сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
— Ты хочешь сказать, что вот сейчас в нескольких словах описал устройство целого мира? Пять рас — это эльфы, люди, полурослики, орки и люди-змеи эннеи. А две бонусные — это полубоги: феи и майи... — я был готов расплакаться от обиды за все, что когда-либо знал и считал подлинным и нерушимым.
Совершенно не замечая моего удручения, человек продолжал свои горькие речи:
— Примитивнее некуда. Твой мир — всего лишь иммитация, основанная на паре-тройке старинных баек: не сильно детализированная, с малой вариативностью и, что немаловажно… — он замолчал и продолжил лишь когда добился моего внимания, — нелегальная.
— Что это значит? Не-ле-гальная…
— Это значит, что есть список разрешенных вещей и запрещенных, — буркнул он и строго посмотрел на меня, скрестив на груди руки.
— Например, как неуважительное отношение к представителям жречества? — уточнил я.
— Ну да, — все так же хмуро согласился он. — Это как если бы ты вздумала натянуть на себя платье оракула и отправилась по свету дурить народ.
— Но я не способен на подобное злодеяние! — воскликнул я, вскакивая со своего места.
Я пристально смотрел в его глаза, вместе с тем позволяя и ему заглянуть в глубину моих помыслов, чтобы доказать, что они совершенно чисты и действия мои всегда определялись чувством долга и уважением к иерархии и заветам Древних Мастеров.
Но его едкая ухмылка поразила меня, как острие копья, в самое сердце.
— О, милая, — он не сказал это, но прорычал, — ты и не на такое способна, — после чего сделал было пару шагов мне навстречу, но я немедленно вновь опустился на мягкую скамью, не давая ему и шанса подойти вплотную.
— Получается, я нарушил какие-то правила? — теперь сухо звучал уже голос, которым говорил я.
— Страшно не это, — досадливо молвил он, передумав приближаться. Остатки негодования, казалось, покинули его, и он устало опустился в кресло. — Правила — это мелочи, решаемые при помощи связей и кредитов.
— Тогда в чем беда? — не понял я.
Он поднял на меня глаза, и в них больше не было ни гневных искр, ни ироничного блеска — потухший взгляд вконец отчаявшегося человека.
— А беда в том, Кори, — негромко произнес он, — что программа, в которую ты загрузила свое сознание, свой разум, дала сбой.
— Что это должно означать?! — Как же я хотел понять хоть что-то из того, что он говорил. — Объясни попроще, — взмолился я.
И он спокойно принялся за уточнения:
— Твой мир был отсоединен от остальных миров, — руками, плотно сжатыми в кулаки, он словно бы разорвал невидимую нить перед собой на две части. — В подобных случаях, — продолжил он, — посетителей выкидывает сразу в буферную зону, но тут-то и кроются риски непроверенных программ: не знаю, прервалась ли связь слишком внезапно либо это какая-то особенность мозга, но после перезагрузки ты осталась там, твое сознание застряло в симуляции без возможности ее покинуть.
— И нельзя меня просто разбудить?
— Неа, — он помотал головой. — У твоего мозга теперь полностью отсутствуют альфа- и бета-ритмы. Таким образом, без плавного перехода через буфер он может просто сгореть. Поэтому сейчас мы направляемся в медицинский корпус на Киросе, в центральной системе Итерии. Там тебе точно смогут помочь.
Примерно начиная понимать описываемую ситуацию, я хотел было спросить, почему мы сразу не отправились туда, на этот Кирос, используя портал. Но мой собеседник словно бы ждал этот мой вопрос и продолжил, не успел я еще и рта раскрыть.
— Как только я понял, что с тобой произошло — а понял я не сразу, то первым делом связался с Роном, своим приятелем-программистом из Проксима Ньюматик Фракчеринг. И сперва мы решили, что лучше всего будет за два месяца закончить наш полет до Таламеи и после воспользоваться регулярным Кей-Портом до Гии, а оттуда уже до Кироса рукой подать, плюсом — вызвать медицинское сопровождение. Но во время полета поступили новые сведения, которые меня порядком озадачили тогда. Что там, озадачили. Признаюсь, Кори, я был в ужасе! Я проспал в капсуле месяц, а когда очнулся, мой приемник мультилинии трещал как исполинская цикада с планеты Сахáра. И в каждом из кратких, прерывающихся шипящим свистом сообщений обеспокоенный голос молодого программиста твердил одно и то же: чтобы я не вздумал воспользоваться Кей-Портом, когда доберусь до цели. Лишь когда «Рассула» вошла в систему звезды Гельветиос и у меня появилась связь, я немедленно связался с Роном и узнал, что твоя участь постигла еще несколько человек, погруженных тогда в «Хроники Айрамары». Как и твой, разум бедолаг застрял в симуляции. Их, естественно, попытались экстренно доставить через Порталы в главный медицинский корпус Итерии, но все попытки окончились плачевно. Глубокое состояние мозга, подобное коме, не выдержало нагрузки излучения кристаллов. Их мозг просто погиб во время телепортации, Кори.
