Текст книги "На десятом небе (Седьмое небо)"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

Джордж стоял на кухне и ждал, когда Сара откроет деревянный ящик с омарами. Она была так же прекрасна, как и ее мать. Маленькая, но сильная, с длинными ногами и маленькими кистями рук. Лицо Сары могло заставить любого мужчину затаить дыхание. Взгляд ее голубых глаз был таким мягким, а голос таким ласковым, что казалось, она не умеет говорить неприятные вещи. Такие лица надо выпускать на рождественских открытках. А ее волосы. Джордж помнил, когда они были длинными, темными, переливались и стекали вниз, как шелк. А что теперь: какие-то клочья, торчащие во все стороны, как у лесорубов из глуши, которые не могут пользоваться услугами хорошего парикмахера. Цвет был слишком яркий, что-то такое серебристо-золотистое, напоминавшее ему фольгу для конфет. Он понимал, что волосы Сары стали такими из-за лечения, поэтому ничего ей не сказал.

Наконец Сара открыла ящик. Джордж заглянул внутрь, пересчитал лобстеров. Затем вытащил одного наугад. Посмотрев на него, он сразу определил, что это самец.

– Чертов Хиллер, – пробормотал он. – Он же знает, что у самочек омаров мясо более нежное, а он послал мне одних мужиков.

– Не думаю, что он сделал это нарочно, – заметила Сара. – Я никогда не видела, чтобы он их осматривал или проверял.

– Могу поспорить, что он это делает.

Джордж терпеть не мог, когда последнее слово оставалось не за ним. Сердце зашлось, он схватился за грудь рукой и сел. Омары стоили очень дорого, а у него теперь так много расходов Новые тормоза, новая крыша, голодные рты. Он подумал о Майке, который ел, как лошадь.

– Не надо так расстраиваться, – утешила его Сара.

Она провела рукой по его запястью так, будто хотела проверить пульс. Джордж попытался отнять руку, но не хватило сил. У него невыносимо болело в груди, и это его беспокоило. Он посмотрел на дочь, которая сидела рядом. У нее были такие глубокие голубые глаза, но вокруг них уже залегла сеточка морщин.

– Почему ты не вернешься в свой родной дом насовсем? – спросил он.

– Мне надо заниматься бизнесом, папа.

– Бизнес, – задумчиво произнес он. – Что значит бизнес по сравнению с твоей семьей?

Она улыбнулась, на лице ее промелькнули воспоминания о других временах, когда он говорил то же самое. Много лет назад, после того как умерла Роуз, Сара хотела поступить в колледж. Потом он говорил то же самое, когда она решила открыть свой первый магазин.

– Я ведь здесь, папа, разве не так?

Он нахмурился, зная, к чему она клонит. Они отдалились друг от друга. Они стали чужими – только так и можно описать все эти ужасные месяцы молчания, годы, прошедшие с тех пор, как она вернулась домой. Бэсс пыталась вразумить его, уговаривала, чтобы он был помягче с дочерью, чтобы принимал ее такой, какая она есть. Но это было нелегко. После смерти Роуз Джорджу пришлось стать и матерью и отцом для дочери, и он сделал немало ошибок. Когда она призналась ему, что беременна, он почему-то решил, что она стремится отделиться от него и жить собственной жизнью.

– Будет лучше, если ты останешься, – продолжал он твердить свое. – Тебе надо подумать и о Майке. Он здесь счастлив, и ты это знаешь.

– Да, я заметила, – вздохнула Сара.

– Я готов был убить Зика Лоринга, но я благодарен ему за Майка…

Джордж похлопал себя по карманам в поисках курительной трубки. Он не знал, как говорить с дочерью, и так было всегда. За час полета на самолете вместе с Уиллом он разговаривал с ним так, будто они были знакомы всю жизнь. Но Сара требовала совершенно иного подхода, и с ней надо было следить за своим языком. Джорджу всегда казалось, что он плывет вслепую в незнакомых водах, когда приходилось говорить с ней.

– Останься, – только и сказал он.

– Не могу, – ответила она. – И я хочу, чтобы Майк вернулся вместе со мной.

