355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лидия Ситникова » Бог исподволь: один из двенадцати » Текст книги (страница 1)
Бог исподволь: один из двенадцати
  • Текст добавлен: 17 мая 2021, 12:04

Текст книги "Бог исподволь: один из двенадцати"


Автор книги: Лидия Ситникова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Лидия Ситникова
Бог исподволь: один из двенадцати

«Eritus sicut dei, scientes bonum et malum11
  «И вы будете, как боги, знающие добро и зло…» (Быт.3:5; Ис.14:12-14).


[Закрыть]
…»

Пролог

1488 г. Марбург, ландграфство Гессен, Германия

Два удара – короткая пауза – ещё два удара – длинная пауза – один удар.

Два удара – короткая пауза – ещё два удара…

Левая рука привычным движением ложится на рукоять кинжала, пока правая сдвигает железный засов. Грязная створка со скрипом ползёт в сторону, и из чернеющего проёма тянутся отсветы огня.

Вслед за ними врывается стучавший – приземистый мужчина, чей просторный балахон не скрывает тучности. Комната полнится факельным чадом и тяжёлым запахом нестираной ткани.

– Господин охотник!.. – вошедший тяжело дышит, по лицу градом катится пот, – господин… Колдунья! Колдунья объявилась! Да такая, каких ещё не видывали!

Ладонь не спешит отпускать рукоятку кинжала.

– Где? Как узнал?

– К Ланце Шольц, жене мясника нашего, сестра приехала из деревни, что на Модау22
  Модау – река, протекающая по территории Германии. Впадает в Рейн.


[Закрыть]
. Вот у них-то самая напасть и приключилась! Страх, говорит, господень…

От его слов пробирает дрожь, вздрагивают плечи.

– Чем промышляет колдунья?

– Дьявольское ведовство! – частит толстяк, – детишки-то! А люди, люди, и дома́!..

Незваный гость вздыхает, умолкая. Пыхтит, тянется к стенному кольцу, вставляет туда факел.

– Самое что ни на есть дьявольское, – повторяет ещё раз, утирая красные от духоты щеки, – пропали несколько младенцев – не иначе, для обрядов своих страшных выкрала их! А скотина-то с бесовскими чертами нарождаться стала! И…

Пришедший мнётся.

– Продолжай.

– Страшные дела, господин охотник, – толстяк истово крестится, – клятое отродье сделало так, что дома-то под землю ушли!

– Дома? – раскалённый воздух вдруг кажется ледяным, – какие? Где именно? Чьи?..

– Да аккурат в центре селения, ажно четверо сразу, но почём я знаю – чьи? – гость таращит глаза, удивлённо-испуганно, – вот как провалились, где стояли – так и нет ничего, яма теперь там, широкая, да ровная такая. Копать пытались – не нашли и следа.

В центре… Воздух снова теплеет, стиснувший грудь обруч распадается.

– Растворились дома, как были, с людьми внутри, с утварью всякой, – продолжает вошедший, – а колдунья, поговаривают, на отшибе живёт, в доме брошенном. По ночам там в окнах светится и как воет кто, а днём – дом как дом, пустой.

– На отшибе, значит… И что же, никто не видел её?

– Да что ж там видеть, – толстяк снова осеняет себя крестным знамением, – ведьма она ведьма и есть! И с Дьяволом путается, оттого и дела у неё дьявольские. Люди из деревни бегут, говорят, жить стало невмочь… – гость шумно вздыхает, – там уж и мессу служили, и водой святой дом-то кропили, а только всё нипочём. Чахнет скот, и люди чахнуть стали.

– Есть в деревне этой надёжный человек?

– А то как же, – восклицает гость, – сродственник мой тамошним пастырем будет. Вы только скажите, что я вам это передал, он вам как на духу всё выложит!

– Хорошо, – свободная рука вынимает факел из стенного кольца, – я поеду туда.

Подол котты33
  Котта – мужская туникообразная верхняя одежда.


[Закрыть]
касается тёмного балахона пришедшего. Толстяк часто моргает, его бледные крохотные глазки превращаются в щёлки.

– О нашем разговоре – ни слова никому, – пляшущее пламя факела дрожит в пальце от лица гостя, переливается на кованой гарде кинжала. Капли пота на щеках толстяка сверкают рубинами.

Рука опускается и вкладывает факел во влажные безвольные пальцы.

