Текст книги "Луна предателя"

Автор книги: Линн Флевелинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Глава 19. Снова вечерние развлечения

На этот раз сновидение было менее связным, но гораздо более живым. Полыхающая комната по-прежнему оставалась его старой детской в Боктерсе, однако с каминной полки на него смотрели головы Триис и остальных. Теперь уже не приходилось выбирать, что спасать, а чем пожертвовать: пламя взвивалось по пологу над кроватью, по занавесям, по его ногам – но не обжигало, а обдавало смертельным холодом.

Дым, пробивающийся между досками пола, словно сгустил солнечный луч, осветивший маленькую комнату и со слепящей яркостью ударивший ему в глаза. Ему было трудно дышать, руки казались бессильными.

Из угла, еле видная сквозь дым, к нему двинулась стройная фигура.

«Нет! – мысленно вскрикнул он. – Не здесь! Только не здесь!» Появление Илара было так же необъяснимо, как и появление стеклянных шаров, которые Серегил столь отчаянно сжимал обеими руками. Пламя расступалось перед Иларом, и он приближался, приветливо улыбаясь.

Такой красивый, такой изящный…

Серегил успел забыть, как плавно он движется, легкий и гибкий, словно ласка. Теперь он был уже так близко, что его почти можно было коснуться.

Серегил чувствовал, как ледяное пламя пожирает его, а гладкие стеклянные шары выскальзывают из пальцев.

Илар протянул к нему руку. Нет, он что-то ему предлагал: окровавленный меч.

– Нет! – крикнул Серегил, отчаянно стискивая стеклянные шары. – Нет, я этого не хочу!

Серегил подскочил на постели, обливаясь потом, и с изумлением обнаружил, что Алек рядом с ним мирно спит. Разве он не кричал?

«Кричал?» – подумал Серегил с внезапной паникой. Он даже вздохнуть еще не мог. Холодный дым его сновидения все еще наполнял его легкие, превращая даже легкое прикосновение руки Алека, лежащей у него на груди, в удушающую тяжесть. Серегил хватал ртом воздух, задыхаясь.

Он выбрался из постели так осторожно, как только мог в своем паническом состоянии, – почему-то его преследовал иррациональный страх разбудить Алека. Схватив одежду, он, шатаясь, вышел в еле освещенный коридор.

Когда он начал двигаться, дышать стало легче; однако стоило Серегилу остановиться, чтобы натянуть штаны и сапоги, как ощущение удушья вернулось. Он поспешил дальше, уже на ходу надевая кафтан – как оказалось, кафтан Алека.

Теперь Серегил почти бежал – вниз по широкой лестнице, ведущей в холл, мимо площадки второго этажа…

«Что я делаю?»

Он замедлил шаги, и словно в ответ дыхание замерло в его груди. Пришлось мчаться дальше; Серегил молился про себя, чтобы в таком состоянии никого не встретить.

Инстинкт вел его по боковому коридору, мимо кухни, на конюшенный двор. Луна уже зашла, всюду лежали густые тени. Тихие голоса и отблески горящего у ворот костра говорили о том, что часовые не спят на своем посту. Однако перемахнуть через заднюю стену, оставаясь незамеченным, было несложно для человека, которого когда-то называли…

Хаба.

Кот из Римини.

Мягкая трава на улице заглушила стук сапог спрыгнувшего со стены Серегила. Он помчался дальше, и незастегнутый кафтан захлопал вокруг его голого торса.

На какое-то время ощущения биения сердца, свободно вырывающегося дыхания, быстрых движений длинных ног было достаточно для того, чтобы отогнать мысли. Постепенно, однако, Серегил начал успокаиваться и вместо панического бега перешел на шаг, обдумывая случившееся.

Перепутать комнату в «Петухе» со своей детской… Означает ли это своего рода возвращение домой? Серегил начал анализировать сновидение, предшествовавшее его безумному ночному путешествию. Но все остальное – стеклянные шары, пламя, дым, Илар… Как Серегил ни старался, значение сна ускользало от него.

