Текст книги "Грешный ангел"

Автор книги: Линда Лаел Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Бонни влила ему в рот ложку лекарства.

– Чепуха! Если Форбс начал все сначала, то сможешь и ты.

Вебб был по-детски огорчен, и на момент сердце Бонни дрогнуло. Но через минуту он устремил на нее страдальческий взгляд и трагически сказал:

– Сьюзен понимает, что значит потерять все, Бонни.

«Сьюзен, Сьюзен, Сьюзен, – подумала Бонни, – мне до смерти надоело слышать это имя».

– А я не понимаю, вот и все, – ответила она.

– Мои станки пропали! – воскликнул Вебб. – Дьявол! Да и самого здания нет! У Форбса остались хотя бы полы и стены!

– Тсс, ты разбудишь Роз и Кэтти, – сказала Бонни.

Вебб осторожно коснулся ее руки.

– Прости, Бонни. Ты была так добра ко мне, даже уступила свою кровать, а я все ною и ною.

Бонни улыбнулась, дав понять, что прощает его, и осторожно высвободила руку.

– Спокойной ночи, Вебб! – сказала она, потушила лампу и вышла из спальни.

Часть третья
Ангел в ловушке

Глава 21

– Ты, как видно, преуспеваешь, – заметил мужской голос в тот момент, когда Бонни потянулась за парой новых рабочих ботинок, – наконец-то!

Лестница качнулась, когда она спускалась вниз. Несмотря на теплую июльскую погоду, она ощутила сквозняк. На пороге стоял Форбс Даррент.

– Наконец-то? – повторила Бонни, приводя в порядок одежду, – Форбс, что это – искренняя радость?

Форбс ухмыльнулся, облокотившись на прилавок. Как обычно, он был хорошо одет: сшитые на заказ бриджи из мягкой материи, высокие блестящие черные сапоги, льняная рубашка и пиджак из плотной шерстяной ткани.

– Я искренне рад за тебя, Ангел, и очень хочу, чтобы ты процветала.

Бонни насторожилась: вместе с ароматами в дверь проник запах беды. Бонни сухо улыбнулась, не выказывая дурных предчувствий.

– Чем могу служить? – спросила она, занимая свое обычное место за прилавком.

Форбс окинул Бонни наглым оценивающим взглядом.

– Ты, конечно, помнишь, что твой дорогой отец покинул Нортридж в некоторой панике несколько лет тому назад, за два или три месяца до того, как ты осчастливила нас своим появлением? Вот как это произошло.

Бонни не могла уже скрыть ни беспокойства, ни любопытства. Если Форбс знал что-то важное, почему он не упомянул об этом раньше.

– Я слушаю тебя, Форбс, – сказала она.

– Как помнишь, какое-то время я управлял этим магазином по поручению Мак Катченов.

Бонни, почувствовав, как в ней закипает гнев, поднялась и процедила сквозь зубы:

– Помню.

– Ты никогда не спрашивала, почему это так, – продолжал Форбс, сделав вид, что заинтересовался вазами с леденцами, стоявшими на прилавке. – Ты просто решила, что твой когда-то горячо любимый Элай распорядился включить магазин в имущество компании.

– Это совсем не так, Форбс, – ровно ответила Бонни, – Элай говорит, что не имел ни малейшего понятия об этом, и я ему верю.

– Конечно, веришь.

– А ты утверждаешь, что он лжет?

Форбс взял леденец.

– Вовсе нет, Ангел. Элай действительно не знал.

– Тогда к чему ты клонишь?

Форбс вздохнул и разжевал леденец.

На улице грохотали фургоны, наверху пела Кэтти, Розмари ревела, а Вебб звал Сьюзен придти и поправить подушки. Казалось прошла вечность, прежде чем Форбс ответил.

– Твой отец задолжал мне, Бонни. Притом, сильно задолжал. Когда он сбежал, я забрал магазин, чтобы вернуть хотя бы часть денег.

У Бонни перехватило дыхание.

– Как мог отец тебе задолжать?

Форбс пожал плечами.

– Мне нелегко говорить о таких деликатных вещах, особенно с такой леди, как ты, – сказал он с издевкой, – но долг есть долг. Джек Фитцпатрик много пил и любил женщин. Более того, он играл. Не вылезал из-за игорного стола после того, как ты со своим красавцем-мужем отбыла в Нью-Йорк. По доброте душевной я давал ему в долг, надеясь, что он выполнит свои обязательства.

