Текст книги "Услышь голос сердца"
Автор книги: Лиз Карлайл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Глава 16
Когда Джералд Уилсон в десять часов утра подъехал в карете его светлости к резиденции Рэннока, его поразила зловещая тишина. Лакей, примчавшийся за ним, чтобы доставить к постели умирающего маркиза, опустил ступеньки кареты, и личный секретарь Рэннока спустился на выложенную брусчаткой мостовую перед Страт-Хаусом.
В просторном холле тоже было непривычно тихо – ни слуг, ни детских голосов. Только явно убитый горем Маклауд встретил его. Значит, это правда. Покрасневшие глаза старого дворецкого подтверждали худшие предположения. Пробормотав старику какие-то банальные слова сочувствия, Уилсон поднялся по лестнице в личные апартаменты маркиза.
Все в Страт-Хаусе было на своих обычных местах: синие с золотым орнаментом восточные ковровые дорожки, дубовые двери в библиотеку, запах воска и специй. Однако что-то изменилось и, может быть, никогда уже не будет таким, как прежде. Уилсон вдруг с горечью подумал, что, возможно, приехал сюда в последний раз. Как ни странно, он все-таки надеялся на лучшее, потому что, сам того не заметив, привязался к этому человеку, которого когда-то считал исчадием ада. Судорожно глотнув воздух, Уилсон повернул бронзовую дверную ручку и вошел в комнату.
Тяжелые шторы на окнах были раздвинуты, но внутри было так же мрачно, как и на душе у каждого.
– Я побывал с утра в юридической конторе у стряпчих, сэр Хью, и привез необходимые бумаги, – сказал он, кладя на стол папку.
– А? – откликнулся Хью. – Документы? Какие документы?
Уилсон окинул взглядом присутствующих и, убедившись, что в комнате находятся только друзья, объяснил:
– Завещание, сэр Хью. И добавление к нему относительно приданого для юных леди – мисс Стоун и мисс д’Авийе. Милорд приказал мне написать его еще на прошлой неделе.
– Черт возьми, я сам дам им приданое, – прервал его лорд Линден, с таким грохотом поставив на стол чашку с кофе, что блюдце раскололось вдребезги, но никто этого даже не заметил. – Если Эллиот умрет… черт возьми, я сам позабочусь об этом! Это самое меньшее, что я могу сделать после того, как заставил всех вас участвовать в этом дурацком фарсе.
– Они обе такие хорошенькие, – пробормотал сэр Хью, – что, наверное, не потребуется большого приданого, чтобы выдать их замуж.
– Ради Бога, прекратите немедленно, оба! – рявкнул майор Уинтроп. – Он не умрет! И никто из нас ни в чем не виноват! Эллиот не потерпел бы такого слюнтяйства!
Виконт вяло пожал плечами и взъерошил длинными холеными пальцами свою шевелюру, которая, вопреки обыкновению, отнюдь не была сегодня в идеальном порядке. Его элегантная одежда тоже выглядела так, как будто он спал не раздеваясь. Наверное, так оно и было.
– Это мне пришла в голову безрассудная мысль распустить слух о том, что Эллиот и Крэнем решили забыть прошлое, – тихо сказал Линден. – Я был уверен, что тот, кто пытался убить Крэнема, убил и Антуанетту. Я был настолько самонадеян, что решил, будто смогу заставить убийцу выдать себя, а мы просто позабавимся. Меня следует повесить.
– Но так оно и было! – воскликнул майор, сидевший в кресле напротив Хью. – Мы были обязаны что-то предпринять. Эллиот снова был вынужден жить под подозрением.
Сэр Хью что-то хмыкнул, и майор немедленно обрушился на него:
– Не возражайте, сэр Хью! Предположения и догадки относительно смерти Сесили испортили ему жизнь десять лет назад, и положение с каждым днем ухудшалось.
