Текст книги "Только не лги!"

Автор книги: Лорин Батлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

7

Хилда сидела молча, вжавшись в кожаное сиденье автомобиля, принадлежащего Бертолду Кертису, и отчаянно пыталась не обращать внимания на охватившую ее тревогу.

Как и следовало предполагать, она не испытывала удовольствия, находясь наедине с этим мужчиной в тесном пространстве автомобиля. Но в данный момент Хилде мешали даже не его широкие плечи. Ощущение неловкости и неудобства возникло еще в тот момент, когда она невольно подслушала разговор Фредерики с сыном.

А на признание Бертолда об отношениях с какой-то неведомой Эстер, основанных исключительно на сексе, Хилда как-то странно отреагировала. Нет, это было не презрение к Бертолду, которого следовало ожидать, а какое-то непонятное возбуждение.

Господи… возбуждение!

Хилду так потрясло это открытие, что она застыла на месте, приоткрыв рот. Сердце ее бешено колотилось, в воображении возникали эротические сцены, в которых партнершей Бертолда была не какая-то Эстер, а она сама!

И вот сейчас, пятнадцать минут спустя, шок не только не прошел, а даже усилился оттого, что это тревожное чувство не исчезало. Кожа Хилды покрылась мурашками от ощущения близости Бертолда.

Господи, да что со мной происходит?! Ведь мне не нравится этот крупный мужчина! Да и секс мне противен!

– Расскажите мне о вашей дружбе с Флорой, – резко прозвучали в мучительной тишине слова Бертолда.

– Для чего вам?

– Да просто так, – Бертолд хмыкнул, – ради разговора. Нам придется добираться до дома Флоры минимум полчаса. Вы же сказали, что это в Уайтчепле, да?

– Да, – пробормотала Хилда.

Уайтчепел, один из беднейших районов Ист-Энда, находился к востоку от Сити. Застроен он был старыми домами с маленькими квартирами, одну из них, на Док-стрит, и снимала Флора. Квартира была крохотной, но чистой, наверное, лучшего жилья Флора не могла себе позволить на пособие матери-одиночки.

– Ну так что же? – нетерпеливо напомнил Бертолд о своем вопросе.

Хилда пожала плечами. А почему бы и не рассказать ему? В конце концов, Флора мать его ребенка. И потом, лучше уж разговаривать, чем терзаться мыслями на тему, о которой она вообще предпочитала не думать.

И Хилда рассказала. Все, без утайки. Поведала всю правду, неприкрашенную, отвратительную. Ей даже понравилось наблюдать за его реакцией. Поначалу Бертолд был явно шокирован, но быстро сумел взять себя в руки. А поскольку он явно умел, когда хотел, хранить непроницаемое выражение лица, Хилде не удавалось понять, что он на самом деле думает.

Надо отдать ему должное, Бертолд не делал по ходу рассказа каких-то поверхностных замечаний, не выказывал фальшивого сочувствия. И, когда Хилда закончила первую часть своего повествования, вопросы Бертолда были не жестокими, а просто уточняющими.

– Значит, когда ночью рухнула горящая крыша, похоронив под собой ваших матерей и нескольких… э-э-э… гостей, где вы с Флорой были в этот момент?

– На улице.

– На улице? Посреди ночи?

Хилда пожала плечами.

– В любом случае это было лучше, чем оставаться дома. Когда в порту ошвартовывался корабль, наши мамаши приводили в дом кучу клиентов. Те всегда много пили, вот я и уводила Флору от греха подальше. На нее даже девятилетнюю заглядывались мужчины.

– Боже мой… На девятилетнюю?

Бертолд замолчал, задумавшись, как так можно было жить. Хилду такие вопросы не мучили. Она прошла огонь, воду и медные трубы. Жизнь была очень трудной, и после смерти матерей Хилде приходилось продолжать оберегать Флору от посягательств мужчин.

А делать это с каждым годом становилось все труднее, слишком лакомым кусочком была Флора уже подростком. И хотя Хилда сейчас и сожалела о ссоре, она понимала, почему оставила подругу. Просто не смогла больше наблюдать за тем, как мужчины пользовались Флорой.

