Текст книги "Такая нежная любовь"

Автор книги: Лиз Ивинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Шотландка, не будучи в том уверена, решила поразмышлять над поиском возможного решения.

Едва они вновь приступили к своей работе, как раздался телефонный звонок. Черил сняла трубку.

– Алло? Это Брюс. Все нормально?

– Да, а что?

– Я звоню уже третий раз.

– А! Знаешь, мы на час раньше устроили обед. Хотелось воспользоваться этим восхитительным солнцем.

– Ну, это же серьезно, котик мой.

– Знаю, знаю. Как прошла твоя встреча?

– Вполне хорошо. Я именно по этому поводу хотел с тобой поговорить: ты согласилась бы встретиться с нашим кандидатом сегодня вечером? Мы решили поужинать вместе. Я полагаю, теперь все пойдет очень быстро.

– Договорились. Попросим госпожу Тревор присмотреть за детьми.

– Постарайся выглядеть хорошо: этот господин – настоящий плейбой.

– Так что же? Это ему нужно очаровать меня, не так ли?

Она услышала на другом конце провода смех мужа.

– Согласен! Мне просто хотелось, чтобы он немного встряхнулся…

– Серьезно? Ну тогда ты увидишь что-то!

Эта мысль ее так позабавила, что оставшуюся часть дня она размышляла над платьем, которое наденет, и над прической, которую сделает.

Вернувшись к себе домой, она с нескрываемым нетерпением ожидала прихода госпожи Тревор, одинокой соседки, которая любила заполнять свои вечера тем, что присматривала за детьми жилого квартала.

Она приняла горячую ванну, чтобы расслабиться, и была рада, что у нее слишком много хлопот, чтобы можно было не погружаться в раздумья. Дети явились все вместе в тот момент, когда она накладывала на лицо маску, что каждый раз забавляло Нэнси.

– У тебя совершенно зеленое лицо! – воскликнула она, указывая на маму пальцем.

К счастью, тем временем в дверь позвонила госпожа Тревор, что отвлекло детей. Госпожа Тревор тут же включила телевизор, так как, по всей видимости, не могла переносить, когда он молчал, затем приготовила детям полдник.

В течение этого времени Черил могла спокойно заняться прической. Поскольку для нее это было одной из наиболее ответственных операций, Черил требовалось сконцентрировать на этом деле все свое внимание. Пользуясь тем, что у нее еще было время, она сделала себе очень сложный начес и нанесла макияж ярче обычного. Хотя ей был неизвестен их гость, она совершенно точно знала, как понравиться Брюсу. Она достала свое самое изящное платье для коктейля из черного грежа с глубоко декольтированным лифом, который она украсила рубином, вставленным в старинный кулон, – фамильная драгоценность Брюса, подаренная ей по случаю рождения Нэнси.

Она надевала свои лодочки на тонком каблуке, когда зазвонил телефон. Она поспешила снять трубку.

– Брюс? Я жду тебя.

– Да, дорогая, извини, мне не удастся заехать за тобой. Может быть, ты вызовешь такси и присоединишься к нам через полчаса в «Ля-Каравелл»?

– Что-то не ладится?

– Нет, наоборот. Наш клиент, похоже, очень заинтересован сотрудничать с нами, и мы с Джорджем ведем его выпить по стаканчику. Тогда до скорого?

– До скорого.

Она опустила трубку, смутно ощущая себя не в своей тарелке. До последнего момента ее занятия развлекали ее, но теперь она не могла избавиться от давящего беспокойства, которое терзало ее. Она не стала приписывать его своему несколько мрачному настроению последнего времени. Не зная почему, она была в тревоге.

Черил спустилась к детям, которые смотрели телевизор и едва обратили на нее внимание. Чтобы воспрянуть немного духом, она приготовила себе маленький бокал джина с тоником и медленно выпила его, уставясь невидящим взглядом в телевизор, где шла одна из викторин, к которым она всегда испытывала отвращение.

