Текст книги "Прогулка среди могил (другой перевод)"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 8

Я слонялся по комнате, пока Элейн уламывала какого-то сотрудника прокуратуры Бруклина, потому отправился в библиотеку, оставив ей список телефонов. Не было никакой необходимости стоять у нее над душой. Элейн действовала безукоризненно.

В библиотеке я вернулся к занятию, которому посвятил все предыдущее утро, то есть просмотру микрофильмов с содержанием «Нью-Йорк таймс» за последние полгода. Я не искал сообщений о похищениях, потому что на самом деле не очень рассчитывал, что о действиях моих орлов сообщали именно как о похищениях. Я предполагал, что они периодически хватали кого-то прямо на улице в отсутствие свидетелей или эти очевидцы не потрудились сообщить об увиденном в полицию. Я искал сообщения о жертвах, найденных в парках или аллеях, в частности изнасилованных и изуродованных.

Проблема заключалась в том, что такие подробности редко попадают на газетные полосы. Стандартная полицейская практика – избегать разглашения подробностей о нанесенных повреждениях, чтобы оградить себя от лишних проблем – ложных признаний, лжесвидетелей. Пресса же, со своей стороны, норовит все приукрасить, поэтому, когда новость доходит до читателя, трудно сказать, как в действительности обстояло дело, в ней описанное.

Несколько лет назад в Нижнем Ист-Сайде орудовал сексуальный маньяк, убивавший мальчиков. Он затаскивал их на крыши, душил или зарезал, отрубал половой член и уносил его с собой. Он занимался этим достаточно, и полицейские даже дали ему кличку Чарли Членорез.

Полицейские репортеры, естественно, звали убийцу так же, но только в разговоре. Ни одна газета Нью-Йорка не сообщала читателям о маленькой особенности его преступлений, поэтому не озвучивала кличку. Репортеры писали лишь, что убийца уродует свои жертвы, что могло подразумевать все, что угодно, от ритуального вспарывания живота до паршивого обрезания волос.

Может, сейчас пресса стала менее сдержанной.

Уяснив наконец, что мне нужно, я просматривал микрофильмы гораздо быстрее, чем вчера. Не требовалось изучать все материалы, достаточно лишь просмотреть раздел «Метрополитен», где печатались местные криминальные новости. Самой значительной помехой для меня была тенденция отвлекаться на что-то интересное, но не имеющее никакого отношения к тому, зачем я сюда пришел. К счастью, «Таймс» не публикует комиксов, не то мне пришлось бы бороться с искушением проглотить шестимесячный цикл какого-нибудь «Доктора Сэведжа».

В конечном итоге в моем блокноте числилось порядка шести случаев, возможно, связанных с делом Кури. Особенно из всех выделялся один. Жертва, студентка старшего курса бухгалтерского факультета Бруклинского колледжа, пропала за три дня до того, как ее обнаружил любитель птиц на Гринвудском кладбище. В заметке указывалось, что девушка была изнасилована, половые органы обезображены. Это навело меня на мысль, что кто-то хорошо над ней поработал ножом для нарезания мяса. Все указывало на то, что она была убита где-то в другом месте, а уже труп брошен на кладбище. Примерно такой же вывод полиция сделала относительно Мари Готтескайнд: она была уже мертва, когда убийцы бросили ее тело на поле для гольфа в Форест-Парке.

В гостиницу я попал где-то около шести. Там меня ждали сообщения от Элейн и обоих Кури и еще три сообщения, что звонил Ти-Джей.

Сперва я набрал Элейн, и она отчиталась, что обзвонила всех.

– Под конец я уже сама начала верить своей собственной легенде. Поймала себя на мысли, что все это забавно, но будет еще забавнее, когда будем снимать фильм. Вот только фильма-то никакого и не будет.

– Думаю, кто-нибудь его уже снял.

– Меня гораздо больше интересует, позвонит ли кто-нибудь.

Кенан Кури желал знать, как идут дела. Я сообщил ему, что веду следствие в нескольких направлениях, но не надеюсь получить результат быстро.

– Но считаете, что мы на верном пути.

– Уверен.

– Хорошо. Слушайте, я вот по какому поводу, собственно, вас искал. Мне нужно съездить на пару дней в Европу по делам. Вылетаю завтра утром с аэропорта Кеннеди и вернусь в четверг или в пятницу. Если что-то возникнет, позвоните брату. У вас ведь есть его телефон?

Телефон Питера Кури был записан на листочке, лежащем передо мной, и я позвонил ему сразу после разговора с Кенаном. Питер ответил сонным голосом, и я извинился, что разбудил его.