– По доброте душевной, – скептически повторила Бонни, – скажем прямо, Форбс, если ты и делал какие-то уступки отцу, то только из-за его связей с семьей Мак Катченов.

– Как бы там ни было, Ангел, – покровительственно улыбнулся хозяин «Медного Ястреба», – но я вернул часть денег, забрав магазин. Но баланс еще не подведен.

– Ты не имеешь права требовать, чтобы я выплачивала долги отца, – возбужденно проговорила Бонни. – Кроме того, откуда мне знать, что ты не лжешь?

Форбс взял еще один леденец.

– Гм, у меня есть бумаги, вернее расписки. – Пошарив в карманах пиджака, он вытащил какие-то документы.

Бонни протянула к ним дрожащую руку.

– У меня есть доверенность на магазин, – сказала она, просмотрев документы и убедившись, что подпись отца стоит на каждом.

– Доверенность, подписанная мистером Фитцпатриком, не так ли?

Бонни казалось, что кровь стынет у нее в жилах.

– Полагаю, – сказал Форбс, положив на прилавок пенни, плату за леденцы, – ты поняла, что это я забрал магазин в счет уплаты долгов?

– Почему же ты только теперь сказал об этом? – спросила Бонни.

– По двум причинам, – весело ответил Форбс, – во-первых, у тебя не было денег, чтобы расплатиться со мной. Во-вторых, в документах нет ничего о том, что магазин пойдет в счет оплаты долгов.

Несмотря на огорчение, Бонни проявила завидную выдержку.

– Ты не боишься из-за этого потерять работу управляющего, Форбс?

Форбс засмеялся.

– Ангел, ты меня удивляешь: это не связано. Конечно, если бы ты все еще была замужем за Элаем, я обратился бы к нему, а не к тебе.

Упоминание об Элае переполнило чашу ее терпения. После возвращения в Нортридж Элай избегал ее. Он по-прежнему жил в меблированных комнатах у Эрлины и ходили слухи, что он занял в ее сердце место Вебба. Правда, пока не говорили, что он делит с ней постель.

– Я не хочу, чтобы Элай знал об этом, – быстро сказала она.

Форбс поднял брови. Он давно не брился, но это почему-то казалось привлекательным.

– Значит, я не ошибся, предполагая, что твой бывший муж не больно жалует твоего отца, Ангел?

– Перестань называть меня Ангелом! Да, ты не ошибся! – «Будь ты проклят», – добавила она про себя.

Форбс явно наслаждался своим триумфом, задумчиво шелестя расписками, его губы шевелились, когда он подсчитывал размер долга.

– В целом, Бонни, ты должна мне пять тысяч долларов, – весело сказал он.

Бонни закрыла глаза, представив себе, как сумма на ее текущем счете убывает до нуля. Когда она снова взглянула на Форбса, он все еще улыбался.

– Ты наслаждаешься этим, – заметила она.

– Действительно, наслаждаюсь, Бонни.

– Почему?

– Потому что любил тебя долго и безнадежно с тех пор, когда у тебя были косички.

Бонни опустила глаза.

– Значит, это месть?

– Да нет, обстоятельства. Вот когда ты плясала под мою дудку в «Медном Ястребе», это была месть. Скажи, Ангел, что ты предпочитаешь: заплатить деньги или отдать магазин?

Бонни вздохнула.

– Деньги. Я скажу моему банкиру выписать тебе чек сегодня вечером.

– Хорошо, – сказал Форбс и неторопливо вышел.

Бонни уронила голову на прилавок. Вся ее прибыль уплыла в карманы Форбса. Она увидела пенни на прилавке. Это было все, что он ей оставил.

В час дня Бонни ушла в банк. Мистер Свенденброк, президент банка, попытался образумить ее, когда она попросила выписать чек, но Бонни настояла на своем. Она покинула банк, надежно спрятав в сумочке чек.

Она пошла вниз по склону мимо пансиона Эрлины. Вспомнив о наводнении, Бонни вздрогнула.

– Холодно? – раздался мужской голос.

Бонни повернулась, прикрыв глаза от солнца, и увидела Элая, высунувшегося из окна верхнего этажа пансиона. Может, это комната Эрлины? Ей страстно захотелось, чтобы он вывалился и разбил себе череп.

– В такой-то день? – удивилась она.

– Разве магазин закрыт? – Элай посмотрел на часы. – Еще только полдень.

