Текст книги "Янычар и Мадина"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Она поправилась?

– Да. Но дело в том, что причиной этого случая была неразделенная любовь. Мы очень боялись, что такое может повториться. – Хафиза говорила медленно, тщательно подбирая слова. – К счастью, молодой человек женился на Асият, и теперь она счастлива.

Мадина покачала головой.

– Кто бы мог подумать! Надеюсь, её судьба сложится хорошо.

– Мы тоже так думаем. Но ты не спрашиваешь, за кого она вышла замуж.

– Я его знаю?

– Да. Думаю, тебе будет нелегко услышать мой ответ. Это… Айтек.

Мадина замерла. Ее губы дрогнули, а в больших строгих глазах появились непрошеные слезинки. Она быстро смахнула их рукой. Потом сказала:

– Я рада, что Айтек жив. Я не знала, уцелел он тогда или нет. И боялась спросить.

– Тебе больно, я знаю, – вздохнув, произнесла мать. – Так уж вышло. Прости.

– Вам не в чем себя винить. Асият тоже не виновата. Я знаю, что может творить с человеком любовь. Все равно после всего случившегося я не смогла бы выйти за Айтека.

– Быть может, он женился бы на тебе! – Рискнула предположить Хафиза.

– Теперь уже не женится. – Мадина усмехнулась и после небольшой паузы сказала: – Не беспокойся, мама, я по-прежнему люблю свою сестру и не стану мешать ее счастью. Я постараюсь построить свое.

Еще мгновение назад она была готова к тому, что ее начнут душить слезы, но теперь поняла, что сумеет сдержаться и не заплакать. Мадина решила, что ее младшая сестра никогда не узнает о том, что было между ней и Айтеком. И она не расскажет Айтеку о его сыне. Так будет лучше для всех.

Под вечер домой вернулся Ливан. Хафиза встретила его во дворе и сообщила новости. Сердце женщины сжалось, когда на лицо мужа набежала мрачная тень. Но в следующий миг Ливан радостно улыбнулся и поспешил в дом.

Он протянул к Мадине руки, и она, приподнявшись в постели, сделала то же самое.

Ливан крепко прижал дочь к груди.

– Мадина! Ты вернулась!

Он взял лицо дочери в ладони и стал смотреть с неверием и радостью, будто вспоминая дорогие черты и любуясь ими.

– У меня родился сын, – тихо промолвила Мадина, не отводя глаз.

– Да, мать сказала.

Отец наклонился, осторожно поднял на руки маленькое тельце и поднес ребенка к свету. Губы Ливана тронула улыбка.

– Этот мальчик будет жить в моем доме, и мы станем заботиться о нем! Мы вырастим из него настоящего черкеса!

Было раннее ясное утро, курившаяся над ущельем дымка рассеялась, и гряды голубых гор вставали одна за другой, высокие, нерушимые, будто стражи мира. Айтек шел по тропе, с наслаждением вдыхая прохладный утренний воздух и слушая шум реки. Он бросил взгляд на воду и увидел на берегу молодую женщину – она поднималась по тропе с корзиной, полной свежевыстиранного белья. Айтек узнал Мадину и остановился. Его сердце забилось тревожно и глухо, а руки задрожали так, что ему пришлось сжать кулаки.

Она вернулась три месяца назад, но он до сих пор не встречался с ней. Асият виделась с сестрой, но, насколько знал Айтек, у них не получилось разговора. Асият сильно волновалась и нервничала, тогда как Мадина, натянутая как струна, держалась с завидным спокойствием. Вернувшись домой, Асият долго плакала, и Айтек как мог успокаивал свою юную жену.

В прежние времена молодой человек бросился бы на помощь Мадине и помог бы ей нести тяжелую корзину, но сейчас он просто стоял и ждал, когда она поднимется по тропе. Айтек вспоминал свою свадьбу. Это было нелегкое испытание, ибо воспоминания о Мадине были живее и ярче, чем когда-либо. После того как они с Асият остались одни, Айтек подошел к невесте, которая, согласно обычаю, стояла возле стены с головы до ног закутанная в покрывало. Жениху предстояло развязать многочисленные хитроумные узелки на ее сафьяновом корсете. Айтек вспомнил, как однажды уже проделывал это. Честно говоря, тогда он не особенно утруждал себя и, повинуясь страсти, попросту разорвал тонкую кожу. Теперь он осторожно распутывал завязки, и в его душе закипало раздражение. Он устал от шума, суеты и криков гостей, которые выпили немало бузы,[30]30
  Буза – напиток, замешенный на ячмене или просе и близкий к пиву.


