Текст книги "Прогулка среди могил (другой перевод)"

Автор книги: Лоуренс Блок

Лоренс Блок
Прогулка среди могил

Посвящается Линн

 
Баю-баю, крошка, тише,
Баю-бай, усни, малыш:
Бонапарт тебя услышит —
От него не убежишь.
 
 
Кто ленив и непослушен, —
Тех кошмарный людоед
Жрет на завтрак, жрет на ужин,
Баю-бай – и на обед.
 
 
У него в багровой пасти
Больше вилки каждый зуб.
Разорвет тебя на части,
Баю-баю, хруп-хруп-хруп.
 
 
Схватит желтыми зубами
И утащит во лесок —
Не оставит бедной маме
И мизинчика кусок.
 
 
Спи, малютка мой писклявый,
Ну, чего ты так орешь! —
Бонапарт придет кровавый —
От него не удерешь![1]1
  Английская колыбельная. Перевод И. Дугиной.


[Закрыть]
 

Lawrence Block

A Walk Among the Tombstones

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

© Lawrence Block, 2012

© Перевод. О.Г. Косова, 2014

© Tombstones Movie Holdings, LLC, 2014

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014

Глава 1

В последний четверг марта, где-то между десятью тридцатью и одиннадцатью часами утра Франсин Кури сообщила мужу, что отправляется по магазинам.

– Возьми мою машину, – предложил ей супруг. – Я никуда не собираюсь.

– Нет, она слишком большая. Каждый раз, когда на ней еду, мне кажется, что веду крейсер.

– Ну как хочешь.

Обе машины – его «бьюик-парк-авеню» и ее «тойота-камри» – стояли в гараже за домом. Сам дом, выстроенный в псевдотюдоровском стиле и облицованный деревом, находился на Колониал-роуд между Семьдесят восьмой и Семьдесят девятой улицами в квартале Бэй-Ридж Бруклина. Франсин завела «тойоту», выехала из гаража и, закрыв его, вырулила на улицу. На первом же перекрестке, остановившись на красный сигнал светофора, она вставила в магнитолу кассету с классической музыкой. Бетховен, один из поздних квартетов. Дома она в основном слушала джаз, поскольку Кенан предпочитал именно его, но за рулем всегда включала классическую камерную музыку.

Франсин была привлекательной женщиной: рост сто семьдесят сантиметров, вес около пятидесяти двух килограммов, полногрудая, с тонкой талией и округлыми бедрами. Темные волосы, блестящие и вьющиеся, зачесаны назад, открывая лоб. Глаза карие, нос чуть вздернут. Полные, хорошо очерченные губы.

На фотографиях именно рот больше всего привлекал внимание. Насколько я понял, у нее были широкие верхние резцы и неправильный прикус и именно из-за этих незначительных дефектов она не очень широко улыбалась. На свадебной фотографии Франсин сияет и светится от счастья, но улыбается, сомкнув губы.

Смуглокожая, она быстро и ровно загорала. У нее уже был летний загар, поскольку последнюю неделю февраля они с Кенаном провели в Негриле на Ямайке. Франсин загорела бы еще сильнее, но Кенан заставил ее прятаться под тентом, чтобы ограничить пребывание на солнце.

– Тебе это совсем не нужно, – сказал он. – Слишком темная кожа – некрасиво. Именно солнце превращает сливу в чернослив.

Она немедленно поинтересовалась, что такого особенно хорошего в сливах.

– Они гладкие и сочные, – охотно пояснил он.

Франсин проехала полквартала от дома и подъезжала к перекрестку Семьдесят восьмой и Колониал, когда водитель синего фургона завел мотор. Дав ей проехать еще полквартала, он выехал с парковки и двинулся за ней следом.

Она свернула направо на Бэй-Ридж-авеню, затем налево на Четвертой авеню и двинулась в северном направлении. Возле «Д’Агостино», на углу Шестьдесят седьмой улицы, она затормозила и поставила «тойоту» на свободном местечке чуть дальше магазина.

Синий фургон проехал мимо, объехал вокруг и встал возле пожарного гидранта прямо напротив супермаркета.

Когда Франсин Кури покинула свой дом, я все еще завтракал.

