Текст книги "Пришелец"

Автор книги: Лин Спрэг Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Содаспес кивнул в ответ, на губах его появилась едва заметная улыбка:

– Воистину, Морган. Они любят селиться в ямах, вырытых под холмами, горами и курганами. Они стремятся пробраться поближе к центру земли, потому что именно там, по их поверьям, хранятся несметные сокровища, приносящие власть и удачу. Однако, судя по тому как заросли проходы, эту пещеру они не особо жалуют, и нам еще предстоит разобраться, почему…

– Ты хочешь сказать, здесь может скрываться какая-нибудь опасность?

– Посмотрим, – уклончиво отвечал чародей. Морган нахмурился, неотрывно следуя за Содаспесом, словно был его тенью.

– Кстати… насчет этих гномов… – продолжал он. – Разве они не связаны статутом, как и все остальные? Содаспес остановился и обернулся к нему.

– Мне трудно объяснить тебе это, Пришелец. Издревле они в самом деле были связаны статутом. Но это было очень давно, в начале мира, в мифические времена, когда камень был тверже, вода жиже, а Черные гномы были другими существами. Однако за долгие столетия они выродились и превратились в то, что ты уже видел перед собой. Наверное, их испортила жадность, стремление к богатству, власти и славе. Именно эти страсти привели их под знамена Тьмы. Они уже давно служат ей, оттого и получили свое прозвище.

– Уже давно нет никаких связей меж детьми человеческими и народом гномов, тысячи лет как она потеряна, – заметил шедший следом Коньен.

– Точно, – согласился Лучник, догнав их и присоединившись к разговору. – И есть еще одна причина, отчего это произошло.

– Какая же? – поинтересовался Содаспес, которого задело, что в мире есть что-то еще, чему не учат в школе магов.

Лицо Лучника было хмурым. Могло показаться, что ему ничуть не доставляло радости утереть нос ученому всезнайке.

– Врата Тарандона открываются в хаос, царящий между мирами… а хаос – это бесформенный материал, из которого сделаны миры. Разница между хаосом и мирозданием такая же, как между глиной и сосудом. Если первая только пачкает руки и может насмерть забить рот, то второй и кормит, и поит, и дает возможность запастись на зиму. Из этой глины хаоса и были слеплены все миры, как говорят философы. Те же, кто служит Тьме, говорят, что Хаос – первый Бог, Отец. По их мнению, глина лепила себя сама… На самом деле Хаос, бог он или не бог, живет и поныне в первозданном виде и подтачивает само Творение, как кислая глина портит необожженный горшок…

Чародей отмахнулся:

– Все это рассуждения, – недовольно проворчал он. – Только овладевший Высшей магией может понять суть мироздания и его секреты.

Лучник лишь усмехнулся в ответ:

– Так это Высшая магия, мой друг! А эти вопросы могут означать жизнь или смерть для нас и всего остального Бергеликса. Так что лучше отбрось в сторону свою теологию – Дело обстоит куда серьезнее.

– Пожалуйста, продолжайте, Лучник, – взмолился Морган, которому не терпелось дослушать таинственного воина.

– Ну, что ж… Ворота в Хаос должны быть закрыты, чтобы он, Хаос, не повредил остальному миру…

– Чтобы закисшая глина не вытекла оттуда и…

– Именно. А теперь представьте, что в этом мире, Бергеликсе, как и в любом другом, есть те, кто считает Хаос божеством, те, кто служит Злу. Они попытаются помешать нам. По их мнению, междумирье должно быть открыто. Слуги Зла – дериньоли, гномы и могущественные волшебники – ополчились на нас. Мы уже видели черных гномов… Это не Старый народ, обитавший на полянах и просеках Гримвуда, это его осколки, превратившиеся в дериньолей и Черных гномов. Бронзовое лицо Лучника напоминало маску.

– Грядут Великие дни… Последние Дни, и слуги Тени, ее прихвостни, собрались вместе под знамена Хаоса, который вознамерился расширить свои владения и до мира Бергеликса…

Глаза Коньена засверкали в неверном свете факелов.

– Так вот почему Лесные волшебники бросили нам вызов в Гримвуде! – прохрипел старик. – Не удивляюсь. Это на них похоже. Вполне в их репертуаре. Они избегают людей, кроме тех случаев, когда объявляют им войну!

Аргира беспокойно заерзала: ее народ был знаком с традициями Дней предков, и ее стала утомлять эта беседа. Амазонка хотела поскорее убраться из этого мрачного и сырого мира.

