Текст книги "Дура"

Автор книги: looklike3, 60

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Интересно, кто это нас спалил? Неужто – Хвост? Он же и сам с нами...

– А мне так совершенно неинтересно. Хвоста не трогай. Это Сопливус, больше некому. Он первым догадался. Ещё тогда, в Воющей, когда Лунатик ему клешню расцарапал… Жаль, не морду!

– Уверен?

– Как и в том, что половина преподов уже точно в курсе. Думаешь, Слагхорн не знает, кто у него мандрагору на третьем курсе стащил? А целую коллекцию куколок Acherontia atropos?..

– Что же нас до сих пор тогда не прижали? Без регистрации – это ведь и в Азкабан уехать можно…

– Директор ждёт, чтоб нам по семнадцать стукнуло. Тогда и заставит зарегистрироваться. Оформит как аттестационный эксперимент выпускников. Ну, с Макгонагалл ведь так же было… Иначе ведь и ему от Министерства влетит за то, что нас проморгал!

– Атас! – Поттер резко толкает товарища в плечо. За спиной – нескладная тень подростка в потрёпанной мантии не по росту, с зелёными обшлагами…

– О-о! Вот и Подколодные подвалили!!! Сопливус, опять подслушиваешь?.. А по сопатке твоей немереной?..

– Да ну его, Бродяга! Урок сейчас...

– Не, ты погоди, пусть ответит, какого смеркута он к нашим девушкам клеится? Что, Сопливус, твои слизеринские чистокровки на тебя и смотреть не хотят? Правильно! Только и у нас такому упырю ловить нечего! Не про тебя честь, тряпка зачуханная! Въехал?

– Въехал, что ты – псих, Блэк. Вечно лаешься, как собаченция… Настоящий сукин сын!

Сириус замирает. Неужели дракклов слизеринец действительно слышал хотя бы часть их с Джеймсом разговора?

– Сейчас ты у меня по-другому заквакаешь! – Сириус уверен, что, плавно опуская руку в карман за палочкой, делает это совершенно незаметно. Но раньше, чем в его ладони оказывается холодный ореховый стержень с витой рукоятью, в полутёмном коридоре взрывается оглушительное:

– Эверте Статум!!!

Подхваченный невидимой волной, Сириус взлетает едва ли не к самому потолку, нелепо кувыркаясь, больно стукается спиной о каменный карниз, кубарем катится к ногам Люпина, путаясь в собственной мантии…

Снейп делает шаг по направлению к нему, держа палочку наперевес, как готовый вонзиться нож. За его спиной смыкаются в плотную шеренгу слизеринцы.

– Вердимилиус!!!

Сноп острых зеленых искр срывается с его палочки, стремительно и плавно летит Блэку прямо в лицо. Но прежде, чем зеленый огонь впивается в кожу, под гулкими сводами звенит пронзительный возглас Лили:

– Римус! Староста ты или нет!!! Разними их!

– Протего!!! – светящийся голубоватый шар успевает излиться из палочки старосты, сплющиться, воздвигнуться зыбким щитом на пути зелёного трескучего вихря. Срикошетив от защитного полога, искры меняют направление полёта, под их сокрушительный залп попадает Питер Петтигрю.

Взвизгнув от боли и захватив правой рукой обожжённую щеку, катится по полу.

– Гриффиндор! Наших бьют! Ступефай!

– Слизерин! Вломим котятам, чтоб не мявкали! Инкарцеро!

– Локомотор Мортис!

– Экспеллиармус!

– Парни, с ума сошли?..

– Коллошуу!

– Агуаменти!

– Секо!

– Ваззивади!

– Bat-Bogey Hex!

– Силенцио!!! – запыхавшись и отдуваясь на бегу, в коридор влетает рассерженным шмелем грузный Слагхорн.

Глазам слизеринского декана предстаёт та ещё картинка: жмущиеся по стенам девочки, разбросанные книги, витающие по воздуху перья, огромная лужа на полу, в которой корчится подпаленный Петтигрю.

Придавленный сверху бесчувственным остолбеневшим Эйвери, силится избавиться от магических пут полузадушенный Поттер. Под потолком болтается вверх тормашками прочно приклеенный подошвами ботинок к высокому своду, извивающийся Мальсибер.

