Текст книги "Дура"

Автор книги: looklike3, 60

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Джеймс замечает мою реакцию и несколько раз недовольно поводит бровями, посылая красноречивый сигнал: «Не лезь, куда не просят!!!» Я прикрываю лицо ладонью, чтобы скрыть смех, и вместе с остальными ребятами терпеливо слушаю новую порцию залихватского вранья.

– Между прочим, «Соколы» – самая жёсткая команда во всей Британии. Я ещё совсем зелёным пацаном был, а всё равно помню, как играли их загонщики, Кевин и Карл Бродмуры. Представляешь, Департамент магических игр и спорта с 1958 по 1969 год отстранял братьев от соревнований 14 раз! Команда соблюдает старые традиции. Конечно, нынешние ребята – живые легенды и всё такое, но мы с парнями едва их не вынесли! Их ловец первым поймал снитч, но даже с учётом этого они выиграли у нас с минимальным перевесом – всего-то в жалких пять очков! – вдохновенно сочиняет Поттер, с удовольствием замечая любопытство Лили, которая своим поведением поощряет его и дальше распускать перед ней павлиний хвост. – А потом Оливер пригласил меня в расположение команды. Огневиски, сама понимаешь, после победы лилось рекой!

Я знаю, что такой матч действительно был, но «профи» оставили от учеников мокрое место и выиграли с разгромным счётом. Впрочем, Лили никогда не интересовалась квиддичем настолько, чтобы знать такие подробности…

Вошедший в раж Поттер подвывает и ещё больше жестикулирует, изображая, как вместе с новыми товарищами, пьяный в дым, шатался по улицам и во всё горло орал девиз «Сенненских соколов», пугая до икоты встречных прохожих: «Давайте выиграем, а если не выйдет, давайте проломим пару голов!»

Лили согласно кивает. И не понять, то ли ей настолько интересен его рассказ, то ли она не хочет прерывать словесный поток Джеймса, потому что явно ему симпатизирует. Он ей действительно очень нравится, и со стороны это особенно хорошо заметно. Лили смотрит на него, чуть подавшись вперёд и прикусив нижнюю губу. Время от времени она лёгким жестом, в котором проступает очаровательное кокетство, заправляет за ухо локон, который вскоре, и надо сказать, весьма кстати, снова падает ей на лицо.

Джеймс, как зачарованный, смотрит на тонкие пальцы Лили, по которым сбегает, закручиваясь в тугую пружину, огненная прядь. Несколько раз его собственная рука неосознанно дёргается, чтобы самостоятельно убрать нарушительницу спокойствия, но в последний момент он сжимает ладонь в кулак и, запнувшись на мгновение, продолжает свой рассказ. Лили видит его реакцию, понимает её скрытое значение, и тогда её белая, как у всех рыжих, кожа чуть розовеет на скулах. Она поднимает на Джеймса глаза цвета молодой листвы, и кончики её губ, дрогнув, чуть улыбаются.

Неподалёку от них в кресле скучает Сириус Блэк. Он перекидывает из руки в руку небольшой мяч, качает головой и фыркает, когда слышит особенно завиральный пассаж Поттера.

Я знаю, что он ничего не имеет против самой Лили. Она не заносчивая, не ябеда, а учится так легко, словно танцует. Эванс – настоящая гордость нашего факультета, любимица учителей. Несмотря на своё маггловское происхождение, стала королевой в слагхорновском «Клубе слизней», и можно сколько угодно презирать эту компанию избранных учеников, возглавляемую деканом Слизерина, но это действительно элитарное собрание, куда приглашают далеко не всех. И если уж кто из девчонок подходит Джеймсу, лучшему, по мнению Сириуса, чуваку во всём Хогвартсе, то это она.

Но делить самого близкого друга с кем-то ещё Блэку всё-таки нелегко.

Самый старший в четвёрке мародёров, он в свои шестнадцать ведёт себя с пресыщенностью опытного ловеласа. Иногда Сириус становится невыносим. Особенно если любуется собой, как нарцисс, потому что ужасно избалован женским вниманием. Я неоднократно видела, как к нему на парту приземлялись розовые записки, покрытые глупыми сердечками. В них были предложения дружбы и признания в нежных чувствах. Симпатизируют ему не только ровесницы, но и девушки постарше, которые, я считаю, зря ведутся на его смазливую физиономию.

