Текст книги "Ночь над прерией"

Автор книги: Лизелотта Вельскопф-Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

НОВАЯ ГЛАВА

Для Квини теперь время шло как длинная цепь, двигающаяся в чужих руках, но все звенья которой она могла сосчитать. Жара усиливалась, небо оставалось безоблачным. Животные испытывали жажду, а трава больше не имела сил. Раньше в такое время стада бизонов уходили на север и запад, к зеленым лугам и лесам. Но теперь животные и люди были крепко привязаны, а драгоценные неисчерпаемые грунтовые воды резвились в трехстах футах под землей: колодцы были дороги, слишком дороги для индейцев.

За водой Квини проделывала теперь уже далекий путь на автомобиле, ведь колодца Бутов, лучше которого ни у кого не было, уже не хватало. Каждый четверг, когда она ездила верхом к горшечнице в поселок агентуры и помогала в работе, она привозила с собой домой наполненный мешок с водой. Каждый четверг она также заходила на почту и к секретарше суперинтендента и спрашивала, не было ли для нее письма.

Наконец однажды утром ревностная мисс Томсон раскрыла папку входящих и подала Квини письмо. На конверте не было ничего, кроме как «Квини Кинг», значит, письмо было запаковано вместе с другой почтой. Почерк Квини был незнаком, но может быть, Стоунхорн написал его левой рукой?

Она поблагодарила и взяла письмо с собой, не открывая. Она хотела быть при этом одна. Когда она выехала из поселка и оказалась в ничейной прерии, она без дороги поскакала к искалеченной сосне и уселась в ее тени. Там вскрыла она своим ножом конверт, вытащила из него белый листок и прочла: «28 августа. Агентура. Джо».

Оставалось еще восемь дней.

Квини убрала письмо в нагрудный карман, застегнула его, села на лошадь и, звонко вскрикнув, снова погнала ее.

Дома она перечла бабушке четыре слова, медленно, как пастор в кирхе читает священное писание. Бабушка долго сидела не шевелясь.

Потом они приступили к работе.

Вечером 27 августа Квини обтерла как следует автомобиль и пожалела, что не может полить его из шланга. Но все же, хотя и с большим трудом, она добилась, что машина стала такой же чистой и блестящей, как и у суперинтендента. Она вытрясла еще раз все одеяла, привела в порядок свежевыстиранную рабочую одежду Джо, проверила запас воды, которую они с бабушкой натаскали из разных источников. Она вычистила охотничьи ружья, и стволы их тускло замерцали. Она пошла к лошадям и негромким голосом, который любили животные, сказала им, что завтра возвратится их господин. Собак не было поблизости. Ведь они должны были сами искать себе воду и в эту неделю редко появлялись у дома.

Когда солнце стало красным, как цветок кактуса, и скалы напротив засветились отраженным белым светом, Квини и бабушка переделали все работы, которые наметили сделать в доме и около него. Квини пошла тропинкой на другую сторону, на кладбище, и сказала старому Кингу, над могилой которого ветер покачивал желтые стебельки, что сын его завтра возвратится в родные места.

Ночью Квини улеглась напротив бабушки и вспоминала, как часто она в детстве забиралась к бабушке под одеяло. Сегодня ей тоже хотелось чувствовать участие человека, который вместе с ней надеялся и опасался. Нервы Квини стали точно струны, которые осторожно настраиваются рукой на нужный тон, и временами эти струны уже как будто и сами хотели запеть.

Утром Квини встала до солнца и наслаждалась последним ночным дыханием лугов, тихо веющим над землей; еще немного, и она, беззащитная, снова будет лежать под палящим зноем. На Квини было бирюзовое платье, в котором она была на родео, но безо всяких украшений. Лицо ее осунулось, глаза казались большими, потому что под ними залегли тени.

Бабушка сидела на лугу и, казалось, ни на что не обращала внимания, кроме как на красивые белые, желтые и голубые нити-щетинки дикобраза, которыми она осторожно обшивала кожаную полоску налобной повязки.

