Текст книги "Синдзю"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– У Нориёси в городе есть семья?

Торговец прекратил переминаться.

– Нет, господин. Все его родственники в мире духов. Он говорил, что они погибли во время Великого пожара.

– У Нориёси были враги?

– Нет, многоуважаемый ёрики, – Любитель Клубнички возобновил топтание на месте. – Его все любили.

У Сано сдали нервы.

– Ну хватит! – выпалил он. – Или вы говорите правду, или я обращусь к... – Он перечислил имена, названные Окубатой. – Вы уверены, что они будут вилять, как вы?

– Мне очень жаль, но я не понимаю, о чем вы, господин. – Ноги неутомимо двигались. Половицы скрипели в такт.

– Кто подружка Нориёси?

Любитель Клубнички молитвенно сложил руки на впалой груди.

– При всем моем уважении к вам, ёрики, мне не нравится, как вы со мной разговариваете. Вы считаете меня лжецом. – Решив идти ва-банк, он прекратил переминаться. – В таком случае либо арестуйте меня и тащите в суд, либо, будьте любезны, покиньте мой магазин!

Сано на мгновение прикрыл глаза. Он почувствовал отвращение к себе. По неопытности он неправильно повел допрос. Окубата теперь ничего не расскажет. Вряд ли можно арестовать этого человека за отказ отвечать на вопросы о том, что официально считается самоубийством. Его даже нельзя арестовать за торговлю контрабандными картинками и оскорбление полицейского офицера. Судья Огю ясно дал понять: ёрики не должен делать работу за досинов.

– Я не хотел никого обидеть, – сказал Сано, раздосадованный тем, что вынужден извиняться в ответ на издевательство. – Я приехал не для того, чтобы арестовать вас или унизить ваше достоинство, Мне требуется только информация для отчета, и вы уже хорошо помогли, А теперь прошу вас о небольшой услуге. Не могу ли я взглянуть на жилье Нориёси?

«Быть может, тогда пойму, за что его убили».

– Конечно, господин. – С радостью, что расспросы о женщинах и врагах Нориёси прекратились, галерейщик отодвинул часть стены. Открылся плохо освещенный коридор. – Сюда.

Сано последовал за ним в узкий грязный дворик, ограниченный с одной стороны соседним магазином, с другой – хлипким, похожим на сарай зданием с узкой верандой. В дальнем конце располагался туалет, поленница, ряд керамических сосудов дли хранения продуктов, прислоненных к бамбуковой изгороди. Горький, едкий запах туши перекрывал привычную вонь нечистот и опилок. Окубата привел Сано на веранду сараеобразного здании. Сквозь открытые двери Сано увидел совершенно одинаковые комнаты. В каждой сидел художник. Один вырезал металлической стамеской линии на деревянной доске. Другой намазывал готовую доску тушью и прикладывал к листу белой бумаги. Третий раскрашивал отштампованную гравюру.

Окубата остановился перед четвертой дверью.

– Комната Нориёси. – Он отодвинул дверь.

Сано вошел в помещение, обойдя две пары деревянных сандалий. Голова уперлась в низкий потолок. Как и предыдущая, комната была очень маленькой. Стол стоял у стены. Пол застилала старая, посыпанная опилками циновка. У стола – открытый деревянный ящик с целой коллекцией ножей, стамесок и других принадлежностей для резьбы по дереву. На столе – свежая доска. Рядом тушевый набросок и чашка с засохшим клейстером, в который воткнута кисть. Нориёси явно готовился перевести рисунок на доску. Сано задумался. Набросок был выполнен в том же стиле, что и картинки в магазине, но изображал двух мужчин.

– Работа для особого клиента, кхе-кхе. – Любитель Клубнички толкнул Сано под локоть, усмехнулся и потер ладони. – Самураи часто интересуются подобным, верно?

Сано не обратил внимания на намек. Хотя он никогда не занимался любовью с мужчиной, да его и не тянуло к этому, однако разделял бытующее мнение: чем бы человек ни занимался в частной жизни, все приемлемо до тех пор, пока не вредит другим. Сано повернулся к обшарпанному деревянному шкафу, стоящему у стены напротив стола.

