Текст книги "Три года ты мне снилась"
Автор книги: Лина Серебрякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
5
Остаток дня в поезде прошел быстро. Сначала просто смотрели в окно, замечая, как уплывают окраины города и мелькают северные короткие пригороды с деревянными домами и поленницами возле них. Потом потянулись луга, высокие сосны, поляны, освещенные заходящим солнцем, длинные тени от невысоких холмов.
Эти картины, зелень, обильная, темная, сплошняком идущая вдоль железнодорожного полотна, погружали Клима в блаженное созерцание прекрасного. В который раз он думал, что ничего нет на свете краше и ближе страны, где родился, рос под птичий гомон и негромкий шум лесов. И никакие кенгуриные райские кущи, роскошные джунгли и саванны не утолят духовной жажды, не насытят неутолимый голод глаз, не желающих отрываться от заоконной лесной красоты.
Клим уже знал, что его попутчики Смирновы – дружная, работящая, многодетная семья. Что старшая дочь их давно уже замужем, и у них, Смирновых, есть внуки, два мальчугана-бутуза, что младшенькая осталась с родителями, а вот сыновья служат в армии, но, слава Богу, не в горячих точках, причем старший сын всего неделю назад демобилизовался, всего неделю, поймите! – и собрался жениться в Брянске.
– В Брянске? – вежливо удивился Клим.
Супруги с готовностью поведали ему историю романтической любви солдата и местной девушки, полностью одобряя его выбор.
– Раз невесту там нашел, в Брянске-то, да решил у нее остаться, значит, на свадьбу туда и едем. Другой еще служит, сын-то, у него еще все впереди. – Тревога промелькнула на лице матери, и, словно отгоняя плохие мысли и восстанавливая душевный покой, женщина прижала к себе пригревшуюся дочку. – Вот младшенькая, утешение наше.
Всем своим видом она показывала, как крепко стоит в жизни, как однозначно и непоколебимо устроен для нее мир.
– Одно слово, Смирновы, – удовлетворенно заключила женщина. – На каждом шагу друг другу нужны. И дети воспитаны так же. А вы в командировку? – без перехода спросила она, ожидая от него ответной откровенности.
Клим был готов к такому вопросу. Жизненная твердыня этого семейства стала ясной с самого начала. С их стороны допускал он некое недоверие, даже враждебность к нему самому, с его шаткими, по их мнению, устоями, со всем тем, о чем ему не хотелось рассказывать, поэтому ответил кратко:
– У меня несколько иные обстоятельства.
Постелили постели – мужчины на верхних полках, мать и дочка внизу, – придвинулись к столику и приступили к ужину. Появились, по обыкновению российских путешественников, пиво, курица, малосольные огурчики, молодой картофель. Клим угостил спутников пирожками из гостиничного буфета.
– Не домашние, – определила женщина.
Он молча улыбнулся, но соседка уже проникла в эту крохотную щелку.
– Что ж супруга не проводила, не снарядила в дорогу?
Он не успел ответить. В проеме купе нарисовался босс. Он протянул Климу тарелку с апельсинами.
– Угощайся, капитан.
– Спасибо, Магомед.
Тот откланялся и ушел.
Клим поставил угощение на стол. Муж соседки опасливо покачал головой.
– Настоящий громила.
– Угощайтесь, пожалуйста! – Клим посмотрел на девочку и протянул ей самый большой апельсин.
Но та лишь боязливо вжалась в мать.
– Вы с ним знакомы? – полюбопытствовал сосед.
– Да, – небрежно отмахнулся Клим, – на моем корабле весь их товар прибыл, съедобный и несъедобный. Так что знакомы неплохо. Не опасайтесь.
– На торговом флоте ходите? – уважительно осведомился сосед. – Кем, если не секрет?
– Старшим помощником капитана.
– О-о.
Такой ответ всех успокоил, Смирновы потянулись за апельсинами, и в купе запахло субтропиками.
Климу хотелось забраться на верхнюю полку и думать, думать о том, на что решился, и что надо делать в первую очередь, но дорожный обычай требовал неспешной беседы до синего фонаря, сигнала ко сну, и он выдерживал как мог все более и более прицельные вопросы соседки, которую изредка одергивал муж.
