Текст книги "Француженки не любят сказки"

Автор книги: Лора Флоранд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10

Джейми снились солнечные лучики. Они падали в просветы между плотными банановыми листьями, между листьями какао и рассыпались светлыми пятнышками на бурых листьях, мягко хрустевших под ногами. Нежные цветки смотрели на нее со ствола дерева. Какой-то мужчина улыбнулся и протянул ей на ладони стручок какао, вскрыв его ловким взмахом мачете. Она гладила рукой ребра и бугорки на изнанке стручка. Плод какао был божественно вкусный: белый и мясистый, не похожий ни на персик, ни на манго или киви, и уж тем более на шоколад.

– Это удивительно, – сказала она, гордясь им, гордясь собой. Это было так недавно, но так зыбко, словно что-то было утрачено в дурном сне, эта самая гордость. Он был полон решимости сделать свою ферму успешной, не прибегая к рабскому труду, через который прошел сам, когда его похитили у матери в одиннадцатилетнем возрасте. Она использовала фонд Кори, помогла составить программу для его фермы. По этой программе дети ходили в школу до четырнадцати лет; потом им разрешалось до шестнадцати лет, помимо учебы, работать на плантации до трех часов в день, за плату. Многие родители были убеждены, что детям не нужно учиться в школе и готовиться к тому, что они никогда не получат, поэтому такое сочетание учебы с работой было самым разумным. Никакого рабства, никаких телесных наказаний и безумных тяжестей. Программа вызвала всеобщий интерес и распространилась на другие фермы. Изменила целый регион. Черт побери, Джейми могла бы изменить и весь мир, если бы могла продолжать в том же духе.

Мужчина улыбался ей. Она шла дальше и дальше в глубь плантации, а потом, как бывает во сне, очутилась на берегу Амазонки, в густых и сумрачных джунглях, где деревья какао росли в своем первозданном виде. И она улыбалась, потому что была счастлива и чувствовала себя в безопасности. Но тут под ней обрушился берег, сильные руки выдернули ее из воды, и…

Джейми глотнула ртом воздуха и проснулась. Все ее тело пронзила боль.

Нет. Нет. Проклятье, ведь этот сон начинался так хорошо и обещал так много! Как же ей избежать столь мрачного финала?

Она потерла глаза и огляделась. Вдруг она кричала во сне и… может быть… кто-то хотел ее спасти…

Он ушел. Рассвет лишь еле брезжил, но он ушел.

Она вздохнула. Сказать начистоту, она и не ожидала, что он будет рядом. Это было бы приятно, но… она не склонна к иллюзиям, ни на что не надеется.

Она положила руки под голову; эпизоды минувшей ночи быстро вытеснили из сознания последние секунды сна. Подумав о нем, она сонно улыбнулась распухшими от поцелуев губами. Они много часов занимались любовью. Или он занимался с ней любовью много часов. Он замучил ее. Она помнила прикосновения его губ и ладоней, помнила, как плавилась под его ласками, как делалась все более пластичной и податливой, насыщалась им и все же хотела еще и еще.

Впервые за много месяцев, проснувшись, как всегда, с ощущением боли, Джейми не обезумела от нее, и эта боль не бросила мрачную тень на начинавшийся день. Нет, на этот раз Джейми восприняла боль как нечто заслуженное, как подтверждение того, что она жива и будет жить.

Какая необычайная, удивительная ночь. Вот уж она даже и мечтать не смела, что ее действительно выберет рок-звезда, ее, девчонку-групи, из всех поклонниц. Ну, конечно, не рок-звезда, а Доминик Ришар, но это почти одно и то же. Наверно, после всего пережитого ею богини судьбы захотели, чтобы сбылась хоть одна ее мечта.

Она улыбалась все утро, и во время завтрака (она постаралась, чтобы на этот раз он был здоровым), и когда принимала душ. Одевшись, она распахнула огромное окно в весеннее утро и впервые за неделю включила компьютер.

