Текст книги "Мой ангел (СИ)"
Автор книги: Лилия Дворянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– 25-
Забрав в архиве очередной ответ на запрос, Дмитрий расположился в своем автомобиле и начал читать. На этот раз в документе было следующее:
Карл Фридрих фон Кош, родился в 1898 году в Санкт-Петербурге, в семье купца второй гильдии Витольда фон Коша. Национальность – немец. Преподавал в городской гимназии историю и немецкий язык, увлекался живописью. В 1923 году женился на дочери аптекаря Аиде Вейгер, 1900 года рождения. Немке. В 1924 году у них родилась дочь Софья, которая умерла в возрасте 4 лет от воспаления легких, в 1929 году родилась вторая дочь Ирма.
В 1941 году Карл фон Кош оставил семью в Ленинграде, перебрался в Ленинградскую область и перешел на сторону немцев, числился сотрудником Гатчинского СД под фамилией Кохель.
Супруга скончалась в марте 1942 года от сыпного тифа. Дочь Ирма была эвакуирована с другими детьми, оставшимися без попечения родителей, в апреле 1942 года в Краснодарский край, погибла от бомбежки эшелона по пути следования, в результате авианалета.
Карл Кош-Кохель арестован и расстрелян в 1948 году.
Остальная информация оказалась засекреченной.
– И это все? – разочаровано подумал Дмитрий, пробежав глазами листок еще раз, – Если все умерли, то кому понадобились его картины? А может дело не в картинах? Тогда в чем?
Он закрыл глаза, откинулся на спинку водительского сидения и, вытащив из ворота, цепочку с маленьким крестиком, покрутил его между пальцев и мысленно произнес:
– Если я не распутаю это дело, то, как посмотрю в глаза Мите и Геле. Ох, Геленька, помоги мне.
Шел седьмой месяц блокады Ленинграда. Больных было много, свободных мест в госпитале уже не оставалось. В инфекционном отделении больные лежали рядом с умершими, которых не успевали уносить.
По коридору сновали санитарки в белых халатах, старшая медсестра раздавала указания хмурым пожилым мужчинам с носилками:
– Из третьей заберете двоих, из пятой еще одного.
До нее доносился громкий разговор из-за одной запертых дверей. Вслушиваться она не стала, времени на это не было.
– Я хирург, понимаете хирург, – доносился из кабинета главного врача возмущенный мужской голос, – я не инфекционист, не терапевт. Отправьте меня на фронт, там я большую пользу принесу, чем здесь.
– Дорогой, мой, Николай Сергеевич, – устало ответил ему второй мужской голос, – Вы, прежде всего врач, а у нас и так специалистов не хватает. Поэтому мы все делаем одно общее дело – спасаем наших пациентов. Ну, хорошо, – выдохнул усталый голос, – еще пару месяцев, а там посмотрим.
Дверь резко распахнулась и из кабинета стремительно вышел среднего роста жилистый мужчина тридцати с небольшим лет в белом халате и шапочке. Широко шагая, он быстро шел по коридору. На пороге третьей палаты, где лежали больные сыпным тифом, в его рукав вцепилась девочка-подросток лет двенадцати или тринадцати:
– Доктор, пожалуйста, спасите мою маму, – молила она, – она умирает!
– Что ты тут делаешь?! – возмутился он, – Уходи сейчас же, здесь заразные больные.
– Пожалуйста, помогите ей! – не отпускала его девочка.
– Я делаю все, что могу, – отмахнулся он и добавил, чуть мягче, – Иди домой!
Девочка не уходила, она сняла и трясущимися руками развязала свой заплечный мешок.
– Вот, – показала она ему содержимое, – у меня есть продукты, я отблагодарю. Только вылечите маму.
Доктор посмотрел на лежащее в мешке продовольствие, глаза его сузились и он процедил сквозь зубы:
– Немедленно убирайся и никому никогда не показывай то, что лежит в твоем мешке! Настя! – уже крикнул он находившейся неподалеку медсестре, – выведи посторонних, не место здесь детям!