И проиграл. Ибо, несмотря на всю осторожность и уклончивость ответов, в воображении многодетной матери с четкой интуитивной уверенностью обрисовался сидящий напротив человек, едущий один, без семьи, в полную неизвестность. Даже Шук, родной его сын, крепко обнявший отца на прощанье у нее на глазах, ничего не изменил в этой картинке, но лишь сумрачно сгустил ее. Подобное открытие так поразило женщину, так покачнуло ее уверенность в своей незыблемой правоте, что она присмирела и замолчала до самого утра.
Наконец-то его оставили в покое.
Клим лег на спину и отдался на волю невеселым своим думам, раз-другой выходил покурить в пустой ночной коридор и снова думал, пока не заснул. И во сне, в который раз, увидел освещенную сцену, синее сияние навстречу, такое родное, близкое, будто часть его души.
«Что это? – приподнялся на локте. – Не она ли зовет меня – часть моей души?»
В легких рассветных сумерках, среди лесов и озер мчался длинный голубой состав. Слева разгоралась далекая заря. Сизые туманы лежали в долинах, просвеченные кое-где рыбацкими кострами. Чудился запах дыма, речной воды, примятой травы. Все это медленно уплывало, уходило вдаль, сменялось новыми реками, оврагами, полными утренних рос, зеленой густой листвы, озерами, подернутыми дымкой. Поезд мчался на юг.
Клим стоял в коридоре, смотрел в окно. Он что-то обдумал ночью, решил для себя и утвердился в верности того, на что решился.
Еще в вагонных купе мирно спали пассажиры, защищенные оконными плотными шторами от утренних лучей. И только неутомимые кавказцы с бесшумной проворностью уже сновали по тихому и свободному пока коридору с тряпками и маленькими ведрами в руках. Они уже работали «с товаром» под наблюдением босса. Кому же достаются легкие деньги? Лишь со стороны может показаться, что купить-продать ничего не стоит. Не тут-то было! И это надо уважать.
На Клима не обращали внимания, лишь изредка, случайно задевая, вежливо извинялись.
«Деловые ребята, – подумал Клим. – Но не дай Бог встать на их пути».
Он кое-что знал о фруктовой мафии, о том, как неуклонно и безжалостно она прокладывает себе путь. Вежливые работящие ребята. Он усмехнулся.
Подошел босс.
– Красивая природа, да? – спросил он. – Смотрю, наглядеться не можешь после морей да морей?
– Да, – ответил Клим, отвлекаясь от своих дум. – Ничего лучшего на земле не видел.
Босс покачал головой.
– Есть и получше.
– Горы? – догадался Клим.
Тот кивнул и мечтательно поцокал языком.
– Горы, дорогой, горы. Ты прав.
Они посторонились, давая пройти его парням. В коридоре начинали греметь раздвижные двери купе, выпуская людей с полотенцами через плечо. Заря за окном разгорелась, выкатилось солнце, а вместе с ним возникли откуда-то пышные белые громады облаков с алыми, еще зоревыми, кудрявыми краями.
– В Москву едешь? – поинтересовался босс.
– Да.
– Москвич сам?
– Нет.
– Помощь нужна? – тихо поинтересовался тот.
– Нет, – усмехнулся Клим.
Внизу, под мостом, туманилось озеро, едва отражая солнце и бело-розовые облака. Мелькали опоры, слышался усиленный металлом грохот колес.
Собеседник внимательно, будто оценивая, посмотрел Климу в лицо и многозначительно сказал:
– Подумай, капитан! Мы многое можем. Для хороших людей ничего не жалко.
– Для своих людей, имеется в виду? Нет, благодарю.
– Подумай. Мы в беде не бросаем.
– Уже подумал. Благодарю, нет.
Шустрые ребята закончили свои дела и исчезли с глаз долой за дверями своих купе.
– Классная организация, – одобрил Клим, знавший толк в дисциплине. – Крепко ты их держишь.
– А как же, дорогой! Как ты на своем корабле, так и мы плаваем в чужом море и работаем, работаем под единой рукой. И заметь, ни одного недовольного!