– И куда вы с Флорой направились после пожара? – задал Бертолд следующий вопрос.

– Нас забрали в приют.

– А как же ваши дедушки и бабушки?

– После смерти наших матерей социальные работники занялись поиском их родственников. Может, даже и нашли кого-то, но, наверное, никто не захотел взять к себе отпрысков блудных дочерей. Понимаете, у меня и у Флоры в свидетельствах о рождении указано: «отец неизвестен». А к тому времени, когда мы стали достаточно взрослыми, чтобы самим заняться поисками, дедушка и бабушка Флоры уже умерли. Я выяснила, что мои дедушка и трое дядей живут в Шотландии, написала им несколько писем. Через некоторое время один из дядей ответил, что мои письма очень расстроили дедушку и что моя мать – дурное семя, которое не принесло семье ничего, кроме позора и несчастий. А посему они будут благодарны, если я перестану писать и искать контактов с ними.

– Довольно сурово с их стороны.

– А жизнь вообще суровая штука, – язвительно отозвалась Хилда, радуясь, что к ней возвращается ее обычная циничная, безжалостная самоуверенность.

Хилде всегда было больно вспоминать о своем прошлом. И сейчас эти воспоминания вызвали только горечь, практически не оставив в душе места для каких-либо других чувств. И вообще, как она могла, пусть и на мгновение, поддаться такому безумному чувству, как сексуальное желание к сидящему рядом мужчине? Совершенно непонятно! Она лучше других знала, кто такие эти мужчины, особенно, когда дело касалось секса.

– Ладно, давайте вернемся к нам с Флорой, – продолжила Хилда довольно холодным тоном. – Никто не мог удочерить нас на законном основании, потому что не нашлось родственников, готовых подписать необходимые бумаги. И нас отдали в приют. Днем мы посещали школу, но обе не преуспели в учебе. И не потому, что были тупыми. Флора на занятиях постоянно болтала с парнями, а я погружалась в себя. Когда нам исполнилось по пятнадцать, мы покинули школу и устроились работать в магазин. Флора окончила вечерние курсы секретарш, и постепенно находила все лучшую и лучшую работу, а я продолжала работать в магазине и повышать свое образование. Мы жили вместе до прошлого года, пока я не получила работу и не уехала в Брайтон.

Хилда ни в коем случае не собиралась рассказывать Бертолду о ссорах и о размолвке с подругой.

– Какую работу? – поинтересовался он.

– А разве Фредерика не говорила?

– О чем?

– О том, что я актриса.

– Нет, не говорила. И хорошая актриса?

– Не Сара Бернар, конечно, но кое-что умею.

– Гм, я слышал, в театральную школу очень трудно поступить.

– Да, это так. Я три года подряд ходила на прослушивание, прежде чем меня приняли.

– Вами двигали амбиции или просто упрямство?

– Раньше я бы сказала, что амбиции, но сейчас склоняюсь к тому, что упрямство.

– В это я могу поверить, – хмыкнул Бертолд. – И нашли хорошую работу в Брайтоне?

– Это с какой стороны посмотреть. Я получила роль в мыльной опере, играла этакую роковую женщину. К сожалению, роль второго плана. Некоторые актеры терпеть не могут мыльные оперы, но в них можно хорошо проявить себя, если у тебя есть талант. И кроме того, это хоть и небольшая, но все же страничка в карьере.

– А что теперь будет с вашей карьерой, когда вам придется воспитывать Петл?

– Буду вынуждена прервать работу на некоторое время.

– Кстати, сколько вам лет?

– Двадцать шесть. А что?

– А каково ваше финансовое положение? – продолжал Бертолд, проигнорировав вопрос Хилды.

– С вашей стороны это просто любопытство или намерены сделать благотворительный взнос? – съехидничала она.

– Прекратите огрызаться и отвечайте на вопрос.

Огрызаться? – весело изумилась Хилда. Да я еще не начала по настоящему огрызаться!

– Мое финансовое положение – это сугубо личное. Неужели вы действительно думаете, что я сообщу подобную информацию человеку, с которым мне, возможно, предстоит судиться?

