Текст книги "Француженки не любят сказки"

Автор книги: Лора Флоранд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Любая женщина окажется полной дурой, если позволит мужчине одержать над ней верх, но раз мужчина – это он…

Ладно. Она приехала сюда ненадолго, напомнил он себе. Пока она будет в городе, он, конечно же, сможет вести себя прилично.

– Что ты делаешь в Париже? – спросил он, держа ее за руки. Он не хотел утратить свою привилегию, если она вдруг опомнится и обретет независимость. Сейчас они сидели за столиком друг против друга. Он засунул пальцы под тесные вязаные манжеты ее рукавов и нежно гладил тоненькие запястья. Он не хотел манипулировать ею, просто не мог остановиться. Ему нравилось чувствовать подушечками пальцев ее кожу, нравилось смотреть, как глаза ее заволакивал туман страсти.

Но этот вопрос вернул ее к реальности; глаза сделались строгими и настороженными.

– У меня тут семья.

Ее ответ ударил его как пощечина. Надо же, оказывается, у нее хватало хладнокровия лгать ему. А он-то думал, что владеет ситуацией.

– Но ведь ты живешь отдельно?

То бишь куда им пойти после ужина, чтобы остаться наедине?

Она покачала головой:

– Я люблю независимость и личное пространство.

Замечательно. Это ее личное пространство находится совсем неподалеку от их ресторана.

– Какая у тебя семья?

– У меня тут сестра, – нехотя ответила она и почему-то странно на него посмотрела. – А еще папа и дед, иногда. Мои родные всегда любили Париж. Мама часто привозила сюда нас с сестрой в детстве. Тут они с папой провели свой медовый месяц.

Он улыбнулся. Он не мог похвастаться особенными привилегиями, доставшимися ему с рождения, но эта у него была: он родился в городе, от одного названия которого женские сердца наполняются романтическим флёром и сладкой тоской.

Хотя… он родился совсем не в Париже, а на его окраине – в грязной оборке элегантного платья. Но теперь Париж целиком принадлежит ему.

– Поэтому ты так хорошо говоришь по-французски?

– Хм, отчасти. Мама умерла, когда мне было десять лет, и после этого отец долго не хотел сюда возвращаться. Но мы с сестрой всегда были привязаны к Парижу, из-за мамы. Мы обе учили французский в школе, а сестра недавно переселилась сюда. Но моя языковая практика проходила в основном во франкоязычных странах, где я работала над разными благотворительными проектами. Вот я чем… – казалось, она колебалась и не знала, в какое время поставить глагол, – занималась.

Боже милостивый. Да она в тысячу раз лучше его!

– И давно ты начала заниматься… своими проектами?

– После колледжа.

Колледжа. Значит, она училась лет на десять дольше, чем он.

– Впрочем, еще во время учебы я ездила туда на летнюю практику, так что еще раньше.

Он потер затылок и ничего не сказал. Так он и думал. Ему нечего предложить ей, кроме качественного шоколада и замечательного секса. Тогда почему она так упорно сидела в его салоне, словно хотела получить от него не только шоколад, но и что-то еще? Загадка.

Впрочем, нет, не загадка, а подтверждение его способности строить иллюзии. Она никогда и ничем не показывала, что ей хотелось чего-то еще.

Теперь его главная задача – постараться, чтобы она как можно дольше не осознавала своей ошибки. Хотя именно так его отец и добился расположения матери. Потому что долго скрывал свою истинную натуру.

– Удивительно, – сказал он. – Я тоже потерял маму в десять лет.

Она крепко сжала его руку. Он тут же протянул к ней другую, чтобы ласка досталась и ей.

– Это тяжело, – тихо сказала она. – Сочувствую. Она болела или погибла от несчастного случая?

Зря он коснулся этой темы.

– Бойфренд, – сухо уронил он. Он мог говорить об этом лишь сухо, хотя такой тон дался ему лишь после продолжительной практики.

Она в ужасе вытаращила глаза.

– Бойфренд… убил ее?

Он поморщился.

– Нет. – Господи, она предположила это, и он понял, что ничего не знает. Говорят, женщины проходят через повторяющиеся циклы. Вполне возможно, что мать сбежала с парнем, который обращался с ней так же, как когда-то отец. – Она убежала с приятелем. Ты хочешь красного вина? Этот «Медок» скорее всего нормальный на вкус.