– Ваша жизнь зависит только от вашего молчания.

– Да-да, – шепчет толстяк, – да-да. Несомненно.

I. Defensor

44
  Defensor (лат.) – защитник.


[Закрыть]

Глава 1

Охотник снял ладонь с рукояти кинжала, лишь когда за гостем закрылась дверь, и засов вернулся на место. Сердце бешено колотилось.

Эти простофили, убеждённые в том, что вершат благое дело, слишком пугливы и всегда готовы преувеличить. Пара обещаний и якобы секретов, таинственный шёпот на ухо где-нибудь в глухом переулке – и простофиля весь твой, с потрохами, уверенный в своей безопасности. Вот только зря – сколько ни подслушивай, сколько ни приукрашивай свои доносы, защищён не будешь… И всё же они несут вести. Такие, как сейчас.

Пропадают люди, умирают младенцы, животные превращаются в чудовищ, ведьмы кружат в ночном небе, и бесы скачут средь улиц – сколько таких историй он слышал? И в скольких из них была истина?.. Но ушедшие под землю дома – кто мог бы выдумать такое? И зачем?.. Ловушка?

Охотник неслышно вздохнул. Невежды, погрязшие в заблуждениях и мраке, не оставляют попыток уничтожить всякого, кто отличается от них. Их безрассудная глупость не делает разницы между колдуном и охотником на колдунов, как только охотник переходит им дорогу. Как бы он ни был силён, какой бы благоговейный ужас ни внушал этим скудным на ум простецам – когда речь заходит об их собственной шкуре, куда только девается страх!

Они приходят, они приносят с собой огонь, они вооружаются вилами и кольями, они нападают из-за угла поодиночке или набрасываются всей толпой – как тогда, у храма. Они ждут окончания службы, эти безбожники, и бьют его, и швыряют в него камнями, и гонят его, как собаку, прочь. Его, охотника на колдунов, «комиссара ведьм», чья слава, несмотря на попытки оставаться в тени, далеко обогнала его, разлетевшись по всему ландграфству Гессен…

Охотник стиснул зубы, глядя, как вспыхивает и гаснет крохотный огонёк в плошке с маслом. Тяжёлый медный перстень-печатка на пальце правой руки казался золотым в отблесках света. По закопчённым стенам двигались причудливые тени, плотно запертые ставни на окне не пропускали ни дуновения свежей летней ночи. Как всегда в такие моменты, заныл рубец на рёбрах – там, куда пришёлся когда-то удар мотыги, и свело бровь, рассечённую брошенным камнем.

В комнате крепко, пряно пахло сухими травами – перевязанные верёвочками пучки висели по углам. На грубом столе не было ничего, кроме плошки и помутневшего кубка. В округлом металлическом боку блестело отражение – тёмное от загара лицо со слегка асимметричным упрямым подбородком. Чёрные волосы длинными змеями прилипли к вискам. Внимательные голубые глаза смотрели куда-то вглубь кубка, словно пытаясь разглядеть нечто скрытое там.

Безумная выдумка – исчезнувшие дома. Глупцы готовы видеть чёрта в папе римском, ежели тот повернётся спиной.

Верная Ромке ждёт на конюшне. Здесь больше не держит ничто – этот прогнивший город вдосталь напитал охотника своими соками. День пути, и конец сомнениям. И конец ожиданию длиной в год…

Рука сама скользнула к оберегу на груди. Крохотный резной кусочек дерева, казалось, ещё хранил тепло двух тел.

Богиня-мать, сама ведёшь меня обратно… Надеюсь, я не опоздал.

Есть что-то в той деревне или нет – он сам разберётся с «невидимой колдуньей». Ни к чему церковным нюхачам знать о случившемся. На их долю хватит настоящих ведьм.

***

На месте пропавших домов действительно ничего не нашлось, кроме удивительно ровного круга ямы. Сопровождаемый местным священником, отцом Ульрихом, охотник осмотрел пустырь – тот словно всегда был здесь. Будто и не стояли на этом участке четыре постройки, будто и не жили тут люди.

Селение казалось вымершим. Ближайшие к пустырю дома молчаливо глядели слепыми оконцами. Где-то протяжно и тоскливо блеяла овца.

