Текст книги "Нацисты: Предостережение истории"

Автор книги: Лоуренс Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Вот в условиях такой общественно-политической ситуации 12 сентября 1919 года тридцатилетний ефрейтор немецкой армии по имени Адольф Гитлер пришел на заседание Немецкой рабочей партии (Deutsche Arbeiterpartei, DAP) в Зале ветеранов войны в пивной «Штернекерброй» (Sterneckerbräu) в Мюнхене. Его туда послал капитан Карл Майр, начальник отдела агитации Баварского командования рейхсвера, с целью разнюхать, что это за партия. На этом заседании Гитлер, взволнованный речью некоего лектора, который призывал к отделению Баварии от Германии, разбил его аргументы, продемонстрировав блестящие ораторские способности. Слесарь Антон Дрекслер, который основал эту правую партию около девяти месяцев назад, сразу же пригласил Гитлера в нее вступить.

Кто же был этот человек, который в тот вечер в пивной «Штернекерброй» начал свой путь в историю? В течение первых тридцати лет он ничем не выделялся, разве что только своими странностями. Плохо учился в школе, провалился при поступлении в Академию изобразительных искусств в Вене; его единственным успехом в жизни была солдатская служба в годы Первой мировой войны, когда за отвагу он был награжден Железным крестом первой степени.

Сведения о жизни Гитлера до его появления на заседании в пивной «Штернекерброй» отрывочны. Одним из основных источников является его собственный рассказ от 1924 года в «Майн кампф». Здесь он пишет, как перед Первой мировой войной, гуляя по Вене, «я начал пристально присматриваться к евреям… И чем больше я приглядывался к ним, тем рельефнее отделялись они в моих глазах от всех остальных людей… Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта, и прежде всего в области культурной жизни народов, в которой не был бы замешан по крайней мере один еврей?» Эти знакомые слова подтверждают идею, которую Гитлер хотел нам навязать, что вот человек, который с самого начала утвердился в своем антисемитизме. Но так ли это? Недавно доктором Бриджит Хаман была написана одна из наиболее интересных работ о венском периоде жизни Гитлера. Она поставила перед собой задачу до мельчайших подробностей проверить личные данные людей, с которыми Гитлер контактировал в мужском приюте, где временно проживал. Выводы оказались поразительными: «Картина венской жизни, которую Гитлер рисует в “Майн кампф”, не точна. Он утверждает, что стал антисемитом в Вене, но при тщательной проверке данных того времени, можно убедиться, что, напротив, он подружился со множеством, с невероятным множеством евреев, как в своем приюте, так и через посредников, которые продавали его картины». Она установила также, что ни один из массы евреев, с которыми у Гитлера были замечательные отношения в его венский период жизни, не упоминал, чтобы Гитлер проявлял антисемитизм в тот период до 1913 года. Напротив, говорит доктор Хаман, Гитлер предпочитал продавать свои картины еврейским посредникам, «поскольку они не боялись рисковать» ⁶.

Это важное открытие. Оно указывает на тот факт, что Гитлер хотел, чтобы мы поверили в его, полубожественную сущность, сам не будучи в ней уверенным. На самом деле его, как и любого другого, вынесли на поверхность конкретные обстоятельства. По мнению доктора Хаман, в Вене Гитлер «не причинял никому зла. Он был законопослушным гражданином, рисовал, чтобы свести концы с концами, сравнительно неплохие рисунки. Был безобидным человеком». События, превратившие этого «безобидного человека» в Гитлера, которого узнала история, были теми же, что нарушили покой всей Германии – Первая мировая война и ее незамедлительные последствия. Для того чтобы придать какой-то смысл новым обстоятельствам своей жизни, Гитлер, согласно утверждению доктора Хаман, вспомнил предсказания неистовых австрийских антисемитов и сам начал следовать их примеру.

