Текст книги "Всего одна неделя"
Автор книги: Линда Ховард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Глава 4
Вот так я и оказалась в полночь в полицейском участке, под наблюдением злого как черт лейтенанта.
Он втащил меня в кабинет, посадил на стул, рявкнул: «Сиди здесь!» – и пулей выскочил за дверь.
От избытка чувств я едва могла усидеть на месте. Всю дорогу Бладсуорту пришлось терпеть излияния праведного гнева – разумеется, без бранных слов и угроз, так как они дали бы повод арестовать меня по-настояшему, и этот ненормальный ни за что не упустил бы такого подходящего случая. Однако к этому моменту я уже использовала все выражения, которые можно было употребить, не вторгаясь на личную территорию, а нарушать границу мне не хотелось. Поэтому я чувствовала себя не только взбешенной, но и страшно расстроенной.
Едва дверь закрылась, я вскочила и, чтобы показать мучителю, что к чему, обошла вокруг огромного стола и уселась в его кресло. Ха!
Прекрасно понимаю, что поступила глупо, совсем по-детски. Но глупо или нет, а такое поведение наверняка должно было его разозлить. Злить лейтенанта Бладсуорта так же приятно, как и целоваться с ним.
Кресло оказалось большим. Так и должно было быть, потому что Уайатт был крупным мужчиной. А еще оно оказалось кожаным и мягким, и это мне понравилось. Я немного покрутилась в обе стороны, потом просмотрела лежащие на столе файлы – очень быстро, поскольку понимала, что этого делать нельзя. Интересных сведений о ком-нибудь из знакомых в бумагах не оказалось.
Я выдвинула средний ящик стола и вытащила ручку, а потом порылась в других ящиках в поисках блокнота. Наконец поверх стопки каких-то документов обнаружила нечто подходящее и начала составлять список недостатков, провинностей и злоупотреблений хозяина кабинета. Разумеется, не всех, а лишь тех, которые он успел совершить за один вечер.
Лейтенант Бладсуорт вошел, держа в руке банку диетической колы. Увидев меня восседающей в его собственном кресле за его собственным столом, он остановился, слово громом пораженный. Через несколько мгновений, немного придя в себя, очень осторожно и тщательно закрыл дверь и тихо, тоном вершителя судеб, произнес:
– И чем же ты здесь занимаешься?
– Записываю все, что ты натворил, чтобы не забыть из-тожить претензии адвокату.
Уайатт почти бросил банку на стол и выхватил у меня блокнот. Перевернув страницу; взглянул на первый пункт. И без того густые брови его сошлись в одну линию.
– «Грубо схватил свидетельницу за руку, отчего на руке остались синяки», – прочитал он. – Но ведь это же чистой воды ложь...
Я молча подняла левую руку и показала несколько следов от пальцев: он применил силу, чтобы затащить меня в свою машину. Уайатт замолчал на полуслове.
– Ах, черт возьми, – тихо пробормотал он. – Извини, пожалуйста, я вовсе не хотел сделать тебе больно.
Да-да, конечно. Именно поэтому два года назад он отшвырнул меня, – словно горячую картофелину. Что и говорить, тогда мне было очень больно. Главное, этот человек даже не счел нужным объяснить, почему он так поступил, и именно пренебрежение казалось мне самым обидным.
Бладсуорт присел на край стола и продолжил чтение.
– Незаконное задержание. Похищение. Похищение?!
– Ты силой увез меня из моего собственного клуба и переправил в другое место, куда я вовсе не стремилась попасть. Насколько мне известно, это и есть самое настоящее похищение.
Уайатт негромко фыркнул и снова углубился в изучение перечня обид, в который входили несдержанность в выражениях, грубость в обращении, высокомерие и дерзость. Невежда даже не удосужился поблагодарить меня за кофе. В списке присутствовали и иные юридические термины, такие как «применение силы», «шантаж» и «притеснение». Последнее выражалось в отсутствии возможности связаться с адвокатом. Я не пропустила ни одной мелочи.
Самое ужасное, что, дойдя до конца списка, негодяй улыбался! Это шло вразрез с моими планами. Ведь я хотела показать все ничтожество и подлость этого низкого создания.