– Но почему Хауэлл? – хрипло произнес сэр Хью. – По прошествии стольких лет? Боже милосердный! Я знал его всю жизнь. Мы вместе учились в Харроу и все такое прочее. Мне всегда казалось, что он слишком ленив, чтобы долго таить злобу, тем более из-за сиротки-племянницы. Но он хотел убить Крэнема. И взвалить вину на Эллиота. Майор Уинтроп медленно покачал головой:
– Нет, Хью, Думаю, относительно злобы ты ошибаешься. Тут дело в чем-то другом. Племянница лорда Хауэлла мало чем отличалась от проститутки, и он, конечно, знал о ее репутации. В свете многие джентльмены делали ей предложения, хотя отнюдь не руки и сердца. Я думаю, что она в конце концов приняла одно из них, а человек этот, который много лет назад воспользовался наивностью Эллиота, испугался теперь, что гнусная правда выйдет наружу.
– Мне тоже это пришло в голову, – с горечью добавил Линден. – И я надеялся заставить этого джентльмена обнаружить себя.
– Не удивительно ли, – задумчиво произнес Уинтроп, – что Хауэлл промолчал, когда Эллиот разорвал помолвку с мисс Форсайт? А впоследствии тактично избегал всех нас? Может быть, он хотел, чтобы гнев и подозрения Эллиота пали на Крэнема? Неприятности начались, когда Крэнем вернулся из Райпура. Знаете, Хауэлл раз десять отказывался встретиться с ним.
– Крэнем еще тот смутьян, уж будьте уверены, – сказал Линден. – Но хотя он и имел зуб на Эллиота, он клянется, что не сделал ему ничего, кроме как переманил Антуанетту, которая, как ему казалось, шантажирует Эллиота.
– И ты ему поверил? – удивился сэр Хью.
– Как ни странно, да, – заявил Линден. – Но только потому, что едва ли он смог бы нанести самому себе ножевые раны.
– Да, – произнес Уинтроп, потирая небритый подбородок. – Все было так, как предполагал Линден. Крэнем и Эллиот вместе представляли собой опасность достаточно грозную, чтобы толкнуть Хауэлла на убийство…
Неожиданно дверь распахнулась, и в вошедшем в комнату человеке Уилсон признал Поттера, хирурга, с которым ему уже приходилось встречаться в Страт-Хаусе по крайней мере дважды. Майор Уинтроп и лорд Линден моментально вскочили на ноги.
– Как его светлость?
Поттер поставил свой докторский чемоданчик на боковой столик и помассировал кончиками пальцем набухшие веки.
– Слаб, джентльмены, очень слаб. Такой потери крови я давненько не видывал.
– Он выживет? – спросил сэр Хью с непривычным для него беспокойством.
– Об этом еще рано говорить, милейший, – грубовато ответил хирург. – Но он силен и, несомненно, упрям. А главное, он ранен в бедро. Если бы в грудь или в живот, то это наверняка означало бы мучительную смерть. А сейчас я бы сказал, что все в руках Божьих. Если он переживет осложнения, то, вполне возможно, будет сползать с постели через неделю, – сказал хирург уклончиво, – но может случиться, что он не доживет и до наступления ночи.
– Кровотечение удалось остановить?
– Да, за это следует благодарить миледи и этого его чудаковатого камердинера. Они оба бодрствовали всю ночь. Этот человек разбирается в медицине не хуже многих эскулапов. А миледи – крепкий орешек: отдает приказания, меняет повязки. Она уже пытается поить его чаем. Прислуга под ее началом действует как хорошо отлаженный механизм. Никогда бы не подумал, что она на такое способна, когда вчера она чуть не упала в обморок. Но если можно усилием воли заставить человека жить, то милорд выживет.
Серенький свет позднего утра просочился сквозь шторы в спальню Эллиота, освещая его осунувшееся лицо. Успевшая отрасти за сутки щетина на подбородке еще более подчеркивала бледность обычно смуглой кожи. К счастью, жгуты и всякие хирургические инструменты уже убрали с прикроватного столика и слуги, приносившие и уносившие воду, простыни и перевязочные материалы, перестали сновать туда-сюда.
Эллиот был все еще жив. Он потерял много крови, и сердце его временами билось очень слабо, но он был жив. Эванджелина, устало вытерев лоб тыльной стороной ладони, тяжело опустилась в кресло рядом с кроватью.
– Уже почти полдень, леди Рэннок, – шепотом произнес Кембл, в десятый раз переставляя все, что лежало на столике у кровати. – Пока здесь больше нечего делать. Пойдите в свою комнату и попытайтесь отдохнуть.
Эванджелина поднялась с кресла, обошла кровать с другой стороны и поправила одеяло.
