Текст книги "Ниро (СИ)"

Автор книги: Лина Гамос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

   – Выходим по одному, а тем счастливчикам, у кого имеются богатые родственники, готовые заплатить выкуп, сообщаем об этом сразу, – он сально осклабился стоявшей неподалеку молоденькой пассажирке. – Потом поздно будет.

   Но выходить перепуганные люди отказывались, и пиратам приходилось их выталкивать, грубо тыча оружием в спины. Богатых и знаменитых среди экскурсантов, по-видимому, не было, потому что мужчин, едва те выходили из салона пираты принимались яростно избивать, а женщин бесцеремонно лапали, разрывали одежду и тут же принимались насиловать. В обзорные окна прогулочного челнока было прекрасно видно то, что творилось на палубе пиратского корабля. Алея, как завороженная не отводила глаз от миловидной девушки в модном светлом платье, которая когда – то занимала место у самых дверей. Теперь остатки ее красивого платья жалкими обрывками сохранялись лишь на запястьях, а волосы разметались по некоему подобию стола, на котором ее разложили пираты. Алея видела, как она сначала кричала и сопротивлялась, а потом потерянно затихла, уставившись в пространство остекленевшим взглядом.

   – Нравится, птичка моя?

   Алея испуганно сжалась, уставившись на капитана пиратов, а тот кивнул, словно приглашая разделить восторг просмотра от прекрасной картины в галерее.

   – Каждый из команды захочет попробовать хорошенькую птичку, они ее так оформят, что багаж имени своего не вспомнит, – капитан улыбнулся, почти миролюбиво. – Ты тоже аппетитна, богатые родственники имеются?

   Два часа назад Алея была уверена в своем непоколебимом решении не вспоминать Яромира, но взгляд затравленно метнулся в окно и слова вылетели сами собой.

   – Муж Яромир Ниро, дипломат с Мурано.

   – Муранцы богаты, – и улыбка капитана превратилась в оскал. – Но взгляните на себя, эти рубашка и брючки мало свидетельствуют о богатстве вашего супруга.

   – Я... поссорилась с ним... и отправилась на экскурсию самостоятельно, – ее голос дрожал и срывался.

   – Так далеко от Мурано, вы настолько самостоятельны?

   Капитан глумился над ней, и Алея это отчетливо понимала.

   – Я непроходимо глупа...

   – Но достаточно красивы для выкупа, – капитан вновь превратился в милашку и душку, вежливо пропуская даму при выходе из челнока. – Будем надеяться на толщину кошелька вашего мужа.

   Алея тоже надеялась, потому что, едва плетясь рядом с капитаном через грузовой отсек прекрасно видела развлечения пиратов во всех омерзительных подробностях. Взгляд сам не отрывался диких сцен расправы над беззащитными людьми. Те, что не били мужчин, насиловали женщин, подбадривая друг друга сальными шутками, и смрад немытых тел, похоти и крови висел удушливой волной, отражаясь криками боли от металлических переборок корабля.

   – Ваша каюта, мадам Ниро, жаль не могу предоставить одноместную, – и капитан грубо втолкнул ее в помещение с низким потолком и ярким освещением. – Желаю приятного полета.

   Входная дверь лязгнула с противным металлическим звуком, и Алея без сил опустилась вдоль холодной стены. Что с нею сделают, если Яромир откажется платить за сбежавшую когда – то жену? Она нервно кусала губы, отлично понимая, что они с нею сделают. Она это видела во всех страшных подробностях и с великолепным звучанием. Время тянулось медленно, отбирая последние силы и оставляя пустоту, потом дверь с противным лязгом распахнулась, и пираты гогоча принялись заталкивать в комнату женщин. Избитых, изнасилованных, потерявших человеческий вид и разум. Ту девушку в светлом платье бросили прямо напротив Алеи, и она осталась лежать так, как и упала с неловко подвернутой под себя рукой. Алея старательно избегала ее остекленевшего взгляда, смотрела в пол и на потолок, на свои дрожащие руки, куда угодно, только бы не по сторонам, где раздавленные люди стонали, просили о помощи и тихо плакали. Еще через три часа пираты отдохнув, решили продолжить празднование удачного для охоты дня.