– Вот, принес диетическую колу, – с улыбкой сообщил он, подвинув мне банку. – Наверное, кофе на сегодня уже хватит.
– Благодарю, – ответила я, стараясь подчеркнуть разницу в наших манерах. Однако открывать банку не стала. От избытка кофеина в желудке и так было неспокойно. Кроме того, в качестве примирительного подношения кола совсем не годилась, тем более что я прекрасно понимала: Уайатт выходил из комнаты не столько за этой банкой, сколько для того, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и, не давая мне опомниться, попытаться сломить меня. Диетическая кола наверняка пришла ему на ум в последний момент, как пример внимательного отношения к задержанной. На самом же деле ничтожный трус заботился исключительно о собственной шкуре: ведь не сумей он правильно подойти к свидетельнице, могла бы пострадать его карьера. Не то чтобы меня можно было считать исключительно ценной свидетельницей, но других в данном случае просто не существовало.
– Ну, а теперь вылезай из моего кресла.
Я убрала с глаз волосы.
– Но ведь список еще не закончен. Отдай блокнот.
– Блэр, освободи мое кресло.
Очень хотелось бы сказать, что я вела себя как взрослый разумный человек, но, к сожалению, не имею на это оснований. Изо всех сил вцепившись в подлокотники, я свирепо уставилась на противника:
– Ни за что.
Надо признаться, это я ляпнула, совсем не подумав.
В результате очень короткой и крайне унизительной для меня схватки я снова оказалась на том самом стуле, куда лейтенант посадил меня сначала, а в большом кожаном кресле воцарился хозяин – вновь до предела разгневанный.
– Черт подери! – Уайатт провел ладонью по заметно потемневшей от щетины щеке. – Если не будешь вести себя как положено... Сейчас ты вместо стула едва не оказалась на моих коленях.
Bay! Что еще за новости? Я испуганно прижалась к спинке стула.
– Что?
– Не притворяйся, пожалуйста. Не делай вид, будто не понимаешь, о чем идет речь. Кстати, и первая твоя хитрость не прошла. Ты прекрасно меня помнишь. Не можешь не помнить – ведь я не просто обнимал тебя, а обнимал обнаженной...
– Неправда! – На сей раз я возмутилась абсолютно искренне. Может быть, он меня с кем-то путает? Да, конечно, лишняя одежда оказалась сорванной, но не до степени обнаженной натуры.
Уайатт хмуро улыбнулся:
– Детка, поверь: когда единственное, что на тебе надето, – это крошечная юбочка, да и та задрана выше пояса, это уже называется «обнаженная».
Я слегка вздрогнула, поскольку описанная картина выглядела подозрительно знакомой. Событие отлично сохранилось в моей памяти. Второе свидание. Он на диване, я верхом на нем. Его пальцы уже внутри меня, и я почти готова наплевать на всякие противозачаточные таблетки и отдаться на волю случая.
Я покраснела, но не от смущения, а потому, что в кабинете вдруг стало страшно жарко. Наверное, термостат в кондиционере стоял на слишком высокой цифре. Однако несмотря на абсолютный хаос в душе, сдаваться я не собиралась.
– Обнаженная – это означает вообще без одежды, так что в соответствии с твоим описанием я вовсе не была обнаженной.
– Ага, значит, ты все-таки прекрасно знаешь, о чем идет речь, – удовлетворенно заметил Уайатт. – Так что брось копаться в мелочах и согласись, что я прав.
– Нет, разница все-таки существует, – упрямо настаивала я. – Конечно, я помню наши встречи, ну и что из того?
– Хочешь сказать, что настолько часто оказываешься голой рядом с мужчиной, что теперь это,уже ровным счетом ничего не значит? – подозрительно прищурившись, уточнил Бладсуорт.
Я устала притворяться. Все равно он не верил моим уловкам. А потому, посмотрев прямо в зеленые глаза, заявила:
– Ясно, что в тот раз это тоже ничего не значило.
На лице Уайатта возникло странное задумчивое выражение.
