Текст книги "Янычар и Мадина"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– А ты? Разве ты готов навсегда остаться со мной?
– Дождись меня из похода! На обратном пути я заберу тебя с собой, мы поедем в Стамбул, там ты станешь моей женой, – уверенно и твердо произнес Мансур. – У меня есть дом, и Эмине-ханым примет тебя с большой радостью! Она всегда горевала о том, что я одинок.
Мадина помолчала.
– Да, я поеду, – наконец сказала она. – Я хочу увидеть Ильяса.
– А я – Хайдара.
– Ты увидишь его завтра.
– И ты тоже увидишь Ильяса. Твой сын не в Стамбуле, он со мной. Он янычар, как и я.
Мадина прижала ладони к щекам.
– О нет!
– Я и сам не хотел, чтобы мальчик шел на войну, но… У меня не было другого выбора.
В глазах Мадины загорелась надежда.
– Я не хочу его потерять!
– Мы что-нибудь придумаем, – сказал Мансур – больше для того, чтобы ее успокоить, – и, приподняв край полушубка, умоляюще произнес. – Пожалуйста, иди ко мне!
На свете существует воинская дисциплина, а еще долг. И все-таки, если бы судьба предложила выбрать между войной и любовью, он без колебаний выбрал бы любовь, нашел бы способ обойти закон и избавиться от гнета службы. Он мечтал иметь семью, хотел любить свою жену и воспитывать своих сыновей. Неожиданно Мансуру пришло в голову, что Мадина может забеременеть и решить: если бы такое случилось, он был бы несказанно рад.
В это время Мадина скользнула к нему в объятия, под полушубок. Мансур коснулся ее и почувствовал, что она, как и он, изнывает от желания. Они долго наслаждались друг другом, а потом Мадина заявила, что хочет есть.
Они развели огонь. В сумке черкешенки нашлось вяленое мясо, сыр и хлеб. Они ели и разговаривали. Еду запили родниковой водой. Наконец на Мадину нахлынуло то настроение, которого ждал Мансур. Она болтала, смеялась и строила планы. Отблески костра весело сверкали в ее темных глазах. У них два почти взрослых сына, нужно их познакомить… Женщина ни единым словом не обмолвилась о том, что желает рассказать Ильясу, кто его настоящий отец, и янычар испытал невольное облегчение. Как бы то ни было, этот юноша – его сын! А эта прекрасная женщина принадлежит только ему…
Мадина говорила с Мансуром, целовала Мансура и отдавалась Мансуру, позабыв о том, что пришла в эту пещеру, чтобы увидеться с Айтеком. Янычар и черкешенка провели вместе всю ночь. Под утро их сморил сон, и они уснули в объятиях друг друга.
Айтек искал Мадину всю ночь, искал, забыв об Асият, которая наверняка волновалась за него и не находила себе места. Утром он решил забраться в пещерку, где они с Мадиной когда-то давно впервые предались любви. Он хотел развести костер, посидеть и подумать.
Утренний свет был неярким, но ровным; в небе таяли звезды. Ветер гнал за горы легкие облака. Снег был белый и мягкий, как пух. Многие османы никогда не видели снега. Айтек наблюдал за турками, которые с изумлением зачерпывали его и разглядывали, а потом подбрасывали вверх. Кто-то показал им, как лепить снежки, чем они и развлекались, вызывая в душе Айтека презрительное раздражение.
Он почувствовал, что из пещерки тянет дымом. Мадина! Конечно, это она! Айтек поспешил наверх.
В пещере было темно, и все-таки он увидел их. Они спали, прижавшись друг к другу. Мужчина и женщина были укрыты шубой, но Айтек догадался о том, что на них нет ни клочка одежды. Эта пара отдыхала после ночи любви. В женщине он узнал Мадину, в мужчине (неподалеку от них валялся головной убор турецкого воина) – янычара. Неужели тот самый? Невероятно! А ведь она утверждала, что он погиб! Не могла же она уединиться в пещере с незнакомым воином?!