Охотник спустился в яму. Дно оказалось совершенно ровным, никаких бугров или рытвин. Ничего – словно кто-то специально утаптывал землю. Он наклонился и попробовал почву рукой – сухая, как и везде. Жаркое лето истощило землю, проделало в ней глубокие трещины. Повсеместно гиб урожай, воды в мелеющих речушках не хватало. Выживали лишь сорняки, да и тем приходилось туго. Листья полыни вокруг пустыря пожелтели, а сама пожухшая трава казалась совсем старой.

За пустырём зарастал бурьяном огород. Ровные грядки без слов говорили, что за ним ещё недавно тщательно ухаживали. Сейчас же растения медленно умирали под безжалостным солнцем, а со стороны пустыря огород резко обрывался, сменяясь истрескавшейся почвой. Так, словно кто-то отсёк часть грядок – стебли с аккуратно обрезанными верхушками беспомощно лежали на земле.

Отец Ульрих, разглядывавший огород, испуганно перекрестился.

– Господи, твоя воля!

Между грядками, видимо, нашло погибель какое-то животное. Желтовато-белая, неправильной формы кость валялась среди растений. Охотник нагнулся и поднял её – кость оказалась очень лёгкой, но на обломанной кромке не пористой, а плотной, чисто-белой и гладкой.

– Что это, господин? – почему-то шёпотом спросил Ульрих. Его голос, нарушив тишину, неприятно резанул по ушам.

– Я не знаю, святой отец, – охотник сжал обломок кости в кулаке. Острые края впились в ладонь сквозь плотную кожаную перчатку.

Возвращаясь через пустырь обратно к улочке, охотник наступил на что-то мягкое и податливое. Этим оказалось полуприсыпанное землёй собачье тельце.

«Ведьмин дом» действительно стоял на отшибе. От других построек его отделяла узенькая полоска берёзовой рощи – чахлые деревца росли вкривь и вкось, создавая естественный частокол.

Густая трава, вся в сухих метёлках, шуршала, цепляясь за ноги. Отец Ульрих остался в стороне, опасливо озираясь и длинно вытягивая тощую шею.

Во дворе было пусто. На косом плетне хозяйничал плющ, тёмные бревенчатые стены обросли усохшими от жары поганками. Охотник хмыкнул. Истинное ведьмино логово, ни дать ни взять.

Внутри пахло пылью, лежалым тряпьём и мышами. Углы густо заплела паутина, пол покрывал слой сухих листьев – по-видимому, ещё с осени. Ветер шевелил косо висящую дверь.

Охотник прошёл вглубь, отыскивая что-нибудь, что могло бы указать на колдовские занятия. Но, видимо, в дом, имеющий дурную славу, уже давно не ступала нога. Никаких следов обитания – ни человека, ни бесовских прихвостней.

На печи стоял котелок, но в нём не нашлось ничего, кроме мышиного помёта, а сама посуда выглядела давно брошенной. Охотник поворошил мусор на полу. Ни костей животных, ни подозрительных пятен, ни следов начертанных знаков. Либо ведьма умна… либо след оказался ложным.

Он обернулся. Сквозь распахнутую дверь синело небо, сквозняк доносил треск кузнечика. Охотник снова вернулся взглядом к угрюмому дому, тщательно изучил стены, простучал пол носком ледерсена55
  Ледерсены – высокие мужские сапоги.


[Закрыть]
. Пусто.

Отец Ульрих стоял на том же месте, замерев и бормоча вполголоса молитву. Охотник поравнялся с ним и, не останавливаясь, двинулся дальше. Священник побрёл следом, продолжая бормотать.

– Кто жил в этом доме? – спросил охотник.

– Вдовушка жила, господин, – ответил отец Ульрих, прервав бубнёж, – в прошлом году преставилась, да так и стоит с тех пор дом брошенным…

– Замечена в делах бесовских была?

– Не дай-то господи, набожная была женщина, каких поискать!

– Дети имелись у неё?

– Детишек им с мужем бог не дал, – священник вздохнул, – уж и молились они, и к знахарке наведывались, да без толку. Так и померли бездетными – сначала он, а потом и она.

– Знахарка? – переспросил охотник.

– Живёт здесь недалече, – тонкие потрескавшиеся губы святого отца скривились, – травками пользует, заговоры знает. Да вы сходите к ней, сходите – уж она-то, видит господь, много тайн за душой держит!

– Как мне найти её, святой отец?

