Текст книги "Фридрих Шиллер"

Автор книги: Лия Лозинская

У реформации и контрреформации одинаково бесчеловечные методы. На общее указывает и Елизавета: «Дядя ваш всем показал властителям державным, как следует врагов своих щадить, тогда в Варфоломеевскую ночь…»

Пессимистическую оценку дает драматург прославленному в буржуазной историографии «золотому веку» Елизаветы Тюдор – заре буржуазного общества. И все же он не сомневается, что есть сила, воплощающая высокие нравственные нормы, столь чуждые официальному государству.

Эта сила – народ

В драмах, последовавших за «Марией Стюарт», Шиллер разовьет эту тему. Звучит она и в трагедии о шотландской королеве.

Не действуя на сцене, народ присутствует в драме, выражает свое отношение к судьбе Марии.

Обманутый неправильным ведением обвинительного процесса, народ требует казни узницы. Покушение на Елизавету сразу же после встречи обеих королев в Фотерингеймском парке вызывает взрыв его возмущения: в памяти народа еще свежи воспоминания о разгуле инквизиции во время правления предшественницы Елизаветы на английском престоле. Здравый смысл подсказывает ему, что жизнь Стюарт – постоянная угроза для безопасности страны, повод к объединению врагов. Но народ обладает еще и высоким чувством справедливости. Пройдет время, и он осудит казнь Марии как результат несправедливого приговора.

Эту мысль автора выражает в драме Шрусбери:

 
Явись народу – только совершишь
Кровавое деянье – и увидишь
Не радостно гудящую толпу:
Зане лишишься ореола правды,
Которым покоряла ты сердца
Народные. Страх, спутник тирании,
Пройдет твоим трепещущим предтечей
И улицы в пустыню обратит.
Ты преступила грань: чья голова
Не под ударом, раз скатилась эта?
 

Потому-то так и ненавидит народ сама Елизавета, видя в нем силу, с которой она принуждена считаться: единственную опору своего колеблющегося трона и единственную преграду насилию и произволу.

 
О рабское служение народу!
Позорное холопство’ Как устала
Я идолу презренному служить!
Когда ж свободной буду на престоле?..
…Властелин —
Лишь тот, кто презирает суд толпы…
 
 
Но разве справедливость я блюла
По доброй воле? Лишь необходимость,
Всевластная, которой подъяремны
И короли, ее блюсти велела.
Кругом враги! Непрочный мой престол
Народной лишь приверженностью крепок!..
 

Народ требует казни Марии, и в то же время он – единственное реальное препятствие, мешающее Елизавете совершить эту казнь.

9 июня 1800 года Шиллер закончил работу над «Марией Стюарт», а уже через пять дней, 14 июня, состоялось первое представление трагедии в Веймарском театре, «и с таким успехом, что большего и желать нельзя», – сообщает автор Кернеру. Этот успех сопровождал «Марию Стюарт» и в курортном городке Лаухштедте, где выступала летом веймарская труппа. Роль Марии исполняла одна из лучших актрис театра – Амалия Вольф.

«Я начинаю, наконец, овладевать сущностью драматургии и знанием своего ремесла», – писал поэт.

Как удивительно звучит это исполненное величайшей скромности, почти ученическое признание из уст автора «Валленштейна» и «Марии Стюарт», произведений, в которых Шиллер достиг подлинных высот трагедийности!

Давно, с юношеских лет, не писал он для театра с такой увлеченностью, с такой полной отдачей всех своих творческих сил, как в первые годы XIX столетия.

Трагедия «Мария Стюарт», драматургический шедевр Шиллера, была написана, по подсчетам самого поэта, за семь с половиной месяцев.

В полном уединении провел он весну 1800 года, завершая драму.

«На этот раз я не краснею за свое долгое молчание: работа так захватила меня, что я не мог думать ни о чем другом… – пишет он Кернеру. – …Здоровье мое за последние два месяца совсем поправилось. Я много двигаюсь, бываю на воздухе, часто выхожу на улицу, бываю и в общественных местах и сам на себя удивляюсь. Это отчасти объясняется моей деятельностью; лучше всего я чувствую себя, когда захвачен работой. Поэтому я уже готовлюсь к новой…»

ВЫСОКИЙ ПРИМЕР

«Что ж человечески прекрасней,

чище

Святой борьбы за родину!»