Как там теперь его мать? Много лет он ненавидел ее, а тут внезапно ему отчаянно захотелось отыскать ее и убедиться, что она здорова и счастлива. Хоть сама она никогда не интересовалась его судьбой.

Его все еще безымянная подружка глядела на него непонимающим взглядом, приоткрыв рот. Вот ее-то родители любили. У него сжалось сердце в тоске и тревоге. Он не заслуживает ее. Ему нельзя сидеть тут и заманивать ее в свои огромные лапы.

– Все, что ты хочешь, – рассеянно ответила она, моргая и безуспешно пытаясь оторвать от него взгляд.

Он подозвал к себе Акселя, официанта, и заказал для нее бокал вина. Она удивилась, поняв, что вино налито только в ее бокал.

– Я ведь сказала – все, что ты хочешь.

Вот оно, начинается.

– Я не пью.

Она заморгала, потом расхохоталась.

Ну, это не так обидно, как он думал. И ждал, когда ее смех затихнет.

– Ты в самом деле не пьешь? Но ты ведь француз! Ах, мне это нравится. Я буду всем рассказывать…

Вообще-то прежде ему не нравилось говорить об этом. Люди смотрели на него будто на двухголового урода, а он не собирался объяснять всем причину. Но тут он невольно улыбнулся и погладил пальцами ее ладони.

– Шоколад – твой единственный порок? – весело предположила она.

– Ну… не единственный, – нехотя признал он.

Она опустила глаза на их соединенные руки и улыбнулась так, что по его телу пронеслось цунами. Вероятно, она умела видеть сквозь препятствия и сейчас смотрела сквозь крышку стола прямо на его самый насущный порок, который наполнялся силой и не давал ему покоя.

Внезапно она подняла ресницы и остановила на нем долгий взгляд. Он еще крепче сжал ее пальцы.

– Отец растил тебя сам или потом женился? – небрежно спросила она. Вероятно, хваталась за первую попавшуюся тему, чтобы ослабить сексуальное напряжение.

– Хм-м. – Вот что значит пригласить женщину на ужин. Приходится вести беседу. Все-таки лучше сразу заняться сексом, до, во время и после которого ни одна женщина никогда не смотрела на него с жалостью. – Он не женился. И это хорошо. – Он выбрал в меню самую полезную закуску, пытаясь компенсировать весь сахар, который он вливал в ее тело. – Шеф очень быстро жарит на сильном огне сыр из козьего молока, потом кладет его на салат вместе с карамелизованным бальзамическим инжиром…

Он замолк – ее глаза, только что смотревшие в меню, снова блуждали по его лицу, и он прочел в них легкую досаду.

Что он такого сказал? Проклятье! Пока он козырял своей сексуальностью, все шло так гладко! Что же заставило его сменить тактику?..

Ее руки зашевелились, словно она хотела их высвободить, и его пальцы инстинктивно сжались сильнее. Он посмотрел на ее кисти, на ее веснушки и рот… Ее тепло новой волной омыло его беззащитное тело. Ах, вот что… Вот что побудило его сменить тактику.

– Мне помолчать, чтобы я не мешал тебе изучить меню? – осмелился спросить он.

Она покачала головой, не отрывая глаз от их переплетенных рук.

– Нет. Нет, все, что ты сказал, было заманчиво.

Лишь когда подали первое блюдо, он осознал главный недостаток этой идеи ужина в ресторане – ему пришлось отпустить ее руки. Тогда он поставил ноги так, чтобы они касались ее коленей. А она позволила ему это сделать. Она съела весь салат и только треть стейка, а потом полила соусом картофель и ела его потихоньку, а он нарочно медленно жевал свой стейк, пока она не подчистила на своей тарелке калорийную смесь из сливок и рокфора, и тогда он с гордостью подумал, что чего-то уже добился. Плюс ко всему его озарила удачная мысль – говорить об интересных местах в Париже, оставив в покое семейные тайны. Беседа их оживилась. Ее глаза блестели, когда она рассказывала об увиденном, спрашивала его о том, что ему нравится. Не без смущения он обнаружил, что она знает в Париже достопримечательностей больше, чем он.

Когда они вышли на улицу, он набросил на ее плечи куртку, страшно довольный своей предусмотрительностью и ее недосмотром. Шли молча. Он понимал, что должен бы завязать беседу, но сердце его билось так сильно, что он не отваживался раскрыть рот. Он понимал, что речь его будет отрывистой, беспорядочной, и, возможно, он напугает ее.

Что с ним творится? И почему он нервничает из-за предстоящего секса?

У двери своего подъезда она повернулась и посмотрела на него, широко раскрыв глаза и сунув руки в карманы его куртки.

Он навис над ней, опираясь руками о дверной косяк.

– Скажи мне свое имя. – Он пытался проговорить это мягко, но понял, что у него ничего не получилось. Черт побери, он не хотел, чтобы она стала его очередной безымянной партнершей, с которой он провел горячую ночь. Вся его натура восставала против такой роли, которая долго его устраивала.

Святые небеса, она не собиралась говорить ему. Она отвернулась, а ее лицо сделалось задумчивым и отрешенным. Он почти прижался к ней, требуя ответа, и на ее лице появилась грустная, голодная улыбка.

– Жем… я… люблю, – ответила она со своим отрывистым английским «дж», и он содрогнулся всем телом.

Потом стало тихо, еще тише, чем в ту последнюю секунду перед объявлением лауреатов премии «Лучший работник Франции», когда его соперники наконец согласились, что да, он один из лучших шоколатье всего мира. Он забыл про ее имя.

– Что ты любишь? – прошептал он. Его шоколад? Его тело? То, что он рядом?

Она еще шире раскрыла глаза и глядела на него, словно попав в ловушку. Впрочем, так и было: он опирался руками по обе стороны ее тела и не собирался ее выпускать. Ее лицо сделалось пунцовым, и это было заметно даже при отблеске серебристо-золотых городских огней.

– Это мое имя, – сообщила она сдавленным шепотом.

Он заморгал, а внутри него все трепетало, стыло; он пытался быть разумным и не знал, что ему делать.

– Твое имя… Жем? – У него не получилось английское «дж»; его английский ограничивался матерными словами, которые он нахватал из фильмов, и рыночного лексикона для торговли шоколадом с такими полезными словами, как «овес» и «черная начинка – ганаш – с легкой ноткой оливкового масла». Он произнес это «Жем», и она запрокинула голову, словно наслаждалась его ласками.

Он погрузил руку в ее волосы, мягкими завитками лежавшие на голове, потом провел ладонью по ее шее, плечам, руке, провел ласково, страстно.

Она вздохнула и прижалась спиной к двери.

Его тело наполнилось новой энергией. Это было «да».

Он положил ладонь на ее живот между жесткими полами куртки, медленно провел ею кверху, по ребрам, и остановился под грудью. Ее глаза были закрыты, губы приоткрылись.

– Жем, – прошептал он; страх и желание смешивались в нем в какой-то странной, дикой гармонии.

Она задрожала и повернула голову набок; перед ним открылись ее подбородок и горло. Он принял предложение и очень нежно провел губами от уголка ее рта вниз, к шее…

– Жем, – шептал он, и его сердце грозило замереть в испуге, но тело заставляло сердце биться. – Какой у тебя код?

Он с трудом оторвался от нее, чтобы она могла повернуться в тесной ловушке между дверью и его телом и набрать код.

Не делай глупости, хотел сказать ей некий голос из его юности, оживший внутри него. Не показывай мне твой код. Не впускай меня к себе. Доминик безжалостно прогнал его.

Когда открылся замок, он мгновенно распахнул дверь, втолкнул Джейми внутрь. Дверь захлопнулась, отгородив их от улицы, погрузив в темноту. В этой темноте он поднял ее, посадил к себе на бедро и освободил одну руку, чтобы накрыть ее грудь. Приник губами к ее губам, и на этот раз они уже раскрылись и ждали его.

Дверь – к чему-то ценному – была для него открыта. Он получил приглашение войти.

Ей нравится есть медленно, маленькими кусочками, напомнил он себе. Нравится часами сидеть над лакомством, никуда не торопясь. Вот он и угощал ее собой понемножку, ласкал языком и руками, покусывал губы, целовал шею. Его тело сотрясалось от сдерживаемой страсти. Он упирался локтями в стену, с трудом сохраняя расстояние между ними. А она, чтобы не сползти с его бедра, вцепилась пальцами в его спину.

Ему нравилось это. Нравилось, как она прильнула к нему.

