Текст книги "Найди свое счастье"

Автор книги: Лора Мэрфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– У меня почему-то такое ощущение, что ты не желаешь говорить о своей жиличке?

Его низкий голос был с нотками подозрения, которое сквозило и в его глазах. Ей стало неприятно оттого, что он смотрит на нее так, словно не совсем доверяет. Но почему он должен быть доверчивым? Ему уже известно, что она способна на обман. После той жаркой августовской ночи, проведенной с ним, она продолжала дружить с Грегом, вышла за него замуж, – словно так и должно быть и ничего не случилось.

И все-таки ему невдомек, насколько она лжива. Он не знает, что она вышла замуж не по любви, была неискренней, поскольку испытывала подлинные чувства к Теду.

Откуда ему знать, что последние десять лет ее жизни прошли во лжи и обмане. Но скоро узнает и возненавидит ее.

Ну что же – пора сделать первый шаг.

Поднявшись на ноги, она сорвала несколько цветков прежде, чем повернуться к нему. Ей хотелось быть храброй, чтобы не бояться предстоящего разговора. И хотелось остаться трусихой, чтобы предотвратить, хотя бы оттянуть, увы, неизбежное.

– У меня нет жилички, Тед, – объявила она, открыто встретив его взгляд и стараясь не уводить в сторону свой.

– Но ты сказала…

– У меня есть дочь.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы вникнуть в ее слова, и она притихла, перебирая пальцами хрупкие цветки и с болью в сердце ожидая его реакцию.

– Дочь? – вопросил он наконец с нескрываемым изумлением. – У тебя – дочь?

– Да.

– Кто ее отец?

О Боже. Никто не задавал ей этого вопроса. Когда она сообщила Тейлорам и Джеймсонам, что беременна, родные несказанно обрадовались. О, они посчитали и обнаружили, что она забеременела за месяц до бракосочетания, но не приняли этого во внимание. И, естественно, поверили, что отцом был Грег. Кое-кто из их родственников решил, что Дорис переехала в Уэст-Пирс именно для того, чтобы иметь возможность вступить в более интимные отношения с женихом.

Тед, только Тед догадался спросить о том, что все воспринимали как само собой разумеющееся.

Она тщательно подбирала слова, отрывая лепестки от цветка.

– Я была в положении, когда Грег погиб.

Он смотрел на нее, явно не понимая.

– Муж этого не знал. Поэтому и тебе было не известно. Я написала ему обо всем в письме, которое отправила незадолго до Рождества.

Он сообразил, что означала эта примерная дата, заметила Дорис, припомнил, что казарма была взорвана пятнадцатого декабря. Конечно, припомнил. Все, кого он любил, погибли в тот день.

В каком он был состоянии, переживая смерть стольких друзей? Был ли рядом с ним кто-то, кто утешил его?

Она бы попыталась сделать это, если бы только Тед позволил. Если бы не отвернулся от нее, приехал к ней.

– Почему ты решила, что твоя семья не дала бы тебе покоя? – поинтересовался он.

– В девятнадцать лет я оказалась беременной, осталась без мужа. Естественно, все были озабочены.

– Когда девочка родилась?

– В начале лета. – Она умышленно не назвала месяц. Если сказать ему, что Кэтрин родилась второго мая, девять месяцев спустя после той самой ночи, когда они предавались любви, он догадается о том, о чем не догадывался никто. Еще бы, он же знал то, о чем другие и не подозревали.

– Только на следующее утро после ее рождения у меня не осталось сомнений в том, что переживу случившееся. Иногда я думаю, что она спасла мне жизнь.

– Темноволосая девочка, что каталась на велосипеде во вторник, – прошептал он. – Это она?

Дорис кивнула.

– Что же ты молчала? Почему не показала на нее и не сказала, что это твоя дочка?

Да потому что боялась того, что он, увидев ее, и сам догадается.

– Почему ты не сообщила мне об этом десять лет назад? – Наконец в его голосе прорвалось чувство. Недоумение. Гнев. – У тебя же был адрес батальона. Ты же писала все эти чертовы письма Грегу. А меня даже не известила, что у него… что у тебя будет ребенок.