– Не пора ли нам идти дальше? – спросила она. – Мы успеем поговорить обо всем, когда выберемся из этой дыры.

Однако широкие уступы пещеры, словно ступени, специально выдолбленные для шагов гигантов, уводили путников все глубже в недра подземного мира.

Они осторожно продвигались сквозь леса гигантских мхов, высоких, как саженцы, громадных, бледно-лиловых поганок, зонтиками раскинувшихся над головами.

Им то и дело приходилось преодолевать подземные ручьи, встречавшиеся на пути. Один раз пришлось переходить ледяную стремнину. Другой раз они прошли такой поток по воздвигнутому самой природой мосту, дугой изогнувшемуся над потоком. Впрочем, действительно ли здесь поработала одна природа? Лично Содаспес был в этом не уверен. Он нагнулся, обследуя мост в мерцающем свете. Никаких следов ручной работы! И тем не менее сомнения не оставляли его.

– Три разновидности гномов остались в этом мире, – объяснил он, и в голосе его не слышалось радости. Черные гномы, наши отъявленные враги, давно потерявшие добрые чувства к людям. Красные гномы, о которых редко услышишь теперь, и тем более редко увидишь. О проделках и проказах их порой ходят легенды. И лишь старые серые гномы преданы статуту, однако о них и вовсе не слышно в наши дни.

Уже прошло несколько часов, как путешественники брели из пещеры в пещеру. За все это время они не встретили ни единого существа из тех, что остались наверху, ни одной засады Черных гномов. Тогда они решили, что гномы не пустились в погоню, просто не решившись последовать за ними в пещеру. Но почему? Вот в чем загадка. Костер у входа все равно не сдержал бы их надолго. Они могли засыпать его пылью, забросать грязью… Неужели они испугались проникнуть в подземный мир, который итак был их домом?

А вдруг там, в глубине, таилось то, чего боялись черные гномы?

Это случилось вскоре после того, как путешественники преодолели очередную залу в анфиладе пещер. Округлый свод изогнулся над их головами. Спотыкаясь во тьме, люди брели наугад. Перед ними возвышались кучи камней. Казалось, тронь такую – и начнется камнепад. Аргира оступилась, зацепившись за что-то мечом.

Это оказался змеиный хвост, только намного длиннее, чем у любого змея из проживавших на этой планете.

– Я думала, он живой, – призналась девушка.

Приглядевшись, можно было заметить, что перед ними нечто не совсем обычное.

Лучник подверг обнаруженный предмет более пристальному осмотру.

– Кажется, это часть хребта, – произнес он наконец.

– Какого хребта, горного? – спросил Морган.

– Нет, по всей видимости, это хребет животного. Наверное, какая-то окаменелость.

В этот самый момент в груде камней внезапно вспыхнули глаза, и вот уже ни у кого не оставалось сомнений, что это ожила та самая «окаменелость», о которой только что шла речь.

Глаза вспыхнули ярким пламенем, как будто вдали, в глубине тоннеля зажглась пара костров.

Все пришло в движение. Путники стали пятиться и расступились в стороны.

То, что они приняли за камень, поднялось, выгибая шею. Громадные челюсти раскрылись над их головами, глаза вспыхнули, точно два маяка, разливая свет по пещере.

– Дракон! – закричал кто-то, и тут же одновременно это слово возникло в голове у Моргана. Он инстинктивно подумал о драконах, хотя никогда в жизни их не видел и даже не предполагал, что они могут существовать. Он подумал о Зигфриде, герое своего детства, и о драконе Фафнире. Но дело в том, что Зигфрид и Фафнир – сказочные персонажи, а эта тварь – совершенно реальная. Перед Морганом поднялось какое-то гигантское ископаемое, исполинский ящер, обитатель подземных глубин.

И главное – это существо разговаривало, чему Пришелец уж совсем не мог поверить! Глубоким замогильным голосом, подобным отдаленным громовым раскатам, оно произнесло:

– Что вы, племя людей, делаете в моем подземном мире? – прогромыхало чудовище. Голос его звучал, точно эхо подземного взрыва. – Или вам мало места там, наверху, что лезете в мое подземелье?

Глаза вспыхнули еще раз и голова нависла над людьми, раскачиваясь в воздухе.

– Не пора ли вам податься назад, в свой мир, оставив глубины Дзармунджунга в покое…

Содаспес, стоявший возле Моргана, тут же обратил внимание на это имя. Лицо его, бледное, как молочный известняк, блестело от пота, как, наверное, и у всех остальных, но при упоминании этого имени у него появилась надежда.

