Текст книги "Ласточки"

Автор книги: Лия Флеминг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Лия Флеминг
Ласточки

Аластеру, Ханне, Руари и Джошу.

Это для вас!

Leah Fleming

ORPHANS OF WAR

Copyright ©Leah Fleming 2008

All rights are reserved to the Author troughout the world. Simon & Schuster UK Ltd, England, was the first publisher of the Work in the English language

© Перцева Т., перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Благодарности автора

Я снова позаимствовала прекрасные пейзажи Норт Крейвен Дейлс, чтобы поместить в их окружение Сауэртуайт, Бруклин-Холл и Олд Вик. Мне выпала великая честь быть представленной миссис Фрэнсис Капстик, хозяйке Хеллифилда, которая за несколько лет до смерти прочитала нашему местному кружку любителей истории свои воспоминания о том необыкновенном времени, когда она во время войны была хозяйкой Маунт Плезант, гостиницы для эвакуированных, вблизи Сеттла. Ее жизнь и истории вдохновили меня начать работу над этим романом, но тетя Плам, все эвакуированные и их приключения – не более, чем плод моего воображения. Благодарю всех моих местных друзей, которые поделились своими историями об эвакуации. Я также слышала передачу «Эвакуация. Истинная история», которую транслировал Четвертый канал BBC в августе 1999 года, что стало еще одним источником информации для этой книги.

Некоторые детали, касающиеся индустрии мод пятидесятых, были заимствованы из книги Эрика Ньюби «Нечто благотворное: моя жизнь в «торговле обносками»», увидевшей свет в издательстве «Пикадор», и книги Жинеттт Спанье «Не все это норка», опубликованной Робертом Хейлом в 1972 году.

Большое спасибо Максин Хичкок и Кешини Нейду за бережное редактирование моей рукописи, а также за дельные советы. Спасибо «Летящим уткам», северному филиалу Ассоциации авторов сентиментальной прозы, которые всегда готовы помочь и ободрить в трудные моменты.

Октябрь 1999

Ночной ураган застает врасплох: оторванные, заваливающиеся друг на друга, как костяшки домино, плитки черепицы, содрогающиеся двери, поваленные столбы, разорванные силовые линии и кабели, болтающиеся в воздухе мусорные ящики и дымовые трубы. Они катаются туда-сюда по улицам Сауэртуайта мимо крепких каменных коттеджей, стены которых сотни лет выдерживали подобные атаки.

Вращающиеся в воздухе бревна сыплются в припаркованные фургоны, яростно бьются в жалюзи, ломают ограждение дорог. В узких проходах между домами небольшого городка коричневые крысы, практически устроившиеся на зимовку в домах, глубже забиваются в щели. А ветер продолжает неистовствовать: валит палисадники, разбивает треснувшие стекла парников, пробирается во все дыры.

Старому дереву на вершине сада, окружающего паб «Олд Вик», приходится нелегко. Оно раскачивается, скрипит и стонет в последнем протестующем вопле, но все напрасно: сил сопротивляться стихии у него уже нет. Листья и буковые орешки разлетаются, как конфетти, ветви ломаются… а порывы ветра бьют в раздвоенный ствол, подхватывают его с земли, легко обрывают прогнившие корни, и дерево валится на крышу каменной прачечной: последний барьер взят, прежде чем ураган помчится по полям дальше, к лесу.

Утром невыспавшиеся жители городка открывают двери домов, выходящих на Хай-стрит, чтобы оценить ущерб: перевернутые, заброшенные на церковный двор скамейки, опрокинутые надгробья, оголенные крыши, деревья, завалившие рыночную площадь, разбитые дымовые трубы, вмятины на машинах, повсюду зияющие дыры. Ну и хаос!

Новостной канал ВВС рассказывает о куда более ужасных разрушениях на юге, но в Лейк Дистрикт и здесь, в Крейвн Дейлс, были повалены большие участки леса, так что городок должен ждать своей очереди на установку столбов, починку кабелей и приезд команды рабочих, которые должны расчистить завалы. Из-под лестниц домов жители приносят свечи, газовые горелки и керосиновые лампы, припасенные для таких случаев. В каминах горит уголь. Обитатели Йоркшира знают все о капризах осенней погоды. Двое лесорубов пришли, чтобы определить степень ущерба, нанесенного пабу, и осмотреть поваленное дерево, проломившее крышу прачечной. Паб потерял лицензию много лет назад, но название заведения по-прежнему висит на стене.