– Ты очень добр, Кембл, но я знаю, что не смогу заснуть. Я останусь здесь – по крайней мере до тех пор, пока он не очнется.
У Кембла, стоявшего по другую сторону кровати, жалобно дрогнули губы.
– Он очнется, Кембл, – уверенным, но тихим голосом сказала она.
– С ним все будет хорошо, миледи. Рэннок бывал и в худших переделках – и выживал. Но вы, миледи! Вам необходим отдых. Нам еще понадобятся силы, а вам особенно.
Оставив без внимания завуалированный вопрос, прозвучавший в последних словах слуги, Эванджелина молила Бога, чтобы его уверенность в живучести Эллиота оказалась оправданной.
Она не отходила от постели мужа с пяти часов утра, не считая четверти часа, проведенной с детьми, которым она должна была как-то объяснить происходящее в доме. Но как сказать им, особенно маленькой Зое, ужасную правду? Этого она не знала, потому ограничилась полуправдой и банальными фразами. Младшие дети поверили ей и успокоились. Один лишь Тео стоял в стороне, покусывая нижнюю губу. Он чувствовал, что чего-то недоговаривают.
Эванджелина нежно погладила руку мужа. Длинные, изящные пальцы Эллиота безжизненно лежали на шерстяном одеяле. Больно было видеть его красивые крупные руки такими вялыми и неподвижными.
Как будто в ответ на ее мысли, пальцы его чуть дрогнули и переместились по одеялу. Одновременно дрогнули ресницы. Надеясь, что это хороший симптом, Эванджелина прикоснулась к руке губами. Пальцы потеплели и были уже не такие холодные и обескровленные, как утром. Эванджелина осторожно потрогала лоб – жара не было. Она облегченно вздохнула. У Эллиота снова затрепетали ресницы. Он еле слышно застонал. Услышав этот звук, она чуть не закричала от радости.
– Эллиот? Ты очнулся?
Она почувствовала, как его рука слабо сжала ее большой палец.
– Эви? – пробормотал он. – Я ранен… в ногу? Кембл подошел к кровати с другой стороны и, наклонившись, внимательно вглядывался в лицо Эллиота.
– Да, в бедро, – тихо ответила она. – Поттер говорит, что рана не загноилась, но ты потерял очень много крови.
Его губы без особого успеха попытались сложиться в слабую ухмылку. А рука крепче ухватилась за ее палец.
– От меня одни неприятности, Эви, – прошептал он, – но я тебя люблю.
– Я тоже люблю тебя, Эллиот, – сказала она. Когда Кембл деликатно отвернулся, она положила прохладную ладонь на его лоб. – Нога болит?
– Болит, – прошептал Эллиот, поморщившись.
– Поттер оставил пузырек лауданума. Кембл сейчас даст тебе немножко, ты сможешь принять?
– Попытаюсь.
– И немножко горячего сладкого чая? – Да.
В дверь легонько постучали, и Кембл впустил одного из лакеев.
– Прошу прощения, ваша светлость, – пробормотал слуга, протягивая серебряный поднос, – Маклауд ушел отдохнуть, и я не знал, как лучше поступить. Внизу вас ждет посетительница, которая просит уделить ей минутку. – Эванджелина уже хотела отказать, но слуга добавил: – Она ужасно взволнована. Говорит, что дело касается милорда.
Эванджелина быстро переоделась, соорудила на голове строгую прическу и направилась в голубую гостиную. Нервы у нее были напряжены. К тому же она не спала всю ночь. Имя посетительницы, которое она прочла на визитной карточке, было ей незнакомо. Открыв дверь, Эванджелина с удивлением увидела, что некая дама в сильном волнении ходит из угла в угол гостиной. По сравнению с ней Эванджелина вы-глядела абсолютно спокойной.
Высокая широкоплечая женщина резко остановилась в центре ковра, застилавшего пол. Ее никак нельзя было назвать красивой. Длинное лицо с крупными, грубыми чертами было непривлекательным даже при более благоприятных обстоятельствах, но сейчас, когда нос распух, а глаза покраснели от бессонной ночи, на нее было жалко смотреть. К тому же она была на грани истерики.
Однако она взяла себя в руки и представилась как леди Хауэлл. На мгновение она застыла в ожидании, полагая, очевидно, что ее имя знакомо леди Рэннок.