– А вот прямо идите, до околицы. Да я вас отведу, и с молитвою, чтоб оградить от всяческого… Отвести-то отведу, вот только в дом к ней заходить не стану и знаться с нею не желаю, – отец Ульрих снова забубнил, – богопротивное это дело, что она делает. Говорят, жизнь людям продлевает, а уж это грех так грех. Кому Господь сколько отмерил, так тому и быть, а идти поперёк воли божией…

Под бормотание священника охотник пошёл дальше по кривоватой улочке. Из полыни метнулась под ноги бледная тень, скользнула и пропала в зарослях по другую сторону. Отец Ульрих застыл и истово перекрестился.

– Господи, спаси!

– Это всего лишь ягнёнок, святой отец.

О количестве ног у ягнёнка охотник предпочёл умолчать.

***

Травница жила рядом с полем – сразу за плетнём колыхались хлеба. Сухонькая, жилистая, ещё не старая женщина сидела за работой – веретено споро крутилось в её руках, обматываемое толстой шерстяной пряжей. Выгоревшие соломенные волосы уложены в косу, на плечах – платок поверх простого платья.

Завидев вооружённого человека, сопровождаемого святым отцом, знахарка отложила пряжу.

– С чем пожаловали, люди добрые, с бедой или с миром?

Священник демонстративно пропустил вопрос мимо ушей и, отвернувшись, опять начал бормотать себе под нос.

– Моё имя Ингер Готтшальк, я охотник на ведьм, – прозвучало резковато, – ты, женщина, пользовала местную бездетную семью, что жила на отшибе?

– Я, господин, – травница поклонилась. Взгляд её светлых глаз не отрывался от гостя.

– Использовала ли ты дьявольские обряды при том? – продолжал охотник, покосившись на священника.

– Господин, я…

– Да или нет, женщина!

Солнце палило нещадно, раскаляя воздух над пыльным двором. Ингер оттянул ворот рубахи – дышать стало нечем, будто в печи.

– Н-нет, господин, – ответила ведунья, – с вашего позволения, я предложу вам холодного травяного настоя. Он утолит жажду и облегчит тяжесть от духоты.

– Неси свой настой.

Юбки травницы взметнули пыль с земли, и женщина чуть ли не бегом скрылась в подполе.

Ингер опустился на грубую деревянную лавку, где до этого сидела за работой знахарка. Веретено и кудель всё ещё лежали рядом. Охотник взял их в руки. Пальцы заскользили по гладкому дереву, отполированному множеством касаний.

Ульрих закряхтел и тщательно перекрестился. Ингер покосился на него и бережно опустил рукоделие на место.

Знахарка вышла из дома, неся кувшин и глиняную кружку.

– Вот, господин, – из кувшина полилась прозрачная, бледно-зеленоватая жидкость с густым травяным ароматом, – только что из подпола. Иначе-то и жару не пережить… Святой отец, позвольте предложить и вам.

Ульрих замотал головой, тряся всклокоченными седыми волосами.

– Яд… Не проведёшь… – донеслось до слуха охотника.

Священник отступил ещё на шаг, будто боясь, что отравленные пары настоя проникнут к нему в нос.

Ингер пожал плечами и взял кружку. На вкус снадобье отдавало чем-то горьким, но на удивление приятным. И оказалось впрямь восхитительно холодным. Но осушать ёмкость он не торопился.

– Перечисли всё, что ты делала для той бездетной семьи, – приказал охотник.

– Анна приходила ко мне трижды, господин, – начала травница, по-прежнему держа в руках кувшин, – и трижды я ей помочь пыталась. Водой непочатой поила, боровушку собирала да заговаривала, наставляла, как отвары мои применять.

– Не помогли твои заговоры, женщина, – бесстрастно произнёс Ингер.

– Был у них малыш, – тихо сказала знахарка, обернувшись на отца Ульриха, делавшего вид, что ничего не слышит. – После третьего раза Анна родила девочку в положенный срок. Да только та не жилицей оказалась. Дьявольская печать в пол-лица была у младенца.

В груди захолонуло, будто не травяной настой потёк в горло, а едва подтопленный лёд.

– Клянусь, господин, не моя это вина, – пальцы ведуньи судорожно сжимали кувшин, – Господом Богом поклясться готова – не моя!

– Вы умертвили девочку? – спросил Ингер.