Привалившись спиной к высокой двери кабинета нумерологии, тщетно отбивается от целой стаи верещащих летучих мышей Сириус Блэк. Рядом тщетно пытается подняться на непослушные, словно ватные, ноги Северус Снейп. Люпин зажимает разорванный рукав мантии, с пальцев сочится кровь. Стоя на четвереньках, мотает головой, нашаривая палочку на полу, ошалелый от обезоруживающего удара Рабастан Лестрейндж.

– Финита Инкантатем! – палочка учителя чертит широкий круг над лысеющей головой. Рядом со Слагхорном мешком рушится с потолка в стремительно исчезающую лужу потрепанный Мальсибер…

– Слизерин! Всем привести себя в порядок и следовать за мной!..

* * *

06.04.1978. Хогвартс

Седьмой курс. Весна.

…Северус с закрытыми глазами сидит на холодном каменном полу напротив высокого стрельчатого окна, согнув ноги в коленях и положив на них сцепленные до хруста руки. Кожа его лица, желтовато-бледная от природы, медленно покрывается красными пятнами.

Он всё больше погружается в себя и поэтому не слышит моих тихих шагов. Я выныриваю из-за поворота и застываю в нескольких шагах от него, боясь пошевелиться и обдумывая план незаметного отступления.

С его губ срывается протяжный полувздох-полустон:

– Что же ты наделала, Лили? Зачем?..

Я готова провалиться сквозь землю от неловкости. Но хуже всего то, что мне известна причина такого состояния Северуса.

Когда однокурсница впервые за все годы обучения в школе не ночует в спальне девочек, а наутро появляется в гостиной с шалыми глазами, под которыми бессонница нарисовала голубые круги, все вопросы кажутся неуместными и отпадают сами собой.

А ещё Лили сияет и улыбается припухшими губами так, что на неё больно смотреть. Словно она теперь обладает знанием, которое недоступно всем остальным.

На перемене под понимающее хмыканье Блэка Поттер уверенно притягивает свою невесту к себе, а она, смущённо улыбаясь, утыкается ему в грудь. И в поведении Джеймса и Лили проступает какой-то новый смысл, одновременно постыдный и очень счастливый.

Северус тоже становится свидетелем этой сцены. Внешне он никак на неё не реагирует. Но я успеваю заметить, как стремительно краска покидает его лицо, как сжимаются кулаки, когда он проходит мимо влюблённой пары.

Быстрыми шагами, опустив голову, он направляется в сторону лекционной аудитории. А ещё через несколько часов я встречаю его в одном из дальних коридоров третьего этажа, куда заходят только те, кто хочет побыть наедине с самим собой.

…Северус закрывает глаза. Выхватывает из широкого кармана форменной мантии светящуюся бледно-зелёным пробирку, приготовленную для контрольной работы по зельеварению. Стискивает в кулаке. Толстое кварцевое стекло, выдерживающее высокие температуры и разъедающие эффекты сложных кислот, с жалобным хрустом ломается в руке. Сквозь длинные пальцы с крупными побелевшими суставами обильно течёт кровь…

Меня окатывает паника, раскалывающая душу на два совершенно противоречивых желания. На цыпочках неслышно попятиться назад, а потом, оказавшись за углом, со всех ног дать дёру? Броситься к нему, окостеневшему в горе, раздавленному, уязвимому – силой разжать руку, наложить что-нибудь подходящее из remedium spells, омыть собственными слезами?..

Поддавшись безотчётной жалости, я совершаю непростительную глупость: бросаюсь рядом с ним на колени, хватаю за руку. Он молча, резко выворачивает окровавленный кулак из моих ладоней, зажимает руку меж колен. И тогда одним быстрым движением, взрослым, женским, почти материнским, я нежно прижимаю его голову к своей груди. Шепчу что-то успокаивающее – тихо и горячо…

На мгновение он застывает в моих руках, не понимая, что вообще происходит. Потом делает новую безнадёжную попытку освободиться. Но я держу его мягко и сильно, тесно прижимая к себе.

– Сев, не надо… Я помогу тебе.