Однако привидевшиеся ему образы говорили о прошлом, которое он столько времени оплакивал, и вот теперь он здесь, один, под звездами Сарикали – как часто мечтал он об этом в одинокие годы, прожитые в Скале!

Один, но со своими неотвязными мыслями…

Копания в собственной душе никогда не были любимым занятием Серегила. Пожалуй, можно было бы даже сказать, что он их всегда умело избегал. «Бери то, что посылает тебе Светоносный, и будь благодарен!» Как часто он повторял этот девиз, свое кредо, свою защиту от самоанализа!

Светоносный посылает сновидения – и безумие… Губы Серегила скривила невеселая усмешка. Лучше не думать о таком слишком много. Так или иначе, сон заставил его блуждать в одиночестве по улицам Сарикали – в первый раз с момента прибытия сюда. Серегил ощутил озноб и поспешно застегнул кафтан, рассеянно подумав при этом, что одежда немного свободна ему в плечах.

Алек.

Серегил ни на минуту не расставался с ним – или с другими-с самого приезда; было так просто заполнять каждое мгновение бодрствования всякими неотложными делами, так легко отгонять мысли, нахлынувшие было, как только его нога коснулась земли Ауренена в Гедре… проклятие, как только Бека сказала ему о посольстве!

Изгнанник.

Предатель.

Оказавшись в одиночестве в колдовской тишине ночи в Сарикали, Серегил лишился своей брони.

Убийца.

Поднявший руку на гостя.

С безумной отчетливостью он ощутил в руке угловатую рукоять того давно забытого кинжала, почувствовал легкость, с которой лезвие вошло в тело возмущенного хаманца…

– Ты его знал. У него было имя, – услышал Серегил голос отца, полный отвращения.

Димир-и-Тилмани Назиен.

…в грудь Димира-и-Тилмани – все эти ночи, годы, смерти назад. В этом ощущении была непристойная простота. Как случилось, что для того, чтобы заколоть человека, требуется меньше усилий, чем чтобы вырезать свое имя на столе в таверне?

С этой мыслью пришел и вопрос, на который никогда невозможно было найти ответ: что заставило его обнажить кинжал и напасть, когда он с легкостью мог убежать? Один удар оборвал жизнь хаманца и ужасно изменил его собственную. Один удар.

Прошло почти девять лет, прежде чем он снова убил – на этот раз защищая себя и майсенскую воровку, которая обучала его начаткам воровского ремесла в темных закоулках и на грязных улицах Кестона. На этот раз Серегил не испытывал таких угрызений совести. Его учительница тогда была очень довольна и обещала сделать из него первоклассного бандита, но даже под ее сомнительным руководством Серегил никогда не убивал, если имелся другой выход.

Еще позже, когда он убил грабителя, напавшего из засады на его юного компаньона по имени Микам Кавиш, его новый друг счел это его первым опытом такого рода и заставил Серегила – по старому солдатскому обычаю – слизнуть немного крови с клинка.

– Попробуй крови своей первой жертвы, и ее дух, да и другие тоже, не будут тебя преследовать, – со всей искренностью, полный добрых намерений, пообещал тогда Микам. Серегилу так и не хватило мужества признаться, что с этим он опоздал; что есть единственный дух, не дающий ему покоя, единственная смерть, перевешивающая все остальные.

Проблеск света впереди, когда Серегил свернул за угол, отвлек его от печальных мыслей. Серегил шагал по городу, не задумываясь – по крайней мере так ему казалось – о направлении. Теперь он мрачно усмехнулся: его бесцельные блуждания привели его в тупу клана Хаман.

Большая жаровня посреди улицы бросала яркие отблески, и в ее мерцающем свете Серегил увидел, что вокруг нее собралось несколько человек. Это была молодежь, и молодежь пьяная. Даже издали Серегил узнал некоторых из них – многих он видел в зале совета, в том числе некоторых родичей Назнена.