(Шиллер. «Орлеанская дева»)

Под ударами наполеоновских армий рушилось прогнившее здание Германской империи. Немецкие князья, привыкшие в равной мере куражиться над своими подданными и пресмыкаться перед силой – будь то австро-германский император или прусский король, – с раболепной готовностью вручали победителям ключи от зарейнских городов.

Первой расписалась в бессилии Пруссия: по Базельскому мирному договору 1795 года Пруссия уступает Франции левый берег Рейна.

В 1797 году выходит из игры Австрия: согласно Кампоформийскому договору она отказывается от участия в первой антифранцузской коалиции для того, чтобы уже через год принять участие во второй.

В 1801 году Люневильский договор окончательно закрепляет за Францией левый берег Рейна. Впрочем, некоторые немецкие государства получают за это своеобразную «компенсацию»: к ним присоединяют сто двенадцать мелких, ранее самостоятельных немецких княжеств.

Зачем нужна эта реформа Наполеону? Неужели завоеватель искренне озабочен тем, чтобы ликвидировать, хотя бы отчасти, лоскутную раздробленность Германии, главную причину ее экономической отсталости'?

О нет, им движут интересы иного порядка: Наполеону нужны преданные вассалы внутри самой Германии! Ими становятся новоиспеченные короли, курфюрсты, князья и прочая «укрупненных» государств.

К тому же, усиливая такие немецкие земли, как Бавария или Вюртемберг (в 1805 году родина Шиллера провозглашена королевством и первым официальным вюртембергским королем становится племянник герцога Карла Евгения), Наполеон стремился сделать их своего рода противовесом Австрии и Пруссии, наиболее могущественным германским государством того времени.

Шиллер не дожил до пресловутых побед Бонапарта под Аустерлицем и Иеной, до взятия Вены и Берлина и официального конца Германской империи в августе 1806 года, когда император Франц сложил с себя имперскую корону. Поэту не довелось быть свидетелем самого расцвета мании мирового господства, овладевшей императором французов.

В годы первых побед Наполеона в Европе, современником которых был Шиллер, еще нельзя было предугадать, что войны, начавшиеся как защита революции против коалиции контрреволюционных монархий, превратятся в грабительские, захватнические, которые, в свою очередь, вызовут национально-освободительную борьбу порабощенных народов.

В конце XVIII – начале XIX столетия, когда, по определению Энгельса, Наполеон очищал «немецкие авгиевы конюшни» [13]13
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 184.


[Закрыть], среди прогрессивной немецкой интеллигенции было немало людей, увлекавшихся Бонапартом, видевших в нем надежду на обновление политической жизни немецких государств.

Но и в то время Шиллер не принадлежал к их числу.

«Ах, если бы я мог интересоваться им! Но нет, не могу; этот характер мне противен – ни одного отрадного известия о нем», – говорил поэт, когда при нем хвалили удачливого французского полководца.

Глубоко возмущают Шиллера известия об ограблении войсками Наполеона после побед его в Италии итальянских музеев и частных коллекций, хранивших бесценные сокровища античного искусства.

 
Музами лишь тот владеет,
Кто их трепетно лелеет.
Камень – варварам они, —
 

разгневанно пишет он в стихотворении «Античные статуи в Париже».

Писатель, связанный происхождением, родственными узами и всеми творческими устремлениями с демократическими слоями общества, Шиллер раньше многих своих современников распознал в Наполеоне ненавистного ему захватчика, душителя национальной независимости, причину войн, всегда бывших источником неисчислимых бедствий и страданий народа.

Немало горя принесла и на этот раз война немецкому народу, в том числе и близким поэта.