Вместо ответа он бьётся в объятиях и, наконец, вырывается, грубо стряхнув меня на пол. Вскакивает на ноги. Его губы дрожат от ярости, тяжёлые тёмные капли крови падают на пол с изрезанной руки.

– М-Макдональд?! П-пошла вон!!!

Я тоже поднимаюсь с пола, морщась от боли в содранных коленках.

– Северус! Не надо… Я всего лишь хочу помочь тебе!

Он замирает. Резко отбрасывает с лица длинную прядь волос. В глазах – уже сухих, красных, колючих, – холодная, непроницаемая пустота.

– Я непонятно сказал?..

– Не надо…

Он делает шаг вперёд, и осколки зелёной склянки жалко хрустят под подошвой ботинка.

Окровавленный кулак угрожающе сжат. Левая рука тянется в карман – не иначе, за палочкой… Я видела его слабость, его слёзы. И только за это он готов стереть меня в порошок.

Я решаюсь:

– Лили и ногтя твоего не стоит, Северус!!! Ты ей не нужен!

Он буквально подлетает ко мне вплотную, и его взгляд пригвождает меня к месту. В голосе – хрусткий, безжизненный лёд.

– Вот, значит, как?..

– Не надо, пожалуйста!.. – испуганно прошу я. И внезапно понимаю: он уже никогда не простит сегодняшнего вторжения. И этих слов – «ты ей не нужен» – никогда уже не забудет…

В моём сердце что-то обрывается, горячая волна отчаяния затапливает сознание, оглушает. И собственный крик я слышу, словно со стороны:

– Дурак слепой! Чурбан деревянный! Разве ты не видишь, что я люблю тебя? Понимаешь, люблю! Люблю!!!

Он смотрит на меня в упор, ошеломлённый внезапным признанием.

Мордред вероломный, разве может быть у человека столько жестокого недоверия во взгляде? Ну почему, Сев? Ты не веришь ни единому моему слову только за то, что я – не Лили, только потому, что я, как и она, с Гриффиндора? Ты ждёшь очередного жестокого розыгрыша? Думаешь, что из-за угла вот-вот вывернет с улюлюканьем четвёрка «мародёров», чтобы всласть поиздеваться над твоими чувствами? Нет, Сев. Я здесь одна. И только затем, чтобы защитить тебя – от тебя самого…

– Сев… – повинуясь неосознанному порыву, я делаю шаг навстречу. Но Северус отшатывается, буравит меня надменным взглядом – сверху вниз:

– Любишь?.. Что ты вообще можешь знать о любви? Да ты даже на Филча вешалась со своей любовью! На старого сквиба!!! Потаскуха!

Слово грохочет в сознании как выстрел. Ударяет в лицо, словно внезапная, хлёсткая пощёчина.

Вздрогнув, я зажимаю рот руками.

«Whore!!! Потаскуха… Потаскуха!..»

Он вскидывает голову и, резко развернувшись, почти бегом покидает злосчастный коридор. Я смотрю ему вслед – неподвижно, словно одно из тех каменных изваяний, что от века украшают галерею Большого зала.

* * *

19.05.1979. Лестрейндж-мэнор

– Я не люблю тайн, которые не в силах разгадать… К счастью, таких очень мало в мире. В тебе есть какая-то тайна, Северус? Есть то, чего я не знаю, но должен знать?..

Высокий, звонкий голос врезается в сознание спокойно, но властно. Но я не знаю, что ответить Лорду. Я только опускаю голову, как полагается скромному ученику перед ликом грозного и могучего наставника, и позволяю себе осторожно вздохнуть.

В необъятной гостиной, в которой можно было бы разместить три моих коуквортских комнатушки, накрыт широкий стол. Дорогие блюда, редкие фрукты. Изысканное вино в хрустале. Повелитель любит произвести впечатление на своих гостей подчёркнуто-аристократическим стилем жизни.

Но я знаю, что это – блеф.

Этот строгий темноволосый джентльмен с пронзительными глазами, с лоснящейся от бриолина причёской, безукоризненно выбритый и модно одетый в тяжёлую чёрную мантию поверх тщательно подогнанного по фигуре дорогого твидового костюма, до определённого момента в своей жизни шёл той же дорогой нищеты, что и я.

Только даже более грязной, пожалуй…

Его мать была родовитой колдуньей. Моя тоже.

