Текст книги "Враг моего мужа (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6 глава

Злата

Дверь распахивается так неожиданно, что я не успеваю никуда спрятаться. Так и замираю в коридоре, просторном и холодном, в котором каждая деталь – грубый кирпич, стекло и хром. Никакого тёплого дерева, ничего, что может сделать человеческое жильё уютным.

Крымский.

Он делает шаг в квартиру, не глядя захлопывает дверь, а я смотрю в его глаза, ловлю в них вихри зарождающегося цунами. Даже пол, кажется, под нашими ногами вибрирует.

Артур бросает куда-то ключи, они с громким перезвоном падают на плиточный пол, и наступает на меня неотвратимо. Как ураган, лесной пожар, водопад – стихия, от которой не скрыться, как ни пытайся.

Да я и не стремлюсь. Где-то в глубине души знала, что ночь наша начнётся задолго до захода солнца.

Не ошиблась.

Я успела принять душ – почему-то именно эта мысль сейчас самая главная. Но она покидает меня, как и все остальные, в тот момент, когда Артур снова называет меня ведьмой и лишает кислорода поцелуем, объятиями. Просто сносит волной, сбивает с ног, и мне ничего не остаётся как обхватить его руками и ногами и впустить в свой рот его жадный и горячий язык. И он кружит там, сплетается с моим, и из груди стоны, похожие то ли на львиный рык, то ли на волчий вой.

Не понимаю, кто из нас стонет – вообще уже перестаю что-либо понимать, когда Крымский кусает мою нижнюю губу, и солоноватый привкус на языке впервые за прошедшие полгода не пугает и не вызывает тошноту.

Артур грубый и жадный, яростный и злой, невероятно горячий и обжигающе ледяной – сумасшедшая гремучая смесь, но в его руках я впервые забываю, каково было мне тогда. И кровь больше не ассоциируется с болью. Иногда она может быть и частью наслаждения.

“Вытрахай себя из меня”, – вспыхивает в голове, и кажется снова слышу это наяву.

– Артур, – выкрикиваю на грани ультразвука, ловлю губами воздух, как лишённая кислорода рыба, бьюсь в его руках, а он тянет ворот моего платья вниз, рвёт его по шву и добирается наконец-то до груди. Но не трогает её, не целует, да и освободить от белья не торопится. Просто смотрит.

– Такая светлая кожа, – бормочет, и в тоне столько предвестников порока, обещаний утянуть на самое дно, что во рту пересыхает.

Соски такие твёрдые, как камушки, они царапаются о нежное ещё недавно кружево, требуют внимания, и я ёрзаю и тихо стону.

Мне отчаянно мало взглядов.

И Крымский чувствует мои позывы, безмолвные намёки: сдавленно матерится, сминая мою грудь, а на шее снова жгучий поцелуй-укус. Моё платье изодрано, грудь под кружевом бюстгальтера настолько чувствительная, что каждое прикосновение к ней Артура отзывается сладкой судорогой внизу живота. Прикосновение и следом разряд тока. И так раз за разом.

– Идеально ложится в ладонь, – усмехается и вгрызается в мой рот болезненным, но таким необходимым поцелуем.

Мы рвём друг друга на части, пожираем, как голодные звери, а я снова мокрая – так бывает всякий раз, когда Крымский касается меня. И это пугает, потому что никогда раньше не жаждала так остро ощутить внутри себя мужской член. Ни разу, ни с кем.

Всё, что происходит между нами сейчас, всё, что происходило до – сладкая мука и яростный огонь, сжигающий нас до тла.

Нежность на грани боли и наслаждение за чертой реальности. Этого слишком много для меня, но и меньшего мне недостаточно.

– Я на всё забил, приехал сюда, – пробивается сквозь вату в ушах хриплый голос Крымского, а я пытаюсь стянуть с его плечей рубашку, разорвать ткань и злюсь, что никак не получается. Рычу, как дикая кошка, пинаюсь даже, изворачиваюсь и шиплю, а Артур сдавленно смеётся, и сжимает крепче мои ягодицы. До боли.

