Текст книги "Я не один такой один"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Залезаю в бельевой шкаф. Там только то самое одеяло, с хлоркой. Вытаскиваю его. Разворачиваю на кровати. Потом перекладываю на широкий подоконник правого окна. Пусть проветрится. Что ж от него так больницей пахнет? Сперли оттуда, что ли?

Лезу в нижние антресоли. Пусто. Пусто. Пусто. В последних какие-то тряпки. Не то для пола, не то для пыли. Драные, махровые. Похоже, когда-то были полотенцами.

Иду на кухню за табуреткой. Разглядываю по дороге пол. Все застелено линолеумом. На линолеуме нарисован паркет. Никаких уголков или бордюров. Просто отрезали куски и клеили на кривой цементный пол. Уже почти все отклеилось по краям. Только там, где мебель стоит, ничего не топорщится, а так по всему периметру линолеум задирается, как носы у любопытных карликов, когда мимо идет Мерилин Монро.

Возвращаюсь с табуреткой. Залезаю на верхние антресоли – там книги. Стопками сложены. Вытаскиваю одну – Достоевский. «Идиот». Читала когда-то давно. В юности. Лет семь назад. Смотрю другие. Обычный набор советской семьи. Карамзин «История государства российского», Дюма «Три мушкетера», Жорж Санд «Консуэло», «Графиня Рудольштадт», несколько бордовых с золотом томиков Пушкина, два бело-зеленых Алексея Толстого, «Молодая гвардия» Фадеева… Дальше мне лезть неохота. У меня дома в детстве был книжный шкаф с абсолютно аналогичным содержимым.

Переставляю табуретку, залезаю на следующие антресоли. Открываю и тут же захлопываю. Внутри детские игрушки. Старые, советские. Успела разглядеть только оранжевую неваляшку с белым пластиковым жабо вокруг шеи. У меня тоже такая была. Нет. Здесь я рыться не буду.

С тяжелым сердцем открываю последние дверцы. Пусто… Хотя… Приподнимаюсь на цыпочках и вижу в дальнем углу какой-то предмет. Не то шкатулка, не то книжка. Спрыгиваю с табуретки так быстро, будто нашла клад, несусь в прихожую, там на гвоздике висит длиннющая ложка для обуви с головой лошади на конце. Хватаю ее. Влезаю обратно на табуретку. Подтаскиваю предмет к краю.

Это фотоальбом. Очевидно, новый. Набит фотографиями целиком, и еще пачка просто вложена.

С нетерпением, но бережно несу обнаруженное богатство к столу, поближе к лампе. Собираюсь уже начать смотреть, потом вспоминаю, что надо бы налить, принести сигареты и пепельницу.

Откладываю пачку разрозненных фотографий в сторону. Открываю альбом. На первой странице мужчина с веселым пьяным лицом держит на руках голую девушку. То есть из одежды на ней только очки и туфли. С любопытством переворачиваю страницу. На следующем развороте трое голых мужчин сидят в сауне, а на коленях у них опять-таки голая девушка, размахивающая веником. С другой стороны две женщины в душе радостно смеются и машут руками, чтобы их не фотографировали. Разумеется, тоже голые.

Интересно, чей это альбом? Вряд ли той Тамары, чья кружка стоит в серванте. На следующем развороте бородатый мужчина в очках и дорогом костюме танцует вокруг обнаженной хохочущей блондиночки, которая машет в его сторону елочной мишурой. Рядом фотка с тремя одетыми женщинами, они сидят за столом и держат в руках пластмассовые стаканчики. В одной из них я узнаю блондиночку. Если бы не предыдущая фотография, можно было бы решить, что это фото со дня рождения в каком-нибудь торговом офисе средних размеров. Приглядываюсь – нет, не все в этой картинке гладко. На самом деле две женщины держат в руках только стаканчики, а у третьей в одной руке стаканчик, а в другой малиновое, внушительных размеров дилдо.