Джордж уставился на нее. Его сердце снова заколотилось, но ему было уже не так плохо, как в тот раз, когда она покидала его. Майк был достаточно взрослым, чтобы решать за себя, и Джордж был совершенно уверен в том, как тот поступит. Сара – вот о чем больше всего болело его сердце: эти морщинки вокруг глаз, странные волосы цвета металла. Его маленькая девочка смертельно больна. Все признаки налицо.

– Ты стала очень похожа на мать, – пробормотал он.

– Правда?

Он протянул руку и коснулся ее щеки – ее кожа была такой мягкой! Она родилась в этом самом доме наверху. Джордж сам накипятил воды на плите, которая стояла здесь же, на кухне. Он принес ее сюда, держа одной рукой. Она была ничуть не больше маленького гуся. Их глаза тогда встретились, и это было незабываемо. Он оживился, вспоминая о прошлом. Как счастливы они были, все трое. Джордж, Роуз и Сара. Это был их остров.

– А у тебя остались хорошие воспоминания о детстве? – вдруг, неожиданно для себя, спросил он.

– О, папа, – улыбнулась она, – самые лучшие.

– Правда?

Она обняла его за шею и положила голову ему на плечо. Она делала так всегда, когда была маленькой девочкой: в джипе, на котором они объезжали остров, в лодке, когда ездили рыбачить. Сара всегда садилась рядом с ним, прижавшись головой к его плечу. Ком встал у него в горле. Он подумал о Роуз: рак быстро прибрал ее, раньше, чем они успели отвезти ее в какой-нибудь медицинский центр на континент.

– На материке, наверное, тебе лучше. – Он услышал свой голос как будто со стороны.

В штате Нью-Йорк были прекрасные больницы. Высококлассные доктора, все необходимые лекарства, университеты, проводящие научные исследования. Если она вновь заболеет, ей нужно быть именно там. Не здесь, в одиночестве, как ее мать. Доктор Миллер сделал все возможное, но этого оказалось недостаточно. Он давно умер, а на его место так никто и не приехал.

– Да, – сказала она, – чтобы продавать стеганые одеяла тети Бэсс.

– Ты думаешь, мне нужны деньги? – с жаром перебил ее Джордж. – Нет, все, чего мне надо, чтобы с тобой все было хорошо! Понимаешь, Сара?

Ее глаза наполнялись слезами. Она кивнула и расплакалась. Джордж вздохнул: вот так всегда он заставляет женщин плакать у стола на кухне. Сару, ее мать… Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Она прикрыла глаза рукой и продолжала тихо всхлипывать.

– Ну не надо, дорогая, тише, все хорошо!

– Папа, – выдохнула она.

– Ш-ш, Сара. Не делай больше глупостей. Просто будь счастлива.

Ее слезы намочили его шерстяную рубашку.

– Если я понадоблюсь… – начал он, с трудом выжимая из себя каждое слово. – Я знаю о таких вещах, когда дочь больна, и им нужна печень или спинной мозг. Все… Все, что угодно. Все, что у меня есть, я хочу отдать тебе.

Она прижималась к нему так, как когда-то, когда они вместе плыли на лодке и забрались довольно далеко от берега. Шлюпка сильно кренилась набок, Джордж сворачивал паруса и дергал румпель, а Сара все это время висела у него на шее, как маленькая испуганная обезьянка. Теперь она чувствовала себя так же: взрослая женщина, вцепившаяся в своего отца ради жизни.

– Ш-ш-ш, Сара, – утешал он, – ш-ш-ш.

Когда она успокоилась и осушила слезы, на щеках появился легкий румянец. Она была такая хрупкая, его Сара, для женщины, которая действовала так твердо, которая шла по жизни одна. Она была сама себе капитаном. Он по-своему гордился ею, но, с другой стороны, хотел, чтобы она познала в жизни то, что было у него с Роуз.

Джордж поднялся. Они так и не решили вопрос с Майком, но время само все расставит по местам. Так всегда бывает. Если она думает, что заберет Майка с собой, то сильно ошибается. Парень не хочет никуда уезжать, но Джордж не хотел быть тем человеком, который сообщит ей об этом.

Солнце садилось. Была суббота, их последний день на острове. Сара стояла у окна кухни и следила за тем, как лиловые тени ложатся на снежные поля вокруг бухты. Отец вышел во двор. Она видела, как он, прихрамывая, идет вместе с Гелей и машет руками, загоняя гусей в сарай.

