Текст книги "Услышь голос сердца"
Автор книги: Лиз Карлайл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Чего он хочет? Конечно, он хочет жениться на ней. Он отчетливо осознал это, увидев, как этот проклятый Ленотр прикоснулся к Эви. Возможно, он сошел с ума, но ему хотелось, чтобы Эванджелина Стоун стала его маркизой. Чтобы она родила ему детей и вообще чтобы выполняла все, что традиционно требуется от жены. Например, поддерживала его в болезни и в здравии. Более того, Эллиот хотел дать то же самое ей, потому что она всего этого заслуживала. Тем не менее следовало напомнить себе, что ему не впервой хотелось предложить и получить все эти приятные вещи. Эллиот заставил себя вспомнить горькую правду.
Любит ли он Эванджелину? Наверное, нет, потому что он был уверен, что утратил способность любить много лет назад. Будучи наивным, неопытным юнцом, он любил Сесили. А потом был вынужден с корнем выкорчевать из сердца эту любовь. Последние десять лет его жизни показали, что он полностью освободился от этого чувства. Он вспомнил свое ощущение, когда держал Эванджелину в своих объятиях, и удивлялся тому, что смог допустить такое. Почему после стольких лет жизни, не отягощенной соблюдением моральных принципов, его, погрязшего в грехах, с такой силой потянуло к этой девушке? Почему он был готов хитрить и обманывать, лишь бы заполучить ее? Разве при этом его очерствевшее сердце не обливалось кровью? Обливалось. Но он продолжал хитрить и обманывать, потому что, видимо, был не способен измениться.
Чувство, похожее на отчаяние, заставляло его с готовностью взять ее невинность, сознавая при этом, что, кроме этого, ей, наверное, больше и дать ему нечего. Это уже не любовь, а кое-что посерьезнее. Чувство, которое он испытывал к Эванджелине, в корне отличалось от того, что вызывала некогда его давно позабытая невеста.
Неужели то, что он испытывал к Сесили, и было настоящей любовью?
Наверное, нет. Ее преднамеренный обман, несомненно, развеял его юношеские мечты и заставил очерстветь его сердце. Боль прошла, сменившись жаждой мести, причем не только по отношению к ее любовнику, но и ко всему бомонду, который сначала потешался над ним, потом шептался за его спиной, а затем стал относиться к нему с презрением.
И никто – даже Хью, который не мог не видеть того, что происходило, – не потрудился объяснить ему, что Сесили Форсайт – всего лишь бессовестная кокетка. Она не стеснялась в средствах, охотясь за богатым мужем, и с этой целью даже забеременела от лорда Крэнема, хотя ее ожидания и не оправдались. Теперь-то Эллиот понимал, что, к тому времени как он, наивный и неопытный, приехал в Лондон, светское общество уже с трудом выносило Сесили. Только из уважения к ее некрасивой, но знатного происхождения тетушке, которая, благодаря богатому приданому, вышла замуж за увязшего по уши в долгах барона, пользующегося сомнительной репутацией, общество кое-как терпело Сесили. Тем более что ни для кого не было секретом, что леди Хауэлл, как и все, с трудом выносила племянницу своего супруга.
Однако если расторжение помолвки было дурным сном, то смерть Сесили обернулась настоящим кошмаром. После того как Эллиот отказался жениться на своей невесте, поползли слухи о том, что племянница лорда Хауэлла уехала в деревню залечивать разбитое сердце, с которым жестоко обошелся заносчивый маркиз Рэннок. Лондонские сплетники обожали приукрасить подробностями любой скандал, и Эллиот знал, что его настойчивые попытки убить Годфри Мура только подливали масла в огонь.
К тому времени как Эллиот приехал в Лондон после похорон отца, беременность Сесили уже нельзя было скрыть, но этот факт не помешал светскому обществу обвинить его в том, что он бросил беременную невесту. Как случилось, что Сесили умерла менее чем через месяц после этого, Эллиот не знал. Ее нашли в какой-то квартире умершей от потери крови. Поговаривали, что Сесили безуспешно пыталась избавиться от ребенка, и Эллиот не сомневался, что так оно и было.
Напрасно разъяренный сэр Хью убеждал всех, что любому, кто умеет считать, должно быть ясно, что Эллиот пробыл в Лондоне слишком короткое время и не мог оставить девицу с таким большим сроком беременности. После ее смерти зловещие слухи не прекратились, подогреваемые тем, что Эллиот не желал их опровергать и вел себя заносчиво и презрительно.
Ветер снова сменил направление, и дождь барабанил теперь по стене башни. Заметив, что рукав пиджака стал мокрым, Эллиот вышвырнул недокуренную сигару и закрыл окно. Вдруг почувствовав себя очень уставшим, он взглянул на часы; половина двенадцатого. Эванджелина не придет. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как они стояли обнявшись на террасе. В доме давно все спали. Интересно, что бы он стал делать, если бы Эванджелина приняла его предложение выйти за него замуж? Надеяться, что она не обратит внимания на его имя и фамилию в свидетельстве о браке?
Эванджелина трижды поднимала руку и трижды опускала ее, не решаясь постучать в дверь. Она стояла в коридоре босиком на каменном полу и дрожала от холода, несмотря на ночную сорочку и халат. Всего несколько часов назад она была уверена, что поступает правильно. Теперь уверенности значительно поубавилось.
Эви поднялась по винтовой башенной лестнице только после того, как убедилась, что Этьен и Уинни заснули. Время сначала тянулось очень медленно, а когда момент настал, она уже не чувствовала прежней решимости. То, что она задумала, навсегда изменило бы ее дружеские отношения с Эллиотом. Однако при воспоминании о его прикосновениях и охватившем ее сладком томлении она снова подняла руку и на этот раз нерешительно постучала.
Эллиот открыл дверь и при тусклом свете лампы, стоявшей возле его кровати, увидел Эванджелину. Она стояла босая, на лице застыло выражение неуверенности, однако цель ее визита не оставляла сомнений.
Ни слова не говоря, Эллиот втащил ее в комнату и заключил в объятия, каблуком сапога затворив дверь.
– Эви, – прошептал он, поглаживая ее по спине и отыскивая губами ее губы. Им обоим не нужно было слов. Все, что требовалось сказать, он сказал на террасе, а теперь вновь позволил желанию овладеть собой.
Эванджелина одной рукой обняла его за шею. Ее теплый атласный язычок с готовностью скользнул в его рот, и Эллиот, предвидя реакцию, уже был готов контролировать себя. Но когда ее другая рука, забравшись под сорочку, прикоснулась к его обнаженному телу, он содрогнулся. Страстная потребность в ней настойчиво заявила о себе.
Все сомнения, которые, возможно, были у Эванджелины, исчезли, уступив место страсти. Ее руки, уверенные и требовательные, прикасались к нему, и Эллиот упивался ее прикосновениями. Подхватив на руки, он отнес ее на кровать и, не отрывая губ, положил ее на спину. Потом подошел к прикроватному столику и, подкрутив фитиль, уменьшил освещение до минимального. «Я слишком спешу», – подумал он. «Ты слишком медлишь», – требовательно возразил внутренний голос.
– Эванджелина, ты уверена? – спросил он, не поднимая глаз.
В ответ она поднялась на колени у него за спиной, и ее руки снова скользнули под сорочку – прохладные и сильные на его разгоряченной коже. Она без труда сняла ее через голову и поцеловала в углубление возле ключицы.
– Я уверена, Эллиот, – шепнула Эванджелина. Прикосновение ее руки и звук голоса, произнесшего его имя, вызвали у него такой же сердечный трепет, какой охватил его, когда он впервые приехал в Чатем – несчастный и сердитый – под проливным дождем. Тогда в холле она положила руку ему на локоть, а он заглянул в ее ласковые глаза и, почувствовав, как защемило сердце, ощутил сладкую боль предвкушения во всем теле.
Он быстро разделся и вытянулся рядом с ней, ощущая прижавшуюся к нему девушку каждой клеточкой своего тела. Потом с каким-то благоговением он распахнул полы ее халата. В комнате стояла полутьма, и он представил себе, что видит сквозь тонкую ткань ночной сорочки округлости полных грудей. Стоило ему протянуть руку, и он сразу же нащупал их, затвердевшие от нарастающего желания.
Эванджелина задрожала под его пальцами.
– Возьми меня, Эллиот, – прошептала она в темноте. – Возьми сейчас же.
– Ах, Эви! – шепнул он в ответ, лаская грудь. – Я это сделаю, только не спеша. Ты особенная. Тебя нужно смаковать. – Он наклонился к ней, жадно втянул в рот сосок вместе с тканью и чуть не задохнулся от радости, почувствовав, как Эванджелина выгнулась ему навстречу в трепетном ожидании. Он обласкал каждую ее грудь и, слыша ее тихие вздохи удовольствия, испытал странную робость. Она была такая страстная, такая нетерпеливая. В отличие от всех других женщин, которых он знал, ее чувства казались такими чистыми и простыми. Почувствовав, как начали двигаться ее бедра, он нетерпеливо скользнул рукой под ночную сорочку.
Оторвавшись от ее губ, он поднял голову и заглянул ей в глаза. Приспособившись к полутьме, он наблюдал за ней, поднимая руку все выше.
– Смотри на меня, Эви, – шепнул он, – я хочу наблюдать за тобой, когда прикасаюсь к тебе, дорогая. – Приподнявшись на локте, он внимательно смотрел ей в лицо, добравшись пальцами до покрытого кудряшками треугольника между ног. – Это мое, Эви? – Он нежно потянул за волосы, видя в полутьме, как она едва заметно кивнула. – Помни, что я говорил тебе, Эви. Я беру то, что принадлежит мне. – С этими словами он запустил в нее палец и почувствовал, как она напряглась. Там было горячо и влажно – все готово его принять.
«Нет, еще рано», – предупредил себя Эллиот. Он убрал пальцы, и она протестующе застонала, выгнувшись навстречу. Он немедленно вернул руку на то же место и принялся массировать подушечкой большого пальца крохотный бутон ее женственности, уже затвердевший и напрягшийся от желания. Она снова тихо застонала, и он почувствовал, как ее мышцы сжали его пальцы.
Он снова прикоснулся к ее губам, повторяя языком каждое движение пальцев. Вскрикнув от наслаждения, она прижалась к нему, инстинктивно ища завершения, хотя еще не понимала, что это такое. Он чувствовал, что она натянута словно тетива лука. Наконец напряжение, достигнув предела, пошло на убыль, и ее тело конвульсивно содрогнулось в его объятиях.
Наблюдение за ее оргазмом принесло ему, кажется, большее наслаждение, чем удовлетворение собственной страсти. Эта мысль очень удивила его. Ему было непривычно радоваться тому, что бескорыстно доставляешь удовольствие другому. Он хотел лишь подготовить ее к принятию его тела, но, делая это, получил невероятное удовольствие. В прошлом, если женщина получала от близости с ним наслаждение, это происходило скорее случайно, чем преднамеренно. Удовлетворение женщины никогда его особенно не волновало. Потребность доставить удовольствие – это было что-то новое, и он не знал, как к этому следует относиться. Но все его опасения исчезли, как только ресницы Эванджелины затрепетали и она вздохнула.
Она ощутила глубокую умиротворенность, и когда Эллиот точными движениями начал снимать с нее халат и сорочку, она подчинилась ему, не испытывая ни стыда, ни смущения. Она еще не понимала, что мужчина способен дать женщине такое наслаждение, но ей уже хотелось узнать об этом больше и больше. Почему бы нет, ведь она была с Эллиотом? Она могла довериться ему. Ей безумно захотелось доставить ему такое же наслаждение, какое он доставил ей. Эви повернулась к нему лицом и, обняв его, прижалась к его теплому телу. Его великолепное обнаженное тело, которое она уже мельком видела в пруду, предстало теперь во всей красе.
Эванджелине вдруг захотелось приласкать его. В почти полной темноте она разглядела, как Эллиот улыбнулся, когда она прижала ладонь к его груди. Потом ее рука скользнула вниз по подтянутому животу и опустилась еще ниже. Когда ее пальцы прикоснулись к напряженной, горячей плоти, Эллиот судорожно сглотнул.
– Ох, Эви! Эванджелина, кажется, поняла.
– Можно я тебя потрогаю… там?
Она увидела, как Эллиот закусил нижнюю губу.
– Господи, я не знаю, – хрипло пробормотал он, – сумею ли я… сдержаться.
Эви снова провела рукой по его животу, чувствуя, как вздрагивает кожа от ее прикосновения. Она обхватила рукой его набухшую плоть, ощущая под пальцами мощную пульсацию. На ощупь это было похоже на бархат, туго натянутый на металл. Она с благоговением провела по нему несколько раз рукой, ощущая мощь, скрытую под самой поверхностью.
– Эви, я не могу больше сдерживать себя, – со стоном пробормотал он. Обхватив обеими руками ее лицо, он жадно поцеловал ее. Язык его грубо вторгся в ее рот, ствол его крепко прижался к ее животу, а мощные колени заставили ее раздвинуть бедра.
Ощущение на себе его веса завораживало ее. Эванджелина инстинктивно приподняла ему навстречу живот и груди и почувствовала, как его ствол скользнул между ее ног и остановился у входа. Потом он подхватил руками ее ягодицы и, приподняв их, начал проталкиваться внутрь. Она судорожно глотнула воздух.
– Эви, милая, извини, я боюсь причинить тебе боль, – сказал он, но сдержаться уже не смог и одним плавным движением вторгся в нее.
Она почувствовала на мгновение острую боль и, должно быть, вскрикнула, потому что Эллиот замер и слегка отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Боже мой, Эванджелина, прости! Я… я не смог сдержаться.
Инстинктивно понимая, что худшее осталось позади, она была теперь готова отплатить ему за доставленное удовольствие.
– Ах, Эллиот! – прошептала она, крепко обняв его. – Вернись ко мне, там пусто без тебя.
Руководствуясь женским чутьем, она соблазнительно приподняла бедра, и он снова оказался полностью внутри ее тела. Эванджелина быстро подстроилась к заданному им древнему как мир ритму движения. Ей показалось, что прекраснее этого нет ничего на свете.
Эллиот, приподняв голову, наблюдал за изменениями выразительного лица двигавшейся под ним Эванджелины. Ее движения были плавными, изящными, что говорило о наличии опыта. Но она была новичком, несомненно, о чем свидетельствовал символ ее девственной непорочности, который ему только что пришлось преодолеть.
Тем не менее Эванджелина четко знала, что делает. Что делает с ним. Она соблазняла, пользуясь всеми уловками опытной куртизанки. Нет, не то! У Эллиота было множество куртизанок, но ни одна не могла сравниться с ней. Сейчас это было взаимное удовлетворение, которого Эллиот никогда в жизни не испытывал. Именно это и называется «отдаваться друг другу», подумал он, хотя сам мог об этом только догадываться.
Ценой неимоверных усилий он заставил себя сдержаться, чтобы достичь наивысшей точки наслаждения одновременно с ней. Раньше ему такое и в голову не приходило, но сейчас, когда они вместе достигли кульминации, он услышал свой голос, хрипло прошептавший ее имя, и понял, что такого с ним в жизни еще не бывало.
Обессилевший, он упал на нее, чувствуя, как под ним все еще вздрагивает ее тело. Он слышал удары ее сердца. Или это его собственное сердце билось так бешено? Они еще долго лежали без движения, чувствуя, как напряжение постепенно покидает их все еще слившиеся тела.
– Эллиот, любовь моя, – шепнула она с благоговением. Он замер и пристально посмотрел ей в лицо. – Да, моя любовь… потому что я действительно люблю тебя, – сонным голосом пробормотала она. Глаза у нее были закрыты, она почти заснула. Эллиот, не сводивший с нее взгляда, заметил пятнышко крови на ее изящном бедре, осознав до конца, что оно означает потерю невинности.
Неужели она любит его? Он не поверил ей. Не может быть! Он, неисправимый мерзавец, осмелился обесчестить женщину, даже мизинца которой не стоит, а она в ответ прошептала ему, что любит. Он постарался забыть на время о содеянном и с жадностью сосредоточил внимание на словах, которые она произнесла. Он подтянул ее еще ближе к себе и уложил ее голову на сгиб своей руки. То, что произошло между ними, было подлинным и по-настоящему прекрасным. Это, конечно, было больше чем удовлетворение плотской потребности. Но любовь? Как она могла любить его? Она его совсем не знает. Тем не менее она произнесла эти слова. Он закрыл глаза, смакуя их волшебную прелесть. Услышать такое – редкостный подарок, и он будет вечно хранить их в памяти, пусть даже завтра она их и не повторит.
Эванджелина пошевелилась в его объятиях и медленно открыла глаза. Заметив, что он за ней наблюдает, она даже вздрогнула, вспомнив, что сказала ему о своей любви. Ее побудило к этому нечто большее, чем красота того, что произошло между ними. Но она подумает об этом завтра. Теснее прижавшись к нему, она ласково провела рукой по его подбородку, шее, плечу. Ее пальцы наткнулись на рубец от недавно зажившей раны, и она почувствовала, как он едва заметно вздрогнул.
– Тебе следует быть осторожнее, Эллиот, – сонно пробормотала она.
– Это пустяк, Эви. Всего лишь царапина, – ответил он, перебирая пальцами ее волосы. – Спи, милая. Я хочу еще раз заняться с тобой любовью, прежде чем ты уйдешь из моей постели.
Она послушно расположилась поудобнее и заснула глубоким сном без сновидений с ним рядом. Когда она проснулась, буря за окном утихла, лампа была погашена и Эллиот, который так и не заснул, снова любил ее, а потом они еще долго лежали в объятиях друг друга, пока ей не пришло время незаметно проскользнуть в свою спальню.
Глава 11
Эванджелина давно поняла, что счастье не бывает долговечным, однако и она не догадывалась о том, что беды обрушатся на Чатем-Лодж столь стремительно. Проведя волшебную ночь в объятиях Эллиота, она на рассвете незаметно вернулась в свою спальню. Проследив за отправкой «Леопольда», она позавтракала в компании загрустившего Этьена, который, очевидно, поссорился со своей кокетливой дамой сердца и больше не упоминал о Франции. Эванджелина сделала вид, что не заметила его разочарования, пожелала ему счастливого пути и, поцеловав в щеку, проводила в Лондон.
После отъезда гостя она направилась в студию, чтобы побыть одной, пока не встали дети. Ей хотелось подумать об Эллиоте, спокойно посидеть и пережить вновь каждое мгновение прошедшей ночи – наверное, кроме одного. Будет ли он все тем же нынче утром? Не изменило ли что-нибудь в их отношениях ее импульсивное безыскусное признание? Теперь она и Эллиот были любовниками. Но разве любовники не говорят друг другу слова любви? Хотя Эллиот их не произнес. Их произнесла Эванджелина. И она очень боялась, что это были не пустые слова. Тем не менее она не жалела о том, что призналась ему, инстинктивно понимая, что ему нужно услышать эти слова.
Словно в оправдание, она напомнила себе, что он просил ее выйти за него замуж. Но ей почему-то казалось, что так и должен поступить настоящий английский джентльмен, если ему нужна женщина, но он не желает удовлетвориться любовницей или обычной проституткой. И хотя он так и не захотел рассказать о причинах расторжения своей помолвки, Эванджелина понимала, что, наверное, не так-то просто оправиться после потери любимого человека. Но она была не настолько глупа, чтобы считать, будто такой человек, как Эллиот, не имел физиологических потребностей. Да, наверное, этим все и объясняется. Эллиот потерял женщину, которую любил. Он предложил Эванджелине выйти за него замуж, потому что находил ее физически привлекательной, и, наверное, женился бы на ней. Но Эванджелина своим вызывающим поведением сделала такую жертву с его стороны абсолютно ненужной, однако, как ни странно, он отнюдь не обрадовался, когда она отказалась выйти за него замуж. Более того, он, кажется, даже рассердился, хотя Уинни не раз говорила ей, что мужчины ужасно спесивые создания. Более того, Эллиот, кажется, быстро оправился от этого разочарования: как только она появилась в его комнате, то в тот же миг оказалась в его объятиях, а потом и в его постели.
В его постели. Силы небесные! Эванджелина даже не подозревала, что существует подобное наслаждение.
Она и думать не желала о том, чтобы с ним расстаться. Если не считать ее семьи и ее работы, то, кроме Эллиота, ей ничего не нужно было в жизни. Да, она должна была выполнить обещание и сделает это любой ценой, но Эллиот был ей нужен. Очень нужен.
Потом Эванджелина заставила себя приняться за работу натянула холсты на подрамники, добавила несколько штрихов к почти законченному портрету Эллиота. Его можно было бы закончить несколько недель назад, но ей не хотелось с ним расставаться. Так прошел час. Потом начали постепенно просыпаться и спускаться к завтраку обитатели дома. Затем к ней вошла Николетта и, пожелав доброго утра, распахнула двери в сад и вышла на освещенную солнцем террасу, оставив двери, по просьбе Эванджелины, открытыми. Как всегда после бури, утро было великолепным.
Вскоре появились Эллиот с Майклом, и, как только Майкл чем-то отвлекся, Эллиот тайком поцеловал ее в лоб и тихо спросил:
– Надеюсь, тебе спалось хорошо, Эви? – Его озорная понимающая улыбка согрела ее сердце сильнее, чем утреннее солнце.
– Да, мистер Робертс, спасибо, – ответила она как ни в чем не бывало, когда к ним снова подошел Майкл. – Надеюсь, вы тоже хорошо спали?
Ответив, что он спал чрезвычайно хорошо, Эллиот с энтузиазмом присоединился к детям, решившим вместе разобрать костюмы для предполагаемой постановки шекспировской пьесы. Эванджелина наблюдала за ними с некоторым разочарованием, потому что ей хотелось бы в это особое утро побыть с Эллиотом. Но Майклу было с ним хорошо, а это важнее всего. До знакомства с Эллиотом Робертсом Эванджелина считала всех английских джентльменов из аристократического общества недалекими, тщеславными и в большинстве своем распущенными людьми. Но Эллиот был совсем не такой, поэтому она чувствовала себя немного виноватой из-за того, что красила, так сказать, всех английских мужчин одной краской.
Эванджелина продолжала работать, а дети, как всегда задавали самые невероятные вопросы, входили и выходили из студии, таскали туда-сюда какие-то книги и загадочные коробки, и в целом все шло как обычно. В половине двенадцатого Эванджелине показалось, что на дорожке у парадного входа заскрипели колеса подъехавшего экипажа, но она знала, что Болтон, прежде чем допустить в дом незнакомых посетителей, подвергал их тщательному допросу и всегда официально докладывал об их приходе.
Кроме нее и Уинни, уклонившейся от участия в постановке пьесы, все население дома находилось на нижней террасе, где, очевидно, шла репетиция спектакля и откуда время от времени доносились взрывы веселого смеха.
Эванджелина очень удивилась, услышав возбужденные голоса в коридоре перед входом в студию. Можно было различить протестующий голос Уинни и резкий, хорошо поставленный, властный голос, который произнес:
– Будьте уверены, мисс Стоун примет нас, миссис Уэйден, или ей придется встретиться с моими адвокатами. А этого, я надеюсь, никто из нас не хочет.
Дверь распахнулась, и ошеломленная Эванджелина увидела на пороге пожилую даму, которая стояла, гордо вытянувшись в струнку. Она обвела комнату холодным, оценивающим взглядом, и Эванджелине вдруг пришло в голову, что так, наверное, выглядел Завоеватель перед тем, как высадиться на берега Англии.
Высокая стройная дама была в элегантном черном дорожном костюме, который великолепно оттенял ее безупречно причесанные седые волосы. На вид ей было за шестьдесят, но ее холодная красота была из тех, что практически не увядает с годами. Слева от леди стояла расстроенная Уинни, а за ее спиной – красивая черноволосая женщина в темно-сером шелковом платье, которая держала под руку немолодого джентльмена. С трудом подавив чувство отвращения, Эванджелина поднялась со своего места.
– Извините за вторжение, мисс Стоун, – сказала Уинни, хотя столь официальный тон у них никогда не был в обиходе. – Позвольте представить Гонорию Стоун, вдовствующую графиню Трент.
Эванджелина элегантно присела в реверансе.
– Чему я обязана этим неожиданным удовольствием, миледи?
– Я приехала по делу, мисс Стоун, – заявила вдова. – Позвольте представить вам вашего дядю лорда Трента и его супругу леди Трент.
Эванджелина окинула джентльмена оценивающим взглядом, с некоторым удовлетворением заметив, что он явно побледнел и поежился.
– Дядюшку я уже знаю, миледи, – сказала она холодно, кивком указав на него, – а вот с тетушкой, хотя и с большим опозданием, рада познакомиться.
– У вас иностранный акцент, – неожиданно заявила вдовствующая графиня.
Эванджелина с трудом подавила усмешку.
– Это зависит от того, что считать иностранным, миледи. Мой фламандский, уверяю вас, безупречен. Не желаете ли продолжить беседу на фламандском?
– Какая дерзость! Однако этого я и ожидала, – фыркнула вдовствующая графиня. – Не предложите ли нам сесть?
Эванджелина указала на диван:
– Садитесь, пожалуйста. Не угодно ли кофе?
Лорд и леди Трент пробормотали что-то невнятное, похожее на отказ, и уселись на диване по обе стороны от вдовствующей графини, словно королевские телохранители. Новоиспеченный граф Трент выглядел чуть ли не старше своей мачехи, тогда как младшей леди Трент было около тридцати пяти лет и она была очень похожа на графиню, что было неудивительно, потому что она приходилась ей также родной племянницей.
Когда умерла бездетной первая жена ее пасынка, необходимо было найти новую невесту. Гонории требовалось, чтобы невеста была послушной, могла рожать детей и имела отличную родословную. Всем этим требования как нельзя лучше отвечала ее семнадцатилетняя племянница, которая начала выезжать в свет, как только истек минимальный срок траура. В старинном родовом гнезде Трентов появилась новая молодая хозяйка.
Сама себе удивляясь, Эванджелина не чувствовала страха в присутствии непрошеных гостей, а лишь холодное возмущение и желание бороться. Она боялась этой битвы, но хотела, чтобы она началась как можно скорее. Чем скорее решится этот вопрос, тем скорее у нее появится возможность заняться собственной жизнью. Она лишь надеялась, что ни дети, ни Эллиот не узнают об этих посетителях.
– Ну что ж, – начала Эванджелина, усевшись в кресло, – должно быть, у вас действительно неотложное дело, потому что оно заставило вас после стольких лет приехать в Чатем. Говорите, прошу вас.
Вдовствующая графиня прищурила глаза и окинула ее недоверчивым взглядом.
– Вам, очевидно, неизвестно, мисс Стоун, что ваш дед недавно умер?
– Я знаю об этом, миледи.
– Мы приносим вам свои соболезнования, – поддержала ее Уинни.
Вдовствующая графиня нахмурилась, недовольная их выдержкой и хорошими манерами.
– Я решила, что вы об этом не знаете, – ядовито заметила она, – поскольку не носите траура.
– Я не ношу траура, потому что я его не знала, мэм.
– Вот как, мисс Стоун? Признаюсь, меня не удивляет ваше отношение.
– Зачем вам удивляться, миледи, если вы сами позаботились о том, чтобы между моим отцом и дедом прекратились всякие отношения. – Эванджелина старательно продолжала говорить самым вежливым тоном, не выдавая никаких эмоций. – Надеюсь, теперь вам ясно, почему я не ношу траура по человеку, с которым при его жизни мне было запрещено поддерживать связь.
– Понятно. Ваше неуважительное отношение продиктовано чувством возмущения.
– Ошибаетесь, миледи. Мы, внуки, не слишком страдали от пренебрежения со стороны деда и бабушки и в любое время были готовы принять вас в своем доме, в чем вы могли убедиться сегодня.
– Миссис Уэйден, вы ведь ее воспитательница, не так ли? Почему вы не научили ее уважать старших? – Гостья явно начинала терять терпение.
Уинни по примеру Эванджелины не поддалась на провокацию и ответила с самой лучезарной улыбкой:
– Манеры мисс Стоун безупречны, миледи. Однако я теперь всего лишь ее компаньонка, поскольку она уже совершеннолетняя, а мой деверь является ее доверенным лицом.
– Как? Еще один иностранец?
– Питер наполовину англичанин, – вступилась Эванджелина, – его мать была кузиной герцога Фотрейского.
– Вот как? – заметила графиня, вздернув подбородок. – Но это все равно не имеет значения. Он занимается торговлей. Но все это пусгяки по сравнению с проблемой, ради обсуждения которой мы сюда приехали.
– Ах да, проблема. Умоляю вас, мэм, поскорее объясните нам, в чем дело, – сказала Эванджелина с убийственной вежливостью.
– Итак, мисс Стоун, ваш дед умер, и семья должна решить вопрос о праве первородства. Ваш дядя, – вдовствующая графиня сморщила нос и почти с неприязнью взглянула на сидевшего рядом седовласого мужчину, – не имеет наследников, и, судя по всему, едва ли можно надеяться, что они у него появятся.
При этих словах, произнесенных самым холодным тоном, младшая леди Трент опустила голову и покраснела.
– Поскольку ваш дядюшка Фредерик умер бездетным…
– Позвольте исправить вас, миледи, – вмешалась Эванджелина. – У него остался очаровательный ребенок. Это та девочка, заняться воспитанием которой вы отказались пять лет назад.
Графиня расправила плечи.
– Ну да, мисс Стоун. Девочка. Наполовину португалка, к тому же незаконнорожденная. – Она презрительно фыркнула. – Но я не ее имела в виду, и вы, мисс Стоун, прекрасно знаете это. У Фредерика не было детей. Ваш отец, Максвелл, младший сын, поэтому сейчас Майкл является предполагаемым наследником.
– Я понимаю это, – согласилась Эванджелина.
– Вот как? В таком случае вы должны также понимать, что, как наследник состояния и титула Трентов, мальчик должен быть подготовлен соответствующим образом к исполнению своего долга перед семьей. Он должен знать свои обязанности перед обществом и наши политические цели. Более того, он должен получить образование, подобающее будущему графу Тренту. А потом он должен жениться в соответствии со своим статусом.
– Что вы предлагаете конкретно, миледи? – невозмутимым тоном спросила Эванджелина.
– Если мальчик будет воспитываться под моим наблюдением, то общество, я уверена, скорее забудет о том, что его мать была иностранкой и простолюдинкой. Нельзя допускать, чтобы наследник Трентов бегал словно дикарь в каком-то обиталище художников, был свидетелем всяких вольностей и набирался революционных идей, завезенных сюда с континента. – Вдовствующая графиня обвела презрительным взглядом холсты, мольберты, картины и заваленный рабочими материалами стол. – Я уверена, что вы не станете противиться повороту к лучшему в судьбе вашего младшего брата.
Эванджелине было все труднее и труднее держать себя в руках.
– Миледи, уверяю вас, что под этой крышей Майкл научится всему, что необходимо будущему пэру Англии. И еще уверяю вас, что у нас в чуланах не прячутся ни революционеры, ни вольнодумцы и что Майкл вовсе не бегает словно дикарь…
К сожалению, предполагаемый наследник выбрал именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою «дикарскую» сущность, ворвавшись с душераздирающим криком сквозь раскрытую дверь с деревянной шпагой в руке. Нанеся серию колющих ударов по шторам, он развернулся на каблуках и бросился к узкой лестнице, ведущей на верхнюю галерею. На мальчике был надет сиреневый плащ Николетты. Голову украшал съехавший набок потрепанный парик из длинных белокурых локонов. Следом за Майклом, явно не заметив троицу, восседающую на диване, влетели Эллиот и Тео, грозно размахивавшие деревянными шпагами. Их яркие плащи развевались за плечами. Чуть не потеряв копну белокурых локонов, Майкл повернулся лицом к своим преследователям.