– Да нет, все в порядке. Хорошо, что разбудил. Я смотрел баскетбол и заснул у телевизора. Терпеть этого не могу, потом шея не поворачивается. Я звонил, чтобы узнать, пойдешь ли ты на встречу сегодня вечером.

– Да вроде собирался.

– Тогда, может, я за тобой заеду? Есть ночная воскресная встреча в Челси, куда я привык ходить. Славная небольшая группка, собирается в восемь часов в испанской церкви на Девятнадцатой улице.

– По-моему, я ее не знаю.

– Это немного далековато, но когда я впервые протрезвел, то был включен в программу «Общества анонимных алкоголиков». А в тех краях и привык ходить по воскресеньям на эту встречу. В последнее время я там не появлялся, но, поскольку теперь у меня машина – знаешь ведь, у меня «тойота» Франсин…

– Знаю.

– Тогда я подхвачу тебя напротив гостиницы где-то в полвосьмого. Нормально?

Я согласился и, когда вышел из гостиницы в половине восьмого, он уже стоял напротив. Я был страшно доволен, что не придется никуда идти пешком. Днем температура скакала туда-сюда, а сейчас явно падала.

По дороге мы говорили о спорте. Бейсбольные команды были на весенних сборах, поскольку сезон начинался меньше чем через месяц. Меня этой весной бейсбол не очень интересовал, но, по всей вероятности, когда начнутся игры, я включусь. На данном этапе новости в основном касались переговоров по контракту одного из игроков. Тот возмущался, что стоит больше, чем 83 миллиона в год. Не знаю их реальную стоимость, но при таком раскладе мне совершенно наплевать, каков будет исход игры.

– Похоже, Дэррил в конце концов решил плюнуть и начать играть, – сказал Питер. – В последнюю неделю он пахал как вол.

– Но теперь он уже не за нас.

– И вот так всегда, а? Годами ждешь, когда же он наконец начнет играть в полную силу, и в итоге видишь его в форме «доджерсов».

Мы оставили машину на Двенадцатой улице и прошли квартальчик до церкви пешком. В этой церкви Пятидесятницы служба велась и на испанском, и на английском. На встречу собралось человек сорок. Я увидел несколько знакомых по другим встречам физиономий, а Пит поприветствовал кое-кого из присутствующих. Одна из поздоровавшихся с ним женщин заметила, что давненько его не видела. Пит ответил, что ходил на встречи в другие места.

Местный стиль проведения встреч здорово отличался от других. Когда главный оратор закончил свой рассказ, народ разделился на небольшие группки от семи до десяти человек за каждым из пяти столов. Один стол – для начинающих, один для общей беседы, за третьим обсуждали какой-то из «Двенадцати шагов анонимных алкоголиков», а за остальными не помню что. Мы с Питом сели за стол для общей дискуссии, где народ обычно рассказывал, как живет в данный момент и как ухитряется не напиваться. Я, как правило, черпаю больше из подобного рода разговоров, чем из главного выступления или из философской доктрины программы «Общества анонимных алкоголиков».

Одна из женщин только что начала работать в качестве консультанта по борьбе с алкоголизмом и жаловалась, как ей трудно идти на встречи и обсуждать те же проблемы, которыми она занимается на протяжении восьмичасового рабочего дня.

– Очень трудно отделить одно от другого, – говорила она.

Какой-то мужчина недавно узнал, что он ВИЧ-инфицирован, и рассказал, как принял это. Я, в свою очередь, поведал о цикличности своей работы: и как перевозбуждаюсь, когда слишком долго сижу без дела, и как перенапрягаюсь, когда занят.

– Было очень легко соблюдать баланс, когда я пил, – сказал я. – Но я больше не пью. Встречи помогают держаться.

Пит, когда настал его черед, главным образом комментировал отдельные пассажи из выступлений предыдущих лиц. О себе он не сказал практически ничего.

В десять часов мы все, взявшись за руки, образовали большой круг и произнесли молитву. Дождь на улице слегка поутих. По дороге к машине Питер спросил, не голоден ли я. Есть мне действительно хотелось, поскольку вместо ужина я лишь перехватил куском пиццы по дороге из библиотеки домой.

– Ты любишь восточную еду, Мэтт? Я не имею в виду ту, что продают в забегаловках, а настоящую восточную кухню? В Виллидже есть местечко, где действительно классно готовят.

Вполне приемлемо для меня, о чем я Питу и сообщил.

– Или мы можем поехать в мой старый район. Если тебе, конечно, уже не осточертела Атлантик-авеню за то время, что ты там провел в последние дни.