[Закрыть] и сейчас охотнее всего лег бы спать, но утром предстояло вынести и показать жителям аула простыни с доказательством невинности новобрачной.

Айтек не стал обижать свою юную невесту, которая пылала, как пламя, и ждала его ласк, и сделал то, что должен делать молодожен в первую брачную ночь. Утром Асият проснулась окрыленная и счастливая. Но ему отнюдь не было радостно.

Мадина поднялась по тропе и с трудом перевела дыхание. Она была все так же красива, ее губы по-прежнему были яркими, как шиповник, темные глаза влажно блестели, а волосы растрепались от быстрой ходьбы. Айтек с невольной досадой подумал о том, что ей давно пора причесываться так, как причесываются женщины, а не разгуливать простоволосой, словно она все еще девушка.

О Мадине не ходили порочащие слухи. Она была угнана в плен и вернулась с ребенком. Все понимали, как это могло произойти; Ливан считался едва ли не самым уважаемым человеком в ауле, и если он принял дочь, значит, она этого заслуживала. И все-таки кое-что не давало Айтеку покоя. Асият сказала, будто Мадина ответила ей, что отдалась отцу своего ребенка по доброй воле и вспоминает о нем с теплым чувством.

– Здравствуй, Мадина, – сказал Айтек, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Здравствуй, Айтек.

– Я рад, что ты жива и вернулась домой.

– Спасибо.

Как спокойно она держится! Можно подумать, будто он ей совсем безразличен! Будто последний раз они виделись вчера, а не два с лишним года назад!

– Как поживаешь?

– Хорошо. А ты?

– И я тоже.

Мадина опустила корзину на тропу. Айтеку хотелось повалить девушку на камни и целовать ее до тех пор, пока она не задохнется. Он не думал, что ему придется так сильно страдать!

– Я слышал, ты родила ребенка? – Небрежно произнес он.

– Да.

– От турка? – Она кивнула.

– Он взял тебя силой?

– Нет.

Она не отводила глаз и стояла с гордо поднятой головой. Ее волосы развевались за спиной, как победное знамя. Айтека охватили ревность и злость.

– Вот уж не думал, что ты ляжешь с турком, да еще по доброй воле!

– Я тоже не ожидала, что ты женишься на моей младшей сестре.

Айтек собрал остатки воли и заявил:

– Это другое дело. Я был уверен, что ты не вернешься. А твоя сестра Асият находилась на грани жизни и смерти.

– А я верила в то, что ты жив!

– И при этом спала с янычаром! Что же он не женился на тебе?!

– Он погиб.

Шесть дней с Айтеком, шесть ночей с Мансуром, два сына, одного из которых она не уберегла, – вот и весь ее женский опыт. Но и этого хватит на целую жизнь.

Мадина сникла и замолчала. Почувствовав, что перевес на его стороне, Айтек жестко произнес:

– Я ни за что тебя не прощу! Ты растоптала все, что было между нами! Жила с османским воином, с убийцей, с заклятым врагом, да еще родила от него ребенка! Ты потеряла и совесть, и стыд! Ни одна женщина из нашего аула не смогла бы так поступить!

Он подумал о своей матери, которая была верна отцу всю жизнь и покончила с собой, потому что не вынесла его смерти. Тогда как эта девушка…

– Никого и никогда я не просила о снисхождении. Не стану делать этого и сейчас. Ты не имеешь права судить ни меня, ни отца моего сына.

С этими словами Мадина подняла тяжелую корзину и пошла прямо на Айтека. На узкой тропе им было не разойтись. Молодой человек посторонился, а после долго смотрел ей вслед.

Яркая, открытая красота, легкая, горделивая походка, изящная посадка головы. Несмотря на внешнюю хрупкость, Мадина обладала той душевной стойкостью, какой позавидовали бы иные мужчины. И Айтек с пронзительной ясностью понял, что эта женщина с горячей, как огонь, кровью, чистой и светлой, несмотря на все ее ошибки, душой, единственная, что пришлась ему по сердцу, никогда по-настоящему не войдет в его жизнь.