Но Эйлин Принс, полюбив хамоватого непутёвого парня, симплекса из самого что ни на есть обычного простонародья, пожертвовала своей судьбой. Не склонившись перед жёсткой неприязнью чистокровной волшебной родни к магглу-жениху, ушла жить с наречённым к его родичам в шумный, грязный, рабочий город. Согласилась запереть палочку в комод и сделаться обычной хозяйкой бедняцкого дома. Потому что любила. Хотя, было ли, что там любить, с моей точки зрения, огромный вопрос...

Как бы то ни было, они прожили вместе достаточно долго, пусть и без подобающего семейного согласия. Последним десятком-другим лет на этом свете спивающийся разнорабочий Тобиас Снейп точно обязан своей супруге. Не будь её – загнулся бы гораздо раньше.

А Меропа Гонт, влюбившись, пожертвовала только последней дюжиной скопленных тайно от отца галеонов – на большой флакон амортенции. Она зарядила снадобье собственной кровью, чтобы перенаправить действие зелья с его автора на себя – да и опоила своего ненаглядного маггла, эсквайра Томаса Риддла… Когда несколько месяцев спустя флакон иссяк, невенчанный супруг протрезвел и без сомнений и лишних терзаний совестью оставил некрасивую ведьму, с которой непонятно как оказался в одной постели в дешёвых съёмных комнатах на лондонской окраине.

Меропа к тому времени была на сносях, без работы, без денег и с отцовским проклятием в качестве единственного ожидаемого наследства. Сына ей пришлось рожать в приюте для бездомных, где она и умерла от физического и душевного истощения, успев одарить слабенького отпрыска лишь именем – Том Марволо Риддл…

Побьюсь об заклад: это полуголодная жизнь в сиротском доме заставляет теперь вас, милорд, носить эти роскошные одежды с хрустящими от крахмала снежными манжетами и адамантовыми запонками, с нарочито небрежно повязанным галстуком серебристо-зелёной расцветки. Заставляет пить дорогое вино из фамильного хрусталя богатых сторонников. Заставляет покровительственно похлопывать по плечу внучатых племянников отставного министра и развлекаться учебными дуэлями с горячей родовитой девушкой, забывающей ради вас свежеиспечённого супруга-аристократа…

– Тилли, убери лишние приборы, сегодня за ужином мне нужен будет только один собеседник!

Безмолвный маленький домовик в хрустящем саронге из связанных сложными узлами белоснежных вафельных полотенец бесшумно левитирует прочь стопку серебра и фарфора. Даже этот слуга не принадлежит вам, милорд. Вы его одолжили на время у очередного «верного друга». Как этот особняк. Как коллекцию дорогого древнего оружия на стене. Как великолепную подборку старинных книг по магическим боевым искусствам и воинским обрядам. Как свою жизнь…

– Присаживайся. Попробуй этого… Отличный аперитив.

Я придвигаю тяжёлый дубовый стул. Беру сверкающий, высокий, гранёный бокал с золотистой, пряно пахнущей горечью и солнцем жидкостью. Свечи в изящном поставце мелко дрожат язычками беспокойного пламени, огонь меняет цвет, в оранжевой плазме перебегают багровые сполохи, тянутся вверх невесомые ленточки чёрной копоти. Над столом повисает невидимый тугой купол, от которого давит в висках и колет в кончиках пальцев. Только что установленная невербальная защита от подслушивания?..

– Ты уже понял, что нам никто не помешает? Хорошо, хорошо…

Пустая похвала. На самом деле я вижу, насколько мой собеседник разочарован. Наверняка считал, что полукровный ученик, которому от роду еще и двадцати не стукнуло, вчерашний школяр, не распознает этой простой манипуляции?

– Пей! Тебе понравится.

– Благодарю, милорд…

Терпкое жидкое золото согревает, не обжигая. Действительно изысканный напиток. В некотором роде – классика жанра. В 1846 году французский аптекарь Жозеф Дюбонне, выпускник Бобатона, грубо нарушил Статут о секретности, исправив убогую стихиальную суть маггловского вермута некоторыми специфическими приправами и – прибыли ради – выпустив своё изобретение в мир по обе стороны невидимого барьера.