– Но это ведь не по пути?

– Эй, у нас машина, помнишь? Чего бы ею не воспользоваться.

Мы поехали по Бруклинскому мосту. Я как раз размышлял о том, насколько мост красив под дождем, когда Пит сказал:

– Люблю этот мост. Я тут на днях прочитал, что все мосты разрушаются. Нельзя оставлять мост без присмотра, о нем надо заботиться, и городские власти это делают, но недостаточно.

– У них денег нет.

– Как такое может быть? Много десятилетий до сегодняшнего дня им хватало денег, а теперь вот нет! Почему так? Ты, часом, не знаешь?

– Не думаю, что это проблема только Нью-Йорка, – покачал я головой. – Везде такая же песня.

– Правда? Я-то ведь только Нью-Йорк вижу, и такое впечатление, что город рассыпается. Как ее там? Инфраструктура? Так, кажется, это называется?

– Так.

– Инфраструктура разваливается. В прошлом месяце еще один волнолом разрушился. В чем дело, система, что ли, прогнила? Да лет двадцать назад разве кто слыхал о подобном? Ты помнишь что-нибудь эдакое?

– Нет, но это не означает, что ничего такого не происходило. Происходило много того, что я не замечал.

– Это ты верно говоришь. Со мной так же. И сейчас многого не замечаю.

Ресторан, куда Пит меня привез, находился на Курте, в половине квартала от Атлантик. Я последовал его рекомендациям и заказал на закуску пирог со шпинатом, не имеющий, как заверил меня Питер, ничего общего со спанакопитой, которую подают в греческих кофейнях. И правда. Основное блюдо – разваренная пшеница и мелко нарезанное мясо, жаренное с луком – тоже оказалось превосходным, но порция слишком большой, чтобы я смог ее осилить.

– Ты можешь взять домой то, что осталось, – предложил Пит. – Нравится тебе здесь? Не фешенебельно, но кормят вкусно.

– Странно, что они так поздно работают.

– Воскресным вечером? Они будут работать до полуночи, а может, и дольше. – Пит откинулся на спинку стула. – Теперь, чтобы все было совсем по правилам, нужно запить еду. Ты когда-нибудь слышал об араке?

– Что-то вроде узо?

– Что-то вроде. Не совсем, но да, в принципе наподобие узо. А узо тебе нравится?

– Не сказал бы. На углу Пятьдесят седьмой и Девятой был бар, назывался «Антарес и Спиро», греческая забегаловка…

– Шутишь? Ну и названьице!

– …и спорадически я заваливался туда после ночи, проведенной за бурбоном в «Джимми Армстронге», и выпивал пару порций узо на посошок.

– Узо после бурбона?

– Для пищеварения. Чтобы желудок успокоился.

– Успокоился раз и навсегда, судя по всему, – хмыкнул Пит и велел официанту принести еще кофе.

– Знаешь, а я ведь в тот день действительно хотел надраться, – произнес он, не глядя на меня.

– Но не надрался.

– Нет.

– А это самое главное, Пит. Желание выпить – нормальное желание. Это ведь не в первый раз, с тех пор как ты бросил, верно?

– Верно. – Он подождал, пока подошедший официант нальет кофе и продолжил: – Но первый раз, когда я действительно обдумывал такую возможность.

– Серьезно обдумывал?

– Да, серьезно. Пожалуй, серьезно.

– Но все же не стал?

– Не стал. – Пит задумчиво смотрел на свою чашку. – Но чуть не укололся.

– Наркотики, ты имеешь в виду?

– Угу. Ты с героином дело имел?

– Нет.

– Даже не пробовал никогда?

– Даже не рассматривал такую возможность. Даже не был знаком ни с кем, кто колется, в те дни, когда пил. За исключением тех, кого арестовывал.

– Значит, героин тогда был только для отбросов общества.

– Во всяком случае, я тогда так считал.

– Ты наверняка встречал и людей другого круга, употреблявших героин, – улыбнулся Питер. – Просто они тебе об этом не сообщали.

– Вполне возможно.

– А мне всегда нравилось. Я никогда не кололся, только нюхал. К счастью, боюсь уколов, иначе я скорее всего уже помер бы от СПИДа. Знаешь, ведь не обязательно колоться, чтобы стать нариком.

– Это я понимаю.

