Текст книги "Синдзю"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

На сей раз беседа с Огю протекала в его личном кабинете. Утреннее солнце било в прозрачные окна. Ни тебе зловещего сумрака суда, ни доносов, ни обвиняемых, ни свидетелей, только престарелый слуга подает чай. Они с Огю сидят на шелковых подушках у стола. Их не разделяет пятачок Истины, однако Сано все равно как преступник в ожидании приговора.

Он долго размышлял, пойти ли к Огю сегодня или подождать, когда фактов по делу соберется больше. Чувство вины перед Глицинией заставило его решиться: откровенность – это самое меньшее, чем он может выказать почтение вышестоящему начальнику.

– Досточтимый судья, я почтительно прошу вашего разрешения продолжить расследование смерти Ниу Юкико и Нориёси.

Огю морщинистыми руками взял чашку с чаем и вдохнул поднимающийся пар. Строгая официальная одежда – черное хаори с широкими накладными плечами поверх черного кимоно, на котором по кругу наштампованы золотые фамильные гербы, – придавала коже особенно бледный и сухой вид. На фоне красочной фрески судья напоминал портрет собственного предка, выполненный тушью.

– Я рад, что вы навестили меня, – наконец выговорил Огю. – Оказывается, нам надо многое обсудить.

Сано попытался уловить лучик надежды в нейтральном заявлении.

– Слушаю вас, досточтимый судья.

– Это касается нашего отчета. – Огю взглянул на свиток перед собой.

Сано обуяло предчувствие. В отчете он назвал синдзю подозрительным.

– Боюсь, ваш документ не отражает того понимания, которого мы достигли на прошлой встрече.

У Сано упало сердце. Раздражение сделает Огю невосприимчивым к каким-либо доводам.

– Кроме того, вы распорядились кремировать тело Нориёси вопреки закону.

– Пожалуйста, позвольте мне объяснить, – сказал Сано, почти физически ощущая, как пол уходит из-под колен. – Когда я узнал об этом синдзю, то подумал, что дело нуждается в дополнительном расследовании. Вот почему я написал такой отчет.

Огю помрачнел. Сано заторопился. Нет смысла объясниться по поводу кремации, главное – в другом.

– Простите мою самонадеянность, мне не следовало нарушать ваши приказы. Однако, проведя определенные следственные действия, я убедился, что Юкико и Нориёси были убиты. Умоляю вас разрешить мне закончить расследование, чтобы найти убийц и представить на ваш суд. – Он не счел нужным напоминать Огю, что, если слух об убийстве дочери даймё дойдет до официальных кругов, поднимется большой шум.

Хмурые морщины на лбу судьи стали резче – то ли от удивления, то ли от раздражения.

– И откуда же вам это стало известно?

Желая успокоиться, Сано сделал несколько глотков чаю.

– Я выяснил, что Нориёси не интересовался женщинами, значит, он не мог себя убить из-за Юкико. Кроме того, у него имелись враги. По крайней мере один ненавидел его настолько, что был готов пойти на преступление.

– И кто же? – Огю отхлебнул из чашки и подал знак слуге, чтобы тот подлил ему и Сано свежего напитка.

– Кикунодзё, актер театра кабуки.

– Как вы узнали... о наличии этого врага? – Пауза свидетельствовала о скептическом настрое Огю.

– Я говорил с близким другом Нориёси, Глицинией.

Сообщив имя, чтобы придать достоверности рассказу.

Сано надеялся, что не придется докладывать, чем женщина зарабатывает на жизнь.

Но Огю, видимо, и так знал. Ходили слухи, что судья, несмотря на возраст, частенько бывает в увеселительных заведениях Ёсивары. Он вздохнул и процитировал старую поговорку:

– Есть две редкие вещи: квадратное яйцо и искренность юдзё.

– Думаю, она говорила правду. – Сано внезапно вспомнил прошлый вечер: скорбь Глицинии, ее мольбы арестовать Кикунодзё за убийство, ее страсть... Кровь в жилах у Сано загорелась. Усилием воли он заставил себя вернуться к реальности.

Огю покачал головой:

– Ёрики Сано.