Если бы он теперь повернул назад, они никогда не узнали бы, что он – самый нежеланный гость – побывал здесь.

Однако Серегил не повернул назад и даже не замедлил шаг. «Бери то, что посылает тебе Светоносный…» Со странным чувством возбуждения Серегил расправил плечи, пригладил волосы и двинулся вперед; он прошел достаточно близко от жаровни, чтобы пламя осветило его лицо. Он не произнес ни слова – ни приветствия, ни вызова, – но не смог подавить кривой улыбки, когда несколько пар глаз вытаращились на него с внезапным узнаванием и ненавистью. Тяжесть в груди вернулась вместе с ощущением ожога между лопатками от этих взглядов.

Неизбежное нападение произошло немедленно, но в странной тишине. Быстрый топот ног, и из темноты к Серегилу протянулись руки и схватили его. Его прижали к стене, потом швырнули на землю. Серегил инстинктивно закрыл лицо руками, но помимо этого не сделал никакой попытки защитить себя. Со всех сторон на него обрушились удары – кулаками и сапогами: в живот, в пах, во все еще болевшее после удара стрелы плечо. Серегила подняли на ноги, его швыряли от одного нападающего к другому, его пинали, в него плевали, потом повалили снова. Застилающая глаза Серегила тьма взорвалась фонтаном искр, когда чья-то нога врезалась ему в затылок.

Избиение могло длиться минуты или часы. Боль была жестокой, нестерпимой, выворачивающей наизнанку.

Приносящей удовлетворение.

– Убийца гостя! – шипели хаманцы. – Изгнанник! Лишенный имени!

Странно, как мило звучат оскорбления, произнесенные с хаманским выговором… Серегил, проваливаясь в беспамятство, поблагодарил бы своих мучителей, если бы мог сделать вдох, но они не собирались давать ему такой возможности.

«Где же ваши кинжалы?»

Избиение прекратилось так же внезапно, как и началось, хотя Серегил чувствовал, что хаманцы все еще стоят над ним. Потом прозвучал тихий приказ, но звон в ушах помешал Серегилу разобрать слова.

Горячая едкая струя ударила ему в лицо, еще одна – в грудь, третья оросила ноги.

«Ах, – подумал Серегил, смаргивая мочу с ресниц, – прекрасный штрих!»

Последовало еще несколько пинков, и хаманцы оставили свою жертву; уходя, они опрокинули жаровню, словно не желали дать Серегилу возможность согреться. Впрочем, они ведь могли и высыпать угли на него…

«Благородные хаманцы! Милосердные братья…»

Тихий смешок оставил ощущение поворачивающейся в груди ржавой проволоки. Ох, до чего же больно смеяться – на память об этой ночи останется не одно сломанное ребро, – но остановиться Серегил не мог. Смешок перерос в совершенно неприличное хихиканье, потом в хохот, отозвавшийся новой болью в груди и в голове. Смех мог вновь привлечь хаманцев, но Серегилу было уже все равно. Перед его глазами плясали красные пятна; возникло странное чувство, что если он не сумеет сдержаться, лицо его, как плохо прикрепленная маска, отвалится от головы.

Постепенно хохот сменился икотой и фырканьем, потом стих совсем. Серегил чувствовал себя необыкновенно легким, прошедшим очищение, хотя в пересохшем рту ощущался едкий вкус мочи. Серегил отполз в более безопасное место и, растянувшись на покрытой росой траве, стал слизывать капли со стеблей. Росы было мало – ровно столько, чтобы превратить жажду в пытку. Сдавшись, Серегил поднялся на ноги.

– Все в порядке, – пробормотал он, ни к кому не обращаясь. – Теперь нужно идти домой.