   – Эй, ты, черненькая!

   Женщина рядом с Алеей вздрогнула, но покорно встала и пошла к выходу.

   – И ты красивая тоже, – но девушка в светлом платье даже не пошевелилась, и тогда пират протопал в камеру и грубо пнул ногой ей под ребра. – Вставай, сахарок, парни тебя заждались.

   Дверь снова закрылась, и гнетущая тишина повисла в комнате, пока не была нарушена очередным появлением пиратов. Выбранных ранее женщин забросили в комнату и увели за собой новеньких, безмолвных и сломленных. Двадцать часов животного ужаса в замкнутом пространстве, среди живых манекенов, бывших когда – то людьми, среди их стеклянных глаз и рабской покорности. Надежда таяла с каждым кругом секундной стрелки на часах Алеи. Сколько времени занимает обычный звонок на Мурано? А договоренность? Может быть торг? Банковский перевод?

   Алея гнала прочь слезы и боль разочарования. Он не пришел на помощь, он выбрал другую, не ее, отказался помочь. Он поступил так же, как и она, отказавшись выслушать и понять. Он говорил, что больше никогда не позволит себе унизить ее. Он обещал, что следующие наложницы появятся в гареме только с ее согласия, а она язвительно написала в прощальном письме, куда именно он должен затолкать обычаи Мурано. Может быть, и ей сейчас принесут записку с указанием, куда она должна вставить жалкую просьбу о помощи. Она не захотела понять его, почему он должен помогать ей? На Мурано нет разводов и это замечательная традиция. Сколько она протянет на пиратском корабле? Под каким по счету насильником перестанет быть человеком? Как скоро пристрелят обезумевшую зверюшку? Дверь в очередной раз лязгнула, и пираты сноровисто закинули в комнату бессознательных женщин.

   – Пошли, моя птичка, – мерзко оскалился капитан Алее.

   Двадцать последних часов почти жизни истекли. Алея встала и шагнула к выходу. Капитан дернул небритым подбородком, словно пытался сдержать смех.

   – Иди за мной, птичка.

   И Алея покорно пошла, больше не злясь на Яромира. Теперь измена казалась несущественной, обида надуманной и пришло неожиданное понимание того, что она была невероятно счастлива с ним. Она была счастлива быть его женой, целовать его губы, просто любить его. Она так сильно любила его, такого высокого и стройного, сногсшибательно красивого и невероятно – мужественного. Она любила его, в одиночестве стоявшего прямо посередине грузового отсека пиратского корабля в элегантной форме муранского дипломата. И ноги как – то разом споткнулись, но она устояла, а потом медленно пошла к нему, срываясь на бег, и уже ничего не видя и не страшась, потому что он здесь, он приехал, он ее спас.

   – Успокойся, милая, все закончилось.

   Он гладит ее по дрожащим плечам, а она судорожно хватается за его форменный китель, боясь отпустить хотя бы на миг. Они куда – то идут, наверное летят, потому что она боится отвести глаза от серебряного шитья его кителя.

   – Перестань, Лейка, – уговаривает его голос. – Оглянись, мы на "Шивадо", ты в безопасности и мы вместе.

   Она оглядывается, его каюта, она помнит ее.

   – Тебе нужен горячий душ, он поможет снять напряжение.

   Но она боится разжать пальцы и отпустить его, и он идет вместе с ней, открывает кабинку и регулирует напор и температуру воды, пока она беспомощно продолжает цепляться на него. Потом осторожно снимает с нее одежду, но Алея умоляюще заглядывает в его глаза и тихо просит:

   – Пожалуйста.

   И он послушно расстегивает мундир, потом рубашку, скидывает обувь и брюки. Она пытается помогать, но больше мешает, ее руки трясутся, и глаза заволакивает пелена слез.

   – Пошли.

   Он ставит ее в кабинку под упругие струи льющейся с потолка воды, а она вжимается в него, шепча едва слышно:

   – Прости меня.

   – Я люблю тебя, – отвечает он и успокаивающе гладит ее распущенные волосы.

