса вокалистов, подчеркнув при этом необходимость самой полной информации, чтобы как можно больше певцов узнали о нем. Мы сообщили, что прослушивания состоятся не только в Филадельфии, но будут проходить по всему миру – для любого певца, кто захочет принять участие в конкурсе.

Мы рассказали об усилиях, которые нам придется приложить, чтобы найти подающих надежды певцов, о создании консультативной комиссии из выдающихся музыкантов разных стран. Еще раньше им были направлены письма с просьбой рекомендовать молодых певцов, которые, по их мнению, могут участвовать в конкурсе. Объявления о предстоящем состязании были разосланы в музыкальные учебные заведения и небольшие оперные труппы. То есть мы сделали все, чтобы быть уверенными: любой певец, мечтающий об оперной карьере, узнает о нашем конкурсе.

Реклама привлекла внимание прессы. Некоторые журналисты даже спрашивали, не означает ли мое участие в организации конкурса, что я прекращаю свою оперную карьеру. Когда я заверил их, что пока не собираюсь делать этого, они были удивлены: с чего бы это певец в расцвете сил берется за проект, отнимающий столько времени? Много ли я заработаю на этом? Но еще больше они удивились, узнав, что я не получу за это ни пенса. Может быть, поэтому пресса и стала писать о нас много и восторженно: тенор, работающий бесплатно! Это что-то новенькое…

Как бы то ни было, пресса помогла нам оповестить всех о предстоящем конкурсе. Джейн принялась писать письма дирижерам и певцам по всему миру, чтобы удостовериться, что они слышали о конкурсе, и заодно попросить рекомендовать певцов для прослушивания. Вскоре после пресс-конференции я собирался в турне по Соединенным Штатам с «Метрополитэн-Опера», и Джейн организовала так, что я смог прослушать певцов в Техасе, Сан-Франциско и Бостоне. Сама же она стала подготавливать прослушивания в Европе.

Вскоре мои друзья из музыкального мира стали присылать нам рекомендации. Например, об одном певце мы узнали от Курта Адлера, руководителя оперы в Сан-Франциско: он посоветовал прослушать молодого тенора в Исландии. Я сделал так, чтобы по пути в Европу на летние каникулы остановиться в Исландии. Но молодой тенор уже улетел в Европу, чтобы мне было удобнее прослушать его там.

В то лето я слушал певцов в Лондоне, Париже, в разных городах Италии. Приезжала Джейн и встречалась с представителями агентств, имевших контракты с певцами. Но сотрудничать с этими людьми оказалось сложнее, чем с другими представителями музыкального мира: все они знали, даже покровительствовали молодым певцам, но боялись, что их «откроют» на филадельфийском конкурсе. Может быть, они боялись, что их протеже не оправдают ожиданий? Конечно, они были вправе опасаться, что их певцы не станут победителями.

Тем не менее мы решили во что бы то ни стало собрать лучших певцов со всего света. Мы были уверены, что эти агенты знают об еще неизвестных талантах. Джейн пыталась убедить их позволить нам прослушать молодых певцов. Ей удавалось находить певцов и самостоятельно. Действуя через консульства, консерватории, она смогла найти молодых певцов даже в Турции и Египте.

На предварительном прослушивании я обращал внимание прежде всего на голос – это главное. Представляю себе страшное волнение певцов на прослушивании, когда так много зависит от мнения тех, перед кем поешь. Конечно, любой из них, мечтающий о профессиональной сцене, должен научиться владеть собой, но нельзя требовать, чтобы они умели справиться со своим волнением в самом начале карьеры.

Знал также (мне потом говорили об этом), что они робели передо мной, перед моим авторитетом в опере. Поэтому я старался убедить их, что я только человек, который сочувствует всем певцам. Даже если мне голос не нравится и я чувствую, что у человека мало шансов, то я всегда постараюсь дать какой-нибудь совет, чтобы у певца не сложилось впечатления, что его судьба мне безразлична.

В ту осень Маргарет Эверитт из Филадельфийского оперного театра попросила меня спеть в благотворительном концерте в фонд конкурса, что я и сделал с большим удовольствием. Администрация театра отдавала много времени и сил конкурсу вокалистов, который требовал немалых материальных затрат. Поэтому спеть на концерте, чтобы помочь собрать средства для проведения конкурса, было самое малое, что я мог сделать.

Зимой Джейн еще раз слетала в Европу: она была в Мюнхене, Цюрихе, Будапеште, Милане и всегда и везде находила певцов. Она брала с собой рулоны афиш и следила за тем, чтобы их расклеивали именно там, где их могли увидеть начинающие певцы, – у театров, музыкальных школ, в любом другом подходящем месте.