— То есть меня спасло то, что мы двигались на малой скорости?
— Малой скорости?! Родная, УИ-драйв, который я установил на «Рассулу», позволил нам двигаться со скоростью, превышающую световую в два с половиной раза. Но Рон сказал, что это тоже может пагубно сказаться на твоем возвращении. К тому же, я пробуждался и погружался в глубокий криосон больше пяти раз за тот полет. После такого люди приходят в себя годами...
— Так где же теперь находятся наши тела? На чем мы летим теперь?
Сосредоточенно посмотрев мне в лицо, словно перед боем, он проговорил четко и монотонно:
— Вот теперь я действительно готов ответить на этот вопрос, который ты задала мне два местных часа назад.
========== -10- ==========
— Единственным разумным выходом было проситься на судно к паломникам. Тауферы предпочитают жить в космосе, путешествуя от системы к системе, неся людям свое призрачное «Знание» о высших силах, управляющих мирозданием. В отличие от синсенотов, радикальных членов секты внутри Духовной Лиги, они вполне себе мирные товарищи. Сами себя они называют «крещенцами» и ждут прихода некого божества, которого они именуют Кристус. Поломников-тауферов осталось теперь не так много, и они не доставляют особых беспокойств Верховному Конгрессу, поэтому их особо не трогают, позволяя столетиями бороздить бескрайние межзвездные просторы. Серьезное препятствие к моей задумке состояло в том, что тауферы отвергают любое воздействие на разум. Учитывая твое состояние, они не желали брать нас на борт, тем более, что и мне нужна была моя капсула — чтобы элементарно не постареть до того момента, как мы попадем в Аспарию, главную систему Итерии. А иного корабля на подобном «мягком» движке мы могли прождать еще лет эдак пятьдесят, когда потребуются ремонтные работы на базе «Дану» в системе той же звезды, где находится Таламея. Нечего сказать — для отпуска ты выбрала самый дальний из освоенных миров. К счастью, у меня на руках был козырь: данные с Джи-Ханны, так нужные Лиге. Что-то сакральное, псевдорелигиозное содержащееся на той дискете, записанной членами последней исследовательской миссии в системе Кеплера, послужило нам пропуском на борт «Пасифии», огромного звездолета. Оборудованный движком «Орион-3», он имеет запасы еды и оборудования на три сотни лет, рассчитанными на почти двести людей экипажа и около полутора тысяч паломников и межзвездных скитальцев. — Длинная речь подходила к концу. Рассказчик запустил длинные загорелые пальцы в измятый парик и утомленно оперся лбом о ладони. — И все, что я могу, — проговорил он еле слышно, так как, согнувшись, смотрел теперь не на меня, а куда-то себе под ноги, — погружаться вновь и вновь в неглубокий поверхностный сон, который продлит мою молодость до нашей с тобой встречи, и молиться, чтобы полет до Кироса не продлился дольше положенных для движка «Пасифии» стандартных двадцати лет.
Словно утомленный долгой дорогой путник, он теперь сидел напротив в изящном высоком кресле, бессильно опершись руками о колени и тяжело дышал, но стоило мне только задать свой очередной вопрос, тут же встрепенулся всем телом и вновь посмотрел на меня тем же испытующим взглядом, который смущал пуще самых неискренних похвал.
— И сколько лет мы уже летим? — Я попытался представить, какого ему сейчас, человеку, который ради спасения любимой отложил свою жизнь на целых двадцать лет, и впервые за всю беседу проникся к своему необычному гостю состраданием.
Резкие движения пальцами по воздуху меня уже не удивляли.
— Восемь, — уверенно произнес он, резко сместив взор. — Восемь стандарт-лет, тринадцать недель и четыре дня. Значит, осталось почти двенадцать.