Немедленно подбежавшая Настя заохала и, обняв девочку за плечи, повела в сторону выхода, приговаривая.
– У нас очень хороший доктор. Он обязательно поможет твоей маме. Его зовут – Савицкий Николай Сергеевич, запомни это имя.
Девочка выкрутилась из-под ее руки и заявила, что она знает, где выход и дойдет туда самостоятельно.
Вечно занятая медсестра, напутствовала ее "надеяться на лучшее" и, развернувшись на каблуках, помчалась по своим делам.
Девочка огляделась, вернулась к больничной палате и заглянула сквозь приоткрытую дверь, туда, где лежала ее мать. У постели матери стоял тот самый доктор, которого она просила о помощи, и разговаривал с молоденькой санитаркой.
– Аида Кош у нас во Дворце пионеров хоровой кружок вела, – щебетала санитарка, – мы песни разные пели, как же мне этого сейчас не хватает. Я очень петь люблю.
– И что пели? – поинтересовался доктор.
– Ну, наши советские песни пели, еще народные. А сама она романсы любила. У нее муж в первые дни войны на фронт ушел и говорят, что без вести пропал.
– На фронт значит ушел… – протянул доктор и сухо сообщил стоявшей рядом санитарке, – в общем, допелась она, Наташа, не жилец больше. И не смейте тратить на нее лекарство, его и так не хватает.
Наташа понимающе посмотрела на доктора и ничего не сказала.
Девочка за дверью побледнела, залилась слезами и бросилась прочь из больницы.
Уже на улице, пробегая через заснеженный парк, она поскользнулась и упала лицом в рыхлый мартовский снег. В истерике девочка колотила по снегу руками и ногами не переставая твердить при этом "Ненавижу, ненавижу, ненавижу…". Взяв себя в руки, она утерла снегом опухшее от слез лицо и пошептала "Николай Сергеевич Савицкий, да я твое имя теперь на всю жизнь запомню".
– 26-
Несколько дней рыжий стажер Кости Трохова с чрезвычайным усердием и внимательностью следил за туристическим кружком, поэтому к концу недели у того, появилось большое количество фотографий с изображениями людей входящих и выходящих из здания бывшего детского сада.
Собравшись в кабинете Трохова, Дмитрий с Константином склонились на столом и заинтересованно разглядывали разложенные на нем снимки, напечатанные на цветном принтере.
– Смотри, вот этот, – ткнул Костя пальцем в одну из фотографий, где был изображен высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с острыми чертами лица, в очках и длинном черном пальто, – по описанию Егора похож на Эдуарда Олеговича, руководителя их кружка.
– А этот, – перевел он палец на другой снимок с широкоплечим, спортивного вида молодым мужчиной с короткой стрижкой, в темных джинсах и укороченной кожаной куртке черного цвета, – скорее всего его заместитель, Михаил. По наблюдениям моего парня, днем кружок посещает человек шесть подростков от 12 до 14 лет.
Костя сложил вместе несколько фотографий и их протянул Дмитрию:
– Вот они все, можешь посмотреть, – произнес он, передавая снимки и продолжая рассказывать, – А поздно вечером собирается совсем другая публика, с которой даже я не хотел бы оказаться один на один в темном переулке. Он показал на фотографии, запечатлевшие крепких накаченных парней в темной одежде и спрятанными под капюшонами лицами.
– Может подключить федеральные структуры? – предложил Дмитрий, внимательно рассматривая снимки один за другим.
– А какие у нас доказательства?! – возразил ему Костя, – Те двое теперь уверяют, что напали на Митю из-за внезапно возникших личных неприязненных отношений. Представляешь?! Вот… – выругался Трохов, – У нас нет ничего, кроме версий и предположений, а этого недостаточно, сам понимаешь…
– Сделай мне копии этих фотографий, – попросил Дима.
– Да хоть все забирай, я себе еще распечатаю, – ответил Константин.
