Текст книги "Один из нас. Вояж, вояж"
Автор книги: Лоран Графф
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
В кафе узнал о смерти Омара Шарифа. Мне он нравился. Я всегда внимательно следил за его прогнозами и комментариями в «Тьерсэ Магазин» [3]3
Французский журнал, посвященный скачкам.
[Закрыть]. Он был элегантен в суждениях.
Я никогда не выигрывал по-крупному, в лучшем случае случайно угадывал тройку лидеров вразброс. Время от времени я хожу играть на ипподром. Не тешу себя иллюзиями, но на время забега, когда лошади пускаются в галоп, жизнь принимает волнующий оборот. На финишной прямой трибуны ревут, сжимаются кулаки, щелкают языки, подгоняя – давай, давай!После того, как опускается барьер, лихорадка спадает, и в общем гомоне тонут разочарование одних и радость других, и так до следующего заезда. Однажды я услышал, как один игрок на ипподроме с билетом в руках говорил жене: «Этого хватит, чтобы заплатить хозяину за квартиру!» Ставки делают все: на лошадь на скачках, на цифру в рулетке, на прекрасное далеко, на встречу с судьбой, на лучшие времена. Завтра к нам придет счастье, оно наступит, надо только подождать, все впереди. Но ничего не происходит.
10
Сегодня утром, когда я шел к врачу на прививку от желтой лихорадки, мне на глаза попалась лавка с огнестрельным и холодным оружием. Я остановился посмотреть ножи, выставленные в витрине. Там были самые разные: от маленького швейцарского перочинного со штопором до ножа-пилы австралийских пампасов. Я вошел внутрь.
– Чем могу помочь, месье? Вас интересует что-то конкретное?
Продавец напоминал банковского служащего: в рубашке с галстуком, аккуратная стрижка, лосьон после бритья, – но в его глазах было что-то настораживающее, откровенно жестокое, превращающее его в настоящего торговца оружием.
– Да нет. Проходил вот мимо, увидел ножи у вас в витрине. Я собираюсь в путешествие. Нож всегда пригодится.
– Конечно. В какое именно путешествие вы собираетесь? Вы едете дикарем или по турпутевке?
– Ни то, ни другое, что-то среднее. Просто чтобы почистить фрукт, если представится случай, отрезать мяса или кусок веревки.
– У нас широкий выбор так называемых ножей для выживания, которые выручат в любой ситуации. Пойдемте со мной, прошу вас. С тех пор как появился Рембо, данным моделям нет числа. Некоторые из них, честно говоря, детские игрушки, но попадаются и серьезные вещи. Хороший нож должен быть достаточно длинным, хорошо сбалансированным, лезвие должно крепиться к рукоятке одним стержнем, вот как у этого, посмотрите. Мы отдаем предпочтение лезвиям, где с одной стороны резак, а с другой острые, как у пилы, зубья. Советую вам эту модель, лучше не найдете. Подержите в руке!
– Большой!
– Рукоятка полая и открывается, внутрь можно положить разные полезные мелочи: пилюли, крючки, английские булавки, грифели…
– Да, это оправдывает такой вес! Впечатляет!
– С его помощью можно легко разделать быка.
– Знаете, мне просто фрукты чистить и так, пустяки всякие.
– С таким инструментом вы будете готовы к любому повороту событий. Для него всегда найдется местечко в багаже. Футляр я даю вам в подарок.
Я попросил у него пакет, чтобы унести покупку. И пошел к врачу со своим ножом для выживания. На улице я чувствовал себя вооруженным, попробуй кто тронь. Г-н Христофилос уколол меня в левое плечо. Мерзавец, мне было больно!
11
Усевшись на матрасе, чищу яблоко новым ножом. Очистки получаются толстыми, а яблоко угловатым. Затем я мою нож под краном и убираю в футляр. Кладу в чемодан вместе с книгой Жана-Мари Лаклавтина. Прикидываю, сколько все это весит, и иду к зеркалу в ванную оценить свою готовность к отъезду:
– Меня зовут Патрик. У меня красивые губы. Мне 37 лет. Рост – 178 сантиметров, вес – 75 килограммов.
– Паспорт!