Затем она вызвала такси, так как пора было встречаться с мужем. Ей не нравилось уезжать вот так одной, даже на короткое расстояние. Она расцеловала своих детишек, отдала последние распоряжения госпоже Тревор, приготавливавшей пирожки с начинкой, и пошла к машине, которая стояла перед оградой дома. Поскольку было еще довольно прохладно, она накинула на плечи пелерину из голубого песца. Шофер принял ее, должно быть, за светскую женщину, отправлявшуюся на шикарный ужин, гак как вел себя с ней с непривычной церемонностью.

Всю дорогу она молчала, погруженная в созерцание деревьев и домов. Солнце садилось, и как всегда Черил ощутила какое-то сожаление при виде уходящего дня, как будто в каком-то смысле уходило что-то из ее жизни. Она знала, что как только наступит ночь, она забудет об этой легкой подавленности, но надо было по-настоящему сильно сконцентрироваться на своей работе, чтобы избежать этого неприятного чувства.

Она для вида закурила сигарету и принялась размышлять о своем утреннем разговоре с Кэтлин. Почему ее потянуло рассказать ей все это? Теперь у ее подруги будет ложное представление о том, что было лишь преходящим, смутным и досадным обстоятельством. Завтра надо будет расставить все по своим местам: она обожала Брюса, и ей никогда не придет в голову покинуть его. Причем она не была создана жить одна, о чем невольно свидетельствовали ее ощущения при мысли взять это такси в отсутствие мужа.

Остановив машину напротив «Ля-Каравелл», она расплатилась и вступила в просторный освещенный зал, где царил неповторимый аромат знаменитой французской кухни. Она попросила услужливого метрдотеля показать столик господина Мандрелла и в конце концов заметила его, уже сидящего вместе со своими гостями.

Брюс издали увидел ее, и трое мужчин встали, когда она подходила к ним. И кровь застыла в жилах Черил: между Джорджем и своим мужем она сразу узнала слишком знакомую фигуру Стефена Фицджеральда.

Глава 3

Охваченная паническим чувством, она старалась не поддаться безрассудному желанию развернуться и сбежать. Это выглядело, как если бы она столкнулась нос к носу с черной пантерой.

У него был всегда одновременно беззаботный и победоносный вид, темные волосы и постоянно настороженный взгляд блестящих, словно сталь, серо-голубых глаз.

Однако Брюс уже протягивал ей руку, брал за талию, нежно целовал в лоб.

– Ну как, дорогая, добралась сюда без особых приключений?

Побледнев, она сделала над собой усилие и ответила на его улыбку и была удивлена тем, что хоть какой-то звук сумела выдавить из своей груди:

– Да…

Она не знала, куда смотреть, ведь надо было одновременно выглядеть непринужденной, любезной и держать дистанцию, чтобы Стефен не мог догадаться о ее чувствах и не начал тут же фантазировать…

Господи! Может быть, это ее собственное воображение распалилось в данный момент? Стефен держался с олимпийским спокойствием, как и обычно. После того как Брюс представил всех друг другу, он подал руку, в улыбке обнажая остренькие зубы.

Он слегка поклонился.

– Приветствую вас.

В его голосе не было ни малейшей иронической интонации. Еще немного, и она бы подумала, что он не узнал ее. Но это было невозможно, он непременно тоже должен был быть ошеломлен, как и она, если только ему не удалось заранее узнать, кто она такая. Однако нет, на то не было никаких оснований: у Брюса не было се фотокарточки, чтобы показать, а она уже больше не носила свою девичью фамилию.

Таким образом они, по сути, обнаружили друг друга в одно и то же время, будучи вовлеченными волею самого непредвиденного случая в предвыборную кампанию, которая грозила растянуться весьма надолго и означала беспрестанное вторжение в их личную жизнь.