– Какое значение это имело бы? – отмахнулась она. – Если бы ты знал о моей беременности, когда он погиб, позвонил бы мне? Приехал бы навестить меня?

– Да. – Он возбужденно поднялся со ступеньки не в силах уже сидеть спокойно. – Это имело бы чертовски большое значение. Он был моим лучшим другом. Я был обязан ему… – Он оборвал фразу, выругался вполголоса, потом продолжил: – Я был обязан ему всем.

– И вернулся бы сюда ради ребенка Грега, но не ради меня… – Дорис и не подозревала, что можно ревновать к своей собственной дочери, но какое-то щемящее чувство свидетельствовало, что она-таки ревнует. Женщина поднялась по лестнице и оказалась на ступеньку выше, глаза в глаза с Тедом. – Я была той, кто тебе нужен, как ты говорил. Той, ради кого ты принес бы в жертву дружбу с Грегом. Ты знал, что я тебе поверила? И даже собиралась сказать ему, что не могу выйти замуж, потому что – да прости меня. Боже, – хочу тебя?

Почувствовав, как сжалось горло, она отвела в сторону взгляд и глубоко вздохнула прежде, чем снова посмотреть на него. И на этот раз заговорила спокойнее.

– Слава Богу, что я этого не сделала. Все было лишь болтовней, не так ли? Три месяца спустя ты напрочь забыл обо мне. Когда я особенно нуждалась в тебе, ты был недосягаем.

Она дала ему шанс оправдаться, высказать что-нибудь, что угодно, но он им не воспользовался. Его лицо окаменело, глаза стали какими-то далекими. Холодными. Иногда он бывал таким неприступным.

Досадливо пожав плечами, она отошла в конец веранды, остановилась как раз под кормушкой для колибри, и крошечная разгневанная птичка затрепыхалась и поспешила скрыться в ветвях близко растущего рододендрона. Услышав скрип половиц за своей спиной, возвещавший о его приближении, она устало вздохнула.

– Кэтти нуждалась в своем отце, а не в одном из друзей Грега, а то, в чем нуждалась я… – она вздохнула еще раз… – ты не мог мне дать.

III

Хэмфри опустил губку в ведро, поднял ее, и вода заструилась по крыше машины. Еще и полдень не наступил, а он уже был на ногах больше шести часов и переделал все свои дела. После восьмимильной пробежки убрал квартиру, постирал белье и вымыл посуду, оставшуюся от вчерашнего ужина. Сходил за газетами. Вычистил машину внутри и теперь мыл снаружи.

Когда закончит с этим, решил он, перекусит чем Бог послал и придумает какое-нибудь занятие. Может, если повезет, проспит весь вечер. Поспать-то ему не помешает после беспокойной ночи. Но он знал, что не сможет заснуть. Просто будет лежать размышляя, припоминая. А если и задремлет, то обязательно увидит тот самый сон.

Уже давно он не видел его. Вчерашнее сообщение Дорис, подозревал он, вернет ему неотступное ранее сновидение. "У меня есть дочь", – сказала она. Дочь Грега. И мать не позаботилась за все эти годы о том, чтобы поставить его в известность. Как же больно, что она не пожелала поделиться новостью о самом важном событии в своей жизни. Должна же она была знать, что ему это не безразлично, что он хотел бы об этом узнать. Независимо от обещания, данного Грегу, он сделал бы все на свете ради дочери друга.

У Дорис была симпатичная дочка-сорванец.

Он не только сделал женщину вдовой, но и отнял отца у Кэтрин. Девочка нуждалась в своем отце, а не в одном из друзей Грега. Как и всем детям, ей нужен отец, а из-за Теда у нее никогда его не было.

И он еще думал, что знает, что такое вина.

Вина, смятение, боль и вызвали сновидение, детально воспроизводящее взрыв, убивший Грега. Все равно, что смотреть кинопленку, только еще реальнее. Он чувствовал сотрясение от взрыва, запах дыма и пыли, слышал крики и вопли.

Прямо-таки ощущал кровь.

Кровь Грега.