Однако Эванджелина, измученная всеми переживаниями бессонной ночи, не узнала леди Хауэлл и не вспомнила ее имени, тогда как сама незнакомка решительно подошла к ней и взяла за руку.
– Простите меня, леди Рэннок, – прошептала она. – Я пришла не вовремя, но прошу вас уделить мне пять минут. Я скажу то, что хотела, и уйду.
Эванджелина осторожно высвободилась из рук женщины. Откуда ей известно то, что произошло с Эллиотом? Она хотела было отказать, но из глаз женщины хлынули слезы.
– Я не хочу показаться невежливой, но, как вы, несомненно, понимаете, должна сейчас находиться у постели своего мужа. Но, извините, вам, кажется, тоже не по себе? Садитесь, пожалуйста.
Женщина с благодарностью опустилась в ближайшее кресло. Достав носовой платочек, она промокнула глаза, руки ее дрожали, но она уже овладела собой.
– Леди Рэннок, – сказала женщина глухим голосом. – Я должна попросить у вас прощения, потому что в том, что произошло с вашим мужем, виновата я.
Женщина явно не походила на виновницу происшедшего, какую могла представить себе Эванджелина.
– Успокойтесь, мадам, я уверена, что вы не можете быть виноваты в происшедшем.
– Ах, дорогая девочка, как бы я хотела, чтобы это было правдой! Но позвольте мне все рассказать. Я сожалею лишь о том, что не сделала этого десять лет назад!
– Десять лет? – удивленно переспросила Эванджелина. – Я не вполне понимаю вас, мадам. Может быть, об этом вообще не стоит говорить?
– Ах, нет! – жалобно воскликнула гостья Эванджелины. – За мое молчание расплатились другие люди, и я не могу так больше. Вот теперь и ваш муж чуть не расстался с жизнью, а ведь и это, и кровь той актрисы, Антуанетты Фонтэйн, на моих руках.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – попробовала прервать ее Эванджелина, но лицо женщины исказила гримаса отчаяния, и она крепко вцепилась в руку Эванджелины.
– Я должна рассказать вам ужасную историю, леди Рэннок. Все началось десять лет назад, когда я взяла на работу новую служанку. Это была некрасивая деревенская девушка – я специально выбрала такую, потому что у меня были для этого свои причины.
– Понимаю, – пробормотала Эванджелина, окончательно сбитая с толку. Может быть, эта женщина сумасшедшая? Уж очень дикий был у нее взгляд и слишком сбивчива речь.
– Она мне понравилась, – продолжала леди Хауэлл. – Она быстро всему научилась и стала превосходной служанкой, однако шесть месяцев спустя, возвратившись из поместья своего отца, я вдруг обнаружила, что мой муж уволил эту девушку без всяких объяснений. Он хладнокровно объяснил, что девушка украла из его комнаты золотую цепочку от часов. Я сразу же поняла, что он лжет. Видите ли, я многое знала о наклонностях своего мужа и была убеждена, что он соблазнил девушку, а потом отделался от нее. Такое случалось и раньше…
– Не знаю, что и сказать, леди Хауэлл…
Но гостья и внимания на нее не обратила. Она продолжала рассказ.
– Девушка была такая молоденькая, такая простодушная. Я подумала: а что, если она беременна? О, я хорошо знала своего мужа, и меня ничто не удивило бы.
– Не понимаю, какое это может иметь отношение к моему мужу, мадам, но продолжайте, прошу вас, если вам необходимо высказаться.
– Необходимо, – настойчиво сказала леди Хауэлл, удивленно взглянув на Эванджелину, словно забыла, с кем говорит. – Я зашла в контору по найму, откуда мне прислали эту девушку. Без рекомендаций они не могли дать ей работу, однако сообщили, где ее можно отыскать. И вот под предлогом визита к своему отцу я отправилась в Роутем-Форд. Я и по сей день не могу объяснить, почему сделала это.
– В Роутем-Форд? – Эванджелина с трудом скрыла удивление. – И вы нашли ее там?