   Пар окутывает туманом тела, вода смывает напряжение, и Алея отпускает на волю слезы, прижимаясь губами к теплой коже его груди и жалобно причитая:

   – Так страшно, мне было так страшно, а они все еще там и их всех убьют.

   – Я выкупил пассажиров, – привычно лжет он, и она ему привычно верит. – Отправили на ближайшую планету там, где им окажут необходимую помощь.

   – Я неблагодарная и злая, – покаянно лепечет она, восхищенная его благородством.

   – Ты лучшая на свете, – улыбается он, касаясь губами ее макушки.

   – Ты не понимаешь, есть вещи страшнее...

   – Я не хочу, чтобы ты говорила об этом, – властно перебивает он.

   – Я глупая, Яромир, глупая и не благодарная...

   – Но любишь меня, – насмешничает он.

   – Я люблю тебя больше всего на свете, – серьезно отвечает она, искательно заглядывая ему в глаза.

   – И согласишься родить мне сына или дочь?

   Он необычайно напряжен и серьезен в ожидании ответа, и она откликается, захлебываясь слезами благодарности к лучшему мужчине на свете.

   – Я была полной дурой, отказываясь, стать матерью твоих детей.

   И он стискивает ее в объятии, покрывая запрокинутое к нему лицо жадными поцелуями и шепчет, не переставая шепчет о том, насколько сильно он влюблен в нее. Ее руки скользят по его плечам, заново вспоминая их ширину и силу, вверх по шее, запутываясь в длинных прядях его волос. Ее губы тянутся к его губам, страстно отвечая на его поцелуи.

   – Хочу тебя, – выдыхает он.

   – Скучала без тебя, – отвечает она.

   Он приподнимает ее и Алея с готовностью, обхватывает его поясницу ногами, позволяя опустить себя вниз, на восхитительно – твердый член, который болезненно заполняет ее до упора. Она сдавленно шипит, сквозь сжатые зубы, а Яромир, прижав ее к гладкой стене кабинки, делает несколько грубых толчков, невольно заставляя ее выгнуться от резкой боли проникновения.

   – Наказание за побег, – шепчет он, глядя в ее глаза.

   – И почему тогда остановился? – нежно спрашивает она, проводя кончиком пальчика по его четко очерченным губам.

   И он закрывает ее рот коротким поцелуем, потом вдавливает в стену кабинки, и начинает двигаться, размеренными толчками. Ее глаза мутнеют, взгляд теряется, дыхание рванное, и в такт его движениям в ее теле. Страсть стекает по сплетенным телам горячими потоками, смывая горечь от долгой разлуки, и Яромир склоняется к ней, жадно слизывая сладость ее губ за мгновение до того, как она сжимает его, вынуждая кончить.

   Потом он бережно закутывает ее почти уснувшую в халат и укладывает в постель, но Алея вздрагивает и, ухватившись за ворот его халата, притягивает к себе.

   – Не уходи, я боюсь, что они мне приснятся, – горячечно шепчут ее губы.

   – Не уйду, – обещает он, и опускается рядом, притягивая ее к себе.

   Она доверчиво зарывается в распахнутый на его груди халат и закрывает глаза.

   – Я так долго ждала тебя, моя любовь.

   Кошмар плена еще долго будет возвращаться к ней во снах, пустыми глазами поломанной куклы в светлом платье, но Яромир всегда рядом, заботливо отгоняя ее страхи прочь. Он целует ее нежные губы, перебирает шелковистые локоны, помогая уснуть любимой, и думает о том, что правильно подготовленные переговоры по заключению перемирия всегда предпочтительней прямого объявления войны. Зачем ломать человека, если он может сломаться сам? Нужно только подтолкнуть к краю, дать сорваться в пропасть отчаяния и только тогда спасти. В последний момент.

   – Дипломатическое соглашение лучше дешевого шантажа, – говорит Яромир Штефе, приставив пистолет к ее затылку. – Ты слишком дорого обходишься моей семье, ты унизила меня рассказом о неверности моей жены, но мне нравится твоя компенсация из детского приюта...

   – Я не понимаю? – Штефа забывшись, дергается оглянуться и тут же падает навзничь от удара ногой.

