Текст книги "Том 15. Сестра милосердная"

Автор книги: Лидия Чарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6

Весь этот вечер Катя была как во сне. От выпитого с непривычки крюшона голова девочки кружилась все сильнее. Смех делался все громче и неестественнее. А тут еще и новые впечатления: ее первый бал, ее положение взрослой барышни, танцевавшей впервые с настоящими взрослыми кавалерами. Валерьян Вадберский, прячась под своей хламидой китайца, наперебой с Димой Николаевым говорили ей комплименты, восторгались ее внешностью, грацией и изяществом, танцуя с нею по нескольку раз подряд и словно по уговору отличая ее перед всеми остальными барышнями.

Бедная Катя! Она не слышала того, что говорилось в то же время за ее спиною этими юными шалопаями.

– Она божественно глупа, величественно глупа, ваша Катя! – говорил Дима на ушко Нетти.

– Послушай, сестра, мой Громобой, умнее нашей молоденькой родственницы, а ведь он только лошадь. А эта девица, вообрази, только и знает, что хохочет на всю эту ерунду, которую я напеваю ей в уши… Нет, она великолепная дурочка, эта милая Katrine! – вторил ему Валерьян, обращаясь к Нетти.

– Но ты уж не очень, Валя… – с притворным беспокойством останавливала брата молодая женщина.

– Да, я и так не очень… но тсс! Вот и она, легка на помине! Идет.

– M-lle Katrine, m-elle Katrine, – хотите я очищу вам грушу? – бросился он с видом непритворной любезности навстречу Кате.

– Грушу? Ха-ха-ха! – смеялась та, – ах, нет, не надо груши, я не хочу груши. Я ничего не хочу… У меня болит голова. Вот если бы можно было выйти сейчас же на крыльцо подышать свежим воздухом!.. Но этого нельзя!

– Voila une idee! (Вот идея!) Почему нельзя! Какой вздор!.. И не только на крыльцо, но и прокатиться можно… Хотите я привезу мотор, и мы все прокатимся, – предложил Валерьян.

– Идея! Идея! Отлично, отлично мы все поедем! – весело захлопали в ладоши обе барышни Завьяловы и Нетти.

– А как же Ира? Она будет недовольна! – засомневалась Катя.

– Бэби, маленькая бэбичка какая, подумаешь, – возразила Нина Завьялова – без спросу у сестры шагу ступить не смеет! Однако же и держит вас в руках ваша Ира! Стыдитесь, m-elle Katrine, так слепо повиноваться сестре, которая немногим старше вас.

– Она заметно командует вами! – подтвердила вторая Завьялова, Ольга.

– Возмутительно, – вмешалась в разговор Нетти… Ира до сих пор, вообразите, считает Катю ребенком, из личных соображений, конечно. Ведь, согласитесь, однако, mesdames, неприятно иметь около себя сестру, которая и моложе, и свежее, и красивее ее. Ха-ха! А наша Ирочка далеко не так глупа, чтобы не сознавать этого.

– Однако, mille diables, mesdames, едем мы кататься или нет? – нетерпеливо спросил Валерьян.

– Едем, едем! Только мы одни поедем, больше не возьмем никого… А то пойдут охи, вздохи, ахи и причитания, – возбужденно говорила Нетти, – и даже Andre не возьмем. Мне надоели его вечные страхи: Нетти, ты простудишься, Неттичка, заболеешь, не ходи туда, не езди сюда! От тоски с ума сойти можно! Нет, уж я лучше предпочитаю остаться дома, нежели выносить все это.

– Разумеется, разумеется. Поездка без старших куда лучше! – вторил ей Пестольский, веселый арлекин.

– Чудесно, бесподобно, божественно! – пищали барышни Завьяловы.

– В таком случае addio, исчезаю за мотором, – и на ходу срывая маску и косу китайца, Валерьян бросился через кухню и черный ход, исполнять поручения расходившейся молодежи.

А получасом позже маленькая группа заговорщиков, уже одетая в добытые Лушей из передней шубы и шинели, высыпала на заднее крыльцо.

Морозный воздух сразу отрезвил Катю. Холодный крещенский вечер щипал лицо, щеки, нос.