– Еще бы! – усмехнулся Клим, не напоминая южанину о постоянных разборках в порту. – У каждого своя колея.
– Да, да, у каждого своя работа. Ты прав, дорогой. Жаль, что отказываешься. Мир тесен, еще встретимся с тобой.
– Все бывает.
– Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком хоть изредка да встречается.
– Возможно. Но я уже не старпом, Магомед, и навряд ли пригожусь вашему бизнесу.
– Как знать, дорогой. Знакомый честный человек – это для нас драгоценность высшей пробы.
– Ну-ну.
6
Утро пришло свежее, румяное. А как много обещал день! Ирина слегка потянулась и откинула одеяло.
– Ах, как же все это получилось? – Не в силах сдержать радость, она прижала руки к груди. – Вчера на банкете у Насти. Что за волшебная сказка! Я вновь ощутила себя женщиной! Вит! Пусть все будет! Сегодня. Он придет. Нет, вначале позвонит. Ах, уже девять, я теряю время! Надо все убрать и, в первую очередь, самое себя. Где мое шелковое платье? Нет, сначала французский шампунь!
За окном, за тюлевой занавеской, слегка припорошенной тополиным пухом, уже зацветала темная липа: ее желтые шарики лопнули, цветочки раскрылись вместе с душистыми пестиками и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Ирина прошлась по квартире, смеясь, напевая, и вспоминала, вспоминала, то молча, то вслух, как на репетиции.
– Что он мне говорил такое?.. Что свела его с ума, что он еще не видел таких женщин! Что придет, придет сегодня, с цветами, чтобы положить их к моим ногам. Милый мальчик! Все это немного наивно, но пусть, пусть будет все. Все!
– …И Настя. Настя! – счастливо удивлялась Ирина. – Обнимала меня, желала счастья. Мы даже всплакнули с ней на кухне, когда все ушли. И вызвала для меня такси. Павел заплатил шоферу. А где же был Вит? Ах, он уже ушел, у него старенькая мама. Старенькая? У такого молодца? Ах, пусть, пусть… Настя права, милая моя подруга. Восемь лет вдовства! Как он молод и свеж, как он любит меня! – пропела она, мимоходом делая обычные утренние дела, отчего все полочки, коврики, зеркала и кухонная утварь светились по-утреннему свежо и весело.
По комнате летали пушинки, садились на пол и катились в уголки, и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз, а тополинки за окном и по комнате взмывали вверх и кружились в дуновениях ветерка, как живые, или плыли, покачиваясь, по воздуху, который, должно быть, слишком плотен для них! Надо же! Воздух и слишком плотен!
– О, Вит! Еще немного, и ты звони, звони, я буду совсем готова.
В цветастом халатике в ванной перед зеркалом Ирина накладывала легкий макияж.
– Неужели это возможно? – не верилось ей. – Он еще спросил: «Я не нарвусь?» Имел в виду мужа…
Опустив голову, она задумалась, глубоко вздохнула. Поднялась, вышла на балкон, посмотрела вдоль переулка, немноголюдного в это воскресное летнее утро, перевела взгляд на храмы в строительных лесах, на ясный мерцающий огонек в одном из сумрачных окон. И долго стояла, пока не рассеялась грусть в душе, пока не вернулась, робко, неуверенно, утренняя радость.
– Как я жила? Без любви, без этой сладости в груди? Ах, как давно это было! Как ужасно остаться вдовой в двадцать пять лет…
Опершись лбом о косяк балконной двери, она постояла, покачиваясь и тихонько вздыхая.
И вдруг спохватилась.
– Ах я, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, мясо, вот чем кормят мужчин. И острый соус, и сыр, и зелень. А вино? Вдруг он не принесет? У меня есть коньяк, но вдруг ему не понравится? Бутылка хорошего вина не помешает. Ах, Иришка, Иришка, о чем ты думаешь, что творится в твоей голове?!