Прошлой ночью я довольно поздно лег. Мы с Элейн поужинали в одном из индийских ресторанчиков на Восточной Шестой улице, затем посмотрели возобновленную постановку «Мамаши Кураж» в театре «Паблик» на Лафайетт. Места оказались не очень хорошими, и некоторых актеров было практически не слышно. Мы бы ушли в антракте, но один из исполнителей был любовником соседки Элейн, и мы хотели после постановки пройти за кулисы и похвалить его за великолепную игру. Затем мы пошли вместе с ним выпить пару рюмок в соседний бар, оказавшийся набитым битком по какой-то совершенно непонятной причине.

– Просто класс! – сообщил я Элейн, когда мы наконец выбрались из этого заведения. – В течение трех часов я не слышал его из зала и еще час не слышал, сидя через стол. Да у него вообще голос-то есть?

– Пьеса шла вовсе не три часа. Ну может, два с половиной.

– А такое впечатление, что три.

– Такое впечатление, что пять, – буркнула она. – Поехали домой.

Мы двинулись к ней. Элейн приготовила кофе мне и чай себе, и мы еще полчасика посмотрели Си-эн-эн, обсуждая новости. Потом отправились в постель, а через час или около того я встал, оделся в темноте и уже почти вышел из спальни, когда она поинтересовалась, куда я направляюсь.

– Прости, не хотел тебя будить.

– Ерунда. Ты что, заснуть не можешь?

– Вроде того. Мне что-то неймется. Не пойму почему.

– Тогда почитай в гостиной. Или включи телик, мне он не помешает.

– Нет, – отказался я. – Что-то я слишком взвинчен. Небольшая прогулка по городу пойдет мне на пользу.

Элейн живет на Пятьдесят пятой, между Первой и Второй, а мой отель «Норсвестерн» расположен на Пятьдесят седьмой, между Восьмой и Девятой. На улице оказалось довольно зябко, и я подумал было взять такси, но, пройдя примерно квартал, перестал ощущать холод.

Остановившись на красный свет, я ухитрился разглядеть между двумя башнями луну. Было почти полнолуние, чему я нисколько не удивился, ведь все признаки налицо: некое ощущение беспокойства, чувство дискомфорта. Мне хотелось что-то предпринять, только вот непонятно что именно.

Если бы Мик Баллу находился в городе, я мог бы направится к нему в паб. Но Мик уехал из страны, да и, судя по и без того взвинченному состоянию, паб не самое подходящее для меня место. Поэтому я отправился прямиком домой, немного почитал и где-то около четырех часов выключил лампу и уснул.

В десять утра я находился за углом, в «Пламени». Съел легкий завтрак и прочитал газету, главным образом криминальную хронику и о спорте. Именно в этих областях общества кризис, поэтому я не очень уделяю внимание прочим новостям. Национальные и международные проблемы, возможно, заинтересуют меня, только когда гром грянет. А так все это кажется мне настолько далеким, что мои мозги решительно не желают этого воспринимать.

Времени у меня было навалом, чтобы прочитать все, включая и различные объявления. На прошлой неделе я три дня работал на «Надежность», крупное детективное агентство, имеющее офис во «Флэтайрон-билдинге», но больше пока у них для меня ничего не было, а по собственным наводкам я работал в последний раз сто лет назад. С деньгами у меня все в порядке, поэтому работать не обязательно, а с времяпрепровождением отродясь проблем не возникало, но сейчас я с удовольствием занялся бы каким-нибудь делом.

Беспокойство, охватившее меня прошлой ночью, не исчезло с заходом луны. Оно сохранялось. Эдакая лихорадка в крови, некий подкожный зуд там, куда невозможно дотянуться, чтобы почесать.

* * *

Франсин Кури провела в «Д’Агостино» примерно полчаса, покупая продукты, за которые она заплатила наличными. Мальчик-носильщик сложил три пакета с покупками в тележку и покатил за ней следом из магазина вниз по улице к ее машине.

Синий фургон по-прежнему стоял возле гидранта. Задние двери фургона были открыты, и двое мужчин, вылезших из него, стояли рядом на тротуаре, будто рассматривая приборную панель, которую один из них держал в руках. Когда Франсин прошла мимо них в сопровождении мальчика, они проводили ее взглядом. К тому моменту, когда она открыла багажник «тойоты», мужчины уже находились внутри фургона и дверцы грузовичка были закрыты.