Ха! Если наше факультетское Чистокровное Высочество однажды и обратит на какую-нибудь из однокурсниц своё драгоценное внимание, то это явно будет одна из тех, кто смотрит не на него, а в другую сторону. А таких, честно говоря, немного.

Я морщу нос и презрительно хмыкаю. Сириус тут же отвлекается от своего бесполезного занятия, серьёзнеет и крепко стискивает мяч в ладони. Повернувшись всем корпусом, он буравит меня взглядом, в котором проскальзывает такое странное, тяжёлое выражение, что если бы я знала его чуть хуже, то могла бы подумать, что нравлюсь ему. Но этот наследный принц, скорее, со всей силы запустит в меня бладжером, чем обратит благосклонное внимание на столь скромную персону. Уж он-то точно знает, что мне, в отличие от армии поклонниц, смешны его потуги строить из себя крутого и неотразимого парня. Сириус совершенно не выносит насмешек над собой и по этой причине постоянно цепляется к Снейпу, у которого изредка (жаль, что только изредка!) получается выставлять Блэка дураком.

На ковре, подложив себе под локоть диванную подушку, полулежит Петтигрю и увлечённо листает какой-то журнал. Он всегда умудряется быть незаметным – вот и сейчас почти сливается с обстановкой гостиной. Многие в школе, включая преподавателей, недоумевают, как Питер, невзрачный, ничем не примечательный, трусоватый, смог стать другом таких сорвиголов как Поттер и Блэк. Я разделяю это мнение, потому что, как бы я ни относилась к сокурсникам, они действительно яркие и бедовые ребята, безрассудные проделки которых всегда на слуху.

За столом, стоящим прямо у раскрытого окна, Римус Люпин и старшекурсница Алиса Вуд готовят уроки. Вот бы и мне такую сосредоточенность, как у факультетских отличников! Они без видимых усилий могут отвлечься от красоты дня, не тратить своё время на пустяки и не фантазировать, глядя в распахнутое окно на подсвеченные золотом облака.

В голову по-прежнему ничего не лезет. Перед глазами пляшут солнечные зайчики, летают светящиеся мошки. Грудь сжимает от непонятного чувства, от которого хочется то ли засмеяться и по-детски запрыгать на одной ножке, то ли заплакать, то ли покинуть замок и быстро бежать, раскинув руки, куда-нибудь по озёрному берегу или в сторону Запретного леса – пока не иссякнут силы…

Больше в гостиной никого нет. Остальные ребята высыпали во двор, чтобы насладиться теплом погожего осеннего дня. Пятница. Все студенты, у кого есть разрешение на посещение Хогсмида, уже в предвкушении субботней вылазки в ближайшую к школе деревню, где можно пропустить стаканчик сливочного пива в «Трёх мётлах», накупить вкусностей в «Сладком королевстве».

Мне не нравится ходить в Хогсмид. Возможно, потому, что мне приходится это делать в одиночестве. Для моих сокурсниц это целый ритуал: ждать всю неделю, а потом получить приглашение от симпатичного парня, театрально волноваться по этому поводу, закатывать глаза, изводить окружающих разговорами о том, куда стоит отправиться вместе с воздыхателем, что ему сказать. Хихикая, советоваться с подружками: стоит ли позволить поцеловать себя на этом свидании или лучше потерпеть до следующего? Долго выбирать подходящий наряд и часами наводить красоту перед зеркалом, накладывая чары привлекательности и выливая на себя флаконы духов. В нашей спальне каждую субботу пахнет так, словно там устроил день открытых дверей парфюмерный магазин, который позволил всем желающим опробовать на себе весь ассортимент ароматов.

…Я больно сжимаю виски и ещё раз вчитываюсь в домашнее задание: «Укажите дополнительные смысловые значения знаков Faihu и Thоrn группы Фрейи Старшего Футарка». Но вопрос проходит мимо сознания, словно написан на незнакомом языке.