Тяжело дыша, он опять с трудом оторвался от ее губ.

– Скажи, куда идти. – Должно быть, он производил устрашающее впечатление – человек, потерявший над собой контроль.

Она махнула рукой в сторону ступенек. Он подхватил ее, посадил повыше, чтобы она обвила ногами его бедра, и понес наверх.

Несколько раз ему пришлось останавливаться, потому что не хватало дыхания – не от лестницы и не из-за ее веса. Он останавливался и целовал ее, держась за перила, чтобы не скатиться вместе с ней со ступенек.

Ей это нравилось. Ей нравилось. Ей нравился его вкус.

Возле квартиры ему пришлось взять у нее ключ – она так опьянела от поцелуев, что позволила бы ему обнимать ее здесь целую вечность. Но если и существовала дверь в его жизнь, которую он намеревался открыть, то именно эта, господь свидетель.

Он внес ее в квартиру и захлопнул дверь, отгородившись от проклятого мира.

Кровать, напомнил он себе и огляделся в маленькой комнате. Паркетный пол, красные шторы… Никаких стенок, никакого пола. Кровать. Или, возможно, диван.

При виде чемодана, лежавшего на полу в ее спальне, его сердце сжалось, затрепетало, словно от удара. Крышка была откинута, чемодан был набит доверху; какая-то одежда свисала с комода. Жем даже не разложила ее по ящикам. Она доставала все из чемодана – значит, была готова к отъезду в любой момент.

Он не стал обращать внимания на свое сердце. В его жизни никто не отличался особым терпением, включая его самого, и сейчас он меньше всего собирался бросать свои привычки.

Он зажег ближайшую к себе лампу, и Жем сначала застыла, потом высвободилась из его рук.

– Не надо – выключи, – взмолилась она.

Его рука замерла возле выключателя.

– Ты уверена? – разочарованно спросил он. Она стояла перед ним в густо-голубой тунике, закрывавшей ее тело, но ее лицо пылало, губы распухли от поцелуев, а глаза потемнели и горели голодным огнем. Но ведь в темноте он не увидит ни ее веснушек, ни ее разгоряченного тела и того, что с ним происходит под его ласками!

Ее губы упрямо сжались. Она скрестила руки на груди.

Он выключил лампу.

При свете, падавшем с улицы, он все же различал ее, но скорее как более светлый силуэт на темном фоне. Он не видел ни ее бледных веснушек, ни румянца смущения. В следующий раз, пообещал он себе, протягивая к ней руки, и тут же встревожился из-за своих непрестанных попыток сделать их отношения долгими.

Внезапно она вскочила на кровать, и ее лицо оказалось на одном уровне с его лицом. Когда на этот раз он поцеловал ее в губы, она сунула руки ему под рубашку. Там была майка. Проклятый идиот, зачем он надел ее? Но она устранила и этот барьер, задрав майку кверху.

Он снял с нее куртку, при этом ей пришлось убрать руки с его тела. Но он тут же схватил их и приблизил к пуговицам на своей рубашке.

– Я не могу тебе верить… – Она замолкла и поцеловала его, точно так, как он и мечтал, сделала это медленно, словно хотела наслаждаться его вкусом целую вечность.

– Чему ты не можешь верить? – спросил он возле ее губ, расстегивая пуговицы снизу, пока она расстегивала верхние. Но его руки вскоре забыли про пуговицы и начали гладить ее тело сквозь тунику. Он расстегнул ее надоедливый ремень, все время попадавшийся ему под руки, и бросил на пол.

– Неважно, – прошептала она, поглаживая его плечи. – Мне все равно.

Он не сумел промолчать – запротестовал, укладывая ее на кровать.

– Нет, важно. И тебе не должно быть все равно.

Его сердце бешено заколотилось – вот она, лежит и ждет его. Он снял с ее ног лодочки на плоской подошве, проведя ладонями по тонким легинсам, по стройным, упрямым мышцам, слишком тонким, но не слабым. Медленно сжал ее икры, более твердые, чем он ожидал.

– Скажи мне правду, – внезапно и резко спросил он, не глядя ей в лицо. – Ты больна? У тебя был рак? Сейчас все в порядке?

Молчание. Он ждал ответа, парализованный страхом, и не знал, как она отнесется к нему.