Мальчик сложил пакеты в багажник. Франсин дала ему два доллара, что вдвое превышало обычные чаевые, не говоря уже о том удивительно высоком проценте покупателей, которые не давали ему и вовсе ничего. Кенан приучил ее не скупиться на чаевые, не чрезмерные, но достаточно щедрые.

– Мы всегда можем позволить себе быть щедрыми, – поучал он ее.

Мальчик покатил тележку обратно в магазин. Франсин села за руль, завела мотор и двинулась дальше по Четвертой авеню.

Синий фургон ехал следом, держась на полквартала сзади.

Не знаю, каким именно маршрутом Франсин доехала от «Д’Агостино» до магазина импортных продуктов на Атлантик-авеню. Она могла ехать все время по Четвертой авеню, а могла и по скоростному шоссе «Гованус» в Южном Бруклине. Узнать этого невозможно, да это и не имеет значения. Так или иначе, она доехала до угла Атлантик-авеню и Клинтон-стрит. Там, на юго-западном углу, есть сирийский ресторан под названием «Алеппо», а рядом с ним – продовольственный магазин, именуемый «Арабский гурман». (Франсин никогда его так не называла. Как и большинство постоянных покупателей, она говорила «У Аюба». Так звали бывшего владельца, который продал заведение и переехал в Сан-Диего десять лет назад.)

Франсин поставила машину на парковке с северной стороны Атлантик, почти что напротив «Арабского гурмана», дошла до перехода, дождалась зеленого света и перешла улицу. Когда она входила в двери магазина, синий фургон встал в загрузочной зоне напротив ресторана «Алеппо», рядом со входом в «Арабский гурман».

В магазине она пробыла недолго, покупая кое-какую мелочь, поэтому обошлась без тележки и помощи мальчика-носильщика. Она вышла из магазина приблизительно в 12.20. На ней было короткое пальто из верблюжьей шерсти, темно-серые слаксы и два свитера – бежевый кардиган и шоколадного цвета свитер с высоким круглым воротником. На плече висела сумочка, в одной руке был пакет с покупками, в другой – ключи от машины.

Задние дверцы синего фургона были открыты, и двое мужчин, ранее вылезших оттуда, снова стояли на тротуаре. Когда Франсин вышла из магазина, они двинулись вперед и встали от нее по обе стороны. И в этот же момент третий мужчина, водитель фургона, завел двигатель.

– Миссис Кури? – окликнул ее один из мужчин.

Она обернулась, он быстро открыл и закрыл какое-то удостоверение, так, что она не успела рассмотреть жетон.

– Вам придется пройти с нами, – сказал второй мужчина.

– Кто вы? – спросила она. – В чем дело? Что вам нужно?

Тогда они взяли ее под руки и, прежде чем она успела что-либо сообразить, протащили вперед, затолкали в открытый фургон и, мгновенно запрыгнув внутрь следом за ней, закрыли дверцы, рванув с места.

Несмотря на то что был разгар дня и похищение произошло на загруженной торговой улице, едва ли кто сумел понять, что произошло. А немногие свидетели вряд ли поняли, что именно они видят. Все произошло очень быстро.

Если бы Франсин отшатнулась и закричала, как только они к ней подошли…

Но она этого не сделала. Прежде чем женщина успела среагировать, ее уже затолкали в фургон и дверцы закрылись. Там она, должно быть, и кричала, и пыталась сопротивляться, но было уже поздно.

Я точно знаю, где находился в тот момент, когда ее похитили. Я пошел на полуденную встречу группы «Файрсайд», которая происходила ежедневно с 12.30 до 13.30 в заведении под названием «Y» на Западной Шестьдесят третьей улице. Я пришел туда рано, поэтому почти наверняка распивал кофе, когда эта парочка тащила Франсин по тротуару и запихивала в фургон.

