Текст книги "Снежный Цветок и заветный веер"

Автор книги: Лиза Си

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Бинтование ног

Подготовка к бинтованию моих ног заняла куда больше времени, чем кто-либо мог предположить. В городах девочкам благородного происхождения бинтовали ноги в возрасте трех лет. В некоторых дальних провинциях девочкам бинтовали ноги только на время, лишь для того, чтобы они выглядели привлекательно для своих будущих мужей. Этим девочкам могло быть около тринадцати лет. Их кости не ломались, бинты были всегда ослаблены, а после свадьбы их ноги разбинтовывали, чтобы они могли работать в поле рядом со своими мужьями. Самым бедным девочкам ноги не бинтовали вовсе. Их либо продавали в услужение, либо они становились «младшими невестками» – большеногими девочками из несчастных семей, которых отдавали на воспитание в другие семьи, пока они не становились достаточно взрослыми, чтобы вынашивать детей. Но в нашем, самом обычном, уезде девочкам в семьях, подобных моей, ноги начинали бинтовать в шесть лет.

Уже в то время, когда я бегала с моим братом, моя мать начала подготавливать длинные ленты из синей материи, которым предстояло стать моими бинтами. Своими собственными руками она сделала мою первую пару туфель, но с еще большим старанием она сшила миниатюрные туфельки и положила их на алтарь Гуаньинь – богини, которая видит все женские слезы. Эти вышитые туфельки, длиной всего три с половиной сантиметра, из куска красного шелка, который она сберегла из своего приданого, были первым намеком на то, что моя мать все же думает обо мне.

Когда мне и Прекрасной Луне исполнилось шесть лет, Мама и Тетя послали за прорицателем, чтобы он вычислил благоприятный день для начала бинтования. Говорили, что поздняя осень – лучшее время для этого, но лишь потому, что наступала зима, а холодная погода способствует онемению ног. Была ли я взволнованна? Нет. Я была напугана. Я была слишком мала, чтобы помнить первые дни бинтования ног Старшей Сестры, но кто же в нашей деревне не слышал криков девочки из семьи У, жившей в конце улицы?

Моя мать встретила прорицателя Ху внизу, налила ему чаю и предложила арбузные семечки. Ее любезность предполагала хорошее гадание. Он начал с меня. Рассмотрев дату моего рождения, взвесил все возможности. Затем сказал: «Мне нужно увидеть ребенка своими глазами». Это было необычно, и когда моя мать вела меня, ее лицо выглядело обеспокоенным. Она подвела меня к прорицателю и поставила перед ним. Ее пальцы вцепились в мои плечи, удерживая меня на месте и в то же время пугая, пока прорицатель вел свой осмотр.

«Глаза – да. Уши – да. Этот рот. – Он взглянул на мою мать. – Это необыкновенный ребенок».

Мать втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Это было наихудшее из замечаний, которое мог сделать прорицатель.

«Требуется еще консультация, – сказал прорицатель. – Я предлагаю посоветоваться со свахой. Вы согласны?»

Кто-нибудь мог заподозрить, что прорицатель пытается выжать побольше денег для себя и находится в союзе с местной свахой, но Мама не колебалась ни минуты. Страх моей матери был настолько велик – или ее уверенность была настолько глубока, – что она даже не попросила у моего отца разрешения потратить деньги.

«Пожалуйста, возвращайтесь поскорее, – сказала она. – Мы будем ждать вас».

Прорицатель удалился, оставив всех нас в смятении. В тот вечер моя мать говорила очень мало. На самом деле она даже не взглянула на меня. Тетя не отпускала своих шуточек. Моя бабушка рано ушла спать, но я слышала, как она молится. Папа и Дядя отправились на долгую прогулку. Даже мои братья, почувствовав тяжелую атмосферу в доме, притихли.

На следующее утро женщины встали рано. На этот раз они испекли сладкие пирожки, заварили хризантемовый чай и достали из буфета особые тарелки. Мой отец не пошел в поле, чтобы встретить посетителей. Такое необычное поведение указывало на серьезность ситуации. Затем, что было еще серьезней, появился прорицатель, но не с мадам Гао, а с мадам Ван, свахой из Тункоу, самой лучшей деревни в уезде.

Нужно сказать, что даже местная сваха еще не посещала наш дом. Ее визита ожидали через год-другой, для посредничества при устройстве брака Старшего Брата или Старшей Сестры. Поэтому, когда паланкин мадам Ван остановился перед нашим домом, среди членов нашей семьи не было ликования. Посмотрев вниз из окна женской комнаты, я увидела наших соседей, которые пришли поглазеть на событие. Мой отец сделал коутоу — встал на колени и коснулся лбом земли, – и его лоб касался грязной земли снова и снова. Мне было его жалко. Папа был боязливым. Это естественно для тех, кто родился в год кролика. Он отвечал за всех в нашем доме, но в таком деле у него не было опыта. Дядя стоял, переминаясь с ноги на ногу, а Тетя – обычно такая веселая и приветливая – неподвижно застыла рядом с ним. Глядя сверху на выражения лиц всех тех, кто стоял внизу, я сделала очевидный вывод: происходило что-то ужасное и неправильное.

Когда все вошли в дом, я тихонько пробралась на лестничную площадку, чтобы иметь возможность подслушать разговор. Мадам Ван села. Принесли чай и угощение. Голос моего отца был едва слышен, когда он произносил ритуальные вежливые слова. Но мадам Ван пришла в нашу бедную семью не для того, чтобы обмениваться любезностями. Как и вчера, меня позвали в главную комнату. Я спустилась по лестнице и вошла так грациозно, как только могла это сделать шестилетняя девочка, ноги которой еще большие и неуклюжие.

Я посмотрела на взрослых членов моей семьи. Хотя иногда воспоминания тонут в дали времен, их лица в тот момент я помню очень отчетливо. Моя бабушка сидела уставившись на свои сложенные на коленях руки, ее кожа была такой тонкой и почти прозрачной, что я видела как пульсирует голубая жилка у нее на виске. Мой отец, который уже успел разнервничаться, от волнения не мог говорить. Мои дядя и тетя стояли вместе у дверей, боясь стать участниками события и боясь пропустить его. Но лучше всего я помню лицо своей матери. Конечно, поскольку я была ее дочерью, то считала ее красивой, но в этот день я впервые увидела ее настоящее лицо. Я всегда знала, что она родилась в год обезьяны, но мне никогда не приходило в голову, что обезьянья хитрость и склонность к обману так сильны в ней. Что-то нечестное таилось под ее высокими скулами. Что-то скользкое пряталось в темной глубине ее глаз. Там было что-то такое… Я до сих пор не знаю, как описать это. Я бы сказала, что сквозь ее черты проглядывало нечто вроде мужского честолюбия.

Мне сказали, чтобы я встала перед мадам Ван. Я подумала, что ее шелковый жакет очень красивый, но у детей еще нет вкуса, нет умения отличать красивое от некрасивого. Сегодня я бы сказала, что он был чересчур ярким и не годился для вдовы, но все же сваха не была похожа на обычных женщин. Она вела дела с мужчинами, назначала выкуп за невесту, торговалась относительно приданого и служила посредницей. Мадам Ван смеялась чересчур громко, а слова ее были слишком льстивы. Она приказала мне подойти поближе, зажала меня между коленями и пристально посмотрела в мое лицо. В этот момент из невидимой я превратилась в очень даже видимую.

Мадам Ван была куда более дотошной, чем прорицатель. Она оттянула мне нижние веки, потом приказала мне посмотреть вверх, вниз, влево, вправо. Она взяла меня обеими руками за лицо и стала притягивать его к себе и отодвигать. Она крепко взяла меня за плечи и грубо ощупала мои руки до самых запястий. Потом ощупала мои бедра. Мне было только шесть лет! В этом возрасте еще ничего нельзя сказать о способности к деторождению! Но она все же проделала это, и никто не остановил ее. Затем она проделала самую удивительную вещь. Она встала со стула и велела мне занять ее место. Сделать это – означало для меня показать дурные манеры. Я посмотрела на свою мать и на своего отца, ожидая подсказки, но они стояли молча, как бессловесные животные. Отцовское лицо стало серым. Я почти слышала его мысли. Почему мы не бросили ее в реку, когда она родилась?

Мадам Ван не стала бы самой важной свахой в уезде, если бы ждала решения от овец. Она просто подняла меня и посадила на стул. Потом она опустилась на колени и стянула с меня туфли и носки. И снова при полном молчании. Также как она это делала с моим лицом, она поворачивала мои ступни так и эдак, а потом провела большим пальцем под сводом стопы.

Мадам Ван взглянула на прорицателя и кивнула. Затем поднялась с колен и поманила меня пальцем, чтобы я слезла со стула. После того, как она снова заняла свое место, прорицатель откашлялся и заговорил:

«Ваша дочь представляет собой особый случай, – сказал он. – Я увидел это еще вчера, и Мадам Ван, которая провела дополнительный осмотр, согласна со мной. Лицо вашей дочери продолговатое и тонкое, как рисовое зернышко. Ее полные мочки говорят о благородстве ее духа. Но самое важное – это ее ноги. Подъем у нее очень высокий, хотя еще не полностью развит. Это означает, что с бинтованием надо повременить еще год», – он он поднял руку, чтобы его не прерывали, будто кто-то мог на это осмелиться.

«Семь лет – это необычно для нашей деревни, я знаю, но я думаю, если вы посмотрите на вашу дочь, вы увидите…»

Прорицатель Ху заколебался. Бабушка придвинула к нему миску с мандаринами, чтобы он мог собраться с мыслями. Он взял мандарин, снял с него кожицу и бросил на пол. Поднеся дольку мандарина ко рту, он заговорил снова:

«В шестилетнем возрасте кости еще мягкие и податливые. Но ваша дочь еще мало развита для своего возраста, даже для вашей деревни, которая пережила трудные годы. Возможно, также, как и другие девочки в этом доме. Вам не следует этого стыдиться».

До того момента я не думала, что наша семья чем-то отличается от всех прочих, и не считала, что сама чем-то отличаюсь от других.

Прорицатель засунул дольку мандарина в рот, пожевал задумчиво, а затем продолжил: «Но ваша дочь не только слишком мала от недоедания. У ее стоп особенно высокий свод, а это означает, что при хорошем питании ее ноги могут быть самыми совершенными в нашем уезде».

Некоторые люди не верят прорицателям. Некоторые думают, что они дают советы, подсказанные здравым смыслом. В конце концов, осень – самое лучшее время для бинтования, весна – для родов, а красивый холм, обдуваемый ветерком, обладает самым лучшим фэншуй для погребения. Но этот прорицатель увидел во мне нечто особенное, и это переменило всю мою жизнь. И все же в тот момент никто не испытывал никакой радости. В комнате было до жути тихо. Что-то продолжало быть ужасно неладным.

Молчание прервала Мадам Ван: «Девочка действительно очень красивая, но «золотые лилии» в жизни гораздо важнее хорошенького личика. Красивое лицо – это дар Небес, но маленькие ножки могут улучшить общественное положение. В этом мы все согласны. Дальнейшее должен решать Отец». – Она взглянула на Папу, но ее слова предназначались моей матери.

«Совсем неплохо устроить хороший брак для дочери. Семья с высоким положением принесет вам хорошие связи и более высокий выкуп, долговременную политическую и экономическую защиту. Хотя я ценю ваше гостеприимство и вашу щедрость, которые вы проявили сегодня, – сказала она, подчеркнув бедность нашего дома томным движением руки, – судьба – в лице вашей дочери – дает вам эту возможность. Если Мать сделает свое дело должным образом, эта незначительная девочка может выйти замуж в Тункоу».

Тункоу!

«Вы говорите удивительные вещи, – осторожно заметил Отец. – Но наша семья очень скромная. Мы не можем позволить себе оплату ваших услуг».

«Почтенный Отец, – спокойно ответила Мадам Ван, – если ноги вашей дочери будут такими, как я себе это представляю, я могу рассчитывать на щедрое вознаграждение со стороны жениха. Вы также будете получать от них подарки как выкуп за невесту. Как вы видите, мы все будем в выигрыше».

Мой отец ничего не ответил. Он никогда не обсуждал того, что происходило вокруг, и никогда не давал воли своим чувствам, но я вспомнила одну зиму после засушливого лета, когда у нас было совсем мало еды. Мой отец отправился в горы на охоту, но даже животные все поумирали от голода. Папа смог принести домой только горькие коренья, из которых Мама и Бабушка сварили похлебку. Может быть, в эту минуту он вспоминал о позоре того года и представлял себе, каким прекрасным будет мой выкуп, и что это будет означать для нашей семьи.

«Помимо всего этого, – продолжила сваха, – мне кажется, что ваша дочь подходит для союза лаотун».

Я знала это слово и что оно означает. Союз лаотун был совсем не то, что союз между назваными сестрами. В него вступали две девочки из разных деревень, и он длился всю их жизнь, в то время как в союз названых сестер вступали несколько девочек, и он распадался с их замужеством. За всю мою короткую жизнь я еще ни разу не встретилась ни с одной лаотун и никогда не думала, что у меня она будет. У моей матери и моей тети, когда они были девочками, были названые сестры в их родных деревнях. У Старшей Сестры сейчас были названые сестры, а у Бабушки – подружки-вдовы из деревни ее мужа, которые и стали ей назваными сестрами до конца дней. Я предполагала, что при обычном течении нашей жизни у меня также будут названые сестры. Но иметь свою лаотун – это совсем другое дело. Я должна была бы разволноваться, но, как и все, кто находился со мной в комнате, я была ошеломлена. Этот предмет не следовало обсуждать в присутствии мужчин. В такой необычной ситуации мой отец забылся и выпалил: «Ни у кого из женщин в нашей семье не было лаотун».

«В вашей семье многого не было до сих пор, – сказала Мадам Ван, вставая со стула. – Обсудите все это между собой, но помните, благоприятный случай не каждый день переступает ваш порог. Я приду к вам снова».

Сваха и прорицатель удалились, пообещав прийти и посмотреть на мои успехи. Мы с матерью поднялись наверх. Как только мы вошли в женскую комнату, она обернулась и посмотрела на меня с тем же выражением на лице, которое я подметила еще в главной комнате. Затем, прежде чем я могла что-либо произнести, она изо всех сил ударила меня по лицу.

«Ты знаешь, сколько забот это принесет твоему отцу?» – спросила она. Это были обидные слова, но я знала, что пощечину она дала мне на счастье и для того, чтобы отпугнуть злых духов. В конце концов, не было никакой гарантии, что мои ноги превратятся в «золотые лилии». Моя мать могла совершить ошибку при бинтовании моих ног, как ошиблась ее мать. Она очень хорошо справилась со Старшей Сестрой, но все могло случиться. Вместо ожидаемой награды я могла ковылять на безобразных обрубках, постоянно размахивая руками для поддержания равновесия, как моя мать.

Хотя мое лицо пылало от пощечины, я была счастлива. Пощечина была знаком того, что Мама впервые показала мне свою материнскую любовь, и я была вынуждена закусить губы, чтобы скрыть улыбку.

Мама за весь день не сказала мне ни слова. Она спустилась вниз и разговаривала с моими тетей, дядей, отцом и бабушкой. Дядя был добросердечным человеком, но как второй сын он не имел никакой власти в нашем доме. Тетя понимала, какие выгоды сулит создавшаяся ситуация, но как женщина, не имеющая сына, в семье она занимала самое последнее место.

Мама также не занимала важного положения, но, увидев выражение ее лица, когда сваха произносила свои речи, я поняла, какие мысли бродят у нее в голове. В доме все решали Папа и Бабушка, но на каждого из них можно было повлиять. Хотя заявление свахи и было хорошим знаком для меня, оно означало, что моему отцу придется усердно трудиться, чтобы собрать мне приданое, достойное более высокого брака. Если же он не согласится на предложение свахи, то лишится уважения не только в нашей деревне, но и во всем уезде.

Я не знаю, решили ли они мою судьбу в тот день, но для меня все уже перестало быть прежним.

Будущее Прекрасной Луны изменилось вместе с моим. Я была на несколько месяцев старше, но было решено, что нам обеим начнут бинтовать ноги в то же время, когда начнут бинтовать ноги Третьей Сестре. Хотя я продолжала выполнять свою работу за пределами дома, я больше никогда не ходила к реке с моим братом. Я больше никогда не ощущала прикосновения прохладной, быстро текущей воды к моей коже. До этого Мама никогда не била меня, но оказалось, что это был всего лишь первый из многочисленных ударов, которыми она награждала меня в течение нескольких последующих лет. Хуже того, мой отец перестал относиться ко мне по-прежнему. Я больше не сидела у него на коленях, пока он курил свою трубку. В одно мгновение я превратилась из никчемной девочки в нечто такое, что могло быть полезно семье.

Мои бинты и специальные туфельки, которые моя мать сделала для того, чтобы положить их на алтарь Гуаньинь, были отложены в сторону, так же как бинты и туфельки, сделанные для Прекрасной Луны. Мадам Ван принялась периодически наносить нам визиты. Она всегда приезжала в своем собственном паланкине. Всегда осматривала меня с головы до ног. Всегда спрашивала, как идет мое обучение домоводству. Я бы не сказала, что она была любезна со мной. Я была для нее всего лишь средством получить выгоду.

* * *

В течение следующего года мое обучение в верхней комнате стало более серьезным, и я уже многое знала. Например, что мужчины редко входят в женскую комнату; она была только нашей, где мы могли заниматься своей работой и делиться мыслями. Я знала, что почти всю свою жизнь проведу в комнате, подобной этой. Я также знала, что разница между нэй – внутренним миром дома – и вай – внешним миром мужчин – является самой сердцевиной конфуцианского общества. Будь ты беден или богат, будь ты императором или рабом, домашний мир предназначен для женщин, а внешний – для мужчин. Женщинам не следует выходить за пределы своих комнат ни в мыслях, ни на деле. Я также поняла, что нашими жизнями управляют два конфуцианских идеала. Первый – это «Три Повиновения», которые гласят: «Девочкой повинуйся своему отцу; женой повинуйся своему мужу; вдовой повинуйся своему сыну». Второй – это «Четыре Добродетели», которые определяли поведение женщины, ее речь, движения и занятия: «Будь целомудренной и уступчивой, спокойной и честной; будь тихой и приятной в речах; будь сдержанной и изящной в движениях; будь совершенной в ручной работе и вышивании». Если девочки не будут забывать эти принципы, они станут добродетельными женщинами.

Мои занятия теперь приобрели практический характер. Я научилась вдевать нитку в иголку, выбирать цвет ниток, делать маленькие и ровные стежки. Это было важно, так как Прекрасная Луна, Третья Сестра и я начали трудиться над туфлями, которые нам предстояло носить в течение двух лет, пока будет длиться процесс бинтования ног. Нам были нужны дневные туфли, специальные тапочки для сна и несколько пар плотных носков. Мы начали с вещей, которые подходили нам сейчас, чтобы затем перейти ко все меньшим размерам.

Что еще важнее, моя тетя начала учить меня нушу. В то время мне было не совсем понятно, почему она принимала во мне такое участие. Я по глупости считала, что если я усердна, то смогу вдохновить своим примером Прекрасную Луну. А если она будет усердной, то, возможно, выйдет замуж более удачно, чем ее мать. Но на самом деле моя тетя надеялась обучить нас секретному письму для того, чтобы мы с Прекрасной Луной, могли переписываться всю жизнь. Я также не знала, что это было причиной конфликта между моей тетей, моей матерью и Бабушкой. Ни Мама, ни Бабушка не были обучены нушу, равно как и мой отец и мой дядя не были обучены мужскому письму. Мне все же приходилось видеть мужское письмо, но не с чем было его сравнить в то время. Теперь я могу сказать, что мужское письмо отчетливое, каждый иероглиф легко вписывается в квадрат, в то время как нушу похоже на мушиные лапки или на птичьи следы на песке. В отличие от мужского письма, иероглифы нушу не представляют собой отдельных слов. Наши иероглифы по своей сути скорее фонетические. В результате каждый иероглиф может означать любое из слов, которые имеют одинаковое звучание. Поэтому если иероглиф обозначает звуки, которые создают, например, слово «ключ», то значение этого слова надо искать в контексте. И все же надо было приложить много усилий, чтобы убедиться в том, что мы не искажаем смысл написанного. Многие женщины – как моя мать и Бабушка – никогда не обучались этому письму, но они все же знали некоторые песни и истории, многие из которых звучали в ритме «та-дум, та-дум, та-дум».

Тетя обучила меня особым правилам нушу. Его использовали для того, чтобы писать письма, песни, автобиографии, уроки женских обязанностей, молитвы богине и, конечно же, популярные истории. Можно было писать кисточкой и чернилами на бумаге или на веере; делать вышивки на носовых платках или выткать текст на материи. Было можно и должно петь перед женщинами и девочками, но помимо прочего нушу было предназначено для чтения и наслаждения в одиночестве. Два главных правила нушу гласили: мужчины никогда не должны знать о том, что такое письмо существует, и мужчины никогда не должны соприкасаться с нушу в любой его форме.

* * *

Все шло своим чередом – Прекрасная Луна и я каждый день обучались новому мастерству, пока не настал мой седьмой день рождения – день, когда к нам снова пришел прорицатель. На этот раз он должен был выбрать одну дату для всех трех девочек – Прекрасной Пуны, меня и Третьей Сестры, единственной из нас, кто была в правильном возрасте для начала бинтования ног. Прорицатель мычал и хмыкал. Он сравнивал наши восемь знаков. Но когда все было сказано и сделано, он остановился на дне, обычном для девочек в нашем регионе, – двадцать четвертом дне восьмого лунного месяца. В этот день те, кому предстоит бинтование, возносят молитвы и возлагают последние подношения Деве с Крохотными Ступнями, богине, которая наблюдает за бинтованием.

Мама и Тетя заканчивали подготовку к бинтованию, делали новые ленты. Они кормили нас клецками с красной фасолью, чтобы помочь нашим костям стать мягкими, как клецки, и чтобы наши ступни размером не превосходили размер клецок. Многие женщины из нашей деревни приходили навестить нас в нашей верхней комнате. Названые сестры Старшей Сестры желали нам удачи, приносили нам сладости и поздравляли нас с официальным вступлением в пору женской зрелости. Звуки праздника наполняли нашу комнату. Все были счастливы, пели, смеялись, болтали.

Теперь я знаю, что было много вещей, о которых никто не говорил. (Никто не сказал, что я могу умереть. Только после того, как я перешла жить в дом мужа, моя свекровь рассказала мне, что одна из десяти девочек умирает от бинтования не только в нашем уезде, но и во всем Китае.)

Я знала только, что бинтование сделает меня более взрослой и более пригодной для замужества и приведет меня к величайшей любви и величайшей радости в жизни женщины – к рождению сына. Чтобы достигнуть этого, мне необходимо иметь пару превосходно перебинтованных ног с семью четкими признаками: они должны быть маленькими, узкими, прямыми, заостренными и выгнутыми, и при этом благоухающими и мягкими. Из всего этого самое главное – длина. Семь сантиметров – приблизительная длина большого пальца руки – это идеал. Дальше – форма. Совершенная ступня должна иметь форму, похожую на бутон лотоса. Она должна быть полной и округлой у пятки и заостряться спереди, чтобы весь вес тела, приходился на большой палец ноги. Это означает, что пальцы и свод ноги должны быть сломаны и загнуты назад к пятке. И, наконец, щель, образованная пальцами ног и пяткой, должна быть достаточно глубокой, чтобы туда могла встать большая монета. Если я сумею достичь всего этого, наградой мне будет счастье.

Утром двадцать четвертого дня восьмого лунного месяца мы поднесли Деве с Крохотными Ступнями клейкие шарики из риса, а наши матери возложили миниатюрные туфельки, которые они сшили раньше, на алтарь перед маленькой статуей богини Гуаньинь. После этого Мама и Тетя разложили квасцы, вяжущее средство, ножницы, специальные щипцы для ногтей, иголки и нитки. Они вынули длинные бинты, которые приготовили заранее; каждый бинт был шириной пять сантиметров, длиной три метра, и все они были слегка накрахмалены. Затем все женщины в доме поднялись наверх.

Старшая Сестра пришла последней и принесла ведро кипяченой воды, в которой плавали корни тутовника, молотый миндаль, травы, коренья, а также там была моча.

Как самая старшая, я пошла первой и была настроена показать всем свою храбрость. Мама вымыла мне ноги и натерла их квасцами, чтобы сжать ткани и уменьшить неизбежное кровотечение и гнойные выделения. Она обрезала мне ногти как можно короче. В это время мои бинты намокали, чтобы, высохнув у меня на ногах, стянуть ступни сильнее. Затем Мама взяла один из бинтов, приложила его конец к моему подъему и обернула четыре пальца, загнув их под ступню, а затем обернула бинт вокруг пятки. Следующая петля – вокруг щиколотки – удерживала первые две петли и не давала им ослабнуть. Смысл действия состоял в том, чтобы пальцы соединились с пяткой, образовав щель, но при этом оставив свободным большой палец, необходимый для ходьбы. Мама повторяла все эти действия до тех пор, пока все бинты не кончились. Тетя и Бабушка через ее плечо следили за тем, чтобы на бинтах не образовались складки и морщинки. Наконец Мама пришила край бинта как можно крепче, чтобы повязка не ослабла и чтобы я не могла высвободить ногу.

Она проделала то же самое с моей второй ногой. Затем Тетя приступила к бинтованию ног Прекрасной Луны. В это время Третья Сестра сказала, что хочет пить и пошла вниз. Когда с бинтованием ног Прекрасной Луны было покончено, Мама позвала Третью Сестру, но та не отозвалась. Часом раньше мне бы приказали пойти и найти ее, но с этого момента в течение последующих двух лет мне не разрешалось спускаться вниз по лестнице. Мама и Тетя обыскали дом и вышли на улицу. Мне хотелось подбежать к зарешеченному окну и выглянуть наружу, но мои ноги уже болели, так как бинты давили на кости и мешали кровообращению. Я взглянула на Прекрасную Луну. Ее лицо было бледным, что полностью соответствовало ее имени. Слезы текли по ее щекам двумя струйками.

Снаружи до нас доносились голоса Мамы и Тети: «Третья Сестра, Третья Сестра!»

Бабушка и Старшая Сестра подошли к окну и выглянули наружу.

«Айя», – пробормотала Бабушка.

Старшая Сестра обернулась к нам. «Мама и Тетя в доме у соседей. Вы слышите, как хнычет Третья Сестра?»

Мы с Прекрасной Луной отрицательно покачали головами.

«Мама тащит Третью Сестру по улице», – сообщила Старшая Сестра.

Теперь мы слышали, как Третья Сестра кричала: «Нет, не пойду! Я не хочу делать это!»

Мама громко ругала ее: «Ты пустое ничтожество! Ты помеха нашим предкам!»

Это были некрасивые слова, но вполне обычные, их можно было услышать в нашей деревне почти каждый день.

Третью Сестру втолкнули в комнату. Она упала, но тут же вскочила на ноги, бросилась в угол и сжалась там.

«Это будет сделано. У тебя нет выбора», – сказала Мама.

Глаза Третьей Сестры безумно метались по комнате, выискивая место, где бы спрятаться. Ее схватили, и ничто не могло остановить неизбежного. Мама и Тетя приблизились к ней. Она сделала последнее усилие увернуться из-под их протянутых к ней рук, но Старшая Сестра удержала ее. Третьей Сестре было только шесть лет, но она боролась, как только могла. Старшая Сестра, Тетя и Бабушка держали ее, пока Мама поспешно накладывала бинты. Все это время Третья Сестра кричала. Несколько раз ей удавалось высвободить руки, но их снова скручивали. На одну секунду Мама ослабила хватку, и тут же Третья Сестра начала молотить ногой по воздуху, а ее бинты мотались вверх и вниз, как лента акробата.

Мы с Прекрасной Луной были в ужасе. Так в нашей семье себя никто не вел. Но мы могли только сидеть и смотреть, потому что теперь наши ноги кололо, словно кинжалом, от самых ступней до бедер. Наконец Мама выполнила свою задачу. Она опустила ногу Третьей Сестры на пол, встала, посмотрела на свою младшую дочь с отвращением и выплюнула единственное слово: «Никчемная!»

Сейчас я расскажу о следующих нескольких минутах и о неделях, продолжительность которых в такой длинной жизни, как моя, должна быть незначительной. Но мне они показались вечностью.

Вначале Мама посмотрела на меня, потому что я была самая старшая.

«Вставай!»

Это было выше моего понимания. Кровь в ступнях пульсировала. Еще несколько минут назад я была так уверена в своем мужестве. Сейчас же я изо всех сил старалась удержать слезы, но мне это не удалось.

Тетя потрепала Прекрасную Луну по плечу.

«Встань и иди».

Третья Сестра все еще хныкала, лежа на полу.

Мама сдернула меня со стула. Слово боль не может описать те ощущения, которые я испытала. Мои пальцы были подвернуты под ступни, так что весь мой вес приходился на них. Я попыталась устоять на пятках. Когда Мама увидела это, она ударила меня.

«Иди!»

Я старалась изо всех сил. Как только я дотащилась до окна, Мама нагнулась и поставила Третью Сестру на ноги, подтолкнула ее к Старшей Сестре и сказала: «Проведи ее по комнате десять раз взад и вперед».

Услышав эти слова, я поняла, что меня ожидает, и это было непостижимо. Видя, что происходит, Тетя, занимавшая самое низкое положение в нашей семье, грубо схватила свою дочь за руку и тоже стащила ее со стула. Слезы текли у меня по лицу, пока Мама водила меня по комнате. Я слышала свое хныканье. Третья Сестра продолжала вопить и пыталась освободиться от Старшей Сестры. Бабушка, чьей обязанностью в качестве самой важной персоны в семье было просто сидеть и надзирать за происходящим, взяла Третью Сестру за другую руку. Сдерживаемая двумя людьми, которые намного сильнее ее физически, Третья Сестра была вынуждена подчиниться, но это не означало, что ее громкие жалобы хоть немного стихли. Только Прекрасная Луна скрывала свои чувства, показывая, что она хорошая дочь, хотя тоже занимает низкое положение в семье.

После десяти кругов по комнате Мама, Тетя и Бабушка оставили нас одних. Мы все трое были почти парализованы болью, но наши испытания только-только начались. Мы не могли есть. Даже при пустых желудках нас рвало от сильной боли. Наконец все в доме улеглись спать. Каким облегчением было лечь и вытянуться, просто держать ноги на одном уровне с остальным телом. Но через несколько часов начались новые страдания. Наши ступни горели, будто лежали в жаровне среди горячих углей. Странные мяукающие звуки вылетали из наших гортаней. Бедняжка Старшая Сестра была вынуждена делить с нами ночлег. Она изо всех сил старалась развлечь нас волшебными сказками и самым осторожным образом напоминала нам о том, что каждая девочка из приличной семьи, имеющей положение, во всем великом Китае проходит через бинтование, и лишь тогда может стать достойной женщиной, женой и матерью.