Во время эпидемии, вспыхнувшей в 1796 году в оккупированном Штутгарте, погиб отец, Иоганн Каспар, и младшая сестра Шиллера – Наннета, одаренная девятнадцатилетняя девушка, мечтавшая стать актрисой и играть в пьесах своего знаменитого брата.

Война разорила скромное хозяйство стариков Шиллеров. Она опустошила и дом каменщика Гельцеля, того самого, который в Мангейме спас поэта от грозившей ему долговой тюрьмы.

Перед самой премьерой «Пикколомини», оторвавшись от напряженной репетиционной работы, Шиллер пишет своему издателю Котта, прося его срочно отправить денежный перевод семье Гельцеля.

«Четырнадцать лет тому назад, во время моего пребывания в Мангейме, эти люди оказали мне существенные услуги; теперь война нарушила их благосостояние, они терпят лишения и недостаток и нуждаются в безотлагательной помощи».

С горечью читал поэт благодарственное письмо от Анны Гельцель:

«На присланные вами деньги я смогла снова зажечь вечером лампу… 2 марта вошли французы, каждый горожанин должен был взять на постой 6 человек и полностью содержать их, представляете себе наше положение; никто и конца не видит всем бедам, которые принесла война».

Этому письму как бы вторит послание матери Шиллера от декабря того же года – поистине крик сердца немецкого народа, проклинавшего войну:

«Твое предыдущее письмо, любезный сын, застало нас в беде: французы находились в трех часах отсюда, все были охвачены страхом, все бежали, и мы со служанкой тоже – мы перебрались в верхний замок, где не было никого, кроме сторожа и его жены… Но горести наши далеко еще не кончились. Ах, как счастливы страны, которые могут жить мирной жизнью! Ведь наши крестьяне буквально погибают под тяжестью военных поставок имперским войскам. Недалеко отсюда имперские солдаты срубили для своих костров все фруктовые деревья, сломали все ограды вокруг садов, забрали у крестьян пшеницу, сено, овес, так что им осталось только помирать голодной смертью вместе со скотиной, ограбили все вокруг… да еще требовали денег и увезли с собой заложников, пока эти деньги не уплачены…»

Разграбленной, разгромленной, переживающей тяжелое национальное унижение видит поэт свою родину в начале XIX столетия. Он знает: истинные виновники поражения Германии – это немецкие князьки, разодравшие на клочья германские земли, это они – все эти карлы евгении и карлы августы, чванливые и бессильные, презирающие свой народ, довели его до крайней нищеты, насильственно держат в невежестве и темноте.

Но не только Германия переживала тяжелые дни. Шиллер видел, что в крови и насилии утверждается буржуазный правовой порядок и в тех странах Европы, которые по сравнению с Германией могли считаться передовыми,

Как остро ощущает поэт, сколь далекими оказались реальные результаты буржуазной революции, развязавшей наполеоновские войны, которые из-за экономического соперничества Франции и Англии залили кровью земной шар, от мечты просветителей о разумном, справедливом и свободном человеческом общежитии!

 
Два народа, молнии бросая
И трезубцем двигая, шумят
И, дележ всемирный совершая,
Над свободой страшный суд творят.
 
 
Нет на карте той страны счастливой.
Где цветет златой свободы век,
Зим не зная, зеленеют нивы,
Вечно свеж и молод человек.
 
 
Пред тобою мир необозримый!
Мореходу не объехать свет!
Но на всей земле неизмеримой
Десяти счастливцам места нет.
 

Таков был пессимистический вывод Шиллера из политической ситуации своего времени.

Кровопролитные войны, потеря целыми государствами своей независимости, дальнейшее обнищание народа – вот каковы оказались они, знамения нового столетия, от которого история ждала осуществления лозунгов Свободы, Равенства и Братства…

Но чем пристальнее вглядывался поэт в свое бурное время и чем зрелей становилась его оценка событий, тем прочнее укрепляется в нем вера в народ – носителя высоких нравственных идеалов, единственную силу, которая сумеет избавить человечество от трагических противоречий действительности.

Таким предстает народ в последних драмах, которые суждено было завершить поэту, – «Орлеанская дева» и «Вильгельм Телль».