Нет, это было невозможно… А он-то смотрел на нее, как будто только что впервые знакомился с нею! В каком-то смысле она должна была бы испытывать от этого некоторое облегчение, но вместе с тем ее сердце разрывалось от сильного гнева.

Они сели все четверо, и она оказалась сидящей напротив Стефена, практически вынужденная смотреть на него весь вечер. Брюс хотел знать ее мнение об этом потенциальном кандидате, так что он сделал это, наверное, нарочно.

С лихорадочно бьющимся сердцем она попросила упавшим голосом своего мужа сделать заказ за нее. Но как она сможет хоть что-нибудь проглотить в таких условиях? Между тем ей надо было выдерживать хорошую мину, играть роль деятельной и утонченной супруги, которую она обычно умела так хорошо исполнять. Брюс рассчитывал на нее, она запрещала себе огорчать его, но Боже мой, если бы ей только удалось выцарапать для себя какие-нибудь пять минуток, чтобы прийти в себя!

Первый предлог мог бы быть вполне годным:

– Брюс, я забыла сказать госпоже Тревор, что Бобби необходимо принимать витамины, прежде чем он отправится спать.

– Мы дадим их ему по возвращении.

– Нет! Я хочу позвонить ей сейчас же! – нервно ответила она.

– Ты думаешь, что это необходимо?

– Абсолютно.

Черил поднялась с места и скользнула между столиками с проворностью угря. Если бы она могла себе это позволить, то прыгнула бы в первое попавшееся такси и исчезла бы с лица земли. Но ради Брюса ей надо было взять себя в руки, обрести былое спокойствие, ну хотя бы для видимости. Посмотрев на себя в зеркало, она вздрогнула от своего диковатого вида и, совершенно подавленная, опустилась на пуфик: теперь-то она осознавала ситуацию во всей ее полноте. Стефен вновь внезапно возникал в ее жизни, причем в момент, особенно трудный для нее. Он будет выставлять свою кандидатуру на выборах в сенат, и дело за Брюсом, чтобы обеспечить его избрание. Им предстоит совместно работать более полугода, и она только и будет слышать о нем днем и ночью. Она должна поддерживать своего мужа, а значит, и Стефена! Какой абсурд!

Следовало найти решение как можно скорее; не могло быть и речи о том, чтобы позволить прошлому внедряться вот так запросто в ее сегодняшнюю жизнь. Она не имела на это права.

Черил сбрызнула холодной водой виски и под глазами, уши и затылок. Ощущение холода подстегнуло ее. Мало-помалу уверенность в себе возвращалась к ней, а главное, решимость выстоять перед страшной опасностью, вставшей перед ней, придала ей отваги.

В конце концов Стефен должен быть целиком заинтересован в том, чтобы забыть прошлое, и, будучи человеком с амбициями, он, наверно, будет продолжать действовать уже испытанным способом: вежливо игнорировать молодую женщину.

Даже при том, что она находила это несколько печальным, она не видела другого выхода.

Посвежев, успокоившись, снова напудрившись, Черил посчитала, что уже в состоянии появиться в зале. Когда она подошла, Брюс посмотрел на нее с беспокойством.

– Все в порядке, дорогая?

– Спасибо, все в полном порядке.

Она села с широкой улыбкой, застывшей на лице, но не могла остановить свое сердце, безумно колотившееся из-за присутствия напротив этой дикой кошки, которую когда-то так любила и которая заставила ее столько страдать.

Теперь она была взрослой и не могла позволить своим самым безумным страстям увлечь себя так, как это произошло когда-то. Она не повторит еще раз подобной глупости.

Брюс продолжал наблюдать за ней озабоченным взглядом. Она приняла равнодушный вид.

– Что ты мне заказал?

Чтобы подбодрить его, она положила свою руку на его кисть.

– То, что ты любишь, – сказал он с улыбкой, – теплые трюфеля с салатом и утку. Я правильно выбрал?

– Да. Я другого бы и не стала брать.