Она обязательно добьется своего. Снова станет сильной. Она прямо-таки чувствовала, что выпила всю силу из Доминика Ришара и наполнилась ею сама.

«Дорогая Джейми, – говорилось в письме Антуана Сумбуну, главы одного из крупнейших фермерских кооперативов, работавших под зонтиком у «Кори». – Спасибо за письмо от твоего секретаря, из которого мы узнали, что ты поправляешься. – Это Кэйд направила к ней помощницу, чтобы та отвечала на многочисленные пожелания здоровья. Джейми не могла себя заставить. – Когда ты думаешь вернуться в Абиджан? Надеюсь, что нам когда-нибудь удастся провести круглый стол по стабильному производству какао, о котором ты говорила. Дела у нас идут плохо – санкции, борьба за власть и все такое. Фермеры с трудом выживают, а ты знаешь, что это означает…»

Это означало, что условия труда ухудшаются, а работодатели прибегают к незаконным методам. Растут эксплуатация и торговля запрещенным товаром.

«Мы все так рады, что тебе стало лучше. Когда мы опять увидим тебя?»

Она прижалась лбом к столу и обхватила руками живот. Потом сцепила пальцы на затылке и растопырила их так, чтобы прикрыть как можно большую поверхность головы.

Не дожидаясь, когда на нее обрушится загнанный в подсознание ужас, появятся приступы тошноты и польет градом пот, она вскочила с места так быстро, что опрокинула стул и ударилась коленкой о крышку стола. Надела на плечо сумочку и вышла из квартиры.

Там, на улицах, ей стало легче – вдалеке от того, что было для нее невыносимо, но что она все равно не могла бросить. Париж приветствовал ее зелеными дверями и красными вывесками кафе, мимо нее шли элегантные парижане, и, самое главное, сама она была вдалеке от своей прошлой жизни.

С легкой улыбкой она посмотрела в тот конец улицы, где находился салон Доминика Ришара.

Но туда она не пошла. Одно дело побыть групи, а другое – назойливой пиявкой. Жаль только, что вчера она не пополнила запасы шоколада.

Джейми перебирала в памяти картинки вечера и ночи, проведенных с Домиником. Наконец-то после долгого провала ее душу снова наполняли тепло и удовольствие, а все остальное растаяло в тумане. Со счастливой улыбкой, блуждающей по лицу, она свернула к набережной Сены.

– Ого! – Шедшая навстречу ей Кэйд резко остановилась и удивленно посмотрела на сестру. Они встретились в саду Тюильри, как и было условлено. – Что с тобой? Ты выглядишь… ты выглядишь… – Ее глаза задержались на шее Джейми, она прищурилась. – Ты с кем-то встречалась?

– Имею я право хоть на крохи личной жизни? – возмутилась Джейми и замотала вокруг горла шарф. Да, у Доминика колючая щетина на подбородке.

– Нет, – заявила Кэйд. – У тебя слишком экстремальные представления о личной жизни. Кто он? – Ее лицо внезапно озарилось светом. – Парижанин?

Джейми удивленно посмотрела на сестру:

– Чему ты так обрадовалась?

Кэйд убрала с лица свет.

– Ой, не знаю. Просто так. – Она равнодушно пожала плечами и перевела взгляд на детей, пускавших в пруду разноцветные парусники. – Но вообще-то будет приятно, если и ты поселишься в Париже. Конечно, в другом его конце. – Тут она нахмурилась.

– Кто будет управлять делами «Кори»? – сухо спросила Джейми.

– Папа. Ему пятьдесят три, и он не намерен выпустить власть из рук, что бы там ни говорил. Я тоже не готова разжать пальцы и убрать руки от пирога. В будущем, когда папа захочет отойти от дел, мы можем нанять топ-менеджера. Но это произойдет лет через пятнадцать. Господи, не думаешь ли ты, что кто-то из нас всерьез считает, будто ты захочешь этим заниматься?