За дворами, через Пятницкую, рядом с метро, размещался маленький уютный рынок. Ирина купила мяса, уже отбитого для жарки, взяла упругую свежую зелень и душистую приправу, хотя есть все это, по совести говоря, после вчерашнего банкета не хотелось, да к тому же в доме тяжелым свертком дожидались дары Насти – пироги, пахлава, непочатая коробка шоколадных конфет.
Скорее, все должно быть готово к его приходу. Нет, к его звонку!
В доме было чисто и тихо.
Телефон молчал.
Ах, ведь он, верно, уже звонил, пока она покупала продукты. Конечно, звонил. Ведь уже двенадцать часов! Сейчас, сейчас она разгрузит сумку, приготовит мясо, все разложит и прикроет салфеткой, чтобы не терять ни единой минуты, когда появится Вит!
– Сегодня, сегодня… Ах, я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!
Время шло. Ирина отутюжила платье, приняла душ. На столе, на скатерти в мелкую клеточку уже стояли, прикрытые салфетками и крышками блюда, в квартире вкусно пахло жареным с приправами мясом.
Телефон молчал.
День разгорелся, перешел через середину и стал вызревать.
Часа в три на душу набежала легкая тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право?
А это что за ощущение? На шее, близ железок. Слабое подергивание, как у мамы в те роковые дни. Ирина испуганно уселась в кресло… и улыбнулась.
– Он придет вечером! Какая я недогадливая! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. В свои тридцать два года отъехала от молодежи почти на сто лет, так все быстро меняется. А раньше… Сережа… он звонил спозаранку, спешил услышать мой голос. И днем прибегал в аудиторию с работы, чтобы взглянуть на меня между лекциями. Но когда это было! Пятнадцать лет назад.
Телефон молчал.
Ближе к вечеру Ирина ощутила легкий укол. Он пронзил душу, а воображение уже с готовностью рисовало оскорбительные картинки.
– У него другая! О… они любят друг друга, они ровесники, она даже моложе его, девчонка, хорошенькая, свежая, они смеются надо мною. О, позор!
С горлом творилось нечто неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придержать рукой. Как мама. Конечно, если бы сейчас, в семь часов, раздался звонок, он излечил бы ее мигом. Но звонка не было. В квартире стояла пугающая тишина, только сигналили время от времени потревоженные автомобили в переулке, их разноголосая охранная сигнализация, не замечаемая раньше, мучила ее.
Ирина прошла на кухню. Все стояло на столе, готовое к трапезе. Лишь ваза дожидалась своих цветов, заранее наполненная отстоянной водою. Сев на табурет, Ирина обхватила колени руками.
– Да что же это за страдание! Как можно так поступать!
Боль уже охватила виски. Никогда с нею не случалось ничего подобного. Ирина была здорова, подвижна, готова к работе, к дальним поездкам хоть в Серпухов, хоть куда. Что же происходит?
В девять раздался телефонный звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.
– Я слушаю!
Звонила Киска.
– Алло, мамуля? Ты здорова?
– Конечно, мое солнышко. Как ты поживаешь? Послезавтра уезжаем в Серпухов, так что не волнуйся. Всего на неделю. Но чуткая Киска уже уловила что-то.
– Мамуля, ты правда здорова?
– Да, вполне. А что?
– Голос какой-то… печальный.
– Тебе показалось, доченька. Или, может, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу, знаешь, исполнилось сорок лет, и вот отмечали юбилей. До поздней ночи.
– Теперь понятно. Головка болит? Рассольчику хочется? А я было испугалась за тебя, мамочку мою любимую.
– Нет, доченька, все в порядке.
– Тогда приезжай завтра и привези нам ананас.
– Ананас?
– Я проспорила одной девчонке ананас, а у нее как раз день рождения. И вот ей хочется ананас, а родители уехали отдыхать далеко-далеко. Понимаешь? Долг чести.
– Прекрасно понимаю. Выберу самый спелый и приеду с утра пораньше. Так? Может, еще чего-нибудь хочется? Не ей, а тебе?
– У нас все есть. Разве что жвачку кругленькую, синюю.
– Привезу. Целую тебя.
– Все-таки что-то у тебя с горлом, с голосом. На тонких нотах, когда тебе хочется смеяться. Все в порядке? – опять забеспокоилась дочь. – Береги себя, мамочка. Мы с тобой одни на свете.