– Не все могут позволить себе валяться в постели целый день, – ядовито заметила она, – но магазин открыт. Я оставила там Кэтти, поскольку собираюсь нанести визит Форбсу.

К огромному удовольствию Бонни, Элай стукнулся головой о раму. Раздались ругательства.

– Какие у тебя дела с этим прохвостом? – спросил Элай.

– Хочу попроситься обратно на работу, – ответила Бонни, надеясь задеть его, – я соскучилась по работе «шарманки». – Сказав это, она пошла прочь.

– Бонни! – заорал Элай. – Проклятье! Вернись!

Бонни ускорила шаг.

Войдя в салун, Бонни заметила, что старые бильярдные столы заменили новыми. Видно, она и оплачивает мебель, которую вносили через боковые двери четверо вспотевших рабочих.

Форбс, наблюдавший за этим, повернулся, когда увидел Бонни. Наглая улыбка расплылась по его лицу.

– Принесла деньги? – радостно спросил он.

Бонни было жаль расставаться с деньгами, заработанными с таким трудом, она ненавидела Форбса и своего отца, подложившего ей такую свинью.

– Ты не получишь ни цента, пока не отдашь мне бумаги, – ответила она. – Кроме того, ты должен написать расписку о погашении долга.

Форбс галантно предложил Бонни руку.

– Может, обсудим это в кабинете? – сказал он. Бонни позволила провести себя в кабинет.

На втором этаже ущерб от наводнения был не так заметен. Форбс очень любил комфорт, поэтому эта часть здания была отремонтирована в первую очередь.

Из дверей, мимо которых они проходили, слышался смех: дела «Медного Ястреба», то есть азартные игры, выпивка и танцы, судя, но всему, шли неплохо.

– Люди постоянно удивляют меня, – заметил Форбс, открывая дверь кабинета.

– Тем, что набивают твой бумажник, – сказала Бонни. Она вошла в кабинет и, не удержавшись, проговорила: – Ходят слухи, что у тебя роман с Элизабет Симмонс. Я, конечно, не верю этому.

Форбс покраснел и повернулся к ней спиной.

– Почему же не веришь?

Бонни притворно вздохнула.

– Учительница все же занимает определенное положение в обществе. Надеюсь, Элизабет не настолько глупа, чтобы связаться с тобой, вернее увлечься таким… таким…

Форбс покраснел еще больше. Его карие глаза сузились, а руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки.

– Каким? – спросил он.

Бонни ликовала: стоило заплатить пять тысяч долларов, чтобы увидеть, как Форбс потерял свое завидное хладнокровие.

– Ну, с содержателем салуна, – весело ответила она, – со сводником, если хочешь.

– Я не сводник, – взвился Форбс.

Бонни притворилась испуганной и сделала шаг назад. Однако она так же спокойно продолжала:

– Это твои собственные слова, Форбс, – Бонни указала в сторону зала, – разве тем женщинам не платят за то, что они развлекают мужчин?

Форбс окончательно смешался. Должно быть, ему больше всего хотелось видеть Бонни на эшафоте.

Бонни открыла сумочку и вынула банковский чек, она отдавала ему все свои деньги до последнего цента.

– Долговые обязательства, пожалуйста, – сказала она, приближаясь к столу Форбса, – вместе с твоей распиской, конечно.

Форбс откинулся на стуле, поглаживая небритый подбородок. Он не потянулся к чеку, его карие глаза смотрели задумчиво.

– Элизабет, наверное, никогда не согласится выйти за меня, – вдруг сказал он.

Бонни замерла от неожиданности и даже почувствовала к нему что-то вроде симпатии. Однако она быстро опомнилась: в конце концов, она отдает ему все, что у нее есть.

– Скорее всего, ты прав. Разве порядочная женщина согласится обвенчаться с таким, как ты?

Форбс пришел в ярость.

– Боже, как добродетельна ты стала в последнее время! А ведь ты, Ангел, была самой соблазнительной приманкой в этом заведении!

– Я только танцевала, – сухо сказала Бонни.

– Да, ты просто танцевала с любым, кто может заплатить.

Бонни вспыхнула, доживи она хоть до ста лет, ей все равно не избавиться от намеков на то, что она была «шарманкой».

– Мне нужны были деньги, Форбс.

Форбс улыбнулся, но в его глазах все еще горело негодование.

– Они и сейчас нужны тебе, не так ли? – его улыбка стала шире. – Вот что я скажу тебе, Ангел. Если ты вернешься в «Медный Ястреб», я соглашусь простить долги твоего отца.