«Разве можно быть таким доверчивым? – расшифровал Сано его тон. – Как вы смеете тратить мое время на такую чепуху?»

– Судья, я был в морге и видел большой синяк у Нориёси на голове, его кто-то ударил, – в отчаянии проговорил Сано. – И еще... Он не был похож на утопленника.

Сано вступил на зыбкую почву. Вдруг Огю захочет побольше узнать о его посещении морга? К счастью, рафинированная утонченность удержала Огю от щекотливой темы. Судья состроил гримасу отвращения:

– Мы здесь не говорим о подобных вещах.

Выложив основные аргументы, Сано умолк. Если Огю отверг два доказательства и отказался обсуждать третье, то на что еще можно надеяться?

Огю прочистил горло и приказал принести очередную порцию чая. Сано приготовился выслушать неизбежные упреки с упоминанием Кацурагавы Сюндая. Однако мысль судьи устремилась в другом направлении.

– В царстве зверей можно многому научиться, – сказал Огю. – Когда тигр шествует к озеру, олень ждет, пока тот напьется и уйдет, и только потом утоляет жажду. Когда в небе появляется ястреб, мелкие твари прячутся.

Сано кивнул в надежде, что собеседник наконец перейдет к существу дела.

– Когда стрекоза распускает великолепные крылья, насекомые боятся к ней приближаться и уж тем более вызывать у нее гнев.

Последний сценарий не соответствовал истинному положению вещей в природе, но Сано понял смысл послания. Перед глазами возник герб – красная стрекоза в кольце на белом знамени.

– Значит, вы слышали о моем визите в имение Ниу.

Огю состроил изумленную мину.

– Ёрики Сано, неужели вам нужно напоминать об опасности, с которой сопряжены действия, оскорбительные для семьи крупного даймё? Госпожа Ниу лично заезжала ко мне, чтобы пожаловаться на ваше вторжение. – Голос возмущенного судьи поднялся до заоблачных высот и превратился в визг. – Какая глупость, какое безрассудство толкнули вас на столь дерзкий поступок, да еще в такое неподходящее время? – На его запавших щеках проступили яркие пятна, глаза сузились.

Сано стоически вынес оскорбления, хотя каждое разрывало его самурайскую душу. Лицо горело от стыда: он разгневал начальника настолько, что тот вынужден открыто выражать злость. Сердце сжималось под холодными щупальцами страха: что выберет Огю в качестве наказания? Попутно пытливая часть мозга спокойно анализировала: а почему, собственно, Огю жаждет остановить расследование и умиротворить Ниу?

– Ниу встретили меня очень милостиво, – мужественно возразил Сано. – Госпожа Ниу вообще не показала, что обижена. И с чего ей обижаться? Я лишь задал несколько вопросов, на которые она и молодой господин Ниу, по-моему, с радостью ответили. Если барышню Юкико убили, почему семья должна быть против расследования? Разве Ниу не заинтересованы в том, чтобы убийца был найден? Разве они не хотят отомстить за поруганную честь?

– Если Юкико убили, ёрики Сано.

Возражения Огю напомнили Сано гневную речь Глицинии. «Уж нет ли у Ниу причин не желать раскрытия убийства и поимки преступника? – подумал Сано. – Не помогает ли им Огю в сокрытии истины?» Сано отогнал крамольные мысли: «Вздор! Начальник исходит только из высших моральных принципов. Ниу и Огю просто стремятся избежать скандала, который наверняка возникнет, если все узнают о том, что Юкико замешана в синдзю». Все-таки подозрение оставило в душе неприятный осадок.

– Юкико и Нориёси расстались с жизнью добровольно. – Голос Огю обрел обычный тембр, на лицо вернулась характерная бледность. – Выбранный способ смерти и предсмертная записка подтверждают это. Трения прекращаются. Жду от вас обещания, что впредь вы не станете более тревожить семью Ниу и тратить понапрасну время, гоняясь за беспочвенными фантазиями.

Сано осмелился на последнюю попытку. Набрав полную грудь воздуха, он выпалил:

– Судья Огю, я уверен в том, что Юкико и Нориёси были убиты. У меня даже есть свидетель. Позвольте продолжать расследование и объяснить семье Ниу, почему оно необходимо. Убийца гуляет на свободе, это опасно для общества. Как ёрики и судья мы обязаны обезвредить преступника, прежде чем он нанесет новый удар.