Дмитрий собрал все снимки вместе в пачку и вложил их в прозрачную пластиковую папку.
Какое-то время они с Костей обсуждали возможные варианты решений, но вспомнив, что он обещал Геле встретить ее сегодня с работы и свозить к Мите, который уже выписался из больницы и долечивался дома, спешно попрощался и уехал. Ему не терпелось поскорее ее увидеть.
Дмитрий проехал на территорию больничного городка и остановился неподалеку от корпуса, где она работала и чтобы не сидеть без дела, дожидаясь ее, взял папку, достал фотографии, полученные от Кости и начал рассматривал их еще раз, пытаясь запомнить лица, запечатленных на них людей. Время от времени он поднимал голову, посматривая в окно, чтобы не пропустить Ангелину.
Едва увидев ее, неспешно идущую по дорожке, в своем светлом пальто и голубом берете, Дима сунул снимки обратно в папку, небрежно бросил ее на пассажирское сидение, вышел из машины и помахал Геле рукой. Она увидела его, заулыбалась и, приблизившись, дружески чмокнула в щеку. Затем открыла пассажирскую дверь автомобиля и, не глядя, села на сидение. Тут же ойкнула и вытащила из-под себя папку с фотографиями. Посмотрела на них и удивленно спросила:
– Дима, а зачем тебе фотографии Эдика?
Павлов недоуменно переспросил:
– Эдика? Ты имеешь в виду Эдуарда Олеговича? Откуда ты его знаешь?
– Ну как же?! – еще больше удивилась Геля, – Я же рассказывала тебе про него, это сын Ираиды Максимовны, соседки Оленьки.
Дмитрий, моментально став серьезным, спросил ее:
– Геля, можем мы ненадолго заехать ко мне на работу? Мне нужна твоя помощь.
– Да, конечно, – согласилась она.
Дмитрий привез ее в следственный отдел и провел в свой кабинет. Усадив за стол, достал из сейфа Оленькин телефон и дал послушать запись разговора.
– Ты узнаешь эти голоса? – спросил он после того, как воспроизведение записи закончилось.
– Да, это точно Олин голос, – подтвердила Геля.
– А второй, мужской?
– Я не уверена, но, похоже, что она разговаривает с Эдиком, тот тоже немного картавит.
После этой фразы Геля охнула:
– Дима, ты думаешь, это ОН… ее и Женю?
– Геля, я пока не могу этого утверждать, – остановил ее Павлов.
– Но, ты же слышал, в чем она его обвиняла… – не унималась Геля.
Дмитрий объяснил:
– Даже, если Эдуард действительно прививает подросткам националистические идеи, то это нужно доказать. Пока нам нечего ему предъявить. Как и нет прямой связи между ним и убийством.
– Но запись…, – растерянно возразила Геля.
– Это ничего не доказывает, – ответил ей Дмитрий и предложил, – Давай съездим к Мите в другой раз, а сегодня лучше навестим Ираиду Максимовну, вдруг она расскажет нам что-нибудь интересное.
– 27-
Ираида Максимовна удивилась, увидев Гелю и Диму на пороге своей квартиры, но, тут же, заохала, засуетилась, провела на опрятную кухоньку и предложила чай.
В кухне у нее была идеальная чистота и порядок: бежевая скатерть без единого пятнышка, тюль накрахмалена, баночки на шкафчике выстроены по размеру, даже мельхиоровые ложки были тщательно начищены.
– Какой у вас образцовый порядок, Ираида Максимовна, – восхитилась Геля.
– А что мне еще делать, Гелюшка, – улыбнулась Ираида Максимовна, доставая три фарфоровых блюдца и изящные чашки с нежным цветочным узором, – целыми днями дома, занимаю себя как могу.
– Ираида Максимовна, – вступил в разговор Дмитрий, принимая из рук пожилой женщины чашку, пахнущего чабрецом, чая, – я понимаю, что вы уже давали показания, но давайте просто поговорим, возможно, вы что-то еще вспомните, что могло бы нам помочь.