Молодой человек в желтом шлеме и стеганом комбинезоне с интересом оглядывает павшего монстра – старое дерево.

– Немного же от него осталось… лучше сказать хозяевам, чтобы ствол распилили. Хорошие бревна получатся.

Босс, солидный мужчина средних лет, опускает глаза:

– Славное старое дерево… сколько раз я на него забирался мальчишкой, играл в пышной кроне. Давно это было, еще во время войны, когда здесь был хостел. А потом сделали паб. Помню, на дереве кто-то построил такой небольшой уютный домик. Там я поцеловал свою первую девушку, – смеется он. – Должно быть, этому буку не менее двух сотен лет. Взгляни, какой толстый ствол!

– Значит, пришло его время. – Молодой человек нетерпеливо поводит плечами. – Сейчас мы с ним расправимся.

Они надевают защитные очки и берутся за пилы.

– А все-таки жалко его… Думаю, он простоял бы еще немало лет, если бы не ураган. Одно слово «стихия»! – бормочет Альф Бриндл, проводя детектором металлов над стволом дерева. Он сломал слишком много пил, натыкаясь на скрытые обломки железа, воткнутого за эти столетия в стволы деревьев. Деревья справлялись с ранами. Обволакивали их древесиной и поднимали все выше: гвозди и обломки ломов, пули, даже тяжелые камни – все это скрывалось под корой.

– Да о чем вы говорите? Оно прогнило до сердцевины. Смотрите: внутри куча мусора, и дупло огромное, хоть на велосипеде катайся!

Парень начинает рыться в дупле и вытаскивает обычный хлам: консервные банки, гниющие мячи.

Они принимаются обрубать ветки и распиливать ствол.

– Какого черта!.. – орет парень, видя что-то, глубоко застрявшее в дереве. – Выключите это, Альф!

– Что у вас там?

Молодой человек выпрямляется.

– Я всегда поражался, как посторонние предметы обрастают древесиной и поднимаются все выше над землей, по мере того, как растет дерево.

– Не знаю. Не видел раньше ничего подобного, – говорит его товарищ, высвобождая из скрытого кокона что-то, похожее на кожаный мешок, размером с портфель, и начиная с любопытством разворачивать крошащиеся в руках слои гнилой ткани.

– Кто-то сунул это прямо в дупло. Надо же!

Наконец он добирается до остатков чайной скатерти с едва заметным узором в клетку.

– Вот черт!

Он отскакивает и крестится:

– Как это сюда попало?

Потрясенные мужчины молчат, не зная, что делать дальше. Дрожащие пальцы Альфа теребят скатерть.

– Вот уж никогда бы… Столько лет, а мы и не догадывались…

– Скорее всего, это лежало тут десятки лет, – предполагает молодой человек, тряся головой. – Я могу сосчитать годовые кольца… их, должно быть, больше пятидесяти.

– Возможно. Ты в порядке? Слушай, тут, в углу скатерти, цветовой код. После войны их ставили на всех вещах. Во всех домах, – поясняет Альф, недоверчиво покачивая головой.

Парень уже идет к грузовику за мобильником.

– Это работа для местного констебля. Зачем нам лишний шум, пусть они сами во всем разбираются. Лучше позвать кого-то из Холла. Это их собственность. Черт! Мне нужно выпить. Пойдем-ка… давай по пинте! Кому такое в голову пришло, схоронить тело в дереве? Хотя, кто знает? Может, это всего лишь чей-то кот.

Оба молча смотрят на находку. И оба прекрасно понимают, что это не останки животного.

* * *

Высокая женщина в джинсах и потрепанной куртке фирмы «Барбур» обходит распиленное дерево, отбрасывая ботинком буковые орешки.

Она еще довольно молода, средних лет, из тех имеющих свой стиль женщин, которые красиво старятся и никогда не теряют девических фигур и четкого абриса скул. Ее руки спрятаны в карманах куртки. Сзади бежит рыжий сеттер, с интересом обнюхивая все, что попадается на пути.

