Текст книги "Тайский талисман"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Несколько глав и общий план – вот и все, что мне требуется для принятия решения, – ответил он. – Это то, что я получил от Уилла. Он, разумеется, обращался и к другим агентам, но только я смог разглядеть все возможности. Учитывая, что вы раньше не печатались – книг у вас еще не выходило, так ведь?

– Нет.

– Тогда предоставьте то, что у вас есть, чек на мой гонорар, и я почитаю. Тем временем подумайте о моей фантастической идее.

– Не думаю, чтобы вы могли предоставить мне идею общего плана книги, – сказала я. – Уилл, пожалуй, смог бы. Я хотела попросить у него копию рукописи, но, к сожалению, никак не могу его найти.

– Это было бы неподобающе, – сказал Роуленд. В его глазах промелькнули подозрительность и, пожалуй, хитрость.

– Вы, случайно, не знаете кого-то друзей Уилла? – спросила я. – Мне очень хотелось бы связаться с ним.

– Никого, – ответил он. – Теперь, ваша рукопись. Может, позволите мне просмотреть ее?

– К сожалению, я не захватила рукописи. Очень уж смущалась.

– Это вам предстоит преодолеть с моей помощью, – сказал он, сложив перед собой руки и стараясь казаться искренним. У него был вид телевизионного проповедника. – Я знаю, каково приходится авторам, они работают в одиночестве над рукописями, и им не на кого полагаться, кроме…

– Кстати, об одиночестве, – заговорила я. – Мне трудно найти место, где можно писать. Меня постоянно прерывают. Уилл говорил мне, что у него есть место, куда он ездил, чтобы писать в тишине и покое. Может, вы знаете, где это? Я мечтаю об одиночестве.

– Нет, – сказал Роуленд. – Уилл вроде бы не упоминал об этом месте. – Ну что ж, сделать такую попытку стоило. – Теперь, возвращаясь к вашей работе…

– Вы подали мне замечательную идею об острове и всем прочем, – перебила я его. – Я немедленно засяду за работу и пришлю вам рукопись. Дадите мне свой почтовый адрес?

Он протянул мне засаленную визитную карточку и очень неприятно улыбнулся.

– Спасибо, – сказала я. – Как только закончу несколько глав, дам знать о себе.

Я со всех ног бросилась вниз по лестнице и выскочила на улицу. Даже выхлопные газы и обжигающая жара были лучше кабинета и личности Бена Роуленда. Хуже всего было то, что я страдала бессмысленно. Не узнала ничего нового, разумеется, кроме того, что фантастика сейчас очень популярна.

* * *

Я вернулась в прохладу и тишину отеля, оттуда позвонила Дженнифер.

После восторженного описания летнего домика в Чианг Мае она понизила голос.

– Я не понимаю, что здесь происходит, – зашептала она. – Но очень хотела бы находиться вместе с тобой в Бангкоке. Чат мне ничего не говорит, но я знаю, что это как-то связано с бизнесом, с «Аюттхая трейдинг». Кхун Таксин, Вонгвипа и Ютай уже несколько часов сидят, запершись в кабинете вместе с Кхун Вичаем. Ты помнишь его по тому ужину, так ведь? Мне не слышно, что они говорят, но время от времени голоса повышаются. Они волнуются из-за чего-то. Я подумываю, может, взять билет на самолет до Бангкока, прилететь и жить там вместе с тобой. Место найдется?

– В моем номере хватило бы места для небольшой армии, – ответила я. – Он превосходный, и я была бы рада твоему обществу. Заказать тебе билет?

– Не нужно, – ответила Дженнифер. – Посмотрю, как пройдет день, и скажу тебе завтра.

* * *

Едва я положила трубку, телефон зазвонил.

– Привет, – сказал Дэвид Фергюсон. – У меня новость, которая может оказаться скверной. По нашему настоянию полицейские внимательнее осмотрели квартиру Бошампа. И обнаружили кровь в сточном отверстии ванны. Чья она, мы не знаем.

– Вполне можно сделать предположения, чья; скорее всего, последнего квартиросъемщика, – сказала я.

– Предположения – да. Сказать с уверенностью – нет.