Автомобиль, раздобытый Валерьяном, несся стрелою по снежной дороге.

– Как хорошо, как чудесно! – то и дело восторгались барышни.

– Таинственное романтическое похищение четырех граций! – смеясь говорил Дима Николаев. – А вы, Екатерина Аркадьевна, любите кататься на автомобиле? – обратился он к Кате, сидевшей на коленях у Нетти, поместившейся между сестрицами Завьяловыми.

Девочка никогда еще не ездила на машине, и Катя предпочла обойти молчанием этот вопрос.

– Куда же мы едем, однако? – поинтересовалась Нетти.

– Прямо все, прямо на край света, где он держится на одном из китов, – шутил Дима.

Его и без того маленькие глазки стали еще меньше и казались щелочками. Катя увидела, что он задорно и насмешливо поглядывал на нее… От Димы пахло вином, и он внушал Кате отвращение.

"Какой противный! Пьет вино и говорит глупости", – подумала она, стараясь не смотреть на Диму и других его спутников, которые теперь казались ей не лучше подвыпившего Димы.

Мимо мелькали дома, фонари, улицы… Проехали тихую окраину, вылетели стрелою в более шумную часть города и снова помчались в тишину. У Кати дух захватывало от быстрой езды. Голова прояснилась, теперь перед нею предстал весь ужас ее ночного приключения. Уехать не спросясь у брата, у Иры! Ей уже не хотелось слушать болтовню соседей, не хотелось отвечать на их вопросы. И самая поездка не представляла уже больше никакого удовольствия. Ее спутники между тем трещали без умолку. Говорили громко, спорили о чем-то…

– Боитесь, боитесь, mesdames, ничего и говорить, боитесь! – кричал Пестольский.

– Нет, нет, вот глупости, волков бояться, в лес не ходить, – надрывались барышни Завьяловы, перекрикивая молоденького корнета.

– Да мы в лес и не пойдем, мы поедем только на кладбище, – загоготал Дима Николаев, широко разевая рот.

Валерьян склонился к лицу Кати.

– О чем задумались, очаровательные глазки? – спросил он сладенько.

От Валерьяна тоже пахло вином, и язык юноши плохо ему повиновался.

Кате стало еще противнее. Еще сильнее и настойчивее зашевелилось в глубине души раскаяние в своем поступке.

В это время Пестольский с увлечением рассказывал о последних скачках, о каком-то «божественном» жеребце Снобе, который «схватил» всемирное Дерби, – но никто уже не слушал его. Заметно охмелевший Дима Николаев чуть ли не во весь голос кричал, стараясь обратить на себя внимание всей компании.

– Это будет очаровательно… прелестно!..

– Все ездят на Стрелку, на острова, в парки, а мы покатим на самый край Петербурга, на дальнее кладбище и посмотрим, что запоют наши храбрые барышни, очутившись в компании мертвецов. Я вижу, как глаза Анастасии Юрьевны расширились от страха, ха-ха-ха! – заключил Дима.

– Ложь, ложь! – протестовала Нетти, – ничего я не боюсь! Неправда.

– Значит, я ошибаюсь, и вы храбры, как рыцарь Средневековья?

– Разумеется, а вы думали как?

– Шофер, возьмите направо. Прямо к кладбищу, – скомандовал Валерьян.

– Мы, кажется, действительно, поворачиваем на кладбище, зачем? – испуганно спросила Катя. Но никто не ответил ей. Никто даже не расслышал ее вопроса. Все говорили и смеялись одновременно, заглушая один другого.

Мотор повернул уже в какой-то темный переулок и понесся снова вперед со сказочной быстротой. Вдруг он остановился…

– Приехали, дети мои, mille diables, как говорит Дима… Но что это? Ворота кладбища закрыты? По-видимому, они не очень-то любезные хозяева, господа покойнички, и совсем не намерены нас принимать, – первым соскакивая на землю, сказал Валерьян.

– Можно в обход, если главные ворота закрыты… Там у речки есть калитка, – посоветовал шофер.

– Вот неудача-то, но все равно! Поедем к речке.