– Да, нашла. Она мыла полы в грязной пивной своего отца, избитая до синяков. Увидев меня, она испугалась, но я успокоила ее, и она мне все рассказала. Мой муж, конечно же, солгал, а то, что она рассказала, было похоже на правду, о которой я подспудно догадывалась. Девочка стала свидетельницей того, чего не должна была видеть. Я умоляла ее сказать мне всю правду. И в конце концов она призналась, что видела, как мой муж… грешил… в постели со своей племянницей, Сесили Форсайт. – Леди Хауэлл начала всхлипывать.
Эванджелина охнула. Сесили? Покойная невеста Эллиота?
– По правде говоря, это меня не слишком удивило. Думаю, я давно все знала. А бедняжке Мэри не хотелось причинить мне боль, несмотря на то что сама она попала в неприятную ситуацию. Ее выгнал мой муж, избили родители… и вот я дала ей рекомендацию и устроила на работу к своей близкой подруге в Мейфэр. Им была нужна служанка на кухню. Я увезла ее в Лондон и упросила никогда и никому не говорить о том, что видела. Она так и сделала, но боюсь, наш разговор подслушали ее родственники.
Смысл сказанного начал постепенно доходить до сознания Эванджелины. Однако отдельные факты пока не складывались в четкую картину.
– Ах, леди Хауэлл, не знаю, что и сказать…
– Я не жду вашего сочувствия, леди Рэннок, и я его не заслуживаю. По правде говоря, я давно подозревала, почему мой муж привез Сесили к нам. Она уже тогда не была невинной девочкой, но по настоянию Хауэлла я стала вывозить Сесили в свет, пока она своим неуемным кокетством не испортила окончательно свою репутацию. К тому времени как я узнала от Мэри правду, было слишком поздно. Сесили была беременна, и я подозревала, что это был ребенок Хауэлла.
– Не может быть, – прошептала Эванджелина, почувствовав, что к ней снова возвращается приступ тошноты.
– Может, – прошептала в ответ леди Хауэлл. – Тогда возникла необходимость срочно выдать Сесили замуж. Однако, учитывая ее репутацию, найти мужа оказалось непростой задачей. Ни одна приличная мать не позволила бы своему сыну жениться на ней. Сесили и Хауэлл были в отчаянии и вскоре стали ссориться по поводу каждой кандидатуры. Сесили требовала, чтобы будущий муж был богат. Она даже говорила, что заслуживает этого, – в очередной раз всхлипнула леди Хауэлл.
– Я искренне сочувствую вам, леди Хауэлл, – сказала Эванджелина, хотя и была уверена, что ее гостья не слышит ничего, кроме собственного голоса.
– Наконец появилась надежда, что ей сделает предложение Годфри Мур, внебрачный сын лорда Крэнема, хотя у него не было ни титула, ни состояния. Сесили в течение целого сезона напропалую флиртовала с ним, однако когда дело дошло до предложения, она закапризничала. Я пришла в ярость и приказала Хауэллу заставить ее принять предложение, чтобы она как можно скорее исчезла из моего дома. Я даже уговорила своего отца оказать давление на Хауэлла, и он пригрозил исключить его из завещания.
– И что случилось потом? – спросила Эванджелина, у которой тоже начали дрожать руки.
– Не прошло и недели, как приехал из Шотландии лорд Эллиот Армстронг. Он был богат и красив собой, но при этом, по правде говоря, был деревенским простачком. Он не привык к городской жизни, потому что его батюшка недолюбливал Лондон. Но родители решили, что ему пора жениться, и матушка настояла на том, чтобы он взял в жены англичанку, поэтому он к началу сезона приехал в Лондон.
– Вот как? – воскликнула Эванджелина.
– Да, именно так. Леди Рэннок имела намерение сама сопровождать сына, но заболел ее муж, поэтому в семье договорились, что в Лондоне за мальчиком присмотрит братец миледи. Что за абсурдная идея! Сэр Хью был слишком занят тем, что гонялся за юбками, ему было не до племянника. А к тому времени как до него дошло, что происходит, Эллиот уже послал объявление о своей помолвке в «Тайме».
Эванджелина охнула.
– И что вы предприняли, леди Хауэлл?