– Дзармунджунг, – благоговейно прошептал маг, не веря собственным ушам. Его голова тут же повернулась к старому Коньену, который, как и все остальные, был готов пуститься в паническое бегство, но вовремя остановился и обернулся в том же направлении, что и молодой чародей.

– Дзармунджунг? – повторил старый бард. Затем пристально взглянул на рептилию, прямо в ее большие, как блюдца, светящиеся глаза. – Так это ты, старый дракон?

Чудовище опустило голову, присматриваясь.

– Ну, я, – произнесло оно утробным голосом. – А кто здесь назвал меня по моему древнему имени?

Коньен тут же торопливо шагнул вперед, хотя Морган не мог не отметить, что у него тряслись колени. Коньен к тому же предусмотрительно выставил перед собой лиру.

– Я Коньен – певец, посвященный в барды. Неужели это вы, Ваше Всемогущество, пережили столько веков? И Вы по-прежнему не имеете ничего против статута?

– Да, я жив, – медленно отвечал дракон. – А ты что, в самом деле бард из рода людского? Странно… ах да, статут. А кто вы такие, чтобы заводить со мной разговор на такие темы и тревожить мой хвост? Говори, ты что, не боишься старого Дзармунджунга, раз вторгся в его пределы?

Коньен попытался что-то объяснить говорящей рептилии, но Морган не понял ни слова из его объяснений. Он стоял, потрясенно взирая на происходящее. Не то чтобы его так удивило увидеть перед собой говорящую, почти окаменелую рептилию, ибо в таких чудесах нет недостатка в межзвездных мирах. Бойджиары – рептилии с Тау ничуть не напоминали этого гигантского ящера. Они были телепатами и с легкостью обходились без языка. Каким же образом устроены речевые органы этого чудовища: челюсти и язык? Удивился Морган совсем по иной причине: Дзармунджунг был одним из говорящих животных, о которых повествовали древне-кофирские легенды. Когда-то, согласно этим мифам, человек поделил этот мир с гигантскими животными, наделенными разумом и даром речи. Веками их считали исчезнувшими с лица земли, и теперь только старые сказки сохраняли память об этих животных. И вот – оказывается, сохранился один говорящий дракон!

– Добро, добро, – говорил тем временем дракон. – Подойдите-ка поближе, люди.

Коньен вздрогнул, и путники, один за другим, робко и неуверенно потянулись к нему, как гости к столу гостеприимного хозяина.

Два огромных глаза остановились на Аргире.

– Хо! Неужели ты собираешься проткнуть меня этой соломинкой? – спросил он, указывая на меч.

Амазонка отважно кивнула в ответ, встряхнув кудрями.

– Ошибка вышла, извини, Праотец Змеев, – вздохнула она.

Дракон изогнул шею, вглядываясь в девушку. В глазах его промелькнуло что-то человеческое, он смотрел на нее с юмором и удивлением.

– Это что такое? – прогудел он. – Похоже, ты приняла мой старый хвост за что-то другое, девушка? Скажи, старина Дзармунджунг прав? Он не ошибается? Вот уж сколько веков прошло, – дракон задумчиво возвел глаза к сводам пещеры. – И вот передо мной девушка из рода человеческого, которая грозит мне соломинкой. – Он хрипло рассмеялся: с таким звуком ссыпается уголь в подвал по жестяному желобу.

– Да, я девушка и зовусь Аргира, о Предок! – с вызовом ответила амазонка.

– Да ну? В самом деле? – фыркнул дракон и прищурился. Сияющие во мраке глаза наполовину погасли. Дракон медленно опустил голову долу, к мощным лапам, лежавшим на земле, так что теперь она лишь чуть возвышалась над Осгримом, самым высоким в компании.

– Певец, конечно же, волшебник… девчонка, – бормотал про себя дракон. – Похоже, передо мной те самые Шестеро… Прошу прощения, но и старина Дзармунджунг тоже кое-что понимает в песнях! Добро, добро, пришли славные деньки, – и тут он прервал бормотание и принюхался, шумно сопя носом.

По крайней мере, так показалось Моргану. Звук был такой, точно в пещере заработали насосы. Или запыхтел старинный паровоз.

– Гномы! – пробормотал дракон. – Пахнет гномами! Скажи-ка мне, дитя, отчего от тебя так воняет этими черными тварями? А? Мой старый нос чует их за версту.