Что-то болезненно шевельнулось у него в груди, и он прошептал это слово опять:

– Домой…

Впоследствии Серегил не мог вспомнить, как ему удалось добраться до того дома, где размещалось скаланское посольство. Когда он пришел в себя, оказалось, что он свернулся в клубок в углу ванной и первые солнечные лучи мягко светят на него через открытое окно. Дышать было больно. Двигаться тоже. Больно было даже держать глаза открытыми, поэтому Серегил их снова закрыл.

Торопливые шаги снова вывели его из забытья.

– Как он туда проник?

– Не знаю. – Это говорил Олмис, один из слуг. – Я нашел его здесь, когда собрался греть воду.

– Неужели никто не видел?..

– Я спрашивал часовых. Никто ничего не видел и не слышал. Серегил с трудом приподнял веко и увидел стоящего перед ним на коленях Алека. Юноша был в ярости.

– Серегил, что с тобой случилось? – требовательно спросил он и тут же отшатнулся, с отвращением сморщив нос: от влажной одежды Серегила исходил мерзкий запах. – Потроха Билайри, ты воняешь!

– Я пошел погулять. – При попытке заговорить в боку Серегила вспыхнуло пламя, и слова прозвучали как всхлип.

– Прошлой ночью, хочешь ты сказать?

– Да. Пришлось – хотел развеять плохой сон. – Намек на улыбку, от которой Серегил не смог удержаться, вызвал новый приступ боли.

Алек внимательно посмотрел на друга, потом жестом попросил Олмиса помочь снять с того грязную одежду. Оба не смогли удержаться от изумленного восклицания, когда распахнули кафтан. Серегил живо представил себе, как должен выглядеть после случившегося.

– Кто это тебя? – требовательно спросил Алек. Серегил задумался, потом ответил:

– Я упал в темноте.

– В выгребную яму, судя по запаху, – пробормотал Олмис, стягивая с Серегила штаны.

Алек, конечно, понял, что Серегил лжет. Тот видел, как сжались губы возлюбленного, когда вдвоем с Олмисом они опустили его в полную теплой воды ванну, чтобы отмыть грязь и кровь.

Они, наверное, старались делать это осторожно, но Серегилу было слишком больно, чтобы он смог оценить это. Он больше не ощущал легкости. Ночная эйфория покинула его. Боль была тупой, тошнотворной, непрерывной – никаких больше вспышек перед глазами, никакого благословенного беспамятства. Зажмурившись, Серегил терпел, пока его мыли, потом поднимали из ванны и заворачивали в мягкое одеяло. Только тогда наконец он почувствовал, что плывет куда-то, прочь от пульсирующей в голове боли.

– Я, пожалуй, позову Мидри, – смутно донеслись до него слова Олмиса.

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, – сказал слуге Алек. – Даже его сестры и в особенности принцесса. Считай, что ничего не случилось.

«Молодец тали, – подумал Серегил. – Я не хочу ничего объяснять – потому что не могу».

Серегил проснулся, полусидя в мягкой теплой постели. Не понимая, где находится, он из-под ресниц огляделся и заметил отблески горящего в камине огня на кисее, завешивающей кровать.

– Ты проспал весь день.

Серегил, не двигаясь, перевел взгляд на Алека, сидевшего в кресле у кровати с раскрытой книгой на коленях.

– Где?.. – выдохнул он.

– Так, значит, ты упал?

Захлопнув книгу, Алек наклонился к другу и поднес к его губам чашу с водой, потом другую – с каким-то сладковатым питьем. Серегил отчаянно пожелал, чтобы это оказалось или обезболивающее, или быстродействующий яд. Ему пришлось немного приподнять голову, чтобы выпить снадобье, и тут же раскаленные иглы боли пронзили его шею. Он как можно быстрее проглотил лекарство и снова опустился на подушки, моля богов, чтобы его не вырвало: тогда пришлось бы слишком много двигаться.

– Я сказал всем, что ночью у тебя был приступ лихорадки. – На этот раз Серегил не мог не уловить в голосе Алека сдерживаемого гнева.