На другой стороне, на ранчо Бутов, уже тоже началось движение. Мальчик, племянник Мэри, гнал лошадей на пастбище. Мэри чистила свинарник. Когда в дверях показался Гарольд, Квини ушла за свой маленький дом и пыталась там, в тени, укрывшись ото всех, помечтать о новой картине. Должно же ей прийти в голову что-нибудь такое, что понравится супруге суперинтендента. Это было нелегко. Женщина с пепельными волосами была «эйр-кондишен», как бы сказал Стоунхорн.

Тихие часы прошли, наступило время собираться в дорогу, если Квини хотела в семь часов уже быть в агентуре. Она подошла к автомобилю, закрыла его верх, села за руль, осторожно, без громкого стука захлопнула дверцу. Завела мотор. Прислушалась. Он работал нормально. Она направилась по изрезанной колеями дороге вниз, а там по совершенно свободному шоссе поехала с хорошей скоростью.

Когда в семь часов в поселке агентуры открылись двери супермаркета, спорткабриолет стоял перед ним. Квини вошла, взяла тележку для покупок и поехала вдоль стенда. Сегодня она не собиралась экономить, она экономила для этого дня. Она купила большой кусок говядины, – бизоньего мяса из заповедника сегодня в продажу не поступало, его доставили только в школу и другие учреждения. Очень большой кусок говядины купила она. Она взяла также черного хлеба, чаю и несколько бутылок минеральной воды. Все связанное с жирами, молоком, сахаром не любили ни Стоунхорн, ни бабушка. Квини поэтому прошла мимо этой витрины, а вот некоторые фрукты она прихватила: яблоки, бананы, апельсины. Кассиршу порадовала относительно приличная сумма.

Она пристально посмотрела на Квини, но та опустила веки, потому что не хотела расспросов. Квини припомнился тот вечер, когда перед супермаркетом стоял Стоунхорн, и его «Хэлло!». И мгновенно пронеслось перед ее глазами все, что последовало за этой неожиданной встречей, вплоть до того момента, когда она стала женой Стоунхорна.

Квини положила покупки в кабриолет и поехала на стоянку перед канцелярией суперинтендента, стоянку, на которой обычно хватало места и для приезжих, и служащие претензий не предъявляли. Она осталась сидеть в машине. В восемь часов начинался рабочий день, и после восьми Квини рассчитывала увидеть появление другой машины, машины, которая доставит Стоунхорна. Сейчас ее ждать было еще рано.

В семь тридцать на улице показался автомобиль со стороны госпиталя. За рулем сидел Эйви, рядом с ним не было никого. Он подъехал вплотную к спорткабриолету и высунул голову в открытое окно. Квини открыла дверцу, потому что Эйви кивнул, приветствуя ее, и, видимо, хотел что-то сказать. Квини с нетерпением смотрела ему в лицо. Отечные щеки свидетельствовали о нездоровом сердце этого человеколюбца.

– Итак, сегодня! – сказал Эйви. – Ему пришлось нелегко, и состояние его неважное. Наберитесь терпения и не возлагайте сразу слишком больших надежд. Я к вам загляну… бай!3131
  Бай – сокр. от англ, good-bye – до свидания.


[Закрыть]

Он развернул автомобиль, поехал обратно и свернул, как заметила Квини, на дорогу, ведущую к больнице. Значит, он приезжал только ради нее.

Молодая женщина откинулась на спинку сиденья. У нее найдется целое море терпения, лишь бы возвратился ее муж.

Семь часов сорок пять минут. Подъехали на автомобилях заведующие отделами. Они издалека приветствовали Квини, и она приветливо отвечала.

Семь часов пятьдесят пять минут. Прибыли на службу суперинтендент и его заместитель. К ограде садика перед домом заведующих отделами уже прислонились два старых индейца, которые, конечно, стремились к Кэт Карсон, ведающей благотворительными средствами. Они казались сработанными из кожи. Не было жизни в их лицах.

Восемь часов. Нервы Квини напряглись, заныли, это бесполезное «нечто», назвал их однажды старый председатель индейского суда. Горло ей словно сдавило шнуром. Она неотрывно смотрела в ту сторону, откуда должен был приехать автомобиль из Нью-Сити.

Восемь сорок. Подъехал «Олдсмобил» – купе3232
  Купе – четырехдверный кузов автомобиля с двумя рядами сидений.