В холодной ярости она сунула чек под пресс—платье.

– Я не сделаю этого ни за какие деньги! – отрезала она, надеясь, что не пожалеет об этом.

Форбс вынул бумаги из ящика:

– Ты поставила точку, Ангел, – сказал он, вздохнув, – ты поставила точку.

Пятью минутами позже она покинула «Медный Ястреб», оставив там пять тысяч долларов, но сохранив гордость, уважение к себе и расписку Форбса.

Войдя в магазин, Бонни увидела Элая. Он рассматривал какие-то ноты, хотя она знала, что он никогда не интересовался музыкой и ни разу в жизни не подошел ни к одному инструменту.

– Что ты хочешь? – спросила она, снимая соломенную шляпу и швыряя ее на прилавок.

Кэтти взяла Роз и ушла с ней наверх.

– Не слишком-то ты любезна с покупателями, миссис Мак Катчен, – заметил с улыбкой Элай.

Бонни сорвала белый передник с вешалки и стала завязывать его на спине дрожащими руками.

– Ты проводишь целые дни в безделье? – парировала она. Странно, что ее больше угнетает пребывание Элая в пансионе Эрлины, чем утрата пяти тысяч долларов.

Вебб застонал наверху, и над головой послышался звук быстрых шагов Сьюзен.

– Кстати, – все еще улыбаясь спросил Элай, – как Хатчисон?

– Почти поправился, – ответила Бонни, подавив улыбку. Так вот в чем дело! Элай остается у Эрлины из-за того, что Вебб лежит в спальне Бонни!

– Многие поговаривают о тебе и Хатчинсоне, и мне это не очень нравится.

«Клянусь, что так!» – подумала Бонни, сохраняя невозмутимость.

– В этом нет ничего нового, Элай, – сказала она спокойно. – Люди давно болтают обо мне и Веббе.

– Он все еще в твоей спальне?

Бонни удивилась, что он знает об этом, но потом вспомнила: ведь он помогал доставить Вебба сюда.

– Конечно, – подтвердила она, – где же еще ему быть? Здесь есть еще только кровать Кэтти, но он слишком велик, чтобы поместиться на ней.

Выражение, с которым она произнесла слова «слишком велик», не ускользнуло от Элая: он побагровел.

– Я хотел бы взглянуть на Хатчисона, если ты не возражаешь, конечно.

В этот момент робкая маленькая женщина появилась возле прилавка с луком и картошкой.

Бонни пробила чек и ответила Элаю:

– Возражаю? Ну, конечно же, нет. Ему нужно общение.

Элай метнул на нее раздраженный взгляд и направился в спальню.

В магазин, весело улыбаясь, вошел Тат. С тех пор, как издательство было разгромлено, он работал на строительстве домиков и, кажется, был доволен. Он загорел и вытянулся, больше походя теперь на мужчину, чем на неуклюжего подростка.

– Добрый вечер, мэм, – сказал он, вежливо поклонившись, – я пришел на урок чтения.

Вновь подумав о пяти тысячах долларов, которые уплыли из рук, Бонни вконец расстроилась:

– Кэтти наверху, – сказала она.

Тат смутился: вечер за вечером, неделю за неделей он просиживал за кухонным столом, штудируя грамматику, чтение и искусство письма. Она всегда восхищалась этим. Бонни заставила себя улыбнуться, и Тат мгновенно расцвел.

Спустившись, Элай принес Розмари и ее великолепную куклу.

– Что ты надумал делать с моей дочерью?

– Розмари и моя дочь, – заметил он, – если позволишь, я проведу с ней вечер.

Ужасная мысль овладела Бонни, она выскочила из-за прилавка:

– Ты не возьмешь мою… нашу дочь в этот… в дом этой женщины!

– Чем не угодила тебе Джиноа? – спросил Элай, изобразив удивление.

– Ты хорошо знаешь, что я говорю не о Джиноа… Я говорю о твоей… любовнице…

– Моей… что? – поразился Элай.

– Не хочу уточнять, – ответила Бонни с отвращением, – при невинном ребенке.

Элай закатил глаза: – Однако ты сама многое позволяешь себе в присутствии ребенка!

Его ревность испугала ее. «С него станется, – подумала Бонни, – взять над ребенком опекунство, заявив, что девочка живет в неподобающей обстановке».

– Я сплю на диванчике, – поспешно проговорила она, – мне просто хотелось позлить тебя, когда я сказала об Эрлине.