В феврале 1981 года – как раз через год после нашей первой рекламы – в Модене прошел европейский полуфинал конкурса. На прослушивания приехали семьдесят певцов из восьми стран. В жюри вместе со мной были Маргарет Эверитт, Антонио Тонини, Тибор Кантона, Бруно Бартолетти, Арриго Пола – мой первый педагог по вокалу, который все еще принимает активное участие в музыкальной жизни Модены.

Региональные прослушивания проводились по одной принятой схеме, поскольку большинство певцов были из одной страны, говорили на одном языке, одевались похоже. Но на полуфинал в Модену певцы прибывали со всей Европы. Наш конкурс становился поистине международным событием. Слышалась разноязыкая речь, здесь можно было увидеть разные стили одежды, разные этнические типы – от темноволосых греков до белокурых скандинавов.

Джейн рассказывала, что в городских ресторанах она встречала молодых певцов, оживленных, взволнованных предстоящими соревнованиями. Владельцы ресторанов и жители Модены были рады гостям и старались хорошо их принять. В моем городе пение традиционно пользуется любовью, и моденцы гордились, что у них проводится такой серьезный вокальный конкурс.

Концертмейстером был мой старый друг Леоне Маджиера. Он прекрасный дирижер и блестящий аккомпаниатор – он выступал с выдающимися певцами. Для этих молодых людей стоило приехать в Модену даже ради возможности выступить с таким дирижером, как Леоне, независимо от того, изменится что-либо у них в жизни после конкурса или нет.

В последний день прослушиваний в замечательном моденском театре «Коммунале» силами тридцати двух певцов был дан концерт, открытый для публики. Его передавали и по телевидению. Мы постарались, чтобы в нем выступило как можно больше молодых артистов. Концерт продолжался четыре с половиной часа, но никому не показался затянутым. Публика приняла певцов очень хорошо, и в конце вечера устроила настоящую овацию. Все мы были счастливы, а я – больше всех. После концерта для всех участников я дал обед в загородном ресторане недалеко от Модены.

Постепенно список финалистов все увеличивался. Мы были рады, хотя это означало, что потребуется приобрести больше авиабилетов и увеличить прочие расходы. Но нашей целью оставался поиск новых певцов, и мы продолжали наше дело. Проводя прослушивания в разных странах, мы еще неясно представляли себе, сколько же человек приедет на финал в Филадельфию.

Для американских певцов полуфинал состоялся в марте 1981 года в Нью-Йорке. В городе в это время были снежные заносы, что несколько затрудняло проведение конкурса. Я по многим причинам сочувствую тем, кто хочет петь, но главное заключается в том, что голос такой деликатный, такой непредсказуемый инструмент. Снегопады, конечно, не облегчали нашу жизнь, но все певцы оказались храбрецами: им могло помешать приехать и спеть разве что сильное землетрясение.

Прослушивания проходили в Гудман-холле около Линкольн-центра. За несколько дней я, Маргарет Эверитт и маэстро Тонини прослушали девяносто певцов из двадцати двух штатов США и из семи стран Американского континента. Молодым певцам аккомпанировал мой друг и мой концертмейстер на сольных концертах Джон Вустман. Как и в Модене, каждый из участников, даже если он не попадал в финал, имел возможность спеть под аккомпанемент высококлассного музыканта.

Нам очень хотелось организовать прослушивания и в Южной Америке, поскольку мы знали, что там много прекрасных молодых голосов, но что у них мало возможностей проявить свой талант – гораздо меньше, чем в Европе и в Соединенных Штатах. Даже для молодого Карузо в Южной Америке было бы трудно пробиться на мировую оперную сцену. Поэтому мы организовали прослушивания в бразильском городе Сан-Паулу, и маэстро Тонини вылетал туда.

Меня обрадовало и даже несколько изумило, что прослушивания в Сан-Паулу стали для города крупным событием. На заключительный концерт молодых певцов пришла непростая публика – бизнесмены, политики, дамы в драгоценностях. Может быть, мы пробудим там новый интерес к пению, даже если не все молодые бразильские певцы победят в Филадельфии?..

Мне тогда подумалось, как все же это забавно: ведь пышные общественные мероприятия не являются главным в моей жизни. И конечно же, я не думал о них, когда был занят напряженной работой по прослушиванию певцов и подведению итогов полуфиналов. Но если элите Сан-Паулу захотелось подбодрить своих начинающих певцов, это совсем неплохо. Итак, из Сан-Паулу на финал конкурса в Филадельфию были приглашены еще шесть певцов.

Хотелось бы отметить особенность предварительных прослушиваний. Даже для тех певцов, кто не прошел в финал, это была хорошая практика. У них появилась возможность спеть перед профессиональными певцами из местных оперных театров, а это не так-то просто, не будь прослушивания.