Женщина смотрит в конец дорожки, на старый каменный дом, выходящий на Хай-стрит. Волнистая линия крыши свидетельствует о том, что деревянные стропила прогнили и просели под весом огромных плит песчаника. Дерево упало на край крыши прачечной, оставив зияющую дыру. Хорошо, что не успели начать ремонт. Женщина вздыхает.

Место находки огорожено лентой, и вскоре по всему Сауэртуайту разнесется весть о том, что в Древе Победы найдены человеческие останки. В пятницу заголовки в местной «Газетт» будут кричать о случившемся. Такой сенсации не было с тех пор, как викарий в один прекрасный уик-энд исчез и появился лишь месяц спустя, превратившись за это время в женщину.

– Боюсь, ваша прачечная, Мадди, превратилась черт-те во что, – басит Альф Бриндл, пренебрегая церемониями и не обращаясь к своей собеседнице «ваша милость». Он знал ее еще с тех пор, когда она носила пинетки.

– Не волнуйтесь, Альф. Мы все равно собирались снести ее и построить новое здание. Побольше. Наша дочь надеется начать здесь свой бизнес: реставрация, продажа антикварной садовой мебели и работы по камню. Она хотела использовать весь сад под склады. Можно сказать, что ураган оказал нам услугу, – отвечает она, зная, что лучше уж все сказать напрямую, прежде чем местные сплетники начнут болтать языками бог знает что.

– Так она приезжает из Лондона насовсем? Чтобы остаться? – продолжает выведывать Альф.

Как же! Так я тебе и сказала! Пусть догадывается об остальном сам.

Мадди улыбается, вежливо кивает. После долгого мучительного развода бедная девочка, увозя двоих измученных детей, сбежала отсюда обратно на север, в Йоркшир-Дейлс.

Сауэртуайт привык к блудным детям, возвращавшимся на родину, и паб «Олд Вик» – был самым подходящим местом для зализывания ран. Раньше он всегда был их убежищем. Она знала об этом, когда смотрела на то место, где нашли спрятанный сверток, который уже увезли в участок.

Как странно, что все это время дерево хранило тайну, и никто из них даже предположить не мог… Как странно, что после стольких лет… Ведь пятьдесят лет прошло: целая жизнь позади. Откуда этим молодым знать, как было тогда, или понять, почему она скорбит именно по этому дереву. Все воспоминания, счастливые и грустные, и друзья, которых она любила и потеряла…

Их осталось совсем немного, вроде Альфа Бриндла, который еще помнит тощую девчонку в габардиновом макинтоше, с повязкой на глазу, приехавшую сюда с одним чемоданом и игрушечной пандой. Она вместе с компанией чужаков взбирались на бук, залезали на наблюдательный пост и выглядывали в небе «спитфайры» [1]1
  Английские истребители времен Второй мировой войны. ( Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания переводчика.)


[Закрыть].

Мадди смотрит на поверженного гиганта, распиленного на бревнышки. Гладит его шершавую кору и задыхается от прилива эмоций:

– Я думала, старик, ты будешь жить вечно, порадуешься моим детям и увидишь моих внуков. Но нет, твой век закончен. Возможно ли, что глубоко в этих кольцах, в кругах жизни ты оставил нам еще одну головоломку, еще одно открытие, еще одно напоминание?

Сердце Мадди глухо колотится. Похоже, для того, чтобы объяснить все это, нужно вернуться к самому началу, в тот судьбоносный день, когда ее мир разбился на мелкие осколки.

Она садится на ближайшее бревно, отхлебывает немного коньяка из фляжки, чтобы справиться с эмоциями, и погружается в воспоминания….

Часть 1

Глава 1
Чадли,
сентябрь 1940

– Я больше в школу никогда не пойду! – объявила Мадди Белфилд на кухне паба «Фезерс». Напялив газовую маску, она чистит лук, пока бабушка корпит над счетными книгами и утренней почтой.