– Не могут полицейские провести тест на ДНК?

– И с чем сравнить?

– А-а-а, – протянула я. – Для идентификации с положительным результатом нужна ДНК Уилла, а ее негде взять, потому что его невозможно найти.

– Совершенно верно.

– Следы ее можно найти в его доме – в Торонто. Только имейте в виду, он уехал давно, и, кажется, Натали, его жена, после отъезда мужа практически продезинфицировала квартиру.

– Даже если сможем найти, что это докажет? – сказал Фергюсон. – Что у него шла кровь? Говорят, несчастные случаи происходят дома чаще, чем где бы то ни было. В конце концов разве у людей редко случаются порезы во время бритья? У меня, кажется, это самое обычное дело.

– Хотелось бы знать, ищу я живого человека или мертвого, – сказала я.

– Думаю, мертвого. Хотя не представляю почему, за исключением того факта, что его очень долго никто не видел. Если б я смог найти свидетельства того, что Уилл покинул Таиланд, то счел бы, что он скрылся умышленно, но мы навели справки почти на всех авиалиниях, и указаний на это нет.

– Но что могло случиться с ним?

– Мало ли что. Мы знаем, что он регулярно летал в Чиангмай. Может, пошел в холмы, заблудился и ходил, пока не свалился замертво. Или произошел несчастный случай – его растоптал слон…

– Слишком уже натянуто, – сказала я.

– Чиангмай вам не средний американский городок, – возразил Фергюсон. – В джунглях водятся дикие звери, и граница с Бирмой – не самое безопасное место. Там есть контрабандисты, наркодилеры, бандиты, всевозможные преступники и, в довершение всего, случаются перестрелки между двумя странами. Я не говорю, что произошло именно это. Однако здесь случается всякое, и не только в джунглях. Уровень преступности в Таиланде, в том числе и насильственных преступлений, гораздо выше, чем хотелось бы.

– Звучит все это ужасно, – сказала я. – Я проклинала его как беглого отца, а он, возможно, несколько дней перед смертью мучился в джунглях.

– Не следовало бы нагонять на вас страху, но нам нужно смириться с тем, что, вполне возможно, его нет в живых. Вот и все, что могу сказать.

– Пожалуй, – сказала я. – И все-таки, думаю, кто-нибудь должен знать, куда делся Уилл. Если поехал побродить по холмам, то где остановился? У него должна была быть какая-то база, хотя сейчас, говоря это, понимаю, что он мог взять рюкзак, выйти из отеля или ночлежки или чего там еще и не вернуться. Его бы никто не хватился. Какая тяжелая мысль, что человек может исчезнуть, и никто не обратит на это внимания.

– Может, позволите сменить эту тему на более приятную? – предложил Фергюсон.

– Пожалуйста, – ответила я.

– Приглашаю на особую вечеринку. Поскольку вы сейчас проживаете в Бангкоке, отказа не приму. Я устраиваю нечто вроде новоселья. Купил себе дом – для меня это большой шаг – и должен въехать послезавтра. В доме все еще беспорядок, но священнослужитель говорит, что это счастливый день. Возможно, вы не знаете, что здесь существую счастливые и несчастливые дни для переезда. И для всего прочего. Прибегают к очень сложным расчетам, чтобы определить наиболее благоприятный день, еще более сложным, чем расчеты, куда поставить домик для духа. Вы упустили это событие. Оно произошло до вашего приезда.

– С удовольствием приеду, – сказала я.

– Приедете? Правда? Замечательно. – Казалось, он удивлен тем, что я так быстро согласилась. – Послезавтра день переезда, и, готов дом или нет, я переезжаю. Атмосфера на вечеринке из-за состояния дома будет очень непринужденной. Если ваша племянница – Дженнифер, так ведь? – захочет приехать, буду очень рад. По такому случаю из Небраски прилетает моя тетя со своей лучшей подругой. Это милые старушки. Тетя воспитывала меня после смерти матери. Думаю, они вам понравятся, хотя обе, особенно тетя, время от времени путаются в мыслях. Я очень рад, что они в состоянии прилететь.

– Что принести? – спросила я. – Собственно говоря, что приносят в Таиланде на новоселье?