Штопаная одежда, истертые постельные принадлежности, выщербленная посуда, пластинки туши, кисти, угольные карандаши и наброски. Ничего нового. Нориёси был довольно способным, но бедным художником. Сано заканчивал беглую проверку нескольких хлопчатобумажных кимоно, как вдруг нащупал что-то твердое. Он вытащил затянутый шнурком мешочек и удивился – вещица оказалась тяжеловатой. Сано развязал мешочек и увидел золотые кобаны. По меньшей мере тридцать сверкающих овальных монет, которых достаточно, чтобы целый год содержать в достатке большую семью. Действительно, тяжеловато для кармана бедного художника. Неужели заработал честным путем?

– Вы не знаете, откуда это?

С изумительной быстротой торговец схватил кошелек и спрятал под плащ.

– Это мое. Я иногда платил Нориёси.

Сано глянул на ноги хозяина. Те непрерывно подергивались. Сано подавил желание выбить правду из этого урода. Благоразумие подсказывало, что нужно поискать иной способ установить истину. Если таковой не обнаружится, то всегда можно будет вернуться в галерею.

– Благодарю вас за помощь. А теперь разрешите переговорить с вашими людьми. Они, наверное, больше осведомлены о делах Нориёси.

Однако Сано ошибся. Художники, каждый из которых был лет на двадцать моложе Нориёси, плохо знали сослуживца. Они приехали из провинции и работали здесь только год. Нориёси редко удостаивал их своей компании, и они не имели понятия, где и с кем он проводит досуг. Сано опрашивал художников по отдельности и полагал, что они не лгут. Если приятели Нориёси будут, как и Любитель Клубнички, держать язык за зубами, то придется обшарить весь квартал в поисках хоть кого-то, кто даст полезную информацию. «Не привлечь ли Цунэхико?» – с надеждой подумал он. Интересно, где сейчас юноша?

Покинув художников, он вернулся в галерею и застал Любителя Клубнички с лысым человеком болезненной внешности. В правой руке страдалец держал длинную палку, в левой – деревянный рожок. Голоса были тихими и напряженными.

Завидев Сано, Окубата резко оборвал разговор.

– Иди. Поболтаем позже.

Но лысый протянул рожок в сторону Сано:

– Господин самурай! Я Волшебные Руки, лучший слепой массажист в Эдо! Не болит ли у вас что, не жалуетесь ли на нервы? Позвольте вам помочь избавиться от неприятных ощущений! О моем таланте ходят легенды, мои цены мизерны. – Он поднял глаза на Сано. Подернутые пеленой, почти белые, они напоминали глаза мертвой рыбы.

Сано удивился, откуда слепец узнал, что перед ним самурай. Наверняка подсказал Любитель Клубнички. Или Волшебные Руки почувствовал запах масла от его волос. У слепых острый нюх.

– Во время массажа готов развлекать вас разными историями, господин, – продолжал слепец. – Хотите послушать?

Не дожидаясь согласия, слепец объявил название рассказа:

– Собака сёгун. – Скрипучий голос стал певучим. – Токугава Цунаёси, хоть он способный правитель и великий человек, не может произвести на свет наследника. Его мать, Кэйсё-ин, обратилась за советом к буддистскому монаху Рюко. Тот сказал, что сегуну нужно искупить грехи его предков. Госпожа Кэйсё-ин и Рюко вместе убедили Цунаёси в том, что, коли он родился в год Собаки, сделать это можно, издав указ, защищающий псин. Теперь дворняг следует кормить, вообще заботиться о них. Сцепившихся собак нельзя разгонять при помощи пинков – только разливать прохладной водой. За нанесение барбосу раны – тюрьма, за убийство – плаха. Мы все должны относиться к кабыздохам с великим почтением. Вот так! – Низко поклонившись входной двери, слепой прокричал: – Приветствую вас, о-Ину-сама, досточтимый пес! – Потом он повернулся к Сано: – Господин, я знаю много других забавных рассказов. Так как насчет массажа?

Сано улыбнулся, раздумывая, окажется ли предлагаемая процедура лучше рассказа о сегуне. Этот анекдот ходил в народе уже два года, с тех пор как Токугава Цунаёси издал пресловутый указ, Потрясение и изумление, охватившие страну, сменились негодованием: почему на уход за собаками тратится так много денег, а обидевших их людей подвергают суровым наказаниям?