– Вот он! Действителен до июля 2012 года.
– Книжка о вакцинации международного образца!
– Не хватает только спинномозгового менингита.
– Нож!
– В чемодане. Хотите посмотреть?
В казино мне строила глазки одна клиентка лет шестидесяти, остановившаяся в «Сен-Жорж». Она передала мне под столом записку с номером своих апартаментов, а потом походкой старой пантеры ускользнула, в своем причудливом наряде, со стаканом виски в руке. Такие клиентки встречаются часто, и все они скроены на один манер: карикатурный образ пресыщенной богачки, уставшей от жизни и своих возможностей. От безделья они наводняют казино на нормандском берегу, поправляя здоровье дебошем.
После смены я мельком взглянул на бумажку, которую она мне передала: гостиница «Сен-Жорж», номер 221. С тех пор как Саранья Раттанасрисакюльшай забеременела, мы перестали встречаться – она считает, что так лучше для ребенка. Гостиница в двух шагах от казино, заскочить туда ничего не стоит.
Я поднялся на лифте и постучал к ней в дверь. Должно быть, она дремала: глаза полузакрыты, сонно покачивая головой, она стояла, завернувшись во что-то вроде стеганого кимоно, украшенного восточными арабесками. «А? Это вы? Закройте за собой дверь». По телевизору показывали бои сумо. Она снова легла и отвернулась. «Как тебя зовут?» – «Меня зовут Патрик.» – «Выпьешь чего-нибудь?» Я пошел к мини-бару, чтобы налить себе. Она не сняла макияж, тушь размазалась под глазами. Вырез кимоно слегка обнажал ее тощую грудь, усыпанную пигментными пятнышками. Под ним угадывалась сухая и угловатая, но неизменно элегантная, несмотря на увядание, фигура. Она была исключительно соблазнительна. Она холодно взглянула на меня, смерила взглядом с головы до пят, оценивая, насколько я молод. Не знаю, что на меня нашло: «Это стоит триста евро».
Я занимался с ней любовью аккуратно, осторожно, и она сладко уснула. Я забрал деньги, которые она положила на ночной столик, и ушел. Если бы не эти деньги и сделка, наверное, я вел бы себя презрительно и жестоко.
12
Месье Мартинес,
Имею честь сообщить вам о своем увольнении, которое произойдет…
Позвольте выразить, месье, мое глубочайшее к вам уважение.
Аккуратно свернув, я положил письмо в конверт, в тот же вечер отнес его в казино и положил в свой ящик. Придет время, я достану его и впишу недостающее. А пока я знаю, что оно там, в моем шкафчике, на верхней полке. Однажды вечером наступит такой момент, когда мне останется только вручить письмо г-ну Мартинесу в его кабинете. Каким счастьем для меня будет сказать: «Я ухожу».
Я снова думаю о своей «клиентке». К тремстам евро я так и не притронулся, они по-прежнему лежат в бумажнике. Я не гордый: ничего особенно стоящего в своей жизни я не совершал. Толку от меня не так много, участие мое в делах мира весьма скромное. Я плачу членские взносы и налоги, вот, в общем-то, и все. Героев нынче век недолог, и сфера их деятельности весьма ограничена. Им приходится противостоять многоликому и вездесущему образу современного антигероя – бесстрастному обывателю. В наше время героизм пал жертвой окружающей вульгарности, ничтожность и величие равны в правах на славу и почести. Себя бы не потерять, чем уж тут гордиться!
Никак не могу решить, как мне использовать эти деньги. Я мог бы положить их на счет, предназначенный для поездки. Мог бы вернуть в конверте, оставив у администратора гостиницы «Сен-Жорж» для постоялицы 221-го номера. Мог бы подарить. В конце концов, с моральной точки зрения мои сомнения меня утешают: не такой уж я пропащий.
13
Паскаль зовет сегодня вечером к себе, пожить. Он купил цифровой фотоаппарат и предлагает его обновить, а заодно и обмыть покупку, мы могли бы славно повеселиться, давай, пойдем, поживем! У меня нет сил. «Ну ладно, тогда я один буду фотографировать!»