Я вишу в воздухе, словно меня не держит никто. Взлетаю до самого поднебесья, ловлю руками облака, и впервые всё плохое, что было до, отступает и скрывается в густом тумане. Сейчас я не разбитая на части, изувеченная чужой жестокостью Злата Романова. Не потерявшая смысл жизни женщина – опустевший сосуд, из которого тонкой струйкой вытекла надежда. Нет.

– Я от тебя дурею, – Крымский прикусывает нежную кожу над грудью и прокладывает обжигающую дорожку поцелуев вниз. – Свалилась на голову, засела занозой, и оно внутри гниёт. Я б не справился, мне нужно было нахер всё бросить и получить тебя сейчас.

Его слова жалят, а губы касаются кожи нежно, и я задыхаюсь от эмоций, кружащих во мне, а внизу живота будто бы раскалённая лава растекается.

Сейчас, когда влажный рот смыкается вокруг моего соска, а сильные шершавые пальцы теребят второй, выкручивают его, пощипывают, я чувствую себя живой. Не грязной похотливой и испорченной, нет. Живой.

Меня выгибает дугой, простреливает где-то в основании позвоночника. Стекаю на пол, и вскоре рубашка Крымского с оторванными пуговицами улетает куда-то в сторону. Я целую его острые ключицы, слизываю с кожи солоноватый пряный вкус, вдыхаю полной грудью мужской аромат, а Артур стонет и тихо матерится, наматывая мои волосы на кулак. Вены набухают под татуированной кожей, а в глазах рябит от плотности узоров.

– Два оборота, идеально.

Сегодня я готова на всё – даже на то, чем никогда в своей жизни не занималась.

Крымский держит меня крепко, направляет без слов, и я подчиняюсь ему на каком-то глубинном уровне – на уровне рефлексов и инстинктов. Словно всё именно так и нужно было, будто бы вот так должно было быть всегда.

– Хочешь меня? – усмехается порочно, а толпа мурашек разбегается по моей коже.

И я киваю.

– Скажи мне это, озвучь чего именно ты хочешь, – он закусывает нижнюю губу, оттягивает мою голову назад, нависает сверху, и я его ледяные глаза смотрят в саму душу.

Оглаживает пальцами свободной руки моё горло, и я чувствую: ему нужно совсем немного, чтобы найти нужную точку, надавить и избавить меня от невыносимой памяти.

Но откуда-то знаю ещё одно: Крымский не сделает этого.

– Тебя хочу. Всего. Сегодня.

Слова даются мне с трудом, но я пытаюсь вытолкнуть их из себя, потому что понимаю: мне нужны они, чтобы весь мир знал, что между мужчиной и женщиной существует не только боль и унижения. Не только потери и жестокость.

Сейчас в изорванном платье, с намотанными на крупный кулак волосами я, наверное, похожа на шлюху, но плевать. Господи, как же на всё мне сейчас плевать.

В глазах Крымского лишь огонь и иссушающая жажда, и в их отражении я самая желанная в мире. Хотя бы на эту ночь.

– Возьми меня, – не просит, приказывает, и отпускает мои волосы, будто бы даёт выбрать самой, каким образом это сделать. Даёт свободу, и я опускаюсь на колени, не разрывая нашего зрительного контакта.

Я просто хочу этого, а всё остальное уходит куда-то в сторону.

– Пиздец, – а следом сдавленный хрип, а я вытягиваю ремень, расстёгиваю молнию, и прохожусь пальцами по твёрдому члену, натягивающему ткань боксеров.

Несколько секунд, и Крымский голый и готовый к бою упирает руки в бока, смотрит на меня сверху вниз, и голод в его глазах становится невыносимым.

Провожу языком по нижней губе и получаю в ответ хриплый стон. Я ещё ничего не сделала, а этот мужчина со стылым взглядом и огнём в крови почти капитулировал. И это окрыляет меня. Придаёт уверенность. Вдохновляет.

Обхватываю рукой основание члена – крупного и, чёрт возьми, красивого, – а пальцы обводят ручейки крупных вен и будто бы живут своей собственной жизнью. Касаюсь губами глянцевой головки, слизываю капельку смазки, выступившую на багряной сердцевине, и Крымский шипит что-то неразличимое, но я чувствую: ему приятно.