Магглы не знают, конечно, что на самом деле иногда подают у них на дипломатических приёмах и светских раутах. Да и оригинальный рецепт был со временем значительно упрощён и искажён в мире симплексов. А здесь, конечно, может быть только настоящий янтарный «дюбонне» с еле заметным привкусом хинной коры, с ароматом зелёного кофе и тропического цветка лагенантуса превосходного, семейства Gentianaceae, который опыляют исключительно в полнолуние летучие мыши определённой, малоизвестной маггловским учёным породы…

– Ты получил метку авансом, мой юный друг. Получил, ещё совершенно не проявив себя в моих глазах. Понимаешь ли ты это?

– Да, милорд.

«Вот с этого надо было и начинать, Ваше-раздувшееся-от-собственной-значительности-несравненное-темнейшество! Теперь понятно, зачем и богатый ужин, и драгоценное вино, и невербальные чары augurium над столом, и… аккуратное, но настойчивое вторжение в мысли одного из многих своих молодых и тщеславных последователей. Вторжение, которое я, спасибо некоторым начальным навыкам ментальных техник, полученным от вашего же адепта Долохова, по вашему приказу занимающегося на досуге с молодыми пожирателями, смог сейчас распознать…

Что последует за этим? Приказ о прямом участии в убийстве очередного не согласного с вами волшебника – со всей фамилией, включая домашних слуг и любимых собачек его бабушки? Распоряжение изготовить отраву для водопровода среднего по размерам населённого пункта со смешанным населением магов и симплексов?..

Почти полтора года вы не трогали меня, милорд, снисходительно мирясь с присутствием на собраниях и обрядах сплошь высокорождённого сообщества мрачного безмолвного полукровки, скромного аптекарского подмастерья. Теперь час вспомнить обо мне настал? Почему?»

– Я считаю, что ты уже достаточно знаешь и умеешь для того, чтобы быть мне полезным.

– Да, милорд…

– Но я вижу, что тебе требуется… небольшое испытание, прежде чем я поставлю перед тобой действительно важную для нашего дела задачу. Я должен быть абсолютно уверен в твоей верности, Северус.

– Да, милорд.

Золотисто-янтарное вино вновь наполняет хрусталь с тихим, поющим звоном. Адамантовая запонка на сахарной манжете тонким лучом с радужным отсветом режет глаза.

– Не опускай головы. Пей! А теперь посмотри на меня!.. Как её зовут, Северус?

Я молчу. Хотя и знаю, чего мне это может стоить. С молодыми адептами здесь не церемонятся, и секундной задержки с ответом на вопрос повелителя бывает достаточно для наказания. Но горячей волной уже оживает в памяти горькая сказка прошлого. И рыжие кисточки огня над шандалом, вытягиваясь, рисуют в полумраке золотой силуэт открытого веснушчатого лица. И две изумрудных звезды остро и безжалостно вспыхивают перед глазами…

«Что бы сейчас ни случилось, я не назову твоего имени, Лили!»

– Ну-ну, не надо так заметно бледнеть, мой юный друг. Что имя! Только звук. Тем более презренное имя безродной грязнокровной ведьмочки. Она ведь магглорожденная…

Тяжёлый бой старинных часов на стене обеденного зала раскатывается в голове нудной, тяжёлой болью. Чары augurium не выпустят ни звука вовне. Но для всей какофонии огромного мира вокруг нас купол остаётся проницаемым.

– Ты знаешь, что я предпочитаю в соратниках верность, искреннее желание изменить мир под свои потребности, убеждённость в собственной правоте и сильную волю – в придачу к достойному происхождению, богатству знаний и развитым магическим талантам... Мальсибер рекомендовал тебя как близкого друга своего сына и лучшего ученика на своём курсе, хорошего зельевара и даже первооткрывателя новых боевых заклятий. Но увидел я безвольное существо – с порабощённым, закрытым для новых знаний умом. Презренное существо, которое менее всего походило на волшебника, готового ломать наше косное и инертное государство под себя. Да и вообще – на человека… Я спросил твоих школьных товарищей, отчего ты стал таков. И узнал, что причина ничтожна.

– Ничтожна, милорд?