Стефен хранил спокойствие. Внезапно она задала себе вопрос, не женился ли он. По правде говоря, она ничего не знала о нем, даже того, чем он до сих пор занимался. Ему следовало бы привести на этот ужин свою жену. Джордж был холостяком, что и объясняло, почему он приходил всегда один, но Стефен?

Охваченная каким-то внезапным вдохновением, она наклонилась к нему.

– А вы, господин Фицджеральд, что вы будете есть?

Она хорошо помнила, что он не любил никакой изощренной кухни: ничего для него не было лучше, чем бифштекс и салат.

– Салат и бифштекс, – вмешался Джордж. – Я полагаю, что Стефен стремится сохранить фигуру для своих избирательниц.

– В самом деле? – безжалостно спросила Черил.

Но он не был человеком, теряющимся от ироничного вопроса.

– В самом деле, – сказал он. – Я забочусь об этом с шестилетнего возраста.

Этот глубокий голос. Она внезапно узнала его, и тысяча воспоминаний вихрем пронеслись в ее памяти подобно головокружительному потоку, отбросившему ее на одиннадцать лет назад, стерев все эти годы и дав ощущение, что это все было вчера…

Она упрямо закусила губу, говоря себе, что первое время так будет часто, а потом она привыкнет. Это необходимо будет сделать.

– А нет ли у вас другой программы для привлечения на свою сторону ваших избирательниц? – продолжала Черил.

Она заглянула в его глаза, сумев-таки наконец выдержать его взгляд. Она должна была выглядеть жесткой, чтобы выдержать, но он ответил с таким хладнокровием, которое вывело ее из себя.

– Я не предполагал специальной программы для женщин. Не думаю, что им бы понравилось, чтобы их рассматривали как в некотором роде меньшинство. Для меня избиратель – это избиратель, будь он женщиной или мужчиной.

Его выигрыш. Тем не менее она бросилась в контратаку:

– Однако вам зададут тысячу вопросов, касающихся условий жизни женщин: каково ваше мнение об абортах, о работе по дому, об уходе за детьми в случае развода.

– Я полагаю, что подобные вопросы затрагивают мужчин настолько же, насколько и женщин.

– Браво! – воскликнул Джордж. – Всегда вот так и отвечайте, и у вас повсюду будут друзья!

– Я же нахожу вашу позицию, сударь, несколько расплывчатой, – парировала Черил.

– Зовите меня просто Стефен.

Он не добавил «как раньше», но это прозвучало так, как если бы она услышала именно это.

Для приличия она обратилась к своему мужу:

– Ты не думаешь, что журналисты попытаются добиться любой ценой куда более конкретного ответа, чем столь осторожная отговорка?

– Я полагаю, Стефен, что Черил права. Вам надо бы занять более определенную позицию.

– Моя позиция такова: не стоит вырывать подобные проблемы из общего контекста. Любой человек, отправляющийся на выборы, идет туда в качестве избирателя, а не в качестве женщины ли, промышленного ли босса или выходца из каких-либо меньшинств. И я рассчитываю выступать именно в таком вот ключе.

– Вас загонят в ваши самые последние окопы, – возразила Черил.

Он адресовал ей свою самую обворожительную улыбку, ту, что когда-то так сильно потрясла ее.

– Это будет зависеть от меня, чтобы им не удалось меня туда загнать.

Ответ был как нельзя более ясным, и она посчитала его для себя однозначным. У него нет ни малейшего желания воскрешать и тени прошлого.

Они длинно говорили о стратегии в избирательной кампании, но молодая женщина слушала все меньше и меньше то, о чем говорилось, чтобы открыть для себя точный смысл каждого движения Стефена.

Он не очень-то и изменился, скорее стал более зрелым. Две длинные горькие складки пролегли по обе стороны рта, что лишь усилило его шарм, придав ему тот ранимый вид, характерный для личности, прошедшей сквозь многочисленные испытания стиснув зубы.

