Текст книги "Такая нежная любовь"

Автор книги: Лиз Ивинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Нет, действительно нет.

Сбитая с толку, она не стала больше задерживаться и пошла наверх, чтобы ложиться спать. К ее великому изумлению, Брюс остался читать в кабинете. У нее было достаточно времени, чтобы выплакать все свои слезы, прежде чем она услышала пару часов спустя, как он поднимается по лестнице.

Глава 8

Она больше не узнавала своего мужа: то он выглядел сухим и поглощенным своими мыслями, то вообще не показывался на глаза. И по правде говоря, она еще никогда не видела его так мало.

Она боялась, как бы какое-нибудь жуткое недоразумение не встало между ними, но не смела начать разговор, чувствуя, что рискует еще больше обострить ситуацию.

Вместе с тем по вечерам он всегда дожидался, пока она закончит со всеми своими делами в импровизированной мастерской, чтобы поужинать в ее компании. Внешне трапеза проходила нормально. Правда, он не разговаривал много, как бы обремененный какими-то невысказанными проблемами. Его молчание все сильнее и сильнее давило на молодую женщину.

Что сказать? Спросить его? Он только невнятно ответит. Настаивать? Это тотчас же приведет их на скользкий путь. В данный момент лучше было бы никак не реагировать и принять это плохое настроение за то, чем оно, наверное, и было – проходящим эпизодом.

Тем не менее через несколько дней Черил было куда сложнее подавлять свою нервозность, к тому же впервые после свадьбы Брюс целую неделю не притрагивался к ней, ложась в постель, и тотчас же засыпал, как будто ее вообще не существовало.

Она не знала, что и думать, готовая на все, боясь лишь причинить боль Брюсу: не стало бы лекарство хуже самой болезни? Поверит ли ей муж, когда она будет утверждать, что ей не в чем себя упрекнуть, хотя она молчала все одиннадцать лет, хотя почти два месяца скрывала от него, кем был для нее Стефен?

С другой стороны, если хоть что-то его зацепило, могла ли она оставлять его со своими сомнениями? Он, безусловно, не заслуживал этого. Черил кляла себя за то, что вовлекла его в подобную ситуацию.

В этот вечер она вернулась позже обычного, так как посетила «Тиффани», чтобы оставить свои восковые модели. К своему большому удивлению, она тем не менее не застала Брюса дома.

– Он звонил, чтобы предупредить о своей задержке? – спросила она госпожу Тревор.

– Нет. Я ничего не знаю.

– Досадно, потому что мне не хотелось бы, чтобы вы возвращались к себе слишком поздно. Я сама отвезу вас в «понтиаке».

– О, не беспокойтесь за меня, сударыня. Я еще могу подождать.

– Спасибо, но вы и так испытываете столько неудобств из-за нас. Дети смогут побыть десяток минут одни.

– Как и каждый вечер, когда господин Мандрелл отвозит меня…

Она осознала, что в последнее время так мало участвовала в домашней жизни, что и не задумывалась об этом нюансе. Надо бы, чтобы она стала поближе к своим детям, а не то они в конце концов начнут, в свою очередь, по-настоящему страдать от ее нового образа жизни.

Возвращаясь, она чувствовала себя настолько уставшей, что даже не стала ставить машину в гараж. Брюс ожидал ее в кабинете со стаканом виски в руке.

Вместо обычного «добрый вечер» он спросил ее:

– Где ты была?

– Я отвозила госпожу Тревор. А ты?

Он с расстроенным видом отпил глоток своего виски.

– А где бы ты хотела, чтобы я был? У себя на работе, конечно!

– Не в твоих правилах возвращаться так поздно.

– Тебе надо бы к этому привыкать.

– Что ты этим хочешь сказать?

Он пожал плечами.

– Чем больше будет разворачиваться кампания, тем меньше у нас будет времени. Я не думал, что должен объяснять тебе подобные вещи.

– Брюс, ну почему ты выставляешь себя в таком неприятном виде? Я все же могу задать тебе несколько вопросов!

Она не часто разговаривала со своим мужем таким тоном. Они следили за тем, чтобы соблюдать между собой уравновешенную манеру общения, соответствовавшую тому взаимному обожанию, которое испытывали друг к другу.