– Нет, господин,– покачала головой знахарка, – Анна унесла ребёнка домой. Плакали горько они с мужем, и мне сразу всё стало ясно… Я узнала вскоре, что девочка утонула в реке. Её не отпевали и не хоронили – сказали, что теченьем тельце унесло. Ей даже имени не дали…

Ингер помолчал. Молчала и травница, переминаясь с ноги на ногу.

– Поклянись, – потребовал охотник неожиданно, – поклянись именем Господа, что не наводила порчи на младенца, не строила козней бесовских и не сношалась с Дьяволом!

– Клянусь! – тут же громко ответила знахарка, – именем Господа клянусь, что не виновна! Бог мне свидетель!

Ингер поставил опустевшую кружку на лавку и поднялся.

– Прощай, женщина.

И быстрым шагом направился прочь, туда, где за плетнём дожидался его Ульрих.

– Вы заберёте её? – пытливо заглянул в лицо святой отец. В его глазах светилась настоящая одержимость – пусть и не Дьяволом, но оттого не менее опасная. – Быть может, и она здесь руку приложила, к исчезновениям-то? Знает она что-то, чует моё сердце, знает!

– Она поклялась святой клятвой, что не причастна, – резко бросил охотник.

– Ох, нечисто здесь, господин… – бормотал священник, воздевая руки, – обманула она вас, ведунья эта…

Ингер промолчал, но отец Ульрих не унимался.

– Поклялась, это уж конечно, – нудил он, семеня позади, – все они клянутся, да что ж с того? Не знаете али? Нет для них святого, богохульствуют же на шабашах дьявольских, попирают ногами иконы святые!..

Охотник резко остановился, и Ульрих, увлёкшись, ткнулся ему в спину.

– Видели вы лично, святой отец, чтобы эта женщина на шабаш отправлялась? – спросил Ингер, поворачиваясь.

– Нет, но…

– Я задал вопрос, – грубо прервал пастыря охотник, – предполагающий ответ из одного слова.

– Конечно, – отец Ульрих склонил голову, но Ингер успел заметить, как недобро сверкнули его узкие глазки.

– Я повторяю свой вопрос: видели вы лично, чтобы эта женщина участвовала в шабаше?

– Нет, господин, – клирик всё ещё стоял, опустив голову и не глядя охотнику в лицо.

– Имеете ли вы доказательства того, что она приложила руку к бедам, происходящим в этом селении? – продолжал Ингер.

– Нет, господин, – повторил отец Ульрих.

– Имеете ли вы доказательства того, что эта женщина является пособницей Дьявола?

– Нет, господин, – в третий раз произнёс Ульрих.

– Готовы ли вы свидетельствовать против неё, говоря при этом правду и помня об ответственности перед судом и совестью за ложь?

– Нет, господин… – тихо ответил пастырь.

– У вас нет никаких доказательств в пользу богопротивных занятий этой женщины, – подвёл итог Ингер.

– Нет, господин, – покорно согласился Ульрих, – пока – нет…

Последние слова, почти неслышные, смешались с шорохом песка под ногами охотника.

Глава 2

Остальной путь – до местной церкви – прошёл в молчании. Возле на удивление опрятной и чистой постройки ждала пожилая пара. Глаза мужчины опухли от слёз. Тяжело опираясь на суковатую палку, он неловко встал и поклонился, то же сделала и женщина, отводя за ухо прядь седых волос.

– Господин охотник, – выговорил мужчина, – мы люди бедные, простые. Христом-богом молим вас – помогите отыскать дочку нашу. Одна ведь была, как свет в окошке, единственная отрада…

При этих словах женщина, не сдержавшись, зарыдала в голос. Упала на колени, сметая юбкой песок, закачалась из стороны в сторону.

– Ушла погостить к тётке своей да и пропала, с домами теми, – голос мужчины дрогнул, – сгинула, чует сердечко, от козней ведьмы проклятой! Заклинаем вас, господин, разоблачите колдунью, верните дочку!..

Ингер молча слушал.

– Завтра, – наконец отрывисто произнёс он, – после вечерней службы отец Ульрих прочтёт проповедь в церкви. Уличить колдунью – наше общее дело. Каждый из вас знает больше, чем думает – если желаете вернуть дочь, мы должны действовать сообща. Пусть завтра каждый расскажет, что видел. Идите и передайте другим то, что услышали от меня.

Мужчина часто-часто закивал, подхватывая жену под мышки.