Часть вторая

Глава I

1667 год, Стамбул, Турция

Стояла глубокая ночь. Изредка до слуха Мансура доносились далекие звуки; они почти не нарушали торжественной, глубокой, почти вселенской тишины, которая овладела спящим городом. Воин поднял взгляд ввысь. Млечный Путь был похож на реку света, которая струилась по небу, тихо мерцая мелкими серебристыми звездочками.

Мансур уже забыл, как бывает, когда красота и безмятежность природы заполняют собою весь мир. Вот уже много лет он знал жизнь, в которой есть только война и борьба, и жил со сжатым в комок сердцем и огрубевшей душой.

Он нашел улицу, дом, осторожно открыл калитку и вошел в некое подобие сумрачного туннеля, образованного туго сплетенными ветвями и похожими на узловатые руки стволами деревьев. Обитатели спрятанного в гуще зарослей домика мирно спали, и Мансур пожалел о том, что пришел среди ночи. Ему не хотелось их будить. Конечно, нужно было пойти в казарму, помыться, сменить повязки, поесть и выспаться. Но он не был дома больше года, с тех пор как началась война между Османской империей и Польшей за Украину, и просто не мог ждать.

Мансур присел на скамью. Он купил этот домик накануне своего последнего похода и был несказанно рад, несмотря на то, что ему пришлось занять деньги у своих товарищей. Теперь он сумеет расплатиться с ними, и не важно, если вскоре ему вновь придется идти воевать: у Эмине-ханым и Ильяса есть кров.

Шесть лет назад, отыскав старую турчанку, янычар предложил ей поселиться вместе с мальчиком и воспитывать его, пока он, Мансур, будет на войне. Для Эмине-ханым такое предложение стало настоящим спасением от нищей старости и жизни на положении бедной родственницы в доме мужа двоюродной сестры. Эмине-ханым, пожилая бездетная вдова, была грамотной, образованной женщиной, что в нынешние времена считалось большой редкостью. Ее муж восхищался книгами и тратил на них немало средств. «Султан поэтов» Баки,[31]31
  Мачмуд Абд аль-Баки (1526–1600) – один из ярких представителей турецкого классицизма


[Закрыть] веселый проказник Нефи,[32]32
  Нефи Омер (1572–1635) – самый крупный поэт-сатирик в османской литературе.


[Закрыть] певецмистической любви Физули[33]33
  Физули (1494–1556) – поэт, автор большого количества пьес и турецкой версии знаменитой поэмы «Лейла и Меджнун».


[Закрыть] – произведения этих и других мастеров слова украшали библиотеку Хасан-эфенди. Хасан-эфенди умер десять лет назад, и почти сразу закончились деньги, на которые он жил вместе со своей супругой. Во время пожара Эмине-ханым удалось спасти часть библиотеки, которую она с большим удовольствием перенесла в новое жилище. Первые два года с ними жила кормилица, а затем Ильяс оказался на полном попечении мудрой и доброй Эмине-ханым. Она рассказывала ему сказки, водила на прогулки, угощала медовыми лепешками и халвой, строго выговаривала за провинности и учила молитвам. Когда Ильясу исполнилось пять лет, Эмине-ханым заявила, что мальчика необходимо обучить арабскому языку, и заметила, что, по ее мнению, Мансуру тоже необходимо научиться читать и писать.

– Никогда не думал, что в моей жизни мне может пригодиться грамота! – Рассмеялся янычар.

– Арабский язык – язык Корана, его обязан знать каждый правоверный, – строго произнесла пожилая турчанка. – Ты должен читать священные тексты вместе с сыном. Так вам будет проще понять и себя, и друг друга.

Мансур был не из тех, кто привык часами заниматься собой и своим внутренним миром. Он был воином, человеком действия, а не мысли. Но благодаря Эмине-ханым и Ильясу молодой янычар в очередной раз изменился, стал чаще думать о том, что происходит в его душе и в душе близких ему людей. Он узнал, что такое книги, стихи, понял, какой силой может обладать слово.

Наверное, это понравилось бы Мадине! Вспомнив о ней, Мансур вмиг ощутил, как из души исчезли упоение, тепло и некое возвышенное чувство, побуждавшее мчаться вперед, в будущее. Мадины нет. С этим пора смириться, но он не мог. Мансур успокаивал себя тем, что скоро увидит Ильяса. Как встретит его мальчик? С того момента как они расстались, прошел почти год…

Наступило утро. В нежно светящемся воздухе парили пылинки, над травой жужжали пчелы. Возле скамьи росла яблоня с большими золотистыми плодами, и Мансуру казалось, будто сквозь них просвечивает солнце.