[Закрыть], подъехал в размеренном самонадеянном темпе известного спортсмена, который знает, что, если захочет, может всех обогнать. «Олдсмобил» остановился в том же самом ряду, что и Квини, через два стояночных места. За рулем сидел водитель лет двадцати – двадцати пяти с совершенно безразличным выражением лица. На заднем сиденье Квини увидела человека в сером костюме и рядом с ним своего мужа – Стоунхорна. Он был в белой рубашке – безукоризненно чистой, – черных джинсах и черной ковбойской шляпе – в одежде, в которой он уехал с суперинтендентом из своего дома. Одетый в серое вышел, за ним – Стоунхорн, и Квини по его взгляду поняла, что он заметил ее в закрытом кабриолете. Заметил – не поприветствовал. Квини смотрела обоим вслед: они вместе вошли в канцелярию суперинтендента.

Обычно жены индейцев тихо и недвижимо ждали в автомобилях, пока их мужья справляются с делами в учреждениях. Но Квини только в одном была индейской женой старого стиля, и больше ни в чем. Она была дочерью своего отца только в том, что ей самой ценным казалось, но больше ни в чем, с чем она, вроде бы должна была чувствовать себя связанной.

«Кто может мне помешать тоже войти в этот дом, в который вошел мой муж? Даже если складки упрека появятся в уголках рта Стоунхорна, я сделаю это».

Она вышла, взяла с собой ключ зажигания и пошла в приемную суперинтендента, в это просторное помещение, правая половина которого была отведена для работы секретариата. Она пробежала по красной дорожке, не спуская глаз с одетого в серое и своего мужа, которые уже входили через обитую мягким дверь к суперинтенденту. Стоунхорн не обернулся, но второй, который шел позади, закрывая дверь, еще глянул назад, – возможно, он услышал ее шаги.

У мужчины в сером костюме, примерно сорока – сорока пяти лет, лицо было невыразительное, непримечательное, но Квини почувствовала в его выражении своего рода профессиональную выучку. Она посмотрела на этого человека таким взглядом, что ему должно было это прийти в голову, должно было прийти еще и потому, что он имел соответствующие способности да и поднаучился еще быстро соображать, и он, продолжая еще держать дверь открытой, с полуусмешкой сказал:

– Миссис Кинг?

Квини своим обликом, манерой держаться, не делая ни единого движения, подтвердила его догадку.

Одетый в серое помедлил какую-то долю секунды.

За этот миг Квини разглядела через полуотворенную дверь суперинтендента за письменным столом, она смогла даже уловить важность, официальность его взгляда. Слева от него стоял Стоунхорн, большой, узкобедрый, в выжидательной, внешне равнодушной позе.

Мужчина в сером костюме решился:

– Миссис Кинг, прошу! Заходите вместе с нами.

Квини последовала приглашению и встала с правой стороны, позади незнакомца, который приветствовал суперинтендента с какой-то смесью бесцеремонности и служебного этикета.

– Вы располагаете временем? Можем мы вас отвлечь на минутку? – Эти слова сопровождались взглядом на кресла против письменного стола.

Суперинтендент, не вставая с места, широким жестом пригласил троих своих посетителей занять кресла, которые были не столь удобны, чтобы захотелось в них долго сидеть, но и не столь неудобны, чтобы в них не хотелось садиться.

Стоунхорн сел последним. Он сделал это так, как будто не придавал этому никакого значения.

– Так вот, Холи, – без приглашения начал одетый в серое, – мы доставили вам назад в резервацию свидетеля Джо Кинга. Он на вашем попечении. Вы несете за него ответственность, как за индейца резервации. Я уведомляю вас об этом.

– Извольте, – официальность формулировок, видимо, несколько разочаровала суперинтендента, но он сохранял спокойствие.

А тот продолжал:

– Да, было бы трудно утверждать, что он оказался нам чем-нибудь полезен, напротив, легко продемонстрировать, как время, усилия, проницательность могут быть употреблены совершенно без пользы.

Служебная мина суперинтендента омрачилась, он уставился на крышку письменного стола.