Тяжело вздохнув, я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться. Пальцы перебирают прохладные холодные окатыши базальта с нанесёнными на них древними знаками: я отказалась от использования простых ученических рун из дерева, и этим летом сама, следуя советам бабушки, создала собственный набор.

Основу для изготовления рун я нашла на побережье близи водопада Килт-Рок. Каждый из кусочков базальта – миндалевидных, со светлыми вкраплениями, обточенных водой и временем – долго держала в руках, словно живое существо, пытаясь понять, отзывается ли во мне что-нибудь на них или нет. Нужные камни проявляли себя по-разному. Одни теплели в руках, от прикосновения к другим покалывало подушечки пальцев, от третьих по всему телу проходила волна вибрации. На поиски ушли почти все каникулы, а потом, за несколько дней до отъезда в Хогвартс, я закончила свою работу. Тёмные базальтовые заготовки тщательно промыла в родниковой воде и высушила на солнце. Не обладая навыками резьбы по камню, купила в лавке алую краску, в которую, проколов большой палец на левой руке, со стороны сердца, добавила несколько капель крови, соединив древние таинственные знаки со своей жизнью.

…Я смотрю на руны, закрываю глаза, и в темноте появляются светящиеся символы. Они переворачиваются и сами собой начинают подсказывать правильные ответы.

Первые восемь рун посвящены богине Фрейе. Они отвечают за чувства, эмоции, интуицию: каждый человек от рождения и до самой смерти подвержен страстям, которые он подчас не в силах контролировать. В любом живёт и свет, и тьма, а одерживает верх та сторона, которой отдано предпочтение: совсем как древней притче о том, что в человеке побеждает тот волк, которого он кормит.

Faihu означает «феод», «имущество», но если руну перевернуть, то её смысл кардинально меняется – физическая и духовная нищета человека. Thorn – тут, на первый взгляд, всё просто: шип, колючий терновый куст, но ведь это ещё и врата в непознанное. Фрейя – это не только супруга верховного скандинавского божества Одина, но ещё и воплощение страстной любви, которая бескорыстна, способна беззаветно прощать, а случае утраты возлюбленного становиться безутешной…

Любовь как терновый куст. Она глубоко и больно ранит, впивается, разрывает, мучает, и при любой попытке вытянуть её шипы сердце начинает истекать кровью. Теперь я тоже это знаю. Юноша, которого я люблю, вырастил вокруг себя много терновых кустов, а разозлиться на него почему-то совсем не получается…

Вместо того чтобы приступить к выполнению домашнего задания, я под влиянием момента быстро пишу на пергаменте: «Северус, если ты свободен в эту субботу, может быть, ты не против сходить со мной в Хогсмид? Мэри Макдональд».

Если бы я была меньше погружена в свои мысли, то наверняка раньше заметила бы нехорошее внимание в глазах Блэка. Прищурившись, он всё это время наблюдал за мной и по артикуляции губ догадался, чьё имя я только что беззвучно произнесла.

Рассеянность и невнимательность – бич всех влюблённых.

– Акцио!!!

Я не успеваю даже понять, что случилось, как вижу свою записку в руках у Сириуса. От предчувствия того, что произойдёт в следующую секунду, меня окатывает ужасом.

Я вскакиваю из-за стола, подлетаю к вальяжно развалившемуся в кресле Блэку. Пытаюсь выхватить кусочек пергамента, который в его руках превращается не только в постыдную для гриффиндорки улику симпатии к ученику с противоборствующего факультета, но еще и в свидетельство того, что испытываемые к нему чувства далеки от дружеских…

Сириус не забыл тот случай на третьем курсе, когда я всю их компанию, а его разлюбезного друга Джеймса в особенности, обвинила в подлости и направилась извиняться перед Северусом в больничное крыло. Тут и дурак сложит два и два, а Блэк далеко не дурак.

– Отдай!

– Да ну?

Он пружинисто вскакивает и лёгким, вальсирующим шагом кружит по гостиной.

– Отдай сейчас же! – я едва не плачу от унижения и пытаюсь дотянуться до злосчастного клочка пергамента.