Когда это случилось, он находился в полумиле от барака, изможденный долгой пробежкой. У него не было сил, чтобы ужаснуться. Ругательства отмечали каждый его шаг. Будь проклята Дорис. Будь проклят Грег. Проклятье, проклятье! Он бежал, ненавидя ее за то, что вышла замуж за человека, которого не любила. Ненавидел Грега за то, что она принадлежала ему. Но больше всего он ненавидел себя, ибо Тейлор был его лучшим другом, а он позволил своей страсти к девушке отравить их дружбу.

Они находились уже три месяца на задании. Для Теда это были месяцы горечи и обиды, гнева и чувства вины и самого невероятного одиночества, которое он когда-либо знал. Он-то думал, что потеря Джуди опустошила его до конца и, оказывается, ошибался. Потеря Дорис была гораздо хуже, хотя она никогда и не принадлежала ему, чтобы ее терять.

Она была с Грегом всегда, с самого раннего детства. И вышла за него замуж, целовала на прощанье, писала ему почти ежедневно. Иногда почта не приходила по несколько дней, потом сваливалась целая куча писем. В них были все ее новости и заботы, тревога и любовь. И все только для Грега.

И накануне взрыва пришла почта. Пять писем и бандероль.

И опять для него.

В то раннее утро Тед пробегал милю за милей, жалея, что познакомился с Грегом, переживая, что соблазнил Дорис. Одновременно он тупо и уныло задавался вопросом, нет ли способа завладеть ею навсегда. Долго ли продлится брак, если они не любят друг друга. И он жаждал найти способ, как убрать Грега с пути. Если бы не он, наверняка можно было бы добиться ответного чувства Дорис. Она бы не замедлила понять, что между ними есть нечто особенное, что он может дать ей то, что никогда не даст Тейлор.

Если бы только он исчез.

И в тот самый момент раздался взрыв.

И Тейлор погиб.

Желание Теда осуществилось, и в потрясении он запоздало понял, как был жесток и недальновиден. Грег всегда будет стоять между ним и Дорис.

Всегда…

Он сменил ведро с губкой на шланг, когда на стоянку въехал красный "шевроле". Хотя он и видел его всего-то раза три, да и то как часть не стоящего внимания фона, он сразу же узнал автомобиль. И немало удивился. Он-то полагал, что после вчерашней встречи нескоро увидит ее. И уж во всяком случае не ожидал этого визита.

Гостья остановилась недалеко от его машины и вышла. Мгновение она просто стояла в нерешительности. Солнечные очки скрывали ее глаза, волосы были собраны в конский хвост. В коротких шортах и желтой рубашке, она выглядела невероятно юной. Хотя разница в их возрасте составляла всего шесть лет, Дорис всегда казалась слишком молодой для него.

Стала ли она думать по-другому или что-то иное привело ее сюда? А может, не дождалась, когда он сам появится у нее? Мог бы это и сделать. Да и сейчас пора бы бросить этот дурацкий шланг и подойти к ней.

Но прежде чем он шевельнулся, она уже приблизилась к нему и, не рискуя попасть под струю, остановилась в нескольких шагах, засунув руки в карманы.

– Хэй, Тед, – прозвучало ее приветствие.

Ей всегда нравилось именно так здороваться с ним, и он привык к этому небрежному, чисто южному "Хэй".

– Привет, Дорис.

Явно чувствуя себя неловко, она долго смотрела, как мыльная вода сбегает с машины на асфальт, растекаясь пенистыми ручейками.

– Не знала, найду ли тебя, – услышал наконец он. – Я ведь не представляю, в какой квартире ты живешь.

– Вот в этой, – махнул Тед рукой в сторону торца здания за спиной. Это была одноэтажная, с одной спальней пристройка к многоквартирному дому с мансардами. – Что привело тебя сюда? – сухо поинтересовался он.

Дорис спокойно переступила с ноги на ногу, жалея уже о своем визите. О такой неприветливой встрече и не думалось.

Что побудило ее приехать? – недоумевал Тед.

Однажды любопытство привело девушку к нему в постель. Она была девственницей и хотела узнать, что из себя представляет секс, а Грег решил подождать до свадьбы. Когда он отменил свидание с невестой в тот вечер, она посчитала это благоприятной возможностью для удовлетворения своего любопытства, и Тед вполне подошел для этого. Он принял за дурную шутку ее слова, что любой, кого подослал бы ей случай, оказался бы подходящим для нее, может, еще и лучше.