Втягиваю член в рот, поднимаю глаза вверх и ловлю взгляд, подёрнутый дымкой. Крымский красивый сейчас, как могут быть красивыми люди на вершине блаженства. Я никогда такого раньше не видела, мне ни разу до этого не хотелось делать ничего подобного для мужчины. И плевать, что мы чужие – об этом я думаю сейчас в самую последнюю очередь.

Внизу живота пульсация, и пальцы на ногах подгибаются сами по себе, когда Крымский проталкивается чуть глубже.

– Прими меня, – Артур зарывается пальцами в мои волосы, массирует кожу головы и не пытается протолкнуться разом до самого основания, не насаживает меня на себя – даёт привыкнуть к размеру. Но я расслабляю горло, дышу носом часто и поверхностно, потому что хочу этого не меньше Крымского. – Блядь, охуенно.

Он матерится, но разве сейчас это важно? И его грязные слова – они… заводят. Не знаю, может быть, я и извращенка, но я принимаю Крымского так глубоко, как только могу. Посасываю, облизываю, растягиваю наше удовольствие, а член пульсирует так ощутимо и так волнующе, что я не могу сдержать стона. Он приглушённый, хриплый, а Артур находит какой-то новый угол, двигается жадно, мощно, но… осторожно. Он бережёт меня, понимаете? Это как-то дико и до слёз прекрасно.

– Я уже, мать его, ох, – Артур делает несколько ритмичных толчков, а у меня из глаз слёзы брызжут. Но мы уже оба на подходе, и мой оргазм, пусть и ментальный, не менее оглушительный, чем его. – Злата, ведьмы ты. С ума сойти.

Он говорит что-то ещё, изливаясь в меня, и я втягиваю в себя всё до последней капли.

– Помогло от меня избавиться? – спрашиваю, поднимаясь на ноги, но вместо ответа злой поцелуй и вкус Крымского на губах.

7 глава

Артур

За двадцать лет половой жизни у меня были разные минеты: умелые и не очень, улётные и чисто механические, но такого я не ощущал ни с кем. Не потому что Злата самая опытная – напротив, мне показалось, что для неё это было чуть ли не впервые, просто… ай, нахрен, не хочу анализировать. Да и не очень я на это способен, толкая Злату на кровать в спальне.

Она падает на спину, всё ещё наполовину одетая, с красными от возбуждения щеками и горящими животным огнём глазами.

– Дикая кошка, – я не тороплюсь присоединяться к ней, просто любуюсь каждым сантиметром её горячего тела, а член снова встаёт. Пока ещё лишь наполовину, но если постою так ещё минутку, яйца снова начнут немилосердно болеть от невыносимой переполненности. – Одного раза точно было недостаточно.

Усмехаюсь, когда её глаза округляются. Она забавная в своих реакциях на мои слова: морщит нос, кусает губы и тяжело сглатывает.

– Сними эти тряпки, – взмахиваю рукой, и Злата становится на колени и быстро избавляется от разорванного платья. – Вот так, девочка, да… ты охуенная.

Я не могу сейчас следить за словами, да и не вижу такой необходимости. У меня нет ни времени, ни желания изображать из себя романтичного принца, осыпающегося женщину лепестками роз. Я такой, какой есть – грубый и несдержанный и не вижу повода меняться.

Да и поздно в постели становиться другим, не в тридцать пять.

Злата снова раздевается для меня, и на этот раз в этом действии так много неприкрытой сексуальности, что приходится на мгновение зажмуриться и сделать глубокий вдох, чтобы хоть немного обуздать свои желания наброситься, смять, выломать и разорвать. Надо помнить, что однажды эту женщину уже пытались разрушить до основания, только не вышло.

С ней можно быть жёстким, но нельзя быть жестоким.

Злата стоит на коленях, абсолютно голая, и это зрелище, уверен, на репите будет повторяться в моей голове снова и снова ещё очень долго. Могу сколько угодно себя обманывать, но такие женщины не забываются.

Делаю шаг вперёд, касаюсь большим пальцем полной нижней губы, надавливаю, открывая ряд белых ровных зубов. Злата смотрит на меня снизу вверх, будто бы покорная, но во взгляде столько достоинства и несгибаемой воли, столько похоти, что меня снова ведёт. Я толкаю её на спину, оказываюсь сверху, а она обхватывает меня руками и ногами, льнёт ближе, растирает свою влагу по моему животу. И во мне взрываются последние предохранители.