– Нет. – Ее голос звучал сердито. – У меня абсолютно все в порядке.

Он невольно прикинул, сколько калорий она съедала в его салоне. Если она больше ничего не ела, они мало что добавляли.

– А нормальную еду ты ешь?

– Нет. – В ее голосе слышался явный гнев. (Идиот, он все испортил.) – Я ем только самую лучшую в мире пищу. Впрочем, да, она включает также полезные фрукты и овощи. – Она не сказала «отстань», но ее тон явно намекал на это.

– Прости. – Он лег на нее и оперся на локти. – Просто я… – Его большой палец погладил ее скулу. У нее была мягкая кожа, а кость под ней крепкая и вместе с тем хрупкая. – Я просто… – Что он вообще собирался сказать?

Он снова покрыл ее поцелуями и на этот раз не старался делать это долго и медленно. Перекатился на спину и, не прерывая поцелуи, положил ее на себя, чтобы чувствовать тяжесть ее тела. Снова подвел ее руки к пуговицам на своей рубашке.

– Сними ее, – прошептал он возле ее губ. – Пожалуйста. Я хочу чувствовать твои руки.

Он раздумал снимать с нее одежду. Она-то, пожалуй, может наслаждаться им целый час, но про себя он точно знал, что проглотит ее, как только увидит голую.

Она оттолкнулась от его груди, надавив ладонями на его мускулы, и взглянула на него. Почему она не позволила ему зажечь свет? Он не сомневался, что она порозовела от смущения. Но она сидела на нем верхом, прижав колени к его бедрам. Его плоть заметно возбудилась.

Она наверняка смущена. Наверняка. И когда его бедра непроизвольно рванулись к ней, словно пес, спущенный с поводка, она прикусила зубами нижнюю губу. Желание сдавило его жестким кулаком. Он схватил ее пальцы, прижал их к своим пуговицам. Наконец-то она занялась ими.

Он все время думал, что возбудиться сильнее просто невозможно, а она неизменно доказывала, что он ошибался. Ее тонкие руки распахнули его рубашку, гладили по майке; она сидела на его возбужденной плоти, прижимая ее своим весом. Потом подняла кверху его майку, скользнула ладонями по его коже… желание сотрясало его, словно последнюю в стае дворняжку. Нет.

Нет, все было не так.

Желание сотрясало его как прекрасную искрящуюся звезду, от которой ей хотелось получать свет.

Он сел, чтобы она могла стянуть с него через голову рубашку, и они оказались лицом к лицу. Она по-прежнему сидела на нем верхом.

– Малышка, котенок, – прошептал он, погладил ее по плечам и, взяв за тонкие запястья, отвел от себя ее руки. – Можно я сделаю это несколько раз?

Она уткнулась лицом в ямку между его шеей и плечом и кивнула.

Глава 9

И все-таки другой причиной, почему она настаивала, чтобы они не зажигали света, было смущение. От смущения у нее покраснело не только лицо, но и все тело. На коже выступил жар – жар, какой Доминик произвел в ней.

Он сделал ее такой горячей. И такой теплой. Она не понимала его мотивов, не понимала, почему он выделил ее из множества женщин, но словно высохшая губка стремилась впитать его до последней капли – все, что ей удастся. Потом он, если захочет, может выжать ее и получить себя назад, но все равно у нее останется частичка его, и ей будет что хранить.

Еще она надеялась, что и он что-то получит от этого.

Она отвернулась от его горла и покрыла поцелуями эти широкие плечи. Зачем шоколатье и кондитеру такие плечи? Да, его труд физический, но в этих плечах чувствовалась чудовищная сила; такие плечи бывают у каменщиков или спортсменов, серьезно занимающихся гимнастикой. Она сжала руками его бицепсы и даже попробовала их упругость. Перед встречей с ней он принял душ и смыл весь шоколадный запах, вызывавший у нее ощущение домашнего уюта. Тут, ночью, от него пахло только им, ну разве что чуть-чуть какао, совсем неуловимо. Она могла обнюхать все его тело и найти только его. Запах совершенно новой территории.

Так почему же она чувствует, что в таком месте ей хочется жить?

– Жем. – Смягченный вариант ее имени дрожью отозвался в ее теле.

– Что? – прошептала она, водя губами по его груди, которая вздымалась и опускалась.

Он схватил ее за бедра и сильно прижал к себе.