– Через полчаса мы встречаемся с дочкой, чтобы позавтракать, – прервал его мысли неуверенный голос гостьи. – Она ночевала у подруги, и мать девочки подвезет Кэт к ресторану. Хочешь присоединиться к нам?

Он опустился на корточки перед машиной и смыл сильной струей мыльную пену с фар. Воскресный ланч с Дорис и дочерью Грега? Он не отказался бы. Ему хотелось познакомиться с Кэтрин, посмотреть, что за ребенка произвели на свет два человека, которых он любил больше всех на свете. Любил и ненавидел.

Ему хотелось бы убедиться, что девочка растет нормально без отца, удостовериться в том, что беда, которая свалилась на нее, не была непоправимой.

– Хорошо. – Он встал, в последний раз ополоснул машину и отпустил рыжачок шланга. – Сначала мне придется привести себя в порядок. – Он был в одних полинявших шортах, запятнанных маслом и мокрых от брызг.

Она кивнула.

– Где встретимся?

– Я подожду, если не возражаешь.

Мысленно он увидел ее в своих скромных апартаментах удобно расположившейся на диване, рассматривающей его вещи. Слишком привлекательная картина, показалось ему, такого нельзя допускать. Ни к чему, чтобы его одинокая обитель заполнилась воспоминаниями о прошлом. И все же, отключив воду и сложив шланг под краном, он неохотно пригласил гостью за собой.

В квартире было прохладно и сумрачно. Алюминиевые жалюзи на широком окне гостиной были повернуты под таким углом, чтобы снаружи никто не мог заглянуть. Сжимая ключи от машины в руке, Дорис прошла на середину комнаты и неуверенно обернулась. Гостиная и кухня блестели той чистотой, которой она не могла добиться в своем доме. Единственная вещь, лежавшая не на месте, – воскресная газета, листы которой были разбросаны по кофейному столику и дивану. Разумеется, нечего даже и сравнивать этот безукоризненный, просто идеальный порядок с кавардаком в ее доме. Хозяин ведь не жил с девятилетним ребенком.

Хотя и это не исключено, если она расскажет ему все. Он, конечно, может настоять на совместном воспитании их дочери и половину времени жить с ней здесь. Больше того, он может потребовать полной опеки над ней в качестве компенсации за девять потерянных лет. И она не могла бы его винить, если бы он этого пожелал. Но, да упаси ее Бог, как ей-то жить без дочери?

– Я приму душ, – объявил он от двери. – Устраивайся поудобнее.

Гостья кивнула. Хозяин прошел через гостиную в спальню, а она так и не сдвинулась с места. Какое там удобство, когда ей предстоит познакомить его с их дочерью и все еще приходится лгать?

Она постаралась сосредоточить свое внимание снова на комнате. До прихода все представлялось иначе. Поскольку он холостяк и аккуратист, ей казалось, что квартира окажется стерильной и чисто функциональной. Но никак не приятной, уютной. А кругом мягкие креповые, бледно-зеленые и голубые пятна. На приставных столиках стояли растения. На стенах висели декоративные тарелки и картины, наверное, даже оригиналы, в большинстве своем в японском стиле. Справа от телевизора и стереомагнитофона – стеллаж, полный футляров для бобин с аккуратными наклейками. В углу – заставленный книгами шкаф с восточными статуэтками на верхней полке.

Небольшой столик использовался для фотографий. Сначала Дорис проигнорировала их, но смотревшие с них лица заставили пересечь комнату и вглядеться. В основном старые снимки. Пара черно-белых фотографий мужчины, сильно похожего на Теда. Его отец? Дед Кэтрин? Три карточки Теда с Грегом. Две были сделаны до того, как они приехали в военный лагерь, а на третьей они были сняты на фоне знакомого ей здания – последней казармы, в которой размещалась их рота. Она видела несколько похожих фотографий. На одном из снимков были изображены развалины: остатки стен тут и там, изогнутые стальные балки, гигантский кратер, наполненный кирпичом, кусками бетона и бытовыми вещами – скамьями, столами, обрывками одежды. Дорис передернуло от этой картины, заставившей перевести взгляд на портрет друзей. Двое мужчин в ее жизни, вздохнула она. Вот этого любила всем сердцем, но всего лишь как лучшего друга, а не как мужа. А вот этого…

Ее чувства к Теду настолько запутаны. Он сокрушил ее маленький идеальный мирок. Жизнь наивной девочки была спланирована на годы вперед – ее и Грега родителями. В ней не было места для неожиданно сильного, темноглазого мужчины.