На следующем развороте женщина лет тридцати пяти стоит раком на диване и улыбается двум мужчинам – голым мужчинам средних лет, один с брюшком и лысый, другой худощавый, с постным благообразным лицом. Мизансцена сильно напоминает встречу двух вежливых людей перед дверью. С другой стороны, на подлокотнике, вполоборота к остальным, сидит скучающий господин с седыми висками, в рубашке с галстуком, и ласково на них смотрит.

Смотрю остальные фотографии. Постепенно начинаю запоминать и узнавать участников. Всего на снимках в разных комбинациях и позах примерно тридцать счастливых людей и еще человек двадцать обалдевших проходных персонажей. Я узнаю господина с бородой, юношу с постным лицом ботаника, блондиночку, женщину с немного лошадиным лицом, молодую женщину с короткой стрижкой и лицом офис-менеджера, человека, который на всех снимках закрывает лицо рукой, высокого небритого мужчину, похожего на сову, которую вытащили из дупла в полдень…

Общий характер кадров – будто сценарием для корпоративного праздника выбран бал Воланда. Обычные люди, которых можно встретить где угодно – на улице, в офисах, государственных учреждениях, кофейнях, книжных магазинах, они танцуют, занимаются сексом, просто пьют чай на кухне, водят хоровод вокруг целующейся обнаженной пары… Обычные мужчины, обычные женщины в возрасте от двадцати до примерно сорока пяти, в разных банях, где-то на природе, в квартирах и ночных клубах – веселятся, целуются и занимаются сексом с улыбкой! Всем своим видом говоря, что это для них так же просто и естественно, как дышать!

Мужчина лет сорока, в синей майке и костюмных брюках, в его лице и во всем облике что-то беззащитно-детское, стоит на коленях перед женщиной в голубых кружевных трусах, держит ее за руку и что-то проникновенно говорит.

На кухне стоят несколько мужчин, улыбаются и пьют вино. На заднем плане еще один, в черной рубашке и спущенных брюках, занимается сексом с девушкой, сидящей на подоконнике.

Крупный план – женщина сосет чей-то член, вокруг танцующие люди. Некоторые из них голые.

Женщина в коротком платье с радостным визгом бегает по краю маленького бассейна, откуда на нее брызгаются четверо мужчин.

Я лихорадочно разглядываю фотографии, пытаясь понять – кто эти люди? Точнее, кем они могут быть? Это так меня захватывает, что я начинаю просматривать снимки не то по третьему, не то по четвертому разу, жалея, что нет увеличительного стекла. На одной из фотографий мужчина и женщина занимаются сексом в прихожей, у стены. Рядом вешалка, ломящаяся под тяжестью верхней одежды. Одежда самая разная – простенькая, видавшая виды темно-синяя с бордовым кантом курточка поверх роскошного белого норкового манто. Плащ из крокодильей кожи рядом с драным грязно-голубым пуховиком. Старое драповое пальто на одном крючке с модельной сиреневой дубленкой. Внизу стоят три чемоданчика с ноутбуками и горные лыжи в чехле. Целый угол заставлен обувью. Пытаюсь посчитать количество пар. В кадр попало пятнадцать. Из них десять – мужские ботинки. Модные узконосые, сверкающие даже в полутьме, рядом со стоптанными «экко» на толстой тракторной подошве. Женские сапоги под белую змеиную кожу заваливаются на грязные кроссовки.

Из всего этого можно сделать вывод: собрались люди настолько разные, что я вообще не могу представить, как они могли встретиться и настолько близко сойтись? Хотя это, блин, наверное, несколько не те слова…

Наливаю еще вина в опустевший стакан.

Выпиваю половину. Картона уже не чувствую. Язык постепенно немеет.

Начинаю ходить по комнате, туда-сюда. Возвращаюсь к столу, вытаскиваю сигарету, прикуриваю. Снова начинаю ходить по комнате, как зверь в клетке. Что за напасть? Только етитская сила вроде этого фотоальбома может удержать меня за столом. А работа – нет. Я сижу минут пять, потом залезаю в интернет и начинаю с маниакальным упорством читать чужие дневники и переписку. Я хочу понять, что есть у этих людей такого, чего нет у меня? Я пытаюсь понять, чем вообще живут люди? Словно я долбаный марсианин, прилетевший на эту планету и пытающийся понять, что для ее жителей является самой высшей ценностью.