Он обращается к образам народных героев, легендарных патриотов прошлого, и, как всегда, черпая из истории, он ищет в ней решения проблем своего времени, своей бурной и трагической эпохи.

Первым из таких привлекших поэта образов стала французская патриотка XV столетия Жанна д’Арк. Бессмертный памятник подвигу этой простой крестьянской девушки создает поэт в своей романтической трагедии «Орлеанская дева».

Исторические события, к которым обращается Шиллер, относятся к XV веку, к эпохе так называемой Столетней войны между Англией и Францией.

К 1430 году – с него начинается действие драмы – положение Франции, как и Германии Шиллера, было поистине трагическим. Разоренная длительными войнами, разграбленная отрядами наемников и шайками разбойников-феодалов – иноземных и отечественных, – ослабленная предательством феодальной верхушки, страна переживала тяжелейшие дни своей истории.

После битвы при Азенкуре в 1415 году в руках англичан находится весь север Франции вместе с Парижем. На сторону неприятеля открыто переходят многие крупные феодалы во главе с герцогом Бургундским. Дофин Карл (будущий король Карл VII) вынужден бежать. В октябре 1428 года англичане осаждают Орлеан – ключ к югу страны. Франции грозит полная потеря национальной самостоятельности…

Но те же события, которые явились свидетельством полной неспособности королевской власти и дворянства прекратить бедствия родины, дали миру образцы героического патриотизма. В эти решающие дни на путь ожесточенной партизанской войны с иноземцами вступает народ. Борьбу возглавляет юная французская патриотка Жанна д’Арк.

Семнадцатилетняя крестьянка из лотарингской деревни Дом-Реми, она разделяет религиозные представления и суеверия своего времени. Патриотические побуждения принимают у нее религиозную форму: Жанна считает себя призванной «свыше» избавить милую Францию от врага.

С большим трудом достигнув королевского двора, Жанна д’Арк убеждает дофина начать решительные военные действия. Она обещает снять осаду с Орлеана, провести Карла для коронации в Реймс и полностью изгнать захватчиков с французской земли.

За исключением внешних контуров биографии Орлеанской девы – так прозвал народ Жанну после ее победы под Орлеаном – многое в ее истории легенда или полулегенда.

Вдохновленные мужеством девушки, французские войска во главе с Жанной одерживают одну блестящую победу за другой Города открывают перед ней свои ворота… К ее армии присоединяется городское народное ополчение и крестьянские отряды. В июне 1429 года Жанна д’Арк ведет дофина для коронации в Реймс. Но «для королевской и аристократической партии крестьянская девушка была… бельмом на глазу»[14]14
  Архив Маркса и Энгельса, т. VI, стр. 328.


[Закрыть]: французские феодалы напуганы размахом народного движения и ростом популярности Жанны д’Арк. Во время сражения при Компьене, перед Жанной, отбивавшейся от врагов, предательски закрыты городские ворота, и она попадает в плен к бургундцам, которые продают ее англичанам.

По приказу неприятеля католическая церковь начинает позорный процесс против национальной героини Франции, обвиняя ее в ереси и колдовстве, чтобы очернить в глазах народа.

30 мая 1431 года, в безоблачный весенний день, свершилось одно из самых мрачных преступлений средневековья: Жанна д’Арк была публично сожжена в Руане.

Этот исключительный трагический образ еще до Шиллера привлекал литераторов. И по-разному ими трактовался. Так, во Франции в XVII веке известна была эпопея поэта Шаплена «Девственница», или «Освобожденная Франция». Она была написана по заказу кардинала Ришелье, и народная патриотка предстала здесь в виде боговдохновленной спасительницы престола, этаким эталоном верноподданного, всегда готового пожертвовать жизнью ради своего монарха. С искрометным остроумием разоблачил эту реакционную легенду, созданную в интересах французского двора, великий просветитель Вольтер в своей сатирической поэме «Орлеанская девственница». Но, осмеивая поповско-монархическую фальсификацию подвига Жанны д’Арк, Вольтер изобразил в столь сниженном виде и самое героиню, что во Франции даже слово «девственница» на долгие годы стало восприниматься как нечто неприличное.