Она любила одного, но опасно близко подошла к тому, чтобы влюбиться в другого. Тед возбуждал ее так, как это не удавалось Грегу, – гипнотизировал, очаровывал, пугал. Она и хотела его – О, Боже, как хотела! – и боялась. Он был не таким как все, а слишком серьезным, замкнутым, одиноким. Грег был открытым, надежным, уютным, а Тед – полной противоположностью.

Он всегда оставался загадкой.

В конце концов она выбрала надежность и определенность, хотя судьба распорядилась по-своему совсем скоро.

А ведь ее грызли сомнения, мучали укоры совести, когда она оказалась в церкви в спешно купленном свадебном наряде, когда дело было сделано. Все родственники думали, что она плачет от счастья, поскольку добилась осуществления мечты всей своей жизни и стала миссис Тейлор. И Дорис позволила им думать так, никому и не сказав, что плакала по другому человеку.

Дрожащей рукой она вернула фотокарточку на место и взяла еще одну – портрет незнакомой девушки. Школьный снимок. Столь же неестественная поза, в которой когда-то была запечатлена и она сама. Но Дорис улыбалась на своей фотографии, а эта девушка держалась напряженно и выглядела грустной. У нее были длинные прямые волосы, темно-каштановые, разделенные пробором посередине. Слишком много косметики, и глаза без всякой надежды, но все же симпатичная.

Кто она – родственница, сестра? Тед никогда не упоминал о родственниках. Насколько она знала, у него не осталось никого из семьи, и он не мог предложить Кэтрин деда и бабушку, тетушек или дядюшек. Он был один как перст… Но и его одного достаточно. Большего ей и не нужно.

А может, кольнула ее мысль, эта старая подружка, к которой он все еще питает достаточно теплые чувства, чтобы выставить ее фотокарточку после стольких лет?

Ух, отвернулась она от портрета, ревность действительно страшная штука…

– Ты готова? – послышался голос за спиной.

Все еще держа в руке фотографию, она повернулась и увидела его в двери спальни, одетого в слегка поношенные, обтягивающие джинсы и красную майку с короткими рукавами. Он часто носил красное – даже в ту роковую ночь. Интересно, ему просто нравится этот цвет, подчеркивающий его моложавую красоту, или пользуется им, потому что красный – один из цветов корпуса морской пехоты? У них вообще силен кастовый дух.

Его взгляд упал на фотоснимок, и она, еще раз взглянув на эти грустные-грустные глаза, вернула его на место. Теперь он знает, что она любопытна, но не пожелал ничего сказать о девушке – кто она, почему так грустна, что значила для него. Дорис и не стала спрашивать – нет у нее такого права.

Он открыл наружную дверь и, пропуская гостью вперед, спросил:

– Хочешь поехать на моей машине?

Она бросила тоскливый взгляд на новенькую спортивную машину и покачала головой.

– Я должна буду привезти обратно Кэт, поэтому лучше поедем на моей.

До ресторана было недалеко – несколько миль по тихим улочкам и вдоль пляжей. Кэтрин и привезшая ее женщина уже ждали их. Пока Тед стоял у машины, Дорис забрала дочь и ее спортивную сумку и поспешила обратно, избежав ответа на не очень-то деликатные вопросы о своем спутнике. Когда они пересекали стоянку, чтобы оставить сумку в машине, дочь спросила:

– Это из-за "меднолобого" мы гуляем сегодня в ресторане?

– Не говори так.

– Они с папой были хорошими друзьями?

– Наилучшими.

– Тогда почему ты ни разу не рассказывала о нем?