– Ничего. – Он погладил ее по спине сквозь ткань. – Мне просто нравится называть тебя так. – Он сжал ее бедра. – Произнеси мое имя.

Она прижалась лицом к его груди, и он почувствовал ее усмешку.

– Месье?

Он сердито впился пальцами в ее ягодицы.

– Не смешно.

Правда? Что ж, возможно, у нее своеобразное чувство юмора.

Он взял ладонями ее щеки и посмотрел на нее в темноте долгим взглядом.

– Ну, может быть, немного смешно, – уступил он. – Тогда как-нибудь в другой раз.

Значит, для него это не разовое развлечение? В другой раз они, возможно, будут играть в эротические игры? Но, может быть, «в другой раз» – всего лишь фигура речи… Она вдруг обхватила его руками, прижалась к нему, словно хотела вместить в себя весь жар его тела.

Вероятно, она сдавила его сильнее, чем думала, и почувствовала, как он резко выдохнул. Потом задрал ей тунику и провел ладонями по ее голой спине. Джейми задрожала. Его руки такие грубые! И такие огромные. Такие… нежные. Все ее тело хотело возопить, словно обожженная зноем земля о дожде, о той силе и той нежности, словно он мог исцелить все ее недуги и раны.

– Скажи мое имя, – снова повторил он.

– Доминик Ришар.

В наказание он потряс ее бедра, и эта небольшая встряска отозвалась в ней мучительной жаждой.

– Только имя.

Она ослабила хватку, скользнула рукой по его бицепсам, восхитилась их упругостью, крепостью…

– Доминик.

Не отпуская ее, он перекатился на спину, потом на бок и стащил с нее легинсы. Его шершавые ладони царапали ее голый зад и ноги. Она беспокойно заерзала, холодный воздух коснулся ее промежности. Оказывается, он снял с нее трусики. Поначалу она не знала, понял ли он это, ведь ее прикрывала туника.

Потом его руки медленно, очень медленно заскользили вверх по ее голым ногам и… он это понял.

– Милая, – прошептал он в ее губы, покрыл их поцелуями, а сам раздвинул рукой ее ляжки. – Ты так меня хочешь?

Конечно, он не мог видеть, что вся она пылает смущением, но зато ее голодная и влажная промежность живет по своим законам. Джейми уткнулась лицом в его тело, беспомощно кивнула и легла на него.

– Правда, Жем? В самом деле? – Он осторожно засунул на полдюйма внутрь нее кончик пальца. Она жарко задышала, прижалась лбом к его груди, так, чтобы спрятать от него лицо и одновременно видеть огромную руку, лежащую на ее лобке. – Еще немножко? – прошептал он в ее макушку, сунув палец чуть глубже. – Вот так, понемножку?

Она откинула голову и замотала головой, отчаянно протестуя. Нет, не понемножку. Всё, всё, всё.

Но он продолжил игру и продвинул палец еще на полдюйма.

– Мне нравится, ах, мне очень нравится, как ты принимаешь меня. Тебе ведь тоже нравится, милая, тебе нравится, когда я захожу в тебя. Скажи мне, что это так.

Ее пальцы вонзились в мышцы его спины.

– Да. – Она чуть не рыдала от неутоленного желания, но тело ее уже ответило на его вопрос. – Ты и сам знаешь.

– Нет, скажи. – Его палец скользнул глубже, другая рука обхватила бедро, не принуждая, а как бы уговаривая ее открыться ему. Ее влагалище впустило его и туго сжалось вокруг пальца. – Мне нравится, когда ты говоришь об этом.

Ох, да, он любит, когда его хвалят. Она откинула голову, чтобы он видел ее лицо, ее отчаяние.

– Я люблю это, – прошептала она. – Я люблю. Я хочу, чтобы ты вошел в меня. Я никогда не смогу насытиться тобой. Я хочу тебя. Не надо – не мучай меня.

– Мучить тебя? – Он запустил пальцы в ее волосы, подложил ладонь под ее затылок. – Мне казалось, ты любишь, когда все делается медленно. Я не стал бы мучить тебя.

Она с трудом растянула губы в улыбке, а тело ее дрожало от неутоленной страсти.

– К-как-н-нибудь – в д-д-руг-гой раз, пож-жалуй, – ответила она его же словами. – А сейч-ч-ас… я просто очень хоч-чу тебя.