Для политической философии Гитлера вообще характерны заимствования. Большую часть своих аргументов он попросту украл у других. Но, наверное, он знал, что «великий человек» не ворует идеи. И это склонило его заявить о зарождении своего чудовищного антисемитизма в Вене, а не выводить его из общего чувства ненависти и ощущения того, что тебя предали, испытываемого миллионами людей в 1918–1919 годах.

Гитлер фальсифицировал данные о начале своей политической деятельности также и другими способами. Когда он приобрел известность, то хотел показать, будто бы он был одним из первых членов Немецкой рабочей партии – партийный билет номер семь. О том, что Гитлер имел партбилет под номером семь, поведали нам несколько старых нацистов, гордые тем, что фюрер стоял у самых истоков нацистской партии, руководя ее деятельностью с начала ее существования. Но это неправда. Антон Дрекслер направил Гитлеру в январе 1940 года жалобу: «Мой фюрер, никто лучше вас самого не знает, что вы никогда не были седьмым членом партии, в лучшем случае – седьмым членом комитета, когда я попросил вас войти в его состав как агитатора. Несколько лет назад, на партийном собрании, я был вынужден выразить недовольство по поводу того, что ваш первый билет члена Немецкой рабочей партии, с подписью Шюсслера и моей, был фальсифицирован: номер 555 был вытерт и вместо него проставлен номер семь [5]5
  В действительности № 555 был выдуманной цифрой: для солидности к подлинному номеру слева приписывалась цифра 5. Таким образом, на деле Гитлер был 55-м членом нацистской партии. Цифра 7 возникла потому, что он стал 7-м членом руководящего комитета партии.


[Закрыть]. Ведь насколько лучше и ценнее было бы для потомства, если бы исторические факты были представлены такими, какими они были в действительности» ⁷.

Однако в течение 1919 года Гитлер обнаружил в себе подлинный и незаурядный талант – дар публичных выступлений. Какую же силу имела его подстрекающая толпу речь, в которой он проводил различие между двумя крайне правыми партиями, если Немецкая рабочая партия начала так заметно пополнять свои ряды! Одним из первых присоединившихся был Эрнст Рем, капитан рейхсвера (немецкой армии), который быстро осознал привлекательность личности Гитлера для толпы. Рем был человеком действия. «Поскольку я человек незрелый и слабый, – говорил он, – то война и бунт привлекают меня больше, чем буржуазный порядок» ⁸. Партия, та, которую строил Гитлер, знала, как использовать головорезов вроде Рема. «Грубость уважают, – заявил однажды Рем. – Людям нужен основательный страх. Им нужно чего-то бояться. Они хотят, чтобы кто-то подавлял их страхом и добивался от них покорности» ⁹.

В течение двух лет пребывания в Немецкой рабочей партии Гитлер стал самым ценным ее приобретением. Его речи привлекали новых членов, а его личность определяла характер партии. В борьбе за власть в партии в августе 1921 года Гитлер вышел победителем, утвердившись как ее абсолютный лидер, а партия получила новое название – Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, или, коротко говоря, нацистов (изменение названия партии произошло в феврале 1920 года в стремлении апеллировать как к националистам, так и к социалистам). Поначалу партия уделяла внимание не столько деталям политических манифестов, сколько эмоциональной приверженности, отвергая демократию и проповедуя революцию. «Я вступил в партию, потому что был революционером, – говорил позже Герман Геринг, – а не из-за какой-нибудь идеологической чепухи» ¹⁰. Задача партии была и оставалась предельно ясной – исправить несправедливости, причиненные Германии в конце Первой мировой войны, наказать ответственных за это зло и «уничтожить марксистское мировоззрение».