– Кинг – без совести и без нервов, вот что нам лучше всего удалось установить. Но его специфическую разновидность индейского цинизма и упрямства мы, без сомнения, недооценили. Возможно также, мы просто переоценили применяемую степень – вполне возможно. Но нападение банды и гангстеров, во всяком случае, исключено, совершенно исключено. Так ведь и по вашему мнению, Кинг?

– Да.

Это было первое слово, которое Квини услышала из уст своего мужа. В его голосе что-то изменилось.

– Остается обсудить несколько моментов в отношении вашей дальнейшей жизни в резервации, Кинг. У вас имеется ранчо, у вас – молодая жена. Вы, в сущности, счастливейший на свете человек. И заметьте, всем этим вы можете наслаждаться до глубокой старости. Вы трижды болели. Вы пользовались лучшим медицинским обслуживанием. Следите все время за собой. Холи, вам я рекомендую проверять службу здравоохранения резервации.

Суперинтендент взял это себе на заметку. При этом он взглянул на Джо Кинга, и в него закрался необъяснимый страх: глаза индейца как бы заволокло туманом и из этого тумана могло вдруг появиться что-нибудь опасное.

Квини посмотрела на сапоги Стоунхорна с отворотами. Стилет заткнут на своем обычном месте. Это не могло быть неизвестно «серому».

Незнакомый служащий, должности и имени которого Квини еще не знала, продолжал:

– И никаких больше глупостей, Кинг! Подумайте о своей семье.

Незнакомец резко повернулся к Квини. Он словно перешел от школьного наставления к непринужденной беседе:

– О чем же мечтают молодые жены индейцев, миссис Кинг?

– Так вы, оказывается, изучаете мечты? – ответила встречным вопросом Квини, ответила решительно, как и действовала в жизни; злоба бушевала в ней. – Мечтаю о таких вещах, как религия, наука, искусство.

– Ах да. Вы ведь учитесь в художественной школе, миссис Кинг. Там, я знаю, происходит много дискуссий. Нет, я имел в виду только вас, ваше короткое письмо. Нам пришлось воспользоваться услугами института языка, чтобы выяснить значение слов.

– Хорошо еще, что оно было недлинным. А то бы институт языка еще не справился бы с переводом. Но мой муж наверняка бы помог вам…

Незнакомец с легкой иронией представился:

– Джонсон, Лесли.

– Позвольте, – Квини перешла на этакий скромно-любезный тон, – раз уж вы интересуетесь мечтами жены Джо Кинга… позвольте узнать, о чем же мечтает ваша собственная жена, мистер Джонсон?

Сэр Холи наморщил лоб. Оборот, который принял разговор, очень ему не нравился.

Но Джонсон, широко растянув рот, рассмеялся, не разжимая зубов.

– Да, у меня есть супруга. Вы не считаете меня предметом, достойным мечтаний?

– Не столько вас, сколько ваш автомобиль.

– И это говорит индеанка! Ну, Квини Кинг, вы тут переиграли Сару Джонсон. Но вернемся к вашему первому вопросу. Да, мы исследуем явления сновидений, галлюцинаций. Строго научно. Не хотите ли произвести опыт, как человек и во сне может себя держать в рамках?

– Для чего?

– Ваш муж определенно может. У диких иногда еще наблюдается контакт между сознанием и вегетативной нервной системой. Интересный феномен.

Лесли Джонсон снова повернулся к Стоунхорну:

– Жаль, Кинг, что образование ваше школьное так недостаточно. Но зато ваша сообразительность, ассоциативность, а также быстрота реакции и память – намного выше средних. Не изображайте больше изгоя, работайте с нами! Мы вам об этом уже говорили. Если надумаете, можете к нам обратиться, это никогда не поздно.

Стоунхорн не подал и виду, что слышал это предложение. Джонсон поднялся, причем складки вокруг его рта создали такое выражение, что Квини испугалась его, как неожиданно выскакивающего хищника. Поднялись и Кинги.

– Кинг, вас ждет мистер Шоу. Идемте. – Это прозвучало как приказ.