Айтек заскрежетал зубами. Если бы он, вернувшись домой, обнаружил в своей супружеской постели другого, то разъярился бы меньше, чем сейчас, когда увидел, что Мадина привела чужого мужчину туда, где они впервые по-настоящему познали любовь и страсть. Выхватить бы шашку, изрубить два тела на куски, тем самым, положив конец всем страданиям и мукам! Мгновение Айтек боролся с желанием разбудить Мадину и янычара, вывести мужчину наружу, не дав ему одеться, и насладиться его позором. Однако он не стал этого делать – из-за Мадины. Она бы ему не простила: ни одна женщина не сможет вынести, когда на ее глазах унижают мужчину, которому она отдалась.
Айтек повернулся и тихо вышел наружу. Янычар еще пожалеет о том, что он появился на свет!
Глава IV
Мадина и Мансур решили, что она вернется в селение первой. Они простились на тропе – без лишних слов, но с долгим поцелуем.
Мадина пошла домой. Хотя она еще не привела в порядок свои чувства и не приняла никакого решения, ей вдруг стало казаться, что перед ней раскрылось будущее. Позади осталось немало печального и тягостного, но еще столько же неожиданного, радостного и интересного ждет ее впереди. Она ощущала себя если не счастливой, то обновленной и летела вперед как на крыльях. Ильяс жив, скоро она увидит своего старшего сына, которого давно оплакала и о котором не смогла позабыть!
Мадина думала о встрече с Ильясом со смущением и восторгом, будто ей предстояло первое в жизни свидание. Она удивлялась тому, какие яркие, свежие, волнующие чувства всколыхнулись в ее душе.
Порой жизнь похожа на тропинку, готовую в любую секунду оборваться в темную пропасть, но это не значит, что по ней нужно идти осторожно, со страхом и без надежды на счастье!
Дома Мадину встретила расстроенная, встревоженная Хафиза и сразу спросила:
– Где ты была? Кто только тебя не искал! Вчера приходил Айтек и ушел сам не свой. А сегодня прибегала Асият, она сказала, что Айтек не ночевал дома, и мне пришлось признаться, что тебя тоже не было. Ты бы видела ее лицо!
Хафиза замолчала, осуждающе глядя на дочь. В широко раскрытых глазах Мадины отражалось море мыслей и чувств, она будто светилась изнутри и выглядела поразительно красивой, несмотря на то, что ее одежда была измята и запорошена снегом, а волосы спутались.
Мадина усмехнулась.
– Не беспокойся, мама, я была не с Айтеком.
– Надеюсь, – коротко ответила Хафиза.
Во внешнем облике дочери таилось что-то необузданное, дикое. Хафиза предпочла бы не знать, где и с кем Мадина провела эту ночь.
– Тебя искал янычар. Он выглядел очень странно. Сказал, что его зовут Мансур.
– Да, я знаю.
– Еще приходил юноша, тоже турок. Он спрашивал Мансура. – Мадина встрепенулась.
– Он ушел?
– Да.
– Где Хайдар?
– Ищет тебя. Все тебя ищут, Мадина, – сказала Хафиза и добавила с укоризной: – Мне не нравится то, что происходит! Отец и братья дали тебе много свободы, ты жила как хотела, без мужской руки, а потому не научилась быть покорной и полагаться на разум.
Мадина взяла мать за руку.
– Мне нужно с тобой поговорить. Пойдем в дом.
Они вошли в саклю. Мадина не стала раздеваться, а сразу протянула руки к огню. Его жар нежно обвевал лицо, отсветы пламени плясали в глазах. Хафиза принесла хлебные лепешки, чуреки, а еще вяленую баранину и кислое молоко. Потом села возле очага.
– Я никогда не жила так, как хотела, мама, – с горечью сказала Мадина. – Мне не удалось выйти замуж за Айтека, и я потеряла Мансура. И… своего ребенка. Тот юноша, что сегодня приходил в нашу усадьбу, – мой старший сын Ильяс.
Хафиза побледнела.
– Твой сын? Когда и где ты его родила?
– В турецком плену. В Стамбуле. Потом случился пожар, во время которого я его потеряла, – ответила Мадина, и мать почувствовала, что сердце дочери сжалось от боли.
– Его отец тоже Мансур?
Мадина помедлила, не решаясь сказать правду.
– Он нашел Ильяса и вырастил его. Мансур думал, что я погибла, и я думала о нем то же самое.
– Значит, у тебя два сына от турка?
– Ильяс не турок. В нем течет наша кровь, он черкес.
– Кто же его отец? – Прошептала Хафиза, хотя уже знала ответ.