Нет, конечно, она не захочет. Но все равно. Джейми скрестила на груди руки. Она и сама не понимала, почему ей было так досадно, ведь она всю жизнь пыталась убедить всех в своей непригодности к роли главы концерна, и все согласились с этим. И вот теперь любое упоминание о том, что она могла делать все, что ей хотелось, действовало ей на нервы.

– Дед Джек хочет, чтобы я занималась делами.

– Ты? – удивленно переспросила Кэйд. – Мне казалось, что тебе нравится работать на уровне ферм. Это… – После легких колебаний она мягко сказала: – Ты делала потрясающие вещи. И ты это знаешь, правда, Джейми?

Но в данный момент Джейми хотелось лишь одного – сидеть в салоне Доминика Ришара и есть шоколад и пирожное наполеон.

Она скоро ему надоест. Ведь нельзя же прилипнуть к парню, будто пиявка, и высосать из него все, что можно. Не ее это стиль. Всю свою жизнь она старалась не быть паразитом.

Сейчас она боялась туда возвращаться. Прошлой ночью… его руки были везде на ее теле, а она полностью открылась ему…

Она почувствовала, что краснеет под взглядом сестры.

– Нет, я абсолютно не хочу управлять делами «Кори», – заявила она. Хотя, если она не будет больше ничего делать, почему бы ей не осчастливить отца и деда? Как минимум.

Прошлой ночью… это был разовый секс, верно? Секс с групи. Потрахались, насытились друг другом – и разбежались.

Конечно, она могла бы вернуться в его салон и посмотреть, улыбнется ли он ей сегодня. Да, ей очень хотелось вернуться туда. Но вдруг он посмотрит на нее так, как смотрел на ту брюнетку? Что, если он удивленно поднимет брови, как бы говоря: «Разве мы не закончили с этим?» После того как она так… открылась ему.

Обычно ведь парни не сбегают потихоньку среди ночи, когда ты спишь, если хотят встречаться с тобой и дальше. Но ведь она сама пошла на секс с Домиником и знала заранее, что это не более чем счастливая случайность, что ей просто повезло, как иногда везет групи, когда рок-звезда поднимает ее трусики, которые она швырнула на сцену. И теперь ей не стоило ни на что надеяться.

– У тебя все нормально? – спросила Кэйд, когда они сели за столик уличного кафе. Блюда в этих кафе на Тюильри были не очень вкусные, но зато приятно было посидеть с сестрой в Париже весенним днем. Утро Джейми провела в Лувре, глядя на мраморную Нику Самофракийскую. Эта безголовая и безрукая статуя распростерла крылья и, казалось, вот-вот взлетит в небо и оглядит город с высоты.

Иногда Ника Самофракийская очень ей помогала. А иногда заставляла ее почувствовать себя полной неудачницей, неспособной подняться до стандартов этого парящего в воздухе мрамора.

– Господи, мне надоели эти вопросы, нормально – ненормально, – раздраженно ответила Джейми. – У меня все хорошо.

– Выглядишь ты неплохо. Наконец-то. Хотелось бы мне посмотреть на этого парижанина, благодаря которому ты так похорошела.

– Ты замолчишь когда-нибудь? – Она заказала абрикосовый сок и уткнулась в меню блинчиков. Они тут были ужасные, но чего не сделаешь ради красивого места. Сделав заказ, она вернула меню официанту и глянула украдкой на Кэйд. – С кем еще ты вела переговоры, когда пыталась купить Сильвана?

– Я не покупала его, – огрызнулась Кэйд с обидой. Вероятно, слова Джейми попали в болевую точку.

– Я не говорю, что ты его купила, но ведь пыталась? Всем известно, что ты похитила его. – В блогах писали много всего, и Джейми читала их, когда лежала в больнице, избегая собственных электронных посланий, как только у нее спал отек на лице и она смогла открыть глаза. – Кто еще привлек тогда твой интерес?