– Я очень давно не видела его, – попыталась она увильнуть. – Не знала, где он и чем занимается.

– Я должна называть его мистер Хэмфри?

Дорис замедлила шаги – вопрос оказался настолько болезненным, что она даже скривилась. Хорошие манеры были заложены в дочери с самого раннего детства. Она всегда говорила "пожалуйста" и "благодарю вас", Уважала старших – несмотря на свой любимый эпитет "меднолобый" – и никогда не называла их по имени. Никогда.

Но будь она, Дорис, проклята, если заставит дочку называть своего отца "мистером".

Она сняла с Кэт бейсбольную кепку, чтобы свободно рассыпались волосы, и обняла за плечи.

– Если он не будет возражать, думаю, ты можешь называть его Тедом.

Все равно это будет неправильно, грешно, но все же лучше.

Иногда людям приходится довольствоваться этим "лучше".

Тед выпрямился у двери, наблюдая за ними. Папина дочка? Нет, скорее мамина. Черт, ну конечно же, она дочь Дорис. Он ожидал смешения черт ее родителей, – более светлых волос, более светлой кожи, может, голубых глаз, а в ней преобладало все от матери. Стройная, длинноногая, лишь немного уступающая Дорис в росте – чудесная девчушка с лицом, обещающим настоящую красоту.

Забросив нейлоновую сумку и бейсбольную кепку в багажник, Дорис притянула девочку к себе. Она казалась самой себе встревоженной, нервной. Неужели Тед опять рассердится за то, что она скрывала от него эту часть своей жизни так долго? Не потеряет ли он самообладание в присутствии Кэт? Или ей не по душе то, что она вынуждена поделиться самым ценным в своей жизни с тем, кто якобы никогда не имел для нее значения?

Может быть.

Так и не справившись с волнением, Дорис натужно улыбнулась.

– Тед, вот моя дочь. Кэт, это Тед Хэмфри.

Самообладание девочки контрастировало с беспокойством ее матери. С детской непосредственностью Кэтрин протянула руку и вежливо поздоровалась. Пожимая маленькую, с тонкими пальчиками и нежной ладошкой ручонку, он приветливо поздоровался, не сводя с девочки глаз.

– Ма говорит, если вы не будете возражать, то я могу называть вас Тедом, а не мистером… Какое у вас звание?

– Сержант-артиллерист.

– Вас не называют "пушкарем"?

– Бывает, – засмеялся он.

– Я бы предпочла обращаться к вам по имени. Вы не возражаете, Тед?

Ему понравилось, как она это сказала, как серьезно отнеслась к знакомству.

– Хорошо.

– Меня зовут Кэтрин, но можете называть меня просто Кэт. – Она высвободила свою руку и обняла мать за талию. – Я хочу есть, ма. Мы можем уже войти?

Официантка проводила их к столику в кабинке. Кэт села рядом с матерью и не стала смотреть меню, а сосредоточила свое внимание на новом знакомом.

– Ма говорит, вы знали моего папу.

– Да, знал.

– Он погиб, вы ведь знаете. Я его даже не видела.

Тед с трудом проглотил ком в горле. Она говорила так сухо, без огорчения и печали. Может, трудно печалиться по тому, кого никогда не знал? Для нее Грег всего лишь имя, фотография. Она никогда не слышала, как он смеется, не чувствовала его объятий, не знала, какова она, отцовская любовь.

И "благодарить" за это можно и его, Теда Хэмфри.

– Вы были там, когда он погиб?

– Кэтти, – укоряюще покачала головой Дорис и положила руку на плечо дочери.

Девочка повернулась к ней, слегка склонив голову набок.

– Ты сказала, что он был лучшим другом папы. Если я не могу поговорить с ним, то с кем мне говорить?

– Если у тебя есть вопросы, можешь задавать их мне.

Кэт наклонила голову еще больше и посмотрела на мать из-под насупленных бровей.

– Ты там не была, – проворчала она, – а Тед был.

Да, черт возьми, он был там.

Подождав, пока официантка примет заказ, он негромко спросил:

– Что же ты хочешь знать?

Девочка задумалась, опустив подбородок на руку.

– Почему он должен был погибнуть? А вы нет?