За одиннадцать лет могло произойти столько событий: целые судьбы могли свершиться и распасться. Она вдруг ощутила безумный интерес к тому, как он жил все эти годы, и, мысленно возвращаясь к их последней встрече, почувствовала, как к ее горлу подкатывает непреодолимый комок горечи. Та сцена всплыла настолько отчетливо, словно происходила прямо сейчас.

Она накладывала последний мазок на картину, которую считала наиболее удачной из своих абстрактных работ. Рыжеватые и угольно-черные цвета некоей комнаты с металлическими отсветами подчеркивались белой аркой, являвшейся единственным светлым пятном в центре этой композиции, сверкающей подобно вспышке, которая пролегла по неподвижной монолитности темных цветовых масс. Про себя она подумала, что ей удалось выразить движение в чистом виде.

Она отошла чуть назад и натолкнулась спиной на мощный корпус Стефена. Она не слышала, как он вошел в студию, и вздрогнула.

– Ты был здесь?

– Да, я смотрел.

– И как давно?

– Ну, несколько часов…

Он улыбнулся и обхватил ее руками.

– Это великолепно, – продолжил он, указывая на картину. – Можно представить нечто вроде космического корабля в открытом небе.

– Это почти так и есть. Пролетающий космический корабль.

– Пролетевший.

Он так хорошо понимал ее. Она отбросила назад свои рассыпавшиеся волосы, чтобы поцеловать его, но он уже отошел от нее.

– У меня для тебя новость, – сказал он.

– Твои экзамены?

– Да.

Она все поняла по его сияющему виду, но все же доставила ему удовольствие, задав этот вопрос.

– Ты сдал?

– Все. Наконец-то я смогу покинуть университет, начать деятельную жизнь.

Радость девушки быстро гасла из-за смутного беспокойства. Она давно уже знала, что он будет заканчивать учебу значительно раньше, чем она, что он покинет университет, но до последнего момента не очень-то об этом задумывалась, предпочитая жить настоящим. Сейчас же настоящее соединилось с ее опасениями, и ей надо было встретиться с этим лицом к лицу.

– Что ты собираешься делать? – спросила она беззвучным голосом.

Он взял ее за плечо, как будто поняв ход ее мыслей.

– Прежде всего вернусь к себе в Цинциннати и открою ту контору, о которой тебе уже говорил.

– А потом?

– Потом собираюсь посетить Европу.

– И на какой срок?

– Не знаю. На срок, покуда не устроятся мои дела.

– Потому что они устроятся сами собой?

– Нет, конечно. Ты же знаешь, что мой дядя обладает широкими связями в этой сфере и поможет мне во всех моих начинаниях. На срок, пока все встанет на свои места, и тогда я вернусь.

– Чтобы стать адвокатом в Цинциннати?

– Ты смеешься? Если я возвращаюсь к себе, так это для того, чтобы меня признали, но ты хорошо знаешь, что я прежде всего хотел бы устроиться в Нью-Йорке. Это единственный город, который по-настоящему распахнут в мир…

– А я?

Она говорила еле слышно, не в силах унять рыданий, которые подступили ей к горлу.

– Что?

Как будто он не понял! Она похолодела от его безразличия.

– А я, Стефен, как я? Где мое место во всех этих прекрасных проектах?

– Твое место там, где оно всегда и было, – возле меня.

– Возле тебя в Цинциннати? Возле тебя в Европе? А моя учеба?

– Ты продолжишь ее позже, у тебя достаточно времени, чтобы подумать об этом.

– А эту выставку, которую сейчас готовлю, я должна ее тоже забросить?

– Я не требую от тебя что-либо забрасывать, просто немного отсрочить.

– Боже мой, Стефен! Знаешь ли ты, что такое выставка? Имею ли я право отказаться от подобного шанса, когда он предоставляется, и особенно новичку?

– С нашими связями ты найдешь тысячу других возможностей.