Подробностей встречи я не помню. Уже на протяжении нескольких лет я на удивление регулярно посещаю сборища «Общества анонимных алкоголиков». Конечно, не так часто, как тогда, когда впервые решил бросить пить, но по-прежнему появляюсь там в среднем раз пять в неделю. Эта встреча проходила по обычной схеме, когда один или одна из присутствовавших рассказывает о себе в течение минут пятнадцати – двадцати, а затем еще час идет общая дискуссия. Я, кажется, в дискуссии участия не принимал. Наверняка во время ее проведения рассказывали интересные и довольно смешные истории. Так всегда бывает. Но подробностей не помню.

После встречи я где-то пообедал, а потом позвонил Элейн. У нее сработал автоответчик. Значит, ее либо нет дома, либо она не одна. Элейн – девушка по вызову и этим зарабатывает себе на жизнь.

Я повстречал Элейн в прошлой жизни, когда был еще сильно пьющим полицейским с новеньким жетоном в кармане, обремененным женой с двумя детьми, и жил на Лонг-Айленде. Пару лет мы с ней поддерживали дружеские отношения, выгодные для обеих сторон. Я был ее другом и помогал ей выпутываться из разных историй. Однажды она даже вызвала меня, чтобы оттащить клиента, умершего в ее постели, на пустынную аллею соседнего округа. А она оказалась прекрасной любовницей, красивой, блестящей, забавной, высокопрофессиональной, и при этом столь милой и нетребовательной, какой может быть только шлюха. Ну, что еще нужно для счастья?

Когда я оставил дом, работу и семью, мы с Элейн практически потеряли друг друга из виду, пока из нашего с ней совместного прошлого не возникло нечто, угрожавшее нам обоим. Тогда обстоятельства вновь свели нас, и, что удивительно, мы так и остались вместе.

У нее была своя квартира, а я жил в гостинице. Два, три или четыре вечера в неделю мы встречались, и эти встречи, как правило, заканчивались у нее дома, где я и оставался до утра за редким исключением. Иногда мы с ней уезжали на выходные или на недельку из города, а в те дни, когда не виделись, разговаривали по телефону. И периодически даже не по одному разу.

Хоть мы и не договаривались, что не будем встречаться с кем-то другим, но именно так и получилось. Я не встречался с другими женщинами, а она – с другими мужчинами, кроме клиентов, естественно. Периодически Элейн отправлялась в гостиничный номер или принимала клиента дома. На заре наших отношений меня это совершенно не волновало. На самом деле, если уж быть откровенным, в частности, в этом и заключалась ее притягательность, и я не видел оснований, почему должен пересматривать свои взгляды сейчас.

Если бы меня не устраивал род ее деятельности, я всегда мог попросить ее завязать. За годы своей карьеры она заработала неплохие деньги, большую часть которых сумела сохранить и даже приумножить, выгодно вложив в недвижимость. Так что Элейн вполне могла покончить со своим занятием, и это никак не отразилось бы на качестве ее жизни.

Но что-то удерживало меня от такой просьбы. Думаю, мне не хотелось признаваться себе самому, да и ей тоже, что мне отнюдь не все равно. И еще больше я не хотел предпринимать что-то такое, что могло бы испортить взаимоотношения, сложившиеся между нами. Я не хотел ни разрывать их, ни укреплять.

Однако все в жизни меняется. Иначе и быть не может. Любые взаимоотношения портятся именно от того, что они неизменны.

Мы с Элейн избегали слов любви, хотя то чувство, которое испытывал к ней я, а она – ко мне, было именно любовью. Мы также избегали говорить о возможности женитьбы или совместном проживании, хотя я неоднократно думал об этом и уверен, что и она тоже. Брак, пожалуй, единственное, чего мы никогда не обсуждали, за исключением разговоров о любви и роде деятельности Элейн.

Конечно, рано или поздно нам придется подумать над этими проблемами и обсудить их. И даже решить каким-то образом. Однако пока мы не заглядывали вперед, а жили одним днем, как я привык жить с тех пор, как перестал пытаться выпить виски быстрее, чем его нальют в стакан. Кто-то умный сказал, что можно прожить жизнь, живя одним днем. В конце концов именно так и устроен мир.

* * *

В этот же четверг в доме Кури на Колониал-роуд ровно без четверти четыре пополудни зазвонил телефон. Кенан Кури поднял трубку.

– Эй, Кури! Она ведь так и не пришла домой, а? – произнес мужской голос.

– Кто говорит?