– Катим на речку!

– Нет, сударь, этого, пожалуй, нельзя, машину испортим, дорога там худая, – возразил шофер.

– В таком случае отправимся туда пешком. Mesdames, не правда ли?… Докажем свою храбрость! – предложил Дима, тяжело соскакивая с подножки и падая в снег.

– Ловкость не порок! – сострил Валерьян под общий хохот, вызванный видом беспомощно барахтавшегося в сугробе юнкера.

– Mesdames et messieurs! Я предлагаю вам обойти ограду кладбища и проникнуть внутрь его с другой стороны, – предложил Пестольский.

– Очаровательно! – не совсем, однако, искренно обрадовались дамы.

– Господа, я предлагаю идти попарно, ваши руки, mesdamoiselles, – и Дима Николаев, поднявшись, наконец, на ноги, подставил свернутые калачиком руки обоим барышням Завьяловым. Корнет Пестольский подошел к Нетти.

– Очаровательная княжна… вашу прелестную ручку, – дразнил он ее по привычке.

На этот раз Нетти не обижалась на молодого человека, именовавшего ее княжною. Она звонко смеялась и торопила всех:

– Скорее, господа, скорее, докажем же нашу храбрость, побываем на кладбище, а там быстрым аллюром домой. Наверное, котильон уже кончился, сели ужинать, и нас могут хватиться.

– Alljns, mes enfants! Раз-два, раз-два! – и Валерьян замаршировал по-солдатски, увлекая за собою Катю, опиравшуюся на его руку.

– Дядя Дима, дядя Дима, – кричал Пестольский Николаеву, – а ты револьвер с собою не захватил?

– Ммм! Зачем он мне?

– На всякий случай не мешало бы! У меня есть. А то, знаешь, всякие могут произойти случайности на кладбище… Там ведь и пошаливают иногда.

Тут начались рассказы о восставших из гробов мертвецах, которые оказывались потом разбойниками.

В это время Валерьян нашептывал Кате:

– Какие у вас прелестные глазки, madmoiselle Katrine, в темноте, как две маленькие звездочки, они сверкают. Не мудрено, что ваша старшая сестрица завидует вам. Кстати, ваша сестрица совсем забрала вас в руки и смотрит на вас, как на маленькую девочку, которую можно наказывать… Вот, вы увидите, когда она узнает, что вы без спроса поехали с нами, то поставит вас в угол, а может быть, еще и на колени, ха-ха-ха, а может, и на горох?… Что вы на это скажете, ха-ха-ха-ха-ха!

– Голос Валерьяна звучал обидной насмешкой. Было очевидно, что ему во что бы то ни стало хотелось раздразнить Катю до слез.

– Это неправда! Это ложь! Меня никто не смеет наказывать, я не ребенок, – возмутилась Катя:

– Та-та-та, – не унимался юнкер, замечая с удовольствием, что слова его упали на благодатную почву, и ему удалось царапнуть самолюбие девочки, – а я все-таки утверждаю, что вас поставят в угол да еще высекут, пожалуй, как провинившуюся девочку…

– Но это уже чересчур! – возмутилась Катя, пытаясь вырвать из рук юнкера свою руку.

– Ха-ха-ха-ха! Вот вы и рассердились! Milles diables, как говорит Дима, – ах, как вы бываете прелестны, когда сердитесь, Катя. Вы не сердитесь, что я называю вас так, ведь мы родственники, я считаю вас своей милой маленькой сестричкою и хочу утешить вас… Я не дам вас в обиду, крошка… Я вас люблю, как маленькую сестричку… Разрешите мне поцеловать вас! Что? Вы уклоняетесь? Ну так я и без спроса вас поцелую… Что за церемонии между близкими родственниками, право! Вздор!

Прежде чем Катя успела отскочить, Валерьян, от которого противно пахло вином, наклонился к ней, и его губы старались дотянуться до ее пылающей щеки.

– Как вы смеете! Оставьте меня в покое, я ненавижу вас! – с негодованием сказала девочка, – я пожалуюсь Андрюше, я…

Катя не договорила. Слезы обиды обожгли ей глаза… Она прислонилась к кладбищенскому забору и закрыла лицо руками. Валерьян растерялся, не зная, что предпринять.