– Да-да, господин охотник, – бормотал он, с трудом удерживая жену одной рукой, пока вторая сжимала палку. Седые волосы женщины мотались перед её подурневшим морщинистым лицом, на грубый полотняный подол юбки налипли комочки земли и сухая трава. Стоявший поодаль Ульрих скривил влажный рот.

Ингер не выдержал. Шагнув к пожилой чете, он взял женщину за руку, помогая мужу поднять её. Крестьянка вскинула на него взгляд, её губы мелко задрожали. Она затрясла головой. Серые космы рассыпались по плечам, накрытым обрывком власяницы.

– Тише, Берта, всё хорошо, – зашептал ей муж, – господин просто хочет помочь.

Женщина продолжала трясти головой, но на ногах стояла уже твёрдо. Ингер отпустил её, и она тут же мелко засеменила прочь, подбирая грязные юбки. Её муж растерянно и торопливо поклонился.

– Простите нас, господин, дурная она… Я сделаю всё, как вы сказали. Да хранит вас бог!

Осенив себя крестным знамением, мужчина, прихрамывая, поспешил за женой. Ингер взглянул на Ульриха – тот стоял, не шевелясь.

– Отец Ульрих?

– Да-да, господин, – пастырь внезапно стал самой подобострастностью.

– Вы помните о том, что ваш сан накладывает на вас определённые обязательства?

– Разумеется, но и вне всякого сана я…

– Само собой, – прервал его Ингер, – и главное из этих обязательств – быть примером. Не мне учить вас смирению и христианским добродетелям. А теперь скажите мне – в чём дело?

– Простите, господин, я не…

– Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю.

Ледерсены подняли облачко пыли, когда охотник шагнул к священнику. Тот дёрнулся, пытаясь отшатнуться, но вовремя опомнился, застыв изваянием. В душном мареве недвижно повисли полы сутаны.

– Вам не пришлась по душе моя помощь крестьянке, – Ингер смотрел священнику в глаза, и кончики ножен, выглядывавшие из-под полураспахнутой котты, почти касались одежд Ульриха. Облачко пыли медленно оседало.– Так ведь, святой отец?

– Я-я… – выдавил Ульрих, облизнув губы тонким языком. Из его рта пахло луком. – Я не могу судить о поступках другого человека, – наконец нашёлся он. – Эти люди – наши овцы, и долг наш – пасти их как овец…

– И стричь их шерсть, а овец заблудших возвращать в стадо, – тихо закончил Ингер, – всё верно. И пастырь не должен сбиваться с дороги, так ведь?

– Об этом говорят нам отцы Церкви.

– Иначе овцы пойдут за ним следом неверным путём, – охотник сделал шаг назад. Ульрих шумно выдохнул. – Так вот, отец, долг служителей Священного трибунала – пасти вас, пастырей, вместе с вашим стадом, не делая различий между пастухом и овцами. И той же цели служу я, пусть и не будучи одним из братьев-инквизиторов. Ибо Дьявол неразборчив, и козням его подвластны все мы.

– Господи, спаси, – тут же перекрестился Ульрих.

– Вы, конечно, уже готовы к завтрашней проповеди, – произнёс Ингер с нажимом на «готовы». – Помните, я по-прежнему рассчитываю на вашу помощь. Если, конечно, наши цели всё ещё совпадают.

– Я всецело в вашем распоряжении, господин, – смиренно произнёс клирик, повторно осеняя себя крестом.

– Надеюсь на это, святой отец.

Когда за Ульрихом закрылись тяжёлые двери церкви, охотник не спеша обошёл вокруг строения. Привычно отметил расположение окон – по одному на северную и южную сторону, осмотрел алтарную апсиду с потемневшей крышей-конхой и две крохотные башни, приткнувшиеся по бокам от входа. Южное окно было забрано решёткой, за которой угадывался цветной витраж – немалая редкость для скромной деревенской церкви. Северное окно, закрытое простым мутным стеклом, выглядело достаточно широким, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.

Но опасность не всегда исходит от мужчин – порой женщины, эти коварно-притягательные создания, обводят нас вокруг пальца, лишая самого сильного его силы, и самого умного – его ума… Козни ли это Дьявола, или сама природа этих созданий такова? О, несомненно одно – даже если Нечистый не приложил лапу к творению их, он испортил их своим пагубным влиянием после…

Ингер хмыкнул. Прекрасные слова для завтрашней проповеди Ульриха.