– Не твое свинячье дело! Твоя жена у нас, гребаный араб! Ты хочешь ее обратно или как?

– Где она? Дайте мне с ней поговорить!

– Да пошел ты, Кури! – Мужчина бросил трубку.

Некоторое время Кури еще кричал «алло! алло!» в молчащий аппарат, судорожно пытаясь сообразить, что же делать дальше. Он выскочил из дома и заглянул в гараж. Его «бьюик» стоял на месте, а «тойоты» жены не было. Он побежал на улицу и посмотрел по сторонам, затем вернулся домой и взял телефон. Слушая длинный гудок, он размышлял, кому бы позвонить.

– Боже мой! – произнес он, положил трубку и закричал: – Франси!

Он взлетел наверх и ворвался в спальню, зовя жену. Ее там, конечно же, не оказалось, но он ничего не мог с собой поделать и методично обыскивал каждую комнату. Дом был немаленьким, и он бегал из одной комнаты в другую, при этом выкрикивал имя жены, одновременно был и участником и зрителем устроенного им панического спектакля. Наконец Кенан вернулся в гостиную и обнаружил, что телефонная трубка лежит на столе рядом с аппаратом. Гениально. Если они пытались за это время с ним связаться, то дозвониться не могли. Он положил трубку на место, отчаянно желая, чтобы телефон зазвонил. На счастье, звонок раздался почти сразу.

На этот раз он услышал другой голос, более спокойный и интеллигентный.

– Мистер Кури, я пытался дозвониться до вас, но было все время занято. С кем вы разговаривали?

– Ни с кем. Я просто не повесил трубку.

– Надеюсь, вы не звонили в полицию.

– Никому я не звонил. Просто ошибся. Думал, что повесил трубку, но вместо этого положил ее рядом с аппаратом. Где моя жена? Дайте мне с ней поговорить!

– Вам не следовало оставлять так трубку. И не следовало никому звонить…

– Я и не звонил.

– …и уж конечно, не обращаться в полицию.

– Что вы хотите?

– Я хочу помочь вам найти жену. Если вы, конечно, этого хотите. Вы хотите, чтобы она вернулась?

– Боже, что вы…

– Отвечайте на вопрос, мистер Кури.

– Да, я хочу, чтобы она вернулась. Конечно, хочу.

– А я хочу помочь вам в этом. Не занимайте телефон, мистер Кури. Я перезвоню.

– Алло? Алло?

Но телефон молчал.

Минут десять Кенан мерил шагами комнату, ожидая звонка. Затем на него снизошло ледяное спокойствие. Он перестал ходить и сел на стул возле телефона. Когда раздался звонок, он снял трубку, но не произнес ни слова.

– Кури? – говорил опять первый, грубиян.

– Что ты хочешь?

– Чего я хочу? А как ты, черт возьми, думаешь, чего я хочу?

Кури промолчал.

– Денег, – произнес мужчина. – Мы хотим денег.

– Сколько?

– Ты, долбаный песчаный негритос, ты когда-нибудь кончишь вопросы задавать? Сам скажи!

Кури молчал.

– Миллион долларов. Как тебе такое, ты, задница?

– Это смехотворно, – ответил Кенан. – Слушай, с тобой невозможно разговаривать. Пусть позвонит твой приятель, попробую поговорить с ним.

– Эй ты, хрен моржовый, ты что, пытаешься…

На этот раз Кури бросил трубку.

Ему показалось, что все под контролем.

Можно свихнуться, пытаясь взять под контроль ситуацию вроде этой. Потому что это практически невозможно. Все козыри на руках у противника.

Но если отбросить стремление контролировать ситуацию, то можно по крайней мере перестать плясать под их дудку, как дрессированный медведь в болгарском цирке.

Кенан пошел на кухню и сварил себе в турке густой сладкий кофе. Пока кофе остывал, он достал из холодильника бутылку водки, плеснул с стакан пару унций, залпом выпил и почувствовал полное, совершенно ледяное спокойствие. Он прихватил кофе с собой в гостиную и как раз допивал его, когда вновь зазвонил телефон.

Это был другой мужчина, воспитанный.

– Вы огорчили моего друга, мистер Кури. А когда он расстроен, с ним трудно иметь дело.