Этого Ирина не ожидала. Совсем взрослая девочка!
– Все хорошо, – заверила она ее, стараясь изо всех сил на тонких нотах. – До свидания, родная Киска, умненькая моя Катюша.
– До завтра.
Ирина положила трубку и опустилась возле телефона на пол.
Разговор с дочерью подбодрил ее, боль почти прошла, вернулось даже хорошее настроение. Она решила было махнуть на все рукой и первая посмеяться над собою, но через полчаса все началось снова.
– Он меня бросил! – вошла в грудь новая игла. – Я старуха для него. Он понял, что я старуха. Ста-ру-ха… Неужели все?
Приложив к лицу руки, с поднятой головой, в красивом платье, она принялась, постанывая, ходить из угла в угол, туда и обратно, туда и обратно, и в другую комнату, и на кухню, все глубже погружаясь в свою печаль.
* * *
А в это время в кафе на Тверской сидела компания молодежи. Обычные девушки и ребята, сокурсники, коллеги. Это днем. А в выходные за умеренную плату они проводят вечерок в сверкании огней, под звуки ритмичной музыки, с бокалом шампанского, сладостями, мороженым. Отношения между ними обычно просты, доверительны: все трудятся, имеют свои цели и достижения, умны, и никто ни от кого не зависит.
Сидел здесь и Виталий и был явно лишним.
За последние три-четыре года он заметно отстал от своих ровесников. Школьные друзья закончили институты, переженились, стали серьезными людьми, и лишь он один остался маленьким в своей душе, неприспособленным, словно ребенок, о котором необходимо кому-то заботиться. Но время пробежало, и здесь, за этим столом, некому было опекать переростка. Это удручало его, взрослого мужчину с мозгами старшеклассника, потому что в карманах по обыкновению гулял ветер. Никакая работа не была «про него», не получалась и все.
Неполноценность мучительна для души и опасна для окружающих, потому что, не различая добра и зла, человек равнодушен к другим людям.
…Все пили коктейли из больших пестрых бокалов, бросая в них из блюдечка округлые призмочки льда. Шутили, поднимались танцевать, когда музыканты брались за инструменты. И Виталий по странной упрямости раз за разом приглашал на танец молоденькую девчушку из-за соседнего столика, словно не замечая своих, сидящих с ним рядом. Девушки переглядывались и пожимали плечами, не сомневаясь, что в следующий раз Виталию придется искать другую компанию.
– И как у них получаются такие прозрачные кусочки? – поинтересовалась соседка Виталия, рассматривая на свет кубик льда, слегка обтаявший за вечер. – В моем хородильнике без пузырьков не выходит. Кто знает? Кто самый умный?
Ребята задумались, перебирая в уме возможные способы.
– Может, под струей, в струйном режиме?
– Я знаю, – поспешил выскочить Виталий. – Они замораживают под током. Известный секрет.
Всем стало неловко.
– И под лаптем тоже, а, Вит? – съязвил плечистый парень, сидящий по другую руку от девушки. – Взять лапоток, налить так с поллитра и заморозить. Классно.
– Ну, ты… – Виталий вскочил из-за стола, свирепо посмотрел на обидчика и стремительно ушел.
– Оставь его, – засмеялись ребята, – он у нас мнительный.
– А мнительный, так пусть дома сидит, хоть лапти плетет, в самом деле. Навязался на мою голову.
– Тяжелый случай, – согласились с ним.
– Да надоело его вранье, что за дешевка, – кипятился обидчик, накаченный парень с золотым перстнем на пальце. – Вложить ему ума в одно место, может, повзрослеет.
– Ну что это такое? Что за дела? Убежал, спрятался. Как ребенок. Где его искать?
Чужая глупость испортила общее приподнятое настроение.
– Да вернется он, никуда не денется, – пренебрежительно откликнулся другой парень, кинооператор телевидения.
И Виталий вернулся. Сел, надутый, ни на кого не глядя.