Аргира шагнула вперед.

– Они напали на нас там, в верхнем мире, – заявила она чудовищу. – И мы достойно сразились, а потом отступили в эти пещеры в поисках спасения. Гномов было слишком много, хотя мы и немало их прикончили, – закончила она, с улыбкой хлопнув по ножнам.

– Хо, хо! Этих червей позорных стало поменьше на свете, я так полагаю? – захихикал дракон. – Приятно слышать, дитя человечье, очень приятно! Эти зануды подземные, от которых нет покоя ни на земле, ни в пещерах… Лезут повсюду, всюду суют нос, все вынюхивают! Хо! Так, значит, там была битва! Ба, вот те на! Потешило бы это зрелище старика Дзармунджунга, право слово. А твари ведь уже заползали ко мне в пещеру, предлагали краденое золото-алмазы, сулили жирных человечьих детенышей. Они хотели купить меня, старого Дзармунджунга, чтобы я служил Хаосу и Тени Зла!.. Что вы на это скажете? Ба! Вот те на!

Дракон поднялся на неверных ногах, хвостом вызвав небольшой камнепад в глубине пещеры.

– И что вы ответили им, Прадед? – поинтересовалась Аргира.

– Ответил? – прогудело чудовище. – Что я им ответил? – переспросил Дзармунджунг. – Я им ответил! Так ответил, что они надолго запомнят ответ старины Дзармунджунга…

Гигантская семипалая драконья лапа, в которой мог бы поместиться целый дом, поднялась в воздухе и замерла, грозно нависнув над путниками, и свет глаз блеснул в вороненых когтях.

Затем внезапно, словно молния, громадная когтистая лапа ударила в землю, подняв целый фонтан пыли и камней. Булыжники трещали под ее тяжестью как орехи. Пыль медленно оседала на дракона и окружающих.

– Силища невероятная, – прошептал кто-то. Моргану показалось, что это Осгрим.

Сквозь затихающий грохот раздался голос дракона:

– Думаю, они хорошо меня поняли, – пробормотал он, посмеиваясь.

– Так вот почему они боялись пуститься за нами следом в эту пещеру! – захохотал старый бард. Дзармунджунг мигнул ороговевшим веком.

– Что ж, ничего удивительного, что эти клопы не суются сюда, в мою Бездну.

Содаспес зачарованным взором обвел своды гигантской пещеры.

– Так вот она, Бездна Дзармунджунга, пещера, где живет легендарный дракон, – задумчиво пробормотал он. – Я часто слышал об этом месте и о его чудесах из старых сказок и песен, еще в детстве, в солнечных дворах Забытого града.

– Так что же, еще говорят о старом драконе там, в верхнем мире? – прохрипел Дзармунджунг довольным тоном. – Помнят, стало быть, люди своего древнего друга. А скажи-ка мне, чародей, какой ныне денек миновал, с тех пор, как мы последний раз встречались с родом человеческим?

Колеблясь, Содаспес произнес:

– Много, очень много лет миновало с тех пор, Праотец Змеев.

– Ха, знаю я, что такое «много лет» для людишек, – насмешливо откликнулся старый дракон. – «Мно-ого!» Ты мне лучше скажи – сколько? Полагаю, пока я спал здесь, под землей, уже, поди, несколько веков миновало, и не одна славная война прошла без моего участия.

Содаспес обменялся взглядом с Коньеном и опустил глаза. Моргану показалось, что молодой чародей не хочет открывать правду.

От глаз дракона, светившихся не мигая, точно две лампы, не ускользнул этот молчаливый разговор двух смертных, и он оценил возникшую паузу по-своему.

– Боитесь поведать старому Дзармунджунгу, о том, который век на дворе, – прорычал дракон, щурясь. – Клянусь моим хвостом, я знаю, в чем тут дело. Наверное, сменилось не одно поколение. Говори же правду, не робей, сколько пролежал я в этой дыре, с тех пор как бился с Тенью на стороне Риолнарна, Царя людей и Силланаса, повелителя морского народа, а также Юнглингламора, вождя гномов, вместе со всеми остальными говорящими животными? Когда в последний раз, а это было давно, поднимался я на солнечный свет. Говори же? Говори, не томи старого Дзармунджунга!

Содаспес заговорил, но при этом он старался не смотреть на гигантскую рептилию.

– Тридцать тысяч лет, – пробормотал он, стараясь, чтобы это звучало как можно мягче.