Гелей лаяла и хромала так же, как и ее хозяин. Гуси разбредались в стороны и громко гоготали. Сара наблюдала подобную сцену сотни раз, но не могла припомнить, чтобы раньше при этом плакала. Она дотронулась до холодного окна, слезы потекли по ее щекам. Ее отец только что предложил ей свою печень и спинной мозг. Ее отец, который никогда не понимал, как это у кого-то может болеть голова, думает о том, что ей понадобится пересадка.

Но у нее не такой рак, при котором может помочь переливание крови или пересадка органов. Он рос внутри ее лимфатических узлов и устремлялся к мозгу. Доктор Гудейкер сделал все возможное. Она прошла все необходимые процедуры, и теперь была предоставлена своей судьбе или Богу.

Стоя в это утро в церкви вместе с Уиллом, она молилась о здоровье. Она знала, что Его нельзя просить о помощи при лечении конкретного заболевания. Ей надо делать то, что велят доктора, и верить, что Он позаботится о ней. Ведь жизнь так прекрасна! Сердце Сары было наполнено любовью к людям на этой земле. Увидев могилу своей матери, она подумала о небесах, где когда-нибудь они встретятся, но сейчас Саре хотелось быть здесь, в этом мире.

Именно здесь. Саре еще так много надо было сделать. Ей надо было воспользоваться наступающими холодами и кануном рождественских праздников, чтобы продать как можно больше одеял. Она хотела помочь Сьюзан наладить отношения с матерью, от которой та тайком сбежала. Отцу и тете Бэсс нужна ее финансовая помощь.

Одна лишь мысль о Майке заставила ее тяжело вздохнуть. Она должна направить своего мальчика по правильному пути.

И Уилл. Он нужен был ей, немедленно. Ее сердце забилось от волнения, а руки похолодели. Острые ледяные иглы стучали в окно старой кухни. На дворе ее отец запирал за гусями загон. Сара смотрела на него, прижавшись лбом к заиндевевшему стеклу, пока он не скрылся из виду. Первая звезда появилась на небе.

Медленно Сара отвернулась от окна и направилась к лестнице. В доме было тихо. Тетя Бэсс ушла к себе вздремнуть после обеда. Дети были на чердаке. Сара слышала, как там играет музыка, и различала их смех. Она подошла к двери Уилла и тихонько постучала.

Ответа не последовало, и Сара проскользнула внутрь. В комнате было темно, свет лился только от окон, выходящих на океан. Уилл лежал на кровати поверх покрывала. Возможно, он читал и незаметно заснул; раскрытая книга лежала рядом, но звук открывающейся двери разбудил его. Увидев Сару, он приподнялся на локте.

– Все в порядке? – спросил он.

Кивнув в ответ, Сара подошла совсем близко. Она не смогла бы объяснить, почему в горле у нее застрял комок, и ей хотелось плакать. Он заключил ее в свои объятия, и она прижалась к нему всем телом.

– Ты знаешь, что самое удивительное? – спросил он, поглаживая ее спину.

– Что? – прошептала она.

– Я надеялся, что ты поднимешься ко мне.

– Неужели?

– Да, как раз перед тем, как задремать, я подумал: может быть, Сара разбудит меня. Правда.

– Мне было очень смешно наблюдать за собой, когда я пробиралась в твою комнату.

– Знаю, – улыбнулся он. – Мы ведем себя как маленькие.

Наверху их дети-подростки прекрасно проводили время. Сара слышала, как Сьюзан визжит, а Майк смеется, как они гоняются друг за другом на чердаке и от топота их тяжелых ботинок скрипят старые доски.

– Сколько времени у нас до ужина? – спросил Уилл, целуя ее лоб и щеки.

– Несколько часов, – ответила она, поглаживая рукой его грудь, – по крайней мере, два.

Он снял с нее свитер, а она расстегнула на нем рубашку. Уилл быстро справился с молнией на ее джинсах, а Саре пришлось возиться с пуговицами на его брюках. Оставшись в одном белье, они нырнули под покрывало. Постель нагрелась от тела Уилла, пока он дремал здесь. Они уютно устроились, и Сара почувствовала, как его пальцы гладят ей спину, стягивают с нее трусики. Они целовались, их губы искали друг друга, они соприкасались телами.