– Это означает, что вы отнюдь не богаты. Будь вы богаты, вы бы с гордостью сообщили мне об этом.

– Это означает, что мы с вами враги, мистер Кертис. Я не стану снабжать вас какими-либо сведениями, которые могли бы дать вам преимущество. Флора была добрейшим существом, и она доверила мне заботу о своей дочери. Поверьте, я действительно намерена сделать все, что в моих силах, чтобы заставить вас признать Петл и обеспечить ей то воспитание и жизнь, которую она заслуживает.

– Значит, в конечном счете все упирается в деньги, не так ли?

– Мне жаль вас. Глупец, все упирается в любовь! Я люблю Петл, но она мне не родная. Она родная вам и вашей матери. Фредерика может дать Петл ту любовь, которую не могу дать я и в которой так нуждается ребенок. Я не заблуждаюсь по поводу того, что и вы когда-то подарите своей дочери любовь. Судя по тому, что я слышала и видела, эмоции вам чужды. Но деньги могут создать у ребенка иллюзию любви. Кто знает, может, со временем вы дорастете и до любви к Петл. Если она пойдет характером в мать – а я подозреваю, что пойдет, – то трудно будет не полюбить ее.

– А вы не считаете, что с подобной лекцией следует повременить до готовности результатов анализа ДНК?

– Вы сами захотели поговорить о Флоре, – парировала Хилда. – А я не могу говорить о Флоре, не касаясь при этом Петл. И уж конечно исчезнувшего отца Петл!

– Но если вы так уверены в моем отцовстве и так злы на меня, то почему же не пришли ко мне раньше? Когда Флора сказала вам, что я отказался быть отцом и дал ей денег на аборт, почему вы тогда не ворвались в мой кабинет, словно ангел мщения? По-моему, для вас это не составило бы труда. Так почему надо было ждать до сегодняшнего дня?

Хилде не понравился этот вопрос, он ставил ее в тупик.

– Ну… я была в Брайтоне.

– Но вы же приехали в Лондон, когда родилась Петл?

Под пристальным взглядом Бертолда Хилда почувствовала, что лицо ее покрывается румянцем, вызванным чувством вины.

– На самом деле… нет, я не приехала, – призналась она, ощущая, как к горлу подступил комок.

В машине на короткое время воцарилась гнетущая тишина.

– Не скажете ли почему? – В голосе Бертолда прозвучало удивление, смешанное с раздражением. – А то у меня создается впечатление, что вы какая-то очень странная лучшая подруга.

– Я… мы… мы поссорились.

Хилда закашлялась, отвернулась и уставилась в окно. Они выехали на набережную Темзы, но открывающийся прекрасный вид не произвел на Хилду никакого впечатления. Она отчаянно пыталась взять себя в руки.

– Из-за чего? – потребовал ответа Бертолд.

Она не могла говорить и только покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Бертолд вздохнул.

– В бардачке есть салфетки, – подсказал он.

И только Хилда достала салфетки, как чувство горя и вины выплеснулось наружу в виде глубоких, сотрясающих рыданий.

Бертолд был рад тому, что едет в плотном потоке машин и не может остановиться или свернуть на обочину. И слава богу, иначе пришлось бы делать что-нибудь глупое, например, обнять Хилду и попытаться успокоить.

К неудовольствию Бертолда, плач Хилды растрогал его, как и ее несчастливая история. Этим во многом объяснялось ее поведение, ее решимость как можно лучше устроить жизнь дочери Флоры. Бертолд даже почувствовал себя виноватым, чему не мог найти никакого разумного объяснения. Возможно, это было вызвано упреком Хилды, что он не способен любить кого-то и заботиться о нем.

Наконец рыдания стихли, Хилда выпрямилась на сиденье, зажав в кулаке изрядно намокшие салфетки.

– Вам легче? – вежливо поинтересовался Бертолд.

Хилда кивнула.

– Тогда, может, продолжим наш разговор? О вашей ссоре с Флорой?

– У меня нет желания, – буркнула она.

– Что ж, вполне откровенно. Насколько я понимаю, когда Флора погибла, вы находились в Брайтоне?

Хилда снова кивнула, комкая в руках салфетки.