Однако сейчас и это, казалось, испортилось. Не без ужаса молодая женщина наблюдала, как один за другим рушились все те устои, которые они сами воздвигли себе в качестве верных опор для своего домашнего очага. Это выглядело так, как если бы все гвозди внезапно повылетали из своих гнезд. Она начала с того, что захотела обрести свою художественную индивидуальность, а за этим потянулось и все остальное: она неожиданно вновь встретилась со Стефеном – естественно, вполне благопристойно, но как убедить в этом кого-нибудь другого? Брюс больше не держал своих обещаний, она выполняла теперь лишь малую толику своих функций хозяйки дома, а муж возвращался все позже и позже… И тем не менее она считала бы все эти неприятности обычным делом и преодолимым, если бы он не изменил так внезапно своего отношения к ней.

Что же получалось? Что? Они слишком далеко зашли в своем эксперименте? Или она слишком многого сразу захотела? Не скатывались ли они прямехонько в пропасть?

Взвинченная, на пределе своих нервов, она со слезами на глазах вдруг топнула ногой.

– И все это из-за Стефена Фицджеральда! – выкрикнула она.

Брюс поднял брови и сухо спросил:

– Объяснись, пожалуйста. Я не понимаю, к чему ты ведешь?

– Если бы он не поручил тебе ведение этой кампании, то тебе бы не приходилось выдерживать такой график!

– Попрошу извинить меня! Если бы он не поручил мне этой кампании, мое агентство не сегодня завтра закончило бы тем, что пришло в полный упадок. Ты прекрасно знаешь, что этот контракт предоставляет мне серьезный шанс. Я не служащий с нормированным рабочим днем. У меня есть работа, и я рассчитываю, что ее будет все больше и больше.

Она опустила голову, глотая слезы.

– Он приведет тебя прямехонько к краху, потому что его не выберут!

– Ну что ты мне здесь рассказываешь? Это от меня зависит, чтобы его выбрали, и я добьюсь этого!

– С тем прошлым, что тянется за ним?

– Послушай, давай не будем к этому возвращаться! Я тебе уже сказал, что он не лучше, не хуже кого-либо другого. Не ангел – в этом я с тобой согласен, но меня удивляет, почему ты систематически пытаешься его очернить? Что он тебе такого сделал?

Она не смела смотреть ему прямо в лицо.

– Ничего. Но я боюсь того, что он может сделать тебе.

– Спасибо, но я достаточно взрослый, чтобы самому постоять за себя.

Ее передернуло.

– Это ты так видишь будущее нашей семьи? Каждый за себя?

– Скажем, не я ставил под сомнение твои способности!

– Я ничего не ставлю под сомнение, я… я беспокоюсь!

– Но, Боже мой, о чем? Ведь я говорю тебе, что владею ситуацией!

Это был первый случай за десять лет, когда они по-настоящему ссорились. Потрясенная молодая женщина не знала, как предупредить его об опасности, не причинив ему еще больших страданий. Она сомневалась, что у него будет когда-либо достаточно доверия к ней, чтобы вот так просто поверить ей. Но она ему никогда не рассказывала о своих прошлых или нынешних проблемах, наверное, под действием природной стыдливости, которая всегда была ей свойственна. Она так старалась выглядеть для него в ином свете, нежели представляла собой ее глубинная сущность, что он не понял бы, как это она так полностью переменилась за несколько дней…

Вместе с тем она, уже, правда, безо всякой надежды, хотела поговорить с ним, чтобы он почувствовал ее растерянность, вновь опереться о его плечо, но как приступить к этому, не ранив его?

– Брюс, умоляю тебя! Да не Стефена ты должен защищать, а нас!

– Я подозреваю, что если кто-нибудь из нас и переутомился, – холодно заявил он, – так это скорее всего ты. Можно сказать, что ты теряешь свое хладнокровие!

Она широко раскрыла глаза: нет, это не ее муж только что разговаривал подобным образом, но какой-то враждебный незнакомец.

Подавляя рыдания, которые наполняли все ее существо, она выскочила, хлопнув дверью, – скорее нечаянно, чем нарочно, – взбежала по лестнице, прыгая через ступеньки, и закрылась в комнате для гостей, где и провела всю ночь.