Руки Уилла поднимались к ее плечам и вдруг нащупали шрам. Сара замерла на мгновение, раскрыв глаза. Он перестал целовать ее и тоже раскрыл глаза, как бы удивившись, что обнаружил что-то незнакомое. Саре стало стыдно, и она обрадовалась, что свет выключен.

– Мне делали операцию, – наконец сказала она.

– Это шрамы.

– Да, я ненавижу их. Я стараюсь забыть, что они у меня есть.

– Это часть тебя, и поэтому они прекрасны.

– Если ты увидишь его, то поймешь, что это не так.

– Тогда дай мне взглянуть.

Она отрицательно покачала головой. Никто, кроме докторов и сестер, не должен видеть шрамы на ее теле. Во время проведения химиотерапии в кожу головы попала инфекция. Она распространилась по всему черепу и перешла в остеомиелит. Доктору Гудейкеру пришлось удалить часть кости черепа. Он вынужден был сделать очень большой разрез, чтобы восстановить кровообращение, и хотя позднее Саре сделали пластическую операцию, шрамы все равно остались. Она знала, что больше никогда не сможет появиться в купальнике. И полюбила кондиционеры, работавшие везде летом, потому что они позволяли ей одеваться в вещи, которые закрывали всю спину и плечи.

– Покажи мне, – попросил он, – ты можешь, Сара.

– Я хочу, но боюсь, – ответила она.

– Не надо бояться.

– Но это ужасно, – сказала она.

– Не верю, – прошептал он, прижимая ее к себе.

Но не успел он еще договорить, как Сара изогнулась, нащупала у него за спиной шнур и повернула на себя лампу. Она села прямо, подняла волосы вверх, чтобы он смог все разглядеть. Она чувствовала, как он старается не дышать, чтобы не выдать своей реакции. Когда Мэг Фергюсон первый раз сняла ее повязки, то расплакалась.

– О, Сара… – произнес Уилл.

Он не мог притворяться. Ее изуродованный затылок и плечи, эти жуткие швы были толстыми и отвратительными. Она чувствовала, как он дрожит и плачет, целуя ее спину, плечи, шею. Его лицо было мокрым от слез, их соленый вкус был у нее на губах, когда он целовал ее. Они слились в поцелуе и упали на старую кровать.

– Но это ведь спасло тебе жизнь! – наконец прошептал он.

– Да…

– Тогда это прекрасно. Так, как я и говорил.

Он ласкал ее тело, давая ей понять, как любит ее. Она чувствовала это. Его руки так нежно касались ее, как будто она была хрупкой, как стекло, и драгоценной, как будто бы он брал на себя обязательство позаботиться о том, чтобы ей больше никогда не было больно.

Сара почувствовала, как медленно, буквально по сантиметрам, приоткрывается перед ним и начинает доверять ему. Она была так жестоко обманута Зиком, что с тех пор не верила никому. Сара опустилась на грудь Уилла, по телу ее пробежала дрожь. Все сомнения и все тяготы покинули ее. Она отдалась ему. Она действительно сделала это, чувства шли из самой глубины сердца. Такого с ней еще никогда не было.

Шрам был ее секретом. Это был знак, метка ее болезни. Он напоминал ей о жизни и смерти, и она постоянно боялась этого. И вдруг жизнь предстала перед ней как драгоценный подарок, повернулась совершенно иной гранью. Она могла открыться перед Уиллом. Сара ощущала, что оживает, все чувства обострились. Она улавливала малейший шорох, дыхание, ощущения на своей коже.

Их тела стали молодыми, сильными и полными страсти. У Сары были крутые бедра, тонкая талия и высокая небольшая грудь. Ее ноги были длинными и сильными. Уилл ласкал их, у нее появлялось странное ощущение, будто она бежит марафонскую дистанцию, и он будет ждать у финишной черты. Она покрывала поцелуями его тело, исследовала его. У него тоже было много шрамов, но ни одного такого страшного рубца, как у нее, и ей хотелось узнать, от чего они появились, услышать истории из его жизни.