Он с тревогой ждал ответа. Огю тоже самурай, и, конечно, он не устоит перед обращением к долгу.

Проигнорировав страстный призыв Сано, судья поменял тему.

– С глубоким прискорбием я узнал, что ваш отец болен.

Расчетливая фраза как удар поразила Сано. Кровь застучала в ушах, в глазах потемнело. Огю, которого он бесконечно уважал, напомнил ему об обязанностях таким недопустимым способом! Сано, чтобы не потерять самообладания, стиснул зубы.

Сквозь волны ярости до него доносились сухие, безжалостные слова Огю:

– Человек его возраста заслуживает всяческой заботы от самых близких людей. Будет жаль, если бесчестье семьи ухудшит его состояние.

Сано похолодел, словно на него вылили ушат ледяной воды. Огю угрожает увольнением! Ради отца нельзя допустить, чтобы это случилось. Но Сано не мог сразу сдаться.

– Судья Огю...

Огю принял из рук слуги очередную чашку. Сано чаю не предложил: беседа завершена. Сано нехотя встал и поклонился.

– Ёрики.

Сано обернулся у двери.

– Могу я просмотреть ваш окончательный отчет о синдзю? – мягко поинтересовался Огю. – Я хотел бы сообщить госпоже Ниу сегодня днем на похоронах Юкико, что дело закрыто.

Сано снова поклонился и вышел. Пусть Огю интерпретирует его молчание как угодно.

Глава 9

Сано торопливо шагал в офицерскую гостиницу. Мимо мелькали знакомые, он старался не встречаться с ними глазами. Мысль о том, чтобы заговорить с кем-нибудь или пойти на службу, была невыносима. Во всяком случае, сейчас, когда его трясло от бессильной ярости. Нужно совладать с эмоциями.

На поручнях веранды висели напольные циновки и постельное белье. Все двери были распахнуты. В номере служанка мыла пол. Сано и позабыл, что гостиницу тщательно убирали раз в неделю именно в это время. Раздосадованный, он побежал в сад.

Но и там Сано не мог успокоиться. В поисках, на чем бы сорвать злость, огляделся. Возле ног лежал камень размером с кулак. Сано схватил его и швырнул в пруд.

Камень – БУЛТЫХ! – вызвал целый фонтан брызг. Сано сразу же почувствовал облегчение. Что за глупое поведение! Словно у маленького школяра. Сано присел на корточки возле воды и, глядя на снующие сосновые иголки, задумался.

Теперь, когда гнев канул камнем на дно, он стал лучше понимать позицию Огю. Смерть Юкико и Нориёси действительно похожа на самоубийство. Синяк на голове, гомосексуализм и сомнительные сделки художника не доказывают обратное, Сано представил ничтожные улики. Нельзя винить судью за то, что тот прибег к крайним средствам для предотвращения грозящей, по его мнению, катастрофы. Нужно добыть доказательства, которые ни Огю, ни Ниу не смогут отмести, тогда все будут благодарны Сано.

Он со вздохом поднялся. Придется снова пренебречь приказом. А вдруг в процессе розыска обнаружится, что Ниу замешаны в преступлении и Огю их покрывает? Перспектива смутила Сано, но он вспомнил Глицинию и Ито. Показания юдзё, операция, проведенная доктором, кое-чего стоили каждому из них. Сано не мог легко сбросить это со счетов. Потрясенный, он понял, что готов рискнуть ради выполнения долга перед ними. Сано ощутил прилив неведомой энергии и устрашился. Отход от Пути воина, кодекса неколебимой верности и послушания, может иметь последствия, которые трудно вообразить.

Он направился к конюшне, уверяя себя, что все обойдется. От расспроса Кикунодзё беды не будет. Если повезет, судья Огю и госпожа Ниу узнают о возобновлении расследования только тогда, когда появятся весомые улики.

Впрочем, не исключено, что им наплевать на любые доказательства. Ну да ладно!