– Да… Пей! Мне сказали: «Его девушка бросила»… Быть обделённым вниманием женщины, которую ты вожделеешь – это ещё не повод превратиться в скулящее от жалости к самому себе животное, не повод потерять разум и достоинство. Ты – почти потерял. И ради чего?..

Медленно оплывают над ледяной крахмальной скатертью жёлтые свечи, гулко пульсирует в висках выпитое вино. Пространство искривляется. В голосе моего собеседника прорезываются свистящие, шелестящие нотки. И как будто кровь прилила к глазам? Или это и в самом деле светятся густым кровавым огнём глаза Тёмного лорда?..

Холеное лицо человека, считавшего себя повелителем моей судьбы, кажется теперь высохшим, словно обожжённым изнутри. Контуры его плывут, цвет желтеет. Мгновение назад совершенные его пропорции теперь искажаются, словно тонкий слой человеческой кожи был насыро натянут на голову восковой фигуры, которая начала подтаивать от тепла свечей.

Высокий, звенящий голос плещется под куполом, гремит назойливым колоколом. Тяжелыми металлическими слитками падают в тёмный колодец разума монотонные, неживые слова:

– Если ты ещё в силах овладеть своими страстями – овладей. Вспомни, кто ты и зачем пришёл ко мне. Ты ведь хотел признания, уважения, власти? Так возьми из моих рук ту долю всего этого, которой ты стоишь – вместе с тайными сокровищами, которые я могу тебе дать. У тебя будет всё, чего ты с такой юной непосредственностью требуешь от жизни. Могущественный наставник. Влиятельные и щедрые друзья. Навыки и знания, недоступные обычному магу. Неограниченные возможности для столь любимых тобой практических экспериментов над вещественной материей. И женщины будут – куда как более красивые и сговорчивые, нежели та, что тебя отвергла. Если захочешь, даже чистокровные… Любовное влечение – лишь грубая химия тела, тебе ли не знать, что ей легко управлять с помощью правильно подобранной комбинации волшебных ингредиентов. Так выбирай лучшее из того, что этот несчастный, слишком слабый и хрупкий для нас мир тебе предлагает.

– Я… выбрал, милорд.

…Глаза в глаза. Горячим клубком оголённых нервов шевелится чёрная татуированная змея на левом предплечье. А под звонким куполом заглушающих чар в тёмном воздухе беззвучно смеётся рыжая девушка, обнимающая на школьном подоконнике чужую неясную тень с моим лицом…

– Ты трижды осмелился сегодня промолчать в ответ на мой прямой вопрос, Северус. Это… либо вопиющая недальновидность юноши, либо настоящая отвага хорошего бойца. Полагаю, что все же второе… Твой разум не сдался крепкому вину, хотя твоя наследственность и заставляла предполагать иное. Ты не уронил себя в моих глазах, не растёкся в патоке подобострастия, как имеют обыкновение растекаться некоторые твои чистокровные ровесники. Ты был честен в тех немногих словах, что я сегодня от тебя услышал, и был прозрачен для меня, как хрусталь этого бокала. Ты прошёл испытание. Это стоит награды. Пойдём со мной!

Три минуты спустя, следуя пустым коридором старинного поместья за высокой осанистой фигурой повелителя, я оказываюсь перед резной дверью. И, пошатываясь на ставших непослушными от количества горячительного ногах, слышу шелестящее Аlohomora.

В сизоватом тумане замутнённого сознания пролетает шальная мысль: а в курсе ли наш чопорный самодовольный лорд, что эти известные каждому первокласснику простые чары, отпирающие большинство замков и секретных засовов, завёз в своё время из Африки известный жулик?

Элдан Элмарин был большой любитель чужих артефактов и фамильных драгоценностей. Само слово alohomora и то переводится с седека, древнего полузабытого диалекта африканского языка суахили, как «отопрись для вора»! Но на девятнадцатом ограблении злосчастный Элдан обнаружил, что очередной «терпила» изобрёл действенное контрзаклятие. И столь огорчился, что, вернувшись домой, не справился со своим сторожевым зверем, привезённым из тех же экзотических краёв… Знаменитого жулика так и не получил Азкабан: гигантский то ли лев, то ли леопард, именуемый нундо, не оставил от незадачливого хозяина даже костей…

– Войди первым!