Такова Кэйд. Она могла бросить свою шляпку на лопасти ветряка. Но она же обязательно навела бы справки насчет топовой двадцатки ветряков, прежде чем это сделать.

– Ну… я была у Филиппа… вообще-то шоколад – не главный его козырь. Но его имя – хорошая реклама, которая требовалась для нашей продукции. – Кэйд нахмурилась. – Что ж, хоть у одного из парижских шоколатье-кондитеров хватило мозгов понять собственную экономическую выгоду. Ведь обидно, когда они как бы не желают считать себя жертвами крупной американской корпорации.

– К кому ты обращалась еще? К Доминику Ришару? – усмехнулась Джейми.

– Да, к нему. – Кэйд возмущенно передернула плечами. – По-моему, он с удовольствием продал бы мне сеанс секса в его офисе, но не свой шоколад. О-о, нет.

Острое лезвие ножа вонзилось прямо в живот Джейми, как и в тот раз, хотя тогда ее живот пострадал от удара дубинкой. Она сидела, вытянув ноги, и изо всех сил старалась выглядеть довольной и счастливой, словно весенний Париж, но на самом деле была готова упасть тут же, на пыльный гравий, и кататься по нему, извергая из себя съеденное.

– Он был готов на флирт с тобой? – спросила она онемевшими губами.

– Можно сказать и так. – Кэйд пожала плечами. – Правда, он ужасно агрессивный и не слишком романтичный.

Джейми прищурила глаза и чуточку задумалась. Неужели у них с сестрой настолько разные стандарты? Что романтичного у Сильвана? Что он, рассыпал перед ней лепестки роз? И что она считает «агрессивным»? Улыбку? Тут ей пришла в голову ужасная мысль: возможно, Доминика очень интересовала Кэйд, и поэтому он более активно добивался ее любви. Кэйд хорошенькая. Необычайно элегантная и стильная, с бесспорной харизмой, а также уверенная в себе.

Джейми уставилась на гравий, которым был выстлан сад Тюильри, и изо всех сил пыталась представить себе Нику Самофракийскую, парящую над ступеньками Лувра, пыталась видеть только Нику и ничего больше.

– Понимаешь, когда-то он работал на скотобойне; конечно, это круто, но иногда сказывается на его манерах.

– На скотобойне? – Пыльный гравий уходил из-под ног. – На скотобойне? Там – где мимо людей с ножами движутся окровавленные туши и люди отрубают нужные куски мяса? – Когда она училась в колледже, о таких предприятиях рассказывала целая серия статей, получивших впоследствии Пулитцеровскую премию. Студенты обсуждали их на семинарах по локальному экономическому развитию. Она даже пыталась побывать на таком предприятии, но туда не пускали посторонних, а когда она попробовала устроиться туда на работу, ей не поверили. Она была слишком щуплой и образованной, а из всех ее пор сочилась привычка к привилегированной жизни. А туда брали из низов, грубых, измученных, нуждающихся. – Ведь там холодно? И… и… там жестоко обращаются с животными.

– Думаю, что так. Я никогда не видела, что творится на французских скотобойнях. Впрочем, какая тебе разница?

– Ничего не понимаю, – медленно проговорила Джейми. – Ведь он один из лучших парижских шоколатье-кондитеров.

– Его история просто фантастическая. Отец заставил его работать на скотобойне, когда мальчишке было всего двенадцать. Доминик работал там до восемнадцати лет, а потом сумел поступить учеником на кухню хорошего парижского шефа. После этого он занял одно из лучших мест в Париже на конкурсе кондитерских изделий. Потом открыл собственную шоколадную лабораторию, которая моментально выдвинулась в число лучших и снабжала престижные отели. И все это за несколько лет. Поначалу его шоколад можно было заказывать лишь в отелях, и там не было его имени, только немногие знали, кто настоящий изготовитель. Это была одна из причин, почему я думала, что он согласится на сотрудничество с нами. Но нет, он был выше этого. – Кэйд досадливо поморщилась. – В прошлом году он победил в конкурсе – ну, знаешь, эти безумные конкурсы, что тут устраивают… Они настолько тяжелые, что победить на них практически невозможно. Он воспользовался этой победой, чтобы сделать свой салон таким, каков он теперь. Теперь все без ума от него. Впрочем, на мой взгляд, некоторые его изделия действительно бесподобны по вкусу и сложности приготовления.