Обитатели домика сотворили утреннюю молитву, и вышли на улицу. Ильяс остановился и, увидев Мансура, на мгновение замер. Однако в следующую секунду мальчик бросился к нему с громким, восторженным криком:

– Отец!

Мансур протянул руки.

– Ты ранен? – С тревогой произнес Ильяс, заметив окровавленные повязки.

– Это пустяки! – Мансур со смехом сгреб мальчика в охапку и высоко поднял на вытянутых руках. – Как ты вырос!

– Здравствуй, Мансур. – Эмине-ханым подошла ближе и с улыбкой смотрела в его лицо. – Надолго?

Мансур поставил Ильяса на землю и, как всегда, почтительно поклонился женщине.

– Не очень. Простите, что явился к вам в таком виде! Не мог ждать!

– Понимаю. Идем в дом. Я напою тебя кофе.

Они вошли в небольшую, скромно обставленную, но очень уютную комнату. Часть гостиной по обычаю была занята покрытым коврами деревянным помостом. Мансур, вконец уставший, с блаженством откинулся на мягкие подушки. Он вынул небольшой, инкрустированный серебром кинжал и вручил его Ильясу.

– Это тебе, сынок.

Мальчик подпрыгнул от восторга и побежал в сад, где принялся метать оружие в деревянные столбы веранды.

– Значит, теперь ты привозишь ему такие подарки, – медленно произнесла Эмине-ханым.

– Что поделать, пора. Еще год, самое большее два, и мне придется записать его в янычарский корпус. Потом будет поздно, – сурово изрек Мансур.

– Ты хочешь этого? – Спросила женщина.

– Другого выхода нет. Как сын янычара, он не может стать никем другим.

Эмине-ханым вздохнула.

– Понимаю.

– Я всегда буду заботиться о вас, Эмине-ханым, – сказал Мансур. – Вы останетесь жить в этом доме. Мы с Ильясом будем вас навещать.

Пожилая турчанка положила ладонь на руку Мансура и посмотрела ему в глаза.

– Возможно, тебе стоит поискать ему мать?

– Мать у него была и будет только одна, – резко ответил Мансур.

– Ты мог бы найти женщину, которая стала бы тебе женой и полюбила бы твоего сына. Ты молод и красив. И у тебя есть душа.

– Мое сердце мертво.

– Если бы оно было мертво, разве бы ты мог так сильно любить этого мальчика?

Эмине-ханым подала таз с водой для омовения рук и полотенце, потом принесла кофе, и несколько минут Мансур молча, с наслаждением поглощал ароматный напиток. После паузы он сказал:

– Думаю, нужно обучить Ильяса черкесскому языку. Буду признателен, если вы найдете того, кто сможет это сделать. Не хочу, чтобы он вырос человеком, не знающим ни роду, ни племени!

– Ты намерен рассказать ему правду? – Спросила Эмине-ханым, посвященная в тайну рождения Ильяса.

– Да. Но не сейчас. Позже, когда он будет способен это понять.

– Скажи, у тебя не было мысли отвезти Ильяса на его родину? – Поинтересовалась женщина.

Во взоре Мансура появилась враждебная настороженность.

– Зачем?

– Там живут родственники Мадины.

Лицо, янычара скривилось в горькой, ревнивой усмешке.

– Если я отдам им Ильяса, что у меня останется в жизни? Только война!

– А вдруг его настоящий отец жив? Возможно, он был бы счастлив воспитывать мальчика!

Мансур рубанул ладонью воздух.

– У этого человека была любовь Мадины! Этого более чем достаточно. А сына я оставлю себе!

– Ты думаешь, Мадина тебя не любила? – Задумчиво промолвила Эмине-ханым.

– Я знаю, что нет, – мрачно ответил Мансур; – Если бы она осталась жива, то вернулась бы на родину и вышла замуж за своего жениха. А я бы умер с тоски.

Эмине-ханым помолчала. Потом спросила:

– Между вами что-то было? – Янычар кивнул.

– Да, но… Мы прожили вместе слишком мало для того, чтобы по-настоящему узнать друг друга. Для того чтобы Мадина смогла меня полюбить. Между тем эти дни и ночи были самыми счастливыми в моей жизни. Самое ужасное, что такое… никогда не повторится!