– Айтек, – ответила Мадина, пристально глядя на огонь. – Мы встречались до свадьбы. Думали, никто не узнает…
– Никто и не знал!
– Да… Айтек не знает о сыне. Асият тоже ничего не известно о том, что я и ее муж когда-то были близки.
Хафиза опустила руку на плечо дочери.
– Каково же тебе пришлось! – Мадина подняла на мать сухие глаза.
– Не стоит об этом. Сейчас главное – решить, что делать дальше.
Они не успели продолжить: во дворе залаяли собаки. Мадина вышла и увидела Асият – та спешила от ворот к дому. Она, как всегда, нарядилась: на ней были вышитый цветным шелком бешмет, ярко-зеленые шаровары, отороченная цветными лентами шуба. Но взгляд молодой женщины был полон отчуждения, холода, а еще – нескрываемого гнева.
– Где Айтек? – С ходу спросила она сестру.
– Не знаю, я его не видела.
– Ты лжешь! – Закричала Асият, и в ее глазах закипели жгучие слезы. – Я знаю, ты была с ним!
Мадина стояла напротив младшей сестры – спокойная, гордая и прямая. Однажды она должна была высказать то, что долгие годы камнем лежало у нее на душе.
– Я не встречаюсь с чужими мужьями, Асият, и… не увожу чужих женихов. – Она усмехнулась. – Чужих… Ведь я чужая для тебя, правда? Если бы я сказала, что ты отобрала жениха у своей сестры, это прозвучало бы куда страшнее!
– Ты сама знаешь, что у тебя нечего было отбирать! – Закричала Асият. – Ты вернулась с ребенком, ты спала с турком. Айтек бы тебя не взял!
– Просто ты лишила нас права выбора.
С этими словами Мадина повернулась и скрылась в доме. Асият не последовала за ней. Она подождала, не выйдет ли мать, но та не вышла к дочери, и женщина решила, что Хафиза на стороне Мадины, укравшей сердце Айтека, Мадины, которая не смогла остаться в Стамбуле, не сумела исчезнуть без следа, которая всегда стояла на ее пути.
Айтек быстро шел по тропе. Он не смотрел по сторонам и не замечал ни великолепия снегов, превративших скалистые вершины в мерцающие сказочные дворцы, ни обнаженной красоты гор. Окружающий мир виделся ему пустым и мертвым. К горлу подступал комок, душу наполняла свинцовая тяжесть. Он видел, как они прощались – с объятиями и поцелуями, – видел, как потом Мадина поспешила домой. Она шла так радостно и легко, будто летела по воздуху, не касаясь ногами земли, и на ее лице играла счастливая улыбка.
Айтек с трудом удержался от того, чтобы тут же не сцепиться с янычаром; пристрелить его, изрубить на куски. Несмотря на гнев, он понимал, что следует поступить иначе. Завлечь турка в горы, заставить сразиться, убить, а потом спрятать труп так, чтобы его не нашли даже коршуны и вороны.
Он увидел на тропе человека и остановился в досаде. Ему не хотелось ни с кем встречаться. Это был кто-то из своих; когда тот подошел поближе, Айтек узнал старшего брата Мадины, Азиза, который возвращался домой – неторопливо, спокойно, будто в мирные времена. Мужчины поздоровались.
– Откуда идешь? – Спросил Айтек, пытаясь скрыть свои чувства.
– Проверял силки.
– Хорошее занятие, – процедил Айтек сквозь зубы, и Азиз уловил его тон.
– Тебе по душе что-то другое? – Спросил он. Айтек пожал плечами.
– Просто хотелось бы знать, с каких это пор черкесы стали похожи на стадо овец!
– Что ты имеешь в виду?
– Не понимаешь?! Вспомни, как мы сражались с османами, пытаясь не пустить их в аул! Сколько храбрых воинов тогда полегло! А теперь мы встречаем своих врагов, как дорогих гостей, делимся с ними кровом и пищей! Осталось предложить им наших жен!
Азиз переступил с ноги на ногу.
– Я все помню, Айтек. Мой отец был тяжело ранен, а брат Керим, которому было всего восемнадцать лет, погиб. Но сейчас старики решили, что браться за оружие не стоит…
– Старики выжили из ума, и вы вместе с ними! – Вспылил Айтек. – Тебе мало того, что твоя сестра родила от османа? Хочешь порадоваться еще одному турчонку?