– Не сегодня, – сказал Сано, помедлил и поддался соблазну. – Ты знал Нориёси?

Любитель клубнички вмешался, прежде чем Волшебные Руки успел ответить.

– Ёрики, у моего приятеля срочный заказ.

И в сторону слепого:

– Не лучше ли тебе поспешить? – Он начал беспокойно переступать ногами, а руки задрожали.

Сано понял, насколько Окубате не терпится, чтобы массажист ушел.

Слепец поудобнее оперся на палку:

– О да, господин. Нориёси был хорошим Человеком. Он направлял ко мне много пациентов. Он ведь знал всех – знатных правителей, богатых купцов.

– А кто был его подружкой?

– О, вы имеете в виду Глицинию? Она работает во Дворце божественного сада на Нака-но-тё. Она...

– Заткнись, идиот! Скажешь не то, что надо, загремишь в тюрьму! – гаркнул Окубата.

Массажист прикусил язык. Послав Сано жест извинения, смущенно пробормотал:

– Мне пора идти, господин. – Вышел на улицу и поплелся, звуками рожка призывая встречных к вниманию.

Сано ринулся вслед, догнал слепца и спросил о врагах Нориёси, о слухах по поводу его смерти.

Но Волшебные Руки близко к сердцу принял предостережение торговца.

– Поговорите с Глицинией, – только и посоветовал он ёрики.

Сано долго смотрел в спину удаляющемуся слепцу. Поездка хотя и разочаровала, однако не была бессмысленной тратой времени. Сано узнал имена приятелей Нориёси, выяснил, что у художника были враги и что он каким-то образом получил крупную сумму денег. Любая из этих ниточек могла привести к убийце. Придется задержаться в Ёсиваре до темноты, когда откроются Дворец божественного сада и прочие увеселительные заведения.

Впрочем, нет! Сано вспомнил: сегодня вечером он должен навестить семью. Впервые с тех пор, как стал ёрики. Груз долга обрушился на Сано как гора. Ему предстоит явиться к родителям, зная, что он ослушался приказа господина и рискует обеспеченным будущим, которого они так хотят для него. Огорчить родителей – особенно отца – значит не выполнить сыновний долг.

Вздохнув, Сано двинулся в путь. Он разыскал Цунэхико и сказал ему, что пора возвращаться.

Глава 6

Незадолго до обеденного времени Сано добрался до района, расположенного на ближайшей к замку окраине Нихонбаси, где проживали его родители, а также другие самурайские семьи, занявшиеся торговлей и смешавшиеся с простолюдинами.

Он проехал через уличные ворота, кивнув в знак приветствия двум стражникам. По короткому мостику пересек обсаженный ивами канал. Дорога шла через замусоренную площадку на месте домов, уничтоженных недавним пожаром. Сано печально осмотрелся. В последнем письме отец рассказал, что в пожаре погибли четыре семьи и их магазины. Двигаясь дальше по улице, он размышлял об изменениях, случившихся со времени его отъезда. Он проехал мимо лавки зеленщика, магазина канцелярских товаров, нескольких прилавков с едой и остановился у дверей школы боевых искусств Сано.

Отцовская школа размещалась в низком длинном деревянном здании, стоявшем в линию с остальными домами на улице. Крыша покрыта грязно-коричневой черепицей в цвет стен. Окна забраны решетками из некрашеного дерева. Линялая вывеска... Все казалось старее и меньше. А ведь он отсутствовал только месяц. Сано спешился, привязал лошадь к перилам узкой веранды и вошел в здание. Сердце сжалось от нахлынувшей ностальгии.

Масляные светильники разгоняли зимний сумрак в тренировочном зале. Молодые люди в свободных хлопчатобумажных куртках и штанах, стоя друг против друга, отрабатывали боевые приемы. Одна шеренга орудовала деревянными мечами, другая защищалась палками, копьями, цепями, металлическими веерами. Крики и топот эхо превращало в оглушительный рев. Сано вдохнул знакомые запахи пота, масла для волос, влажной штукатурки, старого дерева – и почувствовал себя уютно.