Я пожал плечами и повиновался. В конце концов, мне обещали награду, а не кару – чего же медлить?..

Под подошву сапог, неслышно сминаясь, луговой травой лег высокий ворс дорогого ковра.

Рассмотреть помещение я не успел. С тугим лязгом дубовая дверь захлопнулась за спиной, и в навалившейся темноте я услышал лишь удаляющийся шорох шагов и насмешливую реплику лорда:

– Счастливого вечера, мой юный друг!..

Запереть подвыпившего ученика в темной, застеленной вязкими пушистыми коврами душной комнате… А все-таки лорду не откажешь в чувстве юмора, пожалуй!

Скользнуть неверной после избыточной дозы спиртного рукой в карман, выхватить палочку, бросить в темноту короткое lumоs – и более не будет никакой темноты!

Но раньше, чем я успеваю что-либо предпринять, моего лица достигает тонкое жаркое дыхание с запахом зелёных яблок, лаванды и весенней грозы. Теплые женские руки нежно обвивают плечи. Неожиданно прохладные, мягкие губы легко касаются поцелуем пересохшего в единый момент рта, тихо шепчут:

– Мой, мой навсегда!.. – и пьяное тело физически здорового, почти двадцатилетнего юнца отказывается повиноваться заплутавшему в темноте мятежному сознанию, исступлённо закричавшему: «Нет!»

«Сейчас уже не важно, что было потом. То, что было, стало просто одним из многих предательств, совершенных мной по отношению к тебе, Лили».

Очнувшись несколько часов спустя среди разбросанных на ковре одежд, усталый и дрожащий от тупой головной боли и омерзительного чувства презрения к самому себе, я все-таки выпростал из тряпья свою палочку. В мерцающем голубоватом свете Люмоса у моих ног простёрлось стройное, словно нежно светящееся изнутри, тело нагой молодой женщины, примерно моей ровесницы, оцепеневшей в глубоком безмятежном сне.

Маленькое круглое лицо с приоткрытым чувственным ртом, волнистый каскад густых волос кофейного цвета, смуглая матовая кожа, изящный контраст между тонкой талией и высокой грудью с темно-розовыми ореолами аккуратных сосцов, на которой мои нетерпеливые и неумелые руки оставили несколько отчётливых синих пятен.

…И – красные полосы странгуляционных борозд на запястьях обеих рук.

Неопровержимое свидетельство применения жестокого инкарцеро, имевшего место не более суток назад.

Эту девушку привели сюда связанной. Возможно, как раз тогда, когда я выслушивал бесконечные монологи лорда в обеденном зале этажом выше. И даже сняв магические путы, не озаботились тем, чтобы подлечить нанесённые ими повреждения…

Запах зелёных яблок, лаванды и весеннего дождя вновь вспыхнул в воспалённом мозгу. Услужливая предательница-память тут же подкинула недостающее звено в цепи последних событий: трое суток назад, в прокуренной дешёвой забегаловке в Лютном я сам отдал Мальсиберу опалесцирующий фиал свежеприготовленной амортенции. И ещё злобно пошутил. Мол, что, без своевременно выполненного мной заказа ему и девки уже не соблазнить? А ещё чистокровный…

Старый школьный приятель молча проглотил грубую остроту, поправил на голове низко опущенный капюшон, выкрутил пробку фиала и недоверчиво проводил глазами спиральную струйку пара, вырвавшуюся из горловины.

– Красота! Сделано как надо! Все-таки не зря тебя считают лучшим из молодых мастеров, Снивеллус…

– Похвалой карман не набьёшь, Зибер. С тебя четыре галеона. И не забудь перед применением наколоть палец и пожертвовать зелью капель пятнадцать своей протухшей за пять сотен лет династических браков аристократической кровушки. А то твоя девушка от тебя ко мне убежит – на всю ночь!..

Это не суеверие. Амортенция, вопреки своему звучному имени «Amortentia» – «удерживающая любовь», служит не любви, а лишь плотской страсти, безудержной и кратковременной. И если не ввести в состав зелья немного крови того, на кого должна быть направлена эта страсть, опоенная жертва испытает неодолимое влечение к мастеру, изготовившему приворотный напиток.