Но Блэк высоко поднимает руку, и мне остаётся только подпрыгивать, как собачонке за лакомством, безуспешно пытаясь выхватить записку.

– Что случилось, Бродяга? – Поттер нехотя отрывается от увлекательного повествования о собственных подвигах и с недовольством смотрит на друга.

– О, ты не представляешь, Сохатый, какую любопытную штуковину я тут нашёл!

Он поднимает вторую руку, разворачивает записку и читает с придыханием:

– «Северус… – Сириус обводит присутствующих торжествующим взглядом, словно хочет взять их в свидетели вопиющего преступления против факультетских основ, чести и совести Гриффиндора. – Если ты свободен в эту субботу, может быть, ты не против сходить со мной в Хогсмид?» Каково, а? Что вы на это скажете? Ещё и имя с фамилией поставила под этой писулькой.

Ко мне прикованы все взгляды: понимающий – Алисы, смущённый – Лили, насмешливый – Джеймса, злорадный – Питера, сочувствующий – Римуса. Остаётся только благодарить случай, что в гостиной в этот час больше никого нет: с Блэка сталось бы устроить мне показательную порку хоть перед всем Хогвартсом.

– Отдай, – тихо и твёрдо повторяю я, глядя на засранца снизу вверх.

– Может быть, сначала объяснишься, Макдональд? Что ты вообще делаешь на нашем факультете с такой пламенной любовью к слизеринским выползням? Я знаю, что ты давно запала на Сопливуса. Но не слишком-то старайся выслужиться перед ним, – в его голосе звенит непонятная ярость и ещё обида, словно Сириус по какой-то дополнительной и неизвестной причине нарочно накручивает себя, специально подыскивая слова, чтобы ужалить, уязвить меня как можно больнее. – Не обольщайся! Ни Снейп, ни его чистокровная компашка тебя не примут. У них, видишь ли, принято считать всех магглорождённых и полукровок людьми третьего сорта. Они даже к сквибам лучше относятся… Лили, в отличие от тебя, это поняла. Но у тебя нет ни гордости, ни гриффиндорской чести. Тьфу, дешёвка!

Моя левая ладонь с чавкающим звуком впечатывается в щёку обидчика. Он не успевает среагировать, и от удара его голова дёргается. Клацают зубы, и из прокушенной губы идёт кровь. Сириус не выпускает записку и пытается меня остановить или хотя бы оттолкнуть, но тут же получает новую затрещину, а потом ещё и ещё.

Получи, негодяй! Пусть тебе будет так же больно, как мне сейчас!

Кожа на его лице горит, губы трясутся от бешенства. Он сплёвывает на пол кровавый сгусток и всё-таки ловит моё запястье, больно сжимая его цепкими, жилистыми пальцами. В кожу впиваются ногти. Тогда я другой рукой хватаю его за воротник рубашки и изо всей силы рву ткань на себя. Слышится сухой треск, на пол падает несколько пуговиц…

Зрители этой сцены словно парализованы увиденным. Никто не бросается нас разнимать. Все сидят и смотрят, раскрыв рты: не то боятся вмешаться, не то понимают, что такой внезапный и сильный конфликт может быть решён только его непосредственными участниками. Это, похоже, выводит Блэка из себя ещё больше, ведь даже Поттер не спешит поддержать друга и занять его сторону.

На лице Сириуса алеют следы от пощёчин. Его нижняя губа здорово распухла и всё ещё сильно кровоточит, пачкая одежду. Моя ладонь крепко сжимает его уже наполовину оторванный воротник.

Я тяжело дышу. С яростью и болью смотрю в глаза Блэка – синие, глубокие, колючие, недоумевающие. Не выдержав моего взгляда, он вдруг моргает, и его рука медленно опускается вниз. Он грубо сует мне записку и буквально выплёвывает слова:

– Да забери уже, истеричка! Хоть весь Слизерин на свидание пригласи, мне-то какое до этого дело!.. Дура!

Дальнейшее я помню смутно. Алиса, вскочив со своего места, подбегает ко мне и, обняв за плечи, уводит в спальню девочек. Она что-то долго, успокаивающе говорит, пытается ободрить и утешить, но слова и советы старшекурсницы, наверняка очень умные, правильные, жизненные, сливаются в один надоедливый гул.