Кстати, как-то раз, лежа и глядя в потолок, стараясь глубоко дышать, чтоб выпитое не лезло обратно, я всерьез почувствовала себя пришельцем, чей корабль безнадежно сломался. Вроде как я тут в вынужденной посадке. Посылаю сигналы, чтоб меня забрали, но эта планета в стороне от общих торговых путей. Что-то побудило меня забраться в глушь Вселенной… Наверное, я какой-то неправильный марсианин, ищущий уединения. А точнее, марсианский лузер, сбежавший от жизни. Так вот, брожу я по улицам, смотрю ящик, слушаю разговоры. И все сводится к одному – к сексу. Я пытаюсь понять, что же это за ритуал такой? Им расплачиваются за услуги, его предлагают самым любимым людям, им выражают симпатию, он помогает продавать товары и услуги, его можно купить, продать, обменять…

А у меня этого нет.

Нет единой валюты человечества.

Да, пожалуй, вот что отделяет меня от всех остальных людей.

Формально мы с Сергеем были женаты пять лет. Фактически – те недолгие два месяца, перед зачатием Мити.

Мой муж не любил секс. Возможно, он не любил его только со мной. Не знаю, не берусь гадать. Я не нахожу ответа на вопрос, почему здоровый молодой мужчина избегает секса. Почему его от секса тошнит.

«Ты хотя бы понимаешь, насколько я устаю? Каких сил мне стоит поддерживать такой уровень жизни? Я не то что заниматься сексом не хочу, я о нем думать не могу!»

И это при том, что главным критерием отбора будущих звезд для Сергея является «секси» или «не секси».

«Секс хорошо продается. Люди хотят покупать секс».

«Ты должна сублимировать свои желания. Любое желание – это сила».

«Если бы ты все свои переживания направляла в работу, не было бы уже ни единого человека, который бы о тебе не знал».

Я наливаю себе не знаю какой по счету стакан, отпиваю глоток и прыскаю со смеху. Вот бы Сергей увидел эти фотографии! Интересно, что бы он сказал? А я, кажется, даже знаю. Что на них толпа неудачников, у которых есть свободное время, но они по тупости своей и некультурности не могут выдумать другого развлечения, кроме секса. Надо же чем-то себя занять, чтобы со скуки не сдохнуть. Вот примерно такая была бы произнесена тирада. Еще бы он, конечно, презрительно кривился, всем своим видом выражая отвращение.

А мне эти люди нравятся!

За них надо выпить.

«Ты никогда ничего не достигнешь, потому что не умеешь сосредотачиваться».

Ложусь в постель и мысленно прижимаюсь лбом к теплой, напряженной как камень спине мужа.

– Сделай мне массаж, – бурчит он, подставляя свои одеревенелые мышцы.

Я делала ему массаж, ночь за ночью, а потом прижималась к нему всем телом в надежде, что сегодня… И каждый раз он крепко засыпал, а я некоторое время ворочалась рядом, репетировала гневный разговор о том, что я человек и у меня есть определенные потребности. Кроме того, я его люблю и желаю хотя бы так это выразить, потому что не могу принести ему стабильный доход, не могу помочь в работе, вот только Митя…

Опять приступ тоски. Неодолимой тоски, которую хочется вырезать из груди ножом. Выковырять ногтями, без всякого наркоза. Если бы так можно было от нее избавиться, клянусь, я бы не задумываясь это сделала! Это когда на каждом вдохе и выдохе невыносимо больно. Болит каждая клетка в теле. Тяжесть в глазах. В носу. Хочется кожу с себя срывать, лишь бы от этого чувства избавиться.

Поднимаюсь с кровати. Плетусь к столу. Наливаю вина. Закуриваю сигарету. Некоторое время сижу на стуле, покачиваясь вперед-назад.

По щекам слезы текут.

Форум «Обо всем остальном»

04:57 вторник

Тема: «Брак»

Jessi:

Чем, по-вашему, можно заменить институт брака? Время идет, а семья остается. Ничего лучше люди пока не придумали. Или есть какие-нибудь мысли?