   – Мне нравится твоя дочь, – смеется Яромир, наслаждаясь ужасом понимания в ее глазах. – Только представь, что станется с маленькой белокурой крошкой на Мурано. Будем надеяться, что твоя фарфоровая куколка унаследовала склонность к проституции от папочки.

   – Она же ребенок, – севшим голосом шепчет Штефа.

   – На Мурано зверей хватает, – замораживает Яромир.

   Прекрасная месть за предательство его жены. Жаль только Алее не расскажешь, поэтому Яромир ограничился тем, что подарил красивую маленькую рабыню супруге вместо банальных драгоценностей.

   Затянувшийся эпилог.

   Алея смогла родить Яромиру единственного сына, и его мать разочарованно покачав головой, признала Асинаилю лучшей из невесток, не забыв при этом уколоть сыновей иноземным происхождением последних.

   – Были бы ваши жены муранками, сколько бы внуков у меня было, – философствовала она, сидя в удобном кресле под сенью раскидистого дуба. – Но ни одного из вас не хватило ума жениться на приличной женщине.

   – Мамочка, – Ярослав нежно приобнял женщину, запечатлевая ласковый поцелуй на ее щеке. – У тебя самой лишь двое сыновей.

   – Поэтому я знаю, что нужно советовать, – не растерялась их мать и тут же привстала с кресла, чтобы закричать расшалившимся внукам в саду. – Родители только собрались уезжать, а вы уже половину дома разнесли. Дайте им хотя бы уехать, а потом можете хоть все здесь расколошматить.

   И уже отдельно для сыновей на тон ниже добавила:

   – Может, тогда ваши папаши вернут нормальный уклад жизни в свои семьи, и ваши великовозрастные детки перестанут носиться по саду с водяными пистолетами.

   – Мама, – Яромир смеясь, взглянул в сторону сада и детей, которых теперь отчитывала уже Алея. – Если всех устраивает налаженный быт, зачем что – то менять, к тому же дети остаются детьми, пока им позволяем мы, родители.

   – Нее давно пора выйти замуж, – брюзгливо заметила дама и тут же обратилась к внучке, беззаботно болтавшей ногами у кромки фонтана. – Нея, ты, когда замуж выходить собираешься?

   – Сейчас обсохну на солнышке и сразу пойду, – привычно огрызнулась заботливой бабушке благовоспитанная внучка.

   – Вы видите? – оскорбленная в лучших чувствах бабуля страдальчески закатила глаза. – В ее возрасте я подарила мужу первенца, а возрасте Ингара ваш папа стал отцом во второй раз.

   – Для Ингара нашли невесту, – поспешно успокоил родительницу Ярослав, отводя от старшего сына пристрастный допрос престарелой родственницы.

   – И какое же приданное за девушкой дают? – подозрительно прищурилась мадам Ниро.

   – Отец лично хотел по возвращению из поездки обо всем рассказать. – Яромир протянул матери бокал с охлажденной водой. – Мы дел с этой семьей раньше не вели, поэтому отец сам вел переговоры о возможном браке нашего наследника и их старшей дочери.

   – Ингар, хороший мальчик, и жена ему пойдет только на пользу, сколько можно метаться туда – сюда, верфи, корабли, верфи, – женщина недовольно взглянула на старшего сына. – Нужно давать мальчику время отдыхать от работы, а не загружать сверх всякой меры.

   Женщина замолчала, наблюдая за весельем Дара и Мирослава, сумевших свалить Светозара в фонтан и тот, упав, обдал каскадом брызг взвизгнувшую Нею.

   – Из муранок выходят замечательные жены.

   – Мамочка, пятнадцать лет прошло, – деланно вздохнул Яромир.

   – Я не перенесу еще одной иноземки в доме.

   – Больше не будет, – Ярослав кивнул появившейся в саду Асинаиле. – Невеста Ингара чистокровная муранка.

   И тут же добавил, глядя на мать:

   – И Дару невесту тоже отец будет подыскивать и тоже обязательно муранку.

   Асинаиля, услышавшая только последнее предложение мужа, подошла к Ярославу и тот притянул ее к себе.