Зажатый в кулаке клочок мятого пергамента жжёт мне руку. Я не помню, сколько сижу так. В ушах всё ещё стоит издевательский голос Блэка, который бы точно порадовался, узнав, что его слова всё-таки достигли цели:

«У них принято считать магглорождённых и полукровок людьми третьего сорта. Они даже к сквибам лучше относятся».

Значит, вот кто я для Северуса? Никчемное существо, даже похуже, чем сквиб?..

Дура, какая же я дура!..

Алиса, чей запас успокаивающих слов наконец истощается, понимает, что пора оставить меня одну. Она выходит из дортуара, и я разжимаю занемевшую и потную ладонь.

От записки мало что осталось. Он смята и порвана в нескольких местах. Совсем как мои мечты о том, что однажды я смогу доказать: порядочность человека, как и его право на дружбу и любовь, не зависят ни от происхождения, ни от факультета.

Я кладу записку на стоящее на столе жестяное блюдце шандала. Короткий взмах палочкой, негромкое Инсендио, и голубоватый огонь охватывает пергамент. Он сгорает медленно, нехотя, с противным запахом палёной кожи и жалким треском. Буквы на нём съёживаются, сливаются с копотной чернотой. Последним под слоем жирного пепла исчезает твоё имя, Северус…

…Высокая, покрытая причудливыми узорами дверь дортуара открывается с лёгким скрипом. Ну почему, почему меня не хотят оставить в покое!!!

Я слышу позади себя чьи-то тихие шаги, однако не оглядываюсь.

– Как ты? – раздаётся мягкий, сочувствующий голос Лили.

Что за невозможная ситуация! Утешать меня приходит та, кого я меньше всего хочу сейчас видеть. Сострадательная, жалостливая мисс Эванс!

– Эй, ты меня слышишь? – Лили щёлкает пальцами перед моим носом. – Ты совсем ушла в себя. Как ты себя чувствуешь?

– Паршиво.

– Прости идиота, Мэри! Сириус не хотел тебя обидеть, я точно знаю. Просто любое упоминание о слизеринцах его моментально выводит из себя. Он сам не свой становится.

– Ты его защищаешь?

– Нет. Но я не хочу, чтобы вы ссорились с ним. Он хороший, смелый парень. Правда, очень хороший. Поверь мне, он и сам теперь не рад, что так всё вышло.

Лили ласково обнимает меня за плечи и говорит:

– Блэк балбес, конечно, не его это дело, зря он полез. А ты его здорово проучила! Не будет совать свой нос в чужие дела. Не сомневаюсь, что это были его первые пощёчины в жизни, – она жизнерадостно и весело смеётся, потом резко обрывает смех и говорит доверительным тоном: – Я ведь целиком на твоей стороне, Мэри. Честно, я была бы только рада, если бы у вас с Северусом всё получилось. С запиской вот только глупо вышло… Хочешь, я попрошу его сходить с тобой в Хогсмид? Он мне не откажет.

Для Лили это уступка. Огромная уступка, если учесть, что она со Снейпом совсем не общается последние полгода. Но в то же время я вижу её непробиваемую самоуверенность. Она убеждена, что стоит только поманить Северуса пальцем, как он тотчас прибежит на её зов, будет готов есть с её руки, вилять хвостом и преданно, по-собачьи, заглядывать в глаза...

Ненавижу…

– Не нужно.

– Как хочешь, подружка, – Лили быстро и с явным облегчением со мной соглашается, улыбаясь. – Принести тебе чашку чая с мятой?

Жизнерадостная, солнечная, невозмутимая Лили, готовая всегда прийти на помощь. Такая правильная, славная, честная, что ни у кого язык не повернётся упрекнуть её в чёрствости, не говоря уже о недостойном поведении! Роскошный рыжий махаон, порхающий по жизни легко и свободно, перелетающий с цветка на цветок, завораживающий своей красотой.

– Лили… скажи, ты любишь его?

«Хоть сейчас скажи мне правду!..»

– Кого? – она замирает, а потом делает вид, что не понимает вопроса, но вспыхнувшее лицо выдаёт её с головой. – Я не обязана перед тобой отчитываться.

– Но как же Северус? Ты оставила для него место в своей жизни? Ведь вы же так долго дружили с ним? Повсюду вместе ходили, а в библиотеке специально одну книгу на двоих брали, чтобы читать, прижавшись друг к другу... Вы даже молчали как-то по-особенному… уютно, что ли… И никого вокруг себя не замечали. Ты думаешь, такое забывается? За что ты так с ним, Лили? Тебе же было наплевать на то, что про него болтают у нас на факультете? Пойми, ему сейчас очень плохо без тебя!!!

Плохо – это не то слово. Несколько недель после разрыва у Северуса был такой вид, что краше в гроб кладут. Он бродил по школе, словно потерявшийся ребёнок, одинокий, ссутулившийся, наглухо ушедший в себя. С его лица исчезли все краски. Блестящие чёрные глаза потухли, будто умерли, и под ними залегли тёмные круги.

На совместных занятиях с Гриффиндором он старался слиться со стенами, сделаться незаметным, испариться. Но снова и снова поворачивался в сторону Лили и смотрел на неё с таким тоскливым, рвущим душу выражением, что мне много раз хотелось вскочить со своего места и встать между ними.

Я была готова загородить его собой, обнять, защитить, лишь бы только он больше не смотрел на виновницу своего несчастья и прекратил себя терзать. Но вместо этого я лишь наблюдала его долгую, жестокую агонию…

Лили опускает кудрявую голову, но уже через секунду резко вскидывает подбородок. В сузившихся и полыхнувших зелёным огнём глазах – гнев.

– А вот это совершенно не твоё дело.

– Я должна знать, – упрямо произношу я, глядя на неё в упор.

Под прямым и требовательным взглядом Лили сникает. Она нервно пожимает плечами, отводит глаза.

– Он сам вычеркнул себя из моей жизни. Понимаешь, он хотел большего, чем дружба… А я не могла ему этого дать. Да ты же всё знаешь и сама, видела тогда, что произошло.

О да, я видела и слышала многое, что хотела бы забыть.

Беспомощно повисшего в воздухе мальчишку в задравшейся выше головы слизеринской мантии и хохочущих рядом «мародёров», явно пребывающих в восторге от собственной «остроумной» шутки. Звонкий голос Джеймса, обещающий ещё и штаны с Сопливуса стащить…

Обрушивающегося на землю и морщащегося от боли Северуса. Который, оставшись без палочки после Экспеллиармуса от Джеймса, бросился с кулаками на обидчиков, но был ими побит. Ещё бы, это несложно сделать, когда все – на одного!

Некстати вмешавшуюся Лили и их короткую нервную перепалку, после которой Снейп, отшатнувшись, как от удара, и вобрав голову в плечи, медленно побрёл в сторону замка…

Его неистовую просьбу вызвать Лили для разговора… Тоскливые, остановившиеся глаза, в которых панический страх быть отвергнутым был перемешан с надеждой, что его выслушают, поймут и простят...

Лили не простила. Более того, у неё появился удобный и полностью обеляющий повод разорвать уже начавшие тяготить её отношения, и она им воспользовалась. Только и всего. Она просто выбрала сильнейшего – как олениха, которая спокойно наблюдает за яростной схваткой двух самцов, а потом уходит с победителем.

А для Северуса удар оказался смертельным. Но он сам, по доброй воле, вложил в руки Лили меч и подставил грудь под остриё.

– До сих пор не можешь забыть ему «грязнокровку»?

– Зря я об этом тебе рассказала… Разве ты сама смогла бы спустить такое? Это не обычное оскорбление, Мэри. Хуже этого слова в магическом мире нет!

– Твои ненаглядные «мародёры» измывались над ним! Даже Люпин их не остановил, хотя раньше он мне нравился, потому что казался умнее остальных. Но их же ты простила? Хотя то, что они сделали, чудовищно!