Азиз помрачнел.
– Я не радовался, когда узнал, что Мадина родила от турка. Но Ливан принял ребенка, и мы были вынуждены сделать то же самое. Хайдар – хороший мальчик, и я не жалею… Мадина очень гордая, она ни за что не признается, но мы уверены в том, что над ней надругались.
– Ты не думал бы так, если бы увидел то, что видел я, – заявил Айтек.
– Что ты видел?
– Твоя сестра провела ночь с одним из янычар.
– Я не верю! – Отрезал Азиз.
– Клянусь своей честью, что это правда. Я случайно зашел в пещеру над тропой и увидел там янычара и Мадину. Они лежали голые, крепко обнявшись, и спали. – Он гневно вскинул голову. – Я хочу убить османа! Станешь ли ты мне мешать, ссылаясь на запрет стариков?!
– Не стану, – глухо произнес Азиз. – Я тебе помогу.
– Я не нуждаюсь в помощи, сам справлюсь. Но ты должен знать, что Мадина опозорила семью.
Азиз кивнул. Его губы задергались, он сжал кулаки.
– Теперь знаю. Я готов собрать мужчин. Стоит бросить клич, и они с готовностью возьмутся за оружие! Люди хорошо помнят, сколько горя принесли нам османы! И мы… – Он осекся, вспомнив, как горячо старики убеждали сородичей повременить, не терять головы, какие они приводили доводы, и добавил: – Правда, я не уверен, стоит ли затевать войну из-за женщины…
– Не стоит. Говорю тебе, я сам справлюсь. Но воля Аллаха непредсказуема, и я хочу, чтобы тебе было известно, куда и зачем я иду.
– Я понял, – коротко сказал Азиз. – Удачи тебе, Айтек!
Тот сурово кивнул и продолжил свой путь.
Кое-где на склонах обнажилась прошлогодняя трава, угрожающе торчал почерневший чертополох. Вдали стлались по земле, а затем поднимались в воздух молочно-белые клочья тумана. Ветер усилился; он забирался под одежду и насквозь пронизывал тело.
С неутолимой болью в сердце Айтек вспоминал полную юной прелести, похожую на цветок девушку, ее милую шаловливость, веселый задор, водопад темных волос, ее сияющие глаза, блеск зубов, то и дело сверкавших меж алых губ. Вспоминал развеваемые порывистым горным ветром яркие одежды, словно сотканные из беспечности и счастья, ее смех, ее живость, ее нежность, ее страсть. Вспоминал ту, которую навсегда потерял.
С ранней юности он жил представлениями о том, что мужская природа в корне отличается от женской. Женщина живет повседневностью; ей недоступен взгляд вдаль, она видит лишь то, что ее окружает: дом, семью, мужа, детей. И только сейчас по-настоящему понял, что именно женщина властвует над помыслами мужчины, ибо мысли о ней зажигают огонь в его жилах, пробуждают жажду жизни или делают его существование похожим на предсмертный сон.
Теперь Айтек сполна постиг, прочувствовал до глубины души, чего стоит найти свою истинную любовь в безбрежном океане человеческого мира, осознал цену ее утраты. Обуреваемый желанием мести, он не мог ни измерить силу своей любви к Мадине, ни взвесить тяжесть той боли, которую был готов ей причинить.
В белесоватых лучах зимнего дня проступали угрюмые очертания обнаженных деревьев, домов и хозяйственных построек. Селение было невелико – спустя полчаса Айтек отыскал Мансура.
Тот вышел навстречу, заметил Айтека и вздрогнул: никогда прежде янычар не видел в глазах человека такого глубокого и вместе с тем мрачного выражения.
По телу Айтека с головы до пят пробежал судорожный трепет. Неведомая сила скрестила их взгляды, и Мансур спросил:
– Что тебе нужно?
Он был силен и красив – Айтек вполне мог понять, почему женщины с радостью отдаются такому мужчине. И все же Айтек не мог представить Мадину в объятиях янычара, не мог понять, как можно покориться страсти, пренебрегая любовью.
Черкес коротко произнес:
– Пойдем. Я хочу с тобой сразиться.
Осман пошел – он был безрассуден и смел: это следовало признать. Бой есть бой: если тебя вызывают на поединок, соглашайся без оглядки! Айтек впервые подумал о том, что перед ним не трусливый шакал, а достойный честного сражения воин.