Что-то прояснилось в затуманенном мозгу Серегила.

– Не думай, будто я отправился на ночную разведку, ничего тебе не сказав. – Серегилу очень хотелось, чтобы вернулось возбуждение прошлой ночи, так долго его поддерживавшее, но оно давно улетучилось, оставив лишь тяжесть и уныние.

– Тогда что же ты делал? – требовательно спросил Алек, откидывая одеяло. – Кто так тебя разукрасил и почему?

Скосив глаза вниз, Серегил увидел, что его грудь умело забинтована – достаточно туго, чтобы уменьшить боль и помочь сломанным ребрам срастись. Там, где не было повязок, его нагое тело было покрыто впечатляющим множеством синяков разных размеров и форм. Резкий запах мочи сменился теперь терпким ароматом целебных трав: на коже блестел тонкий слой мази.

– Тебя перевязал Ниал, – сообщил Алек, снова укутывая Серегила, руки его было много нежнее, чем тон. – Я дождался, пока все отправились на переговоры, и тогда привел его сюда. Никто пока ничего не знает, за исключением Олмиса. Я попросил их обоих хранить секрет. Ну так кто тебя отделал?

– Не знаю. Было темно. – Серегил снова закрыл глаза. На самом деле это не такая уж и ложь: лишь одного из хаманцев он знал по имени – племянника кирнари Эмиэля-и-Моранти. Кита намекал, что тот питает недобрые чувства к Алеку, но не пожелал рассказать подробнее.

«Если ты думаешь о мести, тали, выбрось эту мысль из головы. Пока еще чаша весов слишком сильно склоняется в пользу Хамана».

Закрыв глаза, Серегил обнаружил, что снова их открыть ему трудно. То сладковатое снадобье явно было обезболивающим, и он порадовался его одурманивающему действию.

Алек вздохнул.

– В следующий раз, когда тебе вздумается прогуляться и «упасть», скажешь мне, понятно?

– Постараюсь, – прошептал Серегил, с изумлением почувствовав, что на глаза его навернулись слезы. Теплые губы коснулись его лба.

– И в следующий раз надевай собственную одежду.

Алек настоял на том, чтобы Серегил лежал с «лихорадкой» еще весь следующий день

– Я послежу за Торсином и кирнари Вирессы, – сказал он Серегилу и строго наказал ему не подниматься с постели. – Если произойдет что-нибудь интересное, я все подробно тебе расскажу.

По правде говоря, Серегил чувствовал себя слишком плохо, чтобы спорить. Короткое путешествие в туалет пробудило такие разнообразные боли, что он даже не мог бы их все перечислить, хоть и обошелся без посторонней помощи. У него появилась кровь в моче, и Серегил поблагодарил всех богов, которые от него еще не отвернулись, за то, что Алек его не сопровождал. Придется предупредить мальчишку-уборщика, велеть ему держать язык за зубами. Проклятие, можно даже ему заплатить, если другого выхода не будет. Серегилу случалось переживать и не такое, так что нет смысла тревожить Алека еще больше.

Оставшись в одиночестве, Серегил снова уснул, но тут же пробудился в панике, обливаясь потом: над ним склонился Илар. Серегил попытался отодвинуться, и на него обрушилась волна боли. Он со сдавленным стоном откинулся на подушки и только тут обнаружил, что смотрит в лицо Ниалу. Судя по выражению лица рабазийца, реакция Серегила не показалась тому особенно дружелюбной.

– Я пришел проверить твои повязки.

– Мне показалось, что ты… кто-то другой, – прохрипел Серегил, борясь с дурнотой.

– Ты в безопасности, мой друг, – заверил его Ниал, придавший его словам иной смысл. – Выпей еще этого снадобья. Серегил с благодарностью отхлебнул сладковатого питья.

– Что это такое?