– Н-да. Я прекрасно понимаю, что должен объясниться и попросить прощения.
– Не трудись. Время для объяснений давно прошло.
– Ты так считаешь?
– Я уже двинулась вперед. А ты разве нет?
– До сегодняшнего дня я тоже так думал, – нахмурился Уайатт. – Но едва услышал, что в клубе «Фанаты тела» произошло убийство и жертва – молодая блондинка, как... – Он помолчал, а потом без видимой связи произнес: – Черт возьми...
Я уставилась на него с искренним удивлением. Ведь и правда, едва появившись, он первым делом спросил: «Все в порядке?»
А прежде чем войти в клуб, под дождем долго осматривал место преступления и тело Николь. Возможно, ее имя к тому времени уже было обнародовано, а может быть, и нет, ведь, кажется, сначала извещают родственников. Лично я и понятия не имела о семье этой особы, но в документах клуба обычно указывается ближайший родственник. Папку с бумагами забрал детектив Макиннис.
Бедная Николь. Стерва и психопатка, пытавшаяся во всем мне подражать. Почему-то я вспомнила о том, как долго лежала она на земле под дождем, пока полицейские проводили необходимые следственные процедуры. Конечно, я знала, что изучение места преступления – дело хлопотное и требует времени, да и дождь мешал. Но ведь она пролежала под открытым небом почти три часа.
Бладсуорт щелкнул пальцами у меня под носом:
– Эй, о чем ты думаешь?
О, как же мне хотелось укусить эти пальцы! Ненавижу подобные жесты, ведь, чтобы привлечь внимание, вполне достаточно небольшого движения руки.
– Извини, пожалуйста. Просто совсем измучилась, ведь у меня на глазах убили человека. Но все равно отвлекаться, конечно, не следует. Так о чем мы говорили?
Внимательно взглянув на меня, Уайатт покачал головой:
– Так, о разной чепухе. Ты действительно очень устала, а мне пора вернуться к расследованию. Очень жаль, что убийство тебя непосредственно затронуло, но так уж случилось, а потому, хочешь ты этого или нет, встретиться нам придется еше не раз. Так что перестань капризничать и позволь мне спокойно заниматься своим делом. Пойми, я не в состоянии сосредоточиться, когда ты бесишь меня глупыми выходками.
– Вот уж не думала никого бесить, – моментально завелась я. – Ты уже приехал заведенным. Хочу домой! Могу я наконец поехать домой?
Лейтенант устало потер глаза, явно пытаясь совладать с нервами.
– Через несколько минут я сам отвезу тебя домой.
– Но ведь кто-нибудь вполне может довезти меня до клуба. А там я возьму свою машину. Мне нужна моя машина.
– Я уже сказал, что отвезу тебя домой.
– А я сказала, что мне нужна моя машина.
– Ты ее получишь завтра. Не хочу, чтобы ты болталась на месте преступления.
– Прекрасно. Значит, я поеду домой на такси. А ты можешь спокойно заниматься неотложными делами.
Я вскочила и схватила сумку, чтобы выбежать за дверь. Ничего страшного, постою под дождем, пока не поймаю такси.
– Блэр, сядь на место.
То, что он полицейский, просто ужасно. Непонятно, где заканчиваются официальные функции и начинаются личные отношения. К тому же невозможно определить степень законности происходящего. Пререкаться с Уайаттом мне больше не хотелось. Подобные действия дурно влияют на самообладание.
Я вернулась на стул. Пришлось ограничиться упрямым и злым взглядом. Грызло подозрение, что лейтенант собирается возобновить личные отношения; мне же страшно не хотелось снова вступать на знакомую тропинку, а значит, чем меньше общения, тем лучше.
У меня есть правило, которого я свято придерживаюсь. Его можно сформулировать очень коротко: «предал – исчезни». Если мужчина совершил первое, то второе он просто обязан сделать. Я в состоянии выдержать спор, а порой и сиену, ведь даже в таких условиях можно общаться и пытаться понять друг друга. Но просто уйти, ничего не объяснив и не простившись по-человечески, – это уж слишком.