Она топнула ножкой.

– Так ты ничего не понимаешь! Я желаю жить не за счет твоих «связей», а моей живописи. Я хочу быть признанной в силу самой себя.

– Черил, успокойся! Я не понимаю, почему ты так реагируешь!

Он ничего не понимает, это очевидно! Он наметил себе великолепную программу, в которую она вписывалась лишь в незначительной степени, да и то лишь при условии, что она согласится «отсрочить» свою деятельность. Значит, она так и не узнала его за те два года, что они встречались!

– Я так реагирую, – с раздражением сказала она, – потому что у тебя такой вид, будто ты находишь совершенно естественным, чтобы я оставила свои занятия ради того, чтобы последовать за тобой!

И тогда он произнес ту фразу, которая потрясла все ее существо:

– Ты свободна, Черил.

Это надо было либо принять, либо отринуть – ни больше, ни меньше. Во что превращалось то, что, как она считала, было их чудесным единством? А их честолюбивые планы блестяще преуспеть каждый в своем деле? Для нее это оказалось бы просто «позже» – вот и все.

Ее мир рушился в одночасье. За два года у нее было время поверить в их любовь, обрести надежду жить всегда со Стефеном, даже принимая во внимание, что никогда не говорилось в открытую о том, чтобы ей стать признанным художником, ему – государственным деятелем. Именно так ей и представлялось их будущее. Охваченная эйфорией своих грез, она уже больше не видела, как проходят месяцы, годы. Ее работа, освещенная собственным счастьем, постепенно превратилась в замечательную, и она совершенно чистосердечно радовалась успеху и честолюбию Стефена до того момента, когда заметила, что она-то – Черил – занимала там лишь скромное место. И никогда он не сойдет ни на дюйм с того пути, что сам себе начертал. И любовь не сможет его с него столкнуть. Он подумает об этом «позже»…

В состоянии полной опустошенности девушка посмотрела на него, надеясь в последний раз заставить его осознать, что она чувствовала.

– Я свободна? В чем? Чтобы все бросить ради возможности следовать за тобой или бросить тебя во имя своего призвания – это так?

– Послушай, надо выяснить, что имеет для тебя большее значение: жить со мной или малевать свои картинки.

Если бы она не сдержалась в тот момент, то запустила бы ему палитрой в физиономию. Но она предпочла остаться без движения, уже теперь понимая, что любые споры становились излишними. Ее искусство, ее учеба – все это было для него лишь чем-то похожим на дамское рукоделие!

– Я не понимаю, – пролепетала она. – Поскольку у тебя есть более серьезные занятия, не теряй времени в этой жалкой мастерской.

– Ну вот, Черил…

– Уходи!

Она все еще помнила, как прорычала эти последние слова, чтобы одиннадцать лет спустя произнести банальное «здравствуйте».

Какой длинный путь пройден с той поры! Трое детей, дом в Гринвич-Виллидж, которым она по праву гордилась, молодой и любящий муж. А она? Что осталось от нее?

После того мучительного разрыва она впала в настоящую депрессию. Потому что она – Черил – была именно такова. Под минутным воздействием гнева и огорчения она разбивала все вдребезги, а потом месяцами плакала, утратив всякую надежду.

Встревоженные ее состоянием родители отправили ее с группой молодежи в Европу, там-то она и встретила Брюса. Она еще не забыла Стефена и была не в силах флиртовать с кем-либо другим, как бы ни прельщала ее обходительность этого молодого человека. Он, должно быть, почувствовал ее болезненное состояние и, оставаясь по-прежнему любезным, довольствовался скромным ухаживанием за ней. Поскольку это был один из самых очаровательных юношей, которых она когда-либо встречала, то Черил начала с того, что приняла приглашение на один ужин, затем на другой. Он прибыл в Лондон к своим родственникам, а так как его отец был английского происхождения, то мог устроить ему поездку по всему югу страны в самых лучших условиях. Ни разу у него не обнаружилось какого-нибудь неуместного движения или слова. Он явно ждал, пока она подаст ему знак. Стояло лето, и Черил знакомилась с Англией исключительно под лучами дивного солнца.