– Я постараюсь, молодой человек, – пообещала она. – Напомните мне еще раз свое имя.
– Дмитрий, – представился он.
– Хорошее имя, – улыбнулась Ираида Максимовна и погрозила пальцем Геле, – смотри, Ангелина, не упусти такого парня, видишь, какими глазами он на тебя смотрит. Это ты правильно сделала, что тогда с Иваном развелась.
Дмитрий не поверил своим ушам, он с радостным удивлением посмотрел на зардевшуюся Гелю, отчего она смущенно отвела глаза.
– Я потом тебе объясню, – отмахнулась она и попыталась вернуть разговор в нужное русло:
– Ираида Максимовна, вы же знаете, как я любила Оленьку, помогите нам, пожалуйста. Вспомните, может она вам на что-то жаловалась, что-то рассказывала?
Ираида Максимовна погладила ее по руке:
– Милая моя, я бы рада тебе помочь, только не знаю как, – ласково произнесла она, немного подумала и начала рассказывать:
– Оленька в последнее время часто жаловалась, что скучает по Мите. Мальчик вырос, стал жить отдельно. Женечка был занят на работе, и Оленька много времени посвящала занятиям с чужими детками. С того времени, как я беседовала с Оленькой в последний раз, не происходило ничего необычного. Все как всегда: утром я хожу за продуктами в гастроном за углом, весь день вяжу перед телевизором, вечером приходит мой Эдичка. Мы ужинаем и я ложусь спать. В нашем доме очень толстые стены, а у меня всегда громко работает телевизор, поэтому я ничего не слышала. Наверно это дело рук каких-то наркоманов.
Она достала из кармана кружевной платочек и приложила его к глазам.
– А чем занимается ваш сын? – спросил Дмитрий.
– Эдичка педагог, – с гордостью произнесла Ираида Максимовна, – раньше преподавал в строительном техникуме немецкий язык, но на работу было далеко ездить, поэтому он уволился и сейчас руководит туристическим кружком, здесь в нашем районе.
Дима и Геля услышали, как открылась и захлопнулась входная дверь.
– Мамуля, я дома, – раздалось из прихожей, и в коридоре, ведущем на кухню с полиэтиленовым пакетом в руках, появился Эдуард Олегович.
Увидев незваных гостей, он изменился в лице, его глаза сузились за стеклами очков, а губы сжались в тонкую полоску.
– Эдичка, дорогой, – проворковала Ираида Максимовна, – к нам зашла Гелюшка со своим другом, Дмитрием, который расследует убийство Оли с Женей.
– Вы снова допрашивали мою маму, – сходу накинулся на них Эдуард. Он действительно произносил букву "р" несколько гортанно и его голос был схож с голосом, слышанным Димой на Олиной телефонной записи. – Сколько можно издеваться над пожилым человеком, – почти кричал он, – Не мучайте ее! Вы, что не видите, как она устала. Уходите немедленно! – приказал он, указывая на дверь.
– Простите моего сына, – извиняюще, произнесла Ираида Максимовна, – он просто очень за меня переживает.
Дмитрий с Гелей переглянулись, поднялись из-за стола и вышли за дверь, поняв, что в присутствии Эдуарда продолжить разговор не получится.
– Я же говорила, что он неприятный тип, – проронила Геля, спускаясь вниз по лестнице.
Но Дима уже думал о другом, он лукаво посмотрел на Гелю и спросил:
– Это правда, что ты развелась с мужем?
– Да, – нехотя призналась Геля, – он спутался с какой-то девчонкой со своей работы, та однажды нагло заявилась ко мне, сказала, что они любят друг друга и больше не могут и дня прожить порознь, я и отпустила его с Богом. Они уже несколько лет счастливо живут вместе.
– А ты?
– А я уже несколько лет счастливо живу без него, – усмехнулась Геля.