Это утро, когда она проснулась, было самым печальным в ее жизни. Впрочем, погода была предгрозовой – серо и тягостно, под стать ее настроению. У нее не было желания встречаться с Брюсом на кухне, поэтому она решила оставаться в постели до его ухода. Только Бобби, совсем еще заспанный, напомнил ей о времени.

– Почему ты не спишь в своей комнате? – сразу же спросил он.

– Потому что мне захотелось попробовать эту кровать.

Ребенок казался удивленным таким неожиданным ответом, но не дал себя легко увести от того, что его действительно занимало.

– А почему ты не пробуешь ее вместе с папой?

Она взяла его на руки.

– Папе нужно было выспаться, – сказала она. – Поэтому я пришла попробовать ее одна.

– Ты не спала?

– Спала. И очень хорошо.

– Надо было рассказать об этом папе. Он ушел, не дождавшись твоего ответа.

– Папа ушел?

– О да! Уже по крайней мере с час!

Часы показывали половину восьмого. Если дети не собирались опаздывать, то ей надо было поторопиться приготовить им завтрак. Она спустилась на кухню, которую нашла в безупречном порядке: Брюс даже не выпил своей обычной чашки кофе.

Значит, он исчез как можно быстрее, естественно, крайне взвинченный вчерашней сценой.

Молодая женщина присела на стул в полном недоумении. Ну что с ними случилось, с ними обоими? Неужели было достаточно одного не подкрепленного фактами подозрения, чтобы поколебать их супружескую жизнь? Она решительно не могла позволить вот так разбить их отношения, не испытав всех средств до последнего, чтобы их восстановить.

Она потратит столько времени, сколько нужно, чтобы подготовиться к тому, что ей надо было сказать, но поговорит с Брюсом. В том положении, в котором они оказались, было лучше все что угодно, лишь бы не это подозрительное молчание, неотвратимо разъединявшее их.

Почувствовав уверенность после такого решения, она приготовила еду для детей, которую на этот раз разделила вместе с ними.

Отведя Нэнси в школу, она принялась размышлять над тем, как лучше представить свои откровения Брюсу. Если она действительно хотела, чтобы ее поняли, надо было бы начать с самого начала, когда молодой наивной студенткой она позволила обаянию богатого молодого человека ослепить себя. По сути в ее истории со Стефеном не было ничего экстраординарного, так что она невольно спрашивала себя, отчего она ни разу не упомянула об этом при Брюсе.

Может быть, это было связано с тем, что та, старая рана плохо зарубцевалась, и она пыталась забыться, заглушая свою боль, вместо того чтобы дать времени притупить ее? Желая уж слишком забыться, она таким образом пришла к тому, что полностью забросила себя вплоть до того, что больше и не притрагивалась к кисти, и это она-то, которой все ее окружение пророчило столь блестящее творческое будущее. Она захотела стать другой, подавить в себе свое прошлое, вместо того чтобы извлечь из него для себя урок.

В удрученном состоянии она остановилась перед своим магазинчиком. Как объяснить мужу, что она обожает его, но до настоящего момента не была сама собой?

Отныне Стефен был исключен из ее переживаний, он послужил лишь пробным камнем, так что не составило бы труда убедить Брюса в том, что Фицджеральд относится лишь к разряду ошибок молодости.

Однако действительность оказалась куда более мучительно тягостной: она создала из себя некий образ, который знали ее дети и муж, а сама была не в силах бесконечно оставаться в нем. И как на месте Брюса не прийти к выводу, что она точно так же делала вид, будто любит его?

«Но это была ложь!» – страстно кричал внутренний голос. Она любила Брюса, любила своих детей. Она держалась за них больше, чем за все остальное, но разве нельзя было их любить, снова став самой собой?

Она машинально открыла магазин и переоделась, не обращая ни на что внимания. Так же совершенно механически поставила кипятиться воду для чая.

Она доставала чашки, когда вошла Кэтлин.

– Здравствуй, уважаемая моя! – сказала та, целуя ее в лоб. – Ты читала сегодняшнюю газету?

– Нет еще, – пробормотала Черил. – Что там пишут такого сверхъестественного?

– Посмотри.

Она с победоносным видом развернула внутреннюю газетную страницу, где красовался портрет Стефена в полный рост.