Понимаю, что выражаюсь чересчур категорично, но правда заключается в том – в свое время я спрятала ее за рассуждениями о пользе развода, – что объятия Джейсона с сестренкой Дженни оказались для меня страшным ударом. И не только из-за предательства Дженни, но главным образом потому, что я действительно любила Джейсона. Первые два года совместной жизни казались очень счастливыми. Во всяком случае, я чувствовала себя счастливой, да и он, по-моему, тоже. Постепенно мы отдалились друг от друга и я его разлюбила, но это вовсе не означало, что брак потерял смысл. Напротив, я была готова прикладывать усилия, работать и попытаться снова стать ближе. Но, застав мужа с сестрой, словно получила неожиданный удар ногой в живот; я вдруг поняла, что он уже давно меня обманывает. И не только с Дженни: думаю, ее-то он коснулся впервые. Но ведь он не был влюблен в мою сестру, а целовался просто потому, что девочка была хорошенькой и доступной. Так что скорее всего бывший муж изменял мне и с другими женщинами.
Джейсон даже не попытался снова поставить наш брак на ноги. Эмоционально он бросил меня уже давно, только я не сразу это поняла. Но когда осознала, постаралась свести потери к минимуму. Не жаловалась и не ныла направо и налево, а попыталась построить собственную жизнь и сделать ее как можно интереснее и комфортнее. К сожалению, это вовсе не означало, что из переделки мне удалось выбраться целой и невредимой. Нет, душевные травмы оказались глубокими и болезненными.
И все же раны постепенно заживали, да и не в моем характере долго хандрить и слоняться из угла в угол, жалея себя. Я сделала соответствующие выводы и выработала новые правила, по-новому расставив приоритеты. Одно из этих правил гласило, что если мужчина прерывал отношения, не попытавшись поставить точки над i, то больше он не стоил ни внимания, ни душевных усилий, если, конечно, впоследствии не доказывал серьезности собственных намерений и не проявлял должного упорства.
Уайатт пока еше ничего не доказал. И уж разумеется, не обладал способностью пресмыкаться. А потому сама идея о возобновлении отношений едва ли имела шансы на осуществление.
Он протянул мне банку колы:
– Выпей. Может быть, немного остынешь.
Ну и ладно. Все равно сегодня ночью спать не придется. Я открыла банку и сделала пару глотков, а потом постаралась направить мысли в более практическое русло.
– Полагаю, завтра ни при каких условиях не удастся открыть заведение.
– Очень разумное предположение.
– Сколько же времени пройдет, прежде чем снова можно будет начать работать? День? Два?
– Бывает по-разному. Постараюсь вести следствие как можно быстрее, но в нашем деле углы не срежешь. Надеюсь, что тебе не придется простаивать больше пары дней. Прошу прощения за финансовые убытки, но...
– О, дело не в деньгах. Я ничего не потеряю. Подавляющее большинство членов клуба оплачивает годовой абонемент, потому что он обходится дешевле, чем абонемент на месяц. А сроков меньше месяца у меня вообще не бывает. Речь идет только о неудобстве для клиентов – я переживаю за них. Конечно, по сравнению с убийством это сущая ерунда, но факт остается фактом: как владелица клуба я должна заботиться о его членах, иначе пострадает бизнес.
Бладсуорт задумчиво посмотрел на меня, словно не ожидал подобной практичности. Я разозлилась. В конце концов, у нас было три свидания, и если он хоть немного обращал внимание на что-нибудь, кроме тела, то должен был бы заметить, что я не пустоголовая вертихвостка.
Впрочем, удивительно, что Уайатт вообще меня узнал, ведь два года назад он вряд ли поднимал глаза выше уровня груди.
Мысль оказалась совсем неудачной. Даже лишней. Дело в том, что тогда он действительно уделял моей груди очень много внимания. Трогал. Ласкал. Целовал. Сейчас я не слишком высокого мнения об этом великолепном украшении женского тела – оно для меня скорее раздражающий фактор, а вовсе не источник наслаждения. Однако интимное воспоминание не только не исчезало, но даже заставило меня снова покраснеть.
– Бог мой, – прервал эти размышления лейтенант. – О чем же ты думаешь на сей раз?