Она оставила свою группу, ехавшую дальше без нее в Париж, а сама устроилась у кузенов Брюса в прелестной усадьбе XVIII века под Лондоном. Юноша заканчивал дипломную работу по рекламному делу в Великобритании. В течение своего пребывания здесь Черил вовсе ничем не занималась: она даже не притронулась ни к кисти, ни к карандашу. Довольствовалась тем, что позволяла себе отдаться мягкому течению жизни на британский манер, и в один прекрасный день оказалась в объятиях Брюса.

Он был крупным, больше Стефена, с фигурой атлета, поскольку занимался многими видами спорта, но что она ценила в нем больше всего, так это нежность взгляда. Когда она задумывалась о нем, то первым словом, которое приходило ей на ум, было «нежный». А она испытывала неудовлетворенную потребность именно в нежности.

Она очень скоро узнала, что он был наделен исключительной предпринимательской энергией, но – в противоположность Стефену – умел провести разграничительную линию между своей профессиональной жизнью и личной, так что зачастую именно Черил спрашивала его о работе.

Безумная страсть, которую она испытывала когда-то, не проявлялась в случае с Брюсом. Это была благоразумная и спокойная любовь. Растерянная девушка вскоре заметила, что могла опереться на солидного мужчину, который требовал лишь, чтобы они поженились и воспитывали детей. Весь этот год она чувствовала себя такой одинокой, осознавая, что связь со Стефеном превратила ее в полностью зависимое существо; Брюс же ободрял ее, привлекал, очаровывал. У нее было к нему полное доверие, но – может быть, из желания прогнать это из памяти – она ничего не рассказала ему о своих злоключениях, лишь только коротко сообщила о занятиях живописью и скульптурой. Он узнал, что она посещала художественную школу, но Черил ни разу не говорила ему, что была на грани открытия собственной выставки. Ее произведения оставались брошенными на чердаке у родителей.

Приятно утомленная терпеливой настойчивостью Брюса, она отправилась вместе с ним в Шотландию, где они обвенчались самым романтическим образом, прежде чем добраться до Венеции, подобно всем влюбленным.

Таким образом она вверила себя в его руки, потому что это было приятно, и в конце концов нашла это совершенно естественным. Брюс всегда повторял, что они вдвоем образуют «хорошую команду», и он был прав.

Когда она думала о своей бурной связи со Стефеном, то ни о чем не сожалела. Но мало-помалу художественное вдохновение в ней гасло. Может быть, это было из-за того, что она связывала его с теми злоключениями, о которых избегала говорить со своим мужем?

– Еще немного бордо, дорогая?

Она вздрогнула и засмеялась, протягивая пустой бокал.

– Чуть-чуть, пожалуйста.

– А что вам на десерт?

– Все такой же чревоугодник, Джордж? – лукаво спросила она.

– Боже мой, – признался пресс-атташе, – это еще никому не вредило!

– Это правда. Тогда я возьму мороженого с шампанским.

– А вам, Стефен?

Она слишком хорошо знала, что он ответит:

– Спасибо, я перейду прямо к кофе.

Он не менялся, и Черил вновь ощутила раздражение, которое охватывало ее всякий раз, как они ужинали вместе: этот богач не любил поесть, а она – скромная студентка, ослепленная блеском ресторанов, в которые он ее водил, – не осмеливалась заказать все эти кондитерские изделия, которые, по правде говоря, ее так сильно манили.

С тех пор она научилась их готовить сама и чувствовала себя намного менее зажатой.

Брюс отреагировал вполне естественно:

– Итак, – я! Мне меренговый клубничный торт с кремом. Для тебя тоже, Джордж?

Блестящие глаза его соседа позабавили всех троих.