Libertine:

Мысль есть, и вот какая.

Современная форма семьи предполагает, что женщина получает право полного контроля над жизнью своего мужа. Она вмешивается в его дела, присваивает его доход, ограничивает его свободу. И все это без каких бы то ни было обязательств со своей стороны – сексуальных и материальных. Так что я предлагаю заменить институт брака взаимной проституцией. С договором обмена услугами сексуального и бытового характера либо предоставления их за плату. Договор взаимной проституции не обязывает стороны хранить друг другу верность и может быть прекращен посредством подписания компенсаторного пакта.

Кот-баюн:

Ясно, что мы живем в эпоху кризиса брачно-семейных отношений, но признавать правоту подобных экспериментов было бы просто преступно.

[+++]

День. Или утро?

Звонит телефон. Он подпрыгивает на столе и настойчиво требует, чтобы я вылезла из-под хлорного больничного одеяла и ответила кому-то.

Фиг. Не вылезу. Я лежу, притаившись под одеялом, как кролик в валежнике. Если бы было возможно всю свою жизнь провести под одеялом, не выходя оттуда совсем, – пожалуй, я бы так и сделала.

Во рту будто курятник. Мерзко и сухо. Хочется пить. Надо дойти до крана. Заодно посмотреть, кто мне там звонит. Лицо опухло так, что с трудом удается веки разлепить. Когда же я сдохну?

Мобильный перестал надрываться. Зазвонил городской. Убогий зеленый дисковый аппарат, висящий на стенке в прихожей. Надо выдернуть его вилку из сети навсегда, заменив кабелем модема.

Это может звонить только один человек – квартирная хозяйка. Милая старушка, обитающая где-то далеко-далеко, то есть в пригороде, Нина Петровна. То есть чашка в серванте не ее. Интересно, как ей досталась эта квартира и кто в ней жил раньше? Похоже, она весьма неплохо живет на доходы от сдачи городской жилплощади. Когда мы впервые встретились, Нина Петровна ждала меня с агентом на кухне. Батареи были выключены, поэтому она не снимала колоссальной нутриевой шубы, оборачивавшей ее гигантское колышущееся тело со всех сторон на манер мехового абажура. Щеки Нины Петровны стекали на воротник. Нарисованные черные брови и красные, сморщенные в точку губы казались головками кнопок, которыми кожа лица пришпилена к черепной коробке.

– Квартира нуждается в ремонте, – пробасила она, – поэтому и сдается так дешево.

То есть разом отсекла все возможные претензии по поводу допотопных кранов с одной холодной водой и сыплющейся штукатурки.

Я подумала, что сдается эта халупа ни фига не дешево, но говорить не стала. Мне было все равно где начинать новую жизнь или заканчивать старую – как получится.

– Прежний жилец задерживал оплату, я подождала неделю и попросила его съехать, – продолжала излагать правила проживания хозяйка. – У меня хорошая интуиция, и я вижу, когда у человека временные затруднения с деньгами, а когда у него их просто нет. Так что у меня к вам убедительная просьба: платить вовремя. Честно говоря, я сразу подумала, как только увидела вашего предшественника, что допускаю ошибку. Но тогда был не сезон, а мне были срочно нужны деньги. Он же предложил заплатить за несколько месяцев вперед. Сказал, что ему просто нужна квартира для свиданий. Надо было мне еще тогда отказать ему. Разве порядочный человек станет заводить съемную квартиру для свиданий?

Нет, порядочный человек, конечно, будет водить всех к себе домой.

В общем, вот такой у нас был разговор. Вернее, монолог Нины Петровны, который я не знала как прервать. Нина Петровна искренне верила, что делает мне большое одолжение, сдавая свою квартиру, и бороться с этой верой было очевидно бессмысленно.

Так вот, в данный момент Нине Петровне вдруг захотелось мне что-то сказать.

Я добрела до телефона, мучительно заставляя себя делать каждый шаг.

– Алло.

– Это квартирная хозяйка, – деловито произнесла Нина Петровна, – прежний жилец там что-то забыл, – эта фраза вышла у нее брезгливо. – Его зовут Михаил. Он зайдет сегодня вечером, в районе десяти часов, чтобы забрать. Будьте, пожалуйста, дома.