Между тем время шло к закрытию. Сотрапезники допили бокалы, натанцевалась, музыканты принялись убирать инструменты. Ребята и даже девушки стали сбрасываться по счету. И лишь Виталию нечего было положить. Он тихо обратился к своему обидчику:
– Займи мне и сегодня тоже, а? Я верну, честное слово. Сразу за все.
– Когда? – жестко спросил тот.
Все опустили глаза. Виталий заметался. В голове не было ни одной идеи относительно нараставшего, как снежный ком, долга. Жил он на средства родителей, горе-сыночек, иногда сшибая небольшие деньги.
– Скоро, – залепетал он – Как только я…
– Когда?
И вдруг словно молния озарила его.
– А-а… через час. Я кретин! – Он схватился за голову. – Я совсем забыл! – Он расцвел на глазах и уверенно потребовал внимания. – У меня есть любовница, актриса, старше меня. Честное слово! Красивая, известная. Вы ее знаете, ее все в лицо знают. Вчера на юбилее одного старикана она сама на меня вешалась, а я что, отказываться должен? Честное слово! Эти старушки напоследок такое выделывают! Ух! Сейчас я ей позвоню, она сразу привезет сколько надо. Честное слово!
Все молчали.
– Честное слово! – уверял Виталий. – Только позвоню.
Друзья уже уплатили по счету, но новый поворот темы заинтриговал всех. Ему не верили, но…
– Звони, – обидчик протянул свой мобильный.
Виталий принялся торопливо рыться по карманам в поисках номера телефона. Посыпались истертые бумажки, квитанции, денежная мелочь. Но вот он нашел листочек из маленького блокнота.
– Сейчас. Вы убедитесь. Честное слово! Так…
…Обвязанная шалью, Ирина горестно смотрела на экран. Что-то мелькало перед глазами, в голове звенело, болело горло. Нет, она уже не ждала. Ей было страшно: вот так же, держась за горло, после сильного стресса ушла ее мать. И еще помнилось, что рано утром надо ехать в лагерь к дочери с ананасом.
И вдруг зазвонил телефон. Ирина вздрогнула.
– Привет! – весело сказал молодой мужской голос.
– Ой… здравствуй! – Она была ошеломлена.
– Ну почему же «ой»? – Уверенность Виталия росла. – Ты ждала меня?
– Д-да.
– Тогда приезжай.
– Как?
– Молча, как…
Ирина нахмурилась. Так с нею еще не разговаривали, и того ли она ожидала весь день! Но голова и горло сразу отпустили, она вновь была сама собой…
– Прямо сейчас? – помедлив, спросила она.
Ответ Виталия поразил ее еще больше.
– А тебе не все равно? – насмешливо протянул он.
Конечно, он красовался перед друзьями, но явно переборщил. Она не отвечала. Что-то не так. Почувствовав, что оплошал, Виталий смягчил тон:
– Приезжай скорее. Я соскучился.
– Куда? – осторожно спросила Ирина.
Неужели у них так принято, у молодых? Значит, она и в самом деле отстала лет на сто.
– К Охотному ряду, к памятнику Жукову, – назначил он место свидания.
Это было близко, всего один перегон на метро. От «Новокузнецкой» до «Театральной».
– Н-ну, хорошо, – неуверенно согласилась она.
Радостное ожидание вновь охватывало ее. Она поедет. Она встретится с этим мужчиной. Ах, будь что будет! Восемь лет одиночества!..
– Я приеду, – повторила она, – через двадцать минут.
– Захвати five, – сказал он.
– Что? Не поняла…
– Пять.
– Пять – чего?
– Баксов. Или лучше десять.
– Долларов?
– Да. Жду. – В трубке раздались короткие гудки.
Ирине стало зябко в теплую летнюю ночь.
– Деньги… Странно.
Или она окончательно отстала от жизни и сейчас так принято? Или она оплачивает разницу в возрасте? Что происходит? Что-то отвратительное сквозило в разговоре. Его тон, вызов. Так ли было вчера? Ах, как было вчера!
– Но это же Вит! Молодой, красивый! Я ждала его весь день, мечтала! И вот наконец-то! Он зовет ее!
