Текст книги "Назад дороги нет (СИ)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Но как бы мать не бушевала и не давила мне на совесть, ребёнка я всё равно не собиралась забирать с собой, потому что моему любовнику не нужны были дети, а мне нужны были его деньги. Из этих вводных исходило, что сына я оставила, и поступок этот, на тот момент, казался самым логичным из возможных. Я ведь была молода, мне хотелось роскошной и красивой жизни – всего того, чего была лишена всё детство и юность и чего была, как никто другой, достойна. Витя, конечно, тогда влез тогда в криминал, молотил бабки ради нас с Яном, но мне было мало – я заслуживала гораздо большего. Да и почему нет? Ребёнку уже исполнилось тогда три, он был почти взрослый, самое тяжёлое осталось позади, вот и решила, что могу позаботиться о себе и своём будущем. Ни о чём другом тогда просто не думала, а потом ни разу не пожалела, что сделала именно такой выбор. Я вообще не очень способна жалеть о чём бы то ни было – не тот склад характера. Сделанного всё равно не воротишь, так какой толк убиваться и заниматься самоедством?
Все эти годы я была счастлива: рядом был заботливый и любящий мужчина, не жалеющий для меня денег и внимания. Правда, расстались мы некрасиво – настолько, что даже вспоминать нет никакого желания, и вот теперь мне приходится крутиться, словно белке в колесе, чтобы добыть средства к существованию. А я ведь так от этого отвыкла, так наловчилась чувствовать себя хозяйкой жизни… эх.
Сейчас, когда вся жизнь пошла под откос, мне очень нужны деньги, и Жданов – или как он любит именовать себя Викингом, позёр чёртов – мне поможет. Во всяком случае, я знаю парочку секретов его и его придурочных дружков, которые, уверена, не обрадуются огласке. Не захочет Вик со мной делиться, пострадают те, о ком он слишком уж переживает – его приятели, чтоб им икалось и не спалось, терпеть их не могу. Особенно того красноглазого блондина – Карла, кажется. Уголовник и отщепенец, но Витя дорожит дружбой с ним, хотя, спросите моего мнения, зря – слишком опасный этот альбинос, непредсказуемый.
– С вас двести рублей, – отвлекает от раздумий таксист, повернувшись ко мне всем корпусом.
Вздыхаю, потому что у меня осталась последняя пятисотка. Но делать нечего, за комфорт нужно платить – не на трамвае же тарахтеть, в самом деле, да и отвыкла уже от этого. Отдаю деньги, забираю сдачу и выхожу на улицу. Такси отъезжает, а я смотрю на здание “Бразерса” в свете полуденного солнца и улыбаюсь. Витя никуда не денется, и я способна подождать столько, сколько нужно – главное, добиться своего, а остальное меня мало волнует.
– Клуб закрыт, – отрезает стриженный плешивым ежом здоровяк на входе. Ручищи у него, как два столба и все в цветных татуировках, аж в глазах рябит.
Поднимаю голову, пытаюсь поймать взгляд охранника и обворожительно улыбаюсь – всё-таки я красивая женщина, с этим сложно спорить.
– Я к Виктору Андреевичу по очень важному… личному делу.
– Ничего не знаю, – заявляет, даже не соизволив посмотреть на меня, будто бы я пустое место.
Ах ты, зараза такая! Так и хочется его двинуть между глаз или по яйцам.
– А можно Виктора Андреевича сюда позвать? – наглею, но у меня нет другого выхода, мне очень нужны деньги, и я готова ночевать под порогом, лишь бы добиться своего. – Скажите ему, что Жанна пришла.
– Женщина, – хам! – Ещё раз повторяю: клуб сегодня закрыт для любых посетителей, даже с очень личными и важными делами. Всё, до свидания!
Он мягко, но решительно отталкивает меня в сторону и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Проклятие, ненавижу их всех!
Что же делать? Топтаться у порога, в глупой надежде встретить Жданова? Лезть в окно? Прорываться с боем? Нет, ни один из этих вариантов мне явно не подходит – выкинут в два счёта и слушать не станут.