– Что же говорят о нас с Эрлиной? – спросил Элай так двусмысленно, что наверняка заработал бы пощечину, если бы не держал на руках ребенка.

Бонни не ответила из упрямства, и Элай засмеялся.

– Я приведу Роз после ужина, – сказал он.

Неожиданно Элай вернулся.

– Почему бы тебе не пойти с нами? – спросил он так, словно эта мысль только что осенила его.

Бонни очень хотелось согласиться: она устала, отдала Форбсу Дарренту все свои деньги, и ее н соблазняла перспектива провести весь вечер возле Вебба.

Недолго думая, она схватила шаль, крикнув Кэтти, что уходит, и заперла магазин. Бонни было очень приятно идти с дочкой и Элаем: так они хоть отчасти напоминали семью.

Увы, они не были семьей: она вспомнила развод и трагическую смерть Кайли. Бедный мальчик мог бы сейчас быть с ними.

– В чем дело, Бонни? – тихо спросил Элай, когда они подошли к дому Джиноа, – у тебя такой вид, словно ты вот-вот расплачешься.

Гудок, донесшийся с завода, почему-то усилил печаль Бонни. Она не могла честно ответить на вопрос Элая: это значило разбередить раны.

– Наверное, я просто устала, – сказала она.

– Я хотел бы показать тебе домики в один из ближайших дней. Они почти закончены, – с неожиданным смущением проговорил Элай.

– Мне очень интересно взглянуть на них, – ответила Бонни.

Они вошли в ворота и двинулись к дому по выложенной камнями дорожке. Роз, завидев любимую тетку, потребовала, чтобы ее поставили на ноги, и Элай снял ее с плеча. Она побежала к Джиноа, которая, смеясь, раскрыла ей объятия.

– Люди из Союза опять в городе, – сообщил Элай, наблюдая за сестрой и дочерью.

Бонни остановилась. Деннинг и его сообщники покинули город после наводнения, и она уже забыла о них.

– Думаешь, будут неприятности?

– Неприятности всегда могут быть, Бонни.

– Меня бесит, что эти хулиганы ускользнули от ответственности, избив Вебба почти до смерти. Начальник полиции много раз спрашивал Вебба, но тот не может вспомнить, как выглядели нападавшие.

Элай мягко сжал ладони Бонни.

– Пожалуйста, не вспоминай о Веббе Хатчинсоне хотя бы сегодня.

Бонни улыбнулась. Прикосновение Элая было так же приятно, как и недавняя прогулка.

– Прости!

К удивлению Бонни, Элай наклонил голову и поцеловал ее.

– Не верь, пожалуйста, слухам, которые распространяют обо мне.

Бонни поняла, что он имеет в виду Эрлину Кэлб.

– Хорошо, – сказала она, – не буду.

Элай взял ее за руку, и они пошли к дому. Сейчас все было так, словно между ними ничего и не происходило.

Глава 22

Пони пощипывал траву на лужайке Джиноа, прелестное создание с красивой уздечкой и седлом. Когда Роз осторожно приблизилась к нему, держа за руку Элая, пони поднял на них свои большие глаза.

Элай взял дочь на руки и поднес ее к пони. Роз робко потянулась и потрогала мягкую гриву, пони замотал головой, уздечка зазвенела.

Роз расцвела от восторга и захлопала в ладоши.

– Мой, – закричала она.

Элай посадил девочку в седло, она казалась немного напуганной.

Элай взял поводья в одну руку и, придерживая Роз другой, повел пони по лужайке, постепенно расширяя круги, он был так же доволен, как и Роз.

Бонни наблюдала за ними, стоя рядом с Джиноа и странно притихшей Элизабет. Роз, несомненно, нравился шоколадный пони, но ведь лошадь может лягнуть девочку, понести и сбросить ее на камни или в кусты. От страха Бонни подалась вперед и чуть не закричала.

Джиноа коснулась ее рукой.

– Розмари в полной безопасности, Бонни.

Бонни вздохнула. Она права: Элай крепко держал поводья, и пони покорно следовал за ним. С Роз ничего не случится, раз ее отец рядом.

– Я хотела бы выпить чаю, – сказала она.

Джиноа улыбнулась. Они только что поужинали, но никто не откажется от чашки чая.

– Разве эта шоколадка не великолепный сюрприз? – воскликнула старая дева.

В гостиной было прохладно. Джиноа пошла на кухню сказать Марте, чтобы та приготовила чай.