Лучше выяснить отношения до начала семестра. Возможно, это не самое подходящее время, чтобы объявить о повторном исключении из школы Святой Хильды. А может, и не так… конечно, вряд ли кто-то будет тревожиться из-за исключения из школы какой-то девчонки, когда вся страна замерла в ожидании вражеского вторжения.

И как они могут ждать от нее примерного поведения в закрытом заведении, битком набитом злобными девчонками, когда столько молодых людей гибнет на берегах Дюнкерка под снарядами, падающими с неба на их головы? Она видела кинохронику «Пате Ньюс». К тому же ей почти десять: она уже достаточно взрослая, чтобы знать, в какой опасности находится страна, но еще недостаточно взрослая, чтобы чем-то помочь фронту.

– Уверена? – спросил дядя Джордж Миллс, имя которого было написано на лицензии, висевшей над дверью.

– Если ты беспокоишься о плате…

Но она увидела в его взгляде облегчение. Родители девочки были в заграничном турне с «Верайети Бэндбокс ревью», давали концерты перед солдатами, и в последнем письме сообщали, что оказались в Южной Африке. Сейчас они искали новые возможности получить работу и вот-вот собирались отправиться в Каир, иначе говоря, лезли в самое пекло.

Долли и Артур Белфилд работали вдвоем: мама пела, а папа аккомпанировал. Они выступали под сценическим псевдонимом «Беллейрс», и иногда им приходилось заменять в концертах знаменитых Энн Зиглер и Вебстера Бута. Иногда они пели дуэтом, срывая шумные аплодисменты.

Мадди оставалась с бабушкой Миллс, помогавшей дяде Джорджу управлять «Фезерс», стоявшим чуть в стороне от Ист-Лэнкс-роуд в Чадли. Пока мама с папой были за границей, они считались опекунами девочки.

– Не обращай на нее внимания, Джордж. Она скоро запоет другую песенку, когда увидит, что ее ждет в начальной школе на Броуд-стрит.

Ворчливый голос бабушки в два счета охладил планы Мадди.

– Меня больше интересует, что было в утренней почте, Мадлен.

Бабушка выдержала паузу, словно в какой-то пьесе, где полагалось сообщать внучке дурные новости, и сунула ей письмо.

– Что скажете насчет этого, юная леди? Похоже, существует приказ эвакуировать твою школу в провинцию, но тебя он не касается.

В письме оказалась грозная записка от мисс Коннот, директора начальной школы, прикрепленная к отчету преподавательницы.

«К сожалению, я снова вынуждена писать Вам, чтобы выразить свое недовольство скверным поведением Вашей дочери Мадлен Анжелы Белфилд. В обстановке чрезвычайной ситуации, сложившейся в стране, мои подчиненные должны обеспечить безопасность сотен девочек, а не тратить драгоценное время, отведенное нам на подготовку, чтобы искать одного сбежавшего из лазарета ребенка, только чтобы обнаружить ее на дереве, где она снова выставляла себя на посмешище.

Мы не можем взять на себя ответственность за ее продолжающееся непослушание и предлагаем забрать ее из нашего учебного заведения. Возможно, ей больше подойдет учеба в местной муниципальной школе».

* * *

Миллисент Миллс перегнулась через стол и швырнула письмо в сторону Мадди, сидевшей с опущенной головой.

Она выглядела настоящим ангелочком, но эффект портили подергивавшиеся в лукавой улыбке губы.

– И что ты скажешь в свою защиту? Почему не носишь глазную повязку?

Но Мадди не виновата, что вечно попадает в неприятности. Не то чтобы она была злая, или легкомысленная, или глупая… просто каким-то образом девочка не вмещалась в ту смирительную рубашку, в которые школа любила обряжать своих учеников. Возможно, дело было в необходимости носить повязку на здоровом правом глазу и очки, чтобы исправить зрение в левом, настоящем лентяе!

Ее проблему можно было описать одним словом: непослушание. Прикажи ей сделать одно, и она сделает прямо противоположное. И ничего тут не поделаешь!

– Перестань ухмыляться! – завопила бабушка голосом театральной королевы. – Джордж, хоть ты скажи ей, – вздохнула она, обращаясь к сыну, хотя все знали, что он человек настолько мягкий, что и блоху убить не в состоянии. – Что скажет твоя мать, узнав, что тебя исключили из школы? Столько месяцев они оплачивали счета! И вот награда!