– Просто приезжайте. Церемония – я пригласил священнослужителя освятить дом – состоится под вечер, и вечеринка будет продолжаться до тех пор, пока все не сочтут, что с них хватит, и не разъедутся. Думаю, вы не сочтете себя моей парой для такого случая? – Должно быть, я колебалась чуть дольше, чем следовало. – Нет, конечно, – сказал Фергюсон. – Особенно если приедет Дженнифер, это будет неподобающе, так ведь? Вы приедете, правда, несмотря на мою бестактность?

– Приеду, – ответила я. – А пока что хочу попросить вас об одолжении.

– Просите.

– Мне нужен адрес художника по имени Роберт Фицджеральд.

– Стало быть, не сдаетесь?

* * *

Художник Роберт Фицджеральд жил на дереве. В буквальном смысле. В доме на дереве, разумеется, но все-таки я едва не упустила его из виду, высматривая нечто более близкое к земле. Я наверняка не нашла бы его, если б Дэвид Фергюсон по обязанности консульского служащего не разыскал Фицджеральда. Дерево, громадный баньян, видимо, когда-то росло в саду. Теперь оно высилось над гаражом.

Я нашла сой, а затем, пройдя по территории вата, или храма, и дом. Там было поразительно спокойно. На веревке, протянутой возле ряда домиков, сушились оранжевые монашеские тоги, молодая женщина уговорила меня купить у нее воробышка в бамбуковой клетке, чтобы я могла выпустить его и тем самым «приобрести заслугу». Улетающая птичка какнула мне на блузку. Надо полагать, мою заслугу это увеличило.

Калитка в изгороди вела к дому. Войдя, я первым делом увидела красивый домик для духа. Такие домики есть в большинстве тайских домов, они представляют собой защиту от чай, или духов, поселяющихся в них. В домике предположительно обитает Пра Пум, или владыка места. Этот был превосходным тайским домом в миниатюре. Горели палочки ароматных курений, их окружали очень красивые фигурки: крошечные лошади, слоны, колесница, корзины с фруктами, букеты цветов, вырезанные вручную из дерева с соблюдением малейших деталей. Каждая деталь было до того совершенной, что у меня прямо-таки захватило дыхание.

Все прочее было не столь очаровательно. Там висело несколько объявлений на английском и тайском языках. Тайского языка я не знаю, но английские были довольно резкими. Одно гласило: «Берегись собаки».Другое: «Нарушители границ владения будут привлечены к суду».Третье: «Частная собственность, вход воспрещен».

Когда я, подняв взгляд, увидела дом, он тоже оказался неприветливым. В основном он представлял собой большую платформу, окружающую большое баньяновое дерево. Ее поддерживали подпорки, но я не видела легкого способа подняться туда, там лишь висела веревка, доходившая почти до земли. Она выглядела недостаточно прочной, чтобы взбираться по ней, даже будь у меня такое желание, поэтому я просто дернула за нее. Наверху раздался звон колокольчика.

Никаких признаков собаки там не было, но сверху послышался голос, что-то произнесший по-тайски.

– Здравствуйте, – сказала я. – Мистер Фицджеральд?

– Что вам нужно? – прорычал голос среди листвы.

– Это Лара Макклинток, – сказала я.

– И что?

– А то, что я звонила вам по телефону. Вы мистер Фицджеральд, так ведь?

– Полагаю, вы хотите подняться, – произнес голос.

– Если желаете, можете спуститься, – сказала я. С моей точки зрения это было бы предпочтительнее, те дни, когда я лазала по деревьям, давно миновали.

– Не желаю.

Раздался скрежет шестерен, и лестница, очень похожая на судовые сходни, возможно, то были именно они, спустилась ко мне и остановилась над землей на демонстрирующем негостеприимство уровне.

– Ну? – послышался голос, – Влезайте.