Быть не только осмеянным, подвешенным в воздух на виду у половины школы ради смеха и тупой подростковой издёвки, но ещё и лишённым возможности дать недругам сдачи, чтобы сохранить лицо в травмирующей психику ситуации. И что ещё хуже – всё это на глазах у любимой девушки. Такого не пожелаешь и злейшему врагу!

– Они сглупили тогда. Что с них взять – мальчишки! Детство ещё в одном месте играет.

– Сглупи-и-ли?! – я задыхаюсь от возмущения. – А ты сама ещё хуже сделала! Влезла туда, куда тебя не просили. Как ему было перенести, что ты, именно ты, Лили, всё это видела? Как?! А ведь в том, что произошло, есть твоя прямая вина!

– Что?! – Лили отшатывается.

– Ты забыла тот вечер, когда принесла в общую гостиную старый учебник за шестой класс? Как показала его Джеймсу? Поттер полистал его и очень заинтересовался, попросил посмотреть, что в следующем году проходить будем, почитать и показать остальным… И ты разрешила! Вот только на факультете потом шептались, что в книге, помимо пометок по приготовлению зелий, оказалось ещё и несколько тёмных заклинаний… Одним из них твои приятели и подвесили Снейпа вверх тормашками. Или ты думаешь, он такой глупый, что не догадался, с кем ты без спросу поделилась его книгой? И ты ещё оправдываешь Поттера и Блэка?

– Всё равно они поступили с ним не настолько плохо, как компания Мальсибера с тобой! – в ярости выпаливает Лили и тут же, сообразив, что именно она ляпнула, зажимает рот и испуганно округляет глаза. – Прости меня, Мэри, я не со зла!

Я зажмуриваюсь. И снова, как в ту проклятую ночь, меня охватывает тошнотворное, липкое ощущение собственной нечистоты. Мне кажется, что грязь облепляет всё тело, пачкает лицо и волосы, лезет в глаза и рот, гадкой жижей растекается по языку, забивает горло, мешая дышать. Что если приподнять подол платья, то и под ним окажутся безобразные серые разводы на коже и белье...

…Тогда своей выходкой слизеринцы вытерли о меня ноги, практически обесчестили. Под действием нескольких тёмных заклятий они заставили меня раздеться и танцевать перед ними, а потом отправили в чём мать родила блуждать по коридорам Хогвартса. Вынудили, по выражению Снейпа, «повеситься на шею Филчу».

Именно старому сторожу-сквибу я впервые сказала сокровенные слова признания в любви, предназначавшиеся невозможному мальчишке, который ещё с третьего курса, после разговора в больничном крыле, шарахался от меня при встречах в сторону, как от зачумленной.

Конечно, Северус не знал, чего мне стоил этот жестокий эксперимент с моим сознанием. После того случая я не выходила из спальни девочек неделю, не чувствуя в себе сил показаться перед однокурсниками. Отзывчивая Лили носила задания и помогала с уроками, чтобы я не отстала в учёбе, передавала готовые работы преподавателям, позволяя сводить к минимуму контакты с внешним миром.

Прежде, на младших курсах школы, мы обе испытывали взаимную симпатию, которая обыкновенно возникает между смышлёными и самодостаточными детьми, которым интересно и весело в компании друг друга. Как и все девчонки, мы нередко секретничали, и Лили рассказывала о дружбе со странным и очень умным мальчиком из родного города, который, к её большому сожалению и разочарованию, попал на презираемый всеми гриффиндорцами факультет.

Разве тогда я могла предположить, что в мою жизнь совсем скоро войдёт глубокое, совсем не детское чувство к этому одинокому темноглазому пареньку, которое так и окажется неразделённым? Увы, Северус меня игнорировал и избегал, потому что был безответно влюблён в свою рыжеволосую одноклассницу…

Ныне между нами с Лили пролегли космические расстояния. Она превратилась для меня в вечный раздражитель и постоянное напоминание о том, что одни получают в этой жизни всё что угодно, а другие вынуждены поднимать за ними крохи, довольствуясь малым…

Я ненавижу и презираю себя за то, что завидую ей.

Лили кусает губы, а потом говорит:

– Я слово Сириусу дала, что тебе не расскажу. И теперь нарушаю его, чтобы ты наконец-то открыла глаза и посмотрела по сторонам.