   – Даже не верится, что Ингар скоро вступит в брак.

   – Представляю его радость от предстоящего торжества, – язвительно заметил Яромир, не сводя пристального взгляда со старшего племянника, который стоял неподалеку от беседовавшей с рабыней Алеи.

   Ася издевки не заметила и, нежно взглянув, на Яра спросила:

   – Ингар обрадовался?

   – Он необычайно счастлив, милая.

   Алея закончила разговор с Мели и направилась к беседовавшей компании старшего поколения Ниро.

   – Когда вылетаем?

   – Уже можно выдвигаться, – заверил Яромир супругу.

   – Неделя на морском побережье будет замечательной, – мечтательно сказала Алея, шагая под руку с мужем к челноку.

   – О чем так долго разговаривала с Мели? – поинтересовался Яромир, наклоняясь к ее ушку.

   – Она просила взять ее с собой на побережье, была уверена, что мне понадобиться помощь.

   – И ты, конечно, отказала?

   – Конечно, – Алея безмятежно улыбнулась мужу. – Пусть девочка отдохнет, я и слугам запретила ее трогать.

   – Снова твое неудовольствие, милая.

   – Сколько лет я прошу дать ей вольную...

   – И сколько лет я отказываюсь растрачивать имущество семьи, – рассмеялся Яромир.

   Девочка была фантастически красива и мила, не унаследовав от матери черты расчетливой стервы и характера отца, бросившего без сожаления разорившуюся любовницу ради престарелой вдовы торгового магната. Штефа какое – то время пыталась самостоятельно заботиться о дочери, но вскоре определила девочку в приют, оплатив на последние средства ее пребывание там. Поэтому и сумма, озвученная на переговорах по местонахождению Алеи, была неприлично огромной.

   – Мне нужно заботиться о дочери, – патетично воскликнула алчная стерва в ответ на его удивленный взгляд.

   И он позаботился о малышке Мели не хуже родной матери. Алея сколько угодно могла тискать ее и баловать, заваливая подарками, но Яромир всегда был рядом, чтобы вовремя спускать дитя с облака несбыточной мечты.

   – Всего лишь наша рабыня, – втолковывал он ребенку день за днем. – У тебя нет права называться дочерью госпожи Ниро. Ты не ровня нам и нашему сыну.

   Со временем красивая девочка превратилась в ослепительную красавицу. Тоненькая хрупкая куколка с золотыми локонами, туго завитых волос, изящные черты лица без изъяна, наивная зелень глаз. Движения легки и грациозны. И удивительно скромна, и послушна, и хорошо образованна по настоянию Алеи. Яромир было воспротивился ненужной трате денег, но потом уступил. На хороший подарок для хорошего человека средств не жалеют. А куколка определенно стоила больше бутылки элитного вина или чистокровного жеребца. Такую и подарить будет не стыдно.

   Ингар, втянувшийся в семейный бизнес, пошел служить за отцом на верфи, обычным клерком, терпеливо поднимаясь по служебной лестнице вверх. Учился с низов, пропускал работу через себя, и к двадцати шести годам уже не уступал по хватке Ярославу, заключая выгодные контракты для бюджета клана. И вдруг потерял интерес к работе, стал больше времени проводить дома с родными, не забывая семейных торжеств, присутствовал на всех семейных советах. Дед, было обрадовался, даже невесту нашел, за которой давали два портфеля в военного министерства. Самое то, что нужно было для клана Ниро для того, чтобы забрать военные поставки под себя, стать монополистами в производстве военных кораблей. Но Ингар неожиданно отказался, губя на корню честолюбивые начинания семьи.

   Он был умен, но Яромир был старше и опыта имел в подобных делах побольше. Побелевшие костяшки пальцев, до боли сжатых в кулак и пристальный напряженный взгляд на Мели выдали его с головой.

   – Станет твоей, – Яромир становится рядом, присоединяясь к созерцанию вечернего сада и сидящей на краю парапета фарфоровой куколке с неизменной книгой в руках. – Как только заключим соглашение о браке.