– На живот, Злата, – командую, отстранившись, и она покорно принимает нужную позу.

Упирается локтями в матрас, выгибает попку, открывая мне самые охуенный в мире вид на сочащуюся вязкой влагой промежность. Стонет, когда я касаюсь её пальцами, безошибочно нахожу набухший клитор, и почти, когда проникаю пальцами глубже. Глубже и глубже, тараню, трахаю её, и член ноет от желания оказаться внутри.

Злата подаётся назад, ловит ритм, а рыжие волосы, как жидкий огонь, растекается по чёрному покрывалу. Охрененное зрелище.

– Кончай, девочка, давай же, – и я проталкиваюсь ещё раз, выкручиваю пальцы, и Злата кричит, сжимая в кулаках чёрный шёлк.

Не вынимая пальцев, ловлю вибрации бурного оргазм. Они проходятся пульсацией вверх по руке, стреляют в плечо, выбивают на мгновение дух. Злата не кончает, нет, она утягивает меня за собой на дно самой глубокой бездны.

Нахожу в тумбочке презерватив, наощупь, по памяти. Мне нужно всего несколько мгновений и я готов. Раскатываю латекс по члену и, схватив Злату за бёдра, надёжно их фиксирую. Она ластится, выгибается, неосознанно ищет меня, а я вожу головкой у входа, задеваю нужные точки, от чего Злата полностью теряет контроль.

– Артур, пожалуйста, я не могу больше…

– Говори, что тебе нужно сейчас.

– Ох, давай... не издевайся.

– Скажи, – подначиваю и буквально на несколько сантиметров проникаю внутрь.

– Тебя хочу, твой…

И замолкает, а я наклоняюсь и прикусываю её кожу под лопаткой, чем вызываю практически ураганную дрожь. Проникаю рукой под живот, нахожу возбуждённое лоно, а Злата всхлипывает, когда касаюсь клитора. Надавливаю с двух сторон и кайфую от тяжёлого женского дыхания. Хриплого. Горячего.

– Ты сейчас снова кончишь, – констатирую факт, а внутри жаркий огонь сжигает меня нахрен. – Мой что? Язык? Палец? Член? Чего именно ты хочешь сейчас?

– Артур... – выгибается, опирается на руки и поводит попой, намекая. Но не говорит.

– Злата, я могу так долго делать, – снова прикасаюсь головкой ко входу, трусь о клитор и вызываю гортанный стон.

– Да, Крымский, трахни меня, – выкрикивает и я влетаю в неё на полном ходу. – Ох… с ума сойти… да, да! Вот так, пожалуйста. Не останавливайся.

Вряд ли она понимает, что говорит, но слова эти круче любой музыки.

– Стоило только озвучить, – вбиваюсь до самых яиц, замираю и поднимаю Злату так, чтобы её спина упиралась в мою грудь. – Всего лишь сказать. Это ведь легко, да?

Злата закидывает руки назад, проходится ногтями по моей шее, зарывается в волосы на затылке, а я толкаюсь бёдрами вперёд, тараню на полном ходу, но всего этого мне отчаянно мало. Мать его, никогда находиться внутри женщины не было мне настолько необходимо.

Обвиваю её руками так крепко, что, кажется, хрустят кости, сминаемые моей хваткой. Кладу ладони на тугую упругую грудь, нахожу пальцами соски, щипаю их, оттягиваю, кручу, ласкаю, а они твёрже камня. Злата царапается, выдыхает воздух со свистом, бормочет что-то неразборчивое, а я снова ставлю засос – на этот раз на плече. Кожа под губами влажная, скользкая, пахнет возбуждением и дурманом. И я, как наркоман, дышу маковой росой, с каждым движением всё сильнее теряя над собой контроль.

– Твой рот чуть не погубил меня, ведьма, – сообщаю, разделяя слова мощными толчками и упиваясь хриплыми стонами. – Да, мать его, сожми меня крепче.