Остальная компания успела уйти далеко вперед. Издали слышались звонкие голоса барышень, смех Нетти.

Сконфуженный юноша сделал попытку завладеть Катиной рукою:

– Вот спичка-то! Вот фейерверк-то! Ну и характерец у вас, Катенька. Я думал, что на правах родственника имею право поцеловать вас, как милую, славную девочку, а вы точно ежик… Право – ну ежик. Шырк! Фырк! Перестаньте же, дайте мне вашу лапку, будем по-прежнему друзьями, – говорил он вкрадчиво, переминаясь с ноги на ногу.

– Отстаньте от меня! Отстаньте! – крикнула Катя, отталкивая руку юноши, – вы мне противны. Да, противны все, все, все!.. И за то, что вы пьете… за то, что все время глупости делаете. Я уже не маленькая, мне скоро пятнадцать лет. И я не позволю себя обижать! Не позволю!

– То есть, как это противны?… Все противны, и Нетти, и я? – недоумевал Валерьян.

– Да, да, да! – твердила девочка.

– Вот вы какая капризная, упрямая. В таком случае, разрешите хотя бы проводить вас до мотора и подождите нас, пока мы не вернемся, чтобы ехать обратно, – недовольно произнес Валерьян.

– Убирайтесь вы от меня! Я и сама найду дорогу к мотору, – крикнула Катя так пронзительно, что Валерьян поднял руки к ушам совершенно оглушенный.

– Ну, зачем же так кричать? Точно вас режут. Право, я и так уйду, согласно вашему приказанию. А вы потрудитесь сесть в автомобиль и подождать нас.

– Это не ваше дело! – отрезала Катя. – Уходите!

– Слушаюсь, ухожу…

Юноша побежал догонять остальную компанию.

"Глупая девчонка! – по дороге бранил он Катю. – Тоже вообразила себе, что неотразимо хороша собою и еще ломается. Мещанка эдакая! А того не понимает, что ничего-то хорошего в ней нет, смуглая, черная, как голенище, глаза, как плошки, а туда же!.. – "Вы мне противны", ах, скажите, пожалуйста! Ничтожество эдакое, туда же, возмущается, грубит!" – совсем уже разошелся Валерьян.

Оставшись одна, Катя повернула назад, к тому месту, где оставался шофер с машиной. Но ни шофера, ни машины здесь уже не было. Очевидно, шофер, воспользовавшись отсутствием пассажиров, поехал в ближайший трактир погреться и подкрепить свои силы.

Направо, вдоль ограды был узенький переулок. В него и повернула Катя, чтобы не выходить на проспект, куда, по ее предположению, могли вернуться молодые люди. С ними ей совсем не хотелось встречаться. Ей были противны и Валерьян, и Дима, первый своими пошлостями, второй неимоверной глупостью и пустотой.

"Пока не позовут сами, не вернусь ни за что на свете", – думала Катя, поворачивая в следующий переулок.

Потом она остановилась и стала прислушиваться. Не зовут ли ее? Ведь, по ее предположению, Нетти и ее спутники должны были уже хватиться ее, Кати, и, не медля ни минуты, броситься на поиски.

Но не слышно было голосов; кругом царила полная тишина.

Внезапный страх пронизал Катю. Теперь только она вполне поняла свое положение. Ее оставили одну среди этой тишины, вблизи этого жуткого пустыря и кладбища.

Где же они все, однако? О чем думают они, оставляя ее так долго здесь?

Теперь уже недавнее гордое желание не встречаться с веселой компанией уступило место другому. Кате захотелось скорее к свету, к шуму, к людям, какими бы они дурными ни были – все равно. Слишком уж жутко кругом. И ни признака присутствия человека, ни единого голоса, ни одного живого звука кругом!

Дрожа от пронизывающего ее насквозь холода, девочка, зашагала теперь быстрее, прямо, как ей казалось, по направлению проспекта, где она была уверена, сейчас находилась молодежь, изредка крича о помощи:

– Нетти! Нетти! Где вы?