– И не пытались поговорить с ней после ссоры?

Лицо Хилды исказилось от боли.

– Я… звонила несколько раз. Но Флора уволилась с работы и переехала с нашей старой квартиры. В справочнике ее фамилия не значилась, потому что у нее не было телефона. Но Флора знала мои координаты… поэтому я решила, что она… не хочет больше общаться со мной…

– Вы подумали, что она сделала аборт?

Глаза Хилды, все еще блестевшие от слез, округлились и гневно сверкнули.

– Флора никогда не пошла бы на это!

– Понятно. Только не надо возмущаться. Я просто пытаюсь все выяснить. И подумал, что вы как раз уговаривали ее сделать аборт и поссорились по этому поводу. То есть… я полагал, что вы, не знавшая счастья ни в детстве, ни в юности, могли возражать против появления на свет нежеланного ребенка.

– Это свидетельствует о том, что вы совершенно ничего не знаете о таких, как я. Если хотите знать, мы поссорились из-за вас.

– Из-за меня? – ошеломленно переспросил Бертолд.

– Вот именно. Если бы вы знали об отношениях Флоры с мужчинами, то поняли бы глубину моего возмущения. Она постоянно влюблялась, часто в тех, с кем работала, но всегда в таких, которые не питали к ней взаимной любви. Я так устала утешать Флору каждый раз, когда ее бросал очередной возлюбленный. Устала оттого, что ей приходилось часто менять работу, если герой ее романа оказывался женатым.

– У нее были связи с женатыми мужчинами?

– Иногда. Поймите, она вовсе не была шлюхой. Флора просто не могла сопротивляться любви. Если мужчина говорил ей, что любит, она тут же становилась его жертвой. Ей нужен был не секс, а именно любовь. Когда Флора поступила на работу в «Кертис лтд.», она дала мне слово, что отныне все будет иначе. Но вскоре я начала замечать признаки того, что она снова влюблена. Флора подолгу собиралась на работу, покупала наряды. Я стала допытываться, кто на этот раз поразил ее воображение. Поначалу она отрицала, что влюбилась в кого-то на работе, но я-то понимала, что это не так. В конце концов Флора призналась, что влюбилась в своего босса, то есть в вас. И тут я пришла в ярость.

– Флора влюбилась в меня? – повторил изумленный Бертолд.

– Только не притворяйтесь, что не знали об этом! – язвительно бросила Хилда.

– Но я действительно не знал! Клянусь вам.

– Возможно, Флора старательно скрывала от вас свои чувства, поскольку поняла, что вы за человек, – насмешливо предположила Хилда. – Кто теперь знает? Но, как бы там ни было, я набросилась на нее, назвала дурой… и даже шлюхой. Вроде бы обычная перепалка между подругами. Но Флора с пеной у рта стала защищать свою любовь к вам, сказала, что никого еще не любила так сильно. И в свою очередь обозвала меня дурой, потому что я не знаю, что такое любовь.

Вздох Хилды был полон печали и сожаления.

– Мы наговорили друг другу такого, чего, наверное, не следовало говорить. Я как раз через неделю должна была ехать на съемки в Брайтон, и Флора сказала, чтобы я убиралась немедленно, потому что она больше не желает ни видеть меня, ни слышать.

– Понятно, – пробормотал Бертолд.

Мысли лихорадочно крутились в его голове. В тот вечер, когда я переспал с Флорой… может, она наврала про загадочного дружка, который бросил ее? Может, специально подстроила такую ситуацию, чтобы я пожалел ее и утешил в своих объятиях? Умело подавила мою силу воли с помощью вина, а потом пустила в ход старинный женский трюк – слезы!

Если так, то с какой целью?

Напрашивался единственно возможный ответ: чтобы забеременеть и поймать в ловушку…

Бертолд напряг память, пытаясь вспомнить, что произошло тем вечером. Но, честно говоря, он тогда был немного пьян… и, потом, это было так давно.

И все же Бертолд был совершенно уверен, что оба раза пользовался презервативом.

Оба раза?!