– А почему ты спрашиваешь? – Может не надеяться, правды все равно не узнает.
– Ты же снова покраснела.
– Неужели? Извини. Очевидно, просто переживаю преждевременную менопаузу и меня бросает в жар.
Глупость, конечно, но в такой ситуации годится любой ответ.
Уайатт усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами:
– Бросает в жар, говоришь? Хм...
– Преждевременная менопауза – это не для слабонервных.
На сей раз лейтенант рассмеялся и, откинувшись на спинку большого кожаного кресла, с минуту внимательно меня разглядывал. Чем дольше он смотрел, тем более неловко я себя чувствовала. Помните, я рассказывала о его глазах? Так вот, наверное, точно так же чувствует себя мышь, за которой внимательно следит кошка. Очень голодная кошка. До этого момента я совершенно не задумывалась о том, как была одета, но сейчас вдруг словно увидела себя со стороны: короткий розовый топ, даже не прикрывающий живот; облегающие лосины для занятий гимнастикой. Бладсуорт смотрел так, словно значительная часть моего тела осталась открытой и напоминала ему о тех минутах, когда доводилось увидеть даже больше, чем сейчас. Откровенно говоря, во взгляде его явно читалась надежда на возвращение счастливого времени.
Этот человек всегда действовал на меня именно таким образом: стоило ему выразительно посмотреть, как я тут же начинала ощущать собственную женскую природу, а вдобавок и его мужскую природу, со всеми вытекающими последствиями для соответствующих участков и частей тела. Как пишут в инструкциях, деталь А соответствует детали Б. Почему-то случалось так, что когда мы оказывались рядом, я не могла думать ни о чем ином, кроме соответствующих друг другу деталей А и Б.
Уайатт взял ручку, которой я только что писала, и зачем-то начал стучать ею по столу.
– То, что я сейчас скажу, тебе не понравится.
– До сих пор мне еще не понравилось ни одно из твоих слов, так что удивляться не приходится.
– Перестань, – решительно и серьезно оборвал Бладсуорт. – Сейчас речь не о нас.
– Ничего подобного я и не думала. А кроме того, понятия «мы» вообще не существует.
Я просто не имела права уступить ни дюйма территории, ни единой реплики. Я вообще больше не хотела иметь дело с лейтенантом Бладсуортом. Куда подевался детектив Макиннис?
Уайатт явно решил, что взывать к моему здравомыслию просто бесполезно. Он ошибался. Обычно я очень разумна и рассудительна – в его отсутствие. Но как бы там ни было, он не поднял брошенную перчатку, пусть и словесную.
– Мы стараемся контролировать поступающую в прессу информацию об убийствах, но это не всегда удается. Чтобы продолжить расследование, придется спросить людей. Надо узнать, не видел ли кто-нибудь в том районе, где было совершено преступление, человека за рулем темного седана с четырьмя дверцами. Опрос уже начался. Пока нам удается держать репортеров в стороне, но они столпились возле ограничительной ленты со всеми своими камерами и микрофонами.
– И что? – не поняла я.
– Не требуется особой гениальности, чтобы сосчитать, сколько будет дважды два, и понять, что основная свидетельница – это ты. Мы были в твоем клубе, ты все время оставалась с нами, а потом уехала в моей машине.
– Из последней сцены легче сделать вывод, что я не свидетельница, а подозреваемая.
Уайатт снова недовольно сжал губы: явно вспомнил ту борьбу, которая предшествовала отъезду.
– Не думаю. Скорее, репортеры решат, что ты слишком подавлена случившимся. – Лейтенант снова нервно постучал ручкой по столу. – Мне не удастся запретить журналистам назвать твое имя. Если кто-то видел подозреваемого, значит, существует и свидетель. А кто этот свидетель, легко догадаться. Так что завтра твое имя появится в газетах.
– Ну и что за пробле... О! Я буду упомянута в качестве свидетельницы.
А это означает, что я сразу стану лютым врагом – чьим? Разумеется, самого убийцы. Что делают преступники ради собственной безопасности? Прежде всего стремятся прикончить тех, кто представляет для них непосредственную угрозу. Вот так.