Широкой популярностью пользовалась эта поэма в Германии. И, в частности, при веймарском дворе. Мало интересуясь критическим содержанием вольтеровской поэмы, немецкие «ценители искусства», подобные Карлу Августу и его приближенным, смаковали гривуазные пассажи «Орлеанской девственницы».

Шиллеру особенно омерзительно было это аристократическое «вольтерьянство» на немецкий манер.

Быть может, поэт видел в нем, кроме свидетельства душевного цинизма веймарского «высшего общества», еще и своего рода уродливую моральную компенсацию за поражения, которые терпели немецкие князья от наполеоновских армий: желание осмеять национальную героиню французского народа.

 
Чтоб высмеять величье человека,
Тебя насмешка затоптала в прах.
 
 
Да! Чистое чернится не впервые,
И доблесть в прах затоптана стократ.
Но не страшись! Еще сердца людские
Прекрасным и возвышенным горят, —
 

пишет Шиллер в стихотворении «Орлеанская дева», которое он предпосылает своей драме.

С Вольтером и его вельможными почитателями, а также с реакционными романтиками иенской школы, увлеченными средневековьем и утверждавшими некую таинственную непознаваемость «народной души», вступает в бой Шиллер своей новой драмой.

Его не страшит ни то, что насмешка прилипчива и рыцарственная защита осмеянной героини может раз и навсегда создать ему в глазах веймарского двора репутацию старомодного чудака или, чего доброго, недостаточно патриотически настроенного писателя.

Он не привык оглядываться на сильных мира сего, на общественное мнение, диктуемое прихотями моды, – не хочет оглядываться на них и на этот раз.

Он руководствуется только своими нравственными побуждениями. И, как всегда, взяв в руки перо, идет на бой с поднятым забралом.

О как отличен был патриотизм поэта от тупого пруссаческого солдафонства карлов августов и от национализма реакционных романтиков!

Именно теперь, во время войны Наполеона с коалицией монархических держав, видит Шиллер свою цель в том, чтобы реабилитировать исторический образ национальной героини Франции, противопоставив тем самым патриотизм народа преступным военным авантюрам правителей.

Всего лишь через два дня после премьеры «Марии Стюарт» Шиллер делится с другом замыслом нового произведения.

Это будет драма о простой крестьянской девушке, о народной героине, истинно романтическая трагедия, как понимает ее Шиллер; в ней оживет не только история подвига Жанны д’Арк, но и народный вымысел, фантастика, не отделимая от этого образа.

В июле Шиллер просит Кернера прислать ему материалы о процессах против ведьм и всевозможные старинные книги о колдовстве («…В сочинениях на эту тему нет почти ничего, что было бы хоть мало-мальски поэтично; Гете тоже говорил мне, что не нашел в книгах ничего интересного для своего «Фауста». То же и с астрологией; просто диву даешься, каким плоским и грубым шутовством так долго занималось человечество…») и уже 2 августа сообщает Гете, что познакомился с «целой литературой» об эпохе Жанны д’Арк.

С особым душевным подъемом трудится Шиллер над своей «романтической трагедией». Он неоднократно говорит во время работы, что испытывает горячую симпатию к своей героине. «Сам сюжет согревает меня, – пишет он Кернеру в январе 1801 года, – и драма эта в большей степени льется из сердца, чем предшествующие, где рассудок должен был бороться с материалом».

Как знаменательно это признание! В простой крестьянской девушке, вдохновленной на подвиг бедствиями своей страны, Шиллер нашел, наконец, героя, нравственная красота которого совпадает с его ролью в истории.

Этот подлинно высокий герой не нуждался в какой-либо искусственной идеализации, подобной той, к которой прибегал поэт, создавая своего Макса Пикколомини или просветленную Марию Стюарт пятого акта драмы. Он был истинно прекрасен, прекрасен своим патриотическим подвигом.