Внезапно раздался тревожный возглас:
– Отец!
Айтек оглянулся: к ним спешил юноша лет шестнадцати, он был одет, как янычар, его лицо было красивым и тонким; во взгляде темных и вместе с тем ярких глаз затаилось выражение наивности и тревоги.
– Я скоро вернусь, Ильяс, – спокойно произнес Мансур. – Иди назад.
Значит, у янычара есть сын! И должно быть, с десяток наложниц! Он попросту развлекался с Мадиной, он бросил ее в Стамбуле, и она лгала, что он погиб, дабы скрыть свой позор! А теперь попалась в те же сети.
Мужчины пошли прочь от селения. Горизонт был блеклым, вдали виднелись клочья тумана и обведенные серебристой кромкой легкие, как пыль, облака. Лишь однажды Мансур остановил черкеса, взял за одежду, развернул к себе и спросил, глядя ему в глаза:
– Кто ты?
– Айтек.
Мансуру было знакомо это имя – оно давно врезалось в его сердце и пекло, как выжженное раскаленным железом клеймо. Янычар, наконец, увидел своего соперника, который всегда стоял между ним и Мадиной. А еще Мансур понял, на кого в действительности похож Ильяс.
Айтек заставил янычара взбираться наверх, и тот не противился. Склон был крутой и неровный, камни обледенели, кое-где приходилось хвататься за ветки кустарника. Любой неосторожный шаг грозил гибелью. Внизу виднелись острые камни и осколки льда, способные проткнуть тело подобно ножу и изрезать кожу, как стекло.
Мужчины поднимались молча; каждый чувствовал себя неуверенно и неловко. Айтек думал о том, что минувшей ночью этот человек держал Мадину в объятиях, обладал ее телом и наслаждался ее страстью. А Мансур видел перед собой мужчину, которому, как он полагал, принадлежала драгоценнейшая в мире жемчужина – сердце Малины.
Мансур скользил по круче; временами ему казалось, что земля уходит из-под ног, увлекая в бездну. Голова кружилась, перед глазами вспыхивали разноцветные пятна, похожие на звездный хоровод. Его руки онемели от усилий все время держать тело на весу и искать надежную опору.
Временами Айтек оглядывался, и его губы расползались в злорадной усмешке. Это тебе не любовные подвиги, не умение без стыда и трепета убивать и насиловать беспомощных жертв! Покров снега в горах обманчив, он похож на зыбучий песок – может внезапно разверзнуться под ногами и поглотить без следа. Айтеку хотелось показать янычару, какой ценой в этих краях покупается желание иноземцев считать себя хозяевами жизни и брать то, что им не принадлежит!
Когда же они, наконец, остановились, Мансур спросил:
– Что тебе нужно?
Айтек произнес одно-единственное слово:
– Мадина!
Черкес пристально смотрел на соперника сузившимися глазами. В этих глазах была не просто ненависть, а некая смесь подозрительности, ревности, непонимания и настороженности.
– Я предлагаю сразиться за нее. Ты готов?
– Да!
Здесь, на высоте, на краю головокружительного обрыва они находились в неравных условиях, но Мансур не желал отступать. Не то чтобы янычар боялся высоты, просто он не привык к ней, ибо она его сковывала. Усилием воли он заставил страх уйти вглубь, принудил себя сохранять ясность мыслей и держаться спокойно.
Они остановились на небольшой площадке. Айтек вынул шашку, Мансур – ятаган.[36]36
Ятаган – специфическое рубяще-колющее оружие турецких янычар для использования в ближнем бою, нечто среднее между саблей и кинжалом.
[Закрыть] После этого мужчины принялись кружить, медленно подступая друг к другу. Порывы ветра обдували их тела, пронизывая насквозь и плоть, и душу. Оба понимали: этот поединок должен завершиться не просто поражением или победой – он должен закончиться смертью одного из них.
Мадина несказанно обрадовалась, когда Хайдар, наконец, прибежал домой. Подросток, необычайно взволнованный, сказал, что, по его мнению, в ауле что-то происходит.
– Я встретил дядю Азиза и дядю Шадина, они шли наверх, и у них были ружья. Я спросил, что случилось, но они не ответили и поглядели на меня так, будто я их враг!