Стоунхорн, ни с кем не попрощавшись, как марионетка пошел к двери. Квини хотела пойти за ним, но Джонсон кивнул ей: «Останьтесь». Когда обитая дверь закрылась за Джо Кингом, Джонсон сказал:

– Несколько слов, миссис Кинг, между нами. Вашему мужу, как я уже сказал, недостает школы. Он, в противоположность вам, при всех его гангстерских перипетиях, примитивный индеец. Своего рода военный вождь. Это его достоинство и его недостаток. У людей такого сорта после знакомства с новейшими методами следствия часто возникает психический переходный криз. У него нет наших цивилизованных защитных механизмов, он реагирует как ребенок или животное, скорее как дикарь: физически – на медикаменты, психически – на все, что кажется ему оскорблением. Сделайте все что можете, чтобы он из-за своих кризов не стал пьяницей или наркоманом… что касается последнего, то кое-что было замечено…

– …даже при вашем ответственном надзоре? – спросила Квини как бы с наивной непосредственностью.

– Миссис Кинг, вы играете дерзкую тинейджер даже лучше, чем я мог бы предположить. Вы, очевидно, не только талантливая, но и усердная ученица Джо! Тем не менее я дам вам еще один совет для вашей же пользы: позаботьтесь о том, чтобы он не укокошил Гарольда Бута. Мы сопоставляли показания обоих, и Бут все же остался при некоторых своих существенных утверждениях, которые, как нам теперь известно, были, мягко говоря, не совсем точными. И некоторые допросы дорого обошлись вашему мужу, и в положении, в котором находился ваш муж, люди становятся очень щепетильны. Позаботьтесь вы также и о том, чтобы ваш муж из чувства мести, по существу ни на чем не основанного, а потому и не поддающегося контролю, не заколол вдруг неожиданно лучшего врача больницы или служащего, чтобы покарать в его лице медицинский клан, так как того, конкретного, который ему был ненавистен, он настичь не в состоянии. В этом отношении комплекс у него очень силен. После всех его глупостей это стало бы главным идиотизмом его жизни!

Холи побледнел.

– Глаза у него всегда были странные, – сказал он, – один мой сотрудник уже предложил произвести проверку его психического состояния. Вам ведь известно, Джонсон, что мать Кинга уже совершила убийство, а сам Джо Кинг дважды подозревался в убийствах. Лишь из-за недостатка доказательств дела были прекращены. Не выяснилось и теперь что-нибудь?

Уголки рта Лесли Джонсона опустились.

– Это не разбиралось. Джо Кинг был лишь свидетелем, хотя бы даже и подозреваемым, но свидетелем, а мы вообще никакой не отдел по убийствам. Для нас имеют значение только развитые организованные формы гангстеризма, которые так невыносимо усложняют нашу работу.

– У Кинга, наверное, еще и дома есть оружие. И скажу вам откровенно, Джонсон, впервые в жизни индеец производит на меня жуткое впечатление.

– Возьмите себя в руки, Холи, это дело привычки. Я оставил Кингу даже его знаменитый стилет. – Джонсон беззвучно улыбнулся, и Квини поняла, что служащий его опасной профессии должен начисто подавлять собственное чувство страха; сэр Холи с явным удовольствием пришел в ужас. – Во всяком случае, – заключил Джонсон, – мы доставили вам ваш крепкий орешек. В полное распоряжение вашего управления. Разгрызайте его дальше. У вас есть время. Желаю успеха!

Он дал Квини понять, что она может идти.

Когда она уже взялась за ручку двери, он вдогонку еще спросил:

– И у вас через две недели начинается новый учебный год в художественной школе?

– И это тоже в вашем ведении, мистер Джонсон? Тогда я отвечу.

– Отнюдь нет, миссис Кинг! – И он поклонился.

Квини покинула помещение и пошла к двери кабинета Ника Шоу. Секретарша ее не останавливала. Квини постучала и одновременно вошла.

Мистер Шоу, заместитель суперинтендента, сидел за письменным столом и вел деловые записи. На стуле для посетителей у стены сидел деревянным изваянием Джо Кинг.

– Нам можно идти, – сказала Квини.

Джо поднялся и, забыв попрощаться с мистером Шоу, вышел с Квини из дома, пошел к автомобилю. Он остановился на момент рядом, как бы в нерешительности, и подождал, не последует ли от водителя служебной машины, с которым он сюда приехал, какой-нибудь реплики или вопроса. Но шофер, как, естественно, и ожидала Квини, остался совершенно равнодушным. Единственное, что ей бросилось в глаза, это особенно мягкие, облегающие, похожие на кожу перчатки.