Я отдал триста евро трансвеститу, поджидающему клиентов у вокзала. «Держи, купишь себе чулки».
14
Сходил в туристическое агентство «Астролябия». Мне нужен был новый стимул. В последнее время я немного выпустил цель из виду. Отвлекался на разные события.
Видел свою «клиентку». Вернувшись из поездки по Лазурному берегу, она снова прошлась по всем нормандским казино. На этот раз я не взял денег.
«По-прежнему триста евро?» Я склонился над кроватью и одним движением сорвал пояс с кимоно: «Нет, сегодня бесплатно». Я открыл полы туники и обследовал ее увядающую, угасающую плоть, той печальной красоты и величественной фации на закате дней, словно на нее наложено проклятье, от которого нет исцеления. В целом любое дополнительное отличие только усиливает непохожесть мужчины и женщины, делая ее более яркой, будь то возраст, этническое происхождение, социальная принадлежность или даже полнота тела. Желание от этого только возрастает. Я всегда думал, что марсианки должны быть чертовски привлекательными.
Спросил, владеет ли она каким-нибудь иностранным языком. Польским, она бегло говорит по-польски: ее молодость прошла в Кракове. Сначала она засомневалась, но потом поняла, что я не шучу. Думаю, почувствовала, что теперь деньги ее не спасут. Теперь я был ее клиентом. И собирался этим воспользоваться. «Заткнись! На польском! Теперь ты будешь говорить со мной по-польски! Понятно?» Я приступил к полному клиническому обследованию, уделив особое внимание строению ее бледных, слегка обвисших, шероховатых половых органов. Я люблю копаться в деталях, растворяться в созерцании одного фрагмента, уменьшать мир до размеров отдельного сегмента, поддающегося анализу. Она не сопротивлялась и залепетала на языке ляхов. Она смотрела в потолок. Я не взял ее. Я кончил на ее дряблые груди и шею.
Я боялся, что она напишет заявление по поводу моих извращений. Но она, должно быть, уехала из города, униженная, уверяя себя, что никогда больше не попадется на эту удочку. Несколько дней я волновался. Ждал, что явится полиция, начнет задавать вопросы. Но все обошлось.
В туристическом агентстве я объяснил, что собираюсь вскоре отправиться в путешествие, но пока еще не определился с направлением. «Просто друзья делают мне подарок: туристическую путевку». Порывшись в кипах брошюр, разложенных по всему офису, служащая выдала мне целую стопку каталогов. «Если бы существовали билеты с открытым направлением,как существуют с открытой датой вылета, это было бы весьма удобно». «Отличная мысль!» – учтиво заметила она.
Я вернулся к себе с мешком каталогов. Разложил их понемногу по всей квартире: на кухонном столе, в туалете, рядом с кроватью, чтобы всегда были под рукой. Все эти каталоги с фотографиями – девушки в бикини, кокосовые пальмы, рисовые поля, пагоды – просто бальзам на душу.
Учтите, если уж я уеду, то не просто в отпуск! Навсегда!
15
«Я не знаю, как ты живешь. Ты ни разу не приглашал меня к себе. Можно взглянуть?»
Я никогда не говорил Паскалю о своих планах. По правде говоря, серьезных разговоров у нас никогда и не было: мы общались отрывисто, все больше какими-то междометиями. Впрочем, у Паскаля вообще есть некоторые проблемы с речью: он глотает слова, говорит слишком быстро, брызгает слюной на собеседника и от нервного тика весь трясется, словно танцор хип-хопа. В таких условиях трудно вступить в приличную дискуссию или хотя бы обменяться более или менее связными предложениями. Кроме того, совершенно очевидно, что с ним не стоит откровенничать и доверять ему своих секретов: как говорится, только время зря терять. От общения с Паскалем не надо ждать чего-либо особенного, разве что странного ощущения вакуума, соприкосновения с пустотой. Его общества достаточно, чтобы вызвать головокружение или разверзнуть бездну небытия у вас под ногами. Возможно, именно отсутствие у Паскаля каких-либо достоинств делает его, в конечном счете, существом дружественным и безобидным. «Входи!
Но на пять минут, не больше: мне нужно бежать на работу».