Первой реакцией Черил было то, что она, как обычно, нашла его красивым, но бессодержательным. Как могла она хоть на секунду сравнить его с Брюсом, буквально излучавшим спокойную уверенность?

– Не хочешь мне почитать? – спросила она шотландку. – А я пока займусь чаем.

Поскольку подруга не оставила бы ее в покое, не прокомментировав статью во всех подробностях, то таким способом Черил надеялась выиграть для себя немного времени.

– Я этого и ожидала, – начала Кэтлин, – он выдвигает официальное опровержение всех обвинений в свой адрес и, в частности, в том, что он бросил свою семью.

Черил навострила уши.

– Вот как? И как же он это делает? Он все же не станет утверждать, что никогда не был женат!

– Успокойся, все, что он описывает, выглядит весьма правдоподобно.

Речь шла об эксклюзивном интервью, в ходе которого он вспоминал «первый и последний раз» о своем прошлом.

– Представь себе, что это не он бросил свою жену, а наоборот!

– Он не боится выглядеть смешным!

– В данном случае я думаю, что за его честность ему воздастся. Он не приводит имени своей жены, но ни для кого не составит труда проверить его. Похоже, он женился на богатой наследнице, которая, родив ему двух детей, потребовала развода и получила право оставить у себя своих девочек без разрешения на их посещение для отца.

– Это серьезно. Что же он натворил, чтобы заслужить подобное наказание?

– Как он говорит, ничего. Он утверждает, что попал в ловушку из-за своей неосторожности и по неопытности.

– Как это?

– Его жена была богачка, она заплатила адвокатам, чтобы они помогли ей избавиться от него.

– И ты веришь, что публика прислушается к подобным басням?

– Нет, ты лучше послушай: «Я был молод, не умел постоять за себя, с тех пор я научился этому, но, к сожалению, слишком поздно. Я надеюсь, что однажды мои дети захотят узнать о своем отце. В какой-то степени из-за них я включился в эту избирательную кампанию».

Черил вновь взглянула на фотографию: безупречно одетый мужчина, немного сурового вида, с горестными складками у рта. Она уже как-то обратила на них внимание и теперь могла объяснить их появление.

Она в задумчивости закрыла газету, не в силах сдержать порыва жалости: ведь он должен был так страдать, не считая его мучений и унижения! С этого момента она могла понять, какую горечь испытывал он.

С одной стороны, она лишь еще больше сожалела о том, что отсутствовала в тот момент, когда он, наверное, так сильно нуждался в ней. Переживая наиболее остро свое горе, он пришел просить у нее помощи, а узнал, что здесь ее больше нет и что она вышла замуж за другого. Это она-то, та, что несколько месяцев тому назад так оплакивала их разрыв! Как же жестоко умеет жизнь подчас насмехаться над нами!

– Он удачно выкрутился, – заметила Кэтлин. – С этой историей он тронет сердца кучи народа и будет получать по сотне любовных писем в день!

– Ты думаешь, что он все выдумал?

– Наверное, нет. Любой журналист сможет провести расследование его дела, и, думаю, они не преминут это сделать. Об этом деле говорят без конца. Малейшая неточность была бы роковой для него. Нет, думаю, ему потребовалось много смелости и ума, чтобы не выставить себя ни настоящей скотиной, ни жалким простофилей.

– Иначе говоря, он играет в опасную игру.

– Которая могла бы принести хорошие плоды. Он поставил себе в вину лишь отсутствие опыта, когда был еще всего-то начинающим адвокатом. А ошибки юности всегда прощаются…

– Ты полагаешь?

– Особенно если в них признаются.

«А можешь ли ты так сказать!» – подумала Черил, мысленно возвращаясь к своей собственной истории. Она прикусила губу, уже со страхом думая о том разговоре, который ей предстоял сегодня же вечером… Вскрыть нарыв, прежде чем станет слишком поздно.

– Я все же продолжаю думать, – возобновила она разговор тихим голосом, – что Брюс совершает ошибку, осуществляя руководство этой избирательной кампанией.

– Почему?

– У меня нет никакого доверия к Стефену. Я боюсь, как бы он не утянул его Бог знает куда со всей этой историей. Когда я задумываюсь над тем, что это всего лишь начало…

– Ты считаешь его нечестным?