Охренеть. А если бы у меня свидание было?

– Угу.

Все равно у меня свидания нет.

Внутри шевельнулось подозрение. Учитывая, что в невротическом приступе я обшарила квартиру сверху донизу… Единственным явно инородным телом в ней был этот фотоальбом!

Мысль, что я увижу человека, который, возможно, сможет объяснить, что все это значит, серьезно взбодрила. Утреннее похмелье как рукой сняло. Только пить по-прежнему хотелось. Трясущейся рукой взяла коробку с вином и выцедила остатки в чашку. Выпила. Стало чуть легче. Подобное лечится подобным. Кто сказал, не помню.

От рассеянности включила телевизор. Первый раз с момента появления в этой квартире.

– Я хочу обратиться ко всем молодым людям, – вещал довольно потасканного вида молодой человек с коричневыми кругами вокруг глаз и гнойно-прыщавой кожей, – где бы вам ни выдался случай, когда бы это ни происходило, занимайтесь случайным сексом с незнакомцами. Не важно, кто и что про вас подумает. Живите полной жизнью, – тускло пожелал он мне с экрана.

Выключила телевизор.

Нет, лучше, пожалуй, пить запоем, чем его смотреть.

[+++]

Шляюсь по улицам. Заглядываю в витрины. Присаживаюсь на скамейки. Дышу. Пытаюсь читать книгу. Взгляд проскальзывает по строчкам, будто текст отделен от меня невидимой эластичной пленкой. Буквы рассыпаются и разбегаются, не давая себя прочесть. Тупо смотрю на пятую страницу. Закрываю книгу, убираю в сумку. Иду дальше. Без цели. Лишь бы двигаться. Лишь бы не сидеть дома один на один со своими мыслями.

Странное состояние. Не могу сидеть в полном одиночестве, но и говорить ни с кем тоже не хочу. Поэтому таскаюсь как сомнамбула по центральным улицам, торговым центрам, кинотеатрам, лишь бы дотянуть до вечера.

В десять придет «мой предшественник». Человек, которого неведомые житейские бури закинули в ту же самую точку пространства, что и меня, но он в ней не задержался. К этому времени мне надо быть в относительно вменяемом состоянии, чтобы хоть небольшой шанс был на разгадку тайны.

Детектив, е-мое!

В урне валяется глянцевый журнал. Сверху название статьи: «Шесть шагов к идеальному телу». Гыгыгы. Я тоже могу такую статью написать. Про шесть шагов.

Сначала я все ждала, пока начнется моя жизнь. Ходила в школу, где меня учили чему-то, что мне должно было пригодиться. Когда Сергей начинал рассказывать мне, какая я бесполезная, знание тригонометрии не помогало. И знание литературы тоже. Помогал только долгий опыт жизни с моей мамой. Я вышла замуж за точную копию своей матери. Интересно, как этот комплекс называется?

Сначала я жила не задумываясь. Находилась в полной уверенности, что вся эта мутота однажды закончится и начнется настоящая жизнь, где все будет хорошо и правильно. Рядом со мной окажутся любящие и любимые люди, я сама стану похожа на менеджеров из рекламы – сияющих и счастливых, как поросята, от своей любимой работы, займусь фитнессом, и мне будет вечно «как будто двадцать». То есть выглядеть буду на двадцать, а понимать мир сообразно биологическому возрасту.

Веришь в это, веришь, изо всех сил стараешься поддержать свою веру, покупая деловые журналы и с умным видом читая статьи по своей профессии. Читаешь биографии известных людей, которые бились-бились и чего-то добились. Ведешь беседы с друзьями, намечая пунктиром себе этапы – машина-квартира-дача. С тихой потаенной завистью слушаешь тех, кто по этому этапу уже идет.

Шаг первый: тревога.

Однажды раздается первый звоночек. Появляется смутное чувство тревоги – а что, если вот эта убогая снятая квартирка, временная, «для денег», работа, непонятные, балансирующие на грани разрыва отношения людей, которым вместе скучно, а врозь страшно, – и есть твоя настоящая жизнь?