Бонни не сразу заметила, как сдержанна сегодня Элизабет. Она размышляла о пони. «Элай мог бы посоветоваться со мной, – сердито думала она, – прежде чем сделать Роз такой опасный подарок». И где она будет держать пони? Может, он ждет, что она привяжет его за магазином? Вздохнув, Бонни отогнала эти мысли, поскольку не могла ничего изменить.

Элизабет сидела, положив руки на колени. Ее лицо казалось очень бледным, а глаза – грустными.

– Элизабет, тихо спросила Бонни, – что тебя тревожит? Ты очень печальна.

В глазах Элизабет появилось отчаяние.

– Это все Форбс, Бонни, – сказала она, – ведь он увивается за тобой.

Бонни сегодня уже пресытилась Форбсом, но все же не стала уклоняться от темы, такой важной для ее подруги.

– Чепуха! – твердо сказала она, – я тебе не соперница.

– Ошибаешься, – проговорила Элизабет, с оттенком досады. – Впрочем, это не так уж важно! Я никогда не смогу выйти замуж за такого человека, как Форбс.

– Я тоже так полагаю, – согласилась Бонни, подумав, что такое отношение к Форбсу вполне в духе «Общества самоусовершенствования».

Марта принесла чай и разговор оборвался.

– Мисс Мак Катчен пошла в конюшню, – сказала она, ни на кого не глядя, – она просила извиниться за нее.

Бонни удивилась: что заставило золовку отправиться в такое место? Вдруг она заметила жалкое выражение на хорошеньком личике Элизабет.

– Дорогая, тебе действительно нравится Форбс?

Элизабет стукнула кулачком по подлокотнику. Краска залила ее щеки.

– Да, нравится, но не по душе то, как он зарабатывает деньги! – голубые глаза пристально взглянули на Бонни. – Кроме того, он любит тебя!

– Это не так, – заявила Бонни, не зная, как убедить в этом подругу.

Форбс говорил о своих чувствах? И сегодня, когда они обсуждали долги Джека Фитцпатрика, но ей показалось, что он говорил о прошлом.

– А ты знаешь, что он плакал в день твоей свадьбы? – спросила Элизабет.

Бонни не могла представить себе Форбса плачущим из-за чего-то, кроме финансового краха.

– Мне трудно в это поверить. Однако, если уж Форбс поведал об этом тебе, значит, он очень тебе доверяет.

В глазах Элизабет появилась надежда, но не успела она ответить, как в гостиную вошла Джиноа. Ее бледное лицо светилось оживлением. Она была покрыта паутиной и пылью, в волосах застряла солома. Можно было подумать, что золовка ходила на свидание в конюшню. Бонни, улыбнувшись про себя, представила себе Сэта.

– Я нашла там кое-что, – Джиноа сияла.

– Нашла… что? – спросила Бонни в недоумении.

– Коляску для пони! Ту, что дедушка купил мне, когда я была чуть старше Роз. Было нелегко вытащить эту коляску из конюшни на задний двор, но я с этим справилась.

Бонни и Элизабет обменялись веселым взглядом.

– Ты ведешь себя так же дурно, как и твой брат, – сказала Бонни, – вы слишком балуете Розмари – она станет невыносимой.

– Уф! – Джиноа перевела дыхание и налила себе чаю.

– Я только что говорила Бонни, что нам скоро понадобятся учебники, канцелярские принадлежности и мебель для школы, – солгала Элизабет. – Ты ведь сможешь помочь нам, Бонни, не так ли?

Не дав Бонни ответить, Джиноа вставила:

– Конечно, мы не можем обучать подростков здесь, – надо позаботиться о строительстве новой школы. Мистер Кэллахан, спасибо ему, обеспечил нас лесом, но нам понадобятся школьные доски и многое другое. Я составлю список. Ты сможешь заказать все необходимое немедленно, Бонни?

– Я займусь этим в понедельник, – ответила Бонни, обрадованная неожиданной удачей. Она подумала о том, как Форбс выпотрошил ее, и улыбнулась бы, если бы не вспомнила о переживаниях Элизабет, – Спасибо, Джиноа, – сказала она. – А где Сэт? Я давно не видела его.

Элизабет вдруг разрыдалась и выбежала из комнаты.

– Храни нас Бог! – воскликнула Бонни, поставив чашку и поднимаясь, чтобы последовать за подругой.

– Оставь ее, Бонни! – мягко сказала Джиноа, – тебе ее не утешить.