Достаю из сумки пачку, в которой сиротливо забилась в угол последняя сигарета. Трясущимися руками вытряхиваю её, нахожу на дне сумки зажигалку и, спрятавшись от посторонних глаз в небольшой нише слева от входа, прикуриваю. С каждой затяжкой руки дрожат всё слабее, а в голове проясняется. Нет, не на ту напали – я обязательно найду способ поговорить с Виком, чего бы мне это ни стоило.
На улице удивительно тепло, почти по-летнему, и я подставляю лицо лёгкому ветерку и солнцу. Шум города угнетает, мне бы сейчас на курорт – лечь на белоснежный песок, раскинуть руки и загорать, загорать до золотистой корочки. Там, на шикарных пляжах, водятся шикарные мужики, но я застряла между прошлым и будущим, словно лягушка в молоке и всё взбиваю проклятое масло, только толку – чуть. Пока не раздобуду денег, так и буду бегать, как ощипанная курица.
Выбрасываю окурок на землю, не найдя урны, и выхожу из своего укрытия. Надо что-то делать, нужно найти Витю и всё-таки поговорить. В кафе он не захотел меня выслушать, но он, наверное, ещё не понял, что я не намерена шутить. Даст денег, тогда отстану. Всё-таки у нас общее прошлое и сын, хоть Жданов и не верит, что я любила Яна. Но за свои грехи расплачусь сама, без его на то воли, хоть, знаю, найди Вик в себе силы – убил бы меня, но не выйдет – слишком порядочный для этого.
Ладно, раз тот упырь не пускает меня с центрального входа, зайду с тыла – мне нечего терять. Вдруг какой-то шум привлекает меня: ругань, приглушённые отборные маты, сдавленный крик. Ускоряюсь, потому что очень любопытно, что происходит во владениях бывшего мужа. Вдруг увиденное можно будет использовать для пользы дела?
Чуть не бегом огибаю здание и утыкаюсь в сетчатый забор, за которым происходит что-то на самом деле интересное. Двое, по всему видно, охранников, не сильно, но неприятно лупят какого-то парня. Ну, как лупят? Пару раз двинули под дых, в морду – причём, абсолютно молча и с непроницаемым выражением на лицах. Непонятно, что им сделал этот бедняга, но достал, наверное, крепко. Или, может, что-то украл – кто их знает, почему они решили начистить ему физиономию.
– Ещё раз сюда сунешься, голову открутим, – обещает один из охранников, стоящий слева. Солнце отражается от блестящей лысины, а воловья шея покраснела. Злой настолько, что аж кожа дымится.
– Мне нужно с Викингом поговорить! – вопит бедняга, взмахивая рукой. Мне не видно его лица, но, наверное, кровь с лица вытирает. Крепко ему, похоже, досталось.
– Его нет, тебе же сказали, – говорит второй охранник и разворачивается лицом к чёрному ходу.
Значит, разговор окончен. Вскоре и второй уходит, железная дверь, громыхнув напоследок, закрывает, а избитый остаётся один на бетонном пятачке. Поворачивается вокруг себя, что-то высматривая, а я гляжу на него, такого несчастного и злого, и почему-то отчаянно хочу курить. Вспомнив, что докурила последнюю, тихо чертыхаюсь. Вдруг, словно услышав мои мысли, парень хлопает себя по карманам и достаёт мятую пачку. Пацан – лет тридцать, наверное, не больше, но хорошенький – жуть. Глаза яростные, молнии так и летают, злой, как сто чертей, и именно это и привлекает к нему с первого взгляда.
Крупные черты лица, красивые глаза, породистый нос, припухшие губы… очень даже недурно. Есть в этом мальчике что-то хулиганистое, дерзкое.
Осматриваю забор и замечаю, что калитка почему-то не заперта, потому толкаю сетчатую дверцу и вхожу на задний двор “Бразерса”. Надеюсь, эти придурочные охранники не выйдут и не начнут ещё и меня колотить – не очень люблю насилие.
– Эй, – окликаю его, а он так забавно вертит светловолосой башкой в поисках источника звука. – Я тут, повернись.
Когда видит меня, припухшие губы растягиваются в наглой усмешке, а я держу зрительный контакт, улыбаясь.
– Угостишь сигаретой? – спрашиваю, а он наклоняет голову вбок, точно к чему-то прислушивается. – Свои закончились.