Это было не совсем правдой, поскольку деньги родителей поступали по крохам, и никогда вовремя. За школу платили из прибылей паба, а они были совсем невелики.

– Не волнуйся, если я останусь здесь, сэкономим деньги, – предложила Мадди, чувствуя, как быстро собираются грозовые тучи. – Я найду работу.

– Моих внучек из школ не исключают! А работать ты имеешь право с четырнадцати лет. Не раньше. И это после того, как мы принесли столько жертв ради твоего образования… к тому же я обещала твоей маме… – Когда бабушка входила в раж, она начинала глотать гласные, а грубоватый йоркширский акцент становился заметнее. – Не для того я трудилась все эти годы, чтобы позволить тебе так себя вести. Я в тебе очень разочарована!

– Но я ненавижу школу, – заныла Мадди. – Там скука смертная. Я ни на что не гожусь и никогда не получаю хороших оценок. И вообще, я не хочу эвакуироваться. Мне здесь нравится. Я хочу остаться в «Фезерс».

– Никого не интересует, что тебе нравится или не нравится. В мое время детей было не только не видно, но не слышно, – продолжала бабушка. – Где твоя глазная повязка? На всю жизнь останешься косой, если будешь ее снимать!

– Ненавижу ее! В школе меня дразнят, называют Джоном Сильвером, Черным пятном… а форма эта дурацкая? Я ее тоже ненавижу! Интересно, тебе бы понравилось каждый день носить саржу цвета шкуры осла и блузку из фланелета с широкими трикотажными панталонами? У меня от них все чешется. Ненавижу колючие чулки! А Сандра Боулс оттягивает мои подвязки сзади, а потом отпускает, и они щелкают меня под коленками, ужас как больно! А мои туфли она прозвала угольными баржами. На мне все поношенное, одежда болтается, и меня постоянно обзывают. Дурацкая школа!

– «Святая Хильда» – лучшая школа для девочек во всей округе. И вообще, если у тебя есть, что носить, считай, повезло. После налета у маленьких ребятишек из Ист-Энда и нитки не осталось. Идет война, если ты помнишь об этом, – ответила бабушка. Этим она объясняла все ужасы, которые случались в жизни Мадди.

– Эти спортивные штаны мне тоже кажутся колючими, матушка, и она маловата для тех старых обносков, которые ты купила, – немедленно бросился на защиту племянницы дядя Джордж. И, хотя он был занят инвентаризацией, все же с сочувствием смотрел на племянницу.

– Все мы обязаны чем-то жертвовать, и Мадди придется носить то, что куплено.

Теперь бабушка Миллс оседлала любимого конька:

– Не для того я провожу на ногах двенадцать часов в день, чтобы она бросала школу, когда пожелает. Довольно и того, что Артур и Долли бог знает где…

– Довольно, матушка, – перебил дядя Джордж. – Моя сестра будет вечно благодарна за то, что ты взяла ее дочь. А теперь пора заниматься делом, а Мадди может проследить, чтобы все противовоздушные меры безопасности были приняты. Руки должны быть на ручном насосе, так ведь?

Брат матери был воплощением доброты, и, казалось, ничто не могло выбить его из колеи. Даже нормы на бензин и продукты. Он умел жить в любых обстоятельствах. А когда у Мадди не было сладкого, в его карманах всегда находились грушевые леденцы. Он вечно совершенствовал рессорную двуколку, в которую запрягал пони, так что они могли в любой момент поехать в город. Даже навоз собирался и шел на удобрение огорода. Ничего не пропадало зря.

Разговоры о войне были в баре запрещены. Словно с потолка свисало невидимое объявление: «Здесь о войне не говорят». Мадди знала, что дядя Джордж каждый день с мрачным видом читал «Телеграф», а потом изображал улыбку перед мальчиками в голубых летных мундирах. Он хотел вступить в армию, но не прошел комиссию, потому что лишился пальцев ног на Первой мировой и поэтому хромал. Мадди втайне радовалась этому обстоятельству. Она любила дядю Джорджа.