Эмине-ханым решила прекратить разговор: Она нечасто видела Мансура в подобном состоянии. Обычно, приходя к ним, играя и беседуя с Ильясом, он выглядел умиротворенным и веселым. Хотя молодой янычар был скрытным, пожилая турчанка догадывалась, что в его жизни нет женщин. Эмине-ханым удивлялась этому и втайне жалела его. Она подозревала, что душа молодого человека давно не лежит к войне и что Мансур участвует в походах с одной-единственной целью – чтобы обеспечить будущее сына.

Эмине-ханым не представляла мальчика в войске янычар. Не потому, что всей душой привязалась к нему, и не оттого, что по своему характеру Ильяс не подходил для службы в армии. Просто она знала: если с мальчиком что-то случится, Мансур этого не переживет.

1667 год, аул Фахам, Кавказ

Айтек всегда думал, что надежда похожа на огонек, который кто-то неведомый зажег на вершине горы непроглядной черной ночью. Ты идешь к нему, не зная, что потеряешь по дороге, чем придется заплатить за счастье взять этот огонь в руки, ощутить его свет и тепло.

За прошедшие годы жизнь трех расположенных по соседству аулов не слишком сильно изменилась. Как всегда, кто-то женился и выходил замуж, кто-то умирал, рождались дети. Три года назад Асият тоже родила – двух девочек-близняшек – и теперь мечтала о сыне. В семье Ливана все было благополучно; впрочем, Айтек редко появлялся в доме родителей своей жены – в первую очередь, из-за Мадины. Она не вышла замуж, хотя до Айтека доходили слухи, что к ней сватались. Он мог только догадываться, хранила ли она верность ему или своему янычару.

В последнее время Айтек часто появлялся на тропе, ведущей к аулу, в котором он когда-то взял невесту. Он не хотел признаваться даже самому себе в том, что желает встретить Мадину.

Спустившись вниз, он смотрел на воду, на играющие на солнце тугие прозрачные струи, на мелькание изменчивых теней, смотрел до тех пор, пока не услышал посторонние звуки. Предчувствие не обмануло Айтека – не зря он так много времени провел в безделье, в полном надежды ожидании, которое едва ли можно было назвать занятием, достойным настоящего мужчины. По тропе шла молодая женщина, а с ней – маленький мальчик. Айтек явственно различил ее звонкий, веселый голос и смех ребенка.

Айтек стал подниматься по тропе. Он не знал, о чем хочет поговорить с Мадиной, ему просто хотелось ее увидеть.

Мадина шла быстрой, легкой походкой и что-то рассказывала своему сыну. Мальчик прыгал по камням, при этом живо переговаривался с матерью. В руке Мадина несла небольшую корзинку. Судя по всему, мать и сын направлялись в горы за шиповником. Она была стройна и прекрасна и по-прежнему казалась созданной для любви. Айтеку хотелось сказать: «Помнишь нашу пещерку? Пойдем туда и забудем обо всем!»

Он не осмелился. Вместо этого пристально, ревниво и недобро смотрел на «турчонка». На вид мальчику было лет пять-шесть, в его облике сквозило что-то нездешнее, несвойственное жителям этих мест. Белая кожа, светлые глаза… Встретив мрачный взгляд незнакомого мужчины, ребенок прижался к матери. Мадина погладила его по голове. Привычный, полный любви и нежности жест.

Айтек произнес совсем не то, что собирался произнести:

– Вижу, ты не можешь жить без своего «турчонка»!

– Это мой сын, – веско сказала Мадина. Ее глаза сузились и потемнели от презрения и гнева.

– Он знает, кто его отец?

– Конечно.

Не так давно у Мадины вышел спор с Ливаном, который считал, что мальчика нужно воспитывать в ненависти к османам и ни под каким предлогом не рассказывать ему о том, кто его настоящий отец. Но молодая женщина была непреклонна и настояла на своем.

Айтек прикусил губу. Он вовсе не хотел настраивать ее против себя.

– Что тебе нужно, Айтек?

Какая она независимая, уверенная в себе, хотя ее нынешнее положение едва ли располагает к этому! Асият была другой. Она советовалась с ним по поводу каждой мелочи, была наивна в суждениях и беспомощна в принятии решений. Случалось, Айтек корил ее за это. Однако в этот миг ему казалось, что по-настоящему преданная мужу, уважающая его жена и должна быть такой.