Несколько секунд Мадина молчала, погрузившись в раздумье, затем медленно произнесла:
– Сегодня я хотела познакомить тебя с твоим отцом.
Хайдар встрепенулся, его глаза засияли.
– С отцом? Ты говорила, что он погиб!
– Вчера я узнала о том, что ошибалась все эти годы.
– Так он жив?!
– Да. А еще у тебя есть старший брат. Я расскажу тебе позже обо всем, что ты имеешь право знать. А сейчас я пойду в горы. Принеси мне твое ружье, Хайдар.
– Я отправлюсь с тобой!
– Нет.
– Почему?
– Это слишком серьезно.
– Я уже взрослый! – С обидой произнес мальчик и заявил: – Ты можешь говорить что угодно, мама, но я решил пойти – и пойду!
Мадина не стала спорить. Она нежно погладила сына по щеке и кивнула.
– Ладно. Идем!
Они быстро шли вперед; горло Мадины сжималось от предчувствия, не менее ранящего и жестокого, чем сама судьба. Время от времени женщина поглядывала на зажатое между крутыми склонами небо, будто надеялась увидеть там неведомый знак. Кто виноват в том, что ее жизненный путь был непредсказуем, как полет ветра, изломан, точно древние скалы! Бог? О нет! Наверное, в этом повинна только она сама.
Айтек был ослеплен яростью, и постепенно его неистовство передалось Мансуру. Тела обоих мужчин были напряжены, словно тетива наведенного на цель лука, пальцы до боли сжимали оружие. Оба были легко ранены, но не обращали внимания на царапины.
Неожиданно появившийся на площадке Ильяс заметил запятнанный кровью снег и громко вскричал:
– Держись, отец, я с тобой!
Мансур заскрежетал зубами. Этого он ожидал меньше всего, хотя стоило предположить, что юноша тайком последует за ними.
Ильяс оказался не единственным, кто это сделал, – не прошло и нескольких минут, как показались еще двое: Азиз и Шадин, братья Мадины, тоже спешили к ним. Они держали в руках ружья. Мужчины не стали ничего предпринимать и остановились чуть поодаль. Мансур знал, что они явились сюда для того, чтобы ни в коем случае не позволить ему остаться в живых.
– Я сказал, что справлюсь сам! – В ярости бросил Айтек, и Азиз ответил:
– Мы не сделаем ничего, что может повредить тебе или твоей чести.
– Уходи, Ильяс! – В свою очередь крикнул Мансур.
– Нет, – твердо произнес юноша и занял позицию рядом с отцом.
Больше всего Мансура беспокоило то, что Айтек старался оттеснить их к обрыву. Янычар уже понял, как коварны здешние камни: один увлекает за собой другой, они вмиг превращаются во что-то колеблющееся, а затем вместо них под ногами вдруг оказывается пустота.
Потом они увидели Мадину и подростка, которые вскарабкались наверх и вскоре появились на краю площадки. В руках женщина держала ружье, ее темные волосы развевались на ветру, она была без верхней одежды, в обшитом галуном, распахнутом на груди бешмете и легкой рубашке. Мадина смотрела на Айтека глубоким, устремленным прямо в душу взглядом. Казалось, на самом дне этих прекрасных глаз текут и сталкиваются загадочные темные потоки.
– Охлади свой пыл, Айтек, и иди с миром! И вы тоже, Азиз и Шадин!
Айтек стиснул зубы, продолжая орудовать клинком.
– Это ты уходи, Мадина! – Закричал Азиз. – Женщине здесь не место! И опусти ружье! Ты не ночевала дома, ты опозорила семью, спутавшись с янычаром! Теперь тебя прогонят прочь из аула!
Мадина дерзко рассмеялась.
– Да, я провела ночь с мужчиной, и что в этом дурного? У меня нет мужа, который мог бы меня упрекнуть! К тому же Мансур мне не чужой, он – отец Хайдара! Я уеду с ним в Стамбул и там выйду за него замуж. А тебе, Айтек, лучше отправиться к своей жене! Вот уже пятнадцать лет ты боишься, что Асият спрыгнет со скалы, и теперь, я надеюсь, тебе, наконец, удастся ее успокоить!
Мансур отвлекся, жадно глядя на Хайдара, и Айтек, сделав решительный выпад, подтолкнул янычара к краю площадки.