Например, когда я летал в Портленд, штат Орегон, чтобы петь в новогоднем концерте в 1994 году, то провел там прослушивания местных певцов. Так как в Портленде у меня было не слишком много времени, то мы попросили директора Портлендской оперы Роберта Бейли провести предварительный отбор желающих участвовать в конкурсе. Из этих певцов Роберт отобрал для меня тех, кого должен был прослушивать я. Так вот, даже для тех, кого мы не отобрали, спеть перед руководителем местного оперного театра – редкая возможность. Помню, когда я начинал свою карьеру, добиться такого рода прослушивания было нелегко.

Наступил май 1981 года, когда в Филадельфии должен был проводиться финал конкурса. В Филадельфию со всего мира прилетели семьдесят семь предварительно отобранных кандидатов. Джейн и другие работники оперного театра договорились разместить певцов на все время их пребывания в Филадельфии в семьях – по одному человеку в семью.

Если вдуматься, то это замечательно! Семьдесят семь семей – это очень много. В Италии это целая деревня. Невероятно, как они смогли найти такое количество людей, которые были бы рады принять к себе в дом незнакомца? Да еще возить его на машине, переводить ему и вообще заботиться. Уверен, что это говорит о многом в характере филадельфийцев, а может, и американцев вообще. Не думаю, чтобы в Европе с такой охотой брали в дом чужих людей, как бы прекрасно они ни пели.

17 мая, в день открытия конкурса, был большой официальный прием, а на следующее утро – пресс-конференция для журналистов, съехавшихся в Филадельфию. Некоторые представители прессы и музыкальные агенты приехали из-за границы, что нас приятно удивило. Когда конференция закончилась, мы приступили к работе.

Первой пела красавица из Техаса Мэри Джейн Джонсон. По-моему, это был типичный случай: у нее был великолепный голос, но только во время подготовки к конкурсу она серьезно задумалась о профессиональной сцене. Она уже была замужем, имела ребенка и потому сомневалась, стоит ли продолжать заниматься пением. Позже она рассказывала, что ее мужу не хотелось бы, чтобы на старости лет она стала его упрекать. И он настоял на том, чтобы жена участвовала в конкурсе вокалистов, хотя это значило расставание с ним и ребенком, а в случае победы – еще более долгие расставания.

Я сидел в темном зале Академии музыки – чтобы певцы на сцене не видели меня, не отвлекались и не нервничали. На столике стояла лишь небольшая лампа, чтобы можно было делать пометки, и микрофон, чтобы я мог говорить с певцами, не напрягая голоса. Одна участница потом рассказала, как ей казалось, что она находится в доме с привидениями: из темноты раздается голос, который просит петь мягче или медленнее, с чувством, попытаться снова… Она говорила, что ощущала себя Джуди Гарланд, стоящей перед Великим Волшебником. Об этом было столько разговоров, что теперь во время конкурса в зале горит свет.

После долгого и утомительного дня – было прослушано, наверное, около двадцати пяти человек – мы пришли к выводу, что наши надежды найти хороших певцов оправдываются. Музыкальный критик из «Нью-Йорк тайме» Джон Роквелл, который присутствовал в первый день, писал, что «уровень соревнующихся представляется довольно высоким». Нас этот отзыв очень ободрил: это была похвала не только молодым певцам, но и всем нам.

Организаторы конкурса очень старались распределить певцов так, чтобы им не нужно было ждать подолгу своего выхода. Но все равно приходилось сидеть за кулисами часами, дожидаясь своей очереди. В результате они еще больше нервничали. Мы старались что-то делать, объясняли, что ожидание и волнение – это неотъемлемая часть жизни певца.

Когда на сцену выходил новый певец, я работал с ним столько, сколько позволяло время: просил спеть другую арию, спеть что-то иначе, прийти на следующий день, если в этот день он плохо себя чувствовал. Именно поэтому у нас уходило так много времени на прослушивание. Я видел, как Джейн то и дело поглядывала на часы.

На сцену вышел один молодой баритон, который изумительно пел на прослушивании в Италии. Я видел, что с ним что-то не так. Спрашиваю:

– Вы хорошо себя сегодня чувствуете? Может, подождете пару дней и придете потом? Мы еще будем здесь.

Он смутился и ответил:

– Нет, нет! Уверяю вас, маэстро. Я прекрасно себя чувствую.

Но он спел не так хорошо, как на прослушивании в Европе, и не оказался среди лауреатов конкурса. Позже я узнал, что в тот день у него был грипп, но он из гордости или боязни не признался в этом. Часто певцы считали, что это их единственный шанс и все равно надо петь. Думаю, что это неразумно.