Дима остановился на площадке у почтовых ящиков, развернул Гелю к себе лицом, обнял, прижал к себе и проговорил куда-то ей в висок:
– Геленька, какие мы все-таки дураки!
– Почему? – шепотом спросила она.
Он нежно поцеловал ее и так же шепотом ответил, продолжая целовать в губы после каждого слова:
– Мы… столько… времени… потеряли… напрасно… Но… я… обещаю… мы… все… наверстаем…
Дима взял ее за руку, вывел на улицу и подвел к автомобилю.
– Поехали ко мне, – робко предложил он.
– Поехали. К тебе, – согласилась Геля, улыбаясь счастливой улыбкой и не сводя с него блестящих влюбленных глаз.
– 28-
Где-то за стеной у Диминых соседей громко работало радио, как поняла Геля радиоточка, потому, что диктор сообщил, что наступила полночь и радио умолкло.
– Полночь, – констатировала она.
– Что? – невнятно отозвался Дима.
Они лежали рядом на Димином диване, уставшие и разомлевшие от счастья.
– Я говорю, по радио сообщили, что наступила полночь, – повторила Геля.
– А-а-а, – протянул он, скидывая остатки дремы, – за стенкой живет пожилая пара, они любят слушать местное радио, но так как немного глуховаты, поэтому слушают его громко. Ну и я иногда слушаю его с ними.
– Я когда была маленькая, тоже любила слушать радио, особенно радиоспектакли, – поделилась Геля воспоминаниями и улыбнулась сама себе в темноте.
– Ты меня извини, я понимаю, что сейчас не самый удачный момент, – сказал вдруг Дима, приподняв голову с подушки, он положил ее на согнутую в локте руку и внимательно посмотрел на Ангелину, – но раз это ночь откровений, я не могу не задать тебе этот вопрос. Он мучает меня, и я бы хотел получить честный ответ.
– Спрашивай, – нежно мурлыкнула Геля и перекатилась со спины на бок, чтобы видеть его лицо.
– Ты любила его? Только честно!
Геля сразу поняла о ком идет речь – Иван. А ведь она уже и забыла о его существовании.
Геля пристально посмотрела в Димины глаза и произнесла резче, чем следовало:
– Любила ли я его? Честно? Да, если хочешь знать, любила!
Затем осознав, что ей не следует так с ним разговаривать и если она не станет подбирать слова тщательнее, то их только-только возобновленные отношения могут снова разладиться, сбавила напряженность в тоне и продолжила уже более тепло и мягко:
– Понимаешь, тогда мне казалось, что это конец, что нам с тобой уже ничего нельзя исправить и наши пути разошлись навсегда. Мне было очень плохо, мне даже жить не хотелось. Иван очень ненавязчиво вывел меня из этого состояния. Он оказался очень хорошим человеком, внимательным, заботливым и он любил меня. Я ему очень благодарна за это. А то, что произошло потом, так сейчас я считаю, что только к лучшему.
Геля прижалась к Диме, обняла его и почувствовала, как сильно он напряжен неприятным для него разговором.
– Я хочу тебе признаться, – прошептала она, – Знаешь, я всегда боялась назвать его твоим именем.
Геля с облегчением почувствовала, что Дима расслабился. Он снова опустился на подушку и тоже обнял ее.
– Мы начнем сначала, – сказал она, прижимаясь к нему сильнее, – Теперь все будет по-другому!
Нет, – отозвался он и Геля почувствовала, что он улыбается, – Мы продолжим с того места, на котором остановились тогда… на нашей речке.
Быстрым движением он перевернулся и оказался над ней. С первым же поцелуем, они устремились к взаимному счастью.
– 29-
Несмотря на практически бессонную ночь, утром Дмитрий проснулся задолго до звонка будильника. Он неподвижно лежал с закрытыми глазами, стараясь не разбудить Гелю, тихо посапывающую на его руке и воспроизводил в памяти все услышанные ранее разговоры, еще раз прокучивал в голове информацию, и вопросов у него возникало все больше и больше. Он уже был уверен, что все делает правильно. Оставалось совсем немного, чтобы подтвердить его догадки, но для этого необходимо было плотно поработать с архивными данными и попытаться найти возможность ознакомиться с закрытой информацией.