– Толченый мак, ромашка, чистотел в козьем молоке с медом. Помогает от сильной боли.

– Помогает. Спасибо.

Серегил уже ощутил действие лекарства: боль стала ослабевать. Он смотрел в потолок, пока рабазиец осторожно поправлял повязки на его груди, и в который раз спрашивал себя, о чем, черт побери, он думал, когда отдался в руки хаманцев. Сердце его сжалось от унижения, когда он представил себе, что будут говорить в лиасидра по поводу его отсутствия. Напавшие на него, конечно, не станут распространяться по поводу насилия, учиненного на священной земле Сарикали, но слухи, неизбежные при таком количестве участников, поползут. Более того, он по глупости фактически пренебрег своими обязанностями и взвалил эту ношу на Алека.

– Безумие, – прошипел Серегил.

– Именно. Алек очень на тебя сердит, и совершенно правильно Я никогда не считал тебя глупцом. Серегил криво усмехнулся.

– Ты просто не знаешь меня достаточно хорошо. Ниал хмуро посмотрел на него; в его глазах больше не было симпатии.

– Если бы эта маленькая ночная потасовка случилась хоть на шаг за пределами Сарикали, твой тали мог теперь тебя оплакивать.

Серегилу стало стыдно, и он отвел глаза.

– Что, больше не хочется смеяться? Это хорошо. – Ниал достал откуда-то

– Серегилу не было видно откуда – губку и принялся обмывать его.

– Я не знал, что ты целитель, – заметил Серегил, когда голос стал ему повиноваться.

– На самом деле это не так, но в путешествиях многому удается научиться.

Серегил внимательно разглядывал профиль Ниала.

– Мы с тобой многому и научились, верно? Ниал поднял глаза.

– Ты становишься почти дружелюбным, боктерсиец.

– А ты наживешь неприятности, если будешь так меня называть.

Ниал небрежно махнул губкой.

– Разве кто-нибудь слышит?

Серегил с улыбкой признал правоту собеседника.

– Ты любопытный шельмец и к тому же принадлежишь к восточному клану, не говоря уже о том, что стал любовником молодой женщины, которая мне почти как дочь. Такое сочетание заставляет меня нервничать.

– Это я заметил. – Ниал осторожно повернул Серегила на бок, чтобы смазать целебной мазью спину. – Шпион, одним словом?

– Может быть, а может быть, просто противовес моему присутствию здесь.

Ниал снова уложил его на спину, и Серегил смог посмотреть тому в глаза. Удивительные глаза – такие прозрачные, такие искренние… Неудивительно, что Бека…

Не следует отвлекаться, упрекнул себя Серегил.

– Так ты и правда им являешься?

– Противовесом?

– Нет, шпионом. Ниал пожал плечами.

– Я отчитываюсь перед своей кирнари, как и все. Я сообщил ей, что ваша принцесса дома говорит то же самое, что и в присутствии лиасидра.

– А что насчет Амали-а-Яссара? – Пальчики Иллиора, неужели он сказал это вслух? Снадобье Ниала, должно быть, действует на него сильнее, чем он думал! Рабазиец только улыбнулся.

– Ты наблюдателен. Мы с Амали когда-то любили друг друга, но она предпочла отдать руку Райшу-и-Арлисандину. Но я все еще к ней привязан и встречаюсь, когда это не грозит неприятностями.

– Не грозит неприятностями?

– Райш-и-Арлисандин очень любит свою молодую жену; не годится мне быть причиной раздоров между ними.

– Ах, понимаю. – Серегил многозначительно похлопал бы себя по носу, если бы мог поднять руку.

– Между мной и Амали нет ничего, что порочило бы его честь, даю тебе слово. А теперь тебе лучше встать и подвигаться, иначе мускулы совсем одеревенеют. Думаю, будет больно.

Самым неприятным оказалось вставать с постели. С помощью Ниала, проклиная все на свете, Серегил сумел накинуть на себя свободную мантию и немного поковылять по комнате. Проходя мимо зеркала, он увидел свое отражение и поморщился: глаза стали казаться чересчур большими, кожа чересчур бледной, а выражение лица слишком откровенно беспомощным для знаменитого Кота из Римини. Нет, это был совсем другой человек – испуганный, пристыженный молодой изгнанник, вернувшийся домой.

– Я могу ходить и сам, – проворчал он и оттолкнул руку Ниала; однако тут же выяснилось, что о самостоятельности и думать нечего.

Ниал подхватил его и не дал упасть.

– На первый раз хватит. А вот свежий воздух тебе не повредит. Серегил позволил умелым рукам Ниала вести его и скоро оказался довольно удобно устроен в солнечном уголке на балконе. Ниал как раз укутывал его одеялом, когда в дверь решительно постучали.

Ниал открыл дверь, но к Серегилу вместо него теперь подошла Мидри. Тот поспешно поправил мантию, надеясь скрыть красноречивые отметины побоев, однако эта попытка ни к чему не привела.

– Лихорадка, вот как? – протянула она, критически оглядывая брата. – О чем только ты думаешь, Серегил!

– Что тебе рассказал Алек?

– Ему и не нужно было мне ничего говорить. Все было видно по его лицу. Тебе следует сказать мальчику, чтобы он не пытался лгать: он этого делать не умеет.

«Когда хочет, то умеет», – подумал Серегил с отвращением.

– Если ты пришла меня отчитывать…

– Отчитывать? – Брови Мидри поползли вверх – так всегда бывало, когда она сердилась по-настоящему. – Ты больше не ребенок, по крайней мере мне так говорили. Ты хоть представляешь себе, какая участь ждет переговоры, если станет известно, что на члена делегации Скалы напали хаманцы? Назиен только начал выражать восхищение талантами Клиа…

– Кто хоть что-то сказал про хаманцев?

Ее рука взлетела так быстро, что Серегил не сразу понял, что получил оплеуху, и оплеуху основательную: у него из глаз полились слезы, а в ушах зазвенело. Мидри наклонилась над ним и больно ткнула пальцем ему в грудь.

– Не городи таких глупых отговорок, маленький братец! Или ты думаешь этим что-то поправить? Да и вообще думаешь ли ты, или просто слепо вляпываешься в неприятности, как это всегда с тобой бывало? Неужели ты совсем не переменился?

Слова ранили много болезненнее, чем оплеуха. Что ж, возможно, он и не так уж переменился, но говорить об этом сейчас было бы неразумно.

– Кто-нибудь еще знает? – уныло спросил Серегил.

– Официально? Никто. Кому придет в голову хвастать тем, что он нарушил священный мир Сарикали? Но шепоток уже раздается. Ты должен завтра появиться в лиасидра, и уж постарайся выглядеть так, словно и в самом деле болел.

– Это не составит проблемы.

На секунду Серегилу показалось, что Мидри ударит его снова. Бросив на него последний возмущенный взгляд, она вышла из комнаты. Серегил напрягся, ожидая услышать, как хлопнет дверь, но Мидри тихо прикрыла ее за собой. «Не следует давать слугам повод для сплетен».

Серегил откинул голову на подушку и закрыл глаза, стараясь сосредоточиться только на птичьем пении, шелесте ветра, шагах внизу на улице. В следующий момент его щеки коснулись холодные пальцы, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Серегил думал, что Ниал ушел, когда появилась Мидри, но теперь тот снова был рядом, и в глазах его Серегил прочел совсем не обрадовавшую его озабоченность.

– В Скале принято бить по лицу при первой же возможности? – спросил он, разглядывая новую отметину, оставленную рукой Мидри Серегилу следовало бы рассердиться на вмешательство, но он внезапно почувствовал себя слишком усталым, слишком больным.

– Иногда, – ответил он, снова закрывая глаза. – Но обычно это делают посторонние.