– Думаю, будет лучше, если впредь звонить станете вы.

– Не вижу…

– Потому что тогда мы сможем разрешить наше дело, не превращая его в драму. Ваш приятель что-то говорил о миллионе долларов. Это абсурд.

– А вы считаете, она столько не стоит?

– Она стоит чего угодно, но…

– Сколько она весит, мистер Кури? Килограммов сорок пять – пятьдесят примерно?

– Я…

– Скажем, пятьдесят.

Блестящий разговор.

– По двадцать за каждый килограмм… Вы не умножите за меня, мистер Кури? Получается миллион, верно?

– К чему это все?

– А к тому, что если бы она была весовым товаром, например порошком, вы бы заплатили за нее миллион, мистер Кури. Разве она не стоит столько же, будучи из плоти и крови?

– Я не могу дать того, чего у меня нет.

– У вас есть достаточно.

– Миллиона нет.

– А сколько есть?

У Кенана было время, чтобы обдумать ответ.

– Четыреста.

– Четыреста тысяч.

– Да.

– Да это же меньше половины!

– Это четыреста тысяч. Меньше одной суммы, но больше другой. Во всяком случае, это все, что у меня есть.

– Вы можете найти недостающие деньги.

– Не представляю каким образом. Вероятно, я могу пообещать это, одолжить у кого-нибудь и таким образом набрать еще немного, но в любом случае не миллион. И на это потребуется несколько дней, скорее порядка недели.

– А вы считаете, что мы торопимся?

– Я тороплюсь. Хочу вернуть свою жену и никогда больше о вас не слышать. И очень спешу разрешить обе проблемы.

– Пятьсот тысяч.

Ага! Значит, есть все-таки кое-какие вещи, которые он может контролировать.

– Нет, – твердо ответил Кенан. – Я не торгуюсь. Не торгуюсь, когда речь идет о жизни моей жены. Я только что назвал предельную сумму. Четыреста.

Пауза на том конце провода, затем короткий вздох.

– Что ж, ладно. Глупо было с моей стороны полагать, что смогу вытянуть больше из человека вроде вас, поднаторевшего в сделках. Ваш народ занимается торгом на протяжении столетий, верно? Вы мало уступаете в этом евреям.

Кенан не знал, что ответить, и промолчал.

– Значит, четыреста, – повторил мужчина. – И сколько вам нужно времени, чтобы все подготовить?

«Минут пятнадцать», – подумал Кенан.

– Пару часов.

– Мы можем провернуть все сегодня ночью.

– Хорошо.

– Готовьте деньги. И никому не звоните.

– Мне некому звонить.

Полчаса спустя Кенан сидел за кухонным столом и смотрел на четыреста тысяч долларов, сложенных перед ним. В подвале у него был сейф, старый добрый мослеровский сейф, весивший больше тонны, вделанный в стену, скрытый деревянной панелью и снабженный, помимо собственных запоров, специальной сигнализацией. Все купюры были сотенными, по пятьдесят в пачке. Восемьдесят пачек по пять тысяч в каждой. Он пересчитал их и сложил в пластмассовую корзину, в которую Франсин складывала грязное белье.

Господи, ей совсем не нужно было самой заниматься стиркой. Она могла нанять столько прислуги, сколько надо. Он ей постоянно об этом твердил. Но Франсин нравилось хлопотать по дому самой, у нее были старомодные взгляды. Ей нравилось самой готовить, стирать, убирать.

Кенан взял телефон, подержал трубку в руке и положил на место. Тот человек сказал никому не звонить. «Мне некому звонить», – ответил он.

Кто же мог это сделать? Выкрав жену, выставить ему кругленькую сумму. Кому же это могло прийти в голову?

Ну, вообще-то найдется масса желающих. Кто угодно может пойти на такое, если будет уверен, что ему это сойдет с рук.

Кенан вновь снял трубку. Линия не прослушивалась. Да и во всем доме, если уж на то пошло, не было «жучков». В свое время он приобрел пару игрушек, обе в своем роде произведения искусства, во всяком случае, должны быть таковыми, судя по сумме, которую он за них выложил. Одна из них как раз предназначалась для определения прослушки телефона. Малейшее изменение в напряжении, сопротивлении или еще чего в сети – и он тут же узнает об этом. Другая вещица выявляла скрытые микрофоны. За эти две игрушки он выложил порядка пяти или шести штук, и они того стоили, помогая его частным переговорам оставаться частными.