Внезапно пронзительно запикал будильник. Геля зашевелилась, проснулась, сладко потянулась, перекатилась через Диму и со словами "я первая" скрылась в ванной комнате.
Дмитрий усмехнулся, отключил навязчивый звук и продолжил лежать на кровати. Не было ни удивления, ни раздражения от присутствия другого человека в доме, как бывало раньше. Наоборот, казалось, что так и должно быть и никак иначе.
Наскоро выпив кофе и получив выговор от Ангелины, что в доме нет нормальной еды и так жить нельзя, Дима отвез ее на работу в больницу, а сам, не смотря на отгул, поехал к себе в отдел.
В кабинете уже находился Николай Крылов, который при взгляде на него хмыкнул и отметил, что тот выглядит подозрительно счастливым. Павлов пропустил его замечание мимо ушей и попросил найти телефон их общего знакомого Олега, работающего в органах безопасности. Дмитрию срочно потребовалось выяснить более детальную информацию о Карле Кош-Кохеле, его аресте и делу. Он подсознательно чувствовал, что это может значительно прояснить непростую ситуацию.
Крылов, прокрутил список номеров в своем телефоне и продиктовал Павлову цифры, которые тот сразу набрал. Олег пообещал подумать, чем он может помочь и позже перезвонить.
Чтобы не тратить понапрасну время, Дима отправился в архив, где его уже узнавали и шутили, что скоро он совсем переберется к ним на работу. В последний раз он проводил столько времени за изучением архивной информацией, еще учась на историческом факультете университета. Большую часть дня он внимательно вчитывался в неровные строки, написанные выцветшими фиолетовыми чернилами, с трудом разбирая подчерк и, по привычке, рисуя в своем блокноте какие-то символы, составляя из них схемы.
К концу рабочего дня перезвонил Олег и предложил приехать к нему на службу, потому как дело, которое интересовало Диму, он мог дать только для ознакомления и только у себя на работе и того это вполне устроило.
Освободился он только поздним вечером и с удивлением для себя отметил, что ему не терпится поскорее очутиться дома, потому что там, его уже ждала любимая Геля.
Дима зашел к себе домой, почувствовал вкусные запахи, доносящиеся с кухни, и осознал, что теперь это не просто квартира, место, где можно переночевать, а с появлением Гели, теперь это стало именно домом, местом, куда хочется возвращаться. Она выглянула из кухни, увидев Диму, подошла и потерлась носом о его щеку:
– Я скучала, – сказала Геля, помогая снять ему куртку – мой руки и иди ужинать, ты, наверное, голодный.
Дима поцеловал ее в нос и искренне ответил:
– Очень!
Пока он ел, Геля сидела за столом напротив него и с нежностью на него смотрела.
– Я очень счастлива, – сказала она, – У меня такое чувство, что без тебя жила не я, а кто-то другой и все, что было – было не со мной. А я в свои восемнадцать лет провалилась в какую-то временную дыру и появилась уже взрослой тридцативосьмилетней женщиной. Прости, Дима, я говорю какие-то глупости, – смутилась она. Затем тяжело вздохнула и добавила, – а еще я чувствую себя очень скверно от того, что нас с тобой воссоединила такая трагедия.
– Гель, – Дима взял ее за руку, – давай считать это прощальным подарком Оленьки. Она всегда была добрым и светлым человечком.
Он подвинулся к ней на табуретке, обнял за плечи и тихо произнес:
– Знаешь, незримо ты была со мной всегда. Когда мне было трудно, я всегда мысленно обращался к тебе за помощью. Я не мог представить свою жизнь без тебя. Но я не смогу чувствовать себя полноценно счастливым, пока не расследую это дело. Я должен обязательно найти того, кто это сделал… для Оленьки, для Мити и для тебя.