В рамках этой общей политики нацистская партия, в своем зародышевом состоянии, не отличалась от массы других мелких крайне правых групп, которые расцвели в мутных водах послевоенной политики в Южной Германии. Первая программа партии, представленная 24 февраля 1920 года, была скорее смесью невыразительных экономических обещаний, направленных на защиту среднего класса и мелкого предпринимательства, вкупе с четким обязательством лишить евреев полноценного немецкого гражданства. Этим нацистская партия не выделялась из ряда других. Напротив, ее опубликованная программа действий не предлагала ничего, что не предлагали бы другие крайне правые группы того времени. В Marktbreiter Wochenblatt, партийной газете Немецкой Лиги защиты и сопротивления, появилось такое заявление: «Совершенно необходимо убивать евреев» ¹¹. В другой брошюре писалось: «Что нам делать с евреями? Не нужно бояться лозунга “Нет воинствующему антисемитизму!”, поскольку только насилием можно изгнать евреев» ¹².

Символы молодой нацистской партии были столько же неоригинальны, сколь и ее идеология. Свастика была уже популярна среди других немецких политических группировок еще до того, как ею воспользовались нацисты. Череп со скрещенными костями, который станет символом на фуражках одиозных СС, раньше использовался немецкой кавалерией. Даже римское приветствие взмахом протянутой руки было позаимствовано у фашистов Муссолини.

В одном отношении, однако, нацистская партия отличалась от других. Даже с учетом жестокости того времени движение с самого начала отличалось высокой степенью насилия. В 1921 году были сформированы штурмовые отряды на базе так называемого отдела гимнастики и спорта партии для защиты партийных собраний нацистов и разгона собраний партий соперников. Стычки нацистских штурмовиков и сторонников других политических партий станут характерной особенностью немецкой политической жизни до 1933 года.

Поскольку нацисты проповедовали, что именно они – это «избавление» Германии от ее проблем, судьба их партии зависела от степени трудностей, с которыми сталкивалась страна. Партия возникла благодаря несправедливости и ущемлению прав, которые ощутила страна в конце Первой мировой войны, и, соответственно, могла развиваться только в атмосфере политической нестабильности. Нацизм расцвел с усилением нового кризиса, охватившего также и Францию. Разгневанные неспособностью Германии выплачивать контрибуцию французы в начале 1923 года оккупировали Рур. Для страны и без того униженной позорным перемирием ноября 1918 года и жесткими условиями Версальского мирного договора это стало тяжелейшим ударом по честолюбию. Немецкое ощущение позора было усилено поведением французской армии на оккупированной территории. «Вот тогда-то мы узнали, что французы правят железной рукой», – сказала Ютта Рюдигер, женщина, ставшая позже во главе BDM (Союза немецких девушек) – аналога «Гитлерюгенда» для девушек. – Возможно, они просто желали мести. Месть – это чувство совершенно мне незнакомое». Фрау Рюдигер затем добавляет свою оценку французов, более чем ироническую, с учетом того, что принес в дальнейшем нацизм. Но тем не менее вполне выразительную: «Но у французов ведь несколько иной характер, правда? Его, наверное, отличает легкий садизм».

Бернд Линн стал свидетелем французской оккупации Рура в пятилетнем возрасте. Когда французские солдаты маршировали по его улице, он стоял на тротуаре возле дедушкиного дома, одетый в детскую военную форму с детским ружьем в руках. «Я обернулся, и ко мне подошел француз. Он разоружил меня – наверняка игрушечное ружье нужно было ему для собственных детей. Я почувствовал сильнейшую обиду». Бернд Линн, у которого француз отобрал в детстве игрушечное ружье, позже стал полковником СС (Schutzstaffeln – изначально, в 1920-е, личная охрана Гитлера).

Рурский кризис совпал с усилением экономических проблем Германии, в частности с неудержимой инфляцией. «Я однажды заплатил 4 миллиарда марок за кольцо колбасы, – говорит Эмиль Кляйн, впервые принявший участие в гитлеровском митинге в 1920 году. – И этот упадок естественно способствовал росту гитлеровского движения, потому что люди говорили: «Так дальше продолжаться не может!» А затем постепенно стали распространяться разговоры о необходимости прихода сильной личности. И эти утверждения о сильной личности все время набирали силу, потому что от демократии толку не было».