У Бертолда свело живот от этого внезапного озарения. Во второй раз именно Флора надевала на него презерватив – сейчас Бертолд вспомнил это. Может, она как-то повредила презерватив? Может, по глупости своей понадеялась, что забеременеет, а впоследствии женит босса на себе?

Из слов Хилды можно понять, что Флора была неисправимой романтической дурочкой. Страждущая душа, которая искала страстную любовь не там, где надо.

Уж у меня она точно не нашла этой любви, мелькнула у Бертолда жестокая, неприятная мысль. На следующее утро я четко дал понять Флоре, что совместно проведенная ночь была ошибкой, которая больше не повторится. Покорное молчание Флоры я принял тогда за смущение и согласие, тогда как она, возможно, просто смирилась с крахом своих надежд. А когда Флора узнала, что беременна, стыд, наверное, не позволил ей признаться мне в своих ухищрениях.

Эти рассуждения вернули Бертолда к изначальным обвинениям Хилды, которые заключались в том, что Флора сообщила ему о своей беременности, а он отказался от отцовства и дал денег на аборт. У Бертолда мелькнула новая мысль, и он озадаченно посмотрел на Хилду.

– Так вы даже не знали, что она беременна?

– Не знала.

Терпение Бертолда лопнуло.

– В таком случае, как она могла рассказать вам, что приходила ко мне, узнав о беременности?! Какого черта вы солгали?!

Взгляд Хилды снова стал твердым и холодным.

– Здесь суть только в словах, а на самом деле так оно и было. Флора рассказала об этом своей соседке, а та в свою очередь поведала эту историю мне, вчера. Я знаю, что после визита к вам Флора плакала несколько дней.

Бертолд не мог поверить своим ушам.

– Так вы обвинили меня на основании чьих-то слов?

Хилда бросила на него взгляд, полный презрения.

– Нет, у меня имеются и другие доказательства против вас.

– Какие еще доказательства?

– Пусть вас это не волнует.

– Нет, черт побери, меня это волнует! – рявкнул Бертолд. – Очень волнует!

– А меня волнует то, что вы бросили Флору! Любили вы ее или нет, но вы могли, по крайней мере, оказать ей моральную и финансовую поддержку. У меня сердце разрывается при мысли о том, что Флора рожала в одиночестве и умирала в одиночестве.

– Ваше сердце, мисс, разрывается оттого, что это вы бросили Флору, – ожесточенно парировал Бертолд. – Вас не было рядом, когда она так нуждалась в вашей поддержке. Вы обозвали ее глупой шлюхой и бросили на произвол судьбы, хотя прекрасно знали, что она не такая сильная, как вы.

Хилда смертельно побледнела, и Бертолду очень захотелось взять назад свои безжалостные слова обратно.

– Только не смейте снова плакать! – прорычал он, видя, как подбородок Хилды начал подрагивать.

Подбородок тут же перестал дрожать, и Хилда устремила на Бертолда яростный взгляд.

А в гневе она чертовски привлекательна! – невольно восхитился Бертолд. Лицо раскраснелось, глаза сверкают. И эти ее привлекательные пухлые губки, которые она то сжимает, то надувает.

– Вы больше никогда не увидите моих слез, бессовестный негодяй! – выкрикнула Хилда.

Спасибо небесам хотя бы за это маленькое благо, уныло подумал Бертолд, сворачивая с Ройял-Минт-стрит на Док-стрит, где находился нужный им дом.

8

Вечером все здесь выглядит таким же запущенным, как и при дневном свете, подумала Хилда, ведя Бертолда к двери квартиры Флоры. Кровля и водостоки явно нуждаются в срочном ремонте, краска на старых деревянных оконных переплетах облупилась, некоторые стекла потрескались. Газон вдоль фасада зарос сорняками.

Хилда открыла дверь и включила свет. Ее снова охватила жалость к Флоре, которая была вынуждена жить с ребенком в таких условиях. Может, и хорошо, что сейчас Бертолд Кертис увидит, до чего докатилась мать его ребенка.

Бертолд не произнес ни слова, пока оглядывал тесную каморку, которая служила домом Флоре и Петл. Краска на стенах потрескалась и местами облетела, на полу лежал изрядно потертый коврик, который давно следовало отнести на помойку. Лампочку на потолке прикрывал дешевый пластмассовый абажур. Вся мебель была настолько старой, что оставалось только удивляться, как она не развалилась. На фоне всей этой рухляди яркими пятнами выделялись только новое стеганое одеяло и вещи, купленные для ребенка. Причем вещи эти были довольно дорогими.

Как это похоже на Флору, подумала Хилда, когда неделю назад переступила порог этого жилища. Для ребенка – все только самое лучшее.

Но вместе с тем Хилда удивилась, на какие деньги подруга позволила себе купить дорогие кроватку и коляску, не говоря уж о детской одежде. Флора никогда не имела сбережений. Она тратила все, что зарабатывала, на наряды, различные аксессуары, косметику и на визиты в парикмахерскую.

Хилда нашла ответ на эту загадку, когда, заглянув в гардероб, обнаружила, что все красивые наряды Флоры исчезли, а их место заняли несколько дешевых вещей. Исчезли украшения, коллекция кожаных сумок и модных шарфов.

На туалетном столике не оказалось никаких обычных женских безделиц, только прислоненная к зеркалу фотография Флоры и Петл.

Пожилая леди из соседней квартиры – та самая, которая поведала Хилде о неудачном визите Флоры к Бертолду, – подтвердила, что ради своей драгоценной девочки Флора продала все, что можно.

– Так вы живете здесь? – выдавил наконец из себя пораженный Бертолд.

– Да, – с вызовом заявила Хилда, – а где же еще?! Вон у стены мои два чемодана.

Чемоданы так и стояли не распакованными. У Хилды не было желания заниматься этим, она не планировала долго задерживаться здесь.

– Тогда не пытайтесь блефовать, что у вас есть деньги! – рявкнул Бертолд. – Забирайте что вам нужно, и побыстрее убираемся отсюда. Видел я убогие места, но это не идет с ними ни в какое сравнение. И, поверьте, если бы Флора пришла ко мне и сообщила о беременности, ей с ребенком не пришлось бы жить в этой дыре!

Хилда уставилась на Бертолда, не веря своим ушам, потому что в его голосе прозвучала неподдельная искренность. Он явно был расстроен.

– Она правда не приходила к вам? – вырвалось у нее.

– Правда. – Бертолд и посмотрел ей прямо в глаза. – В последний раз я видел ее утром после того дня, когда она перестала работать у меня. А потом даже в лифте случайно не встречался. А если уж быть честным до конца, то я даже не знал, что она уволилась.

– Но почему она сказала, что ходила к вам, если не делала этого?

– Понятия не имею. Кто вам рассказал об этом?

– Пожилая леди, которая живет в соседней квартире.

– Как ее зовут?

– Что? Э-э-э… Пайети. А фамилию не знаю.

– Понятно. Возможно, Флора сказала ей, что собирается пойти ко мне, но затем передумала. А когда Пайети поинтересовалась результатами визита, Флора просто солгала. Думаю, мы не узнаем, как это было на самом деле и что в тот момент было у Флоры на уме.

– Похоже, что так, – согласилась Хилда и присела на краешек кровати. – Да и какое это теперь имеет значение…

– Для меня имеет, потому что я не люблю, когда меня называют лжецом! – с жаром возразил Бертолд. – Послушайте, леди, я не святой, но и не бесчувственный негодяй!

Хилде стало стыдно за свои слова, но они вырвались у нее скорее от злости, чем от искреннего убеждения в непорядочности Бертолда. Это она поступила непорядочно, обозвав его бесчувственным негодяем, потеряв контроль над собой.

Хилда посмотрела на Бертолда и попыталась рассуждать объективно. Если взглянуть на факты, то, говоря по совести, я с самого начала отнеслась к нему предвзято. Еще даже не увидев его, уже готова была предъявить обвинения. Нет, чтобы сначала выслушать. Явилась этаким ангелом мщения, наделила Флору качествами святой, которыми та не обладала.

На самом деле Флора частенько врала, когда считала, что ложь убережет ее от неприятностей и ссор. Она ненавидела всякие конфликты и всегда выбирала путь наименьшего сопротивления.

– Я… простите меня, – пробормотала Хилда.

– И вы меня простите за то, что я сказал, что вы бросили Флору. Насколько я вижу, она не могла желать лучшей подруги. И лучшей приемной матери для своего ребенка.

Хилда закашлялась, подбородок задрожал, на глаза навернулись слезы.

– Вы поклялись, что я больше никогда не увижу ваших слез, – строго напомнил Бертолд.

– Я… я ничего не могу поделать с собой. – Хилда всхлипнула и, почувствовав, как слезы брызнули из глаз, закрыла лицо ладонями.

Бертолд в растерянности уставился на нее и подумал: за что мне эти муки?

При виде ходящих ходуном плеч Хилды лицо его исказила гримаса боли. Бертолда разрывали противоречивые чувства: он хотел успокоить плачущую женщину, но боялся, что даже безобидное прикосновение может вызвать гнев Хилды.

А если еще вспомнить, что произошло, когда он в последний раз утешал в своих объятиях плачущую женщину! И это притом, что Флора не принадлежала к тому типу, который ему нравился. А Хилда была женщиной его типа. Без сомнения.

Бертолд нерешительно переминался с ноги на ногу, когда ему в голову пришла спасительная мысль: беспокоиться не о чем, потому что Хилде не нравятся такие мужчины, как он! Правда, все же существовала опасность, что может случиться нечто неприятное, когда обнимаешь женщину, которая тебя терпеть не может. А все ее извинения – это ни что иное, как вынужденная уступка. Она продолжает считать его лжецом и бессердечным соблазнителем.

Собравшись с духом, Бертолд приблизился к узкой кровати и опустился на нее рядом с Хилдой. Старый матрас так сильно прогнулся, что Хилда буквально свалилась на Бертолда.

– Ох! – в панике воскликнула она, убирая ладони от лица.

– Все хорошо, – успокоил ее Бертолд и обнял рукой за плечи.

Хилда смотрела на него округлившимися глазами, губы ее были маняще приоткрыты. Ладони, упиравшиеся в грудь Бертолда, тихонько дрожали.

Бертолд дал ей шанс. Действительно дал. Хилда могла отстраниться, могла остановить его в любую секунду, пока он пальцами свободной руки приподнимал ее подбородок.

Но Хилда не сопротивлялась и не попыталась остановить его, когда губы Бертолда потянулись к ее губам.

Хилда поняла, что Бертолд намерен поцеловать ее. Поняла, но не остановила его ни жестом, ни словом.

Она без всякого сопротивления позволила языку Бертолда глубоко проникнуть в ее рот. Позволила его ладони скользнуть с ее шеи на грудь.

Последней ее здравой мыслью было: это безумие. А затем взрыв желания помутил ее разум, и здравый смысл уступил место жгучему желанию. Руки Хилды обняли Бертолда за шею, и, падая на кровать, она увлекла его за собой.

Бертолд даже не успел удивиться страстному ответу Хилды. Если его мозг и задумался о причине этой страсти, то тело действовало машинально. Возбудившись, Бертолд перешел ту черту, от которой весь этот вечер пытался держаться подальше.

Хилда застонала, когда Бертолд, прервав поцелуй, уложил ее голову на подушку. И снова застонала, когда он раздвинул ее ноги, лег на нее всем телом и вновь впился губами в ее губы. Хилде показалось, что воздух покинул ее легкие и сейчас она задохнется. Бешено кружилась голова, но это ее уже не пугало. Какая прекрасная смерть, подумала Хилда и крепче обняла Бертолда за шею.

Бертолд осторожно повернулся на бок, и Хилда почувствовала на своем теле его горячие, жаждущие ладони, которые скользнули под топ, где их ожидали изнывающие по ласке груди. Внутри у Хилды все сжалось, когда руки Бертолда легли на набухшие соски, и с губ ее слетел сладостный стон.

И раньше мужчины дотрагивались до ее грудей, но никогда – с такими истовостью и безумием. Никаких искусных ласк, а только животная страсть, когда пальцы все сильнее и сильнее сжимали чувствительные соски, вызывая в них сладкую боль.

Но вот губы Бертолда оторвались от губ Хилды, он убрал ладони, и Хилда испустила вопль отчаяния. Не останавливайся, только не останавливайся! – взмолилась она про себя.

Но Бертолд и не собирался останавливаться.

Широко раскрыв глаза и тяжело дыша, Хилда наблюдала, как он стянул с нее топ и потянулся губами к обнаженным грудям. Ласки его языка оказались столь же чудесными, как и ласки пальцев. Хилде казалось, что ее соски буквально раскалились, но ей и этого было мало, она выгнула спину, теснее прижимая груди к лицу Бертолда. Ей даже понравилось, когда он пощекотал соски небритым подбородком, – Хилда задохнулась, почувствовав, как сладостная истома охватывает все тело.

Она зажмурилась, как бы страшась головокружительного удовольствия, однако не нашла спасения в темноте. Наоборот, невозможность наблюдать за действиями Бертолда только усилила остроту ощущений. Никогда еще ее груди не были такими чувствительными и такими набухшими. Никогда ее тело не изнывало так от желания. Внезапно ласки прекратились, и Хилда резко открыла глаза.

Бертолд стоял на коленях между ее раскинутых ног и расстегивал пуговицу на поясе ее бриджей. Словно в тумане, Хилда увидела себя, лежащую на кровати, с обнаженными грудями, влажными и набухшими сосками.

Бертолд наклонился и начал стягивать бриджи с бедер, одновременно целуя живот Хилды. Застонав, она повернула голову и уже была готова снова закрыть глаза и позволить Бертолду делать с ней все, что угодно, но в этот момент затуманенный взгляд Хилды упал на небольшую фотографию Флоры и Петл, стоявшую на туалетном столике.

Плотское желание, превратившее Хилду в покорную рабыню, моментально испарилось. Если бы ее сейчас окатили ледяной водой, эффект был бы слабее. Пожиравший тело огонь мгновенно сменился пронзительным холодом, а невероятное желание – мучительным страхом.

– О господи… нет! – вскричала Хилда, резко села и столкнула Бертолда с кровати с невероятной силой, которую ей придал хлынувший в кровь адреналин.

Бертолд медленно поднялся на ноги и в недоумении уставился на Хилду, лихорадочно натягивающую топ и бриджи. Это оказалось нелегким делом, но она все же справилась, и довольно быстро. Хилда вскочила и хотела уже броситься к двери, но замерла, дрожа всем телом, и снова опустилась на кровать.

Бертолд хотел сесть рядом, однако Хилда взглядом остановила его и, с трудом выговаривая слова, предупредила:

– Не смейте… приближаться ко мне и… дотрагиваться до меня.

– Хилда, ради бога! Опомнись! Ты же тоже хотела меня. Я понял это.

Хилда резко замотала головой.

– Нет… не хотела… не хотела. С кем угодно, только не с вами. Я вас ненавижу… и презираю.

– Но почему? Я подумал, что ты поверила моим словам про Флору.

Хилда стиснула зубы, всеми силами пытаясь перестать дрожать, чтобы спокойно смотреть в лицо этому человеку.

– Вы использовали ее и жестоко обошлись с ней! – резко бросила она. – Вы не любили ее, но тем не менее переспали с ней. А когда Флора перестала работать на вас, вы просто переключились на другую женщину… как ее… Эстер. Интересно, знает ли Эстер, с кем связалась? Хладнокровная секс-машина – вот вы кто! Да, вы прекрасно владеете техникой секса. И выбираете правильный момент, чтобы овладеть женщиной: когда она расстроена, утомлена, беззащитна, переживает. Вот тогда вы и набрасываетесь на нее, разве не так? Вы… вы… бессердечный, бесчувственный самец!

Выпалив это, Хилда закрыла лицо ладонями и разразилась безудержными слезами.

Никогда в жизни Бертолд не чувствовал себя так погано. И в физическом плане, и в эмоциональном. Он одновременно испытывал и разочарование, и угрызения совести, и чувство вины, и конечно же смущение.

И все же в глубине души он даже был рад тому, что Хилда остановила его, потому что по своей воле не смог бы остановиться. Забыл бы и о последствиях, и о необходимой предосторожности.