Но, ощущая особое качество самого жизненного материала, к которому он обратился на этот раз, Шиллер все же счел нужным внести в него некоторые изменения.

Следуя своим представлениям о том, что в основе трагедии должен лежать морально-этический конфликт, поэт привносит его и в судьбу своей героини. Шиллеровская Иоанна убеждена, что само небо повелевает ей во имя высокой чести спасти от неприятеля свою страну, отказаться от личного счастья: она не должна знать любви, никогда не будет у нее семьи и своего очага…

И вот Иоанна покидает родную деревню Дом-Реми, где ее сестры нашли тихое семейное счастье и где жители мало озабочены тем, чужеземец или соплеменник взойдет на французский престол.

Еще здесь, дома, жадно прислушивалась она к рассказам о бедствиях родины под игом вторгшихся врагов! Как чужды ей те, кто может думать в эти трагические для родины дни о своем благополучии! Отец Иоанны Тибо уговаривает и ее выйти замуж, как сделали сестры, ведь пастух Раймонд так искренне предан ей. Но, воодушевленная мыслью о своем высоком долге, Иоанна покидает родную деревню и своих близких.

 
Места, где все бывало мне усладой,
Отныне вы со мной разлучены;
Мои стада, не буду вам оградой…
Без пастыря бродить вы суждены;
Досталось мне пасти иное стадо
На пажитях кровавыя войны.
Так вышнее назначило избранье;
Меня стремит не суетных желанье.
В кипящий бой несет души стремленье;
Как буря пыл ее неукротим…
Се битвы клич! Полки с полками стали!
Взвились кони, и трубы зазвучали!
 

В соображении пастушки Иоанны король, которому хочет она вернуть престол его отцов, это защитник народа, справедливый и сильный властитель, «хранитель стад, плодотворитель нив, невольникам дарующий свободу».

Шиллер развенчивает наивные представления девушки. Слабовольный, изнеженный Карл VII больше думает о развлечениях, чем о судьбе своей державы.

 
…Он окружен толпой шутов;
В кругу своих беспечных трубадуров
Заботится разгадывать загадки
И лишь пиры дает своей Агнесе,
Как будто все спокойно!..
 

Возмущенные преступным бездействием короля, вассалы покидают его. Открыто высказывает Карлу свое недовольство храбрый рыцарь Дюнуа:

 
О боже! то ль язык монарха? Так ли
Венец свой должно уступать?.. Последний
Твой подданный отважно отдает
И кровь, и жизнь за мненье, за любовь
И ненависть свою…
…Свой плуг бросает земледелец;
Старик, дитя – кидаются к мечу;
И гражданин свой город, пахарь ниву
Своей рукою жгут…
 

Наместник Орлеана уже вступил в переговоры с врагом, «чтоб город сдать через двенадцать дней, когда к нему не подоспеет войско, могущее осаду отразить». Волнуются наемные шотландские солдаты; они грозят покинуть французского короля, если им не заплатят жалованья. Но пиры и развлечения давно опустошили казну: Карлу нечем заплатить войскам.

Напрасно приближенные короля и возлюбленная его Агнеса пытаются пробудить в нем искру патриотического чувства, уговорить выступить против врага. Узнав о том, что его родственник – герцог Бургундский – перешел на сторону англичан, что он отвергнут парижским парламентом и родная его мать – королева Изабелла – присутствовала во время коронации англичанина Генриха VI, провозглашенного французским королем, Карл окончательно падает духом и решает без боя отступить за Луару.

Как далек этот ничтожный властитель от того идеала народного монарха, который создала себе в воображении Иоанна!