Саре еще никогда прежде не приходилось испытывать такого полного слияния и единения. Уилл не спрашивал ее, что ей нравится, – он просто знал это. Он взял на себя инициативу так мягко и осторожно, что она чувствовала себя в полной безопасности. Постепенно он подводил ее к самому пику страсти, и она полностью отдалась ему. Простыни сбились вокруг их тел, старые пружины матраца поскрипывали…

Она всегда мечтала о чем-то таком. Она фантазировала, что когда-нибудь ей доведется испытать нечто подобное, что она будет так поглощена другим человеком, что не будет знать, где заканчивается ее тело и где начинается его. Его взгляд был преисполнен любовью, и, казалось, говорил, что это все для нее. Сара застонала и попыталась повернуть голову, чтобы укрыться от его взгляда, потому что чувства захлестывали ее. Но не смогла – взгляд Уилла заворожил ее.

– Останься, – попросил он и улыбнулся.

Он любил ее в ее собственном старом доме и старался, чтобы никто их не услышал. Никто. Она мысленно перечислила всех обитателей дома, всех, кто сейчас находился в нем и прислушивался к скрипу кровати, но Уилл прервал эти размышления.

Приложив губы к ее уху, он шептал:

– Останься со мной, Сара!

Именно это ей хотелось услышать. Она забыла о доме. Теперь они были одни, вокруг них на сотни миль простирался океан, в небе сияли звезды, горячий песок был вокруг. Сара и Уилл сплелись в объятиях, которые нельзя было разъединить. Они любили друг друга. В их любви была твердость камня и нежность пены. Все эти годы ее тело было оболочкой и подпиткой для духа и не более того, но теперь оно стало свободным, легким и жило своей жизнью.

Оно вибрировало, вздрагивало, отзываясь на все оттенки чувств, которые внезапно открылись ей и растекались по ее телу из какого-то таинственного источника, о котором она раньше и не подозревала.

– Уилл, – произнесла она, просто чтобы услышать его имя, чтобы убедиться, что он все еще рядом.

– Сара… – прошептал он.

В его глазах горел жаркий огонь страсти, усмиренный чистой любовью. Их губы опять встретились, и все посторонние мысли ушли. Ее грудь касалась его сильной груди при каждом движении, и это заставляло ее стонать и гореть от страсти. Ощущения стали более отчетливыми, они шли из глубины ее тела, и ей казалось, что она просто не вынесет этого восторга. Они с Уиллом были едины, они любили друг друга и сердцем, и душой, и телом. Сара понимала теперь, что все это и есть слияние двух душ, которые, наконец, нашли друг друга после бесконечных поисков. Она сейчас страстно желала всего: любви, здоровья, жизни. Ей хотелось, чтобы она всегда могла обнимать любимого мужчину. Она полностью растворилась в экстазе, превратившись в необузданную дикарку, и едва осознавала, что повторяет то же, что бормочет Уилл:

– Я люблю тебя, я люблю тебя!

Глава 17

На острове знали только один способ приготовления омаров: на пару с водорослями. Был отлив, и Майк вместе со Сьюзан предложили свои услуги: они пойдут в бухту и соберут водорослей и мидий. Все принялись поддразнивать Майка и советовать, чтобы он надел спасательный жилет и снял свои тяжелые башмаки, перед тем как снова решит поплавать. Сара была удивлена, что он так легко воспринимает подшучивание над собой. Ее сын мог вести себя как бесчувственное бревно, но он был очень раним.

– Это новый вид спорта, – улыбнулся он. – Я собираюсь принять участие в следующей Олимпиаде.

– Хождение по пруду! – добавила Сьюзан.

– Да, не обязательно использование тяжелых зимних ботинок, но каждый должен провалиться сквозь лед и приземлиться на ноги. Тот, кто выберется живым, получает медаль.

– Майк Талбот получает золотую медаль за победу в хождении по пруду! – громким голосом произнесла Сьюзан, подражая спортивным комментаторам и вместо микрофона поднеся ко рту солонку.

– Возможно, – сказал Майк, глядя в пространство, – золотой медали заслуживает твой отец.

– Но скоро наступит прилив, и если вы не поторопитесь, то не наберете для нас водорослей, – сказал Джордж.