В условиях политического кризиса, вызванного как французской оккупацией, так и немецкими экономическими трудностями, баварские власти правого толка вступили в конфликт с правительством Густава Штреземана в Берлине. Центральное правительство в Берлине пыталось заставить баварские власти подвергнуть цензуре нападки на Штреземана и его правительство со стороны нацистской газеты «Völkischer Beobachter» («Фелькишер беобахтер»). Густав фон Кар, провозглашенный комиссаром земли Бавария, отказался выполнить это требование, как и командующий ее вооруженными силами генерал фон Лоссов. В атмосфере внутреннего конфликта Гитлер попытался взять в свои руки митинг в мюнхенском пивном зале «Бюргербройкеллер» (Bürgerbräukeller), где выступали и фон Кар, и фон Лоссов. Гитлер призывал к путчу (национальной революции) и свержению центрального правительства. На следующее утро с целью давления на Берлин путчисты организовали марш по Мюнхену. Эмиль Кляйн принял участие в этом нацистском марше. Рядом с ним были Гитлер, Геринг и Гиммлер. «Наш марш был блистательным в тот день, – вспоминает он с гордостью. – Но, когда мы повернули на Максимилианштрассе и когда я дошел до угла Резиденции (бывший дворец королей Баварии), мы услышали впереди выстрелы. Что происходит?»

Столкнувшись с выбором – поддержать вооруженную революцию или баварские власти, – полиция сделала четкий выбор не в пользу нацистов. Началась стрельба (не вполне ясно, кто ее начал – участники марша или полиция). Таким образом, мюнхенский марш путчистов закончился сценой насилия. «Если вы спросите меня, что я почувствовал тогда, – рассказывает Эмиль Кляйн, – я скажу, что это были первые в моей жизни политические эмоции. Все могло пойти не так. Само по себе это уже было ударом для меня и моих товарищей. То, что такое возможно». Гитлеру тоже предстояло вынести из этого определенный опыт. С этого времени нацисты пытались добиться власти в рамках демократической системы.

Тем временем Гитлер был арестован, и 26 февраля 1924 года его судили. Его обвиняли в государственной измене и доказательства против него были серьезными. Нацисты не только совершили вооруженное ограбление в ходе путча, но в результате вооруженного столкновения были убиты трое полицейских. Однако в отличие от других обвиняемых путчистов, таких как герой Первой мировой войны генерал Людендорф, Гитлер выступил в свою защиту и принял полную ответственность за свои действия. Его речи в суде, обращенные к судьям, принесли ему известность во всей Германии, и он впервые стал фигурой национального значения. «Господа, – обратился Гитлер к суду, – не вам судить нас, а вечному суду истории, который вынесет приговор обвинению, выдвинутому против нас… Вы можете тысячу раз признать нас виновными, но богиня, председательствующая в вечном суде истории, с усмешкой разорвет обвинение общественного прокурора и вердикт этого суда. Поскольку она оправдывает нас» ¹³. Мужественные слова, но основанные на лжи. Большинство немцев не знали в то время, что, произнося свою речь, Гитлер имел все основания предполагать, что суд будет исключительно снисходителен к нему. О какой смелости может быть речь, когда человек знает, что он ничем не рискует. На суде над путчистами председательствовал Георг Найтхардт, тот самый судья, что и на другом, менее известном процессе в январе 1922 года. В тот раз подсудимые обвинялись в насильственных действиях, сорвавших собрание в пивном погребке «Левенбрау» в сентябре предыдущего года. Обвинения тогда были сведены к минимальным – нарушение общественного порядка, и приговор был минимальным – три месяца тюремного заключения. Однако Георг Найтхардт обратился в Верховный суд с просьбой смягчить и этот приговор, утверждая, что цель наказания может быть достигнута заменой заключения денежным штрафом. Среди обвиняемых на том суде был и Адольф Гитлер. Судья Найтхардт проникся к нему таким сочувствием, что уговорил начальство сократить для Гитлера приговор с трех месяцев заключения до одного с испытательным сроком. Теперь же Гитлер стоял перед тем самым судьей, прекрасно зная о его сочувствии делу нацистов. Именно в суде под председательством Георга Найтхардта Гитлер произнес свою страстную речь о «вечном суде истории». Неудивительно, что, придя к власти, нацисты отобрали почти все документы, касающиеся того первого судебного процесса, и сожгли их. Приговор же во втором знаменитом процессе был вполне предсказуемым: пять лет тюремного заключения – минимальный срок. Впрочем, что касается Гитлера, он вскоре досрочно вышел на свободу, с испытательным сроком.