Злата вибрирует вокруг члена и обхватывает его собой так плотно, словно тесный презерватив. И это чистый кайф на грани фола. Мысли путаются, позвоночник сводит спазмом, а в пояснице кто-то пускает салюты, и искры разлетаются вокруг. Наши потные тела соприкасаются с пошлыми громкими звуками, в основании члена острые уколы предвестников оргазма. Злата выдерживает мой бешеный ритм, подстраивается под него, а я надавливаю ей на плечи, заставляю прогнуться ещё сильнее и вколачиваюсь с каким-то невообразимым остервенением, что глохну от шлепков и криков.

Её бледная кожа окрашивается алым, когда сжимаю с силой стройные бёдра и не сдержавшись несильно бью ладонью, и в награду получаю протяжный стон. Я, блядь, не понимаю, какого хера не хватало Романову. Извращенец конченый.

Оргазм выносит меня куда-то в стратосферу, сперма, несмотря на предшествующий минет, изливается мощными толчками, наполняет презерватив, и я задыхаюсь от недостатка кислорода, но не могу перестать смотреть на сжимающееся вокруг члена влагалище. Это что-то невозможное, прекрасное и порочное в своей сути. Даже в глазах темнеет, когда Злата соскальзывает, переворачивается на спину и смотрит на меня, будто что-то прочесть в моих глазах хочет. Такая загадочная и манящая, невероятная.

Я наклоняюсь, опираюсь на руки и целую Злату и губы. Почти невинно, и она обнимает меня за плечи, нежная и преступно прекрасная.

И до рассвета ещё несколько раз беру её, и мои плечи горят огнём, а нижняя губа саднит от яростных укусов. Я таким изорванным в клочья не был даже после боёв без правил, и каждый новый заход уносит меня всё дальше от возможности насытиться одной лишь ночью.

Я всё глубже в ней вязну, но всё острее понимаю: останусь хоть на чуть-чуть, не смогу уже разорвать эту связь, не выдержу без неё.

Рассвет подкрадывается как-то слишком быстро. Я курю, стоя на кухне у раскрытого окна, и смотрю куда-то вдаль. Сигарета за сигаретой, затяжка за затяжкой, а перед глазами лишь порочный рот и огромные голубые глаза. Мне нужно уходить, потому что иначе всё полетит прахом, и моя жизнь сузится до размеров кровати.

Тушу сигарету в пепельнице, надеваю брюки, накидываю на плечи рубашку. Шиплю, когда тонкая ткань соприкасается с царапинами на спине, но эта боль отрезвляющая.

Вхожу обратно в спальню, а Злата так красиво спит, свернувшись калачиком, что я думаю про себя: но ведь ничего не будет, если прилягу рядом. Просто полежу и всё, а утром уйду.

И я снова раздеваюсь, укладываюсь рядом и, не планируя засыпать, наглухо вырубаюсь.

А когда распахиваю глаза и подскакиваю на кровати, понимаю, что первой ушла Злата.

Она ушла. Мать его, как так-то?!

Я ещё надеюсь, что она где-то в другой комнате снова приводит свои мысли в порядок, сидя на ковре. Медитирует, или как там эта хрень называется, за которой я дважды Злату застукивал? Смотрелось невероятно сексуально, кстати.

Или в ванной прячется, может быть, просто принимает душ. Чёрт, даже допускаю шальную мысль, что она готовит завтрак.

Какого дьявола вообще я об этом думаю?

Мечусь по комнатам, злой, как тысяча цепных псов, распахиваю настежь двери, но Златы нигде нет. Она просто ушла. Только аромат её ещё витает в квартире, и от него у меня в животе всё узлом сворачивается.

Лихорадочно вспоминаю, не обидел ли чем её. Чёрт, меня никогда такие вопросы не волновали – с женщинами я почти всегда груб в постели, но со Златой же надо было быть нежным.

Встряхиваю головой, чтобы разогнать мрачные мысли, исследую квартиру, вынюхиваю, хотя и понимаю, что бесполезно. Но двигаюсь на автомате, в каком-то густом дурмане плаваю.

Да, блядь, пусть проваливает! Я бью кулаком по гипсокартонной перегородке, оставляю на ней вмятину, но совершенно не чувствую боли. Это какая-то эпическая срань, и я не должен так нервничать из-за какой-то бабы. Не должен! Это просто трах, ничего больше – такой же, как сотни раз до этого и ещё столько же после. Только секс. Да, приятный, да хороший, но секс.