— Но как это может быть?! — я вновь усомнился в правдивости поведанной мне истории. — Ведь я уже разменял свой пятый десяток. То есть я, конечно, еще молод, но отчетливо помню каждый из прожитых лет, начиная с самого раннего детства: как мы играли с друзьями в саду черных вязов и как отец учил меня охотиться на мелких зверей и птиц, а мыть — выделывать кожу и шить из нее одежду. И все свои неудачи и победы я помню так отчетливо, словно бы они случились не более часа назад.
Ответ сквозил твердостью и невозмутимостью:
— Ты подгрузилась на своего старого персонажа. И так как застряла здесь надолго, живешь его жизнью уже более восьми лет. А до этого твой опыт в симуляциях подобного фантазийной типа едва ли составлял пару месяцев.
— Но моя память… — Вдруг я дико испугался, что могу потерять последнюю нить, связывающую меня с самим собой. Кем буду я без памяти, без прошлого?.. — Я помню, — судорожно продолжил я, с силой растирая пальцами виски, словно боясь, что уже начинаю забывать. — Помню, как мать несколько ночей просидела у моей постели, когда я подхватил трясучую лихорадку, как отпаивала меня медом и травами. Помню наши долгие, исполненные глубокого смысла и доверия беседы с отцом, свою скорбь, когда он вынужден был уйти за Дождливые Горы из-за того, что случайно подстрелил на охоте в Садах Матриарха священную лань. И радость спустя двадцать долгих с лишним лет, когда ему, поседевшему, но не сломленному долгим отшельничеством, разрешено было вернуться в Изумрудный Лес. Помню свою крепкую, почти братскую дружбу с Хранителем Родника Сумариэлем и торговцем пряностями Нейваром, свою любовь к златовласой Бэлсирифь…
Последние слова, напитанные лирикой и грустью, были полностью проигнорированы моим собеседником, словно бы не имели вообще никакого смысла.
— Не странно ли тебе, — начал он свой жестокий допрос, — что ты так хорошо все это помнишь? Дело в том, что всего этого никогда не было. Память просто раз! — он несильно ударил себя по лбу здоровенным кулаком, — и была помещена во временный отсек твоего сознания. Была подгружена, так сказать. И не кем-нибудь, а тобой. Ты сама все это загрузила в свой мозг при создании персонажа. Хорошо еще, что выбрала низкую степень неожиданностей и отклонений от сценария, иначе теперь вообще непонятно бы где была и что делала. И фиг бы Ронни тебя отыскал среди всех этих циферок и точек на экране. Так тебя хоть как-то можно отслеживать по сценарному алгоритму.
— Алго- что?
Он сорвался с места и, сурово нависнув надо мной, принялся указательным пальцем с остервенением пронзать воздух у самого моего лица, приговаривая:
— По точкам, мать твою, прохождения судьбоносных перекрестков. Но и тут есть отклонения! — в конце он перешел на ор, но вдруг сник так же резко, как и вспылил.
Миг — и он упал на колени и с мольбой посмотрел мне в глаза, после чего опустил голову мне на бедра, и обхватил руками, сильно, но мягко, и разрыдался.
— Кори, — бормотал он, и широкие плечи его подрагивали, как расшатанный земной магией кусок скалы, — ты даже не представляешь, какого мне… смотреть на тебя через стекло этой чертовой капсулы месяцами, годами… Но я должен… Мне кажется, что если я не буду просыпаться, проверять тебя… ты исчезнешь, уйдешь от меня насовсем… И вот ты здесь, почти как живая… — его низкий придушенный голос то тонул в жалобных всхлипах, то переходил на возбужденный шепот. И он все говорил и говорил, и вскоре я уже перестал понимать его бессвязную затихающую речь.
Мне хотелось вскочить, скинуть его голову с колен, но я не мог. Не оттого что у меня не хватило бы сил, но потому что мне было его действительно жаль. Все вдруг разделилось у меня в уме. Вот он стоит передо мной, разбитый и сломленный, как я сам когда-то стоял в той роще, где признавался в любви и получил в ответ лишь виноватый взгляд и бессловесный отказ. И теперь я, как никто другой, мог понять всю его скорбь и печаль. Мне было жаль и его, и несчастную девушку, лежащую где-то в летящем по небу корабле, в хрустальной ванне, наполненной усыпительной водой. Я мог видеть его, грузного и сильного, но клонящегося к ней, словно побитое ветром слабое дерево, и выражение невыносимого страдания на небритом исхудалом лице. Не по мне он теперь лил слезы, но по своей прекрасной Кори с волосами яркими и рыжими, точно бронза на клинках молчаливых обитателей знойных Дюн. Ряженый аристократ на коленях перед скромным охотником, каким-то непонятным провидением очутившимся случайно в теле его возлюбленной. Но в отличие от меня у его любви все же была надежда. Неужели у меня ее нет? Совсем?