– Что? – переспросил дракон, поворачивая свою громадную голову, словно отказываясь верить ушам. – Что ты сказал?

Содаспес повторил.

На миг воцарилось молчание.

Глаза дракона снова вспыхнули в темноте, громадная туша поднялась над кучкой людей. Он мог растереть их в пыль одним ударом лапы, одним взмахом хвоста.

Затем над сводами пещеры разнеслось громоподобное:

– Ты лжешь, человечишко! Лжешь, говорю тебе!

Рев его еще некоторое время гудел, отраженный стенами. Дракон в гневе встал на дыбы, насколько позволяла его нора. Люди замерли, боясь пошевелиться, чтобы не угодить под горячую руку.

Затем дракон успокоился и склонил к ним голову.

– Так долго… В самом деле, большой срок… Тридцать тысяч лет! Я не ослышался? Так что, получается, я проспал не века, а тысячелетия? Сколько же за это время сменилось королевств? Кровь Риолнарна по-прежнему правит в Ирионе, Граде людском? А, человечишко?

Со всей мягкостью, на которую только был способен, старый бард ответил на этот печальный вопрос:

– Его наследная линия давно пресеклась, многие тысячелетия назад, и людей уже тех нет, и след их стерся в истории. Сами камни Ириона похоронены под вековой пылью, и никто не знает, где остались лежать эти развалины: даже мудрейшему из людей это неизвестно.

У дракона в горле захрипело.

– Так это что ж получается? Светлый Ирион, гордый Ирион… Чудо из городов – и теперь его нет? Увы! Кажется, я и сейчас вижу, как реют на ветру золотые знамена… слышу смех молодых принцев… благородных героев… Увы, увы!

Все стояли, не решаясь вставить ни слова, пока старейший из живых оплакивал потерянные королевства и сказочные войны, ставшие преданием. Через некоторое время дракон поднял голову, чтобы спросить:

– А как же Силлинас и его почтенный род, живущий в глубинах Зеленого моря – они тоже сошли со сцены? И их город, Кос Илим, на дне морском… уж с ним-то ничего не могло случиться. Его же охраняли армии наяд и тритонов!

– Морской народ вел долгие затяжные войны с людьми, – почтительно отвечал Содаспес. – После разрушения Чернограда и падения Тени, до пришествия Ярбата, Ангела Света, морской город утонул в черном иле, а род русалок растекся по всему миру, и, если кто из них еще жив, то людям об этом неизвестно.

Старый дракон сощурил глаза в затянувшемся молчании, и только тяжкий шум его дыхания раздавался под сводами пещеры. Наконец упавшим голосом он вновь заговорил:

– Печальные вести принес ты мне, человек… тяжко моему старому сердцу слышать обо всем этом… лучше бы мне и не знать ничего. Но вот еще один вопрос, ответь-ка ты мне, сын человечий…

– Спрашивай, Предок.

– Мой народ… говорящих животных, что с ними? Ведь время не настолько жестоко, чтобы отнять у меня моих братьев, как оно поступает с вашим родом смертных! Конечно же, мы ведь почти бессмертны… Шармингзон, Великий Рух и Гордрим, Белый Гриффон, а Ааарль, Говорящая Рыба? Что с ними, с милой Нонидааль, госпожой Сфинкс, с хитроумным Йемнд, Василиском и со старым мудрым Эригандором, Красным Мантикором? Что с ними, с остальными? С единорогами, гиппокампусами, коньками морскими, змеями, говорящими зверями, что обитают в горах, под водами и небесами?

Голова Содаспеса тяжко склонилась на грудь, и Морган заметил, что в глазах его блеснули слезы. Он стал отвечать что-то, запинаясь и неразборчиво, так что дракону пришлось повторить свой вопрос.

– Увы, Прадед… ты остался в одиночестве… насколько известно детям людей… Говорящие звери давно покинули сей мир.

– Покинули? Уж не хочешь ли ты сказать…

– Это так, Прадед, – заговорила Аргира. – Моя земля, к северу от Долин шепота, была некогда родиной Барантара, быка с головой человека. Но он умер, этот великий мудрец, за двадцать тысяч лет до рождения моей матери… и умер, как и жил, другом рода человеческого. Говорящих животных больше нет. Вот почему мы были так удивлены и обрадованы, застав тебя в добром здравии. Насколько нам, людям, известно, ты остался последним из говорящих, кто жил с первыми людьми на заре мироздания.