   – Но тетя, – еле слышно выдыхает Ингар, признаваясь в заветной тайне, которую оберегал два бесконечных года.

   – Не проблема, – говорит Яромир, приветливо улыбаясь племяннику. – Мели станет твоей.

   Она была в отчаяние и только поэтому посмела умолять... и получила отказ, и неизвестно чем обернется для нее эта дерзость, когда хозяева вернутся из поездки. Она пошла против приказа, посмела его обойти, надумала обмануть хозяина.

   И губы от страха онемели, и слезы в глазах, и руки трясутся, а солнце все ниже и ей все равно нужно будет идти.

   – Не понравишься Ингару, и я продам тебя в столичный бордель – господин Яромир даже не смотрел в ее сторону, он наблюдает за увлеченно спорящей с сыном Алеей. – Теперь пошла вон.

   И она пошла в тот вечер вон, вернее, в свою комнату, доплелась, еле переставляя онемевшими ногами, и упала на кровать прямо в нарядном платье. И тихо плакала, поскуливая от страха перед тем, что ей предстояло сделать.

   Ниро. Ингар Ниро.

   Она ведь знала, видела, как он глаз с нее не сводит, наблюдает за ней, его взгляд преследует, заставляет невольно вздрагивать. Ей кажется, что она чувствует его спиной. Ей не нравился его взгляд, в нем есть что – то страшное. Но она говорит себе, что его интерес мимолетен и ей ничего не грозит. У нее есть госпожа Алея и ее никто не посмеет тронуть. Но вчера он поймал ее в коридоре, когда она бежала в библиотеку к госпоже.

   – Ты мне давно нравишься.

   Его глаза расплавлены в серебро, и голос низкий, пугающий. Она впервые смотрит на него открыто, потому что испугана отчаянно. У него красивые глаза, а нос с едва заметной горбинкой, изящно очерченный рот, но тяжелый массивный подбородок, который ломает правильный овал лица. Он наклоняется ниже, нависая над ней, и его волосы темной волной скрывают мир, словно оставляя их, наедине друг с другом.

   – Тебе не нужно меня бояться.

   Она едва ли достает ему до плеча, для нее он огромен и напоминает скалу, он поднимает руку, и мышцы бугрятся, пытаясь разорвать рубашку.

   – Между нами не произойдет ничего, что тебе не понравится.

   Его пальцы тянут вниз застежку ее платья, разводят в стороны полы, воздух обжигает кожу. Она дрожит от непривычных ощущений, но боится даже пошевелится, а он склоняется, прикусывая зубами мочку ее уха.

   – Мели, я буду нежен с тобой.

   Его ладони гладят ее грудь, сжимают, сдавливают вершинки. Потом он опускается на колени и руки сменяются губами. Она слышит его тяжелое дыхание.

   – Мели, не нужно бояться, – повторяет он, застегивая ее платье подрагивающими пальцами. – Ты достаточно взрослая, чтобы понять мое желание.

   Когда она возвращается в комнату, то видит на прикроватном столике коробку, коробку с откровенным бельем черного цвета. Кружевные штучки, которые она никогда не носила. Ей нужно идти к нему в этом... Он хочет видеть ее в этом... И он знает, где ее комната... И что станется с ней, если она спрячется, забившись куда – нибудь в угол? Бордель... Она знает, что такое бордель. Это слово незнакомо благовоспитанной муранской барышне, но ведь она не муранка, и даже не барышня, при ней прислуга не церемонится.

   В этом прекрасном доме живут две распрекрасные правды. Для госпожи Алеи, и та, что для других, без прикрас. И над всем этим удушающая тень абсолютной власти господина Яромира Ниро, который пристально следит за тем, чтобы его супруга жила в утонченной сказке несуществующего мира.