Я в ужасе смотрела на Уайатта.
– Вот влипла!
– Да, – согласился он. – Точнее и не скажешь.
Глава 5
В моем мозгу роились тысячи мыслей. Ну, может быть, не тысячи – это уж слишком много, – но уж не меньше десятка. Попытайтесь-ка сосчитать собственные мысли и сразу поймете, как трудно добраться до тысячи. Но главное, ни в одной из этих мыслей не было ничего утешительного.
– Меня ведь даже нельзя назвать хорошей свидетельницей! – кричала я. – Ведь и под угрозой смерти я не смогу опознать того, кто стрелял! – Очередная отрицательная мысль, хотя и с небольшим положительным компонентом.
– Убийца об этом не знает.
– Может быть, стрелял парень Николь. Ведь обычно убивает парень или муж, разве не так? Возможно, он убил Николь в минуту слепой ревности, хотя вообще вовсе не склонен к преступлениям. Когда вы его арестуете, он сразу признается.
Разве такой вариант не реален? Во всяком случае, очень желателен.
– Возможно, – согласился Уайатт, однако выражение его лица особой надежды не вселяло.
– А что, если чувства здесь не играют никакой роли? Что, если дело в наркотиках или чем-то подобном? – Я вскочила и начала шагать по кабинету. Из-за тесноты развернуться там было негде – кругом шкафы и стопки книг. Приходилось не столько шагать, сколько обходить препятствия. – В другую страну я уехать не могу. А ты не разрешаешь даже отлучиться из города, что в данных обстоятельствах поистине жестоко.
На самом-то деле Бладсуорт не мог меня остановить: для этого потребовалось бы или арестовать, или взять под защитное наблюдение как свидетельницу преступления. Но ведь я даже не могла опознать убийцу, так что подобные действия не имели законного основания. Так почему же лейтенант посоветовал мне не покидать город? И зачем вообще завел об этом речь, в то время как именно такой выход был бы для меня самым надежным?
Уайатт словно и не слышал замечания относительно жестокости.
– Скорее всего ты права и мисс Гудвин действительно убита по мотивам личного характера. Если повезет, то через пару дней мы сумеем разобраться с этим делом.
– Через пару дней, – повторила я. За пару дней могло случиться многое. Начать с того, что я могла расстаться с жизнью. Разумеется, придется приложить все силы, чтобы этого не произошло. Несмотря на настойчивую рекомендацию лейтенанта Бладсуорта, я все-таки собиралась покинуть город. К черту его запрет, а разрешения мне не требуется. К тому моменту как исчезновение главной и единственной свидетельницы обнаружится, я буду уже далеко. Попрошу Шону связаться с лейтенантом и передать, что если вдруг понадоблюсь, то общаться со мной можно будет через нее – родственникам-то я обязательно скажу, где остановлюсь. Клуб все равно останется закрытым еще день-другой, так что вполне можно рассчитывать на короткие каникулы. На море я не была уже несколько лет, а значит, имею полное право позволить себе это удовольствие.
Как только смогу попасть домой, первым делом посплю, если, конечно, удастся. Если же не удастся, то начну собирать вещи. С тем чтобы выехать сразу, как только мне вернут машину.
– Приставить к тебе охрану я вряд ли смогу, так как свободных людей у нас нет. Без реальной опасности это просто невозможно. А главное, раз ты не в состоянии опознать преступника, то и свидетельницей тебя назвать трудно. – Лейтенант откинулся на спинку кресла и смерил меня долгим взглядом. – Сообщу прессе, что «неназванные свидетели» видели, как с места преступления уехал какой-то человек. Это должно отвлечь внимание от твоей персоны.
– Отличная идея! – повеселела я. Ведь если свидетелей несколько, то и убивать меня незачем, так ведь? Но откладывать отъезд я все-таки не собиралась. Мысль о нескольких приятных днях на пляже показалась мне такой заманчивой! В прошлом году я купила потрясающий купальник, но так ни разу его и не надела. Душа пела в предвкушении удовольствия.