Джейми сидела ни жива ни мертва. Ведь она знала с самого первого дня, что не заслуживала его внимания, она, богатая и избалованная. Ведь она не смогла снова сесть на свою лошадь после первого же неудачного падения…

Ника Самофракийская исчезла из ее поля зрения; прекрасный, древний, непобедимый мрамор разбился на куски, рассыпался в прах. Ей бы заплакать, но не было слез. Нет, она не заплачет. Воспоминаний об этой прекрасной ночи ей хватит надолго, очень надолго.

Но ей очень, очень хотелось заплакать.

– Что с тобой? – внезапно спросила Кэйд. – У тебя болит рука?

Черт побери, она терпеть не могла, когда ее расспрашивали о болячках.

– Нет. – Джейми покачала головой и уставилась на отслоившуюся кору на соседнем платане. – У меня все в порядке.

Глава 11

Он любил ее так сильно, что и сам не ожидал от себя такой прыти. Ему было чертовски приятно. Она обвилась вокруг него и просила еще и еще. В его памяти до сих пор звучал ее голос: «Да, да, да, пожалуйста!» – тогда он резко вошел в нее в последний раз, и она впилась зубами в мякоть его предплечья – первое, что ей подвернулось. И вот теперь он пробовал свой новый ганаш и не ощущал его вкуса, потому что помнил лишь ее вкус.

Он занимался с ней любовью много часов. Он готов был вернуться к ней, выбросив в ванной презерватив, готов был уснуть возле нее, усталый до изнеможения. Он бы прижался к ней, обнял, поцеловал в худенькое плечико просто потому… потому что хотел ее приласкать. А потом бы, неожиданно для себя, постепенно дал волю губам и рукам и снова любил бы ее. Он не мог забыть, как она прижимала его к себе, несмотря на усталость, как гладила его, засыпая, как вся открылась ему, поглощала его. У него было много женщин, которые никак не могли насытиться сексом с ним, но тут ему показалось, что она не могла насытиться им самим.

Впрочем, может быть, он просто-напросто заблуждался?

Уходя от нее еще затемно, до рассвета, на работу, он перецеловал все пальчики, сжимавшие подушку.

– Жем, – нежно шептал он этим пальчикам, и это слово отдавалось дрожью в его теле. Он с надеждой вглядывался в темноте в ее лицо, но она не проснулась, и он наконец с трудом заставил себя встать и уйти.

В темной лаборатории его ждал большой блок шоколада. Он взглянул на него, когда зажглись светильники, мягко отражаясь от мрамора, а окна снова потемнели. Внезапно, полный надежды и страха, он понял, что́ попробует сделать из этого шоколада. Быстро переоделся, встал к столу и взялся за работу.

Поначалу он верил, что у него получится та самая задуманная скульптура. Но когда Жем не пришла утром, его сердце упало, ушло даже не в пятки, а куда-то еще, в грязь. Она не появлялась. Ни в 10.01, ни в 10.02, ни в 10.03. Ни в 11.14, ни в 11.15, ни в 11.16. Ни в 2.03, ни в 2.04, ни в 3.19, ни в 3.20. Вообще не пришла. Минуты таяли за минутами.

Дьявольщина, на нее не похоже, нет. Ведь она не… получила того, что хотела. Всего, что хотела. Не получила. Ведь она любила получать лакомство не спеша, долго.