– Кэтрин! – воскликнула мать, переводя взгляд с дочери на него. – Извини, Тед…

– А ты разве не задавалась этим вопросом, Дорис? – Он горько улыбнулся ей. – Я-то задумывался над ним не раз.

Он ждал, что она отведет глаза, но нет – выдержала его пристальный взгляд, и по ее погрустневшим темным глазам было нетрудно догадаться, что она задавалась-таки вопросом, почему он выжил, а муж погиб, какой поворот судьбы спас его, одинокого и неприкаянного, когда стольких людей не дождались родные и любящие. Обменяла бы она его жизнь на жизнь Грега? Несомненно.

Да он и сам сделал бы это.

Кэт ждала ответа, присматриваясь к взрослым с настороженным любопытством и нетерпением, чувствуя, что они что-то скрывают, недоговаривают. Тед угадал ее настроение и обратил на девочку полный сочувствия взгляд.

– Твой отец не любил подниматься рано. Обычно он брился и готовил свою форму с вечера, чтобы подольше поспать следующим утром. Он еще находился в постели, когда произошел взрыв.

– И он, наверно, даже не узнал, что случилось, – заключила Кэт с самым серьезным видом.

– Вероятно, так оно и было. – Тед надеялся, что этот факт послужит ей хоть каким-то утешением. Его самого он не утешал.

– А где были вы?

– Недалеко от казармы. Я встаю рано каждое утро ради пробежки. Я уже возвращался с нее, когда…

– Когда взорвалась бомба. Я все знаю об этом и о тех людях, которые сделали это потому, что они не любят Соединенные Штаты. Они хотели прогнать наших солдат, – проговорила она совершенно бесстрастно. О таких вещах маленьким девочкам и знать не следовало.

– Почему вы бегаете каждый день? – не унималась Кэт. – Это вас заставляют в морской пехоте?

– Меня заставлять не надо. Просто я привык бегать по утрам.

– Еще бы не нравилось – ведь это спасло вам жизнь, – хитренько усмехнулась она.

Затем посыпались другие, более легкие вопросы. Откуда вы родом? Были ли в других странах? Какие они, Корея, Япония, Филиппины? Вы научились говорить на их языке? У вас есть дети? А почему?

Последние вопросы заставили Дорис прикрыть рот дочери ладошкой.

– Ты самая любопытная девочка на свете, – встревоженно произнесла мать, взглянув на Теда.

Кэт оттолкнула ее руку.

– Ты сама всегда говоришь, что единственный способ узнать что-нибудь – это задавать вопросы. – Отдельно для Теда она сокрушенно сообщила: – Ма – школьная учительница в четвертом классе. Начиная с этого года, она будет преподавать в моей школе.

– Не так уж это и плохо, – заверила ее Дорис.

– Ага, точно. Ты могла бы подождать пару лет до перевода в мою школу. Я же пришла в нее первой.

– Тейлор довольно распространенная фамилия. Мы сделаем вид, что не знаем друг друга.

На этот раз Кэт закатила глаза вверх – глаза, несомненно, унаследованные от матери.

– Это только взрослые умеют делать вид, – заявила она, поочередно взглянув на своих наскучивших собеседников. Разговор с ними утомил непоседу и она вскочила. – Я пойду посмотрю бейсбольный матч.

– Только пока не подадут ланч.

Кэт выскользнула из кабинки, потом вдруг остановилась.

– А вы не хотите посмотреть, Тед?

– Нет, спасибо. Составлю компанию твоей маме. – Он проследил, пока она не исчезла за дверью, ведущей в другой зал, где игру показывали на большом экране. – Чудесная девчушка, – наконец проговорил он.

В глазах Дорис промелькнули тревожные искорки, взгляд выдавал уже знакомую робость. Что произошло? Может, она опасалась его сближения с дочерью? Или не желала, чтобы он хоть в какой-то степени участвовал в жизни этой ущемленной судьбой семьи?

Какие же чувства переполняют ее смятенную душу?

Дорис, кажется, уловила его немые вопросы.