Парень ухмыляется и протягивает руку, в которой зажата пачка. Мол, сама подойди. Всё-таки он дерзкий и наглый, хоть и только что ему надавали по шее, но всё равно несёт себя высоко.
– Спасибо, – говорю, подкуривая. Он не спешит мне помогать, лишь смотрит в упор, ухмыляясь, и я, взрослая сорокалетняя тётка, почти растерялась.
– Любишь себя травить, мои какие проблемы? – говорит, а голос хриплый-хриплый. – Как тебя сюда занесло?
– Мимо проходила. – Выпускаю в небо дымную струю, а парень так и продолжает таращиться на меня. – Увидела, как тебя из клуба выкинули, засмотрелась.
– Понравилось? – спрашивает почти зло, а я смотрю прямо в голубые глаза и усмехаюсь.
– Очень.
– Рад радовать, – сплёвывает, тушит сигарету каблуком и разворачивается ко мне спиной.
Гордый какой, смотрите на него.
– Эй, парень! Зовут-то тебя как?
– Гена, – отвечает, не оборачиваясь, и всё дальше уходит.
– Постой, у меня разговор к тебе. Да постой же! – окликаю, но он уходит всё дальше.
Чёрт, если сейчас исчезнет, так и не узнаю, зачем ему нужен был Жданов. Вполне ведь вероятно, что этот мальчик может оказаться мне полезным. Если имеет зуб на Витю, то его руками можно загрести основную часть углей.
– Гена, ты обиделся, что ли? – говорю, догоняя строптивого парнишку.
Он бросает на меня насмешливый взгляд, но шаг не замедляет. С хлопком закрывается за нами калитка, и мы идём, молча, мимо «Бразерса», к главной парковке, где в ряд стоят байки разной степени новизны и раздолбанности. Гена снимает с руля одного из мотоциклов шлем, протягивает мне, всё так же сохраняя тишину, но, не переставая ухмыляться. Сама не зная зачем, беру в руки тяжёлый шлем и надеваю на голову. Гена довольно грубо закрепляет ремешок под моим подбородком и кивком головы указывает на сидение мотоцикла.
Интересно, что вообще происходит? Но адреналин и жажда приключений заставляют кровь бурлить, и вскоре я уже мчу в неизвестном направлении с совершенно незнакомым парнем, который моложе меня лет на десять, но почему-то не боюсь. Одно знаю: мне нужно поговорить с ним и узнать, что их связывает с Витей, а потом уже буду думать, что делать с этой информацией.
Ветер, на большой скорости кажущийся ледяным, заставляет кожу покрыться мурашками, и я прижимаюсь крепче к Гене, закрываю глаза и наслаждаюсь моментом полного покоя.
13. Викинг
Когда подъезжаем к расписным воротам в мелкую, выкрашенную медной краской, завитушку, останавливаю байк. Не могу отказать себе в некоем позёрстве: захожу на вираж и почти поднимаю мотоцикл на козла, от чего Ася оглушительно визжит, хохочет и бьёт одной рукой меня по плечу, второй же крепко держится за жилет.
– Я же чуть не свалилась! – возмущённо пыхтит, когда помогаю ей слезть на землю. – Предупреждать ведь нужно!
Смешная какая, право слово.
– Да кто об этом предупреждает? Тогда же весь эффект неожиданности испарится, это элементарно.
Кидает на меня гневный взгляд и бурчит:
– Кажется, на сегодня уж хватит эффектов, а то так и ноги протянуть можно. Я слишком молода, чтобы умирать.
Смеюсь и притягиваю её к себе, а Ася утыкается носом мне в шею, а волосы щекочут кожу.
– Я всё ещё тороплюсь, – говорю, поглаживая её по раскинувшимся по спине волосам. – Так что, сейчас заселишься, я уеду, а потом вернусь. Договорились?
Она кивает, и я отпускаю её, чтобы не провоцировать свой организм и не искушать судьбу. Да, мне сорок два, а Асе ещё нет и тридцати, но я не большой любитель загоняться по поводу далёких друг от друга годов рождения. Кажется, и кризиса среднего возраста у меня никакого не было и, дай бог, не будет. Вообще, для меня понятие возраста – весьма размытое понятие, и я стараюсь не париться. Что будет, то будет. Смерть не пугает меня, однажды я даже ждал её, но она не соизволила явиться – значит, сама виновата.
Размышляя, открепляю ремни, снимаю с байка Асин чемодан и, пресекая всякие возражения бунтующей и излишне самостоятельной феминистки, нажимаю звонок на воротах. Несколько мгновений ничего не происходит, но потом щёлкает замок, и проход открывается.
– Красиво, – выдыхает Ася, и я, в общем-то, с ней согласен.
Внутренний двор этой богадельни, словно островок покоя среди извечной суеты. Выложенная разноцветной плиткой прямоугольная площадка в обрамлении могучих сосен. Кованые лавочки, невысокие столики на витых ножках рядом, причудливо изогнутые фонари. Проходим двор – абсолютно пустынный в это время суток – и поднимаемся по ступенькам в главный корпус.
– Витя, я сама дальше. – Ася дёргает меня за руку и улыбается. – Езжай, ничего со мной не будет.
– Уверена?
– Абсолютно.
Смотрю на часы и понимаю, что больница, наверное, вот-вот откроется, а значит, мне нужно торопиться, если хочу как можно скорее увидеться с Волком и узнать, что там на самом деле произошло. Толкаю тяжёлую дверь, и мы попадаем в просторный холл, стены которого отделаны светлыми деревянными панелями. Пахнет хвоей и нагретой на солнце смолой, и я понимаю, что мне здесь нравится. Всё-таки не зря взял несколько выходных, отдых совершенно ведь не помешает.
Ставлю чемодан на деревянный пол, вскрытый блестящим лаком, и делаю шаг к Асе.
– Я вернусь, ты же помнишь?
– Ты очень доходчиво объяснил, – приглушённо смеётся и целует меня в шею. – Никуда я не денусь, правда.
– Ну, смотри мне… – Приподнимаю пальцами её подбородок, взгляд ловлю, а сам растворяюсь в лазурной синеве огромных глаз. И да, я совсем не против утонуть в них. – Я постараюсь быстрее все дела сделать, но это очень важно, потому, когда точно вернусь, сказать не могу.
– У меня путёвка на две недели рассчитана. Думаю, справишься за это время.
– Уж за две недели как-нибудь, да разгребу дела.
Она смеётся, а я быстро целую её в губы и, повернувшись на каблуках, выхожу на улицу.
Мать их, чувствую себя пацаном, до того шальная энергия переполняет. Хочется влезть на самую высокую сосну, пробежаться босиком по траве, крутить колесо и горланить песни под гитару до рассвета. Давно не ощущал себя так глупо и круто одновременно. В голове щёлкает мысль, что это – временное затишье перед бурей, и всё не может быть так хорошо, без возможности вляпаться в какое-нибудь дерьмо, но отгоняю от себя эти мысли, чтобы не портить настроение. Когда-нибудь ведь должно быть всё хорошо, не может же быть всё время плохо и больно.
Я на самом деле так привык чувствовать острую боль в душе, задыхаться от неё, лезть ночами на стену, что сейчас кажусь себе кем-то другим, но точно знаю – скоро всё вернётся ко мне, ударит под дых, срикошетит с утроенной силой, но пока чувствую этот странный покой на сердце, могу расслабиться.
Пока иду через широкий двор к мотоциклу, думаю о том, что Ася удивительно влияет на меня – рядом с ней до странного легко дышится. И ради этого ощущения – весьма, кстати, эгоистичного – готов на многое. Даже поменять свою жизнь.
Я однажды стал фаталистом – так проще живётся, потому отвык загадывать на будущее. Каждый день – как последний, чем не философия? Но, встретив Асю, мне впервые захотелось думать о будущем, а не только раз за разом переваривать прошлое и спасаться работой.
***
Невысокое двухэтажное здание почти затерялось среди деревьев, и, глядя на него, так сразу и не скажешь, что это больница. Выкрашенный бледно-голубой краской фасад, колонны по обе стороны от входа, несколько ступенек с облупившимися краями – здесь всё говорит о запустении, и только сосны, стремящиеся ввысь до бесконечности, умиротворяют. И как Волк здесь оказался? Понимаю, что он за свою жизнь, полную кровавых сражений и свиста пуль над головой видел госпитали разной степени неустроенности, где главным было – выжить, и спасали лишь руки врача, а не респектабельность клиники, но сейчас мы не на войне.
– Мужчины, вы куда? – раздаётся скрипучий женский голос за спиной, когда я иду по коридору мимо ряда дверей, разыскивая хоть одну живую душу в этой юдоли здоровья. – Часы посещения ещё не начались!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вижу перед собой невысокую пожилую женщину в кипенно-белом халате. Её седые, точно снег, волосы собраны в тугую гульку на макушке, а в бледно-голубых глазах с покрасневшими веками плещется живой ум и любопытство.
– Мне к Волкову Ивану, – говорю, а женщина – врач, наверное, – хмурится и внимательно смотрит на меня, сохраняя молчание.
Неприятное подозрение царапает горло, но я молчу, потому что не хочу говорить о том, что тревожит. Понимаю, что чужая смерть – вещь неизбежная, но я устал хоронить тех, кто мне дорог.
– А вы ему кем приходитесь?
– Друг и начальник.
Кивает своим мыслям, продолжая внимательно меня рассматривать, а я чувствую себя, словно под лучами мощного рентгена.
– Но не родственник?
– Нет, у него и нет никого.
– Когда нет никого, это плохо. Но к пациенту нельзя сейчас, он после операции, – говорит наконец, а у меня такая радость бешеная на душе, что хочется подпрыгнуть до потолка.
Значит, жив, чертяка! Жив!
– Тогда мне нужно поговорить с его лечащим врачом, хирургом, анестезиологом – с кем угодно.
Она тихо смеётся, а вокруг глаз собираются морщины и разбегаются в стороны лучами внутреннего солнца.
– Я вам подойду? – спрашивает, устало вздохнув. – Ярославцева Нина Павловна, хирург, оперировавший вашего товарища, собственной персоной.
Улыбаюсь и потираю ноющую шею. Только сейчас понимаю, до какой степени был напряжён, аж все мышцы свело. А ещё мне нравится эта Нина Павловна – бойкая старушка, по всему видно.
– Ещё как подойдёте, – отвечаю, и делаю шаг вперёд. – Я Виктор Андреевич Жданов.
Она пожимает мою ладонь. Весьма, кстати, крепко, почти по-мужски – несмотря на почтенный возраст, у этой женщины силы и энергии хватит на десятерых, без вариантов.
– Тогда, Виктор Андреевич, прошу следовать за мной. – Нина Павловна указывает рукой на одну из дверей. – Тяжёлая нынче смена выдалась, можно и посидеть немного в тишине кабинета.
Она говорит ещё о чём-то, но я почти не слушаю, потому что мне не терпится узнать, как там Волк. Я же ради этого приехал, а не ради болтовни с приятной старушкой. Хотя, глядя на эту женщину, о старости даже не задумываешься, настолько она полна кипучей энергии, а светло-голубые глаза с покрасневшими от вынужденной бессонницы веками светятся, кажется, изнутри.
– Присаживайтесь, молодой человек, – говорит, проходя за заваленный бумагами стол. Ха, давно меня так никто не называл.
Принимаю приглашение и вмещаю зад на узком стуле, а Нина Павловна надевает очки в роговой оправе и принимается перекладывать одну папку за другой. В итоге, найдя нужную, раскрывает и несколько минут читает, а я складываю руки на груди, закидываю ногу на ногу и жду, когда она прервёт молчание. Я давно уже очень взрослый мальчик, но старших привык уважать. Тем более, что от этой женщины зависит судьба моего друга.
– Итак, Волков Иван Алексеевич, сорок три года, – задумчиво произносит и кидает на меня быстрый взгляд поверх очков.
– Он самый.
– Открытая черепно-мозговая, множественные ушибы мягких тканей, раздробленная берцовая кость, и ну и ещё, по мелочи.
Она продолжает перечень увечий на теле пострадавшего, а я закипаю внутри, представив, что пришлось пережить Волку в мирное время. И какая собака это с ним сделала, скажите на милость? Кулаки чешутся – хочется вскочить и что-нибудь разбить. Или кому-нибудь проломить череп – желательно тому, кто причастен, чтобы на своей шкуре испытал всё, что наворотил.
– Молодой человек, вы меня слушаете?
Фокусирую взгляд на уставшем лице Нины Петровны и снова замечаю сеточку глубоких морщин вокруг глаз и губ. Ей лет семьдесят, наверное, но о пенсии, наверное, и не размышляет.
– Задумался, простите.
– Мы сделали всё, что в наших силах, но, сами понимаете, финансирование провинциальных клиник очень скудное…
И да, я понимаю, куда она клонит, но не могу осуждать – к сожалению, в нашей жизни деньги решают если не всё, то очень и очень многое.
– Об этом не беспокойтесь, возмещу все затраты на медикаменты и материалы. Выпишите счёт или наличку привезу, сколько требуется.
Мне действительно не жалко этих чёртовых бабок, лишь бы они помогли поставить Волка на ноги.
– Хорошо, – кивает, нимало не смущаясь, и что-то быстро размашисто пишет на листе бумаги. – Я бы, конечно, рекомендовала вам перевезти пациента в клинику классом повыше, но, боюсь, пока это исключено – слишком уж слаб, может не пережить. Потому ещё пару недель он проведёт у нас, а там посмотрим.
Принимаю из рук врача бумажку с написанной в специальной графе суммой. Ха, я думал, больше запросит, ещё божеские расценки здесь, в провинции.
– Нина Павловна, скажите честно: есть у Волка шансы?
– Не знаю, как там, у опасных лесных хищников, а у вашего друга прогнозы весьма утешительные. – Она мягко улыбается, снимает очки и кладёт их на стопку папок. – У меня сорок лет непрерывного стажа, и я ни разу ещё не ошиблась, когда дело касается вариативности смерти пациента. Да, к сожалению, не всех удалось в этой жизни спасти, но ваш друг вряд ли пополнит моё личное кладбище.
Благодарю за хорошие новости, а Нина Павловна отмахивается, точно в её работе нет ничего особенного. Просто спасает каждый день людей, какая ерунда. В самом деле.
Обещаю в ближайшие пару часов перевести нужную сумму на счёт больницы – ты гляди, официально всё как – и интересуюсь, когда можно будет увидеться с Волком.
– Думаю, не раньше чем через пару дней. Всё-таки в реанимацию даже министра не пущу, у нас с этим всё строго. Да и в ваших, думаю, интересах, Виктор Андреевич, чтобы друг как можно скорее на ноги встал. Потому запаситесь терпением и ждите звонка – вам сообщат, когда посещение представится возможным.
Поднимаюсь на ноги, понимая, что больше мне здесь делать нечего.
– Виктор Андреевич, – окликает меня в шаге от выхода, – всё обязательно будет хорошо.
И, чёрт возьми, этому божьему одуванчику со стальным стержнем внутри я верю.
Всю обратную дорогу до “Солнечных просторов” не могу выкинуть из головы навязчивые мысли, что Волк не просто так оказался в этой сосновой глуши – что-то его сюда привело. Разговор с кем-то? Важная встреча? Свидание?
От последнего предположения улыбаюсь про себя – никогда Волк не проедет ради бабы, даже самой бриллиантовой, дальше ста метров, не тот склад характера. Тогда что? И эта чёртова неизвестность мучает и свербит внутри. Как бы прожить эти несколько дней и не наломать дров? С психу я на многое способен.
Вдруг понимаю, что, если проведу эти несколько дней с Асей, возможно, ничего фатального делать-то и не захочется.
Я никогда не хотел сближаться с женщинами – от этого слишком много проблем. “Бразерс”, друзья, хороший табак, виски и моя боль – вот всё, что нужно в этой жизни для полного счастья. Но Ася как-то дивно вписывается в проекцию моего мира. Странно даже думать о таком, но я хочу быть с ней, а не только в ней. Чудны дела твои, Господи.
Когда подъезжаю к уже знакомому входу в “Солнечные просторы”, ворота оказываются открыты. Внутри бродят немногочисленные отдыхающих, но Аси среди них нет. Припарковавшись и ступив на территорию, замечаю обращённые в мою сторону взгляды – женские, кстати, но наплевать. С ранней юности привык к повышенному вниманию барышень, этим меня уж и не удивишь. Привычка – то, что способно примирить тебя с миром.