Это место всегда было для него домом. Мальчишкой он изучал боевые искусства под строгим оком отца, юношей сам обучал владеть оружием. Предполагалось, что после ухода отца на покой Сано возглавит школу.

Однако она превратилась в процветающее предприятие. Частью виновато то обстоятельство, что многие самураи больше не заботились о совершенствовании своих военных навыков или обучении детей. Однако главная причина заключалась в самой школе. Не будучи связанной с крупным кланом, она не получала никаких вспомоществований, и отец Сано вынужден был сам платить властям за разрешение продолжать работу. Он преподавал технику, полученную от неизвестного мастера и, следовательно, малопопулярную. Вдобавок школа располагалась в не престижном месте. С каждым годом учеников собиралось все меньше. В конце концов работы для Сано и отца стало не хватать. Сано нанялся учителем, чтобы помогать семье, В этом году отец объявил, что после его смерти школа перейдет к ученику Аоки Коэмону – сэнсэю, который ведет класс. А затем попросил Кацурагаву Сюндая устроить Сано на правительственную должность.

– Сано-сан! – Коэмон, улыбаясь, подошел к ёрики и низко поклонился. – Добрый вечер.

Сано поприветствовал друга детства. Коэмон всегда уважительно обращался к нему как к сыну хозяина, Теперь, видя, насколько Коэмон держится свободно и уверенно в тренировочном зале, Сано почувствовал укол зависти. Для него прошлое было закрыто, он не мог вернуться в школу. У него было лишь настоящее с высокими доходами и 6ольшими проблемами.

– Что вы об этом думаете? – Коэмон указал на учеников.

Лица были знакомы, набор оружия – нет. Сано кивнул:

– Времена изменились.

Он, отец и Коэмон в течение нескольких лет спорили о том, следует ли ввести в программу школы нетрадиционные виды оружия. Отец, твердый приверженец кэндзюцу, выступал за то, чтобы ограничиться обучением искусству владения мечом.

– Нынче самурай должен быть готов противостоять противникам, вооруженным самым разнообразным оружием, и еще – школа вынуждена предлагать ученикам что-то новое, чтобы их привлечь. – Сано повторил аргументы, которые они с Коэмоном использовали в споре со стариком. При виде перемен, которые произошли в его отсутствие, он почувствовал необъяснимую тревогу, пропавшую, однако, когда Сано заметил зажатое в руке Коэмона оружие.

– Вы обучаете владению дзиттэ?

Коэмон пожал плечами:

– Основам. Я не специалист по дзиттэ.

Больше из любопытства, чем по необходимости, Сано пробовал упражняться с дзиттэ в тренировочном зале в казармах.

– Давайте попробуем, – сказал он, сбросил плащ, шляпу и закатал рукава.

Коэмон делал нарочито медленные выпады деревянным мечем, а Сано показывал, как нужно отбивать клинок и контратаковать при помощи дзиттэ.

– Парировать удар нужно так. – Он отбил рубящий удар по плечу, – Пока противник не опомнился, вперед. И быстро, ведь его клинок длиннее вашего.

Крутанул дзиттэ и слегка ударил коротким стержнем по руке Коэмона.

– А выбрав нужный момент... – Резкий поворот дзиттэ, и меч вылетел из руки Коэмона. – Если приложить достаточное усилие, то сможете переломить меч противника пополам.

Они поменялись оружием. Сано показал, как не угодить мечом в рога дзиттэ, и продемонстрировал движения ногами:

– Тогда вас не бросят наземь.

Скоро Сано стало жарко, тело покрылось потом. Он почувствовал прилив энергии. Приятно снова оказаться в знакомом тренировочном зале. Сано почти поверил, что его место – здесь.

Они закончили. Коэмон повернулся к залу и, возвысив голос, крикнул:

– На сегодня все!

Ученики замерли. В зале воцарилась тишина. Поклонившись партнерам, Сано и сэнсэю, класс направился в раздевалку.

– А где отец? – спросил Сано, когда они с Коэмоном остались одни. – Ушел по делам?

Коэмон заколебался:

– Он не приходил сегодня.