– Какое слово, о чём ты?

– А вот какое! Ты резко настроена против ребят, а не знаешь, что после той гадкой истории Джеймс и Сириус с твоими обидчиками как следует разобрались. В отместку за тебя Блэк лично Мальсиберу нос в двух местах сломал и вообще жестоко его отделал – настолько, что тот в больничное крыло угодил. Ты думаешь, это и вправду после того, как Мальсибер без спросу пошёл кататься на гиппогрифе? Как бы не так! Врёт он, это с Блэком драка у них была. Грубо, по-маггловски, кулаками! Джеймс мне рассказывал, что едва их растащил. Сириус был в бешенстве и себя не помнил. Месил негодяя, как тесто.

– Блэк?!

Я никак не могу поверить, что за меня вступилась наша недосягаемая факультетская звезда. Но почему? Если всего час назад Сириус так больно меня унизил, похитив мою записку и пристыдив перед однокурсниками.

– Представь себе! Или ты думаешь, что честь факультета для него – пустой звук? Ты ведь тоже гриффиндорка, одна из нас. А, что ты вообще знаешь! – машет рукой Лили. – Когда всё это случилось, ты уже домой уехала. Школа после драки ещё недели две гудела. Блэка, как зачинщика, чуть не отчислили, припомнили ему все его прежние «подвиги». Мать к директору вызвали, так ему ещё и от неё крепко влетело. Мальсибер с теми придурками ведь из влиятельных волшебных семейств, а всем известно, как мамаша Сириуса сдвинута на чистоте крови. Если бы он магглорождённого избил, она бы и бровью не повела, а тут такое… Только представь её реакцию: собственный сын руку поднял не абы на кого, а вроде как на «своего», такого же безупречно чистокровного, как он сам… Скандал был страшный, чудом удалось замять. Блэка, к счастью, Дамблдор отстоял, сказал, что тот вступился за честь девушки, а за это наказывать нельзя… Да знаешь ли ты, что Сириус после этого вообще из дома сбежал? А ты из него врага лепишь!

Лили замолкает и ждёт хоть какой-то реакции на свои слова. Не дождавшись, она кривит губы, снова машет рукой и выходит из комнаты.

* * *

12. 03.1977. Хогвартс

Шестой курс. Весна. Двадцать минут до урока нумерологии.

Назначенная в начале года новая математичка, Септимия Вектор, ещё не спустилась из своих комнат, и класс закрыт. У дверей гомонит группка шестиклассников с Гриффиндора, ещё не отошедших от контрольной по рунике…

– Сириус, ты на третью задачу какой ответ дал? – вполголоса спрашивает Джеймс Поттер.

– Это про Algiz? Да так и написал, что это пятнадцатая руна Старшего и Британского Футарка, шестнадцатая руна Младшего. Группа Тора. Иначе называется Eolh, Ihwar или Eolh-secg. В арманическом футарке, созданном Гвидо фон Листом, по форме соответствует руне Man и означает волю к жизни и чистоту крови, но это из области заблуждений темных магов, сторонников Гриндевальда. В прямом положении – меч-трава, или же тисовое дерево, или же лось, или же олень-рогач… Cловом, эта руна говорит, что дубина ты, Сохатый!..

– Почему дубина? Лично я написал, что она является символом небесной защиты от магического воздействия и символизирует человека, обращённого к высшим силам. Используется в оформлении оберегов от сглаза и темных порч… А ещё может символизировать дружеское бескорыстие и предупреждать о неожиданных поворотах в судьбе, способствовать устойчивости полёта мётел и развитию творческих способностей ребёнка, если будет нанесена на его одежду старшим наставником… И вообще, олень-рогач это мой патронус. Как думаешь, если я себе на метловище Algiz набью?..

– Лучше уж на лбу – аккурат промеж рогов… Помочь?

– Тссс!

– Да что там, нашёл секрет! Почитай вся школа уже знает про наши фокусы с анимагией. Лично я не удивлюсь, если завтра меня потащат в кабинет к Дамблдору и заставят написать в Министерство для регистрации. И прости-прощай, свобода, здравствуй, реферат по анимагической трансфигурации…