Иду, выглядывая Асю, но бесполезно – снова где-то спряталась. Наверное, отдыхает с дороги или ещё что-то. Собственно, торопиться некуда, для начала нужно оформиться здесь на официальных основаниях – всё равно ведь планировал отдохнуть и провести эти несколько дней со своей валькирией. Главное, подальше от шума и суеты, ибо надоело.
– Добрый день, барышня, – говорю рыжеволосой девушке за стойкой администратора. Она бросает на меня почти испуганный взгляд, но быстро берёт себя в руки и растягивает губы в улыбке. – Вот решил отдохнуть в вашем чудном заведении.
Понятия не имею, можно ли сюда заселиться без путёвки или какого-то предписания, но, судя по выражению лица администратора, здесь возможно всё. Вот и чудесно.
– У нас есть несколько свободных номеров, – говорит, продолжая улыбаться. Хочется её попросить так не напрягаться, а то губа может треснуть, но одёргиваю себя. Боюсь, не оценит заботы и юмора. – Какой номер интересует: одноместный, двухместный, а может быть, отдельный домик со всеми удобствами?
А что? Мысль об отдельном домике, куда смогу заманить валькирию, очень даже симпатичная. Уж как пацан лазить к ней в окно ночами мне точно не улыбается – хочу, чтобы она круглосуточно была рядом. Почему-то это стало для меня почти навязчивой идеей.
– Давайте отдельный домик.
– Одноместный или для компании?
– Для двоих, – бросаю короткое, а администратор кивает и берёт мой паспорт.
Когда все документы оформлены, забираю ключи и интересуюсь:
– К вам сегодня девушка заселилась, Анастасией зовут…
– Извините, но информацией о постояльцах мы ни с кем не делимся.
– Даже с другими постояльцами?
– Ни с кем! – отрезает и даже слегка хмурится. Прямо секретная организация какая-то, а не лесной дом отдыха в глуши.
Ну и чёрт с ними, сам разберусь. Даже если для того, чтобы найти Асю мне придётся взломать все номера в этой богадельне, взломаю.
Кладу ключ в карман, и направляюсь к своему временному жилищу на ближайшие несколько дней, следуя указаниям грозной исполнительной барышни.
Нет, всё-таки здесь охренеть как здорово, особенно, если учитывать, что где-то рядом моя валькирия. Чёрт знает, что происходит, но я не могу перестать думать о ней. Какое-то долбанное наваждение, не иначе, и мне совсем не хочется менять это. Втюхался как пацан и доволен. Башкой тронулся, без вариантов.
А вот и домик – снаружи не такой уж и маленький. Оглядываюсь по сторонам и вдруг замечаю светловолосую макушку в окне соседнего домика. Ага, попалась.
Нет, вообще-то я не маньяк, но рядом с Асей начинаю на него смахивать. Бросаю затею открыть дверь своего домика и иду туда, где увидел валькирию. Подхожу к окну и несколько минут просто стою, наблюдая за тем, как она переодевается. Сквозь тонкие шторки всё видно, но Ася, наверное, этого не понимает. Зубы сводит от того, что кто-то другой, посторонний, мог оказаться сейчас на моём месте и видеть это совершенное тело в чёрном кружевном белье.
Ася вертится перед большим зеркалом, уверенная, что никто её не видит, а мне и лучше – ничего не имею против незапланированного стриптиза, хоть и не могу дать гарантии, что долго вытерплю на месте зрителя.
Ася тем временем поворачивается спиной к зеркалу, грациозно наклоняется и достаёт из чемодана какую-то тряпку. Надевает через голову тёмно-синее платье, и оно струится до самого пола. Мать их, даже дыхание перекрыло от такой красоты.
Стучу в окно, потому что сталкер – явно не мой путь. Ася подпрыгивает на месте, поворачивается и чуть не падает, запутавшись в длинной юбке. Смеюсь, глядя как расширяются голубые глаза, когда она понимает, что это я. Подбегает к окну, дёргает за ручку, а я слежу за её движениями, как долбанный девственник, точно бабу никогда не видел.
– Ты вернулся, – говорит, когда окно распахнуто, а Ася опирается на подоконник. Наши лица на одном уровне, и она проводит пальцами по моему лбу, щекам, будто не верит, что я настоящий. Мне и самому кажется, что валькирия – грёбаный мираж, способный растаять в любую минуту.
– Я же обещал.