– Ничего, – мрачно прошептала она в ответ. – Я не предприняла ничего даже тогда, когда Рэннок, вернувшись из Шотландии, обнаружил, что у его невесты начал округляться живот. – Леди Хауэлл вздохнула, уставясь куда-то вдаль невидящим взглядом. – Должна признаться, меня восхитило самообладание этого молодого человека. Пусть он даже был безумно влюблен в нее, но он отнюдь не был таким простачком, каким считала его Сесили. Он сразу же сообразил, как обстоят дела, и ушел, хлопнув дверью. Однако он сделал один неправильный вывод и вызвал на дуэль Годфри Мура. И тут снова судьба сыграла злую шутку…
– В каком смысле? – еле слышно переспросила Эванджелина.
Леди Хауэлл горько усмехнулась.
– Сесили могла выйти замуж за Годфри, но предпочла заполучить деньги Рэннока и тем уязвила гордость Годфри. К тому времени как она поняла, что маркиз на ней не женится, Годфри уже отправили в Индию, чтобы избежать дуэли. Это сделал его отец, но не потому, что опасался за жизнь Годфри, а потому что хотел избежать скандала.
– Что произошло потом?
– Не знаю. Сесили не заслуживала такого милого молодого человека. А он, поняв все, перестал бывать у нас. Я приказала Хауэллу выдворить племянницу из нашего дома. Несколько недель спустя я узнала, что она умерла. – Речь леди Хауэлл перешла в истерическое рыдание. – После этого я не пожелала ничего больше знать. И никогда не спрашивала об этом!
– Успокойтесь, леди Хауэлл, – сказала Эванджелина, стараясь сохранить самообладание. – Вашей вины в этом нет.
– Ошибаетесь! Я виновата. Если бы я сделала то, что должна была сделать… если бы я рассказала обо всем…
– О чем? О том, что ваш муж свинья и повинен в кровосмешении? Но были ли у вас доказательства?
– Нет. Но, промолчав, я позволила пострадать ни в чем не повинному человеку. Теперь мы видим, что получается, когда грех остается безнаказанным.
Ее и без того некрасивая физиономия покраснела и сморщилась, по щекам ручьями текли слезы. Эванджелина, не говоря ни слова, пересела на диван к леди Хауэлл, обняла одной рукой несчастную рыдающую женщину и попыталась мысленно разобраться в том, что услышала.
В рассказе этой женщины, несомненно, была доля правды. Наивному юноше позволили заплатить за тяжкий грех другого человека. Эванджелина не могла решить, в какой степени в случившемся виновата леди Хауэлл, если она вообще виновата. Что предприняли бы в подобных обстоятельствах большинство жен? Эванджелина не знала ответа на этот вопрос. Однако, наблюдая за мучившейся угрызениями совести леди Хауэлл, она поняла, что, какое бы преступление ни совершила эта женщина, она сейчас в полной мере за него расплачивалась. Она делала это уже много лет и еще долго будет нести этот крест на своих плечах.
Леди Хауэлл медленно приходила в себя и начала вытирать лицо.
– Ах, леди Рэннок! Умоляю, простите меня за все, что я сделала! За все, чему я позволила случиться…
Эванджелина, пытаясь подбодрить женщину, пожала ее руку.
– Вы прощены, леди Хауэлл, если считаете, что мне есть что прощать. Но скажите, почему вы рассказываете об этом только сегодня, по прошествии многих лет?
– Потому что теперь это все так или иначе выйдет наружу. И я не в силах ничего сделать. Более того, мне теперь все это безразлично. Сразу же после похорон я уезжаю за границу. Смерть моего мужа освобождает меня от всякой обязанности защищать его.
– Ваш муж умер? – в ужасе воскликнула Эванджелина.
– Да, миледи, он умер. Разве вы не поняли меня? Мой муж напал на лорда Крэнема прошлым вечером в Воксхолле. Рэннок попытался вмешаться, потому Мэтью Уинтроп был вынужден стрелять…
– Но зачем было лорду Хауэллу?.. – прошептала Эванджелина.
– Когда Крэнем вернулся из Индии, муж испугался, что вся эта история выйдет наружу. Он стал следить за бароном. Ему было важно знать, куда тот ходил, с кем говорил. Видите ли, Крэнем не делал тайны из того, что желает насолить Рэнноку. Я пыталась предостеречь Крэнема, но безуспешно. Мой муж, наверное, понимал, что встреча Крэнема с Рэнноком неизбежна и что вместе они могут докопаться до правды и понять, что у Сесили был совсем другой любовник, а не один из них. Любовник, с которым ей было легко и просто встречаться, не вызывая подозрений…
– Я не вполне понимаю…
– Ах, миледи! Светские сплетники погубили бы репутацию Хауэлла, если бы стало известно о кровосмешении. К этому добавлялось его бесчестное поведение: он допустил, чтобы ни в чем не повинного юношу обвинили в смерти Сесили. Двери всех приличных домов закрылись бы перед ним навсегда.