В этом была немалая заслуга баварского правительства. В 1922 году в большинстве немецких земель нацистская партия была под запретом. Но не в Баварии: здесь нацизм исподтишка поощрялся. После осуждения за государственную измену Гитлер находился в заключении в относительном комфорте Ландсбергской тюрьмы, недалеко от Мюнхена, где он работал над своей книгой «Майн кампф».

Пока Гитлер находился в Ландсберге, нацистская партия раскололась на фракции. И только после его освобождения в декабре 1924 года (по отбытии менее чем девяти месяцев из назначенных приговором пяти лет) партию удалось снова сплотить. Баварские чиновники, как можно было и ожидать, действовали формально и позволили восстановление запрещенной после Пивного путча НСДАП, которое произошло 27 февраля 1925 года в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер». Однако теперь события в Германии развивались не в пользу нацистов. Гиперинфляция была остановлена, и будущее страны представлялось полным надежд. Середина 1920-х годов была в Веймарской республике так называемым «золотым» временем. Однако этот период расцвета финансировался в кредит – немецкое правительство выплачивало странам Антанты репарации, используя деньги, взятые в долг. Тем не менее на тот момент царила идиллия. Под солнцем благополучия нацизм не мог расцвести, и партия сократилась до небольшой группы фанатиков. Без питающего их кризиса нацисты были беспомощны. До конца 1920-х они оказались на периферии немецкой политической жизни.

Но именно в годы затишья партия выработала внутреннюю структуру той нацистской партии, которая в дальнейшем станет править значительной частью всей Европы. Гитлер исключительно упрочил свое положение в партии. Он легко избавился от небольшого внутреннего сопротивления абсолютной власти в 1926 году, попросту призвав членов партии к лояльности. Распад партии во время его вынужденного отсутствия показал, насколько важно для всего движения личное руководство лидера.

Нацисты не были политической партией в сегодняшнем понимании этого явления. Подробности нацистской политической программы почти не публиковались. Преданности фюреру (Гитлера к тому времени уже называли фюрером – вождем) и общей веры в цели движения было достаточно для доказательства преданности делу партии. То была партия не разговоров, а действий, не политики – а чувств. Доктрина партии взывала прежде всего к молодежи: исследования показали, что в тот период средний возраст тех, кто вступал в нацистскую партию, был до тридцати лет. Среди новообращенной молодежи был и двадцатипятилетний неудавшийся писатель Йозеф Геббельс. С нежностью оглядываясь на 1920-е годы, после того, как нацисты пришли к власти, он с чувством рассказывал молодым людям о тех годах борьбы: «Тогда появились молодые люди, которые написали на своем знамени слово «Рейх» вопреки ненависти, лжи и злобе. Они были убеждены, что проигранная война не является основанием для того, чтобы обречь народ на вечное рабство».