Сано встревожился вновь. Отец никогда не пропускал рабочий день.

– Что случилось?

– Не знаю. – Коэмон отвел взгляд. Он явно был в курсе, но либо не хотел говорить, либо его об этом попросили.

Сано поспешно распрощался с другом. Перемены в школе приобрели для него зловещий смысл. Почему отец согласился на них? Он взял лошадь под уздцы и направился и узкий переулок за углом школы. Высокие ограды закрывали жилые помещения владельцев магазинов. Сквозь щели в заборах Сано видел мерцание желтых огоньков светильников, зажженных в садах, и слышал привычные вечерние звуки: разговоры слуг, стук деревянных ведер, всхрапывание лошадей. Пикантный аромат супа мисо и чеснока плыл над кухнями. Но Сано было не еды, когда он открыл родительские ворота.

Он поставил лошадь в саду. Увидев пустое место у коновязи, он забеспокоился сильнее. Отец несколько лет назад предсказал свою смерть. Тогда Сано ему не поверил. Но старик не стал покупать коня на замену павшему. Значит, его жизнь действительно подходит к концу.

Сано разулся и, оставив мечи в прихожей, помедлил. Справа от него в просторной кухне с земляным полом Хана, стоя на коленях перед плитой, помешивала суп. Рядом парился рис. На деревянном столике возле каменной мойки были выложены овощи. Сано кивнул служанке в ответ на ее улыбчивый поклон. Он знал Хану со дня своего рождения. Он обязательно поболтал бы с ней, но из главной комнаты доносился резкий, лающий кашель, и Сано прошел к отцу.

Отец сидел у пылающей жаровни, закутавшись в толстое одеяло. Мать держала у его рта тряпку. Отец прерывисто, с хрипом вздохнул и снова закашлялся. Мать успокаивающе поцокала языком. Свободной рукой она натянула конец одеяла на край жаровни, чтобы тепло добралось до мужа. Свет масляного светильника на полу подчеркивал страдальческие морщины на изможденном лице старика.

– Ото-сан!

Родители одновременно повернулись к Сано. Кашель смолк.

– Ото-сан, почему вы не сообщили, что больны? – Сано устроился на коленях подле отца.

Старик с закрытыми глазами покачал головой и тонкой рукой отмахнулся от вопроса.

Ответила мать:

– Он не хотел тревожить тебя, Исиро-тян. Да и сегодня ему намного лучше. Скоро он поправится.

Голос и улыбка были безмятежными, но в суровых глазах проступала правда. Увидев на тряпке кровь, мать поспешно спрятала ее под складками кимоно.

– Он показывался доктору? – Жалость к матери почти затмила собственную скорбь Сано.

– Никаких докторов, – проскрежетал отец и закашлялся – к счастью, на этот раз ненадолго. – Уже поздно. Давайте поедим. Ома-э, наш сын не должен уходить голодным.

Мать послушно поднялась и удалилась.

С болью в сердце Сано отметил еще одну зловещую перемену в отце. Раньше старик часто советовался с врачами и пробовал их снадобья, ходил к предсказателям будущего, выясняя, сколько ему осталось жить, обращался и к синтоистским и буддистским монахам, чтобы те в молитвах убедили богов продлить ему годы. Теперь отец принимал болезнь и ее неизбежный результат со стоической отстраненностью. Глаза Сано наполнились горячими слезами. Не желая огорчать родителей, он спрятал лицо во влажную умывальную салфетку, которую подала подоспевшая мать. Не поднял он голову и тогда, когда мать слегка погладила его по руке.

Хана принесла подносы с ужином. Сано и отец ели молча, соблюдая традиционное правило. Сано поразило, как мало стал есть отец и как медленно. Парочка ложек супа, кусочек консервированной редьки, несколько волокон рыбы, крошечный глоток чая. Мать, которая обычно закармливала Сано, на сей раз сосредоточилась на муже в тщетных попытках заставить его съесть побольше. Сано решил поднять тему врачей снова.

Но когда подносы убрали и принесли курительные принадлежнооти, отец заговорил совсем о другом.

– Я нашел для тебя невесту, Исиро, – сказал он. – Это Икэда Акико, ей девятнадцать лет, за ней приданое в четыре сотни рё.