* * *

Сару-вака-тё, театральный квартал возле южного городского района Гинза, получил свое название от расположенного здесь двора Токугавы. Тихая погода. Спокойная поступь лошадей напомнила Сано праздники в детстве. Бывало, они всей семьей, с друзьями и родственниками, целый день проводили в театре – от рассвета, когда представление начиналось, и до заката, когда заканчивалось. Отец, как и многие старые самураи, предпочитал классические постановки. Но и ворчал по поводу напыщенных пьес кабуки, хотя они ему и нравились. Позже Сано, подобно другим юношам, посещал театр, чтобы пофлиртовать, благо молодые дамы приезжали за тем же. К сожалению, в последние пять лет работа оставляла ему мало времени для развлечений.

Сару-вака-тё блистал знакомыми красками и весельем. Стены четырех главных театров пестрели от афиш. Из открытых окон верхних этажей доносились куплеты и взрывы смеха – представления были в самом разгаре. Барабанщики в квадратных башнях на крышах отбивали ровный басовитый ритм, созывая далеких театралов. Люди разных возрастов и положений заполняли широкую улицу. Они стояли в очереди у билетных касс, покупали закуски в чайных домиках и ресторанах, разбросанных там и сям, обменивались приветствиями и впечатлениями. Сано знал: некоторые ночевали на театральных ступеньках, чтобы получить хорошие места или увидеть любимых актеров.

– Где выступает Кикунодзё? – Сано передал служащему общественных конюшен поводья.

Тот показал на самый большой театр:

– В «Накамура-дза».

У входа в театр висело объявление: «„Наруками“. В главной роли великий Кикунодзё!» К досаде Сано, очереди не было. Представление началось.

– Можно пройти? – спросил он без особой надежды у продавца билетов.

«Наруками» – история о принцессе, спасающей Японию от безумного монаха, который при помощи магии мешал дождю пролиться на землю, – была очень популярной. Впрочем, Кикунодзё всегда собирал аншлаг.

Продавец утвердительно кивнул:

– Есть места, господин. Постановка идет целый месяц. Большая часть публики уже посмотрела.

Войдя в театр, Сано минуту помедлил, ориентируясь. Просторный зал с окнами на потолке утопал в зимнем полумраке: пожарные правила запрещали внутреннее освещение. Тем не менее Сано различил на стропилах герб Кикунодзё. Женщины и простонародье сидели вдоль стен. Самураи располагались, белея открытыми макушками и топорщась рукоятками мечей. По приподнятым проходам, делящим зал на квадраты, бегали разносчики еды и напитков. Публика постоянными разговорами и беспрестанным движением почти заглушала игру музыкантов. Сано взобрался на ближайший проход и, озираясь, пошел вперед. Вот и свободное место. В секторе только пять человек. Устроившись на циновке, Сано обратился к спектаклю.

Действо близилось к концу. На фоне гор и облаков Наруками сулил стране голод и разорение. Утрированно черные брови и баки придавали безумцу демонический вид. Красно-золотая мантия, наброшенная поверх коричневого монашеского кимоно, поблескивала в тусклом свете. Актер громко и отчетливо выговаривал слова, притопывал и жестикулировал, стремясь привлечь внимание зрителей. Музыканты, сидящие по краям сцены, производили какофонию с помощью флейт, самисэнов и деревянных трещоток. Едва песня и музыка смолкли, в зале установилась тишина. Головы повернулись к выходу.

– Идет, – прошептал кто-то.

Лихорадочно застучали трещотки. Сано почувствовал, как по залу прокатилась рябь предвкушения.

На мостике, переброшенном через весь театр, возникла принцесса Таэма. Одетая в кимоно из красного атласа в белых хризантемах, она медленно и грациозно шла спасать свой народ от происков мага. Лицо, запудренное рисовой мукой, на котором алели напомаженные губы, поражало красотой. Черные волосы, поднятые на висках, свободно ниспадали сзади до пояса.

– Кикунодзё, – выдохнули зрители. Зал разразился овациями.