Шаг второй: отрицание.

Сначала начинаешь отбрыкиваться от этого. Рыться в строительных журналах, лихорадочно строя планы приобретения собственного жилья. Как полоумный пожираешь статьи про ипотечные кредиты, долевое строительство, изучаешь «аналитику вторичного рынка». Начинаешь рисовать и даже строить в «экселе» заведомо бессмысленные таблички – сколько тебе надо накопить, сколько отложить, какой минимум оставлять на жизнь. Попутно устраиваешь романтические вечера и пишешь стихи обалдевшему от неожиданности партнеру. Лежишь с ним в постели, прижимаясь, как замерзающая собака к крышке канализационного люка, под которой есть теплый пар. Куришь, лежа на спине и выдыхая дым в потолок, совсем как герои мелодрам… И пытаешься убедить себя или по крайней мере не дать себе сомневаться в том, что вот твоя жизнь, и есть у нее будущее. Есть! Есть! Есть…

А потом – бах, и не получается.

Шаг третий: осознание.

Некоторое время ты стараешься не замечать свершившегося. Да, сраная квартира, сраная работа без всяких перспектив, трудовой тупик, отношений этих больше не хочется, а хочется совсем других, но этих самых «других» таким неудачникам, как ты, не полагается. Чтоб тебя любили, надо быть достойным любви. А ты достоин? Ну так что, если честно?

Шаг четвертый: растерянность.

В груди появляется боль. Не физическая. Просто тяжесть, когда хочется вдохнуть полной грудью, но никак не получается.

Ты слоняешься по улицам без цели и средств. Подолгу сидишь в кафе над чашкой остывшего кофе, потягивая сигарету. Смотришь на людей и пытаешься понять, почему они живут, а ты не можешь? Почему тебе никак не начать?

Ты не можешь уснуть. Крутишься в кровати, которая ночь от ночи становится все более неудобной. Ненавидишь свою подушку. Утром тебе ломит шею и плечи. Ты сидишь перед телевизором и пьешь вечерами, потому что пока не выпьешь – не уснешь.

Шаг пятый: отчаяние.

Наступает странное пограничное состояние – ты не можешь быть с людьми, но не можешь и без людей. Ты все больше отдаляешься от своих старых знакомых, школьных друзей. Потому что у них в отличие от тебя все ладится. Вернее, они тоже неудачники, у них дурацкое жилье и дурацкая работа, но они почему-то счастливы тем, что имеют. Это бесит. Откуда в них столько уверенности? Почему они ни в чем не сомневаются, просто делают, что должны делать, и все? Родители не в счет, потому что от них ты отдалился давным-давно. Новые знакомые появляются каждый день, как бабочки-однодневки, чтоб исчезнуть навсегда в течение этих же суток.

Бродишь по улицам и торговым центрам. Рассматриваешь лица. В этот момент у тебя могут появиться странные друзья – наркоманы, проститутки, бомжи. Неудачники, дошедшие до точки.

И вот однажды утром, просыпаясь, ты видишь свою загаженную конурку в лучах яркого, пробивающегося сквозь шторы солнца. Вспоминаешь, что ты делал вчера… И тебе становится мерзко. До такой степени мерзко, что отдал бы жизнь, лишь бы ничего этого не было.

Шаг шестой: безысходность.

Ты сидишь на краю кровати, обхватив голову руками, и не можешь пошевелиться от тяжести навалившегося осознания – ВОТ ЭТО И ЕСТЬ ТВОЯ ЖИЗНЬ.

Она не станет другой, потому что у такого, как ты, другой жизни быть не может. Таким, как ты, другой жизни не полагается, потому что нет в тебе чего-то такого, что есть в людях, живущих той, другой жизнью. От этого чувства хочется выть и плакать, но ты уже не можешь, потому что все слезы уже выплаканы и вся обида уже выговорена случайным знакомым – вместе с надеждой. С тобой остается только горькое, саднящее чувство безысходности. Невозможности что-либо изменить.