Бонни опустилась на стул. С лужайки доносился смех Элая и Роз.

– Так вот, – начала Джиноа, как ни в чем не бывало, – Сэт работает в заднем зале. Между прочим «Общество самоусовершенствования» назначило его директором и управляющим театра «Помпеи». Дел там много: театр нуждается в капитальном ремонте. Конечно, он будет закупать все материалы через тебя.

Бонни не скрыла радости.

– Вы с Сэтом столько сделали для меня! Не знаю, как и благодарить вас!

Джиноа внезапно стала серьезной и понизила голос, видимо, решив, что деловых разговоров на сегодня хватит.

– Какие у тебя чувства к Веббу Хатчисону, дорогая?

Бонни вспыхнула: – Как ты можешь, Джиноа? Я думала, ты выше сплетен!

– Конечно, я не придаю им значения, но говорят, что вы с Веббом… общаетесь. Полагаю, и ты слышала о дружбе Элая с Эрлиной Кэлб.

Вдруг Бонни вспомнила, как Элай стоял с Эрлиной на лужайке во время вечеринки у Джиноа. Она вспомнила и то, как он обнял Эрлину, объясняя ей правила игры в крокет.

– Я слышала об этом, – сдержанно сказала она.

– Бонни, кого же ты все-таки любишь, Элая или Вебба?

Бонни бросила быстрый взгляд на двери, ведущие в сад. Оттуда шел воздух, напоенный ароматом цветов и свежескошенной травы.

– Откровенно говоря, дорогая, – сказала она, понизив голос, – я так же люблю Элая, как прежде, как и всегда любила.

Джиноа вскочила со стула и стала взволнованно ходить по комнате. Бонни была немного задета, поскольку надеялась, что ее бывшая золовка этому обрадуется.

– Тебе это не нравится? – спросила Бонни упавшим голосом.

Джиноа опустилась на стул: – Очень нравится! Но у этого человека непомерная гордость, и ты не улучшила положение дел, взяв Вебба к себе.

– Вебб был серьезно покалечен, – спокойно заметила Бонни, – я чувствовала… была обязана так поступить.

– Бедняга Вебб надеется, что ты выйдешь за него замуж, не так ли? – спросила Джиноа с необычайной для нее строгостью. – О Бонни, о чем ты только думаешь, подогревая надежды такого порядочного человека, как Вебб?

– Я не подогреваю, – прошептала Бонни.

– А как же иначе? Ведь ты не сказала Веббу честно, как обстоят дела, не так ли?

– Я не могла, Джиноа. Он построил такой уютный дом. И у него сломаны ребра…

– Это не оправдание, – резко оборвала ее Джиноа. – Подумай о гордости Вебба, Бонни… и о гордости Элая тоже.

Бонни обиделась.

– А как быть с моей гордостью, Джиноа? Ты думаешь, мне доставляет удовольствие просыпаться каждое утро и думать, что Элай с Эрлиной?

– Что важнее, – возразила Джиноа, – твоя гордость или твое счастье?

Бонни открыла рот.

– Могу сказать по своему горькому опыту, – продолжала Джиноа, – гордость – ужасная ловушка. У меня были бы дети, если бы не моя гордость. Я была бы замужем за Сэтом.

Бонни очень любила ее Она опустилась на колени перед стулом Джиноа и сжала ее тонкие руки.

– Гордость? Я думала, свадьбе помешал твой дед.

Слезы покатились по щекам Джиноа.

– Сэт хотел, чтобы я не послушалась деда, но я боялась… что старик лишит меня всего, да у меня и нет такой смелости, как у Элая. Я отправилась в Европу, как велел дед, но никогда не забывала Сэта. Ни на миг! Я могла бы увидеться с Сэтом в Нью-Йорке. Я могла бы извиниться, но ведь я Мак Катчен, а поэтому слишком гордая! Я хотела, чтобы он сделал первый шаг.

Бонни обняла Джиноа.

– Но Сэт теперь здесь, в Нортридже, – заметила она, – вы могли бы начать все сначала.

Джиноа высвободилась из ее объятий и, достав платок, засмеялась сквозь слезы.

– Как мы все глупы – ты, Элизабет и я! Я стараюсь казаться молодой, ты разрываешься между двумя мужчинами, а бедная Элизабет не отличает добро от зла, потому что сходит с ума по Форбсу.