«Ты собираешься в путешествие?» Паскаль замечает разложенные по квартире каталоги. «Чемодан собрал? Спишь на полу?» Не стоило его впускать, я уже жалею. «Скажи, пожалуйста, у тебя так чисто!» Я иду за ним по коридору: вижу его сутулые плечи, плоскую задницу и массивную фигуру. «А телек-то какой маленький!» Когда ко мне заходит Саранья Раттанасрисакюльшай, она являет собой воплощение деликатности и скромности, незаметно проскальзывая из ванной в спальню, окутанная тонким ароматом, так что мне тяжело сносить грубое вторжение Паскаля. Он поворачивается и обдает меня своим зловонным дыханием: «Я никогда не спрашивал: у тебя нет жены, подружки?» – «Паскаль, тебе лучше вернуться к себе. Мне нужно идти на работу».
После его ухода я пропылесосил всю квартиру.
16
Посмотрел по телевизору репортаж о Таиланде. Документальный фильм о райских каникулах западных пенсионеров в стране улыбок:именно такую концепцию там и развивают, предлагая всевозможные услуги, внимательный обслуживающий персонал и роскошные апартаменты, специально продуманные для иностранцев, что бегут из своих стран от скучной и обидной пенсии. В шикарных владениях, где виллы утопают в безупречных садах, царит атмосфера покоя, комфорта, роскоши, беззаботности и удовольствий, причем по доступной цене, вне всякой конкуренции. Один из счастливых постояльцев – француз, бывший служащий национального общества железных дорог – набросал сравнительную картину своей жизни на пенсии во Франции и в Таиланде: небо и земля! На родине он чах в униженном положении ненужного, списанного человека, а здесь он вернулся к жизни, его холили и лелеяли, исполняли все его прихоти. В заключение он сказал, нежась в шезлонге на солнышке и подставляя руки восхитительной маленькой тайке, делавшей ему маникюр, что ни за что на свете отсюда не уедет – вы только посмотрите, это же рай!
Потом в репортаже стали рассказывать о совершенно новом феномене: жители западных стран приезжают на операцию или просто поправить здоровье в таиландские больницы, потому что о них здесь лучше заботятся, им предоставляются условия проживания, о каких можно только мечтать, и медицинское обслуживание на том же уровне. При этом все расходы покрывает медицинская страховка. Я выключил телевизор, будучи как никогда уверен в том, что я на верном пути.
Со временем я заметил, что мне не хватает Сараньи Раттанасрисакюльшай. Она не была очень яркой личностью – скорее наоборот, воплощала смирение, безропотность, простоту и именно этим подкупала. Она не пробуждает бурных эмоций, а вызывает тихую привязанность без боли и тревог. Вместе нам всегда было хорошо. Между нами было что-то вроде игривой дружбы, мы предавались лукавому распутству. Мне очень по душе ее темперамент. Но этим наши отношения не ограничивались. Помимо наслаждения мы украдкой, без лишних слов, дарили друг другу поддержку и нежность, частички любви. Как браконьеры, мы ловили мгновения счастья в свои сети.
Она должна родить в следующем месяце. Не забыть купить подарок ребенку.
17
Вообще-то я не ношу шорты, никогда. Но недавно купил себе бермуды: песочного цвета, из прочной ткани, с двумя карманами на «липучках» по бокам и одним на пуговице сзади, 40-го размера. Примерил в кабинке, а потом еще раз дома: они мне очень идут.
А еще я не курю. Но легко могу представить себя курящим на террасе кафе в Бока Чике, Маргарите или Таматаве. В бермудах. Это будет совсем другой человек. Мое существование до того момента было лишь долгим периодом созревания. Отъезд ознаменует разрыв кокона и возвестит о пришествии совершенно нового Патрика. Я буду соблазнительно улыбаться девушкам, и они будут отвечать мне тем же. Свинцовая оболочка, сжимающая скулы, спадет, и радостью просияет мое лицо. Я буду танцевать на дискотеках, непринужденно прогуливаться по улице; я безоглядно отдамся счастью. Уеду и сбегу от этого мрачного типа, завладевшего моей жизнью. Уеду, чтобы стать тем другим, незнакомцем, чужестранцем, которого обуревает жажда жизни. Уеду, и меня уже будет не остановить.