Наваливается усталость. Такая усталость, какой ты не знал никогда в жизни. Когда все, на что тебя хватает, – это лежать, глядя в потолок, и репетировать собственную смерть. Страха нет. Кроме усталости ничего нет. Смерть видится абсолютным благом. Избавлением от страданий. В жопу все.

Примерно в таком состоянии я встретила Сергея. Вцепилась в него, как в спасательный круг. Мне нравилась его здоровая злость, его жажда побеждать, его насмешливое, надменное отношение к людям. Спортивный азарт в желании скормить пиплу что-нибудь вроде «твои глаза напротив, оуо, ты не против, оуо, этой ночью сделать так – е! е! е!» По мнению Сергея, скормить пиплу что-нибудь другое дорого, трудно, а главное – незачем, потому что у людей комплексы начинаются от всего, что превосходит их уровень индивидуального развития.

Мы познакомились в клубе, на тусовке для своих, которую устраивала звукозаписывающая компания, с которой Сергей работал тогда. Меня туда занесло случайно вместе с журналисткой, которая собиралась «адаптировать» некое американское фэн-шуй-руководство о том, как расставлять мебель в доме. «Адаптировать» – значит перевести, насытить фразочками типа «в правильно стоящем шифоньере никогда не заведется моль, зато заведутся любовники, спрятанные от мужей», и с чистой совестью выпустить эту «адаптацию» под своей фамилией без всякой ссылки на права настоящего автора. Если вам будут говорить, что американская литература тупая – не верьте. По-настоящему тупой она становится только после адаптирования.

Сергею только-только исполнилось тридцать. А он до сих пор был на подхвате. Во всем его существе сквозила отчаянная злость нападающего хоккейной команды, что продувает «четыре-ноль» в последнем периоде. Быстрый взгляд исподлобья, лихорадочный блеск в глазах. Дерганые, быстрые движения. Торопливая речь. Он был похож на свернутую пружину, что вот-вот выстрелит, и от этого решающего выстрела будет зависеть все. Его задвинули работать с «электронщиками», находить талантливых музыкантов, способных делать электронные подложки, обработки, интересное оригинальное звучание. А Сергей взялся делать из них сольный проект. Ему отказывали, ему говорили, что это не пойдет, сами будущие звезды брыкались как могли. Но Сергей стиснул зубы, сжался в комок и продолжал пробивать свою тему. По этой причине он оказался на одной вечеринке со мной. Ждал одного из менеджеров компании звукозаписи, чтобы сунуть ему диск.

Несмотря на всю разность наших характеров, мы в тот момент находились на одной волне. На волне дикого отчаяния и страха перед последней чертой. Еще один шаг – и, если он будет неверным, ты вылетаешь в аутсайдеры, откуда путь только вниз. Либо «застыть» – жизнь превратится в один бесконечный день сурка, когда каждый последующий день похож на предыдущий как две капли воды. Один и тот же уровень, одни и те же обязанности в течение долгих, долгих, долгих лет.

Поэтому в тот день мы с Сергеем, два отчаявшихся, злых, усталых человека, почувствовали друг друга. Нас притянуло друг к другу мгновенно.

Через два часа мы уже оказались в постели и занимались сексом так, будто хотели влезть в шкуру друг друга. Мы прижимались, кусались, терлись как одержимые, оставляя на коже ярко-красные полосы и пятна.

А вскоре поженились в безумной надежде открыть новую главу в своей жизни. Вернуться к исходной точке, когда кажется, что вот-вот начнется новая жизнь, вот-вот все случится по-настоящему.

Сергей прекратил свои отчаянные попытки сделать что-то искусственное. У него обнаружился талант находить в куче дисков именно те, которые с радостью подхватывают люди и начинают напевать этот мотив. Причем то, как он это определяет, – абсолютная тайна. Веселенькие мотивчики со словами без претензий. «Ты меня бросил, ай-яй-яй, ты негодяй, ай-яй-яй, а я все равно, ой-ей-ей, хочу быть твоей одной».

«О том, что людей действительно волнует, они предпочитают говорить с юмором и глупым смехом. Потому что если они задумаются об этом всерьез – то станут как ты».

«Давай, давай, догоняй. Если ты меня не догонишь, у нас не получится хорошей семьи. Мы должны быть на одном уровне».