– Что, она вдохновила тебя? Как ее звать-то? – спросила бесцеремонная Селия, крепко двинув шефа и одного из лучших шоколатье Парижа локтем под ребра, когда он оторвался от скульптуры, чтобы помочь подчиненным. Потому что скульптура снова стала его пугать.

Он помедлил в нерешительности, потом – ой-ой-ой! – робко улыбнулся.

– Жем.

Он не мог произнести ее имя так, как говорила Джейми. Когда он произносил его, всякий раз оно звучало нежно, шелковисто и повисало в воздухе, словно робкая надежда, которой не суждено сбыться. «J’aime, я люблю» – что? Твои волосы, улыбку, веснушки, то, как ты смотришь на меня, твою нежную кожу, которую я глажу своими ладонями?

И тут исключался вариант «Я люблю тебя», потому что это звучало бы иначе, «Je t’aime».

– Быть такого не может! – недоверчиво воскликнула Селия. – Она выдумала это имя! Жем?

Он тоже засомневался и почувствовал неприятный холодок внутри. Неужели выдумала?

– Если это ее настоящее имя, то оно ужасно ми-и-и-и-лое! – пропела Селия и, танцуя, двинулась с кастрюлей ганаша в комнату-холодильник. – Самое забавное, что это случилось с тобой! Ты тоже стал такой ми-и-и-лый! Мне нравится. Ты увидишься с ней еще?

– Селия, займись своими делами и не суй сопливый нос в мою личную жизнь! – прорычал он. 3.27. Он был готов сорвать со стены часы и швырнуть их на улицу. Она так и не пришла.

После работы он пошел прямиком в тренажерный зал. Там сначала поднимал до изнеможения тяжелую штангу, потом боксировал, уничтожая противников, наказывая их за то, что после тренировки он пойдет прямиком к двери ее квартиры и еще не знает, откроется ли она перед ним.

Он как раз возвращался в зал тяжелой атлетики, когда увидел ее. Самым пугающим было то, что его сердце не перестало биться, а работало нормально. Хотя он только что безжалостно терзал его всеми этими нагрузками и боксом.

Потная и разгоряченная, она лежала на низкой скамейке и с искаженным от напряжения лицом выжимала вес. На ней была голубая трикотажная безрукавка, а на руках отдельные рукава, так что голыми были только плечи. И это было странно, потому что ей явно было жарко. От усилий она закрыла глаза, поэтому не увидела его сразу.

Он присел возле нее на корточки. Очень близко от ее напряженных плечевых мышц и нежного изгиба бицепсов, работавших что было сил. Так близко, что он мог провести пальцами по ее вспотевшей коже, а потом лизнуть, чтобы попробовать вкус ее пота. Господи, зачем так сложно? Ведь он мог просто нагнуться и прижаться губами к ее плечу…

– Жем, – пробормотал он. Как ему нравился звук ее имени! Каждый раз он вызывал в его теле странную дрожь.

Ее глаза распахнулись, руки задрожали. Он помог ей и положил штангу на место. Вес был небольшой. Он мог поднять его одной рукой, даже под таким углом. Странно. Она занималась на тренажере с таким ожесточением, с такой решимостью на лице, что, казалось, могла бы поднять и больше.

Тяжело дыша, она оперлась на локоть. Ее лицо залилось краской. От усилий? От воспоминаний о минувшей ночи? Из-за него?

Он улыбнулся ей. Ему хотелось облизать ее, все ее тело.

Может быть, на этот раз он уговорит ее не гасить свет? Чтобы он мог увидеть, что происходит с веснушками, когда он погладит их ладонями? Покраснеет ли у нее все тело?

Она улыбнулась в ответ, чуть-чуть, совсем робко, и его захлестнуло желание взять ее на руки, утащить отсюда; это желание наполнило новыми силами его натруженные мышцы. Интересно, что она подумала сейчас при виде его? Нравится ли он ей такой, потный, с прилипшими к вискам волосами?

– Я не знал, что ты ходишь в этот тренажерный зал.