– Пару раз я перебрал и испугался. Заменил на выпивку. Ну а дальше ты знаешь. С наркотиками я завязал сам, а вот с выпивкой пришлось обращаться за помощью. Так что достал меня алкоголь, но в глубине души я не только алкаш, но и нарик. – Он глотнул кофе. – Фокус в том, что город совсем другой, когда на него смотришь глазами наркомана. То есть, хоть ты и полицейский и забирал наркоторговцев на улицах, я готов поспорить, что, пойди мы с тобой вдвоем прогуляться, я замечу гораздо больше сбытчиков, чем ты. Я их увижу, они – меня, и мы узнаем друг друга. Куда бы я ни пошел в этом городе, мне понадобится не больше пяти минут, чтобы найти какого-нибудь хмыря, который с удовольствием продаст мне дозу.

– Ну и что? Я прохожу мимо баров каждый день, как и ты. Это ведь то же самое, верно?

– Наверное. Но в последнее время возможность попробовать героин кажется очень заманчивой.

– Никто не говорил, что будет просто, Пит.

– Сначала было просто. Сейчас тяжелее.

В машине он опять вернулся к той же теме.

– Я вот думаю, а чего вообще дергаться? Ну, прихожу я на эти встречи, где сидят мне подобные. Да кто эти люди? Откуда они? Все это дерьмо насчет того, что стоит обратиться к Высшей Силе, и жизнь станет сплошной мед. Ты в это веришь?

– Что жизнь – сплошной мед? Не очень.

– Скорее кусок дерьма. Нет, ты в Бога веришь?

– В зависимости от того, когда меня об этом спрашивают.

– Да сегодня! Сейчас я тебя спрашиваю! Ты веришь в Бога? – Поскольку я не сразу ответил, он сбавил обороты. – А, не важно! Я не имею права лезть в душу. Извини.

– Да не в этом дело. Просто я пытался найти ответ. Проблема в том, по всей вероятности, что этот вопрос мне не кажется важным.

– Не важно, есть Бог или нет?

– А какая, собственно, разница? Я алкоголик, который не может пить, не впадая в запой. Так какая мне разница?

– Так вся эта программа построена на вере в Высшую Силу.

– Да, но она работает вне зависимости от того, есть Бог или нет, верю я в него или нет.

– Как ты можешь полагаться на то, во что не веришь?

– Запросто. Пустив все на самотек. Предпринимать необходимые действия и давать всему идти своим чередом, как Господь пожелает.

– Вне зависимости от того, существует он или нет?

– Точно.

Питер некоторое время переваривал услышанное.

– Не знаю, – произнес он наконец. – Я вырос с верой в Бога. Ходил в воскресную школу и всему там научился. И никогда не сомневался в его существовании. Я перестал пить благодаря Высшей Силе, как они сказали. А потом эти уроды присылают Фрэнси по кусочкам. Что же это за Бог, который позволяет твориться такому?

– Всякое бывает.

– Ты ее не знал, старик. Она была действительно хорошей женщиной. Милой, порядочной, невинной. Прелестное человеческое существо. Находясь с ней рядом, хотелось самому стать лучше. Более того, появилась вера в то, что ты поможешь это сделать. – Он притормозил на красный, поглядел по сторонам и проехал. – Меня как-то раз за это штрафанули. Ночь глухая, я притормаживаю, никого не вижу на милю вокруг. Какой идиот будет в такой ситуации дожидаться зеленого света? Я проехал, а гребаный полицейский, стоявший на полквартала впереди с выключенными фарами, влепил мне штраф.

– Похоже, на сей раз пронесло.

– Похоже. Кенан иногда принимает. Не знаю, известно ли тебе об этом.

– Откуда мне знать?

– Так я и думал. Где-то раз в месяц он принимает наркотики. Может, реже. Он так расслабляется. Идет в джаз-клуб, а перед этим втягивает дозу. Говорит, помогает слиться с музыкой. Дело в том, что он не хотел, чтобы Фрэнси знала. Он был уверен, что она не одобрит, а ему не хотелось делать что-то такое, что уронило бы его в ее глазах.

– Но она знала, что он поставщик?

– Это другое дело. Это бизнес. И он не собирался заниматься этим вечно. Еще несколько лет, и все. Так он планировал.

– Все так планируют.

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Ну, в любом случае ее это не волновало. Это его дело, его бизнес, она жила в другом мире. Но он не хотел, чтобы она знала, что он изредка принимает сам. – Пит помолчал. – Он в тот день нанюхался. Я сразу это заметил и сказал ему об этом, но он все отрицал. Представляешь, пытаться надуть наркомана? Мужик явно под кайфом, но пытается это отрицать. Думаю, он не хотел подвергать меня искушению, поскольку я не принимаю и трезв. Но нельзя же отрицать, что у меня есть хоть капля разума, а?