– Пойдемте с нами, – позвала его Сьюзан, дергая за руку, – вы покажете нам те места, где много мидий.

– Майк их знает, он покажет тебе.

– Пойдемте…

Джордж и дети надели теплые ботинки и куртки и направились вниз к бухте. Тетя Бэсс вышла из комнаты.

Уилл обошел плиту и обнял Сару. Он поцеловал ее в губы, а потом в шею. По телу прошла дрожь, и ей захотелось взять Уилла за руку и снова подняться вместе с ним по лестнице наверх. На нем были старые джинсы и мягкая замшевая рубашка. Ткань под ее рукой была мягкой, а его руки крепкими. Поцеловав его в губы, Сара прижалась к нему и закрыла глаза. Вдруг раздался какой-то посторонний звук – Бэсс вежливо кашлянула.

– Давайте я помогу, – сказал Уилл, пересекая кухню, чтобы взять у нее из рук старую помятую коробку.

– Спасибо, – ответила она. – Я вытащила ее, чтобы начать приготовления к Рождеству, но думаю, что могу доверить это вам двоим. Сара знает, куда это все развешивать.

– Останься, тетя Бэсс.

Но она лишь загадочно улыбалась, глядя на них.

– Святая простота, – прокомментировал Уилл, обняв Сару, как только Бэсс исчезла в своей комнате для шитья.

Каждое украшение имело свою историю. Здесь были стеклянные шары от тети ее матери из Англии, ангелы от ее бабушки, изящное ожерелье из ракушек, нанизанных на красную ленточку, которое она сама сделала, когда ей было десять лет.

– Как давно я не видела всего этого, – произнесла она, прижимая к себе стеклянного ангела. Мать ее матери подарила его им в год, когда родилась Сара, незадолго до своей смерти.

– Когда ты приезжала сюда на Рождество в последний раз? – спросил Уилл.

Сара закрыла глаза, пытаясь вспомнить.

– Много лет назад, до того, как родился Майк. Я не любила приезжать на остров на Рождество, – призналась она.

– Почему?

– Это напомнило бы мне обо всем, чего мы были с ним лишены. Острова, семьи. Мне было легче в Бостоне, где вокруг было много родителей-одиночек.

– Печально, – заметил Уилл, обняв ее, – особенно если учесть, как сильно ты привязана к этому острову.

– Да, я люблю его, – согласилась Сара. – Но долгое время я хотела быть подальше отсюда.

– Я рад, что привез тебя назад.

– Я тоже.

Они вышли на улицу, чтобы нарезать зеленых веток. Ветер был резким, и изо рта пошел пар. Уилл срезал ветки пиний, а Сара собирала их в охапку. В глазах стояли слезы, но она ничего не могла с этим поделать. Она никак не могла поверить, что это происходит с ней. Неужели это она украшает дом к Рождеству вместе с мужчиной, который хочет помочь, мужчиной, которого она любит?

– Столько хватит? – спросил он.

– Да, достаточно, – сказала она, и он взял охапку… Они украсили ветками дом, развесили на них шары.

Роуз всегда перевязывала все к Рождеству красными ленточками, она пропускала их сквозь ветки сосны, обвязывала ими подсвечники и плафоны, но Сару слишком переполняли чувства, чтобы она могла заняться такой кропотливой работой.

– А что это такое? – спросил Уилл, доставая что-то из коробки.

– Ах! – выдохнула Сара.

Это была звезда Майка. Он сделал ее в первом классе. Они жили в Бостоне и хотели послать что-нибудь ее отцу на Рождество. Сара вырезала звезду из картона, а Майк раскрасил ее мелками пастели. Они поехали в Свемпскотт, чтобы собрать там морского песка, ракушек и немного водорослей, а он приклеил все это к звезде. Сара закрепила все лаком. Вместе они пошли на почту и отправили посылку.

– Майк сделал это, когда ему было шесть лет.

– Молодец, – улыбнулся Уилл.

– Надо же, отец сберег ее.

– А что тебя удивляет?

– Он был так суров, – сказала Сара, – я всегда думала, что он выбрасывает наши подарки.

– Почему? – удивился Уилл. – Судя по тому, как он живет здесь, сохранено все, связанное с прошлым, с тобой.