– Всего лишь две-три недели, – ответила она. Как нравился ему ее хрипловатый голос! Говорила она быстро, слегка задыхаясь от недавней нагрузки. Ему захотелось сделать что-то такое, чтобы она не смогла вернуть к норме свое дыхание. – Обычно я бываю здесь по утрам.

Но только не этим утром, подумал он с легкой усмешкой. В это утро, когда он еще затемно ушел на работу, она наверняка еще долго-долго спала, дыша его запахом, оставшимся на простынях.

Он обвел взглядом все ее тело и остановился на губах. Не будь вокруг них стука металла и урчащих тел, он бы уже приник к ним своими губами.

– Ты не пришла сегодня, – пробормотал он, и ее лицо вновь зарделось. – Я скучал без тебя.

Ее губы задрожали. Она смотрела на него как на злостного лжеца, впервые пытающегося говорить правду.

Но теперь он знал, что нужно делать. Недаром он обладал ее телом всю ночь – оно выдало ему кое-какие ее секреты. Ее нужно убедить, успокоить.

Он взял ее за руку, раскрыл большим пальцем ее ладонь и поцеловал. Его тело сразу наполнила жаркая, шелковистая радость. И если он мог воспользоваться всеми пресловутыми стереотипами насчет французов, то это был как раз подходящий момент.

– Ты уже закончила тренировку? – тихо спросил он.

Ее грудь с тугими сосками явственно вырисовывалась под легким топиком. И снова ему пришлось перебарывать свой порыв. Это тренажерный зал, кругом посторонние люди. Даже тебе не дозволено наброситься на нее прямо тут.

– Я… вообще-то… только что начала, – нерешительно отвечала она.

Его большой палец передвинулся с ее ладони на запястье.

– Сколько времени ты занимаешься?

– Около часа. – Ее глаза впивались в его бицепсы, плечи, губы. Он невольно провел ладонью по подбородку. Черт, уже колючий. Хоть брейся дважды в день. Но тогда он уж точно покроется прыщами. Он кашлянул и попробовал разглядеть под веснушками и румянцем смущения, не поцарапал ли он ночью ее щеки.

Его большой палец переместился выше и теперь выписывал маленькие восьмерки на сгибе ее руки, там, где кожа очень чувствительная.

– Можно я зайду за тобой? Ты поужинаешь со мной?

Ужин? – взвыло его тело. – Опять? Черт побери! Ведь тогда пройдет несколько часов, прежде чем он сможет потрогать губами все ее маленькие, напряженные мышцы. Нужно приучить тело хоть к какой-то самодисциплине. Еще не хватало, чтобы Жем осталась без ужина после такой нагрузки.

Она посмотрела на него затуманенными синими глазами и закусила нижнюю губу.

– Тогда будет только шесть часов, – мягко напомнила она. До половины восьмого в Париже не работал ни один ресторан. Придется ждать целых полтора часа.

– Можно погулять по прекрасному городу, – услышал он собственный голос.

«Ох, вот ублюдок! – взвыл его перец. – Мазохист и ублюдок».

Но какая-то другая его часть жадно и со страхом ждала ответа.

– Хочешь, мы с тобой погуляем?

Она заморгала, и теперь этот густой румянец был уж точно реакцией на его предложение; она явно успела отдохнуть после упражнения.

– Да.

«Знаешь, приятель, в сексе ты намного лучше, чем на романтической прогулке, – с горечью напомнил его перец. – Ты мог бы и сам это сообразить».

«Заткнись», – приказал он своему ужасно недисциплинированному и похотливому органу.

«Ну, о чем ты будешь с ней беседовать? Блеснешь своей эрудицией? Только не вздумай рассказывать о своем детстве!

Романтическая прогулка! Будете гулять, держась за руки?»

Его обидчивый перец на него взъелся: «Лично я считаю, что гораздо романтичнее было бы…»

«Да заткнись же ты, в конце концов!»