На лице у Сано не дрогнул ни один мускул. Отец делал от его имени предложения только дочерям богатых самураев и, естественно, получал отказ. Именно поэтому Сано в свои тридцать лет остался несчастным холостяком. Он не хотел перечить отцу, но мысль о том, что грядет очередное унижение, просто убивала.

– Положение Икэда намного выше нашего, ото-сан. Вряд ли они захотят меня в качестве зятя.

– Чепуха! – Восклицание вызвало у отца приступ кашля. – Наш посредник пошлет им подарки и организует миаи. Я уверен, они согласятся. Особенно теперь, когда ты стал ёрики.

«Ёрики или нет, – подумал Сано, – все равно ничего не получится. Скорее всего Икэда вернут подарки с посыльным».

– Да, ото-сан, – согласился Сано, опасаясь, что отец не выдержит спора.

Удовлетворенный, старик взял трубку.

– У тебя хорошо идут дела, сын мой? – Он прикурил от углей из металлической корзинки, затянулся, раскашлялся, сплюнул в носовой платок, который услужливо поднесла мать, и отложил трубку в сторону.

Сано решил не рассказывать ни о выговоре, полученном от судьи Огю, ни о тайном расследовании, ни о враждебности коллег. Вместе этого он описал служебный кабинет и номер в офицерской гостинице, перечислил свои обязанности. Он говорил сдержанно, чтобы не показалось, будто он приукрашивает.

Наградой ему была гордость, вспыхнувшая в отцовских глазах. Старик немного выпрямился, и Сано увидел воина, который некогда един выступал против целой толпы самураев в учебных боях на мечах.

– Если будешь служить честно и верно, – наставительно произнес отец, – и то ты никогда не станешь ронином.

«В отличие от меня» – имелось в виду.

Сорок лет назад третий сегун из клана Токугава, Иэмицу, конфисковал земли Кии, вынудив семью Сано и остальных вассалов правителя перебиваться в одиночку. Отец так никогда и не оправился от удара. Утратив господина, он лишился источников существования и наследственного статуса. Правда, он не превратился в бандита или мятежника. Вместо этого он основал школу и стал тихо жить, излечивая позор и горе утраты.

Еще мальчишкой Сано услышал о заговоре четырехсот ронинов, пытавшихся свергнуть бакуфу и обрести прежнее благополучие, но не слишком верил в это. Все ронины, полагал он, строгие, законопослушные люди; как отец, они заботятся лишь о том, чтобы сыновья были счастливее их. Повзрослев, он узнал, что в стране существует подспудное недовольство, что Токугава расплодили шпионов, стремясь загодя пресекать мятежи бесхозных самураев.

Сано почувствовал укол совести, вообразив реакцию отца на известие, что его сын ослушался приказа господина, пошел на риск бесчестья и увольнения.

Одновременно в Сано зародился гнев. Разве не отец, хотя и не преднамеренно, воспитал у него пытливость исследователя, которая ставит под угрозу его будущее? Разве не отец отправил его в монастырскую школу учиться каллиграфии, постигать математику, право, историю, политическую науку и китайскую классическую литературу в дополнение к военным искусствам, которые он освоил дома и ненужные в мирное время, воцарившееся в стране? Монахи научили Сано думать, как теперь ему слепо подчиняться приказам на хваленой правительственной службе?!

– Ты стоишь на пути к славе. Я могу покинуть этот мир со спокойной душой, – тихо, словно самому себе, сказал отец.

Гнев испарился. Осталось чувство вины. Отец, понял Сано, перебарывал болезнь ровно столько, сколько нужно: он увидел, что сын хорошо устроен. Больше за жизнь держаться незачем. Да и не может Сано поставить под угрозу положение, за которое из последних сил боролся отец. Не имеет права идти по пути, ведущему к разногласиям с теми, от кого зависит исполнение отцовской мечты. Бог с ним, с расследованием. Истина и справедливость не воскресят Нориёси и Юкико. Да и Сано не будет счастлив, если нарушит сыновний долг.

«Исиро» означает «первенец».

Мало того, единственный ребенок в семье. Как ни верти, груз последнего долга перед отцом лежит на Сано.