– Ну уж не так, но…

Кэтлин взглянула ей прямо в глаза.

– Скажи мне: он пытался делать тебе какие-нибудь предложения, ведь так?

Она опустила голову, прекрасно зная, что не смогла бы лгать своей подруге.

– Да.

– Значит, ты так боишься его именно по этой причине?

– Может быть. Согласись, есть отчего.

– Я тебя понимаю. Однако я с трудом могу вообразить, как ты могла бы объяснить своему мужу, что… Ты, по крайней мере, ему ни о чем не рассказывала?

– Нет. Думаю, что сделаю это теперь.

– Послушай, возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но на твоем месте я бы от этого воздержалась. Ты знаешь, какое значение придает Брюс этой избирательной кампании; было бы неверно упрекать тебя, строго говоря, в ее развале, но это в какой-то степени то, что ты совершила бы… Я предполагаю, что Стефен повел себя так в тот день, когда пригласил тебя на ужин и ты надела мой зеленый костюм?

– Да.

– Он потом к этому возвращался?

– Однажды.

– Давно?

– Довольно давно. Думаю, я достаточно ясно дала ему понять, так что больше не слышала о нем.

– Во всяком случае очевидно, что с того момента ты уже больше не носишь его в своем сердце.

– Как ты об этом догадалась?

– Это же яснее ясного!

– Ты считаешь, что Брюс это поймет?

– Не знаю, но он зажат между вами обоими в тиски, и положение у него незавидное.

Молодая женщина схватилась за голову обеими руками.

– И зачем Стефену надо было снова приставать ко мне?

– Снова приставать к тебе?

– Да. Ты, наверное, догадалась, что это тот самый Стефен моей юности.

Кэтлин покачала головой.

– В какой-то момент я подумала об этом, но потом отбросила эту мысль. Это выглядело настолько невероятным!

– Тем не менее это правда, и, насколько я знаю, познакомился он с Брюсом благодаря чистой случайности. Лишь увидев меня вечером в ресторане, он все понял, впрочем, одновременно со мной.

– Какое из ряда вон выходящее совпадение!

– Можно и так сказать. Теперь взгляни на ситуацию, в которой я оказалась: боюсь, Брюс станет сомневаться в чем-нибудь из этой истории и, естественно, понапрасну; он, должно быть, так или иначе узнал, что мы со Стефеном виделись, и после этого не разговаривает больше со мной. У него такой несчастный вид!

– Ты полагаешь, что облегчишь его состояние, открывшись ему сейчас во всем?

– Не знаю, теперь уже не знаю… Пять минут назад я на это решилась твердо. Он вправе знать все.

– Конечно, но разве сейчас удобный момент? Не сочтет ли он твои откровения тормозом для своей кампании?

– О Кэтлин! Все настолько сложно! Чем больше я буду оттягивать, тем больше он станет обижаться на меня.

– Не обязательно. На твоем месте я не стала бы говорить ему в лоб, как, похоже, ты собираешься сделать. Прежде всего я бы попыталась поладить с ним, максимально успокоить его. В конце концов, у тебя есть козырная карта: ты знаешь, что его подозрения, если они и существуют, безосновательны. Постарайся выглядеть чистосердечной с ним, предоставь Брюсу выиграть эту кампанию; потом ты смогла бы все объяснить ему наедине, спокойно, когда ставка перестанет иметь для каждого из вас столь уж большое значение. Я уверена: в данный момент он считает тебя настроенной против всего, что он предпринимает.

– Почему ты так говоришь?

Шотландка улыбнулась.

– Я знаю тебя. Когда ты нервничаешь, то именно так и выглядишь для своего окружения.

– Прости меня. Это невольно.

– Я-то знаю, но Брюс разыгрывает сейчас очень важную для себя партию, хотя, может быть, и не отдает себе полный отчет в этом. Ему необходимо, чтобы его берегли в такой момент.

– Его всегда надо беречь. Он исключительный человек, которого я не хотела бы потерять ни за что на свете.

– Тогда на твоем месте я держалась бы крайне терпимо и внушала ему уверенность.