Парадоксальным образом молодая женщина чувствовала себя все более и более в своей тарелке. То ли это было от выпитого вина, то ли от присутствия мужа? Она включилась в общий разговор и даже несколько раз рассмеялась от всего сердца.

Они ушли из ресторана уже после одиннадцати часов; каждый отправился в свою сторону после сердечного прощания на тротуаре. Черил не удержалась, чтобы не отметить, как Стефен уезжал за рулем белого «ягуара»: все та же любовь к красивым автомобилям.

Она села в «БМВ» своего мужа и отметила про себя, что чувствовала себя вполне хорошо.

– Ну и как? – спросил Брюс, трогаясь с места. – Твое впечатление?

Она готовилась к этому вопросу, но не ожидала его так скоро. Во всяком случае у нее было время подготовить ответ.

– Хочешь, скажу откровенно?

– Именно так.

– Я нахожу его невыносимым.

Брюс буквально взорвался веселым смехом.

– Дорогая, это не помешало тебе славно поесть!

– Почти.

Он положил руку ей на колено и нежно погладил.

– И все же, котик мой, ты меня несколько беспокоишь. Ты не считаешь, что он мог бы быть стоящим кандидатом?

– Я этого не говорила; это ты Джорджу должен бы задавать подобные вопросы. Что же касается меня, то я никогда не отдала бы свой голос за такого человека, как он.

– Объяснись.

– Это трудно выразить. Скажем так: с обаянием у него неважно, а ты знаешь, что это важнейший элемент избирательной кампании, даже если никто не хочет этого признавать.

– Ну, я нахожу его весьма симпатичным.

– В таком случае…

Она в раздражении смолкла.

До дома они ехали молча. Прошел небольшой дождь, и машина скользила по мокрому шоссе среди огней, отражавшихся в лужах.

Прибыв к себе, молодая женщина приготовила себе пенистую ванну. Это была уже вторая ванна за день, но ей это казалось необходимым, как будто горячая вода могла смыть с нее все ее страхи.

Когда Брюс подошел к ней, Черил лежала среди атласной пены с поднятыми наверх волосами, одна прядь которых спускалась прямо в воду.

– Подожди меня, я иду, – бросил он, раздеваясь.

Ванна была большой, и им всегда нравилось принимать ее вдвоем. Он привычным образом устроился перед ней так, чтобы она могла промассировать ему затылок.

– Боже, как хорошо! – воскликнул он. – Я решительно имею лучшую из гейш!

– А я лучшего из мужей.

– А ты знаешь, что тебе сделает через пару минут этот твой муж?

Она приняла наигранно-простодушный вид.

– Абсолютно не представляю!

Он повернулся и принялся нежно целовать ее в шею.

– Встань, – потребовала она.

Он встал во весь свой рост, весь в струйках воды; капельки стекали у него по коже и падали в мыльную пену, продолжавшую шипеть. Черил взяла в руки губку и принялась намыливать ему ноги долгими чувственными движениями. Он позволил заниматься собой, словно ребенком, а она обожала так вот заботиться об этом мужчине, таком сильном и прекрасном.

Она поднялась на цыпочки, чтобы намочить ему голову. Брюс по-прежнему не двигался. Она подумала про себя, что если бы он был котом, то она услышала бы, как он мурлычет.

Неожиданно он повернулся, взял ее запястья и поцеловал.

– Это правда, – спросил он тихим голосом, – что этот господин Фицджеральд тебе не понравился?

– О нет! – вскрикнула она, высвобождаясь. – Не хватает, чтобы и здесь он нам надоедал!

Она в бешенстве выскочила из ванной и закуталась в свой махровый халат.

– Послушай, котик мой, мне все же необходимо знать твое мнение!

Она немного смягчилась.

– Я знаю, но не сегодня, умоляю тебя. Надо, чтобы я над этим подумала.

Бедный Брюс! Мог ли он подозревать…