Не найдя больше ничего интересного, охотник закончил неторопливый обход и двинулся прочь по деревенской улице. В скромном даже в лучшие времена, а ныне полузаброшенном поселении ему отвели не самый плохой угол. Хозяин, крепкий мужик с ватагой ребятни и молодой женой, поддерживающей округлый живот, уже перебрался на соседнее подворье, заняв более просторный пустой дом. На дворе мычала пятнистая корова, которую утром пришла выдоить старшая дочь хозяина. Трогательно покраснев и не смея поднять глаз, она вручила охотнику крынку с молоком и убежала – он даже не успел толком разглядеть её лицо.

Пегая Ромке отдыхала в стойле после дороги из города. Входя на двор, Ингер услышал её ржание – кобыла почуяла хозяина.

День клонился к вечеру, и новая крынка с молоком уже ждала охотника, заботливо отставленная в тень под стеной. Ингер поднял крынку и отправился на конюшню.

Ромке встрепенулась, завидев его. Охотник похлопал кобылу по гладким бокам и поднёс крынку к влажному носу. Ноздри дёрнулись, шершавый язык устремился в жирную белую жидкость, жадно зачерпывая.

– Ну-ну, будет, – Ингер осторожно убрал молоко и погладил лошадь между ушей. – Мне-то оставь.

Кобыла фыркнула и переступила тонкими ногами. Охотник выждал несколько минут, продолжая поглаживать животное и внимательно наблюдая за ним. Ничего – глаза кобылы по-прежнему блестели, бока равномерно вздымались. Ромке прядала ушами, поглядывая на хозяина.

– Умница, – Ингер похлопал лошадь по крупу и, прихватив крынку, вышел.

Молоко тяжело переливалось в глиняной посудине. Оно ещё таило в себе аромат душистых трав и выдаивавших его рук. Охотник поставил ношу на землю и взглянул на соседнее подворье. В пыли за плетнём кувыркались детишки.

– Умница, – повторил Ингер, опрокидывая крынку ногой.

***

«Умница» появилась только с закатом. Оранжевый солнечный шар уже готовился прижечь кромкой горизонт, когда на двор бочком вошла тоненькая девчушка в сером полотняном платье и сером же платке. Корова, недавно приведённая с выпаса, доверчиво повернула к ней голову. Повернул голову и охотник, наблюдая за вошедшей из дома.

Девушка огладила покатый коровий лоб и забрала пустую крынку. Её длинная тень протянулась через двор и коснулась порога.

– Молоко великолепно.

Крынка, глухо ударившись в утоптанную землю, покатилась по двору.

– Я напугал тебя, дитя, – охотник переступил порог, глядя, как девушка полупрозрачными руками кутает лицо в платок.

– Н-нет… – шорох листвы звучал громче, чем её голос, – нет, господин…

– Передай мою благодарность отцу и матери, – продолжал Ингер, – этот дом стал добрым пристанищем для меня.

– Да, господин…

– Ступай, умница, – добавил охотник, глядя, как исчезает за горизонтом верхушка светила, – и пусть хранит тебя Бог.

– Благодарю, господин.

Девушка подхватила крынку и, поклонившись, убежала. Ингер смотрел ей вслед. Девица слишком юна, чтобы врать приезжему охотнику, но именно таких, наивных и юных, используют как орудие в зловредных кознях. О нет, не демоны, а обычные люди, таящие камень за пазухой. Мужчины и женщины, связавшиеся с нечистым бесом мести, запродавшие душу ему в обмен на шанс насолить неугодному человеку.

На всякий случай Ингер ещё раз зашёл на конюшню. Подмешанный в молоко сок белладонны умертвляет не сразу. «Красная заря», что цветёт на рассвете, будучи добавленной в пищу, тут же вызывает страшные мучения. А едкий нектар наперстянки убивает постепенно, учащая пульс, вызывая колики, рвоту и смерть.

Ромке мерно жевала сено.

Ингер постоял, рассеянно поглаживая кобылу по холке. На дворе смеркалось, и он, заперев ворота конюшни, вернулся в дом.

Минувшим утром о его прибытии не знал никто. И всё время, пока охотник в сопровождении священника изучал деревню, она казалась пустынной. Не бродили по пятам толпы жаждущих донести на ближнего своего, не бросались с мольбой под копыта лошади, рискуя быть растоптанными раньше, чем выслушанными. Но не раз и не два Ингер замечал, как колыхались тени в подслеповатых оконцах.