Я дождался, когда он успокоился, и осторожно поинтересовался, могу ли я задать ему вопрос. Очнувшись от наваждения, он резко отнял руки и, отвернувшись, сел прямо на пол возле моих ног. Точно был под гипнозом, он уставился в одну точку и монотонно пробормотал:
— Спрашивай все, что пожелаешь.
========== -11- ==========
— Что точно ты видел по моей судьбе? Я имею ввиду…
— Я понял, что ты имел ввиду, — неожиданно он обратился ко мне, как ко мне, настоящему. — Златовласая красавица Бэлсирифь, дочь чародея, почти всегда отдает свое сердце другому. Но вот если бы ты не поспорил тогда с начальником стражи в Заброшенном Форте рядом с Восточными Дюнами, то бы мог теперь занимать должность одного из личных гардов Старшего Мастера Рун при самом Матриархе, а не прозябать на далекой границе.
— Мне нравится то, что я делаю, — с пылом возразил я. — И да! Меня интересовала лишь Бэлсирифь… Так значит, по-другому быть не могло? Ну что ж, такова судьба… — Я попытался и виду не подать, как был огорчен подобному ответу.
— И нечего на судьбу пенять, — строго и поучительно продолжал мой собеседник, выйдя из оцепенения. Оторвав-таки взгляд от окна, он мельком взглянул на меня и вновь принялся за свои наставления: — А ведь я постоянно твержу тебе, что большинство проблем себе создаешь в этой жизни ты сама. Самонадеянная, непослушная, дерзкая… Блин, но за это-то я тебя… — Вдруг он осекся и посмотрел на меня так нежно, что я вновь почувствовал смущение каждой клеточкой тела. — Если бы ты внесла в ее алгоритм хотя бы пятьдесят процентов (то есть половинный шанс) вероятности влюбиться в тебя, а не пять или шесть, как ты, наверняка, и сделала…
— К дьяволу твои алгоритмы! — Я соскользнул на пол и, усевшись рядом, уставился на него с такой беспредельной мольбой в глазах, что теперь уже он не смог выносить этот мой взгляд. — Просто скажи… — мой голос дрожал, как струна. — В этой моей жизни, в мире Айрамара, есть хоть один, путь бы и самый ничтожнейший шанс, чтобы она была со мной?
Мной овладело отчаяние сродни тому, что мог бы испытать человек, говорящий с божеством, способным ответить на все его вопросы, но в течении лишь одной минуты. Я глядел на своего собеседника, как на спустившегося ко мне с далеких небес бессмертного покровителя.
— Теоретически, да, — ох уж этот нехитрый, но такой сложный язык. — Но создала ее образ не ты, а разработчики: кто знает, какие параметры симпатий и антипатий они ей прописали. Может, она реагирует на цвет подаренных ей цветов, или на особую морщинку в уголке губ, которая появляется лишь при определенного вида ухмылке. Кто ж их разберет, этих ВСП?
— Вэ эС Пэ?
— Ну да. ВнеСюжетные Персонажи. Они являются частью лишь одного конкретного мира. У них нет глобального сознания, нет живого хозяина, если так понятнее. Они действуют по определенным правилам — алгоритмам. Грубо говоря, они просто марионетки, ожившие картинки на экране твоего внутреннего театра.
— И много таких персонажей там, откуда я пришел?
— Девяносто пять из ста.
— И лишь пять настоящие?! — Я сам поразился тому, что так легко в это поверил. — А я-то удивлялся, отчего многие из моего окружения ведут себя настолько предсказуемо, — размышлял я, — но сводил это к невнимательности или особенностям характера. Взять, к примеру, кузнеца Эйрута: всякий раз вместо приветствия несет один и тот же бред про погоду. Или сколь часто я не говорю своей тетушке Юнидифь, что не люблю варенье из шишек, она продолжает предлагать мне его при каждой нашей встрече. Но мой друг детства Нейвар — уж он-то должен быть настоящим! — уверенно заявил я. — Он всегда появляется словно бы ниоткуда и исчезает в никуда. И он столько всего знает о нашем мире, о дальних землях, об обитающих там существах, сколько и за десять жизней никому не узнать.