Сара не ответила. Она осмотрелась вокруг, признавая, что Уилл был прав. Может быть, она думала так, потому что чувствовала себя выброшенной из жизни? Потому что ее отцу не понравилось, что она сбежала с острова в Бостон, что она забеременела, даже не успев предстать пред алтарем? Глядя на звезду Майка, она поняла: отец не вычеркивал ее из жизни. Она бросила все сама.

– Я была слишком несправедлива к нему, – задумчиво произнесла Сара.

– Нет, ты несправедлива к себе самой! – ответил Уилл.

Она подняла голову и взглянула на него. Больше всего на свете ей хотелось слушать этого человека, который, казалось, так хорошо знает ее и может объяснить ей все о ней самой. Ее сердце забилось чаще, а боль в спине стала еще сильнее.

– Мне кажется, что ты просто не веришь в любовь. Они любят тебя, но не умеют показать это так, чтобы ты поняла.

– Но если я не замечаю этого, то как могу быть уверена в том, что это так? – спросила Сара.

Уилл взял ее лицо в ладони и серьезно заглянул в глаза. Она улыбнулась ему. Медленно убегали секунды.

– Ты что? – наконец не выдержав, засмеялась она.

– Я только хотел убедиться, что ты это видишь, – ответил Уилл.

– Что вижу?

– Что я здесь, – шепнул он.

Майк перешел вброд небольшую запруду, постепенно заполняя мешок водорослями. Холод проникал сквозь резину сапог, но это было мелочью по сравнению с купанием в замерзшем пруду. Его совсем не интересовали лобстеры, но иногда он подумывал о том, чтобы стать океанографом. Он хотел изучать приливы и отливы, течения, лобстеров и китов. Разобраться, почему побережье в Мэне каменистое, а во Флориде – песчаное. Он хотел воспользоваться информацией, которая нужна каждому ловцу лобстеров, но совершенно для других целей.

Майк мечтал о многом. Дедушка выписывал журнал «Нэшнл Джиографик», и внук проводил за ним многие часы. Он узнал, что существует такая профессия, как культурная антропология, и она его очень увлекла. Ты изучаешь традиции и обычаи разных групп людей, выясняешь, почему они живут так, а не иначе. Майку казалось, что это будет круто – наблюдать за жизнью ловцов лобстеров на острове, а потом сравнивать их с такими же ловцами на Матиникусе.

А может быть, ему стоит стать фермером и разводить гусей, работать на земле. Продавать птицу и одеяла, продлить жизнь семейного ремесла.

– Эй! – окликнул его дед, опекающий Сьюзан. – Сюда!

Она брела, как пьяная, прямо по покрытой ледком заводи и пыталась вытянуть шею, чтобы разглядеть, на что он указывает.

– Мидии, – запыхавшись, сказала она.

– Самая большая колония на острове. Никому не рассказывай, – предупредил ее дедушка.

Майк улыбнулся. Его дед был просто замечательным. Он управлял своей землей, как король. Он знал, где что находится, и обихаживал каждую крупицу своего имущества как настоящий рачительный хозяин. Прошлой весной он показал Майку заросли папоротника в тенистой части болота. Они плотно свились между собой и были скрыты от постороннего взгляда. Они срезали несколько побегов, пожарили их на масле и вкусно пообедали. В октябре они отправились в лес на поиски лисичек, маленьких золотистых грибочков, которые Майк принял бы за поганки, если бы дед не показал, в чем их отличие.

– Хорошая еда, – сказал дед, подавая ему лисички. Потом дал ему поганку и объяснил: – А от этой у тебя сведет живот, и ты умрешь.

Когда они вернулись домой, тетя Бэсс пожарила лисички в сметане и подала их на горячих тостах. Теперь Майк знал, какой вкус у этих грибов.

Мидии были сине-черные, цвета вечернего неба. Каждый взял по нескольку штук, и они положили их в отдельную корзину, чтобы не смешивать с водорослями.

Майк знал, что все это может принадлежать ему. Сбор мидий на краю Атлантики, две сотни акров холмистой местности, поросшей соснами, белый дом, где жила его семья уже сотню лет.

– Смотрите! – закричал дедушка, указывая на небо. Оно переливалось и сверкало всеми красками.