А между тем она уже на поле боя…

О появлении чудесной девушки рассказывает королю лотарингский рыцарь Рауль:

 
Шестнадцать было нас знамен; мы шли
Примкнуть к тебе; наш храбрый предводитель
Был рыцарь Бодрикур из Вокулера
Но только мы достигли Фермантонских
Высот и в дол, Ионной орошенный,
Спустились… вдруг явился нам вдали
Равнину всю занявший неприятель.
Хотим назад… возвратный путь захвачен;
Спасенья нет; победа невозможна;
Храбрейшие упали духом; ратник
Оружие готов был кинуть; тщетно,
Советуясь, вожди искали средства
К отпору – средства нет… Но в этот миг
Свершается неслыханное чудо:
Из глубины густой дубовой рощи
Выходит к нам девица: яркий шлем
На голове; идет, как божество,
Прекрасная и страшная на взгляд,
 
 
И темными кудрями по плечам
Летают волосы… и вдруг чело
Сиянием небесным обвилося,
Когда она, приблизившись, сказала:
«Что медлите, французы? На врага!
Будь он морских песков неисчислимей…»
 
 
Мы, изумясь, безмолвные, невольно
За дивною воительницей вслед…
И на врага ударили, как буря
 

Объятый паническим ужасом, враг дрогнул и отступил, оставив более двух тысяч убитыми…

Король поручает Иоанне все французские войска. Так заканчивается первое действие трагедии.

«Орлеанскую деву» не втиснуть, как «Марию Стюарт», в узкий корсет, – писал Шиллер Кернеру 28 июля 1800 года. – Правда, по количеству листов эта пьеса будет меньше предыдущей, но драматическое действие шире по своему охвату и гораздо смелей и свободней. Каждый сюжет требует своей собственной формы, искусство в том и состоит, чтобы найти подходящую…»

Французские и английские солдаты, рыцари, военачальники, горожане, крестьяне, придворные, епископы, маршалы, – трудно даже перечислить действующих лиц этой трагедии, образующих, подобно персонажам «Валленштейна», пестрый подвижной фон, на котором крупным планом пишет поэт портрет своей героини.

Английский лагерь. Военачальники обвиняют друг друга в поражении под Орлеаном. Они приписывают его слепому ужасу, который овладевает солдатами при одном имени таинственной девушки: ее считают чародейкой. Но вот неожиданно появляется она сама. И снова, охваченные невыразимым страхом, бегут английские солдаты… Своей рукой пронзает Иоанна молодого валлийца Монгомери, несмотря на все его мольбы о пощаде. Она неумолима в борьбе с теми, кто раздул пожар войны.

 
Но кто вас звал в чужую землю – истреблять
Цветущее богатство нив, нас из домов
Семейных выгонять и пламенник войны
Вносить в спокойное святилище градов?..
 

Пядь за пядью освобождает юная патриотка родную землю.

Умирает от ран предводитель английской армии, считавшийся непобедимым, Тальбот… Уже видны башни Реймского собора, куда стремится Иоанна, чтобы по старинной традиции короновать там Карла.

Преследуя рыцаря в черном панцире с опущенным забралом, девушка отдаляется от своих. Черный рыцарь уговаривает ее не входить в Реймс, не испытывать более переменчивое счастье, – пророчит ей беду. Иоанна бросается на него, чтобы поразить мечом. Но меч отскакивает от лат. Раздается удар грома, из земли появляется пламя – рыцарь исчезает…

«Орлеанская дева» – единственная из драм Шиллера, где присутствует элемент фантастики. Но в отличие от произведений реакционного немецкого романтизма с их болезненным мистицизмом, культом «непознаваемого», «сверхъестественного» фантастика в трагедии Шиллера – средство воссоздать духовную атмосферу средневековья, воскресить легенды, которыми окружило народное воображение образ Жанны д’Арк, и еще ярче оттенить на фоне мрачных суеверий светлый подвиг девушки-героини.

А вот и беда, которую пророчил Иоанне Черный рыцарь! Девушку встречает последний оставшийся в живых английский военачальник – юный Лионель. Он долго искал Орлеанскую деву, чтобы отомстить за кровь своих соотечественников. Начинается поединок. Иоанна вышибает из рук Лионеля меч, срывает с него шлем… Уже занесен меч над его головой, но рука воительницы бессильно опускается… Иоанна нарушила свой обет: она полюбила.