Она молча села на правое сиденье и дала Стоунхорну ключ зажигания.

Он скользнул на место водителя, включил двигатель, прислушался к нему с обычным вниманием хорошего шофера, выехал на проезжую часть и развернулся. С умеренной скоростью он поехал по дороге, ведущей в долину, на склоне которой стоял их дом. Он не смотрел на Квини во время езды и ничего не спрашивал.

Когда к полудню они достигли ответвления изрезанной колеями дороги, он еще снизил скорость и, направляя колеса так, чтобы они не попали в затвердевшую колею, задал первый вопрос:

– Какие ты дала полиции показания?

– Только что, когда меня задержал Джонсон?

– Нет, раньше… я не знаю, когда точно. Может быть, три или четыре недели назад. Когда я отсутствовал.

– Полиция и не шевелилась. Никто меня ни о чем не спрашивал. Мне не надо было думать, говорить ли мне и что говорить.

Машина достигла лужка перед домом. Стоунхорн затормозил. Автомобиль остановился. Прежде чем выйти из-за руля, Стоунхорн долго смотрел на свою жену.

– Та-ак, я тебе верю. Значит, они лгут… эти… господа. Представляю себе. Такая подлость! – Его голос, как и прежде, звучал чуждо. – А что было, пока я сидел у Шоу?

– Они утверждали, что у тебя склонность к наркотикам. Им теперь известно, что Бут говорил неправду. Они боятся, как бы ты не стал по индейским обычаям мстить ему, больничным врачам и персоналу.

– Пусть боятся. – В этих его словах послышалась не ирония, что все за ним знали. То, что проскользнуло в них, это была ненависть. – Ты расскажешь мне слово в слово, что они говорили?

– Да.

Они покинули машину и пошли в дом. Наверное, Стоунхорн хотел услышать ответы Квини на оба своих вопроса, прежде чем сесть с ней за один стол и лечь в одну постель. В комнате Стоунхорн поздоровался с бабушкой, с уважением, как того и заслуживала старая женщина, и схватился затем за охотничье ружье в углу.

– Кто это его вычистил?

– Я, – сказала Квини.

– Ты! – улыбнулся Стоунхорн.

Он нашел боеприпасы на их обычном месте, достал их, зарядил оба ствола, взвел предохранитель и поставил обратно в угол ружье покойного отца. Подержал в руках свое. Пока он с этим возился, Квини не мешала, но вот он подал ей знак, и они вместе пошли посмотреть лошадей.

– Он еще тут! – Стоунхорн имел в виду пегого жеребца, который пробился к своему наезднику, прогнав других лошадей.

– Два взноса я еще могу заплатить, – сказала Квини. – Деньги на это есть. А дальше видно будет.

– Для чего он тебе нужен?

– Для тебя он мне нужен.

Квини смотрела мужу в лицо. Не только глаза его были в тумане; щеки, ранее такие худые, словно бы пополнели. Весь он как-то неестественно изменился.

Подошла бабушка с большим куском мяса. Когда Квини вопрошающе на нее взглянула, старая женщина сказала:

– Если вы не возражаете, мы пойдем наверх, к нашей площадке. Я разожгу небольшой костер, и мы испечем его в золе.

Стоунхорн согласился, и они отправились на площадку, на которой Стоунхорн говорил Квини накануне родео о возможном нападении на него – отщепенца гангстеров, о том, что не исключена его гибель. Недели, прошедшие с того времени, представлялись пропастью, разделившей на части жизнь.

Женщины набрали сухих дров: их теперь найти было нетрудно. Бабушка разрезала кусок мяса, затем дрова охватило пламя, и наконец мясо в золе вкусно запахло. Они принялись за жареные ломти. И тут Квини заметила, что у ее мужа, зубы которого были как жемчужины, появилось много пломб. Он перехватил ее взгляд, который она хотела утаить, и сказал:

– В зубах есть нервы. Врачебное искусство вообще сильно ушло вперед.

На обратном пути им открылся вид на желтую, высохшую прерию и сверкающие горы по другую сторону долины. Воздух от жары словно вибрировал. В вышине парил ястреб.

Квини вбирала в себя волны красок и дыхание ландшафта, но мысли ее были совсем о другом. Стоунхорн зарядил ружье. На склоне долины по другую сторону дороги стояли у своего свинарника Айзек и Гарольд Буты. Стоунхорн быстрым движением направил кверху ружье, нажал спуск. Раздался выстрел, эхо прокатилось по полуденной тишине прерии. Оба Бута взглянули на них. Квини представила себе их испуг. Ястреб камнем упал с высоты.

Стоунхорн подбежал и взял свою добычу.

Когда он вернулся с ним, на лице старой женщины отразилось удивление, которое, кажется, не ускользнуло от охотника. А ведь бабушка в юности видела столько мастерских выстрелов, что Квини и представить себе этого не могла.

Женщины занялись птицей. Бабушка хотела кожу с перьями по возможности сохранить целой и сделать из нее чучело, чтобы Квини упражнялась в своем искусстве, имея натуру. Стоунхорн пошел в дом, снял белую рубашку и надел темную. Затем он снова зарядил ружье и положил около себя на склоне в траву.

Отец и сын Буты исчезли.

День миновал. Небо так и осталось чистым. Не появилось ни облачка – ни малейшей надежды на дождь. Наступил вечер, засверкали звезды.

Квини молча стояла у постели. Бабушка уже улеглась. Стоунхорн оставался снаружи на лугу. Он не входил, и Квини почувствовала, что он всю ночь хочет пробыть один на воле. Она легла к бабушке. Дверь осталась открытой. Вокруг стрекотали кузнечики. Время от времени топали лошади.

Обе женщины не спали.

После полуночи, когда внутрь повеяло холодным воздухом, Квини подняла голову:

– Бабуля!

– Ну что, Тачина?

– Когда я была маленькой, ты рассказывала мне по ночам о Святой Тайне, и ты мне как-то сказала…

– Ты еще кое-что помнишь?

– Я не забыла. Ты сказала мне, что ложь – наибольшее зло… и кто в лжи упорствовал, того убил Великий и Таинственный после молитвы людей о снопе правды.

– Это я тебе говорила.

– Но теперь нет больше сил.

– Это зависит от нас, Тачина. Кого бы ты хотела убить за ложь?

– Гарольда.

Перед восходом солнца обе женщины наконец забылись на час.

Утром Стоунхорн и Квини поехали с лошадьми к отдаленному источнику, чтобы напоить там животных и не расходовать домашний запас воды. Лужи в русле ручья стали еще меньше и готовы были совсем исчезнуть.

По дороге домой Кинги пересекли сосновую рощицу. Здесь Квини остановилась, повернул назад своего Пегого и Стоунхорн.

– Что станет с лошадьми зимой? – спросила молодая женщина. – Не могли бы мы здесь построить навес?

Стоунхорн осмотрелся.

– Да, это я еще мог бы сделать. Это верно.

– Я написала письмо, Стоунхорн.

Он ждал, что она скажет дальше.

– Не тебе. Другому Инеа-хе-юкану. Старому вождю, имя которого тебе дала твоя мать.

– Что у тебя за мечты? Он, должно быть, уже… ему должно быть теперь больше ста лет.

– Возможно, так и есть.

Стоунхорн посмотрел на нее:

– Итак, у меня жена, которая пишет письма!

Пегий кусал трензеля. Они продолжили путь.

По возвращении Квини села на корточки на лугу за домом. Она сдвинула колени, оперлась в них локтями и положила голову в ладони. Так она просидела много часов, и никто не мешал ей. Бабушка и Стоунхорн понимали, что ей надо подумать.

На следующее утро Кинги увидели автомобиль, который уже чуть свет ехал внизу со стороны агентуры. Стоунхорн, который с Квини стоял у загона для лошадей и уже зануздал себе для поездки Пегого, пошел в дом, Квини – за ним. Он достал оба своих пистолета, которые были еще полностью заряжены, и надел один на себя.

– Живым меня больше не возьмут.

Квини смотрела в землю. Она не хотела показать своего страха.

Стоунхорн вышел с женой на лужок перед домом. Автомобиль свернул с пустого шоссе на дорогу, ведущую вверх. Теперь было видно, что только один человек был внутри.