– Ну что бы тебе не открыть консультацию по семейным вопросам? Тебя бы озолотили.

– Сама себе удивляюсь.

Когда наступил вечер, Черил допоздна задержалась в мастерской, работая над медным браслетом, который она инкрустировала янтарем. Стояла глубокая ночь, когда она добралась до своего дома.

Брюс ее не ждал. С тяжелым сердцем она сразу поднялась в спальню, где нашла его за чтением. Он не отреагировал на ее приход, и Черил обрадовалась, что муж не настолько в плохом настроении, чтобы закрываться от нее.

Он сидел в кровати к ней спиной, с видом полностью погруженного в книгу человека. Даже не сняв обувь, она устроилась с ним рядом и принялась тихонько гладить его по голове. Сначала он не реагировал, но поскольку она продолжала, спускаясь вниз по затылку, то он сделал немного резкое движение, чтобы как бы отстраниться от нее. Не теряя надежды, она слегка коснулась его щеки, при этом прижалась к нему всем телом.

Когда она поцеловала его в шею, он откинул назад голову, принимая наконец ее нежное приглашение. Тем не менее он не обнял ее, а лишь отдался нежности своей жены, которая, касаясь его всем телом, пыталась передать ему свою любовь.

Наконец, больше не выдержав, он внезапно привлек ее к себе и поцеловал с глубоким натужным вздохом, который выражал собой и его пылкое чувство, и состояние облегчения.

Потрясенная, она, не отрываясь от него, начала медленно, как можно более незаметно освобождаться от одежды, но он помешал ей это проделать, предпочитая сам заняться этим.

Прерывисто дыша, она увидела, как он приближался к ней с горящими глазами, и улыбнулась ему, счастливая оттого, что наконец вновь обретала его.

По мере того, как обнажалось его тело, он покрывал ее пылкими поцелуями, которые поднимали в ней целую волну восторга. Она испустила долгий стон и выгнулась всем телом, чтобы как можно сильнее прижать его к себе.

Вот и он улыбнулся ей. Черил почувствовала, что больше, чем наслаждением, наполняется ощущением невыразимого счастья. Чего бы она не дала, лишь бы заполучить эту улыбку!

Трепеща от радости, она бросилась к нему в объятия в порыве страсти и огня, который охватил их и ослаб лишь при первых отсветах зари.

Они уснули, взявшись за руки и не произнеся ни слова.

Созерцая сияющее выражение лица своей подруги, Кэтлин на следующее утро догадалась, что произошло, но со своей привычной щепетильностью поостереглась задавать какие-либо вопросы.

В течение всей недели Кэтлин замечала, как по нарастающей улучшалось настроение Черил, которая беспрерывно показывала ей свои новые произведения, что было свидетельством ее хорошего самочувствия.

Дома она старалась быть к ужину детей, чаще всего именно она ожидала возвращения Брюса, который теперь всегда приходил очень поздно.

Избирательная кампания была в самом разгаре. Если молодая женщина и слышала часто, как говорят о Стефене, то больше не обращала на это почти никакого внимания, единственно надеясь, что он будет избран, к великому счастью ее мужа.

Однажды вечером Брюс прямо из своего агентства сообщил, что сам принесет ужин, заказанный в ресторанчике, и попросил только красиво накрыть стол.

Напрасно она искала причину для празднования. Так и не найдя, решила, что у него, наверное, есть какая-то новость, которую он собирается ей сообщить. Черил тщательно приоделась, выбрав платье из розового атласа, сильно декольтированное и облегающее фигуру; ее волосы свободно ниспадали на плечи. Она добавила к этому розовый же пояс несколько более темного тона и подходящие босоножки на высоком каблуке.

Наконец в девять появился Брюс, держа в руках охапку различных свертков. Она приняла их у него, усадила и предложила стакан сока, который он пил, пока она раскладывала по тарелкам лососину и устанавливала в ведерко бутылку шампанского.

На протяжении всего ужина он был нежным и внимательным, брал несколько раз ее за руку. При золотистом свете глаза Черил сверкали каким-то особым блеском.

За десертом он поднял свой бокал и сообщил:

– Дорогая моя, у меня для тебя подарок, от Стефена.

Она, побледнев, моментально узнала голубой футляр: нитка бриллиантов.