В красивейшем платье, длинном, с чуть заметными блестками, и светлом легком жакете, подкрашенная вечерней косметикой, она выбежала из дома и застучала каблучками по тротуару. Ничего, пусть бьется у горла этот странный сердечный пульс, все пройдет, едва она прильнет к груди Вита. Все пройдет. Любовь все излечит.
На станции метро было пусто в этот поздний час.
«Ах, поезд, скорее, всего один перегон!» – торопила Ирина. Сейчас она его увидит!
С нарастающим шумом подошел почти пустой состав, словно бы для одной Ирины. Она присела.
Голова работала ясно, даже слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодые иллюзии? Летучие восторги юных лет? Ах, в молодой любви по-прежнему – сплошная сумятица и никакого ума!.. Зато есть страсть, зрелая страсть взрослых людей.
На следующей станции она побежала вверх по эскалатору, обогнула темный закрытый музей и еще издали увидела Виталия.
– Вит! – помахала она рукой.
Он поднял руку в ответном приветствии, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как его любит, как унижается перед ним прекрасная, известная (все узнали?) женщина.
Компания расположилась чуть поодаль. Все с изумлением смотрели, как подбежала к Виталию эта красотка, как картинно раскрыл он объятия, целуя ее. Может, и правда есть в нем что-то, что видит искушенная женщина и совсем не замечают они, ровесники?.. И как она обняла его и прильнула, а он, по-видимому, напомнил о деньгах. Вздрогнув, она достала их из сумочки и отдала ему в руки.
– Скот, – сказал главный в компании.
– Ужасно, – прошептали девушки. – Любит, себя не помнит.
– Любовь зла, полюбишь и козла.
– Да не любовь это, а черт-те что! Так, помрачение рассудка.
Виталий тем временем торжествовал. Все видят, как она красива! И приползла к его ногам почти в полночь по одному звонку! Смотрите, смотрите! А сейчас он еще больше возвысится в их глазах!
– Спасибо, – небрежно бросил он, – ты меня очень выручила. Я тебе отдам. Честное слово, отдам. А теперь мне надо идти, меня ждут. – И он оглянулся на своих. – Я тебе позвоню. Спасибо.
Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.
Оскорбление оказалось сокрушительным.
На ступеньке эскалатора стояла не она, Ирина, а некое существо с ободранной кожей. Но работала, работала без остановки безжалостная мысль, вновь и вновь прокручивая кадры унизительной сцены у памятника Жукову.
Вестибюль станции был пуст, за синими уборочными машинами тянулись темные мокрые полосы. С шумом пролетали груженые грязные платформы.
– Час беспутных женщин, – подумалось горестно. – Боже мой! Что это было? Как теперь жить?
Она шла вдоль платформы, прижимая руку к горлу, в котором вновь разгоралась странная нервическая боль.
И голова, голова раскалывалась…
Наконец набежал спасительный голубой состав, часть дневной ясной жизни, и увез ее.
Дома стало хуже. Как когда-то мать, она долго ходила и покачивалась на одном месте, потом что-то вспоминала, влачилась по комнатам, наконец, в халате и тапочках, вышла в переулок.
Ночная темнота редела, но окна в домах были еще темны. Изредка шелестели по асфальту дорогие иномарки. Район был элитный, особенно та часть переулка, где в реставрированных особняках размещались апартаменты высоких чиновников и офисы известных компаний.
А она все ходила и ходила при наливающейся заре по оживающему к деловому понедельнику переулку. В домашних тапочках, пестром халате, шарфе и косынке. Удивленно поглядывали на нее уличные кошки, не решаясь подойти и приласкаться, летел с тополей невесомый пух, сбиваясь сугробиками вдоль тротуаров, у бордюрных камней.
Постепенно ей стало легче на свежем воздухе, на фоне распахнутых окон, редких машин, живительного городского шума. Странные, но действенные лекарства для горожанина в особых случаях!
Куда-то ей надо было ехать? Ах да, к дочери, с ананасом.
В квартире она с горькой усмешкой выбросила вчерашние яства, убрала все следы приготовлений к «страстному свиданию» и подсела к зеркалу. Разительная перемена, произошедшая с ней за минувшую ночь, испугала ее. Эта бледность, измученные глаза… Нет, она не поддастся болезни, унесшей ее мать, она выстоит ради дочери!