Папа на той войне тоже попал под газовую атаку, и его грудь стала слишком слаба. Поэтому его вкладом в дело победы были разъезды и выступления перед войсками.

Не все каждый день читали газеты, но многие с ужасом узнавали о воздушных битвах над Ла-Маншем и ожидали худшего. В Англии было объявлено военное положение. Началась эвакуация. Обязанностью Мадди было следить, чтобы бомбоубежище было снабжено флягами с водой и одеялами, занавески задернуты и полы были сухими. Вечером она помогала закрывать окна ставнями, чтобы обеспечить затемнение, и заранее готовила факел, на случай, если придется ночью бежать в убежище через то, что когда-то называлось площадкой для боулинга.

«Фезерс» была одной из пяти старых гостиниц, рассыпанных вдоль двух больших дорог, ведущих в Ливерпуль и Манчестер, она находилась практически на границе города Чадли. Ее крышу покрывала старая черепица, во дворе, неподалеку от конюшни, без дела стояла машина – не было талонов на бензин. Для местных жителей был открыт бар. Влюбленным парочкам и коммивояжерам предоставлялись комнаты.

Площадка для боулинга была превращена в участок с бомбоубежищем, вырытым в яме, крышей служило рифленое железо, покрытое пластинами торфа. Убежище было сырым, там пахло плесенью, но Мадди чувствовала себя в этом помещении в безопасности.

В доме у нее была своя спальня, под самой крышей. Их жилище находилось неподалеку от нового военного аэродрома, и летчики часто толпились в баре, пели и дурачились чуть не до рассвета. Здесь они попадали в своеобразный, свободный от войны мир, наполненный табачным дымом, шумом и буйными играми. Мадди не пускали в бар, но иногда ей удавалось мельком увидеть летчиков, перепрыгивавших через стулья и затевавших чехарду. Они казались малышами на детской площадке.

Во время ночных налетов Мадди часто считала, сколько самолетов взлетело, а сколько приземлилось – все равно взрывы бомб не давали уснуть. Все уже знали об ужасных пожарах в Лондоне и то и дело прислушивались к стрельбе зениток, защищавших небо Ливерпуля и Манчестера.

Девочке очень хотелось, чтобы родители поскорее вернулись и давали концерты здешним солдатам и фабричным рабочим, а не бродили по свету. Даже письма, после долгого ожидания, приходили все сразу, огромными пачками.

Мадди радовалась, что ее родители вместе, но, казалось, прошли годы с тех пор, как они были настоящей семьей, и большую часть времени все равно проводили в дороге. Неудивительно, что ей не хотелось покидать единственное место, которое она называла домом, и отправляться в эвакуацию. Поэтому она так вызывающе и вела себя в классе, даже после последнего предупреждения.

Быть маленькой означало чувствовать себя бесполезной: слишком молода, чтобы помогать в баре, слишком взрослая для глупых игр, тебе еще расти и расти, чтобы стать самостоятельной, а пока ты годишься только для того, чтобы присматривать за кокер-спаниелем Берти.

Выполнив всю работу, Мадди бежала к яблоне на дальнем конце поля. Яблоки уже собрали, и пожухлые листья сворачивались в трубочки. Девочка взбиралась на ветки – это был ее наблюдательный пункт, откуда она следила за самолетами. Теперь она с завязанными глазами могла различить «спитфайры» от немецких самолетов. Последние гудели низко, басовито, а английские истребители словно жужжали. Она любила смотреть на самолеты, взлетавшие с дальних дорожек, и мечтать о перелете на другой конец земли, чтобы увидеть наконец своих родителей. Как несправедливо! Они были вместе, а она тут одна…

Бабушка была ничего, хоть и любила командовать, но вечно стояла за спиной, заставляя делать скучные уроки и читать.

Не то чтобы Мадди задумывала какие-то пакости: все случалось само собой, как на прошлой неделе на собрании в приходской церкви, когда она сидела за Сандрой Боулс.

Косы у нее были очень толстые, доходили до пояса, и она всегда перекидывала их через плечо, чтобы показать, какие они красивые и блестящие. В волосы были вплетены жесткие ленты из золотистого атласа в тон полосам на их блейзерах.