Я влезла и оказалась в зале, открытой со всех сторон воздуху, потолок представлял собой полог из листьев. Пол был из прекрасно отполированных тиковых досок. У верха лестницы увидела пару обуви и, вспомнив тайский обычай, разулась. Половицы под моими ступнями были замечательно гладкими. Там стоял обеденный стол, четыре стула из тика и раттана, бамбуковый диван с розовыми и оранжевыми хлопчатобумажными подушками, тиковый столик. Вид, столь прозаичный с земли, сменился на этой высоте красивой панорамой клонга. Я видела, как по нему проплыла длинная лодка, волнуя воду у берегов узкого канала. Даже запах был чудесным, пахло цветами и свежими древесными стружками.

Там был еще один домик для духа, еще недостроенный, части его валялись по всему полу. На столике стояли аккуратными рядами крохотные фигурки животных. Я наклонилась над ними полюбоваться тонким мастерством.

Мистера Фицджеральда, если это был он, нигде не было видно. Однако я сразу же поняла, что это не тот Роберт Фицджеральд, который писал портреты. На стенде стояло несколько картин. На мой взгляд, это была живопись, которую любопытно разглядывать в картинных галереях, но вряд ли захочешь иметь дома. Там была подспудная ожесточенность, которую я нашла выводящей из душевного равновесия. На некоторых картинах резкие красные полосы уродовали красивые таиландские пейзажи. На одной тайский дом словно бы истекал кровью. Особенно беспокоящей была картина с глядящей с дерева парой глаз. Из одного глаза торчал нож. Я определенно попала не туда.

Звук шагов возвестил о появлении человека лет пятидесяти с рыжеватыми усами и волосами. Очень худощавого и, более того, слишком молодого, чтобы написать портрет Хелен Форд. Он ничего не говорил, только смотрел на меня.

– Кажется, я попала не к тому Роберту Фицджеральду, – неуверенно сказала я. – Я искала портретиста, который значительно старше вас.

– Значит, действительно попали не туда.

– Не знаете, где можно найти этого человека?

– Нет.

– В таком случае, сожалею, что отняла у вас время.

– Я тоже.

До чего ж любезным был мистер Фицджеральд.

– В таком случае я пойду.

– В таком случае идите.

Я повернулась, собираясь уходить, и заметила, что неповрежденный глаз на картине с ножом смотрит на меня. И решила продолжить разговор.

– Кто написал это? – спросила я, указывая на полотно.

– Мой отец.

– Можно с ним поговорить?

– Для этого вам потребуется медиум, – ответил он.

– Что? – спросила я.

– Он умер, – сказал мистер Фицджеральд. – В позапрошлом году.

– Ваш отец писал портреты?

– Очень давно.

– У вас сохранились какие-нибудь?

– Нет.

– Имя Уильям Бошамп вам что-нибудь говорит?

– Ничего особенного.

– Это да или нет?

Он не ответил.

– Послушайте, Уильям Бошамп мой коллега. Он исчез несколько месяцев назад, я пытаюсь найти его. У него есть жена и дефективный ребенок, им нужно знать, где он.

– Я не могу вам помочь, – сказал Фицджеральд.

– Не можете или не хотите? – спросила я.

Он не ответил.

– Что ж, тогда пойду.

Фицджеральд продолжал молчать. Я снова пошла к лестнице, тут сквозь листву проник луч солнца и образовал красивые узоры на полу. Я остановилась, любуясь ими, и подумала, что предпочла бы этот дом на дереве жилищу Чайвонгов. Решила, что человек, который живет здесь, который вырезал из дерева эти чудесные домики и животных, не может быть таким плохим, как кажется.

– У вас здесь замечательный дом, – сказала я. – Рада, что получила возможность его увидеть. И резьба ваша великолепная. Теперь о собаке. Она у вас есть?

– Собака? – спросил он.

– Которой нужно беречься.

Уголки его губ чуть изогнулись в улыбке.

– Да. Но, как у большинства собак, ее лай страшнее укуса.

– В таком случае, – спросила я, – как насчет чая?

– Чая?

На его лице появилось недоуменное выражение.

– Чая. Сухих листиков, которые заливают кипятком, чтобы получить напиток коричневого цвета.

Фицджеральд помолчал, очевидно, сбитый с толку моим подходом.

– Шотландское сойдет, оно тоже коричневое? – произнес он наконец.

– Конечно.

– Тогда пойдемте.