В результате я весь день проходил в бермудах. Никуда не пошел, решил остаться дома. Шорты очень легкие и удобные. Для комплекта я надел еще и бежевую футболку. Чувствовал себя прекрасно, разгуливая по квартире бодрым шагом от кухни к спальне. Со своим ножом для выживания, прикрепленным к поясу, я немного походил на Индиану Джонса – этакого доморощенного Индиану Джонса. Снова тренировался улыбаться перед зеркалом: Hello, baby! You want a drink?Пока получается не очень.
18
Саранья Раттанасрисакюльшай родила мальчика Симона. На этой неделе она снова вышла на работу в ресторан, надела синюю юбку и белую блузку – к ней вернулась ее прежняя хрупкая фигурка. После смены я подарил ей резинового жирафа для Симона, чтобы он чесал десны. Некоторое время мое внимание было приковано к ее рубцу от рассечения промежности при родах.
Иногда мне кажется, что время идет медленно. Нет, веры я не теряю. Но мой проект, каким бы проработанным он ни был, не может постоянно поддерживать меня в тонусе. Те жертвы, которых он требует, начинают угнетать меня, а их обоснование куда-то улетучивается в заботах. Как человеку, сидящему на диете, измученному ограничениями и борьбой с соблазнами, порой мне трудно бывает противостоять прелестям жизни: жена, дети, семья, дом, отпуск на берегу моря, друзья. В этом есть, я уверен, счастье и достойное содержание жизни. Иногда я готов сдаться. Но тогда в жизни больше не будет другого выхода, я буду обречен. Наверное, мне станет гораздо легче, ведь я избавлюсь от уймы вопросов и стану частью мира, где все определено. По логике вещей, ждать мне останется только одного – спокойно умереть в конце. Но я никак не могу решиться на такой шаг. Предпочитаю оставить все как есть – думать, что вся жизнь еще впереди, и продолжать надеяться.
В бермудах сплю. А еще я купил себе льняной костюм, для особых случаев, выгляжу в нем как настоящий джентльмен. Встал у окна, опершись о подоконник – небольшая прогулка по мосту полезна для пищеварения, сигара и коньяк, храм Луксора на горизонте и плавное течение Нила перед началом мертвого сезона.
19
Начинается новый год. Вот уже шесть лет, как в моей спальне стоит чемодан. Заботливо сложенный льняной костюм покоится в нем рядом с книжкой Жана-Мари Лаклавтина, которая по-прежнему ждет прочтения, и ножом для выживания в футляре.
По мере того как мой отъезд приближается, приобретая более конкретные очертания, я все чаще замечаю в своем поведении пренебрежительность и язвительность. Я всегда очень ответственно относился к работе, а теперь имею тенденцию воспринимать происходящее легкомысленно, позволяю себе вольности, в то время как мое ремесло требует сдержанности и дисциплины. Я опаздываю, забываю застегивать пуговицы на пиджаке, фамильярничаю с клиентами, ослабляю узел галстука, не бреюсь. Г-н Мартинес пригласил меня к себе, чтобы призвать к порядку и потребовать объяснений. Не объясняя причин моей расслабленности, я обещал исправиться. Тогда добродушным и покровительственным тоном г-н Мартинес сказал мне: «Знаете, Патрик, вы мне нравитесь. Если у вас какие-то сложности, личные проблемы, давайте поговорим о них. Может быть, я смогу вам помочь». Я бросил взгляд на сейф позади стола: «Нет, спасибо господин Мартинес, все будет хорошо».
Я еще не готов уехать. Даже если каждый новый день – это выигранный день, приближающий меня к отъезду, я не должен забывать о благоразумии и терпении.
Выигранный день…Порой меня охватывает паника, мне страшно: а вдруг это потерянный день.
20
Сегодня мне сделали последнюю прививку. «Ну вот, пять лет можете быть спокойны», – с энтузиазмом заявил г-н Христофилос, пожимая мне руку. У меня лишь чуть-чуть онемело плечо после укола: поднаторев в профилактике, я уже ничего не боюсь.