Принцесса появилась на сцене и запела. Публика притихла. Сано знал, что Кикунодзё – замечательный оннагата, что ему нет равных в исполнении женских ролей. Однако поверить в то, что Таэму играет мужчина, было невозможно. Лицо, голос, движения – все принадлежало женщине. Даже кусок алой материи, прикрывавший выбритую макушку актера, не нарушал иллюзии. Принцесса начала соблазнять монаха. Сано физически ощущал, как поток сладострастия струится от Таэмы к Наруками. Кто устоит перед такой красотой?

После нескольких песен Наруками сдался. Принцесса перерезала магическую веревку, которая удерживала дождь. Музыканты изобразили звук падающей воды. Япония под овации, свист и топанье зрителей была спасена.

Сано оставался на месте до тех пор, пока большинство зрителей не покинули театр. Затем прошел на сцену, где Кикунодзё любезничал с группкой поклонниц.

Актер оказался крупнее, чем предполагал Сано. Должно быть, актер, игравший Наруками, надевал сандалии на платформе, чтобы стать выше принцессы. Вблизи открылись новые детали, указывающие на истинный пол Кикунодзё: грубоватые черты лица, кадык, который во время спектакля был незаметен из-за опущенного подбородка, костистые запястья.

Но это нисколько не волновало почитательниц. Напротив, мужская сексуальность под дамской прической и одеждой возбуждала их до безумия. Театралки краснели и хихикали, когда по очереди стыдливо подходили к актеру и одаривали: кто красиво обернутой коробочкой, кто робким комплиментом. Кикунодзё принимал подношения с легкой улыбкой, изящным поклоном и складывал на специально приготовленной для этой цели столик.

Сано дождался, когда удалилась последняя поклонница, и представился.

– Кикунодзё-сан, могу ли я переговорить с вами с глазу на глаз?

Актер достал из складок кимоно веер и прикрыл нижнюю половину лица.

– Досточтимый господин... мои обязанности... у меня поручения... скоро новое представление... Очень извиняюсь... может, в другой день... – Мимика, тонкий томный голос, речь с придыханием на редкость точно копировали повадки благородной дамы.

– Я о Нориёси... Поговорим здесь, при всех, или где-нибудь еще? Выбирайте. – Как бы ни впечатлял разыгранный фарс, Сано не собирался упускать актера.

Кикунодзё сразу смекнул, в чем дело. Сано понял по глазам. Актер с притворной скромностью кивнул и пискнул из-под веера:

– Идемте со мной.

Сано проследовал за величавой фигурой Кикунодзё через дверь около сцены и по тускло освещенному коридору к гримерной. Они разулись перед завешенной дверью, и Сано с удивлением заметил: сандалии Кикунодзё больше его.

В крошечном помещении на открытых вешалках висели яркие кимоно. Стенку занимали полки, на одной деревянные головы, прикрытые париками, на остальных – веера, гребни, туфли, скатанное нижнее белье. На туалетном столике валялись расчески и тампоны для пудры, стояли сосуды с гримом. С большого зеркала свисали шелковые шарфы. На столе громоздились коробочки, похожие на подношения поклонниц Кикунодзё. Не являлась ли Ниу Юкико завзятой театралкой? Предсмертная записка намекала на это. Плюс госпожа Ниу жаловалась, что театр дурно влияет на молодых девушек.

Кикунодзё опустился на колени перед туалетным столиком. Сано присоединился к нему, чувствуя некоторое смущение. Истинные оннагата никогда не выходят из образа. Они утверждают, что это помогает играть более убедительно. Нужно ли поддержать игру и обратиться к Кикунодзё как к женщине? От актера исходит крепкий запах мужского пота. Попробуй тут подыграй.

К облегчению Сано, Кикунодзё не стал лицедействовать: либо уловил его смущение, либо не захотел тратить усилия на какого-то ёрики.

– Выкладывайте, что у вас, только, пожалуйста, побыстрее. – Актер бросил веер, поднял голову и распрямил ссутуленные плечи. Однако голос остался высоким, словно профессия бесповоротно феминизировала человека. – У меня сегодня днем еще спектакль, перед ним мне надо успеть провернуть одно важное дело.

– Например, заплатить за молчание кому-нибудь вроде Нориёси, – попробовал Сано застать актера врасплох.

Кикунодзё пожал плечами.