Он повел меня в своеобразную прихожую с древесным стволом внутри и деревянными стенками снаружи. Эта часть дома в отличие от залы была со стенами и затянутыми сеткой окнами. Сверху она была открыта воздуху, но я видела, что там можно натянуть для защиты брезентовый тент. Там была крохотная кухонька с очень маленькими пропановыми холодильником и плитой и открытыми посудными полками. Подальше находились ванная – я не представляла, как она действует – и комната, судя по виду, служившая кабинетом и спальней. Там были электрические провода, протянутые от столба в сой, на кухонном столе лежал сотовый телефон.

– Вы живете здесь или работаете? – спросила я.

– И то, и другое, – ответил он, доставая бутылку и два стакана.

– Как вы нашли этот дом? Или сами построили?

– Это была отцовская мастерская, – ответил Фицджеральд. Я тщетно ждала каких-нибудь подробностей. Их не последовало. Мы пошли с выпивкой в залу и молча потягивали виски. Я решила сама не нарушать этого молчания.

– Вам нравятся картины моего отца? – спросил наконец Фицджеральд.

– Даже не знаю, как ответить, – неторопливо произнесла я. – Он был необычайно талантливым художником, но, пожалуй, нужно сказать, я нахожу их слишком будоражащими, чтобы наслаждаться ими. Что с ним сталось?

– Он умер. Я же вам сказал.

– Нет, я имела в виду, что превратило его из портретиста в человека, видящего такие ожесточенные образы?

– Я сам ломал над этим голову, – заговорил Фицджеральд. – Не знаю. Он был вполне успешным. Его работы есть во многих галереях. А вот я неудачник. Пытался стать художником – не один год – но не достиг отцовского уровня. Я храню все его кисти и материалы. Не могу расстаться с ними, но они ежедневно напоминают мне о моей непригодности.

– Этот домик для духа вырезали вы?

– Я. Да, кстати. – Фицджеральд подошел к краю и посмотрел вниз. – Просто проверял, – сказал он, возвратись. – Их нужно ставить так, чтобы на них никогда не падала тень дома. Я изучил все очень старательно перед тем, как найти ему место вчера, но, сами понимаете, с домом на дереве есть определенные сложности. Я не хочу обижать чаи. Они могут принести большие неприятности. Не думал, что домик для духа вам понравится. Кажется, вы, когда звонили, сказали, что у вас есть магазин?

– Домик очень красивый. Не думаю, что там, откуда я приехала, на них существует большой спрос, но ваша резьба просто замечательная. Я могла бы…

– Не нужно говорить этого, – сказал он. – Это не имеет значения. Садитесь. Допивайте виски.

– Я все думаю о шахматных фигурах, – сказала я. – Когда смотрю на вашу работу. На ряды животных, колесниц и прочего. Мой муж Роб – он полицейский – любит играть в шахматы. Как думаете, смогли бы вы сделать набор фигур в тайском стиле?

– Наверно, смогу, – сказал Фицджеральд. И с минут молчал. Потом сказал наконец: – Слоны. Я могу вырезать слонов вместо коней. Возьму дерево разных цветов, красное и черное. Да, смогу. Говорите, вы хотели бы иметь такой набор?

– Да, – ответила я. – И не один. Несколько моих покупателей играют в шахматы, другие оценят красоту фигур, хоть и не играют. Подумайте над моим предложением.

– До этого вы задали много вопросов, но я не представляю, как вам помочь, – сказал он.

– Я разыскиваю Уильяма Бошампа. У него есть по крайней мере два портрета, написанных вашим отцом.

– Три, – сказал Фицджеральд.

– Три чего?

– Бошамп купил три портрета отцовской кисти. Все, что у меня было. Во всяком случае, все портреты. То, что осталось от других его работ, находится здесь. Много его картин есть в галереях, как я, кажется, уже говорил.

– Значит, вы знали Уилла Бошампа, – сказала я.

– Собственно говоря, нет, – сказал Фицджеральд. – Он лишь появился, купил несколько полотен и ушел.

– И вы не представляете, где он может сейчас находиться?

– Ни сейчас, ни в другое время, – ответил мой собеседник. – Бошамп заплатил наличными, ничего больше мне знать о нем было не нужно. Он дал свою визитную карточку. Могу поискать ее. По-моему, у него был антикварный магазин.