– Понятно, – прошептала Эванджелина.
– Пока ее ухажеры находились на разных континентах, им было проще продолжать сваливать вину друг на друга. Потом эта актриса, Антуанетта Фонтэйн, каким-то образом узнала правду. Думаю, что она шантажировала Хауэлла. Я нашла ее имя и адрес в бумагах мужа. Он начал выплачивать кому-то очень крупные суммы денег, превышавшие даже карточные долги. И он убил ее… да-да, я действительно думаю, что он ее убил.
«Фонтэйн. Таннер. Постоялый двор в Роутем-Форде… Какая между всем этим связь? «
Эванджелина вдруг почувствовала страшную усталость. Сказывалась бессонная ночь. Ей захотелось поскорее уйти в спальню к мужу, прикоснуться к нему, приласкать, заставить бороться за свою жизнь. Ради них и ради их ребенка. Она понимала, что должна быть, наверное, благодарна этой несчастной женщине, но сейчас ей хотелось поскорее отделаться от нее. Она встала и пробормотала какие-то слова сочувствия и благодарности. Потом, подобрав юбки, решительным шагом вышла из комнаты и поднялась по лестнице в комнату Эллиота.
Эванджелина провела беспокойную ночь у постели мужа, обдумывая то, что сказала леди Хауэлл. На следующее утро Эллиот достаточно окреп, чтобы сесть в постели, опираясь спиной на подушки, выпить немного бульона и побеседовать в течение четверти часа один на один с Джералдом Уилсоном.
Однако после полудня у него началась сильнейшая лихорадка. Его огромное тело то сотрясалось от озноба, то горело от жара. Возвратившийся Поттер покачал головой, сочувственно поцокал языком, но помочь ничем не мог. Кембл готовил чай из настоя коры и лекарственных трав. А Эванджелина, выбирая минуты относительного покоя, по капле вводила эту смесь ему в рот. Они вместе меняли компрессы и делали перевязки, потому что хирург особенно настаивал на том, чтобы рана содержалась в чистоте во избежание нагноения. Эванджелина даже спала рядом с мужем на раскладной кровати, которую приказал принести наверх Маклауд.
Эллиот метался в жару и время от времени звал Эванджелину. Потом начинался озноб, и он просил ее лечь рядом и согреть его. Эванджелина так и делала, хотя очень боялась потревожить рану. Лихорадка трепала Эллиота уже второй день. Она и Кембл чуть не падали от усталости, а Эллиот очень ослаб. На третий день она ненадолго забылась сном, а проснувшись, обнаружила, что Эллиот ее крепко обнимает. Он лежал – на боку, повернувшись к ней лицом.
– Эви? Мне показалось, что ты ушла, а я так и не успел объяснить тебе…
– Тс-с, Эллиот. Лежи спокойно. У тебя довольно долго была лихорадка, но я никуда не ушла.
Эллиот с озадаченным видом потер щетину на подбородке. Губы его тронула слабая улыбка.
– Надеюсь, ты тревожилась за меня? – По правде говоря, я была в ужасе.
– Сколько времени прошло? – робко спросил он. – Сколько времени прошло после Воксхолла?
– Сегодня идет четвертый день, – ответила она.
– И ты все это время оставалась со мной? Я знал это, Эви. Я чувствовал твое присутствие. Никогда не покидай меня, любимая. Обещай, что не покинешь!
– Я никогда не покину тебя, – ответила она с непоколебимой уверенностью.
Эллиот кивнул и, упав на подушки, провел рукой по лбу. Он долго лежал не двигаясь, и она подумала, что он заснул.
– Тебе рассказали о Хауэлле? – неожиданно спросил он. – Я теперь вспомнил, что этот мерзавец хотел застрелить Крэнема. Думаю, он и в меня стрелял, хотя будь я проклят, если знаю почему.