   Мели долго стоит под горячим душем, жалостливо причитая и тихонько поскуливая от страха перед тем, что ей предстоит сделать. Плакать нельзя, припухшие веки не лучшее средство для соблазнения. Нужно высушит волосы, пытаясь уложить максимально элегантно, но получается плохо, руки трясутся, и опыта в наведении лоска нет. Перепуганные глаза и дрожащие губы на мгновение отражаются в зеркале, когда она открывает коробку с подарком от Ингара... и решительно шагает в ночь, закутавшись в покрывало. До дома старшего из братьев десять минут ходу от боковой калитки пышно разросшегося сада. Вдоль по узкой тропе через заросли айвы и барбариса. Слабое освещение фонарей вымощенной камнем дорожки, свет луны высоко в темном небе и внезапный шорох чьих – то шагов за ее спиной. Мели застывает, и он останавливается рядом.

   -Думал ты не придешь.

   И тут же подхватывает невесомую ношу, закидывая на плечо и устремляясь к дому.

   – Слишком долго ждал, – говорит он, ставя ее на ноги. – Сними покрывало, я хочу видеть.

   Ингар опускается на край кровати и выжидающе глядит на нее. И Мели решается, потому что лучше с ним, чем с множеством других в борделе. Пальцы дрожат, но ведь это не она скидывает покрывало перед мужчиной. Это обычная вещь без права на чувства, послушная вещь без права на желания, просто вещь, часть мебели в полумраке чужой спальни.

   – Ты удивительна, – выдыхает он, делая знак приблизиться.

   – Теперь сними все, – приказывает он, и она расстегивает крючки, стягивает трусики и скидывает туфли.

   – Медленно повернись.

   Она поворачивается, отчаянно пытаясь не растерять блаженное оцепенение, разлившееся по телу. Она лишь вещь, а у вещей нет чувства стыда и горечи, но тут же испуганно вздрагивает, когда он снимает халат. Взгляд завороженный поверх его плеча, но он говорит:

   – Взгляни на меня.

   И она безропотно смотрит, скользя затравленным взглядом по его широким плечам и боясь опустить глаза ниже.

   – Я не сделаю с тобой ничего страшного, Мели, – он притягивает ее за руку вплотную к себе, заставляя накрыть ладошкой свой член. – Тебе понравится, не сразу, но понравится быть со мной.

   А должно понравиться ему бьется где – то в груди трепещущей птахой, но она не знает ничего из того, что нужно делать и потому неловко пытается повторять за ним. Он убирает свою руку, а она продолжает скользить пальчиками по его плоти, и он улыбается ей.

   – Я боялся, что ты станешь рыдать или умолять не трогать тебя.

   Она тоже улыбается, не решаясь говорить, боясь выдать свой страх дрожащим голосом и истеричными нотками. Ингар садится на кровать, откидываясь назад на россыпь подушек в изголовье.

   – Иди ко мне.

   И Мели опускается рядом, но он, обхватив ее за талию руками, заставляет сесть поверх своих бедер и тут же сминает ее губы своим ртом. Одна его рука путается в ее волосах у основания шеи, другая вжимается в бедро, заставляя двигаться на нем вверх и вниз, скользя по его члену. Она непроизвольно деревенеет и он, зло, прикусив ей нижнюю губу, выдыхает:

   – Не то положение для твоего первого раза, Мели, пока только ласки, я поразительно терпелив с тобою.

   В его голосе глухие раскаты раздражения и она глупо лепечет:

   – Пожалуйста, – умоляюще заглядывая в его глаза.

   Он доволен ее покорностью и снова давит ей на затылок, жадно раздвигая податливые губы языком. Касается ее языка, отступает, она тянется за ним, повторяя его движения, так же посасывает его язык и губы. Он удовлетворенно стонет, одобряя ее отзывчивость на его ласки и тут же пребольно ухватив за волосы, заставляет прогнуться назад, открываясь для новой порции ласк. Его губы и язык скользят по шее вниз, накрывают грудь, он прикусывает нежную кожу зубами, вынуждая вздрагивать от боли. Потом укладывает ее на спину, и она замирает.