– «Антикварный магазин Ферфилда» на Силом-роуд, – сказала я.

– Да, вроде бы.

– Знаете, кто был изображен на портретах?

– На двух. Отец скрупулезно вел регистрацию. На одном – шотландец по имени Камерон Макферсон. На другом – его брат Дункан. Оба состоятельные торговцы, поселились в Таиланде после войны. Я навел справки.

– А третий? Знаете, кто та женщина на третьем холсте?

– Вы знаете?

– Знаю.

– Скажете мне? – спросил Фицджеральд.

У меня возникло искушение быть такой же скрытной, как он, но я смягчилась.

– Хелен Форд.

– Хмм, – промычал он.

– Знаете, кто она?

– Нет.

Я поколебалась, сказать ли ему, что его отец написал портрет жестокой убийцы, но решила не говорить.

– Я должен бы.

– Что должны бы?

– Знать, кто она. Странное дело. Мне пришлось согласиться с ним.

– Видите ли, – заговорил Фицджеральд, – судя по всему, отец был очень организованным. Я его почти не знал. Он и мать развелись, когда я был еще маленьким, и она увезла меня в Англию. До его смерти я не возвращался сюда. Но понятно, почему он был замечательным портретистом. Он работал и работал над портретами, пока не передавал сущность человека, не только внешний облик. Жаль, я лишен его таланта. Мне гены художника не передались.

– Но резьба у вас замечательная. Я никогда не видела ничего подобного.

Фицджеральд-младший явно страдал сильным комплексом неполноценности. Я сочла, сама не знаю отчего, что должна постоянно напоминать ему о его таланте. Он казался очень уязвимым, и я не могла противиться желанию относиться к нему по-матерински.

– Благодарю вас. Я веду к тому, должен признать, довольно долго, что отец вел очень тщательную регистрацию. Но я не смог найти ничего, указывающего, кто эта женщина. Пойдемте, покажу.

Он повел меня в комнату, которая выглядела одновременно спальней и кабинетом.

– Отец, мать и я жили, очевидно, в большом старом доме. Я не помню его совершенно. Был совсем малышом, когда мать увезла меня в Англию. Но отец проводил здесь почти все дни, иногда и ночи, – заговорил Фицджеральд. – Тут он работал. Установил мольберт в зале и там писал. Мать говорила, что поначалу многие приходили позировать. А здесь он хранил все записи. Сами видите, что я имел в виду, говоря, что он был очень организованным.

Он указал на довольно примитивный тиковый письменный стол с выдвижными ящиками и выдвинул один. Там были ряды разлинованных карточек с фамилиями, расположенных в алфавитном порядке, и, как я поняла впоследствии, с условной окраской по датам.

– На оборотной стороне портрета была дата « январь сорок девятого года». Я просмотрел все карточки сорок девятого, пятидесятого и за несколько лет раньше, – сказал Фицджеральд. – Теперь, когда вы назвали мне имя, поищу его. Видите, – сказал он через минуту, – никакой Хелен Форд.

– Поищите фамилию Чайвонг, – сказала я. – Просто для проверки.

– Чайвонг, – произнес Фицджеральд, перебирая карточки. – Да, вот они. Два портрета, один Таксина и Вирата Чайвонгов. Написан в сорок восьмом году. На другом портрете Саратвади и пятилетний Сомпом. Этот написан в сорок девятом.

Он протянул мне карточки.

– Я видела оба портрета. Они висят у Чайвонгов в гостиной. Стало быть, система вашего отца действует. Я обратила внимание, что ваш отец записывал на карточках и размеры портретов. Можете припомнить, какой величины был портрет Хелен Форд?

– Думаю, дюймов двадцать на тридцать.

– Как, по-вашему, Уилл Бошамп нашел вас?