– Значит, вам известно, что он меня шантажировал. Надеюсь, вы не будете против, если я переоденусь? Очень спешу.

– Ни в коем случае.

Сано с интересом наблюдал, как Кикунодзё разбирает сложную систему заколок, которыми парик крепился к волосам, гладко зачесанным и схваченным ниже затылка в плотный узел. Затем он взял кусок материи, обмакнул его в сосуд с маслом и стал убирать с лица грим. Чудесная трансформация – юная принцесса Таэма превратилась в мужчину далеко за тридцать с приятным, но не особо примечательным лицом.

– Нориёси больше не потревожит ни меня, ни кого другого, – сказал Кикунодзё. – Он мертв. Я, признаюсь, нисколько об этом не сожалею. Мелкий проныра!

«Узнай, что тебя подозревают в убийстве, ты бы не посмел столь откровенно высказываться», – подумал Сано.

– А по поводу чего он вас шантажировал?

Кикунодзё встал и развязал длинный широкий пояс.

Скинул верхнее и нижнее кимоно. Под одеждой, на груди, талии и ягодицах, были прикреплены ватные подушечки. Актер отлепил толщинки от худощавого, но мускулистого тела. Сано отметил: Кикунодзё достаточно силен, чтобы убить Нориёси и Юкико и сбросить в реку.

– Говорят, на самом деле Нориёси не покончил с собой. Его убили. Вы слышали?

– Возможно. – Даже решив, что этот слух распустила Глициния, Сано оценил ловкость, с которой актером ушел от ответа. Значит, достаточно умен, чтобы спланировать и осуществить убийство. – Так по поводу чего он вас шантажировал?

Кикунодзё облачился в голубое нижнее кимоно и верхнее из черного шелка, украшенное золотыми колесами со спицами и голубыми волнами, затем подпоясался одноцветным черным кушаком.

– Думаю, это вряд ли вас касается. – Он демонстративно посмотрел в сторону двери.

Через щель в занавеске была видна часть сцены. Там шла интерлюдия для оставшихся зрителей. Актер, изображая самурая – слугу даймё, исполнял шуточный танец. Он размахивал боевой палицей, словно женщина, занятая весенней уборкой в доме. Слышались одобрительный гул простых горожан и шипение и свист самураев. Так, во всяком случае, определил Сано.

– Я спрашиваю вас потому, что" может быть, и вправду Нориёси был убит.

Кикунодзё, надевай черный плащ поверх кимоно, сердито вздохнул:

– Я его не убивал. Я провел ночь с дамой.

– А она это может подтвердить?

– Конечно, нет, – поморщился актер. – Нориёси разнюхал, что я встречаюсь с замужней дамой. Ее муж, узнай об этом, убил бы нас обоих. Вы же понимаете.

Сано кивнул. Театр кабуки был основан около ста лет назад синтоистскими монахами из храма Идзумо. Вскоре кабуки утратил связь с религией. Актрисами стали проститутки. Их фиглярство перешло все границы приличия, что привело к соперничеству возбужденных поклонников. Город захлестнули массовые беспорядки. В итоге правительство запретило женщинам выступать в театре. Их роли начали исполнять мужчины. Однако проблема оказалась неразрешенной. Оннагата провоцировали скандалы так же, как проститутки, вызывая вожделение не только у гомосексуалистов, но и у женщин, которые находили маскарад очень пикантным. Дабы укротить слабый пол, правительство приказало оннагата выбривать макушки. Те подчинились. На искусственные лысины легли красные платки. И что? Теперь поклонницы млели и от этого. Кикунодзё со своим тайным романом был не оригинален.

– Сёгун, между прочим, поступает, как ему заблагорассудится... с женами и дочерьми министров. А нас, бедных прелюбодеев, наказывают – если не разгневанные супруги, то власти. Что вы об этом думаете, ёрики?

Сано подумал, что Кикунодзё снова стремится поменять тему.

– Положение дает привилегии, Кикунодзё-сан. Так что насчет Нориёси?

Актер бросил взгляд, исполненный тайного уважения.