Я встала, быстро, пока лейтенант не помешал, схватила со стола блокнот и вырвала первую страницу – просто так, чтобы произвести впечатление. Его прегрешения я помнила и без этого! Аккуратно сложила листочек и заявила, что теперь вполне готова отправиться домой.
– Вообще-то, лейтенант Бладсуорт, вы вполне могли бы сказать мне все это в клубе, а не тащить сюда силой. Не было никакой необходимости при всех хватать меня за руки только для того, чтобы доказать, какой вы крутой коп.
Особого впечатления на Уайатта мои слова не произвели.
– Дай сюда, – показал он на листок. Я презрительно фыркнула.
– Не стоит. Неужели ты думаешь, что если порвешь эту бумажку, то все исчезнет? Я прекрасно помню, что там написала.
– Дело не в этом. Отдай свой грязный пасквиль.
Я не послушалась, сунула листок в сумку и старательно застегнула молнию.
– Нет, именно в этом. Тем более что список еще не полон.
Уайатт поднялся с уверенной фацией сильного человека, свойственной спортсменам.
– В том, – негромко заговорил он, обойдя вокруг стола и спокойно забрав у меня сумку, – что многие мужчины готовы простить тебе все на свете, даже убийство – фигурально выражаясь, – за твою красоту и ум – я не сомневаюсь. Но я не собираюсь идти этой дорожкой. Ты на моей территории. Отдай листок. Если сейчас же не отдашь, мне придется забрать его силой. Решай.
Я молча наблюдала, как Бладсуорт расстегнул сумку, вынул злосчастный список и сунул его в карман брюк. Конечно, можно было затеять еще одну позорную драку, но я прекрасно понимала абсурдность схватки. Пришлось пожать плечами.
– Хорошо, я составлю еще один список, как только вернусь домой. Кстати, я надеялась попасть туда уже час назад. Вам же, лейтенант Бладсуорт, хочется посоветовать не обращать все происходящее в сферу личных отношений.
Я намеренно продолжала называть Уайатта не по имени, а официально – лейтенант Бладсуорт, – так как знала, что такое обращение его страшно злит.
– При вашей работе подобная привычка может превратиться в настоящую проблему.
– Все происходящее между нами носит исключительно личный характер, – спокойно ответил Уайатт, возвращая мне сумку.
– Ничего подобного. И меня это не интересует. Так могу я все-таки пойти домой? Пожалуйста... – Я надеялась, что если буду повторять просьбу достаточно часто, ему это в конце концов надоест. Я с трудом закончила фразу: на меня вдруг напала зевота, причем вовсе не притворная. Я прикрыла рот рукой, но зевота не прекращалась. Казалось, зевать мне теперь придется вечно. Когда же наконец приступ закончился, в моих глазах стояли слезы. – Извини, – произнесла я и старательно вытерла глаза.
Мой мучитель лишь улыбнулся.
– Регулярно повторяй, что наши отношения тебя не интересуют, и, возможно, годам к девяноста ты и сама в это поверишь. Давай отвезу тебя домой, пока совсем не развалилась. – Он произнес это так быстро, что я даже нсуспела ответить на ехидное замечание, а потом положил руку мне на талию и повел к двери.
Наконец-то! Я была так рада отправиться домой, что даже не обратила внимания на то, где оказалась его рука и как мы выглядим со стороны. Уайатт чуть наклонился и открыл мне дверь. В ту же секунду в нашу сторону повернулось не меньше сотни голов, и не меньше двух сотен глаз внимательно меня осмотрели. Полицейские в форме, детективы в штатском, еще какие-то люди... Несмотря на поздний час, департамент полиции гудел, словно улей. Если бы я обращала внимание на внешние раздражители, то, даже находясь в кабинете, услышала бы звон телефонов и гул голосов. Но меня занимала лишь собственная битва с Уайаттом.
Сейчас я увидела на лицах самые разнообразные выражения: любопытство, интерес, похотливые усмешки. Не было лишь одного: удивления. Детектив Макиннис упорно прятал улыбку и делал вид, что копается в бумагах, беспорядочной кипой наваленных на его столе.