Никто не отзывался. Окраина города казалась вымершей. Между тем высокая ограда, окружающая погост, заменилась более низким, земляным валом, который было нетрудно перелезть. Оттуда из-за вала, странными, фантастическими фигурами казались кресты и памятники, находившиеся внутри ограды. Второпях Катя и не заметила, что повернула в противоположную сторону и теперь уходила все дальше от проспекта.

– Нетти, да где же вы, наконец! – с отчаянием крикнула Катя. И опять ни единого звука в ответ. Прежнее молчание царило на кладбище и в огибавшей его пустынной уличке. Кате ясно послышались за оградой людские голоса.

– Нетти… Наконец-то! – и не рассуждая больше, девочка стала быстро карабкаться по валу в надежде, увидеть по ту сторону ограды невестку и ее спутников.

Она влезла на земляной вал, оттуда спрыгнула вниз и очутилась в рыхлом снегу. С усилием Катя выкарабкалась оттуда на дорожку, занесенную снегом, и, отряхнувшись, стала осматриваться.

Очевидно, она попала в самую отдаленную часть кладбища, туда, где хоронили бедняков. При свете месяца, девочка могла разглядеть покосившиеся убогие кресты, невысокие холмики, редкие, запущенные снегом и полуразрушенные временем скромные памятники.

Катя поняла, что попутчики бросили ее и ей придется возвращаться домой пешком…

А навстречу ей уже спешили Ира и Леонид.

* * *

Февральский приветливый денек заглядывает в окна студии. В лучах солнца словно оживают многочисленные картины, развешанные по стенам мастерской, расставленные на мольбертах, а то и прямо на полу, приткнутые к стене, дивану, стульям.

Посреди светлой, будто пронизанной солнцем комнаты, на высоком мольберте стоит картина. Она почти закончена. Остались мелкие штрихи, замалевать фон, дополнить детали костюмов. Но сама картина закончена вполне. Она написана мастерски, с присущим молодому художнику талантом. Недаром потрудился Андрей Аркадьевич Басланов над своей «Сказкой», как называл он это последнее и наиболее удачное произведение. Недаром просиживал он с утра до сумерек, забывая за работой весь мир. Он готовил это произведение к ближайшей весенней выставке и отдал новому творению все свое время. Картина вышла на славу. Она изображала Спящую Красавицу. Басланов нарисовал тот момент сказки, когда, разбуженная поцелуем принца, прекрасная царевна открывает глаза и с удивлением осматривается кругом. Ее гроб качается среди кудрявых веток серебряных тополей, в чаще прекрасного тенистого сада… Вдали виднеется заколдованный дворец. Плещет фонтан, алеют кусты роз. И солнечный восход нежным заревом охватывает полнеба. Колорит, сочность и обилие света, – вот что преобладало в этой с огромным талантом выполненной картине. Она должна иметь несомненный успех. Недаром же знающие художники, старшие товарищи Андрея Аркадьевича по Академии признали это. А богач Томсон уже заранее заключил договор с творцом «Сказки», решив приобрести у Басланова и эту картину, независимо от того, какой успех она будет иметь на вернисаже. Словом, новое произведение кисти Андрея Басланова готовило ее творцу и большую славу, и материальный достаток.

– Тише, ради Бога, тише, Жура! Не дай Бог, услышит Нетти. Ведь она нас прибьет.

– Как бы не так! Неужели ты думаешь, что я дам тебя в обиду?

– Как же ты справишься с нею, ты – такой маленький!

– Это я-то маленький? Ха-ха! А Ирина Аркадьевна что говорит? Что я взрослый мужчина, а так как папы у нас нет, то я должен поэтому защищать вместо него маму и тебя.

– А ты все-таки потише, а то прибежит Нетти и прогонит нас. Вот мы и не увидим картины.

– Хорошо, хорошо, – подойдем на цыпочках…

Дети осторожно подкрадываются к мольберту. Они еще не видели «Сказку». То есть видели еще тогда, когда картина была не закончена. Тогда она стояла, завешанная прозрачным покрывалом. Теперь же это покрывало было снято, и «Сказка» развернулась перед глазами детей во всей своей красоте.

– Смотри, смотри, какая прелесть! – восторгалась Надя, – совсем как в той сказке, которую нам рассказывала няня Даша, помнишь? Жура, Жура, гляди хорошенько, чье лицо у царевны на картине?

– Как чье? Нетти, конечно! Или ты не знаешь, что все изображенные у дяди Андрюши лица похожи на тетю Нетти, – сказал Жура.

– Нет, далеко не все, – запротестовала Надя. – Взгляни, например, хотя бы на прекрасного принца, на кого он похож?

– На кого?

Жура смотрел на изображение юноши в бархатном берете со страусовым пером поверх светлых белокурых кудрей.

– Ну, что? Кого тебе напоминает принц на картине? – допытывалась Надя. – Ты посмотри поближе и повнимательнее. "Какой, право, смешной этот Жура! Как не узнать этих серых, немного строгих глаз! Ах, как похоже! Как похоже изобразил милый образ дядя Андрюша!.. Недаром же они с Журой так стремились посмотреть эту картину. Она, действительно, чудо, прелесть, как хороша! Как жаль, что до сегодняшнего дня им не удавалось проникнуть в студию. Дядя Андрюша запирается на ключ, когда работает, а когда уходит из дома, то картина всегда завешивается тафтою. Сегодня они узнали от горничной, убиравшей ежедневно мастерскую, что картина стоит без покрывала, и решили проникнуть в студию, чтобы одним глазком взглянуть на нее, несмотря на строгое запрещение тети Нетти.

Какая прелесть! Нетти в лице Спящей Красавицы глядит с полотна, как живая. Не обычная, злая, всегда недовольная Нетти, но новая, невиданная, милая, ласковая, хорошая… А сказочный принц…

– Журка, да неужели ты не узнаешь, кого изобразил дядя Андрюша в лице этого принца? – допытывалась у брата Надя.

– Постой… Сейчас… Я принесу стул и погляжу поближе.

Мальчик взял табурет и живо подтащил его к картине.

– Вижу! Вижу! Теперь узнал! Наша Ирина Аркадьевна! Как живая! – закричал он, забывшись, на весь дом.

– Она, конечно! – вторила брату Надя, – и ведь удивительно, что дядя Андрюша наизусть рисовал ее, она даже не позировала ему, как тетя Нетти… А между тем, как хорошо, как похоже вышла Ирина Ар…

Надя не успела договорить. За дверью ясно послышались чьи-то торопливые шаги.

– Нетти! Слезай скорее! – отчаянно зашептала она брату. – Скорей, скорей, прыгай на пол!

Жура отлично сознавал, что медлить было нельзя… Но от смущения или от испуга мальчик растерялся, когда дверь студии распахнулась настежь и вбежала Нетти.

При виде ее разъяренного лица Жура пошатнулся, и табурет выскользнул у него из-под ног.

Чтобы удержать равновесие, он схватился за край картины, и в этот же миг и табурет, и Жура, и картина тяжело грохнулись на пол…

– Ай! – пронзительно взвизгнула Нетти и бросилась к накрытому полотном мальчику.

– Ай! – отозвалась перепуганная Надя.

В следующую секунду Нетти подскочила к Журе и освободила мальчика от упавшей на него картины, затем осторожно водворила ее на прежнее место. Она убедилась, что вещь не пострадала при падении и весь свой гнев обрушила на затихшего от испуга Журу.

– Ага, так-то вы меня слушаетесь, дряни вы эдакие! – зашипела она и, сжимая кулаки, наклонилась над мальчиком. – Погоди же! Расправлюсь я с тобой, негодяй!

Но тут произошло нечто непредвиденное. Между нею и Журой очутилась Надя.

– Жура не виноват. Вы сами его напугали. Картина цела. Оставьте Журу… Если вы его тронете, я… я… маме…

Нетти схватила за плечи девочку, приподняла и швырнула изо всех сил на пол. Послышался вопль… Протяжный, жалобный, исполненный страдания и боли…

– Это еще что за притворство, чего ты орешь? – закричала Нетти.

Но Надя молчала.

– Что вы сделали с Надей? – закричал Жура, бросаясь опрометью к сестре.

– Надя, Надюша… очнись!.. Ответь мне, милая! – склоняясь над нею, молил перепуганный мальчик.

– Что здесь такое? Что за крики, Жура! Надя! – послышался голос Иры.

– А! И вы здесь! – яростно накинулась на Иру Нетти, – полюбуйтесь на ваши сокровища… Они картину Андрея испортили… Лучшее произведение его погубили!.. Лишили нас куска хлеба… разорили вконец! А теперь, извольте видеть, в обморок эта девчонка грохнулась… Напроказничала и со страху притворяется… Ну, да я ее живо розгами в чувство приведу, – Нетти снова рванулась к Наде.

– Не смейте трогать девочку, – властно приказала Ира и так взглянула на невестку, что Нетти сразу пришла в себя.

Ира бережно подняла Надю и перенесла ее на диван. Струйка крови стекала со лба девочки.

– Что вы сделали с нею? – ледяным тоном спросила Ира невестку.

– Ха-ха-ха! – деланно рассмеялась та. – Что я сделала? Да абсолютно ничего не сделала с этой притворщицей, если не считать того, что я слегка оттолкнула девчонку, когда она лезла чуть ли не с кулаками на меня.

– Надя с кулаками? Такой миролюбивый ребенок? – спросила Ира.

– Миролюбивый ребенок, ха-ха-ха! Звереныши, а не дети ваши воспитанники, и я не виновата в том, что девчонка от злости бросилась на пол и разбила себе лоб об ножку дивана, а теперь разыгрывает комедию…

– Неправда! Вы говорите неправду… – крикнул Жура, крепившийся до сих пор, – вы Надю сильно толкнули. Из-за вас она разбилась, может быть, на смерть… Вы убили ее!

– Что-о-о-о? – завопила Нетти, – как ты смеешь так говорить! Да я тебя вон вышвырну на улицу, сейчас же. Убирайся вон, откуда явился! Знать тебя не хочу после таких слов!

– Я и сам уйду… можете не гнать… Сам к маме уйду… Я часа не хочу здесь оставаться больше… Так и дедушке скажу, и маме… Она сама не захочет нас здесь оставить… И Надю возьму… если жива Надя… Если вы не добили… ее.

– Дерзкий скверный мальчишка! Да как ты смеешь… – начала было Нетти и вдруг замолчала. В дверях студии стояла Зинаида Юрьевна.

Она увидела бесчувственную Надю, лежавшую на диване, хлопочущую подле нее Иру и взволнованного Журу и как будто сразу поняла все.

– Мама, мама! – крикнул мальчик, бросаясь к матери… – Возьми нас отсюда! Мы не хотим больше оставаться здесь.

Вдруг Надя открыла глаза.

– Мамочка! – жалобно прозвучал ее ослабевший голосок.

– Надюша! – в один голос вырвалось у Зинаиды Юрьевны и Журы.

Ира спросила:

– Жура, милый, расскажи, что у вас тут произошло.

– Меня, кажется, было бы тактичнее расспросить! – сказала Нетти, но никто не отозвался, и она, резко повернувшись, вышла из студии, демонстративно хлопнув дверью.

Узнав от Журы о случившемся, Зинаида Юрьевна Градова, несмотря на все уговоры и протесты Иры, решила увезти детей к себе.

Князя Юрия Львовича не было дома. Андрей тоже отсутствовал в этот злосчастный день, поэтому некому было удержать возмущенную мать.

Зинаида Юрьевна оставила отцу записку: "Дорогой отец, спасибо тебе за заботы о моих малышах. Я увожу их, потому что нашла возможным с сегодняшнего дня держать детей при себе, дома. Ждем тебя сегодня. Захвати с собою и Иру. Будем очень рады видеть тебя. Дети целуют милого дедушку и благодарят его за все сделанное для них. До скорого свидания, отец. Ждем. Зинаида".

Извозчик давно уже отъехал от подъезда, увозя Зинаиду Юрьевну и ее детей, а Ира все стояла у окна и смотрела в ту сторону, где скрылось из виду маленькое семейство.