Она смеётся и снова срывает резинку с моих волос. Фетишистка, не иначе.
– Мужским обещаниям нужно верить осторожно, если вообще можно, – говорит, и странная глубинная тоска слышится в голосе. – Давно тут стоишь?
– Достаточно.
Мне не понравилось то, что услышал за словами, прочёл между строк. Почему она ушла от мужа? Он её предал, изменил, причинил боль каким-то поступком? Скорее всего. И мне до чёртиков хочется посмотреть на мужика, который нашёл в себе смелость обидеть такую женщину.
– Зайдёшь? – спрашивает, отвлекая от странных желании начистить харю совершенно постороннему мужику.
– Приглашаешь?
– А если нет, уйдёшь? – Она очень серьёзна в этот момент, а я чувствую, что от моего ответа многое зависит.
И я прислушиваюсь к себе, своим ощущениям и понимаю, что никуда я уже не денусь.
– Отойди в сторону, – прошу, а Ася удивлённо округляет глаза, но слушается. Хорошая девочка.
Подтягиваюсь на руках и через пару мгновений оказываюсь в небольшой комнате, а Ася совсем рядом. Руку протяни и коснёшься светлых волос, совершенного тела – такого гибкого и отзывчивого.
– Я думал, ты ещё утром в лесу всё поняла, – усмехаюсь, а Ася фыркает и делает шаг назад.
– Вдруг я неправильно оценила ситуацию... – говорит, а я пожимаю плечами и снимаю с себя кожаный жилет. Он падает на пол, тихо позвякивая. – Вдруг для тебя это обычное дело: трахать девушек на мотоцикле и больше в их жизнь не возвращаться.
– Ага, так и есть. – Следом на пол падает моя футболка. – Это моё хобби и истинное призвание. Ты не знала?
– Догадывалась.
Ася подхватывает мою игру, и вот уже синее платье падает на пол и складывается вокруг ног волнами.
– Умная девочка, догадливая.
Расстёгиваю ремень на брюках, молнию и избавляюсь к чертям от тесной одежды.
– Не без этого, – усмехается и снимает бюстгальтер.
Мать моя, я сейчас башкой двинусь от этих игрищ и её готовности идти со мной на любую авантюру.
– Я говорил тебе, что ты охрененная, моя валькирия?
Она тихо смеётся, а я за один длинный шаг преодолеваю разделяющее нас расстояние. Воздух в комнате, кажется, наэлектризован и трещит, а у меня кожа на ладонях зудит адски, настолько сильно хочется прикоснуться к Асе, но не тороплюсь – мне нравится продлевать эту муку.
И тут она говорит то, от чего моему терпению приходит конец:
– Поцелуй меня.
Она произносит это точно таким же тоном, как тогда, в оживлённом коридоре "Бразерса", и мою крышу срывает напрочь.
– Ну, смотри, сама напросилась, отважная женщина.
И, не дав шанса что-то ответить, сминаю её губы поцелуем, не в силах быть нежнее или аккуратнее. Рукой фиксирую голову, зарываясь пальцами в шёлк волос, а второй обнимаю за талию и крепче прижимаю к себе. Ася приглушённо стонет, закидывает одну ногу на мою талию, а у меня внутри первобытный зверь рычит и требует выпустить его на свободу.
Ася стонет, когда кусаю её нижнюю губу, и мне даже на минуту кажется, что это от боли, что перестарался, но руки, лихорадочно поглаживающие мою кожу на спине, гибкое тело, извивающееся в моих объятиях, подсказывают, что стон этот – от удовольствия, и большего мне знать и не нужно.
Кровать совсем рядом, потому толкаю Асю в её сторону, и мы падаем, ещё не до конца обнажённые, но от этого все ощущения кажутся острее и волнительнее. Выравниваюсь, опираясь коленями на кровать, поглаживаю шелковистую кожу на стройных бёдрах. Их молочная белизна контрастирует с загаром на моих руках, а многочисленные татуировки подчёркивают разницу между нами. Под моими прикосновениями Ася вздрагивает, и я заглядываю в глаза, подёрнутые дымкой желания, и борюсь с собой и своей неистовой потребностью мгновенно оказаться в ней. Нет уж, быстро не хочу, хочу насладиться Асей сполна.