У меня появилась привычка покупать по субботам, когда я ходил за продуктами на неделю, в отделе «товары со всего мира» бутылку «Хинано», светлого пива с Таити. Прекрасная таитянка в парео с красными цветами, скромно присевшая на корточки, украшает этикетку, гарантируя новый экзотический вкус. Я возвращаюсь домой и иду на кухню смаковать пиво, закинув скрещенные ноги на стол, подставив грудь солнцу, устремив взгляд вдаль – теплый бриз обдувает лицо.
Паскаль стареет на глазах. Как только приходит домой, сразу принимается жадно и торопливо жить. Я пропускаю с ним стаканчик-другой время от времени, впрочем, все реже и реже, а потом оставляю наедине с его деградацией. Как-то я ни с того ни с сего спросил его: «Ты никогда не думал о самоубийстве? Ты никогда не помышлял о том, чтобы перестать жить?»
Он не сразу сообразил, а потом печально засмеялся, поднимая свой бокал.
Все напрасно! А ведь если задуматься, это так просто. И встречаются люди – например, Эженио из казино, – которые способны ценить эту простоту, наслаждаться жизнью, принимая все, что она дает, как подарок, без колебаний, не пятясь и ничего не чураясь. «С Новым годом, Патрик! А главное, доброго здоровья!» Здоровье – непременное условие счастья, источник жизни, само ее воплощение. Нечего и говорить, что Эженио принимает меня за больного, за «оригинала», изобретателя, работающего над каким-то диковинным аппаратом. «Ну что? Когда вылетаем?»
Эженио – в своем стиле – по-прежнему женат, уже в третий раз! Подобное легковерие и настойчивость меня просто изумляют! Я восхищен. Как можно так быстро снова вступать в отношения, всякий раз питая надежду, что теперь это на всю жизнь? Всего два года назад с неизменной помпезностью и энтузиазмом он женился уже в третий раз. Меня пригласили; я присутствовал на свадебном приеме, поднял бокал вина, поздравил молодоженов, пожелал им долгих лет счастья, того самого очевидного счастья, которое мне недоступно. «Патрик! Ты все еще здесь? А как же отъезд?» – «Еще не все готово!»
21
В возрасте семидесяти девяти лет умер Дик Риверз. Сердечный приступ оборвал его жизнь прямо на сцене во время концерта. Когда приехала неотложка, его нога еще подрагивала – Твист в Сен-Тропе!
Моего отца положили в больницу. Брат говорит, что он оттуда уже не выйдет. Ехать к нему у меня особого желания нет. У него парализована правая половина тела, он может говорить, но рот перекосило, так что слов не разобрать. С тех пор как умерла мама, он живет отшельником – больше от досады, чем от тоски, – полностью отказывается от общения и прогоняет моего брата, когда тот приходит его навестить. Я же под Новый год отправляю ему открытки с добрыми пожеланиями, раз в год звоню, где-нибудь в июне, вот, в общем-то, и все. Нам нечего сказать друг другу. Маму похоронили в ее родной деревне в Бретани. Я ни разу не был на ее могиле: не вижу смысла ехать туда, чтобы постоять у памятника, на мой взгляд, это скука смертная, да и какой толк? Отца похоронят там же, все уже оговорено.
А какой будет моя смерть? Я умру где-то на другом конце земли, без лишнего шума и церемоний, при всеобщем безразличии, которое выпадает на долю путешествующего чужеземца, все имущество которого, уместившееся в чемодане, не сильно церемонясь, разделят меж собой местные полицейские: одному достанется мой льняной костюм, второму – нож, кому-нибудь нужна книга Жана-Мари Лаклавтина? Никому? В помойку ее! На свалку отправятся и мои останки, посольство проведет расследование, но ни одна семья не заявит о своих правах на них – тогда сожжем его в ближайшем крематории! Похороним в общей могиле!
Мне все равно, как со мной обойдутся: я умру счастливым на другом конце земли, как моряк погибает в море, актер на сцене, водитель за рулем своего автомобиля.
22
Отец умер в больнице. Долго ждать не пришлось! Похороны через два дня. Поеду туда на машине. Г-н Мартинес принес мне свои соболезнования: «Все будет нормально, Патрик? Вы выдержите этот удар?» Я уверил его, что меня не будет всего один день. «Вы знаете, мы с ним давно не виделись. Новости мне передавал брат».