   – Я буду осторожен, – шепчет он, опуская ее ноги на свои плечи. Он наклоняется, вперед перенося часть своего веса на согнутые в локтях руки. Мели напряженно застывает в ожидание неведомой боли, но действительность превосходит все ее страхи. Он лишь на мгновение прижимается к ней, а потом отступает, но лишь для того, чтобы войти сразу на всю длину, заставляя ее выгнуться под ним и полузадушено застонать от разрывающей насквозь боли. Боль выбивает страх, боль убивает покорность. Она инстинктивно извивается под ним, пытаясь выбраться и позабыв обо всех угрозах, но он невероятно огромен и силен, и он глубоко внутри нее, и ему невероятно нравится ее теснота. Волны боли накрывают ее с головой, заставляя потеряно умолять и просить о жалости, но он не слышит ее, и толкается внутрь вновь и вновь, ускоряясь и делая проникновения наиболее глубокими для себя и невероятно сладкими.

   Мели не понимает, когда именно кошмар заканчивается, когда он успевает оказаться позади, успев уложить ее набок и спеленать руками и ногами. Его губы оставляют влажные следы на ее шее и плечах, сцеловывают слезинки с уголков глаз.

   – Мне нравится твое мяуканье, котенок, – шепчет он в ее ушко. – Нравится быть у тебя первым.

   Его пальцы вырисовывают круги на ее животе, постепенно спускаясь ниже и ниже, Мели пытается что – то сказать ему, но он входит в нее снова, неумолимо наполняя собой до разрывающей внутренности боли.

   – Помяукай для меня.

   Она плачет и слабо вырывается, пытается соскользнуть с него, тянется руками туда, где он глубоко в ней и причиняет боль. Но он жестко перехватывает ее руки и закидывает себе на шею, вынуждая держаться за него и выгибаться сильнее. Его ладонь давит на ее живот, удерживая в нужном положении, а он двигается в ней, мерно накачивая собой до разрывающего отчаяния.

   – Мели, – его губы рядом, а зубы покусывают мочку. – Мой сладкий котенок.

   Семь дней наедине с Ингаром что – то сломали в ней, ей кажется, что это будет длиться вечно. Он всегда будет рядом.

   – Котенок, – ласково говорит он, наматывая ее волосы на кулак и заставляя поддаваться навстречу его движениям. Он неутомим и неумолим, Мели давно перестала пытаться, понравится ему, сил нет даже на то, чтобы заплакать от жалости к себе. Его пальцы впиваются в бедро, шея вывернута до хруста, она кусает губы от боли, упираясь руками в широкий подоконник. За спиной раздается низкий стон и через мгновение хватка слабеет. Ноги подкашиваются сами собой, но он успевает ее подхватить на руки.

   – Мне нравится твоя способность пахнуть невинностью, – говорит он, прикусывая основание ее шеи. – Даже, когда слизываешь мою сперму со своих губ, мой маленький отважный котенок.

   О, да, она невероятно отважна и еще больше живуча, потому что выдержала семь дней в полной власти подлинного кошмара. Но в полдень страшной сказке придет конец, возвращаются из поездки родители Ингара и ее госпожа. Сегодня ее обязательно отпустят домой. Мели дрожит от нетерпения, мечтая о возвращении в свою комнату, но мир безвозвратно рушится, когда Ингар, провожая ее до дома, внезапно произносит:

   – Я буду ждать тебя вечером, – он тянет ее покрывало до плеч, жадно целует и, отстраняясь, поясняет. – Нам придется держать наши встречи в тайне.

   Но "нам" и "наши" нет, есть он и ее полное подчинение его бурным фантазиям. Никто не говорил ей, что это будет продолжаться дольше одной недели. Она ведь может, не подчинится и ей за это ничего не будет?

   – Ты ужасно выглядишь, Мели, – обеспокоенно восклицает госпожа Алея, усаживая ее рядом с собой на диван. – Неужели умудрилась заболеть во время нашего отдыха?

   – Неделя была жаркой, – неожиданно вмешивается в разговор ее супруг. – Уснула в неположенном месте и получила тепловой удар.

   – Тебе нужно срочно отправится в кровать, – заботливо прикладывая ладонь к ее лбу говорит Алея. – Сон быстро уберет эту бледность и круги под глазами.

   – Думаю, твою девочку кровать основательно пугает, – продолжает глумиться над рабыней Яромир двусмысленными намеками.

   Но Алея не замечает подтекста в его словах и настоятельно советует воспитаннице срочно отправляться в спальню.