– Леди Хауэлл приходила сюда, – сказала Эванджелина. – Ее муж умер, Эллиот. Ты помнишь, что майору Уинтропу пришлось застрелить его?
– Я не знаю, что я помню, а что нет, – медленно и неуверенно произнес он. – Но если Хауэлл мертв, то меня это не слишком печалит… Но зачем леди Хауэлл приходила сюда? – спросил он. – Она тебя чем-нибудь расстроила, Эви?
Эванджелина покачала головой:
– Нет, не расстроила. Скорее, вывела из душевного равновесия. Она мучилась угрызениями совести и пришла сюда, чтобы исповедаться. Она рассказала, что именно Хауэлл был отцом ребенка, которого носила Сесили Форсайт. Ты имеешь право знать правду, хотя тебе следовало бы узнать ее не от меня. И вообще ты слишком слаб, чтобы обсуждать такие вопросы.
Эллиот неожиданно поморщился от боли.
– Возможно, – сказал он. – Но это мне продырявили ногу, и я, черт возьми, желаю знать почему. Продолжай.
– Я сказала главное. Насколько я понимаю, эта история тянется долгие годы. А тебя – да и Крэнема – просто использовали.
Эллиот долго лежал молча, пока наконец Эванджелина не заглянула встревоженно в его лицо. Глаза у него были закрыты, на лице – выражение страдания. Значит, он действительно так сильно любил ее? Наверное, ему стало хуже от того, что он узнал имя соблазнителя и всю историю вероломства? Иначе и быть не может, решила она.
У Эллиота было бурное прошлое, она об этом знала. Она не подозревала лишь того, насколько глубокую рану оставило в его душе это самое прошлое. Более того, Эванджелина осознала, что многое воспринимала неправильно и, возможно, сама того не желая, обвиняла мужа в том, в чем он не был виноват.
Как художник, Эванджелина понимала, что жизнь не бывает только черная или только белая, однако как женщина, полюбившая Эллиота Армстронга, она не желала мириться с полутонами. И тут она неожиданно призналась сама себе, что предъявляет к жизни слишком серьезные требования. Эллиот не был и никогда не будет безупречным. Он просто мужчина, сильный, хороший человек с честным сердцем, одержимый кое-какими комплексами, которые он упорно стремится преодолеть.
Она наклонилась к нему и, прикоснувшись губами ко лбу, прошептала:
– Твоей доверчивостью злоупотребили, Эллиот, и я понимаю, как тебе обидно.
Он заговорил не сразу.
– Да, иногда я испытываю обиду, Эванджелина. А еще хуже то, что я причинил боль тебе. И боюсь, несмотря на все мои усилия, нам никогда не отделаться от прошлого.
– Мне кажется, не следует прятаться и бояться. Надо оставить прошлое в прошлом и жить дальше.
– Ты думаешь, нам это удастся? – нерешительно спросил он.
– Я люблю тебя, Эллиот. Я всегда любила тебя. Вместе мы преодолеем что угодно. Мы попробуем.
– Скажи мне правду, дорогая. Поскольку ты чуть не стала вдовой, едва став женой, ты не жалеешь, что я слишком торопил тебя выйти за меня замуж?
– Поторопились ли мы со свадьбой, это мы еще увидим, – сказала она, погладив рукой живот.
Эллиот взглянул на нее, радостное удивление осветило его лицо.
– Эви… Не знаю, что и сказать. Ты уверена? – С явным трудом подняв руку, он положил ладонь на ее плоский живот, с довольной улыбкой закрыл глаза. – Да, даже если не сейчас, то скоро, – прошептал он. – Скоро, любовь моя.
Они долго молча лежали рядом. Эллиот, кажется, задремал, но его дыхание было равномерным, а рука лежала на ее животе.
– Эви, – вдруг прошептал он, – давай вернемся в Чатем. Уедем, как только я смогу подняться с кровати.
– Ладно, – неуверенно сказала она. – Но почему?
– Если ты и впрямь ждешь ребенка, то тебе захочется быть рядом с Уинни и потребуется много свежего, деревенского воздуха. Мне тоже хочется туда. Это место быстро поставит меня на ноги. Я поправлюсь и, если нам повезет, смогу наблюдать, как округляется и толстеет твоя изящная стройная фигурка.