Ив спросил меня, не желаю ли я отдать последние почести отцу во время панихиды. Я не знаю, как себя вести у гроба, не представляю, что говорить и думать, рассматривая застывшие черты его лица, важные и торжественные: скривившийся рот, крупный нос, большие уши, шелковая подушка под головой. Его нарядят, как на свадьбу, в костюм и галстук, которые найдут в платяном шкафу. После смерти он не станет добрей, чем был при жизни. Я ответил брату, что присоединюсь к ним на кладбище. Копаясь в документах в родительском доме, он наткнулся, видимо, на дневник отца – тебе это интересно? Он привезет его мне.
Среда
Пасмурно, холодный ветер.
11 плотвичек, 3 уклейки.
Медсестра пришла в 16.10.
Спать в 23 часа.
Четверг
Небо ясное, температура 9 градусов.
7 плотвичек, 2 уклейки и небольшой окунь.
Моника с 15 до 17 часов, уборка +глажка.
Спать в 23.30.
Пятница
Сухо и холодно, температура – 0 градусов.
6 плотвичек, 1 пескарь.
Покупки в «Леклер»: 30 евро.
Медсестра пришла в 17 часов.
Спать в 23 часа.
И так восемь лет! Примерно с тех пор, как умерла мама, и до сегодняшнего времени. Не представляю, что он делал со всей этой рыбой: съедал ее, выбрасывал в унитаз или раздавал местным кошкам. Личный дневник моего отца – лишь перечисление цифр, ставших мерилом его безжалостно уходящих дней. Ни одного признания, ни единого комментария не прерывает длинную бухгалтерскую литанию. Однако не найти более захватывающей исповеди, более ужасающего свидетельства безысходности нашего существования – печально лишь то, что в безвыходном положении оказался именно мой отец! Признаюсь, при чтении его скрупулезных записок у меня наворачивались слезы.
Я объявил брату, что отказываюсь от своей части наследства – по сути дела, от своей части дома. У него жена и дети, ему это нужнее, чем мне. Мне ничего не надо. После похорон мы расстались, не пожав друг другу руки, нас разделяла бездна, мешавшая нам соединиться: «Береги себя. До скорого!»
23
Ходил на вокзал с чемоданом. Оделся так, словно собирался на самолет, ни слишком шикарно, ни слишком небрежно, легко изменяемое демисезонное облачение на все случаи жизни. Было два часа ночи. Часто по выходным я никак не могу уснуть. Сказывается привычка ложиться в четыре утра. Г-н Христофилос утверждает, что продолжительность жизни людей, работающих по ночам, в среднем на десять лет меньше. Самые распространенные заболевания – гипертония, язва желудка, депрессия.
А вот и еще один ночной служащий, тот самый привокзальный трансвестит, которому я вручил триста евро: «Куда это ты, дорогуша, собрался посреди ночи, да с таким красивым чемоданом?» Вокруг непривычно тихо и безлюдно. Вокзал закрыт. Несколько матерых полуночников бродят вдоль стен в свете ночных фонарей: «Ты что-то ищешь? Может, у меня есть то, что тебе нужно?» Я не стал задерживаться и пошел домой. «Ты уже не едешь, дорогуша?» Я просто хотел сходить на разведку, попробовать. Идиотизм какой-то.
Я лег недовольный. Потом взял себя в руки, пообещав: «Однажды вы увидите, я уеду по-настоящему! Можете насмехаться! А я уеду, и с концами: адьос, трансвеститы! Прощай, компания! Хорошо вам повеселиться!»
24
Позвонил Паскаль, хочет, чтобы я к нему зашел. Я отказался, сказал, что занят. Тогда он спустился и стал стучать в дверь. Он был в стельку пьян и двух слов связать не мог. Я отправил его домой. Несколько минут спустя он звонит и орет в трубку. Я дал ему выговориться. Перед тем как повесить трубку, он бросает мне: «Сам ты несчастный!»
Может, это и так. Но большая разница между мною и Паскалем заключается в будущем, которого у Паскаля нет.