Молодой человек снова сказал то, чего вовсе не хотел говорить:

– Я слышал, ты собираешься замуж?

Айтек лгал. На самом деле до него не доходило таких слухов.

– Нет, – резко ответила Мадина, – я не собираюсь замуж. – Она взяла мальчика за руку. – Теперь я могу идти?

Айтек почувствовал, что проиграл. Он сел на камень и сложил руки.

– Конечно, Мадина. Прости. Я всего лишь хотел с тобой поговорить. Выяснить нечто важное. Я могу это сделать?

Она немного подумала и кивнула. Потом сказала ребенку:

– Спустись к воде, Хайдар, собери красивые камешки. Я скоро. – Мальчик искоса взглянул на Айтека, но послушался мать и пошел вниз.

– Скажи, – медленно начал молодой человек, пристально глядя на бывшую невесту, – ты меня любила?

Мадина молчала. Яркий солнечный свет отражался золотистыми точками в ее серьезных карих глазах. По лицу пробегали быстрые тени. Ее красота казалась коварной, словно вино, притягательной, как порок, и вместе с тем странно одухотворенной.

– Ты знаешь, что да, – наконец сказала она. Казалось, Айтек не ожидал такого ответа.

– Почему же тогда… – Начал он, но молодая женщина перебила:

– Разве теперь это важно?

– Да, – твердо произнес он, глядя ей в глаза. – Я хочу знать!

– Тот человек очень сильно меня любил. Вспомни, почему ты женился на Асият, и поймешь.

Айтек встал и, наконец, сделал то, что хотел сделать: взял Мадину за руки и притянул к себе. Она мягко, но уверенно высвободилась из его объятий.

– Нас могут увидеть.

– Раньше ты этого не боялась! – С невольным укором сказал он. Она опустила глаза и молчала.

– Неужели мы не можем быть вместе? – Бессильно спросил он.

– Теперь нет.

– Почему?

– Ты женат, у тебя есть семья. Я не создана для того, чтобы разрушать чужое счастье.

«Ты уже сделала это», – хотел сказать молодой черкес, но промолчал.

Мадина позвала сына, и они пошли по тропе. Мальчик, в отличие от матери, несколько раз оглянулся.

«Она сильнее меня, она выдержит», – подумал Айтек.

Он вернулся домой. Асият возилась с детьми. На ее голове был украшенный кусочками парчи и мелкими серебряными монетами платок, талию обвивал кожаный пояс с массивной серебряной пряжкой. Яркий шелковый бешмет, легкие башмачки – даже дома жена старалась одеваться как можно наряднее и красивее. Не то чтобы Айтеку было неприятно, что Асият хочет выглядеть привлекательной. Временами его раздражало, что жена, словно чего-то боится, словно она играет в игру, которая вот-вот закончится.

Увидев, что муж хмурится, молодая женщина испуганно сжалась. Все те годы, что она успела прожить с Айтеком, Асият невольно ощущала перед ним вину, хотя на самом деле ни в чем не была виновата.

Шесть лет назад Асият пришла к своей только что вернувшейся на родину и едва родившей ребенка сестре и вместо радостных приветствий стала бросать ей в лицо оскорбления. А ведь прежде они были очень дружны и близки! Мадина держалась на удивление спокойно. Она не обвиняла, не оправдывалась, не защищалась, тогда, как Асият вела себя как неразумный, капризный ребенок. Ее целью было вырвать у сестры обещание не видеться с Айтеком и не пытаться заполучить его обратно.

– В конце концов, между вами не было ничего серьезного! – Заявила она.

– Мы любили друг друга, – возразила Мадина.

– Ты не успела стать его женой! И ты забыла о нем, как только очутилась вдали от дома! – воскликнула Асият и потребовала: – Поклянись, что не станешь встречаться с Айтеком!

– Клянусь, что не стану, – тихо ответила молодая женщина и сдержала свое обещание.

Но с тех пор Мадина не пыталась видеться их сестрой. Она жила в доме родителей, была молчалива, серьезна, печальна и отвергала все предложения о браке, хотя родителям наверняка хотелось, чтобы дочь вышла замуж и была счастлива.

Иногда Асият казалось, что Мадина упорно и стойко хранит какую-то важную тайну, о которой не знает ни одна живая душа.