«Ты только о сексе думаешь. Может, тебе попробовать заняться этим профессионально? Не куксись. Я шучу. Ты ничего не умеешь делать профессионально. Ты любитель по природе».

Благодаря человеческому желанию отвлечься от неприятных мыслей Сергей пошел в отрыв.

«Ты думаешь, мы продаем музыку? Нет. Мы продаем успокоительное. Чтобы человек в машине слушал радио или диск и ни о чем не думал. Никаких мыслей больше в его голове не помещается. Думаешь, почему все, кто хочет втиснуть людям какую-то мысль, терпят неудачу? Потому, что люди устают даже от своих собственных мыслей. Они мечтают о растительной жизни, чтобы пить, есть, жить и ни о чем не думать».

Я же так и осталась топтаться на месте. То есть сначала хваталась за сложные переводы, пыталась состояться в литературном «адаптировании». Гыгыгы. По правде сказать, это мало отличалось от того, чем я занималась раньше и занимаюсь теперь. Разве что мне приходилось общаться с людьми, которых плющило от сознания собственной принадлежности к вечному.

«Какая тебе разница, что делать? Просто делай это хорошо, и к тебе потянутся».

Мои шесть шагов пошли на второй круг. Тревога, отрицание, осознание, растерянность, отчаяние, безысходность.

На стадии отрицания родился Митя.

Тогда у меня впервые за всю жизнь случился бунт. Я хотела заниматься им сама. Я никого к нему не подпускала. Я хотела непременно сама делать ему массаж, кормить, переодевать, купать – делать все-все. Я все исправлю, я не буду как моя мать, я буду другой матерью, я смогу победить сидящий во мне стереотип семьи…

«Ты не должна делать все сама. Ты не должна зацикливаться на ребенке. Ты не должна погружаться в это с головой, потому что однажды вынырнешь и начнешь обвинять его в том, что он забрал всю твою жизнь».

Вообще-то я не просто так убежала из дома. Этому кое-что предшествовало.

Митя был в плохом настроении. Он бросался кубиками, швырял книжки и на все говорил: «Нет!» Я хотела его покормить. Посадила на высокий стульчик. Он стал бить по нему ногами, а потом начал раскидывать макароны вокруг.

– Митя, прекрати! – вырвался у меня горловой рык. Ладонь шлепнула по столику с такой силой, что Митина тарелочка, синяя с божьими коровками, подскочила и перевернулась.

Митя застыл, в ужасе глядя на меня, и я замерла. Я узнала голос собственной матери и поняла, что не знаю, как вести себя иначе. Он будет шуметь и не слушаться, я буду кричать. Он будет плакать, я от бессилия бить его, чтобы он перестал. Потому что я не знаю, как по-другому. Не умею! Так обращались со мной мои собственные родители. Еще они часто говорили: «Если бы не ты…» Если бы не я, они могли бы ходить в гости и театр. Если бы не я, у них бы не было необходимости завозить меня к бабушке по дороге на море. Если бы не я, им бы не надо было после работы тащиться на родительское собрание. Если бы не я, у них бы оставалось больше денег на модную одежду. Если бы не я, матери бы не пришлось иссекать лишнюю кожу у себя на животе и подтягивать себе грудь. Если бы не я, не я, не я!

Во всех этих фразах сквозило одно: «Не живи!» Нескончаемый поток обвинений, которые они произносили, не задумываясь, как должное: «вечно ты растешь…», «все дети как дети, а ты…», «оставь меня в покое, я пашу на тебя как лошадь…» Этот посыл усвоен мной слишком хорошо. Эти интонации до сих пор звенят у меня в ушах. И я не знаю других. Вот почему мне лучше держаться подальше от Мити. Ведь мои родители вели себя так не потому, что были уродами, а потому, что сами не знали другого обращения. Они очень гордились тем, что меня не бьют. Все остальное пришло «из глубины веков». Поколение за поколением вырастало на этих угрозах. «Ах ты дрянь!», «Если бы я знала, что ты такой, никогда бы тебя не родила!», «Второго?! Ну уж нет…» Этот круг надо разорвать.