Да, однако сейчас можно только жалеть, что полиция не прослушивает его телефон последние пару часов. Копы отследили бы звонок, схватили бы похитителей, привезли Франсин обратно…

Нет, это последнее, что ему нужно. Полиция просто провалит все дело к чертовой матери. Деньги у него есть. Он заплатит и либо получит жену обратно, либо нет. К вопросу о контроле… Он может контролировать ситуацию с деньгами, вплоть до выплаты, но то, что произойдет потом, ему неподвластно.

«Никому не звоните».

«Мне некому звонить».

Кенан снова взялся за телефон и набрал номер, который знал наизусть. Брат поднял трубку на третьем гудке.

– Пит, ты мне нужен. Прыгай в тачку, я заплачу, и немедленно лети сюда, слышишь?

Последовало непродолжительное молчание, затем брат ответил:

– Малыш, ты же знаешь, я все для тебя сделаю…

– Тогда прыгай в тачку, братишка!

– …но я не могу иметь ничего общего с твоим бизнесом. Просто не могу.

– Бизнес тут ни при чем.

– А что тогда?

– Франсин.

– Господи, что произошло? Ладно, не важно. Расскажешь при встрече. Ты ведь дома, верно?

– Угу, дома.

– Хватаю такси и скоро буду.

Пока Питер Кури искал таксиста, который согласился бы довезти его до дома брата в Бруклине, я смотрел, как группа репортеров И-эс-пи-эн обсуждают уровень зарплаты профессиональных игроков. Поэтому не сильно огорчился, когда раздался телефонный звонок. Звонил Мик Баллу из городка Кастельбар в графстве Майо. Слышимость была изумительной, как будто он звонит из задней комнаты заведения Грогана.

– Здорово здесь, – сообщил он. – Если ты считаешь нью-йоркских ирландцев психами, тебе стоит взглянуть на них на их родной земле. Каждая вторая витрина – паб, и никто не уходит до самого закрытия.

– Но они ведь рано закрываются, или как?

– Даже слишком, добрая половина. Но в гостинице они постояльцев в любое время обеспечивают выпивкой. Разве не это признак цивилизованного государства, как считаешь?

– Безусловно.

– И все курят и предлагают закурить окружающим. Когда я тут навестил отцовскую родню, они все офонарели, узнав, что я не курю. Похоже, американцы – единственные, у кого хватает рассудка бросить это дело.

– В этой стране тоже все еще можно найти пару-тройку курильщиков, Мик.

– Удачи им в таком случае со всеми запретами курить в самолетах, кинотеатрах и прочих общественных местах. – Он рассказал длинную историю о мужчине и женщине, с которыми познакомился прошлой ночью. Довольно забавную, и мы вместе посмеялись. Затем он спросил, как у меня дела, на что я ответил «нормально».

– Нормально, значит.

– Ну, немного нервный, может быть. Поздно ложусь. И полнолуние к тому же.

– Да. И здесь тоже.

– Какое совпадение.

– Вообще-то над Ирландией всегда полнолуние. Хорошо, что все время дождь идет и ее не видно. Мэтт, у меня идея. Прыгай в самолет и прилетай сюда.

– Что?

– Спорю, ты никогда не был в Ирландии.

– Я вообще никогда не выезжал из страны. Хотя, погоди-ка, вру. Был пару раз в Канаде и один раз в Мексике, но…

– Ты ни разу не был в Европе?

– Ни разу.

– Тогда, ради Бога, прыгай в самолет и прилетай. Возьми ее с собой, если хочешь. – Мик имел в виду Элейн. – Или приезжай один, не важно. Я тут потолковал с Розенштейном, и он сказал, что мне лучше пока не возвращаться. Он может все утрясти, но ему мешает долбаная федеральная фискальная служба, и он не хочет, чтобы я светился на американской земле, пока все окончательно не уляжется. Похоже, могу застрять в этой вонючей дыре еще на месяц или даже больше. Чего ты ржешь?

– А я-то думал, тебе там нравится, а ты говоришь, «вонючая дыра».