«Это было прекрасно, – говорит Вольфганг Тойберт, вступивший в нацистский штурмовой отряд в 1920-е годы. – Нас объединяло чувство товарищества, взаимной поддержки, исключительно важное для молодых людей. По крайней мере, тогда так казалось». Людям вроде Тойберта, с гордостью носившим коричневые рубашки штурмовиков, партия предлагала прежде всего возможность почувствовать свою значимость. Несмотря на молодость, в такой форменной рубашке он чувствовал себя важной особой: «Мы шли маршем за флагом со свастикой через немецкие города. Все нерабочее время было заполнено только штурмовыми отрядами». Кроме того, был еще один фактор, возможно привлекательный для этих юнцов, – уличные стычки. «От других людей исходила опасность угрозы. Вечер за вечером мы все чаще обеспечивали защиту собраний не только в своем городе, но и в ряде других городов, усиливая тамошние штурмовые отряды. Мы не носили оружия и должны были защищаться собственными кулаками, как и атаковать в случае необходимости своих врагов. А необходимость такая чаще возникала, чем не возникала!» Тойберт и его товарищи из Бохумского штурмового отряда регулярно вступали в сражения с молодежью из коммунистической партии. «Мы разбивали стулья в зале и дрались ножками от стульев. Такое случалось довольно часто, – улыбается Тойберт своим воспоминаниям. – Обе стороны так себя вели – и одни и другие».

Бруно Хенель вступил в нацистскую партию тогда же, но иным и тоже популярным путем – из «Вандерфогель», «фольклорной» группы, пропагандировавшей возвращение к природе и народным ценностям. По выходным молодые члены «Вандерфогель» путешествовали по сельской местности. Свое решение о вступлении в нацистскую партию герр Хенель относит к дискуссии, развернувшейся в молодежном общежитии в 1927 году. «Обсуждалась тема интернационализма, и среди прочего сказано было, что настоящий интернационалист должен приучить себя к мысли, что он может жениться на негритянке. Мне эта мысль показалась очень неприятной». Вместе с рядом других рассуждений это повлияло на решение Хенеля вступить в нацистскую партию. В частности, сыграли роль отрицательные чувства в отношении Версальского мира и «ноябрьских преступников» 1918 года. В итоге он стал ощущать острое неприятие любых международных движений, наподобие коммунистического. «Многие из нас попросту утверждали: “Мы прежде всего – немцы, – говорит герр Хенель, – и вот теперь появилась группа, говорившая: “Германия превыше всего”. Они пели: “Германия, пробудись!”»

Новообращенных типа Хенеля не смущало то обстоятельство, что они вступают в партию антисемитов. «Я помню часто повторявшиеся утверждения, что 50 процентов берлинских докторов – евреи, что 50 процентов берлинских адвокатов – евреи, и что вся берлинская и немецкая пресса находится в еврейских руках, и что с этим следует покончить». Молчаливо поддерживая эту антисемитскую идею в принципе, герр Хенель не имел сложностей с ее примирением с реалиями жизни собственной семьи: «У меня были родственники евреи, и мы встречались на семейных мероприятиях. У меня были очень теплые отношения с двумя кузинами-еврейками. Но это не мешало мне соглашаться с другими требованиями партии».

Для других молодых людей в то же время антисемитизм оказывался препятствием к вступлению в нацистскую партию. «Было что-то очень странное, – говорит Алоис Пфаллер, – в этом крайнем антисемитизме, согласно которому евреям приписывалась ответственность за любое зло. Я знаком был с евреями, среди них были друзья, с которыми я проводил время. И я совершенно не понимал, какая между нами предполагается разница – все мы люди… Я всегда отстаивал справедливость – то, что согласуется с честью и здравым рассудком, в этом была моя проблема, и я боролся с несправедливостью. Для меня речь не шла о преследовании других рас или других людей». Алоис Пфаллер не пошел в штурмовые отряды, однако в поисках радикального решения проблем своей страны он вступил в немецкую коммунистическую партию.