Я редко бываю на море, хотя оно совсем близко. Съездил в Этрета, это в семидесяти километрах от моего дома. Прогулялся по галечному пляжу. Подсвеченные прибрежные утесы с юга и севера окружали бухту, словно огромные подставки для книг. Я несколько раз прошелся вдоль кромки прибоя. Пальто стесняло движения. Дул сильный ветер. Я слышал шум волн, разбивающихся о берег в темноте. Вернулся под утро, как будто с работы.
25
Сорок пять лет! А все еще свеж как огурчик! Хотя я никогда не занимался спортом и не следил за своей фигурой. Похоже, время надо мной не властно. Надо признать, что, собственно, нет и никаких факторов, которые бы ускорили мое старение: ни жены, ни подрастающих детей, ни привязанностей – ничего, что высасывало бы из меня энергию. Что бы там ни говорил г-н Христофилос, работа меня не сильно напрягает, и я прекрасно приспособился к смещенному расписанию. Еще лет десять назад я разработал целую методику, как уклоняться и экономить силы, что делает меня неуязвимым для всяческих напастей. Я сумел оградить себя от житейских невзгод, сберечь себя и, глядя в зеркало, воочию в этом убеждаюсь – картинка убедительная! Больше тридцати мне не дашь!
Однако все-таки, наверное, мне стоит задуматься, как продлить молодость, если я не хочу, чтобы она увяла и протухла, как яйцо. Потому что однажды я намерен ей воспользоваться. Каким бы видом спорта заняться? Не очень утомительным, индивидуальным и желательно в помещении.
« Декатлон» [4]4
Сеть французских спортивных магазинов.
[Закрыть], всегда в форме!Я брожу по магазину, как студент на ярмарке труда, – что бы такое выбрать? Велосипедный спорт, конный, бодибилдинг, петанк, пинг-понг, бег… Останавливаюсь в отделе товаров для плавания. Бассейн, не такая уж плохая мысль! Плаваю я не очень – умею брассом, – но я хорошо чувствую себя в воде. Подхожу ближе, рассматриваю купальные принадлежности. Выбор простой: плавки или шорты. Первые – более привычны, без особых выкрутасов, обычно темных тонов: черного, темно-синего, серого цвета; однотонные или с каким-нибудь невыразительным рисунком, с высокой или заниженной талией, со шнурком или без. Плавательные шорты – для молодых, более «спортивные», облегающие, скроенные по образцу широких шортов с карманами, они, естественно, «более стильные»,сшиты по последней моде, иногда с небольшим карманчиком сзади, часто лучше отделаны и потому дороже, чем просто плавки. Я останавливаю выбор на плавках фирмы «Арена» синего цвета с голубоватыми разводами сбоку. Перехожу к очкам для плавания. На первый взгляд, они все одинаковые, но, присмотревшись повнимательней, понимаешь, что они обладают разной степенью непроницаемости и что существуют очки, которые не запотевают. Я стараюсь особо не копаться, поэтому выбираю очки высшего качества с надписью «Арена», сочетающиеся с моими трусами. Любопытства ради просматриваю остальные аксессуары: зажимы для носа, доски для плавания, ласты, шапочки, спасательные круги. Раздумываю, стоит ли купить затычки для ушей – я не раз болел отитом, это мое слабое место. В конечном счете, отказываюсь, наверное, не стоит, для начала хватит.
Опробовал очки дома. Ванны нет, поэтому я набрал воды в раковину на кухне и окунул туда голову: не пропускают. Потом померил плавки: превосходно. Осталось только записаться в бассейн. Давай, Патрик! Плыви! Будь всегда в форме!
26
Оказывается, чтение дневника моего отца обладает одним полезным свойством: десяток страниц перед сном, и я засыпаю как младенец, о чем раньше можно было только мечтать. Все эти цифры, как своеобразная считалка, оказывают успокоительное действие; рисуя стабильный мир, где в реках не переводится рыба, медсестры приходят в условленный час, и если температура все-таки меняется, не выходя, однако, за пределы шкалы термометра, то только для того, чтобы было о чем говорить, – именно так все и должно быть.