– Это было нетрудно. Я давал рекламное объявление в «Бангкок пост». Бошамп казался приятным человеком. Дело было года два назад, вскоре после того, как я сюда приехал. Он пришел посмотреть на портреты потому что, по его словам, открывал магазин и заинтересовался, чем я могу располагать. Взял три портрета. Я смог сказать ему, кто изображен на двух, но не знал фамилии женщины. Бошамп сказал, что этот портрет ему очень нравится, видимо, он оставит его себе и попытается выяснить, кто она. Мне бы не следовало продавать ее портрет. Это одно из лучших полотен моего отца. Я почти не знал его и помню очень смутно. Он несколько раз приходил по воскресеньям, и только. В этих нескольких случаях, когда проводил время с ним, я находил его неприятным человеком. Это я к тому, что у меня не было сентиментальной привязанности к его работам. Однако теперь мне кажется, что я мало запросил. Вы и Бошамп – не единственные, кто интересуется этим портретом.

– А кто еще?

– Не уверен, что следует говорить, – сказал Фицджеральд.

– Я знаю, что им интересовалась Татьяна Такер. Она делает документальный фильм.

– Татьяна? Верно. Довольно привлекательная молодая женщина.

– Кто-нибудь еще интересовался?

– Да. Два раза звонил один мужчина, он не представился в отличие от вас, но описал портрет довольно точно. И приходила одна привлекательная тайка, тоже искала Бошампа и этот портрет. Вот только имени ее не помню.

– Вы мне очень помогли, – сказала я.

– Не представляю, чем, – ответил Фицджеральд. – Мне почти нечего вам сказать. Правда, у меня пока не было возможности заглянуть в отцовские дневники. Это вон те красивые тома в кожаных переплетах на полке: в каждом дневники за один год, много страниц аккуратного, убористого почерка. Отец вел их с сорок пятого по сорок девятый, потом перестал, но снова принялся вести примерно в шестидесятом году. Я думал, что там может быть что-то о том, кто эта женщина, но, знаете, после того как продал портрет, не видел в выяснении этого особого смысла. Правда, мне было любопытно, не был ли отец влюблен в нее. Не знаю, как отнесся бы к этому, поскольку она не моя мать, но портрет был очень красивым. Как-то трогал меня. Теперь, зная ее имя, посмотрю, не найдется ли какой-нибудь ключ. Скажите, как можно связаться с вами.

– Вы очень щедро потратили на меня время, – сказала я, записывая номер телефона в отеле. – Я прямо-таки завидую вашему дому, он мне очень понравился. Спасибо за виски и за то, что показали его.

– Благодарю, – сказал Фицджеральд. – Если хотите, приходите еще. Я помогу вам спуститься.

– Еще одно, – сказала я. – Вы говорите, что ваш отец передавал на портрете сущность человека. Каково ваше впечатление о сущности Хелен Форд?

– Интересный вопрос. Что сказать? – Он ненадолго задумался. – Дерзкая. Лучшего слова подобрать не могу.

* * *

Я спустилась с дерева, несколько удрученная своим визитом. Мне снова удалось узнать очень мало, кроме того, что Роберт Фицджеральд-младщий живет в тени своего талантливого отца, которого почти не знал. Я недоумевала, зачем он вернулся в Бангкок и, более того, решил жить в мастерской человека, которому так мучительно завидовал. Вряд ли я или кто-нибудь еще могли сказать ему что-то такое, от чего он почувствует себя равным отцу.

«Не завидует ли Чат, – вдруг подумала я, – своему отцу, весьма успешному бизнесмену?» Я знала Чата как молодого человека, с которым приятно общаться, почтительно относящегося к Дженнифер, мне и Робу. По словам Дженнифер, он был серьезным, спокойным, слегка важничающим, но решительным, с очень твердым сознанием того, что хорошо и что плохо. Завидует ли он успеху отца? И вырастет ли Толстушка с ощущением неполноценности, потому что ее мать – само совершенство?

И как в конце концов Натали будет управляться с дочерью, которая никогда не станет взрослой? Эта мысль привела меня к самому удручающему факту. Несмотря на все свои усилия, я нисколько не приблизилась к отысканию отца Кэтлин.

Когда я вернулась в отель, меня ждало еще одно сообщение на автоответчике от Дженнифер:

«Видимо, мы возвращаемся в Бангкок. Насколько понимаю, эта поездка была неудачной, хотя никто этого не говорит. До завтра».