Гитлер видел в своей личности величайшую силу нацистской партии; он культивировал в себе манеры «великого человека», например, смотрел прямо в глаза любому, с кем разговаривал. Фридолин фон Шпаун вспоминает свою встречу с фюрером на партийной вечеринке: «Внезапно я заметил, что взгляд Гитлера остановился на мне. Я посмотрел на него. И это стало одним из самых странных моментов в моей жизни. Он не смотрел на меня с подозрением, но я почувствовал, что он каким-то образом меня изучает… Мне трудно было долго выдерживать этот взгляд. Но я подумал: мне не следует отводить глаза, иначе он подумает, будто я что-то скрываю. И тогда случилось что-то такое, что может оценить только психолог. Взгляд, сперва покоившийся только на мне, вдруг пронзил меня насквозь, устремившись куда-то вдаль. Это было так необычно. Долгий взгляд, которым он меня одарил, целиком убедил меня в благородных намерениях этого человека. Сегодня мало кто в подобное поверит. Скажут, я старею и впадаю в детство, но это не так. Он был феноменальной личностью».

Подобное впечатление Гитлер производил на многих других. Герберт Рихтер наблюдал, как Гитлер в 1921 году вошел в студенческое кафе за университетом. «На нем была рубашка с открытым воротом, и его сопровождала охрана из его последователей. Их было трое или четверо. И я заметил, как пришедшие с ним не могли оторвать от Гитлера глаз. В нем должно было быть что-то, что очаровывало людей». Но что бы это ни было, на Герберта Рихтера оно не возымело действия. «Он начал говорить, и мне он сразу же не понравился. Конечно же я не представлял, чем он станет позже. Тогда он мне показался скорее комичным со своими забавными усиками. На меня он не произвел совершенно никакого впечатления. Ораторская манера Гитлера тоже не произвела желаемого эффекта. «У него был своеобразный скрипучий голос, – вспоминает герр Рихтер, – и он очень много кричал. Он кричал в маленьком помещении. И то, что он говорил, было чрезвычайно простым. Тут особо нечего было и возразить. Он в основном критиковал Версальский договор – мол, как следует его аннулировать».

Олдос Хаксли писал: «Пропагандист – это человек, который направляет в определенное русло уже существующий поток. В краю, где нет воды, он будет рыть напрасно». Гитлер не был исключением из этого правила. Людям, подобным Герберту Рихтеру, имевшим развитые политические взгляды, он казался комичным персонажем, повторяющим очевидное. Для тех же, кто предрасположен был к вере в подобные решения, он стал «феноменальной личностью». Слишком просто было все объяснять харизматичностью Гитлера и его ораторским талантом. Часто приходится слышать: «Он загипнотизировал нацию». Вовсе нет. Гипнотизер не произносит речей, которые убеждают лишь тех, кому хочется подобные вещи слышать. А именно так поступал Гитлер.

Нацисты гордились тем, что в их партии не применялись демократические принципы (в конце концов, разве не «ноябрьские преступники» принесли демократию, после позорного Версаля?). Над всей структурой партии возвышалась фигура Адольфа Гитлера. В отличие от других политических организаций, решения которых опирались на работу комитетов и политические дискуссии, в нацистской партии конечным арбитром выступал Гитлер – только он был способен принять окончательное решение. Даже в своей зародышевой форме руководимая диктатором партия могла бы развалиться под тяжестью всей работы, возлагаемой на плечи вождя. Однако же Гитлер не только не был завален задачами по принятию решений, но, парадоксальным образом, он вообще не особенно напрягался в отношении административной работы. Понимание причин этого парадокса помогает не только понять структурную организацию нацистской партии, но и ее привлекательность для молодежи. Гитлер во многом обосновывал свое понимание работы взглядами одного покойного англичанина, которые подсказывали ему, как руководить партией, – Чарлза Дарвина.