– Иногда Кэт забывает, что она еще ребенок. С самого ее рождения мы жили только вдвоем, и боюсь, что я обращалась с ней как со взрослой чаще, чем следовало бы. Но в общем она неплохая. Сообразительная, умненькая, но слишком серьезная для своего возраста. Девочка прекрасно уживается и со взрослыми, и с детьми. – Сообразив, что не в меру разоткровенничалась, она глубоко задышала. – Ты уж извини ее за все эти вопросы о Греге. Дочь не понимает, что людям, знавшим его, больно говорить о нем.

– У нее только и осталось-то, что воспоминания других людей, – глухо проронил он. – И она имеет право интересоваться.

Его ответ, видно, еще больше насторожил Дорис. Ему хотелось встряхнуть ее, как-то убедить, что он не представляет для нее опасности, что ни за что на свете не причинит ей вреда. Он желал, чтобы она расслабилась и обращалась с ним – ну, пожалуйста, – как с самым близким человеком.

Он хотел бы протянуть руку, прикоснуться к ней, но не был уверен, что сможет ограничиться одним прикосновением.

– Кстати, Тед, – произнесла она ровно и тихо, лишь крепко сжав пальцы в кулак. – Меня обрадовало, что ты ухитрился не пострадать во время взрыва. Когда офицер, занимающийся выбывшими из строя, пришел известить меня о гибели Грега, я спросила его о тебе, но он ничего не смог или не захотел сказать мне. И только когда в газетах опубликовали полный список погибших, я узнала, что ты жив. – Она смолкла и какое-то время смотрела в окно, прежде чем продолжить. – Я удивлялась тому чуду, которое спасло тебя, но не тому, что ты продолжаешь жить, а Грега нет. Я никогда бы не пожелала, чтобы ты погиб вместо него, и не пожертвовала бы твоей жизнью ради него.

Покраснев, он уставился на скатерть. Она никогда никем не пожертвовала бы, а он сделал бы это. Он разрушил бы все – свою дружбу с Грегом, его отношения с Дорис, их будущее, если бы она дала ему хоть малейшую надежду. Он бы рассказал Грегу, как они вдвоем предали его. Он бы уничтожил своего лучшего друга, если бы взамен мог заполучить Дорис.

Уничтожил бы?

Он-таки сделал это, принес его в жертву.

И остаток своей жизни должен прожить с этим проклятием.

И с этой виной.

Вентилятор под потолком тихонько жужжал, гоняя по комнате прохладные вихри, шевеля листы раскрытого журнала, лежавшего на коленях Дорис. С час назад она приняла душ, облачилась в ночную рубашку и забралась в постель с намерением почитать, пока ее не разобрала сонливость.

Вместо чтения она задумалась о Теде.

Все напоминало ей о нем, даже вот это старенькое одеяло. Она погладила его. Это было легкое стеганое покрывало, которое мать сшила сама десять лет назад и подарила ей на новоселье в квартирке в Уэст-Пирсе. Дорис сразу влюбилась в подарок. В первый же день на новом месте она застелила постель бабушкиными кружевными простынями и маминым покрывалом, уложив ровно дюжину подушек, украшенных вышивками и бантиками. Благодаря этому непривычная новая квартира стала домом.

Покрывало выполняло две функции: согревало ее, превратившись в конце концов в одеяло, и будило в ней сладкие воспоминания. О матери, работающей долгими часами, тщательно вымеряющей, кроящей, шьющей и вышивающей. Об отце, не таком уж и мастере на все руки, сооружающем большую деревянную раму, чтобы мать могла должным образом простегать покрывало.

И, конечно, о Теде, обучающем ее, невинную, тем вещам, которые она не могла и вообразить.

Кэт поскреблась в приоткрытую дверь и шмыгнула в спальню. Она держала книгу, засунув палец между нужными страницами. Не ожидая приглашения, дочь забралась на кровать под бок матери. Она уже выросла из того возраста, когда слушают сказку на ночь, объявила Кэт еще год назад, и они довольствовались таким вот совместным пребыванием в постели. Дочь приносила с собой книжку, а мать читала обычно какой-нибудь журнал или просматривала школьные задания. Это был прекрасный способ завершить день – поделиться чем-то, поговорить или просто помолчать, нежно поглядывая друг на друга.