За ним наблюдали. И боялись – больше, чем обычно.

Охотник тщательно занавесил окна. Завтрашняя проповедь обещала многое. Пусть Ульрих болтает языком, пугая прихожан – когда люди боятся, на их лицах написаны все мысли. Не исключено, что кто-то из местных знает о ведьме больше, чем хочет сказать.

Ингер потёр лоб. Пропала девица, сгинули в небытие четыре дома с семьями. Люди не исчезают в никуда и не возникают ниоткуда – но местные крестьяне, кажется, с этим не согласны.

Впрочем, не только местные. Чудовищное упрямство, как мор, поражает невежд – и они верят, что человек может появиться из пустоты. Боже всемогущий, ведь на его, охотника, долю уже выпадали точь-в-точь такие невежды!

Ингер покачал головой. Те люди и впрямь свято верили в козни Дьявола. И более всех «пособница Нечистого» – тощая, немытая женщина с блестящими глазами, похоронившая мужа. Она отнюдь не выглядела убитой горем и вряд ли вообще сознавала, что происходит.

– Мой Антонио, – шептала она так быстро, что он едва мог её понять, – мой Антонио, он ведь помнит меня. Он приходит ко мне, каждую ночь приходит, и ложится со мной, как всегда ложился!..

И разражалась громогласным смехом, удивительным для такого тщедушного тельца, а по её дряблым щекам текли потоки мутных слёз.

Неудивительно, что её сочли отступницей – один вид этой женщины прямо-таки вопил о связи с Нечистым. Без сомнений, она заключила позорную сделку, сотворив скверну. И, конечно же, её упокоившийся муж действительно являлся ей, будучи вызванным с того света дьявольской силою.

Но хуже всего было то, что вдова сама в это верила.

– Не хотите ли провести у меня ночь, святой отец? – желтозубо ухмыляясь, спрашивала она. – Чтобы убедиться, что мы с моим Антонио неразлучны!

Охотник с грохотом опустил засов на двери. И ведь он согласился! После стольких лет, которые, казалось, должны были научить его уму-разуму!..

Ингер швырнул в плошку на столе кусок свиного жира, заботливо приготовленный хозяевами. Толстый, скрученный из суровой нити фитиль затлел, поднесённый к лампадке. Охотник невидяще смотрел на крохотный огонёк, озарявший бликами простое деревянное распятие.

Возможно, она действительно была бы хороша в постели – говорят, безумицы в экстазе вытворяют такое, что даже блудницам в голову не придёт… Но познать её ему не пришлось.

Он стянул котту и бросил на грубо обтёсанную лавку. Перевязь с клинками полетела следом – тяжёлая, надоевшая за день. Охотник посмотрел на свои руки. Свободные рукава рубахи покрывали запястья и, распускаясь широкими манжетами, открывали чёрные перчатки с грубыми швами.

Пальцы горели. Готтшальк опёрся руками о стол и опустил голову.

Сегодняшние поиски не дали ничего. Правда о случившемся, как и «невидимая ведьма», не торопится открывать себя. Возможно, завтрашняя проповедь что-то прояснит.

Рука потянулась к суме, извлекая кусок найденной у ямы кости. Фитиль разгорелся, и охотник поднёс осколок ближе к огню.

«Кость» при внимательном рассмотрении оказалась никакой не костью. Больше всего обломок походил на тщательно выбеленное дерево – но кромка его, в отличие от древесины, была не волокнистой, а совершенно однородной, будто полированный металл. Ингер взвесил осколок на ладони – тот казался лёгким, как просушенная ветка. Ни камень, ни кусок железа подобного размера не могли быть настолько невесомыми.

Зажав кусок «кости» в руке, Ингер что было сил стиснул кулак. Раздался еле уловимый скрип, чуть более громкий хруст – и обломок распался на две части, неровные и такие же чисто-белые на изломе. Фитиль, пропитавшийся плавленым жиром, вспыхнул ярче, и охотник увидел то, чего не замечал раньше – два символа на одном из боков обломка, по странной случайности оставшиеся на одном и том же куске. Начертание поражало своей филигранной аккуратностью. А сами символы казались совершенно незнакомыми.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю