Текст книги "Горький привкус его поцелуев"

Автор книги: Лорен Хит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

«Меня заботило твое мнение, – мысленно возразил он. – И, не желая, чтобы ты подумала обо мне плохо, я совершал вещи, которые только подливали масла в огонь». Но вслух сказал другое:

– Полагаю, Эдварду нравилось делать то, что ему запрещали.

– Из этого я заключила, что женщина, которую он любил, была замужем. В противном случае он бы женился на ней.

– Любовь – это слишком серьезное понятие, чтобы я смог описать чувства Эдварда.

– Ты сам применил его к этой ситуации.

– Я оговорился. Он был скорее увлечен ею. Кроме того, хорошая жена не должна ставить под сомнение слова мужа.

– Мы уже давно обсудили тот факт, что я не всегда бываю хорошей женой.

Она снова взяла бокал с вином, вдохнула его аромат и отставила в сторону. Несложно было догадаться, что ей не хватает вина, и он восхищался ее силой воли. Она вновь обратила на него свой взгляд, и у него перехватило дыхание.

– Ты женился на мне не ради наследника. Ты любишь меня.

Ему показалось или в ее голосе прозвучало сомнение? Он не любил ее, но не собирался врать.

– Каждый граф Грейлинг женился по любви.

Она нахмурилась:

– Откуда ты это знаешь?

– Марсден сказал нам.

– Как вообще зашла речь о таком? – В ее голосе слышался скептицизм.

– Когда наши родители умерли, часть историй умерла вместе с ними. Никто не задумывается над тем, чему истории учат нас. Загадки беспокоили Эдварда. Как наши родители встретились? Каким студентом был наш отец? Каждую ночь перед сном он настаивал на том, чтобы мы рассказывали друг другу свои воспоминания о родителях, и записывал их в тетрадь. Когда у нас кончились истории, он начал просить Марсдена делиться своими воспоминаниями. Я думаю, именно поэтому Эдвард любил истории. Ему не нравилось, что их не пересказывают. Вероятно, в глубине души он был савояром.

– Что стало с той тетрадью?

Он покачал головой:

– Я не знаю. Я не вспоминал о ней годами.

– Возможно, ты найдешь ее, разбирая вещи Эдварда.

Скорее всего, нет. Он отдал дневник Альберту, чтобы тот передал его своему наследнику. Может быть, он найдет эту тетрадь, когда будет разбирать вещи брата.

– Возможно.

– Кстати, о вещах Эдварда… Я бы с радостью… нет, радость – это неправильное слово. Мне жаль, что тебе придется разбирать их, но я хотела бы помочь тебе в этом и разделить твою печаль.

Она сознательно хотела разделить его бремя. Бремя ее мужа. Он не должен забывать, кому она собиралась помочь в действительности. Тем не менее из всех женщин, с которыми Эдвард был за эти годы, ни одна не разделила бы с ним его бремя. Их интересовало только то, что он мог им дать. Даже если бы ситуация сложилась по-другому, он бы не знал, как принять такое предложение. Правда состояла в том, что разбирать следовало вещи Альберта, не Эдварда. Он также знал, что ей придется пережить смерть мужа. Возможно, они смогут пережить ее вместе.

Если только она не начнет ненавидеть его до зубовного скрежета.

– Я ценю твое предложение, но сам позабочусь обо всем.

– А как насчет его резиденции в Лондоне? Я подозреваю, что ты захочешь вывезти его вещи оттуда как можно скорее.

– Я не вижу необходимости спешить.

– Но ты тратишь деньги на аренду места, в котором больше не нуждаешься.

– Я могу себе это позволить, – сказал он слишком резко и продолжил уже более мягко: – Я не хочу оставлять тебя одну, пока не родится ребенок. А ты, естественно, не сможешь отправиться в Лондон.

– Ты можешь послать туда слуг, и они соберут вещи Эдварда…

– Нет!

Лондонская резиденция была все еще нужна ему, потому как Джулия с ребенком должны были остаться в поместье.

– Этот вопрос может подождать. Я закончил с ужином, а теперь извини меня…

Она попыталась остановить его, но несказанные слова застряли в горле.

– Прости, я не хотела давить на тебя. Я знаю, что когда ты будешь разбирать его вещи, то поймешь, что он действительно ушел. Ты позаботишься обо всем, когда будешь готов.

– Я думаю, это случится не раньше, чем мы отправимся на лондонский сезон.

Она кивнула и мягко улыбнулась. Почему она была настолько понимающей?

– Я собираюсь в библиотеку, чтобы насладиться послеобеденными напитками.

– Я пойду с тобой.

Он не хотел, чтобы Джулия шла с ним. Ему требовалось время, чтобы восстановить равновесие.

– Но ты не пьешь.

– Я знаю, что после обеда ты любишь проводить время в размышлениях. Я просто почитаю. – Она нежно сжала его руку и отпустила. – Я провела слишком много ночей без тебя. Обещаю, что не буду мешать.

Как она могла не мешать ему, если сидела в кресле напротив? Эдварду пришлось налить себе в два раза меньше скотча. Она что, читает «Грозовой перевал»? Глядя на пламя, он вдыхал аромат роз, исходивший от нее, и слушал ее тихое дыхание. Он чувствовал ее присутствие так, словно она сидела у него на коленях. Она вряд ли смогла бы читать, если бы действительно сидела у него на коленях. Он впился бы в ее губы, его руки скользили бы по ее спине и плечам. Он расстегнул бы ее платье, раздел ее до…

– Я думаю, ты должен записывать свои воспоминания.

С ужасом, что его странные мысли можно прочесть по лицу, Эдвард повернулся к Джулии и с облегчением обнаружил, что она смотрит на него с невероятной безмятежностью. Ее лицо не выражало никаких подозрений.

– Прости…

– Ты сказал сегодня, что со смертью родителей вы потеряли часть историй. Пока твои воспоминания об Эдварде еще свежи, ты должен записать их для своих потомков. Иначе как еще они узнают о нем?

– Я не уверен, что им следует знать о нем.

– Я понимаю, что он был бездельником, но по его рассказам можно было понять, что он ведет увлекательную жизнь.

– Он их приукрашал.

– Ты говоришь так, словно это плохо.

– Второе значение слова «приукрашать» – это лгать.

Она положила книгу на колени и сказала:

– Все истории – это ложь, но в них всегда есть доля правды.

– Я думал, ты последний человек, который станет защищать Эдварда.

Она выгнала его из лондонской резиденции семьи, черт подери. Именно по этой причине у него была собственная резиденция в Лондоне. Хотя он должен был признать, что Джулия сделала ему одолжение, потому что ему нравилось иметь свой собственный уголок, где можно делать все, что заблагорассудится.

– Я не защищаю его, я просто считаю, что твой сын должен знать о нем. Тебе следует записать все свои воспоминания, пока они еще свежи в памяти. Со временем они станут не такими ясными, хотя нам не хочется в это верить. Бывают моменты, когда я едва могу вспомнить, как выглядели мои родители.

– Возможно, ты права. Я должен записать свои воспоминания. Ты тоже можешь записать свои. Например, описать, что случилось той ночью в саду.

Джулия моргнула, но выдержала его прямой взгляд.

– Я говорила тебе. Мы обсуждали поездку Эдварда. – И, чуть склонив голову, спросила: – А что, по-твоему, случилось между нами?

Сделав глоток скотча, он выдержал небольшую паузу и сказал:

– Я думаю, что он мог поцеловать тебя.

Выражение ее лица совершенно не изменилось. Взгляд Джулии остался неподвижным, и она ответила:

– С чего бы это я позволила ему стать первым человеком, который поцеловал меня, если эта честь принадлежала тебе?

С таким же успехом она могла бы обыграть его в покер. Она ни с кем не целовалась до него? Разве до этого у нее не было свиданий с Альбертом? Альберт ухаживал за ней в течение многих недель. Эдвард предположил, что его брат уже воспользовался моментом, ведь Джулия его поощряла…

Но нет. Их отношения были целомудренными. Они даже не целовались до той ночи. Неудивительно, что она ненавидела Эдварда. Он украл у нее то, что предназначалось другому. Его брат был святым или дураком? С другой стороны, он, как джентльмен, не хотел компрометировать леди, на которой собирался жениться. Эдвард не понимал, откуда брат взял силы, чтобы сопротивляться желанию. Сейчас ему было чертовски тяжело бороться с искушением.

– Извини, Джулия. Я не ставил под сомнение твое поведение. Но мой брат не боролся с искушениями, а поддавался им.

– Уверяю тебя, он не считал меня соблазнительной.

– Каждый мужчина в Лондоне так считал.

Ее щеки запылали, и она опустила взгляд на книгу, лежащую у нее на коленях.

– Ты льстишь мне.

Неужели она действительно не осознавала своей привлекательности?

Джулия подняла голову и, посмотрев на него, сказала:

– Ты единственный, кто меня соблазнил.

О боже, в этот момент ему так хотелось, чтобы ее слова предназначались ему.

– Граф Грейлинг такой счастливчик!

– Моя влюбленность не имела отношения к твоему титулу. Ты знаешь это.

Эдвард осушил бокал до дна и заявил:

– Тем не менее если у человека есть титул, то он определяет его.

– Я бы вышла за тебя замуж, даже если бы ты был нищим.

Он усмехнулся:

– Если бы я был нищим, то вряд ли мне хватило бы денег на свадьбу.

Она улыбнулась:

– Ты бы нашел способ. Ты слишком умен, чтобы отпустить меня.

Он не был таким умным, каким всегда считал себя. Если бы он был умным, то понял бы, что она представляла собой нечто гораздо большее, чем кремень, разжигающий его страсть.

– Я скучала по этому, – задумчиво произнесла Джулия. – И часто вспоминала, как мы сидели здесь вечерами и делились своими мыслями. Пока тебя не было, я приходила сюда, чтобы провести время в одиночестве. Я думаю, что библиотека напоминала мне о тебе больше, чем какая-либо другая комната.

Интересно. Он задумался над тем, что бы ответил ей Альберт. Что касается его самого, то он бы предпочел, чтобы его присутствие ощущалось в спальне, в постели, когда она устраивалась под одеялами и зарывалась лицом в подушку.

– Эта комната предназначена для графа, – признал Эдвард.

Если ее предчувствия верны, то в один прекрасный день эта комната будет принадлежать ее сыну.

– Подозреваю, что каждый граф привносил в нее что-то свое.

Он задался вопросом, какая комната напоминала ему о ней. Читальный зал, без сомнения. Хотя ее вчерашний поцелуй в спальне…

Она вздохнула:

– Хорошо, ты закончил со своим напитком, а я закончила читать главу. Полагаю, нам пора отдохнуть.

Ему не очень понравилось предчувствие, которое зародилось в нем после ее предложения. Он нашел ночные рубашки брата, созерцал их в течение минуты и думал, что, возможно, ему стоит надеть одну из них сегодня. Но он уже нашел объяснение этой привычке, поэтому решил, что не следует заморачиваться. Он предпочитал, чтобы его кожа была открыта прикосновениям. Он жалел о том, что не сможет насладиться ее наготой, ведь та ночь, о которой она говорила, случится лишь после рождения ребенка. А как только ребенок родится, он раскроет правду и Джулия, конечно же, не подпустит его к своей постели.

Он должен был придумать оправдание, чтобы избежать очередной ночи с ней. Например, сказать, что ему необходимо проверить книги счетов или что еще не хочется спать. Но это будет означать, что он не может справиться с задачей. Отставив бокал, он встал и протянул ей руку. Он нуждался в ее прикосновениях. Казалось, он загорится, если их тела соприкоснутся. Джулия – жена его брата, а не женщина, которую он желал, повторял он про себя. Его ощущения обострились только потому, что он не был с женщиной на протяжении нескольких недель. Еще немного, и он сможет быть с любой женщиной, которую захочет.

Но не с той, которую так отчаянно желает.

Эдвард помог Джулии подняться. Когда она взяла его под руку, у него не осталось выбора. Он должен был сопроводить ее в спальню. Слишком поздно для оправданий. Слишком поздно, чтобы избежать еще одной ночи с ней.

Ему не следовало ограничивать себя в скотче. Притупленные чувства облегчили бы ему ночь. Но и для этого было слишком поздно.

Глава 7

Единственной вещью, о которой Джулия когда-либо лгала мужу, был тот проклятый поцелуй в саду. Почему он вспомнил об этом сегодня вечером? Неужели Эдвард проговорился во время их путешествия?

Пока Торри заплетала ей волосы, Джулия, стараясь не смотреть на себя в зеркало, думала о том, что Эдвард все-таки не рассказал брату о том поцелуе, иначе это могло привести к ссоре между ней и Альбертом, а с Эдвардом муж рассорился бы еще сильнее. Эдвард понимал, чего бы стоила ему правда. Именно по этой причине он не противоречил ее лжи о той ужасной ночи.

Ей не хотелось думать о поцелуе Эдварда. Она прежде не целовалась ни с кем, и чувства, возникшие после этого поцелуя, привели ее в замешательство. Она желала продолжения. Позже, во время поцелуя с Альбертом, ее постигло разочарование: его рот был не таким голодным, требовательным и жаждущим. Он держал себя под контролем. Слава Богу, что после замужества все изменилось и их поцелуи стали более страстными.

Но она так и не смогла забыть свой первый поцелуй. Или простить Эдварда за то, что он обманул ее; за то, что дал почувствовать вкус страсти. Эта привилегия принадлежала мужчине, которого она любила, – Альберту. Они идеально подходили друг другу. Тот первый поцелуй не мог ничего изменить.

– Я могу помочь вам еще, миледи? – спросила Торри.

– Нет, это все.

Только после того, как служанка ушла, Джулия посмотрела на себя в зеркало. О мертвых нельзя думать плохо. По крайней мере теперь она была уверена, что Альберт никогда не узнает о ее предательстве. Она всегда боялась, что, напившись, Эдвард проговорится о том, что произошло в саду. Джулия была несказанно счастлива, когда он переехал в свою резиденцию в Лондоне.

«Ты не сделала ничего плохого», – мысленно произнесла она, обращаясь к своему отражению. За исключением того, что не смогла отличить одного брата от другого. С той ночи она ни разу не повторила своей ошибки. А теперь ошибиться было невозможно. Однако Джулию удивило то, насколько ее огорчила смерть Эдварда. Она не думала, что он действительно хотел навредить ей. Он просто любил шалости. Тот поцелуй был ударом по ее гордости, она была смущена и, конечно же, не хотела, чтобы муж когда-либо узнал об этом. Она попытается поделиться какими-то воспоминаниями, но явно не о той ночи в саду.

Поднявшись, Джулия взглянула на дверь, которая вела в спальню мужа. «Мы скоро увидимся», – сказал он, прежде чем удалиться в свою комнату.

Сегодня утром она едва не поручила камердинеру избавиться от всех ночных рубашек Альберта, чтобы он больше никогда не надевал их. Касаться его кожи было так приятно. Она подошла к кровати, забралась в нее и укрылась одеялами. Затем уставилась на балдахин и прислушалась: в комнате Альберта было тихо. В этот момент раздался негромкий щелчок и дверь открылась. Джулия повернула голову и улыбнулась, увидев полоску кожи, выглядывающую из выреза его халата.

– Тебе тепло? – спросил он, бросив взгляд на затухающий камин.

– Сейчас станет теплее, – ответила она и похлопала по кровати.

Альберт погасил пламя в лампе, перед тем как занять место возле нее, лег на спину и тоже посмотрел на балдахин, который совсем недавно привлек ее внимание.

– Он кажется скучным.

Альберт повернул к ней голову, и Джулия пожалела, что муж погасил лампу. Теперь в комнате было слишком темно, чтобы она могла заглянуть в его глаза и понять, о чем он думает. С другой стороны, темнота позволяла без стеснения говорить о том, что делало ее уязвимой.

– Ты не целовал меня с тех пор, как приехал домой.

Даже при недостаточном освещении она поняла, что Альберт нахмурился.

– Я целовал тебя прошлой ночью.

– Нет, это я поцеловала тебя. Конечно же, я получила пылкий ответ, но то была не твоя инициатива.

– Ребенок…

– Поцелуй никак не повредит ребенку. В то время как отсутствие поцелуев заставляет меня сомневаться и думать, что наши отношения изменились гораздо сильнее, чем я предполагала. Мы так часто целовались прежде. А за сегодня не поцеловались ни разу.

Поднявшись на локте, он бережно взял в ладони ее лицо, провел большим пальцем по щеке и ласково произнес:

– Ты не должна сомневаться в преданности своего мужа.

Затем Альберт склонился над ней, и она закрыла глаза, приветствуя тепло его губ. Муж так жадно целовал ее, что она не знала, как описать всю силу и уверенность, с которой его язык изучал каждый уголок в полости ее рта. От вчерашнего поцелуя у нее дрожали колени, а сегодняшний заставил ее дрожать всем телом. По каждому дюйму ее тела струился жар. Она повернулась к нему, так что его бедро оказалось между ее коленями, и радостно улыбнулась, услышав его рычание.

Ее руки скользили по его обнаженной груди, плечам и спине, мускулистым и твердым, но самой твердой оставалась та часть, которая упиралась в ее живот. Джулия провела пальцами по его животу, бедрам и обняла мужа.

Он резко поднял голову и сжал ее руку:

– Мы не станем продолжать. Я едва сдерживаю себя.

– Но я хочу касаться тебя, всего тебя.

– Нет. – Взяв ее руку, он прижал ее к своей груди и добавил: – Ты можешь касаться того, что не прикрыто одеялом.

– Это несправедливо, ведь я готова позволить тебе касаться меня в любом месте.

Он резко вздохнул, и Джулия почувствовала, как его ребра расширились под ее ладонью. Альберт закрыл глаза и прижался к ее лбу.

– Я буду играть по тем же правилам.

Она заметила, каким грубым стал его голос. Как будто каждое слово приносило ему боль. Он хотел ее. Джулия не сомневалась в этом. Она сжала его подбородок и сказала:

– Зануда.

Альберт усмехнулся и ответил:

– Я стараюсь быть хорошим мужем. Внимательным. Помнить о твоем положении. – И, откинувшись назад, добавил: – Представь себе, с какой страстью мы набросимся друг на друга, когда родится ребенок.

– Я страстно желаю тебя сейчас.

Застонав, он накрыл ее рот своим, целуя ее с такой страстью, что у нее закружилась голова. Он сдержал свое обещание и касался ее только в тех местах, которые соприкасались с его кожей. Слава богу, он заметил, что подол ее ночной рубашки задрался до бедер. Он погладил ее икры и чувствительную область под коленом, при этом не прерывая поцелуя. Казалось, ее губы были для него источником жизни.

Джулии стало жарко. Настолько жарко, что она хотела сбросить с себя одеяла. Она вся горела от необузданного желания, чувствуя влагу между бедер и то, как сладко ныло в грудях. Сила его поцелуя и все ощущения, которые он вызывал, поразили ее. Когда Альберт ухаживал за ней, их поцелуи были целомудренными. Позже, когда они занимались любовью, их поцелуи стали более чувственными. Прежде она всегда терялась в ощущениях и не замечала, чтобы поцелуи настолько волновали ее.

Он был всем для нее.

Альберт пах скотчем и бергамотом. От его стонов внутри нее пульсировало удовольствие. Все ее тело покалывало, горело от желания, став вялым и энергичным одновременно. Она хотела расстегнуть свою ночную рубашку, чтобы он запустил под нее руки и ласкал ее грудь, но, понимая, к чему это может привести, невольно признала мудрость установленного им правила. Не трогать то, что прикрыто тканью.

Он прижался губами к ее подбородку и прошелся поцелуями по ее шее. Его рот был горячим, невероятно горячим. Удивительно, как он не обжигал ее кожу. Его рука поднялась от ноги к затылку, и он привлек ее к своей груди. Он был весь мокрый. Джулия чувствовала, как яростно бьется его сердце.

– Мы должны поспать, – пробормотал он. Его голос был низким и хриплым.

Она кивнула, обняла его и начала водить пальцем по его спине. Если бы она знала, что поездка в Африку заставит его спать без ночной рубашки, то убедила бы его отправиться намного раньше.

Его правило, очевидно, не применялось к тем случаям, когда они не целовались. Его руки обняли ее, прижали к себе, и она заснула, вдыхая аромат, усиленный теплом его плоти.

* * *

Учитывая ее вялость, она должна была спать спокойно. Вместо этого сны о поцелуе в саду мучили ее каждый раз, когда она засыпала. Когда Альберт начал шевелиться, она притворилась, что не проснулась, и не двигалась, пока он не встал с постели и не ушел в свою комнату.

Теперь она сидела за туалетным столиком и смотрела на свое отражение. Она не думала об этом поцелуе в течение многих лет и не хотела вспоминать те мысли, что роились у нее в голове после него. Джулия хотела, чтобы эти губы прижались к ней, только потому, что они принадлежат Альберту. Тени не позволили ей хорошо разглядеть лицо, и она ошиблась…

Легкий стук прервал безумные мысли, не дававшие ей покоя.

– Войдите.

В комнату зашел мужчина. Здесь больше не царили тени. Джулия знала эти черты. Сильную квадратную челюсть, острый нос, карие глаза, русые волосы.

– Торри сказала, что ты не просила принести завтрак. Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Грубый тембр его голоса.

– Я собиралась позавтракать попозже.

Он сделал шаг навстречу к ней:

– Ты не заболела?

Глубокая борозда на лбу, беспокойство в глазах. Она знала эти черты так же, как свои собственные. Она изучила его настолько хорошо, как и саму себя. Хотя они оба признали, что изменились во время разлуки, их суть осталась нетронутой. Однако что-то заставляло мужа избегать ее, и это не имело ничего общего с горем от смерти Эдварда. Может быть, чувство вины за непристойное поведение? С глаз долой, из сердца вон и все такое.

– Ты практиковался, пока был в разъездах?

Его брови изогнулись, а борозда на лбу стала еще глубже.

– Прости, я не понимаю.

Ужаснувшись своим подозрениям, она с трудом сглотнула и ответила:

– Ты целовал других женщин, пока путешествовал? Я знаю, что мы долго не предавались утехам и что у мужчин есть потребности…

– Джулия… – Он встал перед ней на колени и взял ее за руку, прежде чем оставшиеся отвратительные слова сорвались с ее губ. В такой же позе он сделал ей предложение. – Твой муж никогда бы не изменил тебе.

– Ты – мой муж. Почему ты говоришь о себе в третьем лице?

– Я просто имел в виду, что мужчина, которому посчастливилось бы стать твоим мужем, обожал бы тебя и никогда не предал бы. Любой мужчина. Включая меня. – Он сжал ее руку и спросил: – Почему ты думаешь, что я целовался с другими женщинами?

Джулия посмотрела на его сильные руки, потемневшие за недели, проведенные под палящим солнцем, на рельефно выделяющиеся вены и мышцы.

– Поцелуи прошлой ночью напомнили мне…

Воспоминания были ошибочными. Она это знала. Воспоминания о ее родителях стали неясными. Этот поцелуй в саду хоть и отличался от вчерашних поцелуев, но в них было что-то похожее.

– …о голоде.

– Мы были в разлуке какое-то время. На мой взгляд, этого следовало ожидать.

– Но накануне…

– Я был охвачен горем.

Альберт провел рукой по лицу Джулии и поднял ее подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Клянусь тебе, Джулия, я не целовал и не делил постель ни с одной женщиной, пока мы были в отъезде.

Она заглянула в его выразительные глаза и не увидела ничего, кроме искренности и правды.

– Я чувствую себя такой дурой.

– Не стоит. Ты всегда должна делиться со мной своими переживаниями. А я должен успокаивать тебя.

Рассмеявшись, она прижала кончики пальцев ко лбу и ответила:

– Не знаю, о чем я думала.

Альберт взял ее за тонкие запястья, наклонился и прижался к губам.

– Я буду стараться лучше сдерживать свою страсть.

– Нет, не надо!

Глаза мужа расширились от удивления. Джулия покраснела. Какая же она наглая!

– Мне нравится твоя страсть. Она сильнее, чем раньше… Возможно, разлука только усиливает любовь.

– Кажется, да. А теперь ты должна позавтракать.

Поднявшись, он подошел к двери, остановился на пороге и оглянулся.

– Ничто не остается неизменным, Джулия, как бы мы ни желали этого.

Затем он ушел, заставив ее задуматься над смыслом сказанного.

* * *

Поцелуи выдадут его. Изучая содержимое комода в кабинете брата в поисках завещания, Эдвард мысленно прокручивал в голове утренний диалог, встревоживший его. Он боялся, что его поцелуи напомнят ей о том первом поцелуе в саду. Всего лишь поцелуи…

Но он узнал достаточно, чтобы понять, что поцелуй поцелую рознь. Он также знал, что со временем, когда пара лучше узнает друг друга, поцелуи меняются. Или, по крайней мере, что поцелуи в начале ночи отличаются от поцелуев по ее окончании. Его отношения с женщинами были мимолетными, поскольку он не испытывал никакого желания поддерживать постоянную связь. Эдвард радовался тому, что мог совершенно искренне сказать Джулии, что не был ни с одной женщиной за время своего путешествия. Тем не менее он понимал ее подозрения, ибо ему приходилось действовать подобно человеку, который ступал по незнакомой земле, изучая новые пути.

Выругавшись, Эдвард захлопнул ящики, разочарованный отсутствием каких-либо упоминаний относительно договоренностей на случай смерти Альберта, а также собственной неспособностью справиться с ролью графа. Он боялся ночей, обедов, посиделок в библиотеке, разговоров. Черт бы побрал Альберта с его любовью к жене! Было бы намного легче, если бы их чувства были платоническими и не включали потребности в обществе друг друга.

В очередной раз пройдясь по комнате в поисках каких-либо укромных уголков или закоулков, он пришел к выводу, что ему придется написать письмо солиситору. Он мог сделать это здесь, но предпочел пойти в библиотеку. Там он налил себе скотча и выпил его залпом в попытке избавиться от досады и разочарования. Альберт не рассказывал ему многих вещей. Почему они никогда не обсуждали, как заботиться о Джулии в случае его кончины?

Эдвард задумчиво постучал пальцами по столу из красного дерева, пытаясь сосредоточиться и понять, как лучше всего написать письмо солиситору, не выдавая себя. Его взгляд скользнул по коробке из черного дерева. Он был уверен, что Джулия отослала письма признательности всем, кто выразил соболезнования. Мысль о том, чтобы прочитать эти письма, казалась ему предательством, поскольку в них люди отдавали дань уважения человеку, который все еще дышал. Отодвинув ящик на самый край стола, он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

Джулия была права. Библиотека напоминала ему об Альберте больше, чем любая другая комната. Если выбирать комнату для себя, то он, наверное, назвал бы бильярдную. Эдвард задался вопросом, какую комнату Джулия могла бы назвать своей. Когда он представлял ее себе, то всегда думал о спальне. О том, как она, сонная, лежит на кровати…

О, он нуждался в женщине, но никогда бы не смог быть с Джулией. То, что он постоянно думал о ней, свидетельствовало о его потребностях, а не о его желании. Ради всего святого, она была беременна. В ней нет ничего привлекательного.

Кроме того, что ее руки казались шелковистыми и теплыми, когда гладили его грудь и спину. Ее рот был пламенным и нетерпеливым. Ее стоны были низкими и хриплыми.

Эдвард встал с кресла и подошел к окну. Ему было так жарко, что, казалось, еще чуть-чуть – и он загорится. Он должен пойти в мавзолей, вспомнить о своем обещании, которое дал брату. Прижав лоб к прохладному стеклу, он понял, что ему нужно перестать воображать себе Джулию в спальне. Думая о ней, лучше видеть перед глазами какое-то другое место.

Возможно, подойдет столовая. Он представил, как ее губы охватывают вилку, как на ее лице появляется чувственный восторг. Ее язык быстро касается уголка рта… Нет, не в столовой. Если он побродит по резиденции, то сможет найти место, где Джулия казалась бы непривлекательной и скучной. Он должен найти такое место ради своего здравомыслия.

Поместье было большим, а дом имел два крыла. Можно бродить по коридорам в течение нескольких дней и не встретить ни души. Ему было довольно легко избегать встречи с Джулией, когда он приезжал сюда погостить. Однако теперь ему пристало искать с ней встречи. Если они столкнутся, он скажет, что искал ее. Это, конечно же, будет ложью, ведь не станет же он блуждать, заглядывая в одну комнату за другой в надежде найти ее. Поэтому пустые комнаты не разочаровывали его. Эдвард был скорее раздосадован тем фактом, что ни одна из комнат не удовлетворяла его нужду.

Ни одна из комнат не напоминала ему о Джулии. Они казались величественными, слишком суровыми и отнюдь не приветливыми.

Он должен предложить ей переделать резиденцию так, чтобы та соответствовала ей как графине. Эдвард не испытывал сентиментальной привязанности к этому месту. Он даже не знал, какие комнаты переделывала под себя его мать, когда была жива. Будучи ребенком, он большую часть времени проводил в детской, за исключением тех случаев, когда их с Альбертом приводили к родителям днем или вечером. У него было гораздо больше хороших воспоминаний о гувернантке, чем о родителях.

И ему в большей степени нравилось в Хэвишеме, чем в Эверморе. Хотя многие из комнат были заперты, Эдвард и Альберт могли бродить везде, где им вздумается. Несмотря на то, что они обошли все комнаты своего поместья, основная часть Эвермора так и осталась чужой для него. И только в своей лондонской резиденции он чувствовал себя как дома.

Он должен сделать это место своим домом. Альберт хотел бы, чтобы его сын рос в этих стенах, а значит, Эдвард должен отказаться от кутежей. Он обязан стать хорошим примером для мальчика, научить его быть лордом. Он не собирался жениться, иметь детей, но теперь был близок к тому, чтобы воспитывать ребенка без возможности насладиться прелестями брака. В его кровати нет места женщине. Не то чтобы он хотел наслаждаться теплом тела Джулии. Не то чтобы он скучал по ее размеренному дыханию. Не то чтобы он с удовольствием наблюдал за ней спящей. Не то чтобы он желал знать, что будет после того, как правда раскроется…

Он заглянул в угловую комнату в конце длинного коридора, стены которой были оклеены обоями с желтыми цветами. Из огромных, от пола до потолка, окон открывался замечательный вид на холмы. В комнате царил порядок. Перед камином стоял маленький диван, а за ним – расписной стол. Рядом с окном на обитой бархатом скамейке сидела Джулия. Перед ней стояли мольберт и краски.

Он мог видеть только ее профиль, но она казалась безмятежной и спокойной, несмотря на то, что за окном буйствовал ветер и нависали темные тучи. Ему хотелось бы видеть ее в комнате, залитой солнечным светом. Он подозревал, что Джулия выбрала эту комнату как раз из-за того, что она светлая и как будто освещена солнцем.

Она пела лирическую песню об ангелах, наблюдавших за младенцем, пока тот спит. Он представил себе, как она держит на руках ребенка, качает его и поет ту же песню. Он сомневался, что когда-нибудь сможет насладиться этим зрелищем. Джулия изгонит его из своей жизни, как только узнает правду. Эдвард не понимал, почему его сердце заныло от этой мысли.

Он будет присутствовать в жизни ребенка. Если потребуется, то настоит на этом, но никак не сможет повлиять на его мать. Все мгновения, проведенные с ней, будут мимолетными, ибо после рождения ребенка у него не будет причин продолжать обманывать Джулию.

Но пока что он был ее мужем, пусть и ненастоящим. И ему нужно сдержать обещание, несмотря на последствия.

Он попытался представить себе, что бы сейчас сделал Альберт, но понял, что это не имеет значения. Они оба признали, что изменились за время разлуки. Ему нужно перестать действовать осторожно и пытаться подражать Альберту. Он мог быть самим собой, в разумных пределах, конечно же. Поэтому он решил поддаться искушению.