Третьего дня лорд уже готовил мне западню. А Мальсибер был лишь подставным покупателем той ловушки, для которой я сам добросовестно сплёл силки…

Чёрная волна пропитанной гневом досады на собственную глупость поднимается из глубины тёмного омута души. Оглушает, опустошает, рушит все мыслимые и немыслимые моральные барьеры.

Наклонившись, я безотчётно грубо дёргаю спящую пленницу за руку, не помня себя, ору:

– Проснись! Тебе давали пить вчера вечером что-то сладкое, с привкусом аниса и майского мёда? Ну проснись же, проклятая!!! Скажи хоть, как тебя зовут!!!

– Лия…

На по-детски припухшем со сна лице вспыхивают глаза. Неподвижные серые глаза с остановившимися зрачками, совершенно не реагирующими на льющийся с конца моей палочки свет.

Пленница слепа… Абсолютно, безнадёжно слепа, вероятнее всего – с рождения. Как та девица из маггловского священного писания, что носила то же имя. Как моя любовь, которую я замарал собственными руками.

* * *

31.10.1981. Годрикова Лощина

На комоде в прихожей чадит лампа. Мой школьный враг Джеймс Поттер замертво простёрся на истоптанном щербатом полу старого дома в Годриковой Лощине. На сером лице – тень предсмертного удивления. Левая рука неуклюже подвёрнута под корпус. А в правой нет палочки. Похоже, он даже не успел испугаться, когда в этот дом, предоставленный молодой семье самим профессором Дамблдором и защищённый нерушимым обрядом Высшего Доверия – Фиделиусом – ворвался сам Тёмный Лорд.

Ворвался, чтобы убить и… умереть?..

Я не прикасаюсь к покойному. Я и так вижу, что ему помощь уже не нужна. От заклятия Авада Кедавра нет средств. Его смерть была мгновенной, лёгкой и бессмысленной. Я молча перешагиваю через перегораживающие проход длинные жилистые ноги мертвеца – это уже не может его оскорбить.

Старая лестница тяжко скрипит под моими сапогами.

Наверху собакой воет в разбитых окнах мокрый осенний сквозняк. Надсадно хнычет младенец… Ребёнок, о котором сказано: «Родится на исходе июля у отца и матери, трижды бросавших вызов Злу».

Это были очень слабые вызовы, Джеймс Поттер! Что ты мог – недоучившийся начинающий мракоборец двадцати одного года от роду? Член Ордена Феникса. Боец, оказавшийся неспособным даже палочку свою держать при себе…

А вдруг ты успел бы первым – некогда прославленный спортсмен, лучший охотник квиддичной команды?.. Вроде, Создатель не обидел тебя ни умом, ни силой, ни скоростью реакции…

Но ты не погиб в честном бою. Ты просто глупо и пошло подставился сам и подставил тех, кого любил.

Если, конечно, любил по-настоящему, в чём, прости уж, у меня есть несколько причин сомневаться… Тот, кто любит, не погибает так бездарно – он до последнего пытается сражаться.

– Лили!

Поднимаясь по лестнице, я зову твою жену. Я имею на это право. Ты проиграл, Поттер. Тебя нет…

А я – есть. Я отстоял для Лили Эванс право на жизнь, рискуя немилостью Тёмного Лорда. И теперь я смогу утешить твою вдову. И даже, пожалуй, смогу воспитать твоего сына, чтобы он был смелее и умнее тебя.

Возможно, по доброй воле я не стал бы этого делать, но знаю: Лили не расстанется с сыном. А у меня Долг Жизни перед тобой. С пятнадцати лет. С того самого дня, когда твой лучший друг пытался уничтожить меня лапами вашего приятеля-оборотня. А ты не позволил ему этого сделать.

Вечный долг, переходящий по наследству от отца к сыну…

Мы с Лили позаботимся о твоём отпрыске. И я выполню свой обет до конца. Хотя и не могу гарантировать, что буду любить этого трижды проклятого ребёнка, как родного… Принимая Лили, я приму и того, кого она родила. К счастью, мальчик достаточно мал, чтобы не успеть научиться от своего отца той тщеславной самоуверенности, которая погубила тебя, Джеймс Поттер. У него ещё есть шанс вырасти совершенно другим человеком…