У Мадди же косы никуда не годились – жидкие, тусклые, да еще ее вьющиеся черные волосы то и дело выбивались из прически и торчали вихрами.

Санди, как всегда, задавалась, и Мадди не устояла перед искушением крепко схватить ее за косы, свисавшие на молитвенник. Так что, когда все встали, чтобы спеть «Если бы Ты благословил меня Твоим благословением», голова Сандры внезапно резко откинулась, а сама она завопила на всю церковь.

Мадди старалась скрыть свою злорадную ухмылку, но мисс Коннот заметила ее проделку, и это стало последней каплей в длинном списке замечаний и требований остаться после уроков. Никто и слушать не хотел ее рассказ о том, как Сандра месяцами ее доводила. Нет, она ничуть не будет скучать по школе!

И не ее вина, что ее глаз с рождения косил! Мама объяснила, что Мадди должна стать старше, только тогда хирург сумеет все исправить, но до этого еще надо было ждать столько лет! В детстве ее уже оперировали, но безрезультатно. Мама, глядя на дочь, всегда вздыхала и говорила, что та, должно быть, переняла у рода Белфилдов эти лошадиные черты: способность к спорту и длинные ноги.

Они почти не говорили о папиной семье и никогда не ездили к ним в гости. Белфилды жили где-то в Йоркшире, и обе стороны никогда даже не обменивались подарками и рождественскими открытками.

Папа встретил маму, когда лечился от ран после Великой войны. Она была певицей и танцовщицей в труппе. Он тоже любил музыку и в госпитале часами играл на пианино. Они полюбили друг друга, когда мама пришла в госпиталь, чтобы петь для раненых. Так романтично!

Первые воспоминания Мадди были о пении, смехе и танцах, когда они навещали паб дедушки и бабушки недалеко от Престона. Она оставалась с ними, когда родители уезжали в турне. Но дедушка умер, а бабушка уехала помогать дяде Джорджу, когда тетя Кэти сбежала с поставщиком спиртного.

Теперь из-за войны все изменилось, и многие покидали насиженные места. Но Мадди хотела лишь сидеть на дереве, играть с Берти и сторожить военную базу. Пес был ее лучшим другом и хранителем всех тайн.

Когда спускались сумерки, Мадди бежала задергивать занавески и кормила кур и Берти. Теперь, после исключения, Мадди вовсе не была уверена, что стоит идти в новую школу. Что, если она окажется еще хуже Святой Хильды?

– Иди купи рыбы и жареной картошки! – крикнула бабушка с порога. – Я слишком вымотана, чтобы заваривать сегодня чай. Вот мой кошелек. Та лавка, что на Энтуистл-стрит, вечерами открыта. И скажи, чтобы мою порцию не поливали уксусом!

Мадди вскочила и побежала за макинтошем. Ей некогда было ждать Берти, который носился где-то по полю. Рыба с картошкой – такое редкое лакомство! В Святой Хильде ее называли грубой пищей, но Мадди было все равно.

Стоя в очереди за едой, она услышала стонущую Минни, сирену, предупреждавшую об очередном налете. Очередь двигалась медленно, Мадди подняла голову к ночному небу и прислонилась к сверкающему, с черными и зелеными плитами, фасаду здания.

На тротуаре замелькали маленькие факелы: люди торопились в убежища.

– Похоже, сегодня Манчестер ждет очередная бомбежка, – вздохнул старик, посыпая солью свою разломанную рыбу.

У Мадди заурчало в животе. Запах масла, картофеля и горохового супа был невыносимо соблазнительным. Она редко ела картошку с рыбой, потому что бабушка любила готовить сама. Если бы только сирены перестали выть!

Пока что Чадли не затронули последние налеты, поскольку здесь почти ничего не было, кроме нескольких мелких предприятий, магазинов и завода по производству авиационных деталей. Джерри [2]2
  Так во время Второй мировой войны называли немцев англичане и американцы. ( Прим. ред.)


[Закрыть]предпочитали причалы и доки. Глядя в небо, она увидела темные силуэты, услышала гул и поняла, что нужно спрятаться. Но не раньше, чем она завернет ужин в газету. Наверное, было что-то отважное в том, чтобы стоять в очереди во время налета.

Бабушка отправится «в яму», а дядя Джордж примет все меры предосторожности, полагающиеся во время налета, прежде чем спустится в подвал.

Мадди решила сначала поесть, а потом спрятаться вместе с Берти в убежище, подальше от всех. Там она и погрустит вдоволь. Она знала четыре ругательства: мерзавец, сволочь, проклятие и дерьмо, и могла повторять их вслух, не опасаясь, что кто-то ее выдаст. Было еще одно, которое она слышала, но даже не смела произнести его вслух, из страха навлечь беду на свою голову.

Сирена продолжала завывать, но Мадди отважно сжала сверток и отправилась домой, когда чья-то рука грубо затащила ее в дверной проем.

– Мадлен Белфилд, немедленно в убежище! Неужели не видишь, что бомбы так и валятся! – завопил мистер Пай, главный по гражданской обороне, следивший за соблюдением правил во время налетов, прежде чем потащить Мадди вниз по ступенькам в подвал, где находилось наскоро оборудованное коммунальное убежище. Она едва различала женщин и детей, сидевших на полу с кошками и клетками с золотистыми попугайчиками. Самолеты все ближе подлетали к аэродрому. На этот раз налет был настоящим.

В прошлом году было спокойно, ничего особенного не случалось, но с самого лета налеты происходили почти каждую ночь. Ее школа, когда-то очень отдаленная и потому считавшаяся безопасной, теперь оказалась на линии огня, и именно поэтому учеников увозили в глубь страны.

Возможно, следует отправиться к мисс Коннот, извиниться и пообещать хорошо себя вести… а может, и нет. Мысль о том, чтобы спать в одном дортуаре с Сандрой Боулз и ее вечно щипавшимися сообщницами, наполняла ее ужасом.

А… а Берти?! Где ее чертов пес? Теперь она ругалась на чем свет стоит.

Казалось, прошла целая вечность: Мадди сидела, ждала окончания налета, и запах сырой земли и табачного дыма забивался в ее нос. Она жалела, что находится сейчас не в подвале с дядей Джорджем.

Джордж всегда улыбался и твердил:

– По крайней мере, внизу мы от жажды не умрем, ребята.

С этой привычной шуточкой он принимался за еженощную рутину: выключал газ и воду, выгонял из паба выпивох и направлялся в бомбоубежище, которое называлось ямой. Проверял, готовы ли насосы, на случай пожара. Каждый из них выполнял свои обязанности автоматически. У всех была работа.

Но теперь вой сирен отвлекал Мадди от раздумий.

– Что-то они рано сегодня, – заметил старый мистер Годберг, с несчастным видом сидевший напротив нее на скамье. Он был одним из клиентов, которые приходили в «Фезерс» засветло, чтобы выпить чашку чая с двухпенсовой булочкой. Но теперь он с энтузиазмом грыз чипсы. Здесь же сидела старая Лили, которая обычно покупала в их заведении крепкий портер. Однажды она шепотом призналась, что как-то ночью была украдена цыганами, но Мадди ей не поверила. Тут же была и миссис Купер из кондитерской, с тремя малышами, тащившими за собой одеяла и игрушечных мишек. Один нес еще и резиновую куклу, он с завистью уставился на глазную повязку Мадди и пакет с рыбой и жареным картофелем. В убежище прибежала и жена одного из торговцев рыбой, а с ней пришли два незнакомых Мадди старика, окончательно отравивших воздух дымом своих трубок. Сегодня в вонючем убежище яблоку негде было упасть.

– Где твоя собачка? – спросила Лили.

Грохот становился все сильнее.

– Будь у нее хоть капля здравого смысла, она бы убежала куда глаза глядят от этого ада. Собаки чуют опасность. Не расстраивайся, дорогая, ей ничего не грозит.

– Но он не любит стонущую Минни.

Мадди хотелось плакать, и она прижала к себе теплый газетный сверток, чувствуя нараставшую тревогу. Она надеялась, что бабушка захватила в убежище шляпную картонку, где лежали ее украшения, документы, квитанции на страховку, лицензии и удостоверения личности. Задачей Мадди было класть все это в безопасное место. Сегодня коробке придется остаться под кроватью.