– А тебя волнует, что он может словить кайф, а ты нет?

– Волнует? Конечно, меня это волнует. Он завтра летит в Европу.

– Он мне сказал.

– Собирается прокрутить сделку, набрать наличных. Хороший способ сесть за решетку – торопить сделку. И может случиться что и похуже.

– Ты за него беспокоишься?

– Господи! Да я за всех нас беспокоюсь!

На мосту по дороге в Манхэттен Питер сказал:

– Мальчишкой я любил мосты. Собирал картинки с их изображениями. Мой отец тогда вбил себе в голову, что я непременно должен стать архитектором.

– Знаешь, ты и сейчас это можешь.

– Что, обратно в школу? – засмеялся Питер. – Нет уж. Понимаешь, я сам этого никогда по-настоящему не хотел. Никогда не хотел строить мосты. Я просто любил на них смотреть. Если бы мне вдруг захотелось сыграть в ящик, я бы прыгнул с Бруклинского моста. Представляешь, какой кайф – передумать на полпути вниз?

– Я слышал, один парень примерно такой трюк и проделал на одном из мостов, по-моему, как раз на этом. Очухался только по ту сторону заграждения и шагнул одной ногой в воздух.

– Кроме шуток?

– Вполне серьезно. Он не помнил, как туда попал, просто – раз! – а он уже висит в воздухе, держась одной рукой за перила. Он перелез обратно и пошел домой.

– И выпил, надо думать.

– Наверняка. Но представь, что он очухался пятью секундами позже.

– То есть сделав второй шаг? Это было бы ужасно, верно? Только одно хорошо – все бы быстро кончилось. О черт, нужно было перестроиться на другую полосу! Ладно, не страшно, проедем лишних пару кварталов. К тому же мне нравится эта дорога. Ты часто здесь бываешь, Мэтт?

Мы ехали мимо Южной улицы, реконструированного района возле рыбного рынка на Фултон-стрит.

– Прошлым летом мы с моей девушкой провели здесь полдня, прошлись по магазинам, зашли в один из ресторанов.

– Слишком чистоплюйское местечко, но мне нравится. Но только не летом. Знаешь, когда здесь лучше всего? Ночью вроде сегодняшней, когда холодно и пустынно и моросит дождь. Вот когда тут действительно красиво! – Он рассмеялся. – И в самом деле разговор накаченного нарика. Покажи ему райские кущи, и он скажет, что хочет, чтобы они были темными, холодными и мрачными, и хочет оказаться там в одиночестве.

– Спасибо, Мэтт, – поблагодарил Питер, подъехав к гостинице.

– За что? Я все равно собирался идти на встречу. Это я должен благодарить тебя, что подвез.

– Ага, ну спасибо за компанию. Но прежде чем уйдешь, я хочу попросить тебя об одной услуге. Эта работа, которую ты делаешь для Кенана. Думаешь, у тебя есть шанс добиться результата?

– Я не занимаюсь имитацией бурной деятельности.

– Да нет, я понимаю, что ты делаешь все возможное. Просто хотел узнать, есть ли, по твоему мнению, шанс раскрутить это дело?

– Шанс есть. Не знаю, насколько он велик. Мне практически не с чего было начинать.

– Это я понимаю. По-моему, так ты начал вообще с пустого места. Конечно, ты смотришь с профессиональной точки зрения, видишь иначе.

– Многое зависит от того, приведут ли меня куда-нибудь предпринятые меры, Пит. И дальнейшие шаги похитителей тоже немаловажный фактор, а их невозможно предвидеть. Оптимистично ли я настроен? Это зависит от того, когда ты меня спрашиваешь.

– Как и о Боге, а? Если ты придешь к выводу, что это полная безнадега, не спеши сообщать об этом моему брату, а? Потяни недельку-другую. Тогда он будет считать, что сделал все, что мог.

Я промолчал.

– Я хочу сказать…

– Знаю, что ты хочешь сказать. Я всегда был упертым сукиным сыном. Когда я берусь за какое-то дело, у меня уходит на раскрытие уйма времени. Я вцепляюсь, как бульдог, пока что-то не выгрызу. Думаю, что именно так я решаю вообще все проблемы.

– И у тебя получается? Я знаю, раньше говорили, что никто не выходит сухим из воды, совершив убийство.

– Да? Ну так больше не говорят. Убийцы очень часто остаются безнаказанными в наши дни. – Я вылез из машины, затем наклонился к окну, чтобы закончить мысль. – Это с одной стороны. Но с другой… Честно говоря, думаю, что никакое деяние никому не сходит с рук.