– Любое место – вонючая дыра, если с тобой нет твоих друзей. Слушай, мужик, приезжай. Что тебе мешает?

Питер Кури приехал к брату сразу после того, как Кенан очередной раз переговорил с похитителем. На сей раз тот оказался не таким вежливым, особенно в конце беседы, когда Кенан попытался получить доказательства того, что Франсин жива и с ней все в порядке. Разговор происходил примерно так:

КУРИ. Я хочу поговорить со своей женой.

ПОХИТИТЕЛЬ. Невозможно. Она в надежном месте. Я говорю из автомата.

КУРИ. Почему тогда я должен верить в то, что с ней все в порядке?

ПОХИТИТЕЛЬ. Потому что у нас есть причина, по которой нам стоит о ней заботиться. Подумайте, сколько она может принести нам выгоды.

КУРИ. Господи, да откуда мне знать, что она вообще у вас?

ПОХИТИТЕЛЬ. Вы хорошо помните ее груди?

КУРИ. А?

ПОХИТИТЕЛЬ. Вы сможете узнать одну из них? Это будет самым простым доказательством. Я отрежу ей одну сиську и положу вам на порог. Это вас успокоит.

КУРИ. Боже, не вздумайте. Не смейте это произносить.

ПОХИТИТЕЛЬ. Тогда давайте не будем говорить о доказательствах. Нам нужно доверять друг другу, мистер Кури. Доверие – главное в нашем бизнесе, уж поверьте.

Кенан пересказал все Питеру. Он вынужден верить им, но как он может? Он даже не знает кто они.

– Я пытался сообразить, кому бы позвонить. Ну, знаешь, деловым партнерам. Кому-то, кто может поддержать, помочь. И о ком бы ни подумал, любой из них может стоять за всем этим. Ни на кого нельзя положиться. Все это кем-то спланировано.

– Как они…

– Не знаю. Ничего не знаю. Знаю лишь, что она поехала по магазинам и не вернулась. Вышла из дома, села в машину, а пять часов спустя зазвонил телефон.

– Пять часов?

– Ну или около того. Пит, я совершенно не понимаю, что мне делать. Никогда в жизни не попадал в подобное дерьмо.

– Ты же все время заключаешь сделки, малыш.

– Сделки по наркотикам – совсем другое дело. Их можно провернуть безопасно, под прикрытием. А здесь…

– В наркобизнесе людей постоянно убивают.

– Верно, но, как правило, не без причины. Причина первая – сделка с незнакомыми людьми. Вторая – или первая с половиной, если угодно, – сделка с людьми, которых ты вроде бы знаешь, а на самом деле – нет. И еще одна, какая хочешь по порядку – люди наживают неприятности, пытаясь мухлевать. Провернуть сделку, не имея денег, надеясь выкрутиться. Этот номер иногда проходит, но даже если такое случается, в девяти случаях из десяти ты совершенно точно знаешь, что эти люди сделали это, будучи уже зависимыми от наркотиков.

– Или все всё делают, как надо, а потом приходит шестерка ямайцев, вышибает двери и расстреливает всех к чертовой матери.

– И такое бывает, – согласился Кенан. – И не обязательно ямайцы. Я тут недавно прочитал о лаосцах в Сан-Франциско. Каждую неделю появляется какая-нибудь новая этническая группировка, жаждущая тебя прикончить. – Он покачал головой. – Все дело в том, что в нормально обставленной сделке всегда можно вовремя выйти из игры, если что-то вызывает сомнения. Тебе не обязательно заключать сделку. Если есть деньги, можешь потратить их на что-нибудь другое. Если есть порошок, можешь продать его кому-то еще. Ты занимаешься этим, пока все идет нормально, и прикрываешь свои тылы, обеспечиваешь безопасность и отлично знаешь, с кем имеешь дело, можно ли доверять этим людям и насколько.

– Тогда как сейчас…

– Тогда как сейчас у нас нет ничего. Разве что палец в жопе. Я сказал: мы принесем деньги, а вы мою жену. Они ответили отказом. Они сказали, что все идет не так. И что я должен был сказать? Оставьте мою жену себе? Продайте ее кому-нибудь другому, если вас не устраивает, как я веду дела? Я не могу этого сделать.