– Нориёси требовал все больше и больше денег. Он высосал меня до последней кровинки. В конце концов, примерно месяц назад, мне пришло в голову: если он начнет рассказывать, то кто ему поверит? Просто его слово будет против моего, а кто он такой? Я сказал, что больше платить не намерен, и объяснил почему. – Кикунодзё подошел к столу, отодвинул коробочки, снял и разложил квадратный отрез, затем снял с вешалки белое свадебное кимоно и красное нижнее, достал из шкафа чистые носки, все это вместе с красным платком, снятым париком и набором косметики он водрузил на матерчатый квадрат. – Давно следовало прогнать мазилу. Не зря он никому ничего не рассказал и денег больше не просил.

«Если актер действительно прекратил платить, то как Нориёси разбогател?» – подумал Сано.

– Предположим, Нориёси убили. Вы можете доказать, что были в другом месте, когда это случилось?

Кикунодзё рассмеялся, завязывая вещи в узел.

– Дорогой мой, во-первых, я не знаю, где его убили. Во-вторых, на подобное мероприятие у меня просто нет времени. То репетиция, то спектакль... – Он улыбнулся, как прекрасная принцесса Таэма. – То дама.

– В случае чего она подтвердит ваше алиби?

Оннагата окинул Сано сожалеющим взглядом.

– Конечно, нет. Разве я не говорил, что она замужем? И не выпытывайте ее имя, я все равно не скажу.

Сано от досады стиснул зубы. Мудреное дело – вести неофициальное расследование. Люди не хотят говорить. И законных способов заставить нет. Любой эксцесс сразу привлечет внимание судьи Огю.

– Еще есть вопросы?

– Один. Вы знакомы с дочерью господина Ниу, Юкико?

Хотя Сано очень внимательно наблюдал за Кикунодзё, он не увидел на лице ни тени смущения, только легкое удивление по поводу абстрактного вопроса.

– Юкико, – проговорил актер, задумчиво прищурившись. – Да, думаю, что встречался с ней. Вся семья Ниу частенько посещает театр.

«Для убийцы неглупый ход, – подумал Сано. – Дескать, мне нечего скрывать. Ведь выяснить, что Ниу большие поклонники кабуки, легко. Ложь вызывает подозрение». Сано прикинул, как и почему актер мог бы совершить преступление. Не исключено, что Юкико стала свидетельницей убийства Нориёси и поплатилась за это.

– Простите, мне пора идти, – сказал Кикунодзё. – Я опаздываю.

Затем естественным тоном, словно мысль только что посетила его, актер добавил:

– Если вы считаете, что Нориёси убил кто-то из тех, кого он шантажировал, то вам лучше переговорить с борцом сумо по имени Райдэн.

Сано снова восхитился сообразительностью Кикунодзё. Отличный способ избавиться от подозрения – перевести стрелки на другого.

– А что у Нориёси было на него?

Кикунодзё пожал плечами:

– Об этом вам придется спросить у самого Райдэна. – Он отодвинул дверь и пустил в комнату прохладный воздух.

Намерение оннагата покинуть театр в мужском наряде потрясло Сано.

– Я думал, вы появляетесь на публике только в женской одежде.

– Порой приходится жертвовать искусством, – пояснил Кикунодзё. – Если я выйду в таком виде... – он кивнул на парики и прочее, – поклонники меня растерзают. Этого я позволить не могу. По крайней мере сегодня... Мне предстоит сугубо личное дело. Жаль, конечно: придется переодеваться на месте. – Он взвалил узел на плечо.

Сано запоздало понял, что Кикунодзё идет на свидание с дамой сердца. Зачем актеру свадебное кимоно, он не удосужился подумать.

С притворной скромностью потупив взор, оннагата улыбнулся.

– До свидания, ёрики, – пропел он, низко поклонившись, и вновь предстал женщиной в глазах Сано.

Великий актер и заурядный ловелас стремительно зашагал по улице.

Сано, быстро обувшись, инстинктивно последовал за ним. У Кикунодзё был мотив для убийства Нориёси, вдобавок он знаком с Ниу. Еще он способен спланировать и осуществить убийство. И наконец, в мужском обличье может передвигаться по городу, не привлекая внимания. Действительно ли в предполагаемую ночь убийства он был с дамой? Кто она?