Одетая по обыкновению элегантно, с едва заметной дневной косметикой, Ирина поехала на Комсомольскую площадь, на вокзал. Надо бы к доктору или в аптеку за успокоительными таблетками, но потом, потом… Сейчас нужно ехать к Киске.
Длинные тени островерхого здания перекрыли половину привокзальной площади. Несмотря на ранний час, вездесущие мелкие торговцы уже раскинули столики и натянули палатки, вывесили одежду, разожгли мангалы для шашлыков. Вокзальная жизнь вообще не затихает ни на минуту. Что тут творится ночью, знают лишь бомжи и милиционеры, но к утренним солнечным лучам ночные кошмары развеиваются без следа.
Электрички деловито сменяли одна другую, и толпы прибывших в Москву пассажиров устремлялись к подземному переходу, к станциям метро, и быстро исчезали, чтобы смениться новыми и новыми волнами.
Ирина как сомнамбула пересекла площадь, задела неловко столик продавца с красивой горкой фруктов, охнула под грубый возмущенный окрик: «Ненормальная, что ли?», сосредоточилась, купила в другом месте ананас и ранние яблоки и, пройдя турникет, нашла себе место в вагоне отправляющегося в нужном направлении поезда.
«Что происходит? Что происходит? – застучали колеса. – А то и происходит, что ничего уже не будет, если за удовольствие переспать с молодым человеком надо платить. Платить, платить. Неужели?»
Она вздохнула и огляделась.
Народу в ранней электричке было немного. Кто едет из Москвы в понедельник утром?
– Покупайте свежие газеты, последние новости, криминальные разборки. Очень интересно! – Прошел по вагону парень-продавец и скрылся за раздвижной дверью в следующем вагоне.
– А вот шоколад, открытки, жевательная резинка, – показался новый корабейник.
– Ручки разного цвета, долгопишущий стержень, покупайте…
Они шли чередой, эти торговцы, зарабатывая свой нелегкий хлеб. Этот бизнес был небезопасен, платили наличными, а среди сидящих в вагонах встречались разные типы, часто охочие до чужих денег.
Ирина ехала, сжавшись, словно от холода. Внутри нее и в самом деле мела вьюга. Выражение лица выдавало душевную боль. Закрыв глаза, она ехала станцию за станцией, не ведая, что за нею, за трагически разломленными бровями и болезненным подергиванием век наблюдают пассажиры.
– Дочка, – осторожно дотронулась до ее руки старушка, сидевшая напротив вместе со старичком. – Не убивайся так, доченька! Тебе когда сходить? Не пропусти…
Ирина открыла глаза.
«О, старость, старость, вот она, убогая, седая. Как они живут? – Нервический озноб сквознячком завьюжил по душе, и она плотнее обхватила себя за локти.
Поезд мчался дальше. Как она любила раньше это стремительное движение по зеленому Подмосковью, дальние взгорья и холмы, синие озера и желтые дороги к деревням! Само это путешествие становилось всегда приятным отдыхом. После городских узких, со всех сторон застроенных улиц, после метро и троллейбусов, после многочасовых съемок в душных павильонах как славно было мчаться по этому приволью.
– Дочка! – не унималась старушка. – Да что стряслось-то? Поделись, вдруг чем поможем?
Ирина, не открывая глаз, молча помотала головой.
– Не приставай к человеку, – тихо одернул жену старик. – Мало ли что бывает. Тебе и знать не надо.
– А жалко ее, молодая, красивая, – покивала та, соглашаясь. – Следит ли за остановками? – И опять потянулась к Ирине. – Мы уходим. Не пропусти свою станцию.
Старички, оглядываясь на нее, сошли на своей платформе.
Поезд подходил к Святым ручьям, когда еще один сердобольный человек, военный, скорее всего врач, попытался помочь элегантной женщине.
– Мадам, – сказал он, наклоняясь к ней, не нужна ли вам помощь? Позвольте мне вызвать машину и проводить вас до дома? Вам нельзя оставаться одной.