Бонни хотела возразить, что вовсе не разрывается между двумя мужчинами, а любит одного Элая, но заметила, что ее бывший муж возвращается из сада. Она улыбнулась ему и запыхавшейся дочери.

– Кажется, Роз достаточно развлеклась для одного дня, – заметила она, – нам пора отправляться домой.

Джиноа вышла из гостиной.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал Элай, его глаза были непроницаемы.

– Это невозможно, – ответила Бонни, вставая и оправляя юбки. – Более того, это неприлично!

Она протянула руки к Роз, но Элай не отдал ребенка.

– Тебе не кажется, что мы слишком долго играем в эту игру, Бонни?

Бонни, сердитая и напуганная, все еще не сдавалась.

– В какую игру?

– Ты хорошо знаешь, о чем я говорю. Нам следует быть вместе, создать настоящий дом для ребенка и друг для друга.

Голова Бонни закружилась, взволнованная, она опустилась на стул. Элай посадил девочку в кресло возле окна и накрыл пестрым покрывалом, Роз потянулась и закрыла глаза. Бонни таяла от нежности.

Элай взял Бонни за руки.

– Ты нужна мне, – сказал он. Бонни вспыхнула.

– Так же, как это было в Спокейне? – холодно спросила она. – Так же, как на берегу во время наводнения?

– Да, – признался Элай.

Бонни хотела большего: она мечтала, чтобы он любил ее, считался с ее мнением.

– Для этого у тебя есть Эрлина Кэлб, – удрученно сказала она.

Элай взял ее за подбородок и заставил взглянуть на себя.

– Я не связан с Эрлиной и уже говорил тебе об этом.

– Почему я должна тебе верить? Ты предал меня в Нью-Йорке, когда еще был моим мужем! Что может заставить тебя сейчас хранить мне верность?

Элай наклонил голову и твердо сказал:

– Полагаю, нам надо поговорить о Нью-Йорке, рано или поздно ты согласна?

Бонни не знала, выдержит ли разговор о смерти Кайли. Зачем возвращаться к этому кошмару?

– Я возьму Роз и пойду домой, если ты не возражаешь?

– Возражаю, Бонни. – Его глаза в упор смотрели на нее: у нее не было сил даже подняться со стула.

– Ты не уйдешь, пока мы не поговорим. Бонни приготовилась претерпеть эту боль.

– Если ты будешь рассказывать о своих женщинах, Элай, я не хочу тебя слушать.

Элай вздохнул.

– Не отрицаю: у меня были женщины, Бонни.

Она впервые поняла, что боится его откровенности, ей было бы легче, если бы он все отрицал. Бонни закрыла глаза, стараясь не расплакаться.

– Еще бы ты отрицал! – воскликнула она.

– Бонни, взгляни на меня!

Она молча повиновалась.

– Эти женщины… я не любил их…

– Они совсем ничего для тебя не значили? – проговорила Бонни. – Так всегда говорят неверные мужья, Элай.

– Но это правда!

– Меня это уже не волнует, Элай, – солгала Бонни, – так это, или нет, меня это не волнует.

– Тебе придется волноваться, так как я все равно все скажу.

– Нет! – взмолилась Бонни. Старые раны откроются, если он станет говорить об этих женщинах и смерти Кайли, у нее не хватит сил, чтобы вынести это.

– Да, – настаивал Элай, – Бонни, помоги мне!

Бонни вспомнила, как держала на руках мертвого Кайли, вспомнила похороны, свое отчаяние и то, как муж оставил ее, когда был больше всего нужен ей.

– Я уже говорила тебе, – напомнила она Элаю безжизненным голосом, – ты отвернулся и бросил меня.

– Прости меня за это, Бонни!

– Прощенье! – Бонни, выкрикнув это слово, вскочила со стула. – Думаешь, твои жалкие извинения искупят то, что ты сделал, Элай? Ты думаешь, что я растаю от твоих извинений? Я не Роз: меня нельзя купить подарками и лживыми словами!

Роз начала всхлипывать и позвала:

– Мама! – Бонни метнулась к ней и взяла ее на руки.

– Сюда, сюда, дорогая, – успокаивала она, – мама здесь. Мы сейчас пойдем домой, в наш дом.

Элай раздраженно провел рукой по волосам.

– Я повторяю снова и снова, Бонни, – сказал он, – ты никуда не пойдешь, пока мы не поговорим.

– Ты не имеешь права удерживать меня.

– Мы оба знаем, что я могу удержать тебя, и я сделаю это, если придется. Клянусь, я сделаю это!