«Форд» остановился, и наружу вышел Эйви.

– Хэлло!

– Хэлло, – ответила Квини.

– Надо кое о чем поговорить. – Врач подошел ближе. – Есть у Кингов несколько минут для меня?

Стоунхорн показал рукой, что Эйви может зайти в дом. Врач последовал знаку, вошел в помещение и сел на краешек кровати. За ним вошла Квини. Стоунхорн остался стоять на пороге.

– Квини, – начал врач, – ну, как тут у вас дела? Через несколько дней начинается ваш последний школьный год. Вы уже подготовились к отъезду в художественную школу?

– Я остаюсь здесь.

– Именно на этот ответ я и рассчитывал. Когда вы ждете ребенка?

– В начале апреля.

– До этого еще далеко. Наверное, вы можете сдать экзамен на бакалавра на три месяца раньше, чем остальные. Вы же лучшая ученица.

– Я могу сдать его и годом позже, как делают многие. На эту зиму я останусь здесь.

– Вы это обдумали?

– Я сказала.

– О'кей. Вы знаете, что ваше решение вызовет много неприятностей?

– Не для меня.

– Вы должны, по меньшей мере, подать заявление!

– Для этого у меня есть время, бумага и шариковая ручка.

– Вам известно постановление об обязательном образовании?

– Я думаю, вы напишете мне справку, док. Так я предполагала.

– Дитя мое, Эйви не всемогущ. Это же уже много раз доказано. Джо, что вы на это скажете?

– Ничего.

– Это немного. Загляните как-нибудь ко мне мимоходом, а?

– Нет.

– Будьте благоразумны, Джо. – Эйви претендовал на доверие. – Вам известно так же хорошо, как и мне, что вы в нездоровом состоянии. Стимуляторы, которые вам так любезно вводили, скоро перестанут действовать. Мы должны о вас позаботиться.

На лице индейца отразилась такая ненависть, что врач испугался.

– Замолчите вы, Эйви. Эти слова, что вы говорите, я уже в третий раз слышу. Прежде чем я их услышу еще раз, я буду стрелять. Мне не надо больше никаких врачей.

Эйви сидел на краю кровати и сжимал и разжимал кулаки, словно душил кого-то.

Наконец он поднялся.

– У вас будет справка, Квини. Я дам ее сейчас же нашему шефу по школам, Эве Билкинс, а вам – копию. С мисс Билкинс я надеюсь договориться. Она учительница и ей наплевать на обязательность и план, а тут мне поможет Кэт Карсон: у нее язык неплохо подвешен. Значит, решено… бай!

Он посмотрел на часы и заторопился. Квини проводила его до автомобиля.

Когда Эйви достиг внизу шоссе и его автомобиль на глазах стал уменьшаться и наконец совсем исчез, Стоунхорн повернулся к жене:

– Ты из-за меня собираешься здесь остаться? Ты мне совершенно не нужна.

– Ты меня гонишь прочь?

– Тебя нужно гнать в школу! И тебе не стыдно теперь отказываться?

– Мне не стыдно.

– Все это болтовня.

– Это не болтовня, и я хочу от тебя слышать другие слова, Стоунхорн. Я знаю, что делаю.

– Ты знаешь, что делает любящая жена, но я об этом не хочу ничего слышать. Получай своего бакалавра, я требую этого от тебя.

– Ты это действительно о том, чтобы я стала бакалавром, или речь о том, что ты не хочешь видеть меня? Тогда так и говори.

– Мне не нравится твой тон. Это не ты. – Стоунхорн пошел к лошадям.

Квини побежала вверх по склону, чтобы набрать дров. Когда она уже занялась этим, подошла бабушка и помогла ей. Квини работала с опущенной головой, скрывая стоящие в глазах слезы.

Когда в маленькой печке затрещал огонь и блюдо из поджаренной на жиру муки – довольно безвкусная еда – было готово, все трое поели, не говоря друг другу ни слова. После еды Стоунхорн закурил сигарету, которая пахла иначе, чем другие его крепкие сигареты, и на исходе дня Квини заметила, что пачка, которую он, должно быть, носил с собой, уже наполовину пуста.