С того мгновения, как здесь появился Ильяс, Мансур не столько нападал, сколько защищался, вернее, защищал юношу. Ильяс был горяч, но ему недоставало стальной уверенности в своем мастерстве и силах, той холодной и твердой как железо ненависти, какую обычно пробуждала жажда боя в душе опытных воинов. К тому же он растерялся, услышав имя женщины, которая, по словам отца, была его матерью и погибла, когда ему не исполнилось и года. И что еще за «отец Хайдара»?! Стало быть, у него, Ильяса, есть брат?! Юноша видел, какими глазами смотрят на него женщина и мальчик: между ними словно протянулась незримая нить, та, что соединяет души, дарует возможность постичь сокровенную сущность и прочитать тайные мысли другого человека.
Айтек понял – или ему показалось, что он понял? – в чем его обвиняет Мадина. В нерешительности, слабохарактерности, нежелании занять то место в ее жизни, какое отныне принадлежит янычару. Пещера, в которой они встречались в дни юности, пустовала шестнадцать лет, и ее ложе тоже было пустым, зато теперь она – раскованная, дерзкая, смелая, с пылающим лицом и: горящими глазами – упрекает его в отсутствии решительности и мужественности!
Пока ни на чьей стороне не было перевеса, но Мадина видела, как близко находятся Мансур и Ильяс к краю обрыва, чувствовала, что Мансур сильно нервничает, переживая за сына. За сына, который на самом деле был сыном Айтека и сейчас сражался против родного отца.
В конце концов, женщина не выдержала и выстрелила в воздух. Эхо полетело над горами вслед за вспугнутыми птицами и исчезло в бесконечной вышине неба. Айтек, за спиной которого стояла Мадина, вздрогнул от неожиданности и на мгновение потерял контроль над собой. Мансур тотчас выбил оружие у него из рук, после чего бросился вперед и наступил ногой на клинок шашки.
– Полагаю, поединок окончен? – С облегчением произнес он. – Я не хочу тебя убивать. Предлагаю расстаться с миром.
Айтеку показалось, будто янычар смотрит на него с нескрываемым торжеством. Его глаза были ярче неба над головой и почти так же ясны. Он был полон радости, ибо не сомневался, что сумел завоевать Мадину. На мгновение Айтек бессильно вытянул вдоль тела опустевшие руки. Потом внезапно подался вперед и… что есть силы толкнул янычара в грудь.
Мансур не удержался и полетел в пропасть, не успев даже вскрикнуть.
Стоявшие на площадке люди услышали только треск слоистого льда, потревоженного падением тела и дробящегося на каменных уступах. Минуту, равную вечности, Мадина стояла неподвижно, слушая тяжелый, частый стук своего сердца. Внезапно она почувствовала, что теряет самообладание, выпускает из рук вечно натянутые вожжи, что по ее бледным щекам струятся слезы, а из груди вырываются рыдания. Она пронзительно закричала и ринулась к краю обрыва, но Хайдар успел схватить ее за руку и удержать на месте.
Ильяс в бешенстве бросился к Айтеку, толкнул на землю и приставил саблю к его горлу. Лицо юноши исказилось от ярости и отчаяния.
– Нет, Ильяс! – В ужасе вскричала Мадина. – Оставь, не надо! Не увивай! Я – твоя мать, и это моя первая, а быть может, последняя просьба!
Юноша отошел; его руки дрожали. Немного погодя он опустился на одно колено и закрыл лицо руками.
Айтек поднялся с земли. Он был бледен и не осмеливался смотреть в глаза Мадины.
– Вы довольны? – Глухо произнесла женщина и обвела присутствующих мужчин безнадежным, тяжелым взглядом. Потом добавила: – Вы должны помочь мне найти тело.
«Падаль нужна только воронам!» – в те страшные секунды Мадина не смогла запомнить, кто именно произнес эти слова.
Все мусульмане равны перед Кораном, и кровь каждого из них ценится одинаково. Но только не в этом случае. Иноземца, пришедшего в чужой край, ворвавшегося в чужой дом и посягнувшего на честь чужой семьи, можно убить как собаку, за это не последует наказания, ибо для всякого грабителя, как гласит старая черкесская пословица, «лучше лежать в земле, чем ходить по земле».
Они удалились – три гордых горца, свершивших праведный суд, не побоявшихся ни порицания людей, ни гнева Аллаха.
С Мадиной остались только ее сыновья.