Да, мать его, кому я вру?

Куда она могла уйти вообще? И в чём? В рваном платье?

Замечаю краем глаза приоткрытую дверцу шкафа с одеждой. Он стоит в коридоре, вмонтированный в стену, и там я храню какие-то шмотки. В основном спортивные – тут, в подвале дома, есть неплохой и очень просторный зал. Круто оборудованный и очень удобный. Частный, рассчитанный лишь на жильцов высотки, и это отличный бонус. Иногда, когда остаюсь в этой квартире дольше чем на пару дней, захожу побегать в одиночестве – здорово мозги прочищает.

Подхожу к шкафу, распахиваю дверцу полностью, и она с противным режущим нервы скрежетом открывается. Внутри вроде бы всё, как и прежде, только не хватает одного костюма. Самого простого, тёмно-серого и давно на меня маленького.

Неужели шмотки мои спёрла? Вот так вот и пошла по городу в моём спортивном костюме? Вот же… ведьма.

Злость во мне клокочет, я никак не могу её потушить, но несмотря на неё, начинаю смеяться. Натурально ржать. Упираюсь лбом в боковую стенку шкафа, подкладываю под него руку и смеюсь так громко и сильно, что перехватывает дыхание.

Ну, что, Крымский? Всё ведь честно. Только одна ночь. Что хотел, о чём договаривался, то и получил. Но, сука, проще от этого не становится.

Только куда она попёрлась без денег и документов? У неё же нет ничего, я же проверил, ей некуда идти. И телефон у меня остался, и паспорт на базе – так и валяется в сумочке где-то в углу. Ай, бешеная баба, непредсказуемая, безумная.

Но ведь именно это в ней больше всего и нравится? Именно от этого же и ведёт, да? С другими скучно, другие довели уже до полной атрофии всего, что ещё когда-то жило во мне, но Злата… есть в ней тот огонь, в котором мне хочется гореть.

Бешеная баба. Куда попёрлась? Выпороть бы, чтобы бегать не смогла.

Прикусываю язык, вспоминаю её рассказ о зверствах урода Коленьки, и позвоночник сводит от омерзения.

Натягиваю первые попавшиеся чистые штаны, параллельно звоню на пост охраны дома. Мне нужно узнать, когда она слинять успела.

– Да, выходила через подземную парковку, – скучным голосом отчитывается охранник и чем-то клацает. – Какие-то проблемы? У вас что-то украли?

Покой, хочется мне ответить, и последние нервные клетки, но это не его собачье дело.

– Точное время? – чуть ли не рычу в трубку.

– В половине шестого.

– Отбой.

Кажется, мужик удивлённо крякает, но плевать.

Значит, в половине шестого? Смотрю на настенные часы, а маленькая стрелка зависла в нескольких миллиметрах от семи.

Охренеть, вот это я вырубился.

Мне больше нечего делать в этой квартире, потому надеваю мягкое худи, выхожу в подъезд и набираю по дороге к лифту Сашку. Он единственный, кому могу обрисовать ситуацию, не тратя лишние слова.

– Ты же гений у нас, – припечатываю, а Сашка на том конце провода ждёт дальнейших указаний. – Найди мне её.

– Крым, каким нахрен боком я её отыщу? Мы на неё маячков не ставили. Где искать рыжую бабу? У неё ни карт, ни телефона, нихрена нет.

– Меня это печалить должно? – обрываю поток его сознания и, когда он затыкается, продолжаю: – Я на базу сейчас, проведём собрание экстренное, пусть никто не отлучается.

– Будем всем скопом рыжую искать? – хмыкает, но в голосе отчётливо слышу азарт.

– Будем. Ещё как будем. И да, медсестру нашёл?

– Обижаешь, – довольный собой, Сашка становится добрее. – После обеда можно будет перетереть с ней.

– Отлично. Еду, ждите.

Но я кружу по городу ещё около часа, высматриваю рыжие волосы, похожие на жидкий огонь, но Злата где-то успела спрятаться.

Ну, сучка, только попадись. Затрахаю до сорванного горла.