Наступает день, когда исполняется то, к чему стремилась Орлеанская дева: англичане отступили на север, Карл получает возможность короноваться в Реймсе. Но сама Иоанна чувствует себя теперь чужой среди праздничной толпы.

 
Лишь я одна, великого свершитель,
Ему чужда бесчувственной душой,
Их счастия, их славы хладный зритель,
Я прочь от них лечу моей мечтой
Британский стан – любви моей обитель,
Ищу врагов желаньем и тоской;
Таюсь друзей, бегу в уединенье
Сокрыть души преступное волненье
 

Вдвойне греховным кажется девушке ее чувство к Лионелю: она полюбила, нарушив обет, к тому же полюбила врага своей страны.

Потому-то, когда из праздничной толпы неожиданно выходит отец Иоанны – Тибо д’Арк и, обвиняя дочь в колдовстве, требует, чтобы она опровергла обвинение, если чувствует себя невинной, – она молчит, несмотря на мольбы и заклинания друзей. Раздаются страшные удары грома. Народ, восприняв их как подтверждение виновности Иоанны, в ужасе разбегается. Приказом короля Орлеанскую деву изгоняют из Реймса…

Вместе с верным Раймондом скитается изгнанница по дикому Арденнскому лесу. Спасаясь от грозы, они заходят в хижину угольщика. Слышны выстрелы, близко враги: они снова осмелели «с тех пор, как дева стала в Реймсе ведьмой», – рассказывает жена угольщика.

Случайно в хижину заходит королева Изабелла с английскими воинами, и Иоанна попадает в плен…

Заключенная в одну из башен замка Лионеля, она снова встречается с тем, кого считает причиной всех своих несчастий. Английские воины требуют выдать им пленницу. Однако Лионель готов сразиться с целым светом: он полюбил девушку и уговаривает ее стать его женой и забыть неблагодарную родину. Но Иоанна теперь уже победила свое чувство к Лионелю: в душе ее нет иных помыслов, кроме преданности отчизне. Даже любовь Лионеля пытается она использовать на благо своей родины.

 
…Но если ты наклонен
Ко мне душой, то пусть во благо будет
Твоя любовь для наших двух народов;
Вели твоим полкам мою отчизну
Немедленно покинуть; возврати
Мне все ключи французских городов.
Похищенных войной; отдай всех пленных
Без выкупа; вознагради за все,
Что здесь разорено, и дай залоги
Священной верности…
 

Тем временем приходит известие, что французы ринулись в бой. С ужасом слушает пленница рассказ английского солдата, наблюдающего за ходом сражения. Дюнуа ранен…. Король окружен англичанами. Но в минуту, когда ни у кого уже не остается сомнения в окончательном поражении французов, Иоанна вновь обретает свою чудесную силу: она разрывает тройные цепи, в которые ее заковали, выхватывает у английского солдата меч и, раньше чем ее тюремщики успевают опомниться, оказывается на поле боя.

 
Ударила в средину битвы;
…Вдруг
И там, и тут, и в тысяче местах
Является она – там раздвоит
Толпу – там сломит строй – все перед ней
Бежит и падает – французы стали,
Опять построились – о горе! наши
Рассыпались – оружие бросают —
Знамена пали…
 

Неожиданное появление Орлеанской девы меняет исход сражения: французские полки одерживают решительную победу. Но дорогой ценой далась эта победа: Иоанна смертельно ранена.

В последние минуты суждено девушке испытать высшее счастье всей своей жизни – почувствовать, что она снова вместе с народом, которому принесла свободу.

 
Итак, опять с народом я моим;
И не отвержена, и не в презренье;
И не клянут меня, и я любима…
 

Гибелью героини заканчивается романтическая трагедия Шиллера.

В деятельном, добром участии в жизни своего народа видит Шиллер высшее счастье человека. Ему, поэту-гуманисту, неприемлем индивидуализм реакционного романтизма – культ одиночества: «В уединенье лишь наслажденье». Ему отвратительна проповедь пассивного, растительного существования – «чистого произрастания», о котором мечтают герои модных в то время «романтических» романов.