– Жем. – Он крепко прижал ее к себе, повернул так, что ее спина легла на его грудь, и обхватил ее большими руками. Ей нравились такие объятия, но ее тело задрожало еще сильнее – обиделось, что он вынул палец.

– Я весь в твоем распоряжении, – прошептал он, прижавшись губами к ее макушке. – Жем. Только позволь мне сначала узнать одну вещь.

– Какую? – Она извивалась, терлась, наслаждалась этим движением, но ей все равно хотелось большего.

Он положил ладонь на ее промежность, прижал к себе ее бедра; сам он все еще был в джинсах.

– Всего лишь одну мелочь, Жем.

Он положил большой палец на крошечный центр абсолютной власти над ее телом. Она дернулась и обмякла в его руках, а он гладил ее клитор.

– Вот он. – Его грубый, нежный голос был словно сам секс, еще более мощный, чем ласки его пальца. – Тебе нравится, моя сладкая? Хочешь сильнее? Хочешь… прямо сейчас? Давай, котенок, вот, я весь твой, отдайся мне… какая ты красивая… да… ох… да…

Она открылась ему так стремительно, что это ее смутило бы, могла бы она хоть что-то соображать. Она открылась, как цветок открывается солнцу. Она дрожала в его сильных руках, и весь мир растворился вокруг нее. Она извивалась, выгибала спину.

– Да. – В его голосе слышался неприкрытый триумф. Он сжал руку в кулак и нежно водил костяшками по ее клитору, вызывая оргазм, позволяя ей насладиться его долгими волнами. Наконец она затихла и, обессилевшая, терлась лицом о его бицепсы. Он отодвинулся от нее, стянул с себя джинсы и сунул руку в карман. Конечно, он пришел к ней, запасшись презервативами. Ведь они хотели этого, верно.

Он раздвинул шире ее ноги, опустился на колени и стащил с нее тунику, уронил ее на пол. Потом замер на минуту, упираясь кулаками в бедра. Еще никогда она не видела такого возбужденного мужчину.

Он тяжело дышал.

– Пожалуйста, Жем, сними это сама. Я так хочу.

Он глядел на ее лифчик. Все еще вздрагивая от последних волн оргазма, целиком покорная его воле, она приподнялась на локтях, завела руки за спину и расстегнула застежку. Снова легла, стянула с плеч бретельки и сняла бюстгальтер, словно давала некий священный обет. Словно это было жертвоприношение девственницы.

– Господи, – воскликнул он, лег на нее, заставил обнять его ляжками и мельком усмехнулся. – Видишь, вот почему я хотел убедиться. Но ты мне обещала. – Он медленно, совсем немного вошел в нее. – Тебе… тебе нравится, Жем? Хочешь еще немного?

Она укусила его в плечо.

– Не смей так делать! Не смей дразнить меня играми!

Он сдерживался изо всех сил. На висках выступили бисеринки пота, на всем теле напряглись мышцы. Но он усмехнулся.

– Ты хочешь, чтобы я сделал – так? – Он резко и сильно вошел в нее, наполнив собой.

– Да! – Она вцепилась в его ягодицы, прижимая его к себе еще сильнее, изгибая тело так, чтобы принять его целиком. Он был в ней – восхитительно. Он словно обновил ее всю. Его резкий, бешеный ритм заставлял ее таять от наслаждения.

– Жем. – Он перестал улыбаться; теперь его лицо было суровым, диким. – Ты ведь… ты ведь обещала мне, что мы с тобой сделаем это несколько раз. По-моему, нам захочется этого. – Он вышел из нее и вонзился снова, еще глубже, но там внезапно замер, к ее сильному разочарованию.

– Кажется, я просила – не надо медленно!

– Нет. – Он потряс головой, словно боксер, приходящий в себя после атаки. – Я… я уже не могу себя контролировать. Скажи мне – скажи, если я сделаю тебе больно.

Она взглянула на это суровое лицо «хулигана», на темные, косматые волосы, прилипшие к вискам, на черные как смоль глаза и засмеялась.

– Ты – сделаешь мне больно? С ума сошел? Нет – пожалуйста. Я хочу тебя. Хочу получить все, что ты можешь дать.

– Боже, – удивленно выдохнул он. – Что ж, получай, милая. Медленно сейчас уже не получится.