Неужели я ожидала чего-то иного? Все эти люди присутствовали при нашей публичной ссоре, которая закончилась тем, что лейтенант силой затолкал меня в машину. Вернее, тогда закончилась не сама ссора, а ее публичная часть. Сейчас я поняла, что Уайатт, должно быть, что-то сказал коллегам по поводу наших личных отношений. Коварный враг пытался найти путь в обход моих возражений и создал такую ситуацию, что никто из его людей не чувствовал себя вправе вмешаться в наши препирательства.
– Считаешь себя умнее всех? – пробормотала я, когда мы вошли в лифт.
– Если бы я был умнее всех, то держался бы как можно дальше от тебя, – спокойно возразил Уайатт, нажимая кнопку первого этажа.
– Тогда почему бы тебе не повысить собственный коэффициент умственного развития и не пообщаться с кем-нибудь, кто действительно тебя хочет?
– Но ты хочешь меня, еще как! Может, и сама не рада, но хочешь!
– Хотела. Надо говорить в прошедшем времени. Сейчас уже нет. У тебя был шанс.
– Он и сейчас есть. Мы просто устроили небольшую передышку.
Открыв от неожиданности рот, я с изумлением уставилась на самонадеянного нахала.
– Два года ты называешь всего-навсего передышкой? В таком случае у меня для тебя новости, начальник: свой шанс ты упустил в конце последнего свидания.
Лифт остановился, двери открылись этажа промелькнули очень быстро. Уайатт снова положил руку мне на талию и повел из маленького холла на стоянку машин. Дождь, слава Богу, прекратился, хотя с деревьев и даже с проводов продолжало капать. В четвертом ряду, возле таблички «лейтенант Бладсуорт», терпеливо ждал белый «форд». Стоянку окружал забор с воротами. Репортеров я не заметила. Да их и вообще не могло быть много: в нашем городе одна ежедневная газета и одна еженедельная, четыре радиостанции и дочерняя станция телевизионной компании Эй-би-си. Даже в том случае, если каждая редакция пришлет по репортеру, их не может быть больше семи.
Специально чтобы позлить начальника, я взялась за ручку задней дверцы. Что-то буркнув, Уайатт потянул меня за руку и открыл переднюю пассажирскую дверь.
– Ну и зануда же ты!
– В каком смысле? – Я села и пристегнула ремень безопасности.
– В таком, что никак не можешь перестать вредничать.
Он громко хлопнул дверцей, обошел машину и сел на водительское место. Завел мотор, а потом повернулся ко мне и положил руку на спинку сиденья.
– Мы уже не в лифте, под наблюдением камеры, а потому повтори, пожалуйста, все, что ты сказала насчет моего шанса и насчет того, что ты меня не хочешь.
Уайатт явно меня провоцировал. Дразнил, чтобы я сгоряча нагрубила и тем самым дала ему повод сделать что-нибудь непозволительное – например, поцеловать. Стоянка хорошо освещалась, так что блеск зеленых глаз был мне прекрасно виден. Уайатт ждал ответа. Очень хотелось достойно парировать выпад, но это означало бы играть по навязанным правилам, а я страшно устала и была далеко не в лучшей форме. Оставалось лишь зевнуть прямо в лицо оппоненту и пробормотать:
– Может, отложим выяснение отношений? Я так хочу спать, что почти ничего не вижу.
Уайатт усмехнулся, повернулся к рулю и тоже пристегнул ремень.
– Трусиха.
Значит, обмануть его опять не удалось. Хорошо уже то, что он не стал настаивать. Но я все-таки победила. Откинув голову на спинку сиденья, закрыла глаза и, несмотря на огромное количество потребленного за ночь кофеина, моментально заснула – мы даже не успели выехать за ограду. Должна заметить, что я обладаю замечательным даром мгновенно погружаться в сон; отец в таких случаях говорит: «Блэр отключилась». Подолгу ворочаться в постели без сна мне вовсе не свойственно, но, честно говоря, сегодня уснуть я не надеялась – из-за гремучей смеси кофе и стресса. Оказалось, что волноваться не стоило: все произошло как обычно.