– Что это? – благоговейно спросила Сьюзан.

– Ты раньше никогда не видела? – спросил дедушка.

Она молча помотала головой.

Эти цветные всполохи были похожи на рождественские елки, качающие ветвями под порывами ветра. Если он станет океанологом, то сможет изучать и это явление природы. Он будет специалистом по течениям северного Мэна, по всякой морской живности и даже по атмосферным явлениям, и это будет честная игра. Интересно, а есть ли в колледже Марселлуса программы по океанографии? В Корнеле они точно есть.

– Да что же это? – снова спросила Сьюзан.

– Северные огни, – ответил Майк, глядя поверх крыши дома, – полярное сияние.

– Не может быть! – возразила Сноу.

– Да, – подтвердил дед.

Его голос излучал довольство, будто он устроил это специально к их приезду. Если Майк станет антропологом, то сможет включить в свое исследование и деда. Старые фермеры штата Мэн и их образ жизни. Майк сможет написать целую книгу о своем деде.

– Северное сияние! О господи! – потрясенно произнесла Сьюзан.

Она отвернула обшлаг рукава куртки и взглянула на часы, но было уже довольно темно, чтобы разглядеть стрелки.

– Что ты там разглядываешь у себя на руке? – спросил дедушка сердито. – Зрелище у тебя над головой!

– Я хочу узнать, сколько сейчас… – сказала Сноу.

Майк подошел к ней. Сара подарила ему «Таймекс Индиго» на пятнадцатилетие. Надо было всего лишь нажать на кнопку, и на циферблате загорались голубые цифры. Он подсунул руку с часами прямо ей под нос.

– Восемнадцать сотен часов! – воскликнула она. Я впервые увидела северное сияние в восемнадцать сотен часов тридцатого ноября!

Эта девчонка была просто невероятной. Когда Майк увидел ее впервые, ему показалось, что на голову рухнула кирпичная стена, и теперь это опять повторилось.

– Восемнадцать сотен часов, – повторил он, и подумал, как это здорово, знать девчонку, которая говорит, как настоящий моряк.

– Пойду, позову остальных, – сказал дедушка, направляясь к дому.

Сьюзан осталась возле Майка, и он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она вцепилась в рукава его куртки своими тонкими руками и повисла на нем так, будто ее не держали ноги. Полярное сияние было забыто: Майк видел звезды.

Вся семья вышла на улицу, чтобы посмотреть на северное сияние, но, к счастью, никто не умел читать чужих мыслей. А Сьюзан между тем думала: «Мой первый поцелуй, первый поцелуй! Майк Талбот, миссис Майкл Талбот». Она стояла между Сарой и своим отцом, всего в нескольких шагах от Майка, и на лице сияла улыбка.

– О господи! – твердила тетя Бэсс, всплескивая руками. – Господи!

– Мы ведь видели это уже много раз, – сказал Джордж.

– Каждый раз – это как в первый раз, – добавила Бэсс, глядя в небо.

– Но ты уже не маленькая девочка, Бэсс! – сердито укорял ее Джордж. – В первый раз – это, считай, что ничего не сказать. У вас-то там нет таких зрелищ на небе, в этом вашем Форте, правда, Майк?

– Это неповторимо! – восторженно произнес внук.

Сьюзан осторожно придвинулась к нему поближе и дотронулась до его пальцев. Он взял ее за руку, и они так стояли – прямо среди своей семьи! Она чувствовала, как краснеет.

– Папа, – сказала Сара, – а помнишь, когда мы с тобой как-то раз возвращались с рыбалки, только причалили лодку в бухте, и…

– Точно, совершенно точно, – подхватил Джордж, – сияние было красным в ту ночь. Мы видели его со стороны бухты, и нам казалось, что весь дом объят пламенем.

– Мы так и подумали сначала. – Обращаясь к Уиллу, Сара запрокинула голову назад, с любовью глядя на него. Сьюзан смутилась, не зная, как ей отнестись к тому, что видела.

– Северное сияние бывает здесь вплоть до апреля, правда, Майк? Или даже до мая? – спросил Джордж, пристально глядя на их сцепленные руки, будто взглядом хотел разрушить эту связь.