«Идея борьбы такая же древняя, как сама жизнь, – сказал Гитлер в своей Кульмбахской речи 5 февраля 1928 года. – В этой борьбе сильный, более способный, побеждает, а менее способный, слабый, проигрывает. Борьба – отец всему сущему… Человек живет и возносится над животным миром отнюдь не благодаря принципам гуманизма, а только посредством самой жестокой борьбы». Гитлер стремился применить теорию закономерностей естественного отбора и борьбы за существование, выявленных Чарлзом Дарвином в природе, к отношениям в человеческом обществе, к человеческому поведению. «Бог действует без разбору, – сказал он на обеде 23 сентября 1941 года. – Он в одночасье бросает на землю человеческие массы и представляет народам самим искать собственного спасения. Люди обирают друг друга, и можно заметить, что в конечном итоге всегда существует сильнейший. Разве это не самый разумный ход вещей? Если бы было иначе, ничего хорошего бы никогда не получилось. Если бы мы не уважали законы природы, навязывая свою волю по праву сильнейшего, настал бы день, когда дикие животные снова раздирали бы нас. – Тогда насекомые пожирали бы диких животных, и на земле не осталось бы ничего, кроме микробов» ¹⁴.

Не следует удивляться в таком случае, что Гитлер руководил нацистской партией согласно теории социал-дарвинизма. Когда Густав Сейферт обратился в штаб-квартиру нацистской партии с просьбой подтвердить его назначение лидером Ганноверского отделения, он получил такой ответ, датируемый 27 октября 1925 года, от Макса Аманна, редактора нацистской газеты «Фелькишер беобахтер»: «Герр Гитлер придерживается принципиального взгляда, согласно которому “назначение” партийных лидеров не входит в задачи партийного руководства. Герр Гитлер сегодня более чем уверен, что наиболее сильным бойцом в национал-социалистическом движении является тот, кто сам завоевывает уважение и лидерскую позицию благодаря собственным достижениям. Вы в своем письме сами указываете, что почти все члены отделения вам привержены. Так почему же вам самим не захватить лидерство в отделении?» Почему бы не захватить? Какая рекомендация может быть привлекательней для молодого человека? Если тебе не нравится, измени. Не обращайся к нам за приказами. Если ты сильнее своих врагов, ты победишь. Точно так же, если ты слабее своих врагов и проиграешь, значит, так и должно быть. Подобный ход рассуждений помогает понять странные выкрики Гитлера в конце войны, когда он заявлял, что Германия «заслужила» свою судьбу от рук Советского Союза.

Когда нацисты пришли к власти, пропагандистская кинопродукция Геббельса вдалбливала в головы ту же самую точку зрения – сильнейший должен выживать, а слабейший погибнуть. В одном из пропагандистских фильмов позднейшего периода ученые демонстрируют эксперимент со схваткой жуков-оленей. Лаборант при этом высказывает свои сомнения относительно того, что он видит: «Как прискорбно, – говорит он профессору, – снимать этих восхитительных сильных животных во время смертельной схватки. Подумать только, что где-нибудь в лесу они могли бы жить спокойной жизнью». «Дорогой мой, – отвечает ему профессор, – нигде в природе нет такой вещи, как спокойная жизнь… Все живут в постоянной борьбе, в ходе которой слабый погибает. Мы рассматриваем эту борьбу как совершенно естественную. Но мы не считали бы естественным мирное существование кота с мышью или лисы с зайцем». Пытаясь понять идеологию нацизма, ни в коем случае не следует недооценивать значимость подобных взглядов. Нацистская идеология помещает человека в среду ценностей животного мира. Побеждающий в схватке бык долженпобедить, если он сильнее. Умирающий ребенок долженумереть, если он слаб. Если одна страна сильнее другой, она должназавоевать своего соседа. Традиционные ценности наподобие сочувствия или уважения законов – это всего лишь щиты, за которыми прячутся слабые, пытаясь защититься от судьбы, назначенной им законами природы (не случайно юристы и священники представляли две профессии, наиболее ненавидимые Гитлером). Нацисты были первой расистской партией, уверовавшей, что национальные государства наподобие отдельных личностей находятся в состоянии